Текст книги "Мученики Колизея"

Автор книги: Евгения Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

III
Римский полководец

лакида жил в начале II века по Рождестве Христовом и был известен своими воинскими талантами и подвигами. Солдаты любили его за его справедливость, милосердие и чрезмерную доброту ко всем, от него зависящим. Они считали его отцом своим. Плакида был женат на умной и добродетельной женщине и имел двух сыновей, которых любил без памяти. С женой он жил в самой тесной дружбе. Плакида по своим общественным и семейным добродетелям был исключением в развратном языческом обществе и хотя был язычником, но добродетели его могли считаться чисто христианскими. Весьма вероятно, он слыхал о христианах и был расположен принять их учение, когда с ним случилось нечто чудное и непонятное.

Однажды он отправился на охоту, окруженный значительною свитой. В горах Аппенинских он повстречал стадо диких оленей; один из них, вышины необыкновенной и красоты особенной, отделился от стада. Плакида поскакал за ним и далеко опередил следовавшую за ним свиту. Скоро он исчез из ее глаз…

Между тем прошло два дня и наступил третий день, а Плакида и свита его не возвращались домой с охоты. Домашние встревожились: жена Плакиды, Стелла, нежно его любившая, предавалась мучительному беспокойству и терялась в догадках. Прошел и третий день по его отъезде и наступили сумерки; измученная женщина задремала, когда одна из служанок вбежала в ее комнату.

– Благородная госпожа, сказала она с волнением, – Руф, сопровождавший на охоту военачальника, вернулся и желает вас видеть.

– Вернулся! Вернулся один! Скорее, скорее, веди его сюда.

Она вскочила со своего ложа и, вся дрожа от волнения, побежала навстречу старого ветерана и воскликнула:

– Говори Руф, говори: где он? Что с ним случилось и почему ты оставил его, ты, верный спутник, никогда не оставлявший его в сражении? Я боюсь твоего молчания. Говори скорее.

Старый солдат стоял, опершись на меч свой; наконец он сказал медленно, торжественным голосом.

– Благородная госпожа, я опасаюсь какой-нибудь беды.

– Руф, говори всю правду, не мучь меня. – сказала она с отчаянием. – Не упал ли он в пропасть? Не был ли растерзан диким зверем?

– Нет, ничего подобного не случилось с нашим храбрым полководцем, но он сгинул с глаз наших, и мы полагаем, что он заплутался в горах и лесах. Вчера утром я был с ним, когда огромный олень отделился от стада и побежал в горы. Твой супруг погнался за ним, наши кони не могли за ним поспеть, и он скрылся из глаз наших. Такого огромного оленя я никогда не видал. Мы напрасно искали храброго полководца нашего, напрасно без устали въезжали на горы и спускались в глубокие ущелья, напрасно поджидали у опушки леса. Наши измученные кони не могли больше служить нам. Напрасно мы звали его, одно эхо отвечало нам, собаки пришли назад, не имея крови на мордах, не поймав никакого зверя. Часы тянулись, настала ночь, взошло солнце. Мы принялись опять искать его, опять объехали лес, опять взбирались на горы, спускались в глубокие лощины. Мы нигде не могли найти его. Тогда я решился воротиться домой. Благородная госпожа, ты знаешь, я до последней капли моей крови отдам с радостию за славного полководца, под начальством которого я совершил столько походов:, но, несмотря на все мое усердие, на все мое желание, я не мог нигде найти ни малейшего следа его.

Пока Руф говорил, вдали послышался шум и многие невольники вбежали с вестию, что Плакида воротился.

Покрытый пылью, он сошел с коня, вошел в покои медленною походкой, подошел к жене и молча, в торжественном молчании обнял ее. Затем он подал знак, и все вышли из комнаты. Муж и жена остались одни.

– Стелла, – сказал он ей, – я расскажу тебе чудное дело. Ты знаешь, что война и завоевания были любимою моею деятельностию. Я не знал страха… А теперь страх вошел в мое сердце. Я подавлен тем, что видел и слышал.

– Но что, что такое случилось с тобою, – сказала она, вглядываясь в него и читая на лице его великое смущение.

Слезы выступили на глазах его; он обнял ее и сказал ей с неописанною торжественностию в голосе:

– Слушай меня внимательно. Я преследовал огромного оленя, спускался за ним в пропасти, подымался на крутые горы, следовал за ним по дремучим лесам, переплывал быстрые реки. Так скакал я долго, не теряя его из виду, скакал через горы и долины, пока не достиг ущелья столь уединенного и живописного, что мне трудно описать его тебе словами. Над ущельем возвышался высокий утес. Олень влетел на него с быстротой молнии и остановился. Я взглянул вверх и увидал, что верхушка утеса озарена чудным светом, посреди которого сияло и блистало крестное знамение. Удивленный и пораженный сим зрелищем, я остановился и не мог отвести взора от знамения Креста. Тогда услышал я голос:

– Плакида, зачем не исповедуешь ты истинную веру? – говорил он, – по своей жизни и чувствам ты уже служишь Христу, сам того не зная. Твое милосердие, твои добрые дела, твоя чистая жизнь угодны Богу. Он призывает тебя в лоно своей св. церкви. Человек жизни чистой не может поклоняться кумирам и должен исповедывать Христа!

Голос умолк. В неописанном смущении и ужасе, я все глядел на сияющее знамение Креста и не мог понять откуда раздавался голос, который я слышал явственно. Наконец, собрав всю силу моего духа, я сказал громко и твердо.

– Чей это голос? Кто говорил со мною? Кто ты?

И голос отвечал мне:

– Я говорю с тобою во имя Того, Кто создал звезды и твердь небесную, месяц и солнце, день, ночь и зарю утреннюю; иди в город, сыщи служителя Христа, уверуй в него и крестись в Него.

Сияние, венчавшее высокую скалу загорелось ярким светом, едва не осветило меня, а затем потухло. Я упал на колена и горячо молился. Солнце зашло за горы, тень легла в глубокое ущелие. Я позабылся и не помню сколько с той минуты протекло времени. Когда я пришел в себя, конь стоял около меня, около меня спал и верный пес мой. Я взял коня за повод, сел в седло и медленно чрез горы и долины возвратился домой.

Плакида умолк, жена глядела на него в изумлении и смущении. Лицо его было ясно и глаза горели.

– Нынче же, – сказал он, – я приведу в порядок дела мои и пойду в катакомбы к христианскому епископу. Я знаю людей, которые мне укажут туда дорогу.

– О друг мой, о милый супруг мой! – воскликнула Стелла, – рассуди основательно такой страшный шаг, не принимай такого важного решения, не обдумав его. Вспомни, как христиане презираемы и ненавидимы всеми, каким жестоким мучениям они подвергаются!

– Знаю, все знаю, но я убежден, я верую и душа моя дороже мне моего бренного тела. Если я погублю его, то спасу мою душу. Не пытайся поколебать моего решения и помни, что долг добродетельной и любящей супруги поддерживать мужа в его добрых начинаниях, а не препятствовать им из расчетов земного благосостояния…

Епископ Римский, скрывшийся от преследования в катакомбах, стоял в ночи на молитве пред крестом, водруженным на могиле мученика, недавно погибшего. У подножия креста горела небольшая лампада и ее трепетное сияние едва освещало темные своды подземных коридоров, углублений и могил. Глубокое молчание царило в подземелье. Паства епископа, искавшая спасения в подземелиях (катакомбах), уснула после тревожного дня. Внезапно одно из углублений пред молившимся епископом разверзлось, и он увидел ущелие в горах Аппенинских. На высоком утесе стояло сияние, посреди его огненный крест, а под утесом лежал во прахе и молитве Плакида. Епископ уразумел видение и стал ожидать знаменитого римского полководца.

Когда ночь спустилась опять на Рим, несколько лиц, закутанных в мантии вышли из ворот римских; никто не осмелился остановить или опросить их, ибо между ними находился Плакида, всем известный и всеми уважаемый. Рядом с ним шла женщина еще молодая, окутанная покрывалом. Она вела за руку двух малюток, четырех и пяти лет. В ночи пробужденные внезапно от сладкого сна, выведенные из дома, они испуганно держались руками за платье матери и их шаги раздавались вместе с твердыми, тяжелыми шагами отца, ступавшего по плитам спящего города. В молчании шли они дальше и дальше, миновали загородные дома богатых Римлян и достигли песчаных холмов. Провожатый Плакиды отыскал отверстие, тщательно прикрытое камнями и мусором, пролез в него, спустился в коридоры и пошел по их заворотам и изгибам с уверенностию бывалого человека. Плакида, жена его и дети следовали за ним. Провожатый привел их к епископу, который ожидал их; он встал им навстречу и заключил Плакиду в свои объятия.

– Да будет над тобою мое благословение, сын мой. – сказал он ему. – Чудное видение предварило меня о твоем пришествии.

Плакида во святом крещении был назван Евстафием, жена его Феопистией, а дети Агапием и Феопистом. После крещения епископ сказал слово, в котором поучал, что должно бестрепетно, презирая всякие беды и страшные мучения, исповедывать веру Христову и молить Его подать силу для такого подвига. Плакида слушал слова старца и, умилясь духом, возвратился с семейством в дом свой.

На следующее утро Евстафий-Плакида сел на коня и отправился к тому самому месту, где ему явилось знамение Креста. Тут он слез с коня, пал лицом на землю и с плачем молился и благодарил Бога за то, что он просветил его с семейством светом истинной веры. И вот он снова услышал голос, который сказал ему следующие слова:

– Евстафий, ты должен показать на деле, что ты веруешь в Меня, надеешься на Меня и любишь Меня. Но вера, надежда и любовь узнаются не в богатстве и благополучии, а в нищете и напастях. Тебе предстоят многие скорби и ты подобно Иову будешь искушен великими бедами.

Евстафий, услышав эти слова, сказал:

– Господи, вот я пред Тобою, твори со мною, что хочешь, я готов из рук твоих все принять с благодарностью; я готов как раб носить и терпеть все, что Ты на меня возложишь.

И снова услышал он голос:

– Теперь ли хочешь принять скорбь или в последние дни твоей жизни?

Евстафий же ответил:

– Господи, если нельзя миновать искушений, то дай мне теперь претерпеть эти беды, только пошли мне помощь Твою, чтобы зло не победило и не отторгло меня от любви Твоей.

И вот в последний раз Евстафий услышал глас Божий:

– Дерзай, Евстафий, благодать Моя будет с тобою, она будет хранить тебя. Когда же ты прийдешь во глубину смирения, я вознесу тебя, прославлю на небесах пред ангелами Моими, и пред людьми почту тебя. После многих скорбей Я снова тебя утешу.

Так Евстафий беседовал с невидимым Богом и исполнился духовною радостью. Вернувшись домой, он все рассказал своей супруге и открыл ей, что им предстоят многие напасти и скорби, но что нужно их мужественно терпеть, уповая на Бога. Услыхав это, жена Евстафия смиренно сказала:

– Да будет с нами воля Господня. Мы только будем молить Его, да подаст он нам терпение.

Первое испытание, посетившее его, было лишение всего состояния. Заразительные болезни уничтожили многочисленных рабов его и стада его. Видя смерть, косившую все его окружающее, он убоялся заразы и желая спасти от нее жену и детей, покинул дом свой. В его отсутствие воры забрались туда и обобрали его, так что из богатого человека он сделался бедняком. Знатные его знакомые, кичась своим состоянием, не захотели знаться с ним и явно высказывали ему свое презрение. Презрение низких людей не могло бы, кажется, затронуть человека такой высокой души, как Евстафий; но такова слабость человеческая, что он не мог преодолеть в себе чувства горести и обиды при виде высокомерия и чванства прежних друзей и решился оставить Рим навсегда. С женой и детьми он отправился в Остию и уговорился с начальником корабля перевезти его за ничтожную сумму в Египет. Начальник был человек коварный и жадный до наживы. Он расчел, что мог продать получившую хорошее образование Стеллу в рабство и получить за нее значительную сумму денег. Когда корабль достиг берегов Африки, начальник приказал высадить на берег Евстафия и его двух детей, а сам ушел дальше, увозя Стеллу. Несчастный Евстафий стоял на берегу и видел, как корабль, распустив паруса, рассекал голубые волны моря и быстро удалялся от него, унося с собою столь нежно любимую супругу, мать маленьких детей его. Он стоял на песчаном пустом берегу и горячие слезы медленно катились по его мужественному лицу. Но ропот не закрался в его душу. Он вознес скорбь свою в молитве к Богу и обрел утешение; он вспомнил о видениях в ущелий Аппенинов и благословил имя Господне.

Помолясь Богу, Евстафий взял за руку своих детей и пошел в глубь неведомой страны с покорностию воле Божией, с сердцем смиренным. Скоро он достиг берегов быстрой реки и, не будучи в состоянии переплыть ее, держа обоих детей, решился оставить одного на берегу и сперва переправиться с другим на ту сторону. Он поплыл и достиг другого берега благополучно, но едва поставил он на землю своего ребенка, как пронзительный вопль оставленного на той стороне сына заставил его оглянуться назад. И, Боже, что же увидел он! Огромный лев, схватив его милого сына, мчал его, держа в своей пасти. Евстафий бросился в воду и поплыл на берег, с мыслию сражаться со львом и отнять у него милое дитя свое. Какое мучительное чувство должно было отнять у него разум, если он мог допустить мысль, что без оружия можно победить льва и отнять у него добычу! Едва Евстафий переплыл поток, как волк унес его другого сына. Тогда, обессиленный мукой, он упал на землю бесчувственный и бессловесный. Когда он пришел в себя, то снова обратился к Богу, умоляя его подать ему силу перенести безропотно посылаемое несчастие, ниспослать на него благодать свою и не позволил усомниться в том, что без воли Божией с нами ничего случиться не может и что ни единый волос с головы нашей не упадет. И Бог послал ему силу и пролил на него благодать Свою. Многие злобствуют в несчастий и тем усугубляют беду свою. Евстафий страдал душой, болел сердцем, но ясен был дух его, полный веры в благость Божию: он был убежден, что жизнь наша на земле есть испытание и что чрез неведомые пути Господь ведет людей к Себе, то есть в вечное блаженство. Евстафий пожертвовал воле Божией самым драгоценным, что имел на свете: женой и детьми, и знал, что Господь волен в жизни, которую Он даровал и сказал с восторгом:

– Да будет благословенно Имя Твое святое! Ты дал, Ты и взял! Да будет воля Твоя!

Он встал и пошел один, без цели, без желания найти что бы то ни было.

Несколько лет прошло. Евстафий жил в тишине и занимался хлебопашеством. Отдыхая от трудной работы, он приходил к себе, садился на пороге своей бедной хижины и возвышал душу свою молитвой. Между тем в Римской империи случились важные происшествия. Персы ворвались в ее пределы и опустошали города и села. Римская армия собиралась дать отпор врагам. Ветераны точили оружие, молодые люди становились в ряды войска, которое император Траян собирал со всех сторон империи. Не однажды вспоминал Траян о своем храбром полководце Плакиде, куда-то пропавшем без вести. Другого равного Плакиде по мужеству и искусству в военном деле он не знал. Император навел справки. Оказалось, что Плакида жив, но скрылся куда-то. Траян приказал его разыскивать всюду, и назначил большую сумму денег тому, кто найдет его.

Два старые солдата, которые служили под начальством Плакиды, отправились в Египет. Долгое время поиски их были напрасны, когда случайно они пришли к тому селению, в котором жил Евстафий и увидели работавшего в поле крестьянина. Они подошли к нему. Крестьянин этот был Евстафий. Он их тотчас узнал и обрадовался, но полагая, что Бог посылает ему новое искушение, сдержался и ничего им об этом не сказал. А они обратились к нему с вопросом: не живет ли тут где-нибудь поблизости римский полководец Плакида?

Евстафий им ответил.

– Нет здесь Плакиды, но я прошу вас, войдите в село и отдохните в моей хижине; я вижу, что вы и кони ваши утомились в дороге, так отдохните у меня.

Воины послушались и, не узнав его, последовали за ним. Он же с трудом удерживал свои слезы, чтобы не быть узнанным. В селении жил добрый человек, у которого Евстафий имел свое пристанище. К этому человеку он ввел воинов и попросил его, чтоб он угостил их.

– Я, сказал он, – отплачу тебе работой своей за все, что ты потратишь на угощение их.

Хозяин Евстафия с радостию принял воинов и приготовил им угощение, а Евстафий служил им, носил и ставил пред ними блюда и чаши. И приходила ему на память прежняя его жизнь, когда они ему так служили, как он им теперь служит и слезы невольно выступали из глаз его. Тогда он выходил из хижины, плакал и, отерев свои слезы, снова принимался прислуживать им как простой раб.

А воины начали все внимательнее вглядываться в его лицо и мало-помалу стали признавать его. Тогда они тихо сказали друг другу:

– Человек этот похож на Плакиду; он может быть и есть сам Плакида. У Плакиды был на шее рубец от глубокой раны, которую он получил на войне. Если на этом человеке окажется этот рубец, то он несомненно Плакида.

И увидав этот рубец, они вскочили из-за стола, припали к ногам Евстафия, а затем встали и обняли его и среди обильных слез сказали ему:

– Ты, Плакида, ты тот, кого мы ищем. Ты любимец царя, о котором он так долго печалился; ты римский воевода, по котором все воины тоскуют.

Тогда Евстафий понял, что пришло время, в которое Господь обещал положить конец его скорбям и сказал воинам:

– Да, братие, я тот, кого вы ищете.

Воины облекли его в драгоценные одежды и вручили ему царское послание, в котором Плакида призывался на спасение Рима от варваров. Евстафий повиновался приказанию и отправился в Рим.

Император принял его с почетом, народ с восторгом; все слушали с участием скорбную повесть о его несчастиях; император возложил на его шею золотую цепь, сделал его главноначальствующим войсками и осыпал его своими милостями. Евстафий принял со смирением великие почести, как принял со смирением скорбь о потере жены и детей. Он знал, что все в руках Божиих. С ревностию принялся он за дело, обучал солдат, присматривался к начальникам и повел войско навстречу врагам…

Доверие и любовь к полководцу воодушевляли войска, а его опытность и военные таланты упрочили победы; императорские легионы с великою силой, как поток, не сдерживаемый ничем, нахлынули на врагов и смяли их. Престарелый полководец, не будучи в состоянии ехать верхом, ему было 80 лет, следовал за войском в колеснице, везомой двумя дорогими арабскими конями. Не проливая без нужды человеческой крови, не допуская жестокостей, Евстафий-Плакида, как истый христианин, щадил всякого человека, конечно и язычника. Преследуя неприятельскую армию, армия римская вошла в чужие пределы и однажды по неосторожности и заносчивости одного из начальников подверглась великой опасности. Неосторожно стремясь вперед, передовая часть ее попала в засаду и была бы истреблена непременно, если бы два отрока из Нумидийскаго отряда не выказали необычного мужества. Увидев беду, они привели подкрепления, сражались как львы и, осилив неприятеля, спасли от беды многочисленный авангард армии. После сражения Евстафий-Плакида призвал их к себе, благодарил их и приказал наградить.

– Вы братья? – спросил он у них, чувствуя к этим двум героям особенную благосклонность.

– Нет, – отвечали они, – мы друзья, но не родственники.

Евстафий-Плакида причислил их к своей свите.

Армия победоносно подвигалась вперед и наконец стала лагерем в плодоносной долине, близ взморья. Невдалеке от стана находились домики рыбаков и огороды прибрежных жителей. Между ними стояла хижина в небольшом садике, который возделывала вдова. В саду этом раскинули шатер полководца, истомленного трудным походом и военными подвигами. Он отдыхал в этом свежем саду; около его палатки жили его приближенные и между ними оба юноши, отличившиеся в последнем решительном сражении. Чем больше глядел на них Евстафий-Плакида, тем больше сердце его наполнялось непонятною ему самому к ним любовию. Нечто благородное, прямое, честное выражалось в их лицах, в их осанке и фигуре. Они снискали скоро всеобщую любовь, но сами, будучи ко всем расположены, не вступали ни с кем в близкие отношения, довольствуясь обоюдною, тесною дружбой один к другому.

Однажды вечером, прогуливаясь по берегу прелестного ручья, бежавшего в долине, они разговорились сердечнее и откровеннее, чем когда-либо.

– С тех пор, как мы встретились и подружились, – сказал один из них, – я заметил, что у тебя на сердце есть тайное горе. Отчего ты не поверишь мне его. Ты знаешь, я тебе верный друг.

Другой юноша посмотрел ему прямо в глаза чистым взором и вздохнул, взглянув на небо.

– Да, я все скажу тебе, ты не предашь меня. Я римский гражданин и… христианин.

Тот вздохнул, но прежде чем он успел сказать хотя одно слово, другой продолжал.

– Хотя я был взят в войско в той же провинции, что и ты, но я не в ней родился. Мой отец был римским полководцем и пользовался большим почетом. Я помню, как сквозь сон, что отец мой поехал на охоту, три дня не возвращался домой, а когда возвратился, то в нем заметили большую перемену. Мать моя горько плакала. На следующую ночь он повел нас, меня и моего брата и мать нашу в пещеры и чрез коридоры в слабо освещенную подземную комнату, где на стенах были изображения рыбарей и агнцев и какого-то человека, пригвожденного ко кресту. Старец, встретивший нас, долго беседовал с отцом; я не помню, что он говорил, но знаю, что говорил о Едином Боге. Мои родители были растроганы, и старец окропил головы наши водой и дал нам другие имена. Меня он назвал Агапием… Вскоре после этого мы разорились и отплыли в далекую страну на корабле. Отца, меня и брата высадили на берег, а мать увезли. О, никогда не забуду я глубокой скорби отца…

Он умолк на мгновение, а друг его глядел смущенно на него, будто бы силясь припомнить что-то. Он был в сильном волнении, глаза его загорелись, губы дрожали.

– Отец повел меня в глубь страны. Мы пришли к реке. Отец взял моего меньшого брата и поплыл с ним на другую сторону реки, а меня оставил на берегу.

Молодой слушавший его друг дрожал с головы до ног, но молчал.

– Пока отец плыл через реку, лев выскочил из кустарников и схватил меня. Я закричал в ужасе. И теперь еще остались на теле моем следы его зубов и когтей.

– Но как же ты спасся, – воскликнул другой.

– Пастухи, пасшие стадо, напустили на льва сильных псов. Лев бросил меня и кинулся на псов. Одного из них он задушил и унес в горы. Я остался раненый и истекал кровию. Пастухи взяли меня, отнесли в хижину, где добрая старая женщина перевязала мои раны и ходила за мною. Я вырос у ней в доме, но потерял и отца, и мать, и брата… Что же могу я чувствовать кроме печали?

Тогда, обливаясь слезами, задыхаясь от рыданий, другой юноша бросился ему на шею и сказал прерывающимся голосом:

– Агапий, я брат твой, брат твой!

– Не прельщай меня несбыточною надеждой, – сказал Агапий печально, но с изумлением.

– Слушай, – отвечал ему тот, который назвался его братом, – я был спасен поселянами от напавшего на меня волка. Они говорили, что я принадлежу к знатному римскому семейству. На шее моей они нашли золотую цепочку с медалью, на которой было вырезано имя Феописта.

– То была медаль, – закричал Агапий в неописанном волнении, – которую мать после нашего крещения надела нам на шею. Вот и моя!.. О брат мой, милый брат мой.

Юноши упали друг другу в объятия и обливались слезами радости. Они возвратились в свою палатку и провели ночь, вспоминая то, что могли припомнить из своего детства, и рассказывая один другому все, что с ними случилось до тех пор, пока оба они были взяты в армию.

Теперь, получив повышение и пользуясь особенною благосклонностию полководца, они положили навести справки и попытаться отыскать отца своего и мать.

Утром Агапий решился идти к Евстафию-Плакиде, рассказать ему все и просить его содействия.

Он нашел Евстафия-Плакиду одного. Старик сидел, подперши голову руками, в глубокой нерадостной думе. Лицо его носило печать скорби и усталости.

Увидев входящего Агапия, он отвел руки от лица и сказал кротко:

– Что тебе надо?

Агапий в кратких словах принялся рассказывать ему свои приключения; Евстафий-Плакида с несвойственною его летам живостию вскочил с своего места и задыхаясь произнес:

– Агапий! Феопист! Медаль!.. Лев!.. О сын мой! Сын мой! Дети мои! Бог мой! Как мне благодарить Тебя.

И он упал на колена, обнимая сына и торжественно из глубины души сказал:

– Ты дал, Ты взял, Ты возвратил. Да будет благословенно святое имя Твое во веки веков!..

Через несколько времени после того в стане царствовало великое волнение. Из Рима прискакал вестник и возвестил о смерти Траяна и о восшествии на трон императорский Адриана. Плакиде и его армии пришло приказание возвратиться в Рим, и в армии все радовались, ибо двухлетний поход, опасности и труды истомили войско. В стане раздавались громкие крики всеобщего ликования. Вестник подъехал к палатке полководца и подал ему сверток. Вот что было в нем написано:

«Богам угодно было возвесть меня на трон императорский. Мы решили почтить триумфом храбрую армию и Плакиду, ею предводительствовавшего, и потому повелеваем ей и ему возвратиться немедленно в Рим. Адриан».

Евстафий-Плакида сидел, опустя голову, держал сверток в руках и, казалось, погрузился в глубокую думу. Наконец он поднял голову и сказал тихо.

– Триумф! Триумф! Я почти предвидел это.

Он встал и приказал собираться в путь и назначил к выступлению раннее утро следующего дня. Затем, оставшись один, он долго ходил взад и вперед в шатре своем. Казалось, что он боролся с собою, или собирал силы на новый подвиг, или готовился к чему-то необычайному. Его размышления были прерваны вошедшим слугой, который сказал ему, что старуха, хозяйка того садика, в котором стоял его шатер, желает быть к нему допущена.

Плакида, как все высокой души люди, не был горд и надменен; он считал чванство низостию и даже в те минуты, когда сам был удручен тяжкими мыслями и воспоминаниями, допускал к себе бедных и имевших нужду в его покровительстве. Он тотчас принял старуху.

Она была лет преклонных и несмотря на свою бедную одежду отличалась благородством движений и стана. Следы тяжкого горя лежали на ее поблекших щеках и несмотря на лета, в чертах ее можно было признать красоту, которою она была одарена в молодости.

Она упала на колена пред славным и могущественным полководцем.

– Великий начальник армии римской, сказала она, – умоляю тебя принять участие в моем несчастий. Я гражданка города Рима. Несколько лет тому назад я была разлучена с мужем и детьми и продана сюда в рабство. По смерти моих господ мне возвратили свободу, но я томлюсь здесь одиноко на чужбине. Я желаю возвратиться в Рим и заклинаю тебя именем твоей супруги и твоих детей…

Она взглянула на него и не была в состоянии произнести ни единого слова. Она уставилась на Плакиду и жадно вглядывалась в черты его и вдруг со внезапным, страшным криком бросилась к нему:

– Скажи, ты Плакида, Евстафий во крещении, да, да, ты супруг мой столь долго оплакиваемый! Я Феопистия, ужели ты не узнаешь меня?

От избытка чувств она упала в обморок к ногам своего супруга. Когда она пришла в себя, он нежно обнимал ее, а два ее сына стояли пред нею на коленах и прижимали ее руки к своему сердцу. Кто опишет сладкие чувства, наполнявшие сердца их, кто опишет восторги свидания, радость и волнение, с которыми они поверяли друг другу испытанные ими несчастия и длинную разлуку, стоившую всем им таких горьких слез. Радость матери и сыновей была безгранична, но Плакида сильнее прежнего задумывался, предугадывая и готовясь на новое, более тяжкое испытание. Он просил у Бога одного: не быть разлученным с семейством и Господь услышал эту молитву.

Армия с востока шла медленно на запад. Плакида не оставлял ни на одну минуту жену и сыновей своих, когда обязанности военачальника не отрывали его от них. Он провел с ними несколько счастливых недель, в продолжение которых мог наслаждаться зрелищем полнейшего счастия жены и сыновей, хотя сам порой впадал в грустные думы.

Римская империя в царствование Траяна благоденствовала, враги ее были побеждены и на востоке многие страны завоеваны и присоединены к ней. Христиане не подвергались в его царствование жестоким преследованиям, хотя многие из них были осуждены и казнены. Когда Адриан вступил на престол, положение их изменилось. Адриан был человек жестокий и коварный, но боялся проливать кровь, так как его предшественники не щадили ее и граждане города Рима были утомлены и чувствовали отвращение к жестоким и беспрерывным казням. Несмотря однако на эту осторожность Адриана, многие христиане погибли при нем мученическою смертию. Преследования не были безустанны, но начинались внезапно и также внезапно прекращались.

Адриан был страстный любитель архитектуры и строитель зданий, которые до сих пор, после стольких веков, грабежей и разорений Рима при нашествии варваров, уцелели и приводят в восторг своим изяществом и громадностию всех тех, кто посещал Рим. На пути к церкви св. Петра, за мостом, величаво подымается крепость св. Ангела; она построена при Адриане, но Ангел, трубящий в трубу на ее куполе, поставлен позднее во время торжества христианства над язычеством. Гипподромы, театры, храмы, дворцы, построенные Адрианом, занимали огромное пространство от Капитолия и Квиринала до Тибра. Кроме того, на берегах Дуная, на Рейне, в Британии можно до сих пор видеть дивные развалины мостов, замков, дворцов, укреплений и надгробных памятников, воздвигнутых при Адриане. Вообще Адриан любил постройки, зрелища и торжества. Воздав божеские почести императору Траяну, он устроил в честь его триумф, в котором сам представил умершего на войне императора, не успевшего окончить своей победоносной кампании. Триумф по его приказанию дарован был Плакиде и его армии. Римляне упивались зрелищем триумфа. Вот вкратце описание того, как он происходил обыкновенно.

Впереди шли музыканты; они играли и пели стихи, сочиненные в честь победителя. За ними следовали быки с раззолоченными рогами, с гирляндами на головах. Потом везли на колесницах добычу, взятую у неприятеля. Это была смесь всякого рода вещей: статуй, золотой и серебряной утвари, оружия, золота и серебра в слитках, драгоценных украшений и тканей, на которых были написаны имена покоренных народов и изображены страны, присоединенные к империи. Затем вели скованных царей и вождей покоренных народов, с их женами, детьми, придворными, друзьями и родственниками; музыканты и танцовщики следовали за ними; многие из них были одеты сатирами, другие украшены золотыми венками. Посреди них шут, одетый в женское платье, должен был во все время шествия насмехаться над побежденными. Длинная вереница рабов несла курильницы с ароматами, насыщавшими воздух благовонием. За ними стоя ехал на колеснице победитель, одетый в пурпур и золото, в лавровом венке, с лавровою ветвию в правой руке и со скипетром из слоновой кости, украшенным орлом, в левой. Он был нарумянен, как статуя Юпитера в праздничные дни: на шее его висел небольшой золотой шар-талисман, предохранявший от дурного глаза. Колесница, блистая золотом и украшенная резьбой из слоновой кости, медленно двигалась, запряженная четырьмя белыми конями, а иногда слонами и даже дикими, обученными зверями. За нею шли толпы родных, клиентов, граждан в белых тогах. Дети победителя обыкновенно ехали с ним на колеснице, разделяя триумф отца. Раб, державший в руках венец из золота с драгоценными камнями, был обязан постоянно шептать на ухо победителю: «Помни, что ты смертный». За колесницей шли пешком сенаторы и власти, а за ними вся победоносная армия. Конница и пехота в боевом порядке, все солдаты с лавровыми венками на головах, с добычей в руках, воспевали свои собственные подвиги и подвиги своего полководца и иногда громко прерывая свое пение вскрикивали: Io triumphe! (о триумф!) Народ Римский подхватывал этот крик и он громко несся по стогнам великого города.