Текст книги "Любовь не картошка!"

Автор книги: Евгения Изюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Евгения Изюмова
Любовь не картошка!
(Смех и грех – 02)

«Иронический детектив» – так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 – «Любовь – не картошка», а в 2002 году – «Помоги себе сам».

– Посмотри на себя в зеркало! – сказала мне однажды моя знакомая. – Уж тётка давно, а всё думаешь, что девочка!

Я хотела обидеться – известно, никому такое не будет по нраву, когда напоминают о возрасте, пусть и не древнем, но все же, скажем, более среднего.

Но тут я вспомнила рассказ другой своей приятельницы о поездке на Мальту с группой российских туристов – вот счастливая! – я-то за всю свою жизнь ни разу не бывала за границей, если не считать так называемое наше «СеНеГальское» ближнее зарубежье. Оказавшись на Мальте, приятельница к своему удивлению увидела, что остров буквально заполонён пожилыми немцами. Многие из них сидели в инвалидных колясках, но все без исключения дурачились, как дети, вели себя раскованно, посещали дискотеки. Словом, отдыхали на полную катушку, забыв о своём почтенном возрасте.

– Смотришь, – восхищалась приятельница, – бабуся – божий одуванчик, ветром сдувает, а она к вечеру нафуфырится, приоденется – и на дискотеку. А вот наши русские бабушки горазды только на лавочке сидеть да судачить о соседях.

Ну, тут, конечно, можно с ней поспорить – если нашим пенсионерам платили бы такие же пенсии, как и немцам, да ещё доплачивали за то, чтобы они в зимнее время уезжали из России в южные страны ради экономии энергоресурсов, так, наверное, и наши бы старушки уподобились перелётным птицам. Я и поспорила, но зато мы тогда с приятельницей единодушно решили, что если уж считают, что в каждом человеке до старости живёт маленький мальчик или девочка (не зря же говорят, что старый, то – малый), то почему бы этим малышам иногда не брать верх над умудрёнными, уставшими от жизни, душами.

Вспомнив это, я раздумала обижаться на свою нетактичную знакомую. Видимо, в её душе даже в детстве не жила маленькая фея. Но вот в чём была с ней полностью согласна, так это с тем, что моя фатальная рассеянность иногда выкидывает пренеприятные штучки.

Вот, например, случилось однажды со мной настоящее форменное безобразие, история, которая повлекла за собой такие события и переживания, что будь я пессимисткой, состарилась бы в один момент…

Направили меня в командировку. Ну а поскольку муженёк мой бывший не зря меня расчётливой называл, то я и рассчитала свою командировку буквально по часам, и даже билет обратный приобрела, надеясь, что ничто не задержит меня в чужом городе – все дела вовремя завершу. Так, впрочем, и вышло.

Я выполнила всё в срок, выгадала даже денёк, чтобы пошляться по Москве, и не столько по магазинам, сколько просто так побродить да посмотреть. Москву я лучше знаю подземную – в метро. И как нырнула туда, периодически выбираясь на поверхность, так и не заметила, какдень промелькнул.

Вернувшись в гостиницу, я заново уложила свой багаж, умостив туда и свои покупки, и всё, что было заказано друзьями. В намеченное время покинула гостиницу, гремя по её коридорам колесиками неподъёмной сумки, причем другая была в руке, третья – болталась на плече. Без приключений добралась до вокзала, нашла свободное место, где можно было пристроить своё тело, уставшее от беготни по магазинам. Мне даже удалось купить очередной томик издания собраний сочинений Иоанны Хмелевской. Я достала новую книгу и стала спокойно читать, ожидая не менее спокойно приглашения на посадку.

Услышав часть объявления о посадке, где главным было название моего города, я неспешно подошла к вагону согласно билета. Лениво, без всякого энтузиазма поспорила немного с проводником, которому прямо-таки до зарезу требовалось сличить мою фамилию в паспорте с фамилией на билете. Паспорт лежал в дамской сумочке, уложенную в большую дорожную сумку, извлечь его оттуда было весьма затруднительно, потому-то, собственно, и спорила, а так я обычно не стесняюсь показывать свой главный документ, поскольку лицо на фото выглядит вполне симпатично.

Наконец проводник все же переспорил меня, я выудила из сумки паспорт, сунула его проводнику под нос, вошла в вагон и села, вздохнув облегчённо, на своё место. Сердце моё даже ни на одно мгновение не остановилось от дурного предчувствия, наоборот, оно билось спокойно и уверенно, а я готовилась ко сну, не подозревая, что надо бежать прочь из этого вагона. Но мне даже в голову не пришло, что с этого вокзала в мой город уходят с интервалом в сорок минут два поезда. Два! И у меня билет как раз на второй, тот, что уходил позднее.

Поезд мягко тронулся, и я вновь удовлетворённо вздохнула: ну, еду домой, завтра увижу своих мальчишек-сорванцов, которые во время моих командировок оставались одни.

Проводник суматошно протрусил мимо меня раза два, и вдруг подводит ко мне женщину с билетом на моё место! На моё! Я, конечно, взбеленилась: первая пришла, пусть он двойника устраивает, где пожелает, тем более что в вагоне полно свободных мест, а я со своего не двинусь!..

Проводник вежливо взял мой билет и… злорадно так ухмыльнулся, казалось, даже усы его сами по себе тоже усмехались.

– Гражданка, а вы куда едете?

– В … – ответила я, пожав плечами, удивляясь его тупости, ведь в билете ясно написано.

– А поезд – какой? – допытывался проводник, излучая всем лицом ехидную доброжелательность.

– Ну… – я назвала номер поезда, всё ещё не ощущая волнения и не понимая, чего это у него улыбка такая – «шесть на девять».

– Да? А наш поезд… – и он ликующе и громогласно назвал совершенно другой номер поезда, сияя золотым оскалом в бесподобно широкой улыбке.

Я оцепенела, вполне осознав, что значит выражение – «застыть на месте». Выходит, не туда еду?

– А к-ку-да-а … этот поезд? – заикаясь, осведомилась я, испугавшись не столько неизвестного направления, сколько того, что у меня деньги на исходе – только на такси до дома, а тут ещё надо будет возвращаться в Москву. Сердце упало и замерло на выходе у пяток. Была бы в пятке дырка, уж точно мое сердце выкатилось бы оттуда колобком.

Проводник с большим наслаждением назвал мой город. И оповестил меня, что нужный мне поезд уйдёт из Москвы через сорок минут.

– Так ведь это не беда, – воспряла я духом, обретая способность улыбаться не менее широко, чем проводник. – Все равно в один город – и ваш поезд, и мой, может, останусь в вашем? – заиграла я глазами.

Проводник посуровел и отрезал:

– Нельзя!

– Да ведь всё равно вагон у вас полупустой, – не поняла я его суровости, по-прежнему безмятежно улыбаясь.

– Нельзя! – вновь категорично заявил проводник.

Но я всё-таки принялась его упрашивать дать разрешение остаться в вагоне из чистого упрямства, ведь видела же, что чертов проводник уступать не намерен, более того – заявил: «Вот не спорила бы со мной на перроне, я бы, может, и оставил тебя, но не люблю строптивых баб. Так что выходи в Ожерелье и не балабонь! – однако успокоил. – Да там станция большая, спокойно дождёшься своего поезда».

Неведомое Ожерелье ожидалось через четыре часа, глубокой ночью. Я сидела возле тамбура в дружно храпящем вагоне и смотрела с тоской в черноту за окном. Подлец-проводник понапускал в вагон торгашей-челноков (разумеется, за наличный расчет) и пил теперь с ними водку, нимало не беспокоясь о моей судьбе. Попробовала я без всякой надежды ещё раз смягчить его сердце, признавшись, что с деньгами у меня туго, да, видно, совсем навредила себе – мерзавец ждал от меня тоже наличных, а я «позолотить ручку» не могла.

В Ожерелье поезд прибыл вовремя. Проводник, любезно улыбаясь, распахнул передо мной дверь в неизвестность, и я вышла на мороз, оказавшись на длинном пустом перроне с фонарём возле переходного пешеходного моста, который уходил куда-то во тьму. Ещё один фонарь светился на другом конце перрона. Я затравлено глянула по сторонам и рванулась обратно в вагон, но проводник проворно захлопнул дверь.

«Мамочка моя, куда же я попала?» – запаниковала я. Да Ожерелье ли это? Где обещанная большая станция?

Тут открылась дверь соседнего вагона, оттуда выглянула проводница, закутанная в шаль:

– Вам в какой вагон?

Взахлеб, торопясь, объяснила ей мою ситуацию и жалобно попросила:

– Возьмите меня к себе, а?

Проводница печально развела руками:

– Всё занято, милая.

– Я шапку отдам! – сдёрнула я с головы «норку». – Не бросайте меня здесь! Я боюсь!

– Занято, милая, извини, – видимо, проводницу не прельстила шапка, и эта дверь тоже закрылась, а поезд плавно двинулся мимо меня, застучал колесами и вскоре лишь насмешливо подмигнул мне красным габаритным огоньком.

И я осталась одна в ночи. Замёрзшая, несчастная, с бьющимся от страха сердцем, совсем обезумевшая от переживаний и сознания, что я – настоящая бестолочь. Ведь не прослушай номер поезда, увлечённая чтением детектива своей обожаемой Хмелевской, я не попала бы в столь дурацкую ситуацию – нарочно не придумаешь. Но я только и поняла, что объявлена посадка на поезд в мой город.

Откуда-то из кустов вышел и направился ко мне мужик в шапке-петушке, натянутой до самых бровей, в шарфе до самого носа. Я приготовилась проорать, как в анекдоте: «Забери всё, но не трогай, не убивай!» Тот, в анекдоте, ответил женщине: «Пошла ты в … я на работу опаздываю!» А этот вежливо спросил:

– Вам в город?

– Нет! – замотала я головой и сипло спросила: – А где вокзал?

– А там! – беспечно махнул рукой мужик на темень за грузовыми составами. – Через мост идите! – и потопал опять в кусты – наверное, таксист. Решил подкалымить, а коль сорвалось, он ко мне интерес потерял. Я потащила свои манатки на мост, с тоской определяя, как высоко мне надо забраться, и полезла. Лезла, лезла, аж взмокла. Встала на мосту, переводя дух, и тут меня холод сковал с головы до ног, и сердце заколотилось суматошно, потому что мост раскинулся в обе стороны далеко-далеко. Станция-то, вижу, и впрямь большая, только где же вокзал?

Однако взяла себя в руки и храбро, почти бегом, не чуя тяжести сумок, ринулась туда, куда махнул рукой мужик. Бежала-бежала, отмахала уже полмоста, а никакого вокзала нет. «Да где же он, чёрт побери? Мамочка моя, куда же меня занесло?» – взвыла я в голос без стеснения, благо никто не слышал. Может, не так поняла и бегу не туда? В панике затормозила и бросилась обратно – там, на пустом перроне, в другой стороне от моста мелькал огонек, видимо, дежурка, там и спрошу. Время тикает, вот-вот поезд мой прибудет, а я вокзал найти не могу.

Из моих глаз брызнули, замерзая на щеках, слезы.

Тут, вижу, идёт кто-то по мосту. Я сжалась до предела: если злоумышленник – с моста сигать высоко. Но тут же успокоилась – ко мне приближалась женщина в железнодорожном бушлате. Ну, это уже не страшно…

– Пожалуйста, – закричала я радостно, впрочем, сквозь слезы, – скажите, где вокзал?

– Да вы правильно шли, – утешила меня железнодорожница и даже предложила помочь поднести багаж.

Женщина – не тот тип из кустов с бандитской рожей, ей можно доверить одну из своих тяжеленных сумок, туго набитых заказанными вещами и продуктами (в моем городе как-то всё разом стало дефицитным) и мы рысью помчались по мосту – время и мороз подгоняли.

Вокзал превзошёл все мои ожидания. Вместо большого просторного здания, к коим я привыкла, возле другого края моста притулилась невзрачная приземистая белого цвета избушка без курьих ножек с бледной лампой у входа.

– Вот и вокзал, – сказала женщина и пошла по мосту, который уходил дальше в темень, а я, сердечно поблагодарив спасительницу, прогрохотала сумками по лестнице вниз на перрон.

Внутри вокзала было тихо и сонно. На лавках спали какие-то подозрительные личности, да парочка шепталась в углу. И всё. Больше никого: ни дежурного в красной фуражке, ни милиционера в серой, ни кассира в окошке. Касса, конечно, была, да задернута шторкой.

Я заметалась по вокзалу: вот-вот мой поезд прибудет, а я даже спросить не могу, на какой путь, поскольку он даже в расписании не обозначен. А вдруг… Вот уж когда я обессилела, и все у меня опустилось вниз, я стала вроде пустого пенала – такую пустоту ощутила внутри грудной клетки. Вдруг поезд примут на тот путь, с которого я только что ушла?

О, мамочка! Слезы вновь залили мне глаза, но я скоренько проморгалась – не до них! – и, кинувшись к табличке «дежурный», забарабанила по двери. Никого. Не откликнулась и «милиция». Тогда я грохнула кулаком в «кассу». За шторкой произошло какое-то шевеление, её качнуло ветром, и в окошке возникла заспанная женская физиономия в сбитой набок мохеровой шапочке-берете.

– Чего?

– Поезд… поезд… – я никак не могла выговорить трясущимися губами, что мне нужно, – Он когда прибывает, на какой путь? – голос еле-еле слушался меня, слезы готовы были опять брызнуть из глаз.

– Маша, – лениво спросила кассирша селектор. – Поезд номер… не опаздывает? А? Через полчаса будет? Да тут спрашивают… А путь? Объявишь? Ну ладно, – и ко мне, прикрыв ладонью зевоту. – Идите на перрон, тут не слышно.

Я успокоилась, вздохнула: славу Богу, не переться через мост. И повеселела. Однако, выйдя на перрон, вскоре вновь впала в уныние и даже панику – минуты бежали, а поезда не было. Уж и по расписанию время минуло, и то, на сколько поезд опаздывает – тоже, а поезда всё не было. Тут я узрела ещё одну проблему: перед перроном – два свободных пути, на каждую платформу свой спуск с моста. А вдруг мой поезд по второму пути пустят? Я помчалась наверх на мост, изготовилась так, чтобы хоть кубарем, но вовремя слететь с моста, ибо поезд, согласно сообщению кассирши, стоит в Ожерелье всего две минуты, и пассажиров, кроме меня, нет. О том, что я отстала, никто в поезде не знает. Вдруг поезд проследует мимо без остановки?

– Господи! – взмолилась я, вконец измучившись душевно и физически. – Да что же это такое? Что я за дурёха такая? – я плакала и молилась, тряслась от страха, а поезда так и не было!..

И я опять загремела вниз, опять застучала в кассу:

– Девушка, милая, – возопила, – ну где же поезд? Может, его по другому пути направили? – хорошенькое зрелище, видимо, представляла моя физиономия с безумно вытаращенными глазами, если «девушка» лет пятидесяти тут же ухватилась за селектор:

– Маша, ну этот, куда ты его пускаешь? По первому? Точно? Смотри, не перепутай стрелки, по первому пускай! – и ко мне. – Идите на перрон, поезд уже на подходе, у семафора.

Я вновь вылетела на перрон, в след мне смотрели какие-то алкаши – чего, дескать, мечется, спать не дает. Один даже за мной выполз – такая преотвратная избитая морда. «Господи, – подумала я равнодушно, – да пусть всё заберёт, мне домой надо, лишь бы папку с документами оставил!» – а сердце прыгало мячиком в груди: на перроне-то по-прежнему пусто. Алкаш завернул за угол здания, и я услышала журчание. Потом он выбрел из темноты и, не глядя на меня, затрусил к дверям. И в этот момент вдали засияли прожектора подходящего поезда! Сердце мое перепуганное замерло: не по второму ли пути пойдет поезд? Нет, всё нормально – по первому. И я понеслась туда, где, как предполагала, должен остановиться мой вагон. А он, зараза, потянулся дальше, и следом за желанными дверями бежала я, приговаривая под скрип тормозов:

– Ой, батюшки, ой, матушки, да что же это такое, помоги мне, Господи!..

Поезд остановился, я добежала до двери и забарабанила по ней: услышьте, сонные тетери! Поезд тронется, а я останусь на перроне!! Ну же!!!

Из соседнего вагона кто-то выглянул:

– Вам какой вагон?

– Да шестой! – завопила я, радуясь человеческому голосу и одновременно пугаясь, что вот пока проводник лясы точит, поезд мне только хвостом махнет.

Проводник примчался ко мне, извиняясь, сказал:

– Я на два вагона – один. Сейчас, сейчас… – бормотал он, пытаясь открыть подъёмную площадку. – Тут, извините, я немного углем присыпал, сейчас открою.

А я приплясывала на перроне и приговаривала:

– Ой, батюшки, ой, скорее…

Проводник поддался моей панике, начал дергать площадку, но её заклинило накрепко, и тогда я, приходя в себя, закричала.

– Да возьмите же скорее сумку, – и начала смётывать ему в руки свою поклажу – откуда только силы взялись. Затем взлетела на площадку сама, не обращая внимания на уголь. И надо сказать – проделала это довольно ловко, несмотря на тяжесть шубы – так подстрекнула боязнь остаться в Ожерелье. И едва оказалась в вагоне, тронулся в путь и поезд, словно машинист ожидал этого момента, а может, и правда ждал. А мои силы тут же иссякли, стала я какой-то тряпичной – вот-вот грохнусь в обморок.

– Ой-ой-ой… – лепетала, стоя перед проводником. – Ой, мамочка, я думала, что никогда уж вас не дождусь… – и сбивчиво начала рассказывать, почему оказалась в Ожерелье.

Проводник, вероятно, видывал и не таких растяп, как я, поэтому совсем не удивился моему рассказу, не стал ворчать, что его разбудила, и даже помог вещи донести до моего купе, где было желанное, никем не занятое, нижнее место. Я тут же разместила свою поклажу, приготовила постель и рухнула на жёсткое ложе как на самую распрекрасную мягкую перину. Я еду на своём законном месте, в своём поезде, и никто меня отсюда не выпихнет. Какое счастье! Так, с блаженной улыбкой на лице, и заснула.

Кошмарная ночь с её пробежками по мосту и прочей нервотрёпкой так измотала меня, что я спала беспробудно и бездвижно на правом боку несколько часов. А когда разлепила глаза, то сразу же наткнулась на лукавый взгляд незнакомой и довольно симпатичной личности мужского пола, смотревшей на меня с верхней полки. Несмотря на то, что незнакомец лежал, подпирая голову рукой, волосы его были в прекрасном состоянии, словно только что уложены в парикмахерской – тёмные, волнистые, правда, слегка тронутые сединой на висках, но эти серебряные паутинки совсем его не портили. Взгляд таинственно мерцал под красивыми ровными бровями, излучая непонятное и волнующее обаяние. И этот взгляд с первых секунд так заворожил меня, что сердце моё сделало секундную паузу – замерло.

– Добрый день, – улыбнулась личность ослепительной белозубой улыбкой. – Вернее – вечер, – и мужчина скосил глаза на вагонное окно, куда машинально взглянула и я – там уже голубели сумерки. А мужчина ухмыльнулся и со сдержанным ехидством произнес. – Вам, наверное, никогда снотворное не требуется?

Я хотела ответить ему должным образом, но вспомнила, что после пробуждения у меня довольно встрёпанный вид: волосы торчком, глаза наверняка припухшие – я такое нелепое отражение каждое утро вижу в зеркале. А теперь увидела себя его глазами и тихо запаниковала: ничего себе видик! И мне стало немного неловко. Но этот тип так беззастенчиво на меня пялился (хоть бы из воспитанности отвернулся!), да к тому же ехидничал, дескать, я спать здорова, что, рассердившись на себя за секундную слабость, огрызнулась:

– Не требуется! А вот вам бы в самый раз, чтобы помолчать.

Мужчина не обиделся, наоборот миролюбиво осведомился:

– Проводник чай предлагал. Вам заказать?

– Вы бы лучше вышли из купе – мне надо переодеться, – сердито скомандовала я, оставив его информацию без внимания.

Попутчик с готовностью соскользнул вниз, и мне со своего ложа показалось, что головой он подпирает потолок.

«Ого! – удивилась я. – Ну и рост!»

Он вышел из купе, а я быстренько вскочила, стряхнула со своей «вагонной пижамы» – тренировочного костюма – пыль, причесалась и лихорадочно принялась прихорашиваться: помассировала веки, щеки, подкрасила слегка губы, словом, когда попутчик, деликатно постучав, открыл дверь купе, я выглядела вполне прилично для только что проснувшегося человека.

Попутчик держал в руках четыре стакана в подстаканниках, и если б над ними не вился парок, я подумала бы, что стаканы пустые. Я окинула быстрым взглядом статную высокую фигуру, и сердце мое вновь замерло на миг: мужичок – настоящий красавец и вполне в моем вкусе. Однако, ничем не выдав восхищения, я скользнула в коридор, чтобы довершить свой туалет в другом месте.

Вернувшись и увидев на столике по-прежнему прозрачные стаканы, я съязвила:

– На чай денег не хватило?

– Нет, что вы! – отреагировал он совершенно спокойно на мою подковырку. – Просто там такой чай, похожий на… – он из деликатности не продолжил фразу, зато в уме довершила её я. – У меня есть прекрасный чай в пакетиках и кофе, и если хотите, могу поделиться с вами, – попутчик улыбнулся открыто и доброжелательно, снял с верхней полки дорожную сумку, покопался там и достал чай, кофе, нераспечатанную коробку конфет, крупный лимон.

Тут я пришла в себя от шока восхищения, в который впала при полном рассмотрении незнакомца, и тоже засуетилась, так что вскоре произошёл разговор, похожий на игривый диалог Штирлица с армейским генералом. Помните «Семнадцать мгновений весны»: – «А у меня есть коньяк», – «У меня тоже», – «Зато у меня есть салями», – «И у меня есть салями».

Но у нас было чуточку иначе:

– И у меня есть чай в пакетиках… И у меня есть лимон… И конфеты есть тоже…

Мы начали чаевничать, во время этого и познакомились. Он – Юрий Андреевич, а я, естественно, Жанна Константиновна. Оказалось даже, что мы – жители одного города, бываем часто в одних и тех же местах, и прямо удивительно, что до сих пор не были знакомы. Словом, оставшиеся десять часов у нас было сплошное приятное времяпрепровождение.

От Юрия исходила какая-то непонятная магическая сила. Я купалась в волнах мужского обаяния, и мне почему-то хотелось смотреть в его глаза вечно. Но я не верю в любовь с первого взгляда, к тому же и поезд, в конце концов, доплелся до нашего города. Перед самым прибытием мы обменялись телефонами, и Юрий помог вынести из вагона мои внушительных размеров сумки. Не знаю, хотел ли Юрий предложить помощь в их доставке к самой двери моей квартиры, но, увидев, как ко мне подскочил старший сын, ростом ничуть не ниже Юрия, и, наверное, благоразумно своё намерение оставил при себе. На том наше знакомство, к моему сожалению – мужик-то мне приглянулся нешуточно – и завершилось. И не знала я тогда, что судьба-пакостница устроит мне очередное испытание, что окажусь в таком заколдованном круге, из которого буду безуспешно долго выбираться, что жизнь моя наполнится неповторимыми переживаниями – глубокими, волнующими, что буду похожа на бабочку, которая стремится бездумно на огонь, совсем не предполагая, что опалит крылышки..

Следующие полгода проскочили в сплошной производственной суматохе, авторских встречах с читателями, которым, как ни странно, нравились мои запутанные и совсем не логичные детективы. И вот однажды раздался телефонный звонок, и приятный, смутно знакомый голос произнес:

– Здравствуйте, Жанна Константиновна! Это вы мне звонили?

Я стала лихорадочно соображать, кому принадлежит голос, а главное – каким мужикам звонила в последнее время? В конце пятой секунды вспомнила, что, по крайней мере, накануне – никаким. И вежливо сказала:

– Извините, но я не могу узнать вас.

– Значит, не вы? – разочаровался голос. – Жанна Константиновна, да это же я – Юрий, – и тут же поправился. – То есть, Юрий Андреевич. Помните, мы с вами в одном купе из Москвы ехали?

– А! – я сразу всё мгновенно вспомнила, и моё сердце радостно затрепетало: ага, вспомнил и позвонил, первый позвонил!

Перед глазами тут же возник двухметровый брюнет с голубыми глазами и роскошной волнистой шевелюрой. Я закрыла глаза, чтобы прогнать наваждение, но картина, наоборот, стала ещё ярче, а меня накрыли уже забытые волны очарования, которые шли от Юрия в первый день нашего знакомства. Но на сей раз я сразу же решила перекинуть мостик от официальных отношений к более дружеским, раскованным, ибо при официальных не очень-то удобно строить глазки мужчине. А мне страсть как захотелось это сделать. Я даже машинально прическу поправила и отважно заявила трубке:

– Юрий! Здравствуй!

Но Юрий почему-то не захотел ступить на шаткий мостик, потому обратился по-прежнему:

– Жанна Константиновна, я недавно слышал передачу по радио про вас. Знаете, мне понравилось. У вашей гитары голос – чудо: давно уж такого не слышал, – я воспарила к облакам от его слов и тут же брякнулась на землю, потому что далее Юрий сказал. – Но ваша игра на гитаре, это не игра, это стук по консервной банке.

Конечно, мне и без него это было ведомо, но чтобы вот так беспардонно заявить женщине, что она – бездарь, это, знаете ли, верх всякого неприличия. Сказать-то, конечно, можно, но не так же в лоб. И только раскрыла рот, чтобы уж, если не послать его куда подальше, то так ответить, чтобы он забыл навсегда номер моего телефона со мной в придачу, как Юрий продолжил:

– Но песни ваши очень милые. Мелодичные. И слова хорошие.

Ну что же, можно не отшивать, и самокритично согласилась:

– Да, конечно, вы правы, играю, и в самом деле, неважно, но ведь я не профессиональный музыкант.

– Но зато я музыкант, разве вы забыли? – удивился Юрий. – Если хотите, помогу вам с аранжировками ваших песен, я ведь в студии звукозаписи работаю. Думаю, что должно хорошо получиться. Сердце мое буквально запело, потому что Юрий предложил то, о чём я и сама давно мечтала. Мало того, просто была настроена на это, потому что один из городских деятелей культуры, прослушав мои песни, категорично заявил, что мои песни – чисто бардовские. Меня обидело не то, что мои песни назвали бардовскими, как раз в этом не видела ничего постыдного для себя, но вот интонация говорившего – снисходительно-презрительная – меня сильно разозлила. Так что предложение Юрия было как раз кстати. К тому же в голове замелькали всякие фривольно-крамольные мысли по поводу наших дальнейших с ним отношений – он ведь тоже свободен от брачных уз. И я, не колеблясь, сунула голову в пасть к крокодилу. Ну не буквально, конечно, однако суть была одна и та же.

Не знаю, какие чувства испытывал ко мне Юрий, но я, выражаясь языком моего младшего сына – «запала» на него. Да и как могло быть иначе, если всю жизнь желала покориться человеку более талантливому, чем я, умнее, словом, по установленным мной меркам – лучше меня. Уж я бы такому безропотно подчинялась во всем. А уж иметь друга-доку в музыке – вообще голубая мечта.

Но наши отношения не выходили за рамки официальных, поскольку Юрий упорно обращался ко мне по имени-отчеству, а я, перейдя однажды на «ты», не собиралась давать обратный ход. Однако не теряла надежды, и пригласила Юрия на вечеринку, которую организовала моя незамужне-вдовствующая компания. А какой еще должна быть компания у разведенной женщины? Замужние-то подружки, едва я развелась с мужем, перестали приглашать меня к себе в гости – вдруг отобью их муженьков? И не доходило до них, бедолаг, что, я, хлебнувшая свободной незамужней жизни, вовсе не собиралась надевать на шею новый хомут. Придёт время, наверное, такой хомут и на мою шею найдется, а пока не желала сковывать себя никакими брачными цепями. Однако сердце имела, как оказалось, влюбчивое, и, конечно, время от времени влюблялась, и очень часто предметы моего внимания отвечали мне взаимностью.

Но с Юрием у нас что-то заклинило. Развитию отношений мешали то ли наши финансовые расчеты за аранжировки, то ли мужик, прочтя мои детективы, до того ими восхитился, что возвёл меня в ранг богинь. Ну, а я – ни богиня, ни монахиня. Я – просто женщина, что, думаю, совсем не хуже, чем богиня, и уж, наверное, намного лучше, чем монахиня.

Свела я своего Юрия – так звала его мысленно – с подругами, и подруженьки мои золотые словно обезумели: тут же принялись дружно его отбивать у меня. Ну что же, я их отлично понимала, еще бы: красавец-мужик, галантный кавалер, можно сказать – бабий угодник. Как же такого упустить?

Но, к слову сказать, насколько я узнала Юрия, он вовсе не был Донжуаном. Просто вокруг него на пять метров разливалась такая сексапильная аура, что бабы вешались ему на шею гроздьями. А что? Есть ведь женщины-магниты в юбках, вокруг которых возникает такое поле притяжения, что мужиков шибает, словно током, и тянет к ним со страшной силой. А Юрий был магнит в штанах.

Юрий весь вечер поочерёдно оказывал моим подругам равные знаки внимания. Вино подливал (сам он был трезв как стёклышко – за рулем), танцевал, что-то нашептывая на ушко моим разомлевшим товаркам. Я, пребывая в ранге гостеприимной хозяйки, меняла на столе закуски и тарелки да бесилась от злости, хотя понимала, что Юрий, оказавшись в обществе пяти симпатичных дам разных габаритов, поступал совершенно правильно. Ну, а бабоньки старались вовсю ему понравиться и без конца бегали в коридор к зеркалу, чтобы почистить пёрышки и подправить макияж.

Когда подошло время прощаться, Юрий помог всем подруженькам одеться, пожал мне руку на прощание и отбыл с ними, чтобы развезти всех по домам. На следующий день я, обмирая от неизвестности и ревности (с кем Юрий провел ночь?), ругая себя распоследними словами, что сама себе свинью подложила, встретилась с подругами. И увидела одинаково мрачные физиономии. Как позднее узнала, их тоже терзала ревность – с кем провел ночь мужчина, которого они так беззастенчиво, позабыв про дружбу, охмуряли весь вечер. Но я-то, конечно, ничего не знала и дулась на приятельниц весь день, правда, к вечеру злость моя прошла, так как у одной из них возникла проблема, которая нас всех сразу примирила, потому что мы сообща начали соображать, как её решить.

Ну, а с Юрием у нас по-прежнему продолжались чисто деловые встречи. Однако я сделала важный вывод: никогда не вводить в чисто женское общество любимого мужчину. И потому на очередную вечеринку пришла одна. И ахнула – подруженьки мои каждая при себе имела хахаля!

И опять вышло неладно.

Дело в том, что хотя Юрий и отозвался весьма скептически о моем умении играть на гитаре, моё бренчание подругам нравилось, потому они всегда просили меня брать на подобные сходки гитару. Так я поступила и на сей раз. Откуда мне было знать, что затевают мои подружки втайне от меня и друг друга? А вознамерились они показать неприступному Юрию, что и они не лыком шиты, что мужиков подцепить им ничего не стоит. И такой пассаж – Юрия не было, зато явилась я со своей гитарой. И вышло всё, как в прошлый раз, только теперь все мужики ринулись так рьяно угождать мне, что вскоре я поняла по красноречивым взглядам подруг – надо исчезать. И, сославшись на головную боль, засобиралась домой, отклонив предложения мужчин проводить меня.

Так я осталась в одиночестве, и потому, когда Юрий пригласил меня к себе на день рождения, с восторгом согласилась. Правда, наивная, предполагала, что день рождения будем праздновать вдвоём. «Дошло всё-таки до него!» – возликовала я и помчалась в парикмахерскую, чтобы предстать перед очами любимого в самом ослепительном виде.