Текст книги "Мой дом – чужая крепость"

Автор книги: Евгения Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но самым главным для Даши было доказать тому единственному человеку, без которого она сейчас не живет, а существует, что она, Даша, вовсе не «никто». Мы с тобой никто, сказал тогда единственный человек. Мы с тобой никто, а я хочу, чтобы мои дети учились за границей. Тогда он объяснял Даше, почему должен жениться на своей сокурснице, дочери крупного чиновника. Ее папаша иногда мелькал в телевизоре, пересаживался из кресла в кресло, а единственный человек ездил на очень дорогих машинах, носил очень дорогие часы и костюмы и почти не замечал Дашу, когда она изредка попадалась ему на глаза.

Сначала Даше казалось, что уход единственного она в буквальном смысле слова не переживет, что у нее вот сейчас, сию минуту, остановится сердце, но сердце, как ни странно, продолжало биться, и она постепенно приспособилась к жизни без единственного. Иногда она о нем даже забывала, жаль, что ненадолго.

Даша еще повздыхала, потянулась, нашла ногами тапочки, поплелась на кухню. Включила чайник, поизучала холодильник, а потом рука сама потянулась к телефону звонить двоюродной сестре Тоне.

– Приезжай, – попросила Даша. – Такая скука, никаких сил нет.

– Ты же клиенток своих от скуки лечишь, – напомнила Тоня. – Примени к себе свою науку.

По профессии Даша была психологом, а представлялась не то экстрасенсом, не то магиней, не то колдуньей. Снимала порчу, проводила какие-то ритуалы. По Тониному мнению однозначно дурачила несчастных женщин, которые в основном и были Дашиными клиентками. Про клиентов-мужчин сестра ни разу не упоминала.

– Я их лечу не от скуки, а от душевных травм, – поправила Даша. – А у меня душевной травмы нет, просто замуж хочу.

Душевная травма была, конечно, но знать об этом сестре не нужно.

– Тут я тебе ничем помочь не смогу, у меня запасного жениха нет. У меня и своего-то нет.

– Ясное дело, что не сможешь. Поэтому приезжай, будем страдать вместе.

С одной стороны, выходить на мороз совсем не хотелось, а с другой… Права Дашка, вместе не так скучно.

– Приеду, – решила Тоня. – Через полчасика выйду.

– Дима? – удивилась Людмила Федоровна. Колосову даже показалось, что она испугалась немного. – Что-то случилось?

– Нет, мам, – ему стало стыдно и тоскливо, что его неожиданный визит в дом, где он вырос и где мама всегда его ждала, потому что больше ей ждать было некого, вызывает у нее не радость, а испуг. – Ничего не случилось. Ты просила холодильник подвинуть, помнишь?

Он повесил одежду на старенькую вешалку, которую давно пора было заменить. Теперь ему стало стыдно за эту старую вешалку, он знал, что деньги у матери есть, она неплохо зарабатывала, просто у нее нет желания заниматься квартирой, в которой не бывает никого, кроме ее давних подруг. Когда он не был женат на Асе и жил здесь, мама постоянно что-то обновляла, заменяла, без конца носилась с тряпкой и ругала себя за это.

– Я давно справилась, Димочка, – улыбнулась Людмила Федоровна. – Позвала ребят-таджиков, которые у нас двор убирают, они мне все сделали за две минуты.

– А… – протянул Колосов. – Ну и ладно. Я просто так посижу.

– Ты завтракал?

– Нет.

– У меня ничего особо вкусного нет, к сожалению. Разогрею котлеты из кулинарии, они очень неплохие. Будешь?

– Буду.

Это тоже казалось непривычным и неприятно кольнуло – раньше мама готовую кулинарию никогда не покупала. Готовила сама, быстро, просто, но вкусно. И когда они с Асей по несколько раз в год приходили к ней на обязательные семейные торжества вроде дней рождения, на столе стояли исключительно приготовленные матерью блюда.

– Что-то все-таки случилось, Дима? – Она возилась у плиты, и Колосов, как обычно, подумал, что мама остается очень интересной и моложавой женщиной.

– Ты помнишь Тоню Невзорову из моей группы?

– Конечно, – Людмила Федоровна повернулась и внимательно на него посмотрела.

– Она ведь у нас в институте работает.

– Я помню, ты говорил.

– Она увольняется с нового года.

Мать промолчала. За окном белели инеем тонкие ветви березы. Береза была старая, наверное, ровесница дому, Дима помнил, как за окном виднелась ее верхушка, а сейчас видны только самые нижние ветки. Когда-то он любил лазить по шершавому стволу, мама его за это не ругала, а соседи почему-то возмущались.

– Дима… – Людмила Федоровна опять повернулась к плите, перевернула котлеты, хлопнула дверцей холодильника, достала какие-то банки. – Я тебе никогда не рассказывала, почему мы развелись с твоим папой, а теперь, пожалуй, расскажу.

Отца Колосов помнил плохо. Собственно, он о нем почти и не вспоминал, родители развелись, когда ему было всего пять лет, и отца с тех пор он видел всего несколько раз.

– Он тогда поехал в командировку надолго, на месяц. И там у него случился роман. Подробности тебе не нужны, я их опущу. В общем, получилось так, что я об этом узнала. Я его очень любила и очень ему верила, и удар для меня был смертельный. Видеть его я тогда просто физически не могла, ни о какой дальнейшей общей жизни и речи быть не могло, и я подала на развод. И знаешь, до последнего времени я считала, что поступила тогда правильно…

Людмила Федоровна поставила перед сыном тарелку, мисочку с каким-то салатом, хлеб.

– А теперь ты так не считаешь?

– Теперь не считаю. Он тоже очень меня любил. Я это и сейчас понимаю, и тогда знала. Он начал пить, его выгнали с работы один раз, другой… Я могла протянуть ему руку и вытащить. Но я даже на звонки его не отвечала. Он ведь умер совсем молодым, чуть постарше тебя.

На белую березовую ветку уселась ворона, лениво каркнула, потопталась и улетела.

– Не знаю, догадывался ли ты, все-таки я от тебя это скрывала, но у меня потом были мужчины. Некоторые даже замуж звали. Только знаешь, Дима, я о них совсем не вспоминаю. Так, к случаю, если что-то напомнит. А о твоем отце помню постоянно. Он был моей судьбой, и я отказалась от собственной судьбы.

Мать опять отвернулась к плите, зажгла газ под чайником, достала конфеты в вазочке.

– Я тебя ревновала к Тоне Невзоровой, а к твоей жене – нет. – Мать всегда за глаза называла Асю «его женой». Раньше его это раздражало, а сейчас он просто не обратил внимания. – Когда вы были вместе с Тоней, вы напоминали мне нас с твоим папой, молодых, когда тебя еще в проекте не было. Я не хочу и не могу давать тебе советов. Дима, я только к концу жизни поняла главное – за свое счастье надо бороться.

Разговаривать с мамой было хорошо, спокойно, как с Тоней, но он заторопился.

К морозу добавился промозглый ветер. Колосов почти бежал до метро, в полупустом вагоне сунул озябшие руки между ног… и сам не заметил, как очутился у Тониного подъезда. Он тыкал в кнопки домофона и слушал гудки, потом за какой-то дамой с собачкой прошел в подъезд и слушал звонок за Тониной дверью, а потом позвонила Ася, и он поехал домой.

Уже одевшись, Тоня не удержалась, позвонила Лиле, долго слушала длинные гудки, бросила трубку и, замирая от страха, побежала вверх по лестнице к ее квартире.

– Господи! – облегченно вздохнула Тоня, когда соседка открыла дверь. – Ты почему к телефону не подходишь?

– Я его отключила, – шепотом объяснила Лиля, выходя на лестничную клетку и осторожно прикрыв дверь.

– Зачем? Ты боишься, что шантажист снова позвонит?

– Да. – У Лили из глаз полились слезы, но она этого не заметила.

– Лилечка, позвони Ивану. Позвони.

– Пока не буду.

– Но… А вдруг шантажист сюда заявится?

– Я дала ему номер мобильного. Надеюсь, что не заявится.

– Тогда зачем ты городской отключила?

– На всякий случай, Тимка может трубку снять. Спасибо тебе, Тоня. Не беспокойся, если что, я тебе сразу позвоню.

– Точно?

– Точно, – заверила Лиля. – Мне помощи больше ждать не от кого.

До метро было совсем близко, но прямо у подъезда освободилось такси, и Тоня доехала до сестры с комфортом.

Сначала посмотрели новые Дашины серьги с изумрудами. Сама Тоня серьгами не интересовалась, поскольку проколоть уши так и не удосужилась, хотя признала, что вкус у сестры отменный. Изумруды были небольшие, но сами серьги исключительно изысканные.

– Супер, – похвалила Тоня.

– Супер, – согласилась Даша. – Было бы еще куда их носить. И с кем.

– У тебя же есть парень. Программист.

– А… – протянула Даша. – Севка. Типичное не то.

– Почему не то? Женат?

– Потому что программист, – разозлилась сестрица. – А мне нужен нормальный муж, богатый. Как программист, я и сама заработаю.

– Богатого посадить могут, – усмехнулась Тоня. – Сейчас в каждых новостях показывают, как их, бедолаг, с поличным берут одного за другим.

– Авось пронесет, – засмеялась Даша. – Ну ты вот скажи, почему бабуле нашей повезло, а нам с тобой нет?

– Даш, я есть хочу. Я не завтракала.

– Пошарь в холодильнике. А я ничего не буду. Чайку попью. Бабуля была простой медсестрой, а отхватила себе генерала.

– Он тогда не был генералом, – заваривая чай в новом Дашкином чайнике, уточнила Тоня. Чайник был оригинальным, нужно узнать, где сестра его покупала.

– Но потом-то стал! К тому же дед привез ее из Подмосковья.

– Ясно, что из Подмосковья, – удивилась Тоня. – Если прабабка с ее стороны в Правде похоронена.

– Бабуля особенной красотой не отличалась, фотки-то мы видели. А дед был парнем красивым. Умный красивый парень с высшим образованием и московской пропиской. С какой стати он на ней женился?

– Потому что любил.

– Вот ведь интересно, – задумалась Даша. – Бабуля никогда о нем не говорит, как будто его и вовсе не было.

– А что она должна говорить, если он сто лет как умер?

– Ну… не знаю. Должна бы хоть когда-нибудь о нем упоминать. Как это обычно бывает: дедушка говорил то, дедушка говорил это… А она ни про него ни разу не упомянула, ни про его семью.

С этим Тоня согласилась, бабушка действительно никогда не упоминала мужа. Впрочем, у бабушки сложный характер.

– И получается, что мы ничего про своего деда не знаем, – заключила сестра.

В холодильнике лежала сомнительная колбасная нарезка, но Тоня рискнула, сделала себе бутерброд. На вкус колбаса оказалась отличной, и она сделала второй.

– Как ты думаешь, программист может узнать по номеру мобильного паспортные данные? – спросила она Дашу.

– Может, наверное. Но Севка этим не занимается. Он когда-то хакерствовал, у него возникли неприятности, больше он закон не нарушает. Сто раз мне об этом говорил, надоел уже. А зачем тебе? – встрепенулась Даша.

– Не мне. Соседке.

Тоня проторчала у сестры почти до вечера. Сначала пили чай, потом заказали и ели пиццу. Домой она вернулась, когда уже стемнело. Впрочем, несмотря на мороз, при котором, казалось бы, должно быть солнце, за весь день толком так и не прояснилось.

Вообще-то кое-какие продукты в холодильнике имелись, но дома было решительно нечего делать, и Корсун отправился в магазин. Вроде бы о бывшей однокласснице он совсем не думал, но почему-то миновал небольшой торговый центр, где обычно отоваривался, и направился к огромному супермаркету, в котором вчера снимала деньги Тоня Невзорова. Слегка поозирался, очутившись в тепле торгового помещения, снял в банкомате пачку наличных, сунув их вместе с карточкой в кошелек, и не торопясь направился к Тониному дому.

Вчера он здорово оплошал, не уследив за курткой с капюшоном, ему было стыдно и очень хотелось оправдаться перед Невзоровой.

Стоять под окнами, походя на влюбленного подростка, было глупо, но он не ушел сразу, подождал, страшась, что увидит ее с каким-нибудь мужиком, и выйдет уж совсем унизительная для него картина.

Невзорова была последней, кого он мог связать в своем воображении со слежкой, погоней и чем-то похожим. Все это не вязалось с образом спокойной примерной девочки, какой она когда-то была.

А ведь он вчера фактически бросил ее, даже не поинтересовавшись толком, как она оказалась в роли преследователя.

Перед уходом он решил в последний раз пройтись вдоль дома и понял, что не будет ему покоя, пока он не убедится, что она по крайней мере жива-здорова.

Тоня появилась неожиданно, замерзшая, кутаясь в светлую шубку, и ему вдруг сразу стало не то чтобы радостно, а как-то спокойно, и это было связано не со вчерашней слежкой, а с чем-то совсем другим, чему он не стал искать определения.

Тоня удивилась, конечно. Нужно было что-то сказать, и она сдуру спросила совсем глупое:

– Давно ждешь?

– Давно, – признался Корсун и улыбнулся, показавшись себе слабоумным.

– А я у сестры была, – зачем-то доложила Тоня. Зря она это сказала, во-первых, его едва ли это интересовало, а во-вторых, получается, она намекает на то, что у нее нет мужчины. – У двоюродной.

– Это с ней вы вчера в казаки-разбойники играли?

– Нет, – улыбнулась она. – Вчера я была с соседкой.

– Ты замужем? – ему хотелось выяснить это немедленно.

– Нет.

– Позови меня в гости, я замерз. – Он запоздало сообразил, что про «замерз» не стоило говорить, это не по-мужски. Мужчина никогда не должен жаловаться. Она замялась, и он глупо добавил: – Я тебя не обижу.

– Пойдем, – легко согласилась Невзорова и засмеялась. – Только сначала я загляну к соседке.

Соседку он вчера толком не разглядел и не запомнил, она оказалась растрепанной бледной девицей, непонимающе на него посмотрела, замерев в дверях, и Корсун решил, что она немножко не от мира сего.

– Лилечка, это Коля Корсун, – показала на него Тоня. – Мой одноклассник. Ничего нового?

Бледная соседка покачала головой – нет, а он вдруг испугался, что она сейчас начнет рыдать или шлепнется в обморок.

Соседка Лилечка не сделала ни того, ни другого, за ее спиной появился вихрастый мальчишка, поздоровался:

– Тонь, привет! – А сам при этом уставился на Корсуна. Затем спохватился и вежливо добавил: – Здрассте.

– Привет, – кивнул Корсун.

– Тима, уйди со сквозняка, холодно, – совершенно спокойно произнесла Лилечка. При мальчишке она как-то сразу изменилась, больше не казалась готовой упасть в обморок и даже, как ни странно, растрепанной.

– Мы пойдем, Лиля. Звони, если что… – сказала Тоня.

Соседка кивнула, скользнула по Корсуну невидящим взглядом, захлопнула дверь, а он почему-то шепотом спросил:

– Она истеричка?

– Нет, – улыбнулась Тоня и начала спускаться по лестнице. – Она совсем не истеричка. Она очень уравновешенная. И муж у нее хороший, Иван. И Тимошка. Просто у нее неприятности.

Он шел за Тоней, чуть поотстав, смотрел ей в затылок и пытался решить, изменилась она или не изменилась за прошедшие годы. Он плохо знал ее в школе, ему только очень хотелось тогда на нее смотреть. Еще очень хотелось провожать ее после уроков и ходить с ней в ночной клуб. Впрочем, он понятия не имел, ходит ли она в ночные клубы.

Он ни разу ее не проводил. И не потому, что был очень уж робким, робким он не был ни тогда, ни после, а так… неизвестно почему.

– У нее похитили тетю, и она заплатила похитителям? А ты выслеживала, где держат заложницу?

– Коля! – резко остановилась Тоня. – Это не смешно.

– Извини, – покаялся он. – Не смешно. Что у нее случилось?

– Не знаю. – Она подошла к собственной квартире, привалилась боком к стене, выкрашенной светло-голубой краской, зашарила в сумке, ища ключи. – Что-то плохое произошло, очень плохое. И я за нее боюсь.

В подъезде недавно сделали ремонт, и светлые стены Тоне очень нравились. И плитка чуть светлее стен, которой выложили подъезд, ей тоже нравилась. Она даже хотела попросить рабочих выложить ей такой плиткой балкон, но так и не собралась.

– Почему сыщиком работаешь ты, а не ее муж?

– Иван уехал куда-то. Лиля говорила куда, но я забыла. У него родственница умерла, он в права наследства вступает. – Она наконец отперла дверь, шагнула в темноту, щелкнула выключателем. – Заходи.

Тоня, раздевшись, прошла на кухню, заглянула в чайник – воды было достаточно, зажгла газ. Корсун потоптался в прихожей, повесил пуховик на вешалку и отправился следом. Кухня оказалась почти точной копией его собственной, такая же плита, такой же холодильник. Только что-то однозначно говорило, что кухня эта женская. Может быть, забавные банки на серой столешнице, а может, еще что-то.

Нужно сделать ремонт, с тоской подумал он, разглядывая ровную плитку. Переступить через лень и нехватку времени и отремонтировать квартиру. Летом обязательно сделаю, пообещал он себе, твердо зная, что обещания не выполнит. Он терпеть не мог всякие домашние дела. Он любил только настоящую работу, службу, а домой приходил фактически ночевать.

– То есть ты не знаешь, кому и зачем она платит деньги, но пыталась выследить вымогателя?

– Выходит, что так, – улыбнулась она. – Я вообще мало ее знаю. Так, по-соседски. Они переехали несколько лет назад, Тимошка совсем маленький был. Знаешь, – неожиданно призналась Тоня, – я ей завидовала.

Господи, что она несет! Что она говорит практически незнакомому человеку! Она никогда в жизни не сказала бы такого Димке. И никому другому не сказала бы.

– Ты? – удивился он. – Но ты же гораздо красивее.

Он не мог себе представить, что Антонина Невзорова может кому-то завидовать. Лиля с ее проблемами, мужем и Тимошкой была такой же, как миллионы женщин на московских улицах, а рядом с Тоней он стоит как приклеенный и отлично понимает, что она до сих пор немножко инопланетянка, в отличие от всех других девушек и женщин. От той же Лили, например.

– Коля, ты есть хочешь? – Тоня нырнула в холодильник, пошуршала чем-то. – Правда, у меня только полуфабрикаты.

– Хочу, – решил Корсун и сразу понял, что очень проголодался.

– Пельмени? Наггетсы? Еще ноги куриные есть, можно пожарить, это недолго.

– Куриные ноги. Пельмени я и так каждый день ем. И знаешь, почему-то не надоедают, – признался он.

Она стала резать помидоры, какой-то салат, похожий на капусту, Николай все время забывал, как он называется.

– Я был влюблен в тебя в школе, – неожиданно сказал он ей в спину.

Она замерла, медленно повернулась, быстро на него посмотрела и ничего не ответила. Почему-то он счел это обидным, как будто она должна обязательно признаться, что тоже всю юность о нем мечтала.

Иногда ей действительно казалось, что он был в нее влюблен, а иногда нет. То есть сначала она ничего не замечала, до тех пор, пока подружка Катька Андреева не шепнула ей на ухо: а ты Корсуну нравишься. Нравишься, нравишься, добавила тогда Катька, точно тебе говорю. После этого Тоня на Колю Корсуна украдкой посматривала, но ничего особенного не видела, ей только почему-то всегда было радостно в его присутствии. А еще она была уверена, что на выпускном он обязательно к ней подойдет и скажет что-то очень важное, но он не подошел.

Потом все закрутилось: вступительные экзамены, страх оказаться не принятой в институт, студенческий билет, незнакомые однокурсники. Она до сих пор помнила, как екнуло сердце, когда она впервые увидела Диму Колосова. Дима был очень похож на Колю Корсуна, такой же высокий, такой же сильный и умный. И опять она решила, что умный и красивый Дима к ней неравнодушен, а он женился на Асе, некрасивой и неумной. А она, Тоня, оказалась никому не нужна.

Тоня заправила салат маслом, быстро расположила на столе тарелки.

А ведь если бы Коля подошел к ней в школе, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. У нее был бы «парень», она даже не посмотрела бы на Диму Колосова и не умирала бы, когда он женился на Асе. Господи, какие глупости лезут в голову.

– Спасибо, очень вкусно, – похвалил вежливый Корсун.

Курица действительно оказалась вкусной. Коля редко вкусно питался, рестораны он не любил, готовить тоже, а любимые девушки кулинарными изысками его не баловали.

Но даже если бы Тоня дала ему черствый хлеб и слабый чай без сахара, он не заспешил бы от нее к Леночке. И ни к кому другому не заспешил бы.

Ему было хорошо с ней. Не нужно придумывать темы для разговора, заполнять пустыми словами паузы и все время ожидать, что тебя неправильно поймут. Он уже забыл, когда ему было так хорошо с женщиной, да и было ли вообще когда-нибудь.

– У тебя нет знакомых, которые могли бы установить человека по номеру мобильного?

Ореховые глаза оказались рядом, и ему вдруг стало отчаянно жалко тех лет, когда он не видел ее глаз.

– Нет. То есть я попробую узнать. Это опять из детективной истории? – догадался он. – Кто-то звонит Лиле с мобильного, и ты хочешь выяснить кто?

– Ты очень умный, – засмеялась она. – Ничего от тебя не скроешь.

Через полтора часа, прощаясь с ней в прихожей, Корсун уже понимал, что придет сюда снова.

Только ложась спать, Тоня поняла, что выходной день впервые не показался ей бесконечно длинным.

Воскресенье, 16 декабря

Проснулся Корсун совсем рано, еще шести не было. Вообще-то по утрам он вставал тяжело, подолгу пил крепкий чай, в будни злился, что сейчас придется тащиться по запруженной Москве на завод, а в выходные злился оттого, что впереди целый день, который нечем занять.

Сейчас голова его оказалась на удивление ясной. Вчера он долго обзванивал знакомых, пока один из сослуживцев не припомнил, что у него друг детства адвокат Петька, и можно попытаться пробить номер мобильного через него. К счастью, адвокат оказался дома, просьбу Корсуна выполнить согласился, долго сетовал, что обратился он к нему в выходные, но тем не менее обещал выяснить по возможности быстро, и сумму за услугу назвал весьма солидную. Корсун не возражал, ему было жаль Лилю и очень не хотелось, чтобы женщины сами лезли туда, куда должны лезть только молодые и здоровые мужики. В том, что они будут пытаться вычислить шантажиста, он не сомневался.

Время тянулось медленно. Адвокат обещал обязательно отзвониться, когда появятся новости, Корсун пил чай и терпеливо ждал, поглядывая на часы-будильник. Будильник был старый, он много раз его ронял, корпус в нескольких местах был помят, но ходили часы на удивление точно, секунда в секунду, останавливаясь, только когда садилась батарейка. Стрелки почти достигли восьми, когда неожиданно зазвонил городской телефон, и Корсун, поскольку для адвоката было рано, почему-то решил, что это бывшая одноклассница Тоня, и не вспомнил, что городского номера ей не давал.

Он так обрадовался, что самому стало удивительно, и может быть, от этого он не сразу понял, что это Леночка, которой очень хочется все о нем знать, а еще ей хочется туда, где море и солнце, а он, Николай Корсун, так и не сказал ей, что она, в общем-то, совсем ему не нужна.

Ему стало до смерти жалко Леночку, когда он услышал ее голос.

– Ну сегодня-то, надеюсь, ты не рабо-отаешь? – протянула она как-то так, что жалости в душе Корсуна сразу поубавилось.

– Лена, ты меня прости, но у нас с тобой ничего не выйдет. Прости, – он постарался произнести это твердо, а получилось виновато. Впрочем, он действительно чувствовал вину перед Леной. Жениться он, конечно, не обещал, а голову все-таки морочил, чего греха таить.

– Почему? – не поняла она.

Еще сутки назад Коля принялся бы юлить, выкручиваться, может быть, даже придумал длительную командировку или еще что-нибудь.

– Ты меня не любишь, Лен, – объяснил он. – И я тебя не люблю.

– Три дня назад ты меня очень даже любил, – голос у нее задрожал. Ему сначала показалось, что от слез, но потом он с облегчением понял, что от злости. – Ты себе другую подыскал, да?

Он молчал. Получалось, что, да, подыскал.

Он нашел то, мимо чего прошел двенадцать лет назад, или сколько там прошло после школы. Коля вдруг вспомнил то, чего не заметил сразу: как застучало сердце, когда он узнал Тоню у банкомата. Оно так же радостно билось, когда он украдкой смотрел на нее на уроках. Просто он совсем забыл ту давнюю радость, а теперь не к месту вспомнил.

– Лен, ты меня прости, – повторил он. – Но у нас ничего больше не может быть.

– Да ладно, что ты заладил, – зло засмеялась она. – Думаешь, ты мне очень нужен, да? Думаешь, я о таком всю жизнь мечтала, да? Мне, Коленька, нужен обеспеченный муж, так что не переживай. Просто интересно… Сколько ей лет?

– Она моя ровесница, – зачем-то признался Корсун.

– Что?! – ахнула трубка. – Ты меня на старуху променял, да? Ну ты даешь!

– Пока, Лен, – больше он слушать не стал.

Сколько Леночке лет, он так и не поинтересовался, понимал, что она давно совершеннолетняя, и этого ему было достаточно. Сколько же ей лет, если для нее Тоня, которой нет тридцати, старуха? Двадцать два? Двадцать три? Чуть больше?

Почему-то после этой «старухи» ему еще больше стало жаль Леночку, то ли за глупость, то ли за наивность, то ли еще за что-то.

Адвокат Петька позвонил, когда Корсун еще не ожидал звонка, в самом начале одиннадцатого.

– Пробил я твой телефон, – доложил он. – Номер принадлежит Кусмановой Марии Никитичне, 1940 года рождения. Тебе повезло, у меня друг в центральном архиве работает и как раз сегодня дежурит.

– Спасибо. Адрес узнал?

– Не спеши. – Петр продиктовал адрес. – Только Мария Никитична, царствие ей небесное, померла три года назад. Квартиру свою завещала двум племянникам. Племянники в права наследства вступили, но в квартире не зарегистрированы.

Корсун записал имена племянников, поблагодарил Петра и пообещал сегодня же расплатиться.

Колосов всегда просыпался рано. Он и ложился рано, Асю это раздражало, она любила полуночничать, пить вино при свечах, слушать негромкую музыку, а он приходил вконец измотанный, на свечи и музыку у него не было никаких сил, он заваливался спать сразу после программы «Время», и она ничего не могла с этим поделать.

Как обычно по утрам, Дима тихо выбрался из постели, стараясь не потревожить Асю. Сварил себе кофе, посидел, тупо глядя в темноту за окном, и неожиданно понял, что эти утренние минуты, когда он сидит один на кухне, и есть самое счастливое его время.

Нет, он не прав, самым счастливым временем было, когда он приходил на работу и видел Тоню. Они почему-то никогда не здоровались, если рядом не было посторонних, просто недолго стояли молча, потом он шел к себе в кабинет, а она к себе в отдел, и день наполнялся суетой, раздражением, сделанными и не сделанными делами, и он всегда знал, что завтра опять посмотрит в спокойные Тонины глаза и справится с любым валом работы и вообще со всем на свете справится.

Конечно, он давно понимал, что совершил страшную ошибку, женившись на Асе. Собственно, он понимал это с самого начала, он же и тогда, в двадцать лет, не был полным кретином. Он не знал только, что заставило его так поступить.

Тогда, далеким июньским днем, он проводил Асю до дома, то умиляясь, то злясь, что она все принимается плакать и благодарит его, цепко держа за руку. Конечно, он обещал, что обязательно встретится с ней, чтобы взять деньги за билет, и, конечно же, был абсолютно уверен, что больше никогда ее не увидит.

Он приехал домой, позвонил Тоне, но у той был занят телефон, а перезванивать он не стал. Он бы обязательно перезвонил утром, но Ася его опередила, она разбудила Диму совсем рано, в восемь, и оказалось, что она уже недалеко от его дома. Он и сам не заметил, как рассказал накануне, где живет. В электричке Ася между слезами и причитаниями ловко выспросила и его адрес, и где он учится, и даже кто такая Тоня. Он тогда еще отметил ее неуемное любопытство и вдобавок к невзрачности жалел Асю за это тоже.

Тоня никогда не стала бы себя так вести. Тоня не уцепилась бы за его руку, не стала бы расспрашивать о семье, не ждала бы с утра пораньше около подъезда. Тоня совсем не вызывала жалости, и ему никогда не приходило в голову ее жалеть.

В тот день они гуляли с Асей до вечера. Прогулка ему до смерти надоела, но Ася крепко держала его за руку, смотрела робко и с восхищением, быстро и навсегда распрощаться с ней у него не хватило духу, и он опять поехал ее провожать.

Ну а потом все получилось само собой, не мог же он бросить Асю, глупенькую, похожую на взъерошенного воробышка.

– Мить, ты чего в такую рань встал? – испуганно прошептала она, беззвучно прошлепав тапочками на кухню. Сегодня шепот жены особенно его раздражал.

– Не спится.

– Мить, у тебя неприятности, да? – Она уселась напротив, положив голову на подставленные ладошки. – У тебя на работе неприятности? Да?

– Нет у меня никаких неприятностей. – Нужно протянуть руку, погладить ее, но он не смог себя заставить. – Спи, рано еще.

– Митенька, мне страшно. – Голос ее зазвенел, задрожал, глаза наполнились слезами. Привычной жалости Колосов не ощутил, но и раздражение куда-то пропало, навалилась усталость. – Ты какой-то чужой с пятницы. Ну что случилось? Ну я же чувствую…

Господи, как он устал. Может быть, и отец так устал от жизни, что умер совсем молодым?

– Ничего не случилось, Ася, ложись, спи. Я действительно устал. Ты хоть и не веришь, но я действительно много работаю.

– Я верю, – она сама протянула руку, погладила его по щеке. – Ты меня любишь, Митенька?

– Ну конечно, Ася. Иди, котенок, спи. – Он все-таки заставил себя встать, обнять жену. – Спи. А я в «Алые паруса» съезжу, пока народу мало. У нас холодильник пустой совсем.

Ему хотелось позвонить Тоне сразу, как только сел в машину, но он не рискнул, побоялся, что Ася станет смотреть в окно, заметит, что он затянул с отъездом, и ему придется объяснять почему.

Он позвонил метров через двести, скрывшись за углом собственного дома. Звонить было неприлично рано, но Тоня ответила почти мгновенно, и Дима решил, что мобильный она держит где-то рядом с кроватью.

Полагалось извиниться за ранний звонок, но Колосов не стал.

– Тоня, не уходи, – попросил он, услышав ее голос.

Она помолчала, то ли еще не совсем проснувшись, то ли не решаясь произнести то, что было для него самым важным на свете.

– Я уйду, Дима, – наконец сказала она твердо, как-то по-новому, словно стала другой Тоней, не той, с которой он разговаривал еще несколько дней назад.

Теперь молчал он. Тихо шумел двигатель, и Колосов не слышал ее дыхания. Он ничего не мог ей предложить. Он всегда был умным, Дмитрий Колосов, и прекрасно понимал, что своим присутствием мешает Тоне устроить личную жизнь. Он никогда ее не обманывал и ничего ей не обещал, но постоянно давал ей понять, что она очень близкий ему человек. Нет, что-то он все-таки обещал – давал не высказанную словами надежду, что их будущее впереди. Он нуждался в ней, и Тоня знала об этом, и это связывало их, как других связывают служебные романы. Ему очень не хотелось, чтобы она устраивала свою личную жизнь. Ему хотелось, чтобы она всегда была рядом.

Их ничто не связывало, кроме давней юношеской влюбленности.

Он всегда считал, что они связаны крепче, чем брачными узами.

– Ну ладно, Дима, пока, – первой не выдержала Тоня.

Колосов бросил телефон на сиденье и неожиданно подумал, как было бы хорошо, если бы Ася умерла. Потому что бросить ее, такую некрасивую, глупенькую и беззащитную, он не мог. Как любой психически нормальный человек не может выгнать на лютый мороз беспомощного щенка.

Дима ее разбудил. Вообще-то бессонницей Тоня не страдала, но вчера долго не могла заснуть, думала о Диме, о Коле, о Дашином стремлении к богатству, о соседке Лиле и собственной ненужности.