Текст книги "Мой дом – чужая крепость"

Автор книги: Евгения Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вторник, 18 декабря

Сегодня вчерашней светлой «Хонды» внизу Тоня не увидела. Специально пораньше вышла на улицу, обошла дом, внимательно разглядывая припаркованные машины. Побродила по двору, дожидаясь, когда Лиля с Тимошкой отправятся в школу, потом, увидев наконец соседку с сыном, устремилась по дворовой дорожке за ними, издали понаблюдала, как Лиля машет рукой сыну, и опять не заметила никакой подозрительной машины.

Вчера ей просто показалось, что Лилю преследуют. Нужно поменьше читать детективов.

Досиживать на работе последние дни оказалось невероятно скучно. Тоня разобрала скопившиеся бумаги, освободила свой стол, потрепалась с подружками. Больше делать было абсолютно нечего, кроме как читать новости в Интернете.

Тоня читала и улыбалась неизвестно чему, ничего веселого в новостях не было. Улыбаться она перестала, когда вспомнила, что Коля самый умный, самый сильный и добрый, а она самая обыкновенная. Еще ее царапнула мысль, что она совсем не уверена в том, что он не женат. И что-то неприятное вспомнилось во вчерашних криминальных новостях, но тут же забылось. Ей показалось вдруг, что она вернулась в совсем давнее время, когда ей так нравилось замечать, как Коля Корсун украдкой на нее смотрит. И сама она стала не уставшей пожившей женщиной, а юной девушкой, полной счастливых надежд.

Перед обеденным перерывом объявилась Даша. Тоня вышла из комнаты в коридор, стала у окна. Деревья внизу белели тонюсенькими ветками, редкие прохожие кутались в воротники и капюшоны.

– Ты представляешь, – затараторила Даша, – Я вчера была у мамы, так вот, она дядю Гошу встретила в театре с какой-то теткой. Короче, он ходит с этой дамой по театрам.

– С какой дамой? – заинтересовалась Тоня.

– Да не знаю я! Тонь, я вот что подумала, вдруг он жениться собрался?

– На седьмом десятке? – усомнилась Тоня.

– А что? Он же никогда не был женат и подсознательно может казаться себе неполноценным.

– Кончай. Ты со своей психологией скоро сама станешь неполноценной, – поморщилась Тоня.

– Нет, правда. Вдруг он женится и квартира жене отойдет? К старости, знаешь, человек становится малость того… Мозгами слабеет.

– Но дядя Гоша-то не того.

– Господи, ну что ты придуриваешься, – простонала Даша. – Речь идет о жилплощади! Ты хочешь получить половину Гошиной квартиры?

– Хочу, – честно призналась Тоня. – Но если не получу, обойдусь, с голоду не помру. И ты не помрешь.

– Да хватит тебе дуру-то из себя строить! Он может свое имущество какой-то бабе отписать! Ты что, не понимаешь?

– Даш, я вот с тобой разговариваю, и мне кажется, что ты сама… того. Дядя Гоша имеет право ходить в театр с любой бабой. И квартиру отписывать кому угодно. У нас с тобой, слава богу, жилье есть. И у родителей есть, и у бабушки. А дядя Гоша старичок крепкий, ему жить да жить. С какой стати ты его хоронить принялась?

– Я его не хороню. Я просто хочу, чтобы все было по справедливости. Я хочу получить наследство. И ты хочешь, и не морочь мне голову.

– Слушай, ты на наследстве помешалась совсем. Он нам вообще дальняя родня, мы, если разобраться, и прав никаких на его квартиру не имеем.

– Ну и что? Другой-то родни у него нет. Короче, Тонечка, давай поезжай сегодня к дяде Гоше, выясни про бабу, с которой он по театрам ходит. Я никак не могу, у меня клиентка вечером.

– Я тоже не могу, – пробурчала Тоня. Коля опять не обещал, что придет вечером, но… вдруг. – И все, Даш, кончай ерунду молоть, а то мне и вправду уже кажется, что с тобой не все в порядке.

Дашка еще что-то говорила, но Тоня почти не слушала. Неожиданно вспомнила, что Коля ни разу не позвонил, хотя телефон она ему дала. Стало тревожно, неприятно.

Внизу по тротуару проехал оранжевый трактор, посыпал асфальт какой-то дрянью.

Она всегда терпеть не могла зиму.

Она готова жить в вечной мерзлоте, если рядом будет Коля.

Дел, как всегда, оказалось много, Корсун поколебался немного, ему было непривычно уходить посреди рабочего дня, потом решительно поднялся из-за стола, оделся, запер кабинет и меньше чем через час уже подъезжал к дому бывшей Севиной подружки Надьки.

Кодовый замок в подъезде унылого четырехэтажного дома был сломан. Корсун поднялся на нужный этаж, долго нажимал на кнопку звонка, слыша за дверью приглушенное треньканье.

– Нету там никого, – выглянула из соседней двери заспанная девица и с интересом посмотрела на Корсуна. – Вы к кому?

– К Надежде. Не подскажете, как ее найти? – через силу улыбнулся Корсун. Девица ему не понравилась, она что-то жевала, а он этого терпеть не мог.

– На работе она. – Ему показалось, что девица сейчас лопнет от любопытства.

– Очень она мне нужна, – пожаловался Корсун. – Меня в Москве долго не было, теперь дружка не могу найти. Может, она про него что-то знает. Вы уж мне помогите, пожалуйста.

Девице очень хотелось узнать подробности, однако Корсун посмотрел укоризненно, и она сдалась.

– За углом направо магазин, она там косметику продает. И бытовую химию всякую. Платят, конечно, не как в Москве, зато ездить не надо. С этой дорогой так намучаешься.

– Это верно, – согласился Корсун. – Спасибо вам.

Магазин оказался почти пустым, только две совсем молоденькие девчонки покупали что-то в хлебном отделе. Бытовая химия притулилась в углу, продавщица читала потрепанную книжку в мягком переплете и не обратила на Корсуна никакого внимания.

В жизни Надька показалась ему не так хороша, как на фотографии, которую прислала Эмма Георгиевна. То ли успела постареть за пару лет, то ли просто сильно устала от жизни и перестала заниматься собственной внешностью. Впрочем, тут он ошибся, ногти у нее были покрытыми ярко-синим лаком, и даже с какими-то завитушками на синем фоне, отчего Коля немного их поразглядывал.

– Плачу десять тысяч за телефон Марии Никитичны Кусмановой, – слегка наклонился он к Надежде, не отрывая глаз от синих ногтей.

– Что? – опешила она. – Какой телефон?

Она не связана с шантажом, уверенно решил Корсун. Ни испуга, ни наигранного удивления. Впрочем, он был плохим психологом.

– Я плачу десять тысяч за телефон Марьи Никитичны, – терпеливо повторил он. – Помните такую даму?

– Дама! – фыркнула Надька. – Кочерыжка старая!

Почему-то при этом она странным образом помолодела, перестала казаться унылой теткой неопределенного возраста, а от совсем не злобной улыбки на щеках у нее появились смешные ямочки.

– На кой черт вам старый телефон?

– Продайте его, – заговорщицки улыбнулся Корсун. – Тогда, так и быть, расскажу.

– Нету его у меня, – вздохнула она, помявшись. – Я его алкашам у станции отдала.

– Зачем? – не понял он.

– У подруги муж тогда пил сильно. Возле станции встретил меня с дружками, стал на бутылку клянчить. Я и отдала Машкин телефон, все равно его девать некуда, только выбросить.

– Вы его вместе с симкой отдали?

– Вроде да. Да, точно, – припомнила она. – Вместе с симкой. Я еще в электричке по нему звонила, у моего тогда батарейка села.

– Ладно, – решил Корсун. – Сведите меня с этим пьющим мужем.

– Он больше не пьет, – почему-то тягостно вздохнула Надька. – Его Федор зовут. Федор Косякин.

– Сведите меня с ним. Я заплачу.

– Да ладно, – отказалась она. – Я и так с вами к Федьке схожу. Только… у него неприятностей не будет? Он парень хороший. И пить бросил. У него двое детей.

Она подняла на Корсуна глаза, и он заметил, что веки у нее зеленые и блестящие, как у русалки, а сама она добрая и несчастная девка, и ему стало отчего-то стыдно. Может быть, оттого, что один его пуховик стоит больше ее месячной зарплаты, или оттого, что он не мог представить себе Тоню с зелеными веками, или оттого, что Сева на Наде не женился и не хочет ее видеть.

– Не будет у него неприятностей, – заверил Корсун. – С какой стати? Мне просто очень нужен этот телефон.

Она принялась куда-то звонить, выяснять, переспрашивать и наконец объявила:

– Федор будет дома в семь. Подходите к семи. Он тут рядом живет.

Ждать оставалось недолго. Корсун забрался в машину, включил печку, выудил из кармана мобильный.

– Тоня, – произнес он в трубку. – Я опять могу прийти поздно. Только ты меня все равно жди.

Отделавшись от последней клиентки, Даша посидела в машине, сунув руки под теплый воздух печки, и не удержалась, поехала к старому дядьке.

– Дашуха! – ахнул Георгий Михайлович, обнимая племянницу. – Каким тебя ветром занесло?

– Мимо проезжала, – соврала Даша. – Решила вот зайти, давно тебя не видела.

– Ой, за что я тебя люблю, Дарья, – засмеялся старик, – так это за прямоту. Вся ты, племянница, в нас, в нашу родню. Я сам такой, и бабка твоя такая же.

– За какую еще прямоту? – не поняла Даша.

– Пойдем, – опять развеселился дядя. – Я тебя чаем напою, а сам коньячку выпью. Ты ведь на машине? Коньяк не будешь?

– На машине, – кивнула она. – Так какая у меня прямота?

– Вся ты, Дашка, ясная и прозрачная, как утренняя роса, – Георгий Михайлович включил электрический чайник, себе достал пузатую бутылку, рюмку. – Ты мне честно скажи, приехала про мою театральную подругу выведать?

– Не обманешь тебя, дядя Гоша, – засмеялась Даша, у нее отчего-то сделалось отличное настроение. – Ясное дело, что мне интересно. Не было у тебя никаких подруг, и вдруг дама объявилась.

– Да соседка это, – отмахнулся Георгий Михайлович. – Вдвоем с дочерью живут и по театрам вместе ходят. Дочь заболела, простудилась, ну соседка мне билет и предложила. Сначала оба билета предлагала, но я отказался. А зря, лучше бы с бабкой твоей сходил, чем с чужим человеком. Так что, Дашуля, ничем тебе моя подруга не угрожает. Спи спокойно.

– Я и так спокойно сплю, – фыркнула Даша, заваривая чай.

– Спишь ты, может, и спокойно, – согласился он. – А вот за квартиру мою испугалась, а, Дарья? Не бойся, я из ума не выжил еще, любимых племянниц не обижу. Нет, ну ты посмотри, что гены делают! Антонина вон не приехала, а ты тут как тут. И правильно, ситуацию всегда нужно держать под контролем.

– Дядя Гоша! – нахмурилась Даша.

– Да не обижайся ты! Я же любя, – дядька наполнил рюмку, выпил. – Ты вся в нашу родню, и Татьяна, матушка твоя, в нас, своего не упустит, а Антонина в деда. Она и похожа-то на свою прабабку Катерину, на его мать. Вот, я тебе скажу, женщина была! Говорила тихо, вроде бы и не просила ничего никогда, а хотелось ей услужить, и все тут. Бабка твоя пыталась ей подражать, да ничего не вышло, характер не тот. Ну и ладно, у нас свой характер имеется.

– Дядя Гоша, как бабуля с дедом познакомились? – Чай у старика оказался вкусный и печенье вкусное. Даша съела три штуки, подумала и взяла четвертое, не удержалась.

– Зойка в военном городке медсестрой работала, там и познакомились. Дед твой там подолгу жил, хотя прописан был в Москве. Тогда, конечно, никто не знал, что он генералом станет, да еще так быстро, но жених был завидный. Высокий, красивый и москвич к тому же, а тогда это ох как много значило, все о московской прописке мечтали, как сейчас о деньгах. А знаешь, что я тебе скажу, Дашуля, в наше время дед твой ничего бы не достиг. В девяностые на военные разработки денег государство не давало, а больше он ничего не умел. Я вот был инженером, а как пришли новые времена, торговлей занялся, научился дела вести, ничем не гнушался и теперь, видишь, коньячок попиваю. На пенсию не больно-то коньяк попьешь. А дед твой ничего такого бы не смог. Не имелось у него настоящей житейской хватки, а она у мужика должна быть.

– Ну, если мозги были, мог в Америку уехать, – махнула рукой Даша. – Там вон сколько русских.

– Ну разве что в Америку, – кивнул дядька.

– Ладно, поеду я. – Даша вымыла чашку, поставила в сушку. Чмокнула старика. – Я на минутку, действительно мимо проезжала.

Ей отчего-то стало грустно, кольнуло неприятное предчувствие. Стало жаль дядю Гошу, старого, чуть пьяненького, стало жалко молодую бабушку – подмосковную медсестричку, отхватившую «завидного» москвича и наверняка до смерти боявшуюся его потерять. А больше всего стало жалко себя, прозябающую в убогой панельной девятиэтажке.

Отъезжая от дядиного дома, она нашла в приемнике тихую музыку и пожалела, что у нее нет дома коньяку.

Ровно в семь Надежда поставила на прилавок криво написанную от руки табличку «перерыв 15 мин», крикнула девушке из соседнего отдела, чтобы присмотрела за прилавком, и почти бегом повела Корсуна по заснеженной улице.

Федор Косякин жил действительно в двух шагах и оказался веселым здоровенным мужиком, добродушным и отчего-то сразу вызывающим доверие.

– Федя, – начала объяснять Надя, – помнишь, я тебе телефон подарила? Около станции.

– Ну, помню, – сконфуженно улыбнулся тот.

– Вы не помните, куда его дели? – вступил Николай.

– Помню, – здоровенный Федор в упор посмотрел на Корсуна и сразу перестал быть добродушным, сделавшись внимательным и суровым.

– Ну я пойду, – заторопилась Надя.

– Спасибо, – поблагодарил ее Корсун.

– Пока, – бросил Федор.

– Мне нужен этот телефон. Мне надо знать, у кого он сейчас, – поправился Корсун.

– Зачем? Кыш, – Федор стряхнул двух забавных пацанят, цепляющихся за его брюки. – Идите к маме.

Как ни странно, мальчишки послушались. Старший припустил бегом, младший подумал, опустился на четвереньки и пополз вслед за братом.

– Шантажируют мою знакомую, – решился Коля.

Федор поразмышлял немного, поразглядывал Корсуна, хмыкнул.

– Мужу рога наставляет?

– Нет. Там… другое. – Корсун сам бы хотел знать, что «другое» у соседки Лили.

– Мужик местный. Мы все тут друг друга знаем, – опять поразглядывав Николая, решился Федор. – Но фамилии и адреса не скажу, не знаю. Когда я у станции ошивался, приезжал на московской электричке в 19:40. У нас на этой электричке полгорода приезжает.

– Федор, покажи мне его, – попросил Корсун. – За любые деньги.

– Да я без денег покажу, – усмехнулся тот. – Сейчас оденусь и как раз к электричке успеем.

Квартира у Федора была чистенькой, ухоженной и все-таки не по-московски бедной: дешевые обои, это даже не разбирающийся в ценах Корсун понял, старые двери, совсем древние светильники. Принесу малышне игрушки, решил он. Куплю самые дорогие машинки и принесу.

Идущих с электрички людей Корсуну с Федором было хорошо видно, машину удалось поставить удачно, почти перед пешеходным переходом.

– Он? – куртку с пушистым капюшоном Николай заметил первым.

А может быть, узнал не куртку, а самого шантажиста по походке, по манере двигаться, по тому, как тот все время поправлял капюшон. Странно, еще минуту назад Корсун не смог бы назвать ни одного признака, отличающего шантажиста от любого другого мужика, а тем не менее узнал.

– Он, – подтвердил Федор. – Помощь нужна?

– Нет, – отказался Николай. – Дальше я сам. Спасибо тебе.

Мужик шел не торопясь, по сторонам не глядел, на проезжающие машины внимания не обращал. Корсун только в последний момент понял, что он идет прямиком к автобусным остановкам, и еле успел вскочить вслед за предполагаемым преступником в отходящий автобус. Автобус оказался с кондуктором, Корсун сто лет таких не видел и даже не предполагал, что они еще существуют.

– До конца, – буркнул он необъятных размеров кондукторше и, расплатившись, уселся на неудобное сиденье.

Мужик вышел через несколько остановок и опять к окружающему миру никакого интереса не проявлял, по сторонам не глазел, не оглядывался. Зашел в какой-то магазинчик, вышел с целлофановым пакетом, из которого торчала аппетитная буханка, свернул в ближайший двор и исчез в одном из подъездов.

По всему выходило, что он направился домой. Корсун еще потоптался в чужом дворе и, окончательно замерзнув, вернулся к брошенной у станции машине.

Колосову весь день хотелось увидеть Тоню. Просто увидеть, постоять рядом, но в коридорах института давно установили камеры видеонаблюдения, к нему в кабинет без конца заходили люди, и побыть с Тоней наедине не было никакой возможности.

Стемнело. Колосов подошел к окну. От института уже потянулись люди, мелькали огни проезжающих машин, прогрохотал, сверкая полоской окон, трамвай.

Поговорить с Тоней было необходимо, пришлось оторваться от окна, он нащупал телефон под ворохом бумаг, которые обязательно надлежало просмотреть и к которым он не притронулся.

Она ответила сразу, и ему тут же стало легче, как все последние годы становилось легко от ее присутствия и голоса.

– Тонечка, выслушай меня, пожалуйста, – попросил он. – И не перебивай.

– Я слушаю, Дима, – ему показалось, что она хотела сказать что-то другое, но он не обратил внимания. – Понимаешь… Я люблю тебя.

– Дима…

– Не перебивай. Я не могу без тебя остаться, я просто не выживу. Я люблю тебя, но не могу бросить Асю. Не могу, Тонечка, пойми. Она дурочка совсем, она ни к чему не приспособлена, я не могу от нее уйти. Понимаешь?

– Понимаю, Дима. А теперь ты меня послушай. Это и есть любовь, когда не можешь кого-то бросить. Только это и есть любовь, а все остальное называется как-то по-другому. Тебе только кажется, что ты несчастлив с Асей, а на самом деле ты будешь по-настоящему несчастлив без нее. И еще, Дима… Я люблю другого человека. Я всегда его любила. Прости, – зачем-то добавила Тоня. Она ни в чем не виновата перед Димой и все-таки чувствовала свою вину.

Тоня отключилась, а он еще какое-то время не понимал, что для него все кончилось, и тупо смотрел на погасший телефон.

Нужно было приниматься за работу, но он не смог. Посидел, глядя в экран компьютера, тяжело поднялся, достал из шкафа пуховик и, заперев кабинет, побрел вниз по лестнице. Ждать лифта у него не было сил.

Ася оказалась дома, аппетитно пахло готовящимся ужином. У нее отличное настроение, обреченно подумал Колосов. Сегодня ему хотелось, чтобы жена обиделась, замолчала и оставила его в покое.

– Митюша, раздевайся скорее, ужинать будем.

– Спасибо, котенок, я не хочу сейчас есть. Попозже. Чаю с тобой выпью. – «Митюшу» Колосов ненавидел еще больше, чем «Митю».

– Почему? – Ася обиженно, как пятилетняя девочка, посмотрела на него снизу вверх. – Я готовлю, стараюсь, а ты…

У нее задрожали губы. Вместо того чтобы покаяться, Колосов ушел, заперся в ванной, долго мыл руки.

Как ни странно, слез не последовало, отчего-то у Аси действительно было прекрасное настроение.

– Ну иди пить чай, я заварила.

– Спасибо.

– Вика замуж выходит, представляешь? – Вика была одной из многочисленных подружек и казалась Колосову редкостной дурой. Впрочем, жена тоже казалась ему редкостной дурой.

– Да? – равнодушно спросил он.

– Угу. Я сегодня ее свадебное платье смотрела. Ничего платье, красивое, в вишневых тонах. Не иначе как кто-то посоветовал, сама она такое ни за что бы не купила, у нее вкуса никакого. Была бы как все в белых кружевах. А знаешь, кто жених?

– Нет.

– Фотограф какой-то, случайными заработками перебивается и бабкину квартиру сдает. Будут с Викой два сапога пара. Она тоже без конца работу меняет. Официанткой была, теперь в интернет-магазин устроилась. Зарплата смешная совсем, говорить не о чем.

Ася медленно жевала мясо, отрезая крошечные кусочки. Ничего неприятного в этом не было, но ему хотелось закрыть глаза, чтобы ее не видеть.

Лилю Корсун узнал не сразу, она стояла у почтовых ящиков, держа в руке какие-то бумаги, и молча и испуганно на него смотрела. Что-то опять случилось, подумал он, взбежал к ней на пол-этажа, взяв за локоть, повел вниз, к лифту, и только тогда заметил, как сильно у нее дрожат руки. Ему стало неловко смотреть на ее руки, он бесцеремонно выдернул принтерные листы, которые она прижимала к себе, и почти не удивился, увидев на них Тимошку.

Тимошка на снимках то стоял у подъезда, то у машины, то еще где-то.

– Пойдемте, – он слегка подтолкнул Лилю от кабины лифта к Тониной квартире, нажал на кнопку звонка.

– Лиля! – ахнула Тоня, открыв дверь, и только тогда Корсун заметил, что по лицу соседки текут слезы. – Господи, что еще случилось?

Он ничем не мог утешить несчастную мать и, стараясь на нее не смотреть, протянул фотографии Тоне.

– У школы? – уточнила она, рассматривая характерный забор на одном из снимков.

Лиля кивнула – да.

– Он ходит в школу один? – поинтересовался Корсун.

– Нет, конечно. Я его провожаю и забираю, он же маленький совсем.

Маленький Коля ходил в школу один начиная с первого класса и до сих считал это вполне нормальным.

– Снимали из машины, – решил он, рассматривая явно непрофессионально отпечатанные фотографии. – Точно из машины. Вот край окна, видите?

– Из «Хонды» – мрачно предположила Тоня. – «Хонда Цивик».

– Ты разбираешься в машинах? – удивился Корсун.

– Нет. Неважно. Потом.

– Это положили в почтовый ящик? – допытывался Корсун.

– Утром их не было, я проверяла почту, а сейчас появились. – У Лили по лицу все текли слезы, и Николай старался смотреть в сторону.

– У вас есть старшая по подъезду или кто-нибудь в этом роде?

– Есть, – удивилась Лиля. Ему показалось, что она постепенно стала приходить в себя, достала платок, вытерла глаза. Он покосился на ее руки, они уже не дрожали. – Алла Борисовна из четырнадцатой квартиры. А что?

– В подъезде установлена камера наблюдения. Нужно узнать, как получить запись за сегодняшний день.

– Сейчас узнаю. – Лиля сразу рванулась действовать. – Алла очень хорошая женщина, она поможет.

– Возьмите, – остановил он ее, доставая из кармана брюк флэшку.

Ему очень хотелось обнять Тоню, но она сосредоточенно разглядывала снимки, и он не рискнул.

– Кто-то фотографировал Тимошку, – сказал он. – Шантаж, похоже, связан с ребенком. Откуда ты знаешь, что это «Хонда Цивик»?

– Мне показалось, что за ними ехала машина. Я из окна видела «Хонду». У одного моего знакомого такая же.

Позвонила в дверь запыхавшаяся Лиля, и они, включив Тонин компьютер, долго изучали нечеткие кадры площадки перед подъездом. Только одна незнакомая женщина в пушистой шапке вошла в подъезд и почти сразу вышла, и по всему выходило, что она является главной подозреваемой. Камера смотрела на площадку сверху, качество съемки было низким, пушистая шапка закрывала лицо, и ни Лиля, ни Тоня женщину не узнали. Она даже не показалась им знакомой. Впрочем, она могла не иметь к шантажу никакого отношения, а просто разносила рекламу, которой постоянно забрасывают почтовые ящики.

– Да, – уже прощаясь, вспомнила Лиля. – Я хочу тебе часть денег вернуть. Сегодня получила за крупную сделку.

– Спасибо. – Тоня убрала пачку наличных в сумку. – Завтра с родителями расплачусь.

– Лиля, – предостерег Корсун, – не вздумайте сами что-то предпринимать. Если вам позвонят, напишут или еще не знаю что сделают, немедленно звоните мне. Или Тоне.

Лиля посмотрела на него с такой благодарностью, что у него от жалости сжалось сердце.

Он обнял Тоню, как только за соседкой захлопнулась дверь.

– Тоня, я… я всегда тебя любил, – почему-то виновато произнес он.

Он совсем не собирался этого говорить, слова вырвались сами, и только когда он их произнес, он понял, что это правда: он никогда ее не забывал, и она всегда будет для него единственной женщиной, ради которой стоит жить и работать. Его инопланетянкой.

На выпускном у нее были распущены волосы, они спадали по плечам крупными завитками, и глаза – он тогда еще не знал, что они желтые, как у кошки, – светились счастьем и радостью. Он спросил у нее, куда она собирается поступать, и очень удивился, что в технический вуз. Ему хотелось пригласить ее танцевать, но танцевать он не умел, Тоню пригласил кто-то из их класса, потом кто-то еще, он смотрел, как она танцует, а потом тихо смылся с вечера.

Она ждала этих слов и почувствовала, как забилось, застучало сердце, и хотела сказать что-то положенное в таких случаях, а сказала только:

– Я знаю.

На выпускном Коля был в светло-сером костюме, он казался и совсем взрослым, и наверное, ему было скучно разговаривать с ней, такой обычной, потому что он ушел, когда вечер толком еще не начался…

Ей было трудно дышать под его руками, он сжимал ее очень сильно, а голова у его груди оказалась неудобно вывернута.

Она готова была стоять так всю оставшуюся жизнь.