Текст книги "Помоги себе сам!"

Автор книги: Евгения Изюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

И вот за столом нашего уважаемого начальника угнездился другой человек – полная ему противоположность. Прежний смотрел добродушно, был высок ростом, ходил несколько расхлябанной походкой, и если подшучивал над нами, то беззлобно. У нового был взгляд настороженной овчарки, выправка военного, а шутки – сплошь одни подковырки.

Говорят, глаза – зеркало души, и вот глядя в его голубые, с легкой холодинкой глаза, я однажды поняла, что как зеркала бывают кривыми, так и души – тоже. И наш новый руководитель обладал именно такой. А на первый взгляд и не скажешь. Мужчина – настоящий душка: улыбчивый, остроумный, весь лощёный. Костюмчик из модного бутика, причёска – волосок к волоску, ногти так тщательно обработаны, что мы, женщины, кто имел дачи, сидя напротив него, прятали руки под стол. Рубашки новый начальник всегда носил белоснежные, галстуки прекрасно гармонировали с цветом костюмов, а свой небольшой рост он пытался компенсировать за счет высоких каблуков, видимо, туфли шил на заказ. Речь его лилась нескончаемым неспешным ручьем, что ни слово – то перл, и всегда к месту он выдавал или свежий анекдот, или вспоминал народную присказку.

В общем, мечта, а не мужчина. Этакий гриновский капитан Грей, только приплыл он к нам не под алым парусом, а прикатил на чёрном «Мерседесе». Не мудрено, что наша женская половина отдела почти влюбилась в него. Мы все постарались преобразиться. Кто-то поменял причёску или цвет волос, кто-то – духи. Светочка стала ежедневно менять наряды, новый начальник заметил это сразу, и всякий раз, входя в наш кабинет, отмечал:

– О, Светлана Ивановна, у вас – новая блузка… у вас – новое платье… как вы прекрасно выглядите…

Светочка млела от его комплиментов и завистливых взглядов дам-коллег на её великолепные импортные наряды. И только я знала, что подруга потратила на свои умопомрачительные наряды целую зарплату в магазине «СЭКОНД-ХЕНД». В отличие от нас она обладала талантом сразу заметить лучшую вещь в кипе бэушных забугорных тряпок. Приводила покупки в порядок – отстирывала, подгоняла под фигуру, и лишь тогда представала перед нашими очами.

Новый начальник не вмешивался в нашу работу, и она выполнялась словно сама собой, ведь мы неплохо знали своё дело, и каждый специалист отдела обладал достаточным опытом, самостоятельностью мышления и здравым умом. Идиллия продолжалась примерно месяца два, а потом начались «разборы полётов». Как правило, они проходили в кабинете начальника. Он сидел в высоком кожаном, явно ему не по росту, кресле, покачивался вместе с ним из стороны в сторону и размеренным, медленным тоном негромко «вкручивал» нам мозги.

Первые заседания, когда начальник разбирал «по косточкам» нас и нашу компетентность, мы восприняли спокойно. С одной стороны, кто, мол, без греха, и мы можем ошибаться, он – начальник: ему видней. А с другой стороны – новая метла, она всегда и по-новому метёт, к этому мы тоже привычны. Но вскоре поняли, что начальник имеет бульдожью хватку и обладает комплексом качеств, перед которым так и напрашивалось определение «больной» – больное самолюбие, больное самомнение, болезненное восприятие шуток в свой адрес и нетерпимое отношение к обсуждению его распоряжений. Кроме того, он оказался одним из тех людей, которые делят окружающих на три категории – выше себя по рангу, равным себе и ниже себя.

С теми, у кого, образно говоря, на погонах больше звездочек, он был само обаяние, послушность, искренность и готовность выполнить, не раздумывая, любое приказание. Он преданно смотрел в глаза вышестоящего руководителя, вытянувшись в струнку, и одновременно умудряясь сделать почтительный полупоклон. Речь его была выверена до последней запятой во время доклада, и при том казалось, что он в это время очень волнуется, дескать, трепещу и жду дальнейших указаний.

С равными себе по статусу он держался вальяжно, сыпал пошлыми прибаутками, не стесняясь женщин, словом, рубаха-парень и душа компании. И ему всё прощали за открытую добродушную улыбку, мало кто замечал, что его глаза были при том настороженными и внимательными как у следователя «СМЕРШа».

А вот тем, кто имел, скажем, на погонах не звёздочки, а только лычки, да к тому же имел несчастье быть у него в подчинении, приходилось солоно. Вот когда я поняла суть его поговорки: «Я не злой, только память у меня хорошая».

Мои друзья иногда шутят, что я имею характер «спокойный, нордический», и всё-таки он у меня взрывной, а самое главное, все мои беды из-за того, что желаю любое дело завершить по справедливости. Обладаю и чувством юмора. К моим шуточкам прежний руководитель относился спокойно, поскольку они беззлобные. А вот новому встали, видимо, как кость в горле. И то, и другое свойство моего характера, как выяснилось, весьма вредно для здоровья. Для моего, разумеется. А поскольку новый начальник считал, что прав всегда тот, у кого зарплата больше, то есть – руководитель, то не любил возражений, а тот, кто пытался это делать, был, выражаясь фигурально, нещадно бит.

Я, конечно, понимаю, что в такой ситуации нужно послушно согласно кивать. Однако прирожденное стремление к справедливости все-таки иной раз преобладало над разумом, и я во время «разборов полётов» часто противоречила начальнику, если считала, что он не прав. Такое случалось и при прежнем руководителе. Когда я была не согласна с его мнением и убеждена в своей правоте, спорила с ним до хрипоты, и отступать меня заставляла лишь то, когда он в сердцах восклицал: «Ну, блин-н-н!» Тогда я вставала и гордо удалялась в свой кабинет, чтобы мысленно довершить спор с ним, и либо согласиться, либо принять твёрдое решение стоять на своём. Начальник, оказывается, тоже осмысливал сказанное мной, и через час мы мирились, потому что или я, или он шли друг к другу и признавались в ошибочности своего мнения.

Новый был не таков. Даже фамилия его – Долбаков – говорила о том. И как мы не насторожились сразу, ведь, говорят, что имя и фамилия новорожденного определяют его будущий характер?

В общем, словно дятел, он долбил нас за любую пустяшную провинность, причём вспоминал потом о ней на каждой планерке, ругая одновременно и за новые прегрешения. «Воспитательные» речи по поводу отчёта о проделанной работе каждым из нас (мы изводили гору бумаги, готовя отчёты и вставляя туда его замечания) длились минут по десять, а совещания – более часа. А если кто-то, выведенный из терпения, начинал объяснять, почему вышло так, и не иначе, то планерка затягивалась чуть ли не до второго пришествия.

Долбаков часто говорил, что по зодиакальному знаку он – Близнец, и потому ко всякому делу творчески подходит, чего ждет и от нас. Но я думаю, что его подменили в роддоме, а дату рождения написали наобум, потому что Близнецы такими занудливыми, мстительными не бывают. Вот ведь загадка природы!

Чаще всего на планёрках доставалось мне. О! Я была настоящая звезда шоу, которое устраивал господин Долбаков. И гордиться бы такой популярностью да особым вниманием начальника к себе, но такая «любовь» мне была вовсе ни к чему, и я стала тихо звереть, всё чаще противореча Долбакову, тем более что он придирался фактически к пустякам. Он тоже всё больше раздражался моим противостоянием и постоянно изощрялся в «воспитательных» речах. Злило его, наверное, и то, что в отличие от коллег-мужчин, которые, выйдя из кабинета начальника, шепотом ругались и мчались в туалет, чтобы «закурить» стресс, я выплывала павой, беззаботно улыбаясь. И всё-таки нервы мои, в конце концов, «зашкалило», и я попросила отпуск.

Меня великодушно отпустили, видимо, Долбаков решил взять «отпуск» от общения со мной, и я в первый же вечер устроила с подругами поход по кафе. Пять лет назад я такие вояжи совершала несколько раз с мужчиной, рожденным под знаком Скорпиона. Походы мы совершали часто, а вот отношения наши глубже приятельских не стали. Зато Гелька вышла замуж за Стаса.

Девчонки-разведёнки с энтузиазмом приняли мою идею, и мы условились о месте и времени встречи. И вот выхожу из автобуса на нужной мне остановке, а мне навстречу идут четыре нимфы: подружки мои успели и в парикмахерской побывать, и принарядиться. Одна я была в джинсах и футболке, которая, впрочем, была голубого цвета и с шелковой вышивкой на левой груди. Так что, если не рассматривать мое одеяние с особой придирчивостью, то оно было вполне прилично. Ну а сногсшибательные прически я делаю лишь тогда, когда предстоит встреча с читателями – перед ними я не могу себе позволить предстать в расхристанном виде.

Мы посетили три кафе и прекрасно провели вечер. В одном месте пили шампанское, во втором – кофе с пирожными, в третьем вновь заказали кофе и долго сидели за столиком, ощущая затылками косые взгляды официантов: мало того, что заказали только кофе, так ещё и столик занимали более часа. Но я специально выбрала это небольшое кафе со сказочным названием «Карабас», потому что там когда-то играл в ансамбле Скорпион. Мы расстались с ним в свое время с чувством глубокого взаимного уважения, и потому ансамбль, которым руководил до отъезда в Японию Скорпион, исполнил в мою честь пару песен. Подружки чуть не растаяли от удовольствия, ведь им такую честь прежде никто не оказывал.

Наконец, мы решили расходиться, потому что время подкатывало к десяти вечера. Оно, конечно, было ещё «детским», но ведь свободными от производственного бремени были я да Гелька, а Светочке утром следовало явиться на работу в срок: Долбаков имел привычку стоять у окна и «засекать» опоздавших.

Я так предусмотрительно рассчитала наш маршрут, что последнее кафе находилось неподалеку от моего дома. И мы двинулись, не спеша, к автобусной остановке, чтобы я могла проводить подруг домой. Было удивительно тепло. Дневная духота исчезла, хотя ветер, похоже, тоже ушёл в отпуск. Солнце уже свалилось за горизонт, лишь небо розовело на востоке, зато на западе наливалось густой синевой. Настроение у нас было расчудесное, прощаться в спешке не хотелось, потому и стояли на остановке, обсуждая прошедший вечер, причём больше всего разговаривали о Скорпионе и моём несостоявшемся романе с ним, о песнях, исполненных в нашу честь. Я даже немного рассердилась: и чего сыплют соль на мою ещё не затянувшуюся рану?

Неожиданно рядом с нами остановилась белая «Волга», оттуда выглянуло знакомое лицо. Я сразу вспомнила, чьё оно – «просто Васи»!

– Здравствуйте, «просто Мария! – приветствовал он меня. – А вы сейчас выглядите намного лучше. В прошлую нашу встречу вы выглядели.. э.. вроде мокрой курицы! – он язвительно ухмыльнулся.

Я не обиделась – ведь это была правда.

Подруги удивленно воззрились на него, а потом гневно – на меня: я скрыла от них знакомство с владельцем «Волги»! Лишь Гелька озадаченно хмурилась, вспоминая, где могла видеть этого человека.

«Просто Вася» вышел из машины, подошёл к нам, поигрывая ключами, и неожиданно чмокнул меня в щеку, чем вогнал в краску. Подруги разинули рты. Их взгляды стали разъярёнными: якшаюсь с богатеньким мужиком, вполне симпатичным, а они – не в курсе!

– А это, надо полагать, тоже – «просто Марии»? – вновь съехидничал просто Вася.

– Нет, почему же? – благодушно улыбнулась я. – Это мои подруги: Анна, Светлана, Валентина и Ангелина. Вы, её, наверное, помните – встречали в аэропорту. А меня на самом деле зовут Жанна Константиновна. А это, девочки, Василий Иванович, или «просто – Вася», – представила я подругам водителя «Волги».

Валентина, мстя мне, съязвила тоже:

– А вы, случайно, не Чапаев.

– Нет, – улыбнулся ясной белозубой улыбкой «просто Вася». – У меня самая обыкновенная русская фамилия, кстати, очень знаменитая – Иванов.

– Ой, только не оригинальничайте! Я такое уже в кино видела, – Валентина была готова дать бой.

– Да нет, я и в самом деле – Василий Иванович Иванов. Могу паспорт показать.

– Ну, тогда мы – Петрова, Сидорова, Гаврилова и Данилова, – не унималась Валентина, которая считала, что всё хорошее почему-то обязательно выпадает подругам, а не ей.

«Василий-не Чапаев» улыбнулся ещё шире и поддразнил Валентину:

– Ой, только, пожалуйста, не оригинальничайте! Я такое уже где-то слышал.

И мы дружно рассмеялись.

– Девочки, – сказал Иванов, – я, конечно, мог бы предложить развести вас по домам, но я сделаю хуже – приглашу вас посидеть в каком-либо кафе. Как вы насчёт рюмочки коньяка, бокала шампанского или, в конце концов, кружки пива?

Анна ответила за всех, что не возражаем провести остаток вечера в кафе и выпить по стакану сока, потому что всё названное мы уже пили.

Мы зашагали в парк, который был виден с остановки, и где у самого входа раскинул ярко-алый рекламный баннер павильон пива марки «Красный Восток». Такие разноцветные павильоны, разукрашенные рекламой различных марок пива, возникали на улицах города с первым весенним теплом. В них продавали не только пиво, но всевозможные напитки, соки, мороженое, так что эти летние кафе язык не поворачивался назвать обычной пивнушкой – в них было уютно, чисто, звучала музыка, а в «Красном Востоке» был даже телевизор с караоке, где девчонки пробовали себя в теле-вокале.

Мы выбрали круглый столик, добавили к нему несколько стульев, и наша «тайная вечеря» началась, правда, принимали в ней участие отнюдь не святые, хоть и великомученицы.

Наш новый знакомый заказал сок, пирожные, мороженое и принялся веселить нас. Он сыпал прибаутками и юморными историями, рассказывал анекдоты, но делал это без всякого намека обидеть кого-либо, хотя в его историях фигурировали и толстые женщины, вроде Анны, и совсем пичужки, как Светочка. Мои подруги не сводили с него глаз, изнемогая от смеха. Сидевшие неподалеку от нас молодые парни снисходительно глядели на нас, во, мол, стариканы раздухарились! Нет, скорее всего, эти парни сказали бы, как Галка, дочь Анны, – «старцы голливудятся» или «балдеют».

Ох уж этот молодежный сленг! Иной раз я и сама не понимала своих сыновей с их словечками: у них «стасик» – таракан, «крокодил» – шпаргалка, а «батон» – … отец. Я даже приобрела по случаю «Толковый словарь молодежного сленга» и когда мои продвинутые сыночки «забивали» мне «баки» во время «базла», я украдкой бегала в свою комнату, хваталась за словарь и переводила их «базар» на русский литературный.

Мы спохватились, когда услышали музыкальную заставку ночных новостей, а на экране телевизора появился знакомый голубой циферблат.

– Батюшки-светы! – всполошилась Валентина. – Полночь! Девчонки, пора по домам! – её волнение было объяснимо: она жила на окраине города в новом микрорайоне.

Все согласились и двинулись к выходу.

– Итак, девочки, куда вас везти? – галантно осведомился Иванов.

– Я дойду пешком, – ответила я, – живу за парком, а остальных, пожалуйста, развезите по домам, чтобы я не беспокоилась. – И подмигнула весело: – Думаю, всё будет в порядке, вы никого не убьёте?

«Просто Вася» не отреагировал на мою фривольность и распорядился:

– Тогда мы сначала вас проводим, а потом я превращусь в таксиста.

Он решительно подхватил меня под руку. С другой стороны на нём повисла Анна, видимо, подруженька намеревалась стать моей соперницей – она последние два часа строила глазки Иванову.

Мы направились к выходу из парка по главной аллее, ярко освещённой фонарями. Потом свернули на боковую. По сторонам аллеи в темноте тихо шелестели тополя. Они таинственно мерцали от бликов света, проникавшего сквозь ветви деревьев. Голубые ели молча и торжественно стояли навытяжку, словно кремлевский почетный караул, вдоль дорожки, по которой мы очень медленно шли.

Компания вывела меня из парка нескоро. Я посмотрела на освещенные окна своей квартиры – сыновья не спят, и сказала, что дальше дойду сама. В прощальном рукопожатии «просто Васи» я ощутила некоторое сожаление, поскольку он задержал мою руку в своей ладони дольше, чем положено при обычном расставании.

После всех вечерних процедур я улеглась спать. И едва стала погружаться в сон, как зазвонил треклятый телефон.

Звонила Гелька.

Я тяжело вздохнула: кто её обокрал на сей раз? Но вместо слез услышала восторженный крик:

– Жанночка, мой Кувалдочка приехал! Жду тебя завтра! – в трубке послышался звук поцелуя и раздались короткие гудки: Стас прервал её излияния. И правильно сделал: я хотела спать.

Стас одобрил преобразования в квартире своей жёнушки одним словом: «Класс!» Но сообщение о том, что на это была потрачена энная сумма из оставленных денег на покупку новой машины и ещё для каких-то дел, он воспринял неодобрительно, разумеется, мысленно: вслух противоречить своему Ангелочку Стас не умел. И хорошо, что Гельке хватало ума не пользоваться этим. Другая, наверное, в два счета оставила бы такого покладистого мужа без гроша в кармане, и, может быть, вообще без штанов. Ну, а Гелька, наоборот, стала прижимистой, потому он спокойно доверил ей полмиллиона, но ведь и на старуху приходит проруха. Думаю, Стас решил впредь быть более осторожным.

Но в первый момент Стас, услышав Гелькино признание, сжал зубы, сцепил руки за спиной так, что казанки пальцев побелели. Я встревожилась: вот врежет сейчас Гельке своей кувалдой-кулаком, так она наверняка окажется в соседней квартире – проломит головой стенку. И я стала отыскивать глазами что-нибудь потяжелее, чтобы треснуть сзади Стаса по башке, если он замахнётся на Гельку. Однако Стас переборол себя, впрочем, он и не мог сердиться на жену, потому завершил инцидент опять же одним словом: «Проехали!» Правда, он молча позавтракал с нами, а потом куда-то ушёл, наверное, зализывать душевные раны или зашивать брешь в образовавшемся бюджете.

Едва за Стасом захлопнулась дверь, Гелька взмолилась:

– Жанна, не уходи, а? Видишь, мой озверел.

Ну, насчёт состояния Стаса Гелька, конечно, загнула: муж стойко выдержал опустошение своей заначки примерно на треть. А то, что ушёл, так его понять можно.

Стас вернулся часов в десять вечера. Мы за время его отсутствия, что только не передумали, даже подозревали, что улетел в Воркуту, и Гелька сильно горевала, что довела Кувалдочку до такого состояния. А Стас молча прошёл в комнату и обратился почему-то ко мне, а не к жене:

– Жанна, давай махнём втроём на Урал. У тебя же отпуск. Там у меня тётка живет. Я её давно не видел. Заодно и порыбачу. Расходы беру на себя. Билеты вот, – и он протянул мне билеты и мой паспорт.

Я взяла документы, и даже не удивилась: Стас, если за что-то возьмется, обязательно доведёт дело до логического конца, видимо, решив поехать к тёте, он зашёл ко мне домой и взял у сыновей мой паспорт. На билетах стояла дата отъезда – завтра.

Ангелина вытаращилась на мужа и, казалось, потеряла дар речи. Да я сама была не менее удивлена.

– А что это ты мне говоришь? – осведомилась я. – Договаривайся сначала с Ангелиной.

– Она и так согласна, – и озорно подмигнул жене, отчего ту из кресла словно пружиной выбросило. И прямо на шею своей Кувалдочке.

– Стасюля! Кувалдочка ты моя ненаглядная! – вопила Гелька от избытка чувств.

Я не стала мешать примирению супругов, сообщила в пространство, что согласна, и отправилась готовиться к отъезду.

Тётка Стаса жила в посёлке, который когда-то был заселён лесорубами. Но лес в округе вырубили, леспромхоз закрыли, а маленький лесообрабатывающий заводик, по-местному – лесопилка, закрылся сам. Кто помоложе – перебрались в близлежащий город и обосновались там, пенсионеры переехали к детям, а кому некуда было ехать, те остались доживать свой век в посёлке. Тёте Глаше было куда ехать: сын жил в Москве, дочь в Екатеринбурге, да и Стас постоянно звал к себе – он рано остался без родителей, и тётя Глаша воспитала его как собственного сына. Однако тётя Глаша решительно отвергала все приглашения: «Чего я там, в ваших городах, не видела? Глазу развернуться негде – одни дома, дышать нечем – гарь и дым с машин да заводов, а тут – воздух целебный, простор глазу необыкновенный – лес кругом».

Тётя Глаша была невысокого росточка, вся такая кругленькая, домашняя. Мы сразу понравились друг другу, она стала нас звать по-уральски простецки – Гелька да Жанка. Я сначала удивлялась, что в лексиконе тёти Глаши нет уменьшительных ласковых имен, например, Стасик, Клавочка (её дочь) или Мишенька (сын) или нейтральных – Миша, Клаша. Все у неё – Мишки, Клавки, Петьки, Серёжки… А потом поняла: просто так принято в тех краях, и нет ничего обидного в том, что тётя Глаша кричала мне: «Жанка, подь сюды, принеси-ка дров в баню, а то варнак Стаська опять умёлся на свову рыбалку!»

Стас за два дня привёл в порядок забор, крышу на бане, что-то ещё пару дней колотил да пилил, а потом тётя Глаша милостиво отпустила его, и он сутками пропадал на лесном озере или на реке вместе с соседним дедом Иваном. Они всегда приходили с богатым уловом, и тётя Глаша ежедневно то варила уху, то жарила рыбу, то пекла расстегаи. Её просторный двор смахивал на двор военного госпиталя: на растянутых веревках вялилась рыба, прикрытая от мух марлей и старыми ветхими простынями. Ветер полоскал белые полотнища, вот мне и пришло на ум такое сравнение.

Что касается нас с Гелькой, то мы, выполнив ежедневный «урок» по уборке дома и прополке огорода, тоже уходили в лес или на речку. Нас сопровождали всегда две девчонки – Ксюша и Верочка, внучки Марьяны, соседки тёти Глаши. Обе жили с родителями в Екатеринбурге, лето проводили обычно у бабушки, потому окрестные леса знали хорошо. Вот мы с ними и ходили по грибы да ягоды, и я, многие годы не бывавшая в настоящем лесу, от души наелась голубики и черники. На солнечной стороне дома тёти Глаши висели связки сушёных грибов – это мы с Гелькой вносили свой вклад в зимние заготовки.

Однажды тётя Глаша сказала, что девки, то есть Ксюша и Верочка, решили пойти по «боярку», иными словами – за боярышником, дескать, и нас зовут. А мы что? Мы – согласные!

Рано утром, когда ещё трава вся в росе, мы, гремя ведрами, отправились в лес. Солнце поднималось над лесом уже неспешно, по-августовски, однако грело достаточно, потому на полянах трава уже просохла, и на одной из таких весёлых полянок, заросших Иван-чаем и ещё какими-то лесными цветами, мы устроили первый привал. Посидели недолго. Поели – и дальше в путь. Шли долго берегом лесной речушки, берега которой заросли черёмухой, и крупные чёрные ягоды так и просились в рот. Мы с Гелькой набросились на черёмуху, а девчонки сидели на стволе упавшего дерева – у них в огороде росла громадная черёмуха, и лесная – не в диковинку. Они дружно хихикали, мол, вечером нам кошка понадобится – выскребать кое-что при выходе отработанных материалов из нашего организма. То есть намекали на заурядный запор – черёмуха, как известно, «крепит». Мы вняли их насмешкам и, набрав с полведра ягод, пошли дальше.

Тропа незаметно отвернула от реки, и мы оказались на краю оврага, куда тропинка и ныряла.

– Ой, – пискнула востроглазая Ксюша, – медведь!

Мы посмотрели, куда рукой показывала Ксюша, и приросли ногами к тропе. То есть мы желали бы повернуть назад, но наши ноги отказывались повиноваться – налились тяжестью, стали словно гранитные. А медведь развалился на противоположном склоне оврага, подставив лохматое брюхо солнцу, словно толстый мужик на пляже, и ухом не вёл – не слышал нас и не чуял, наверное, ветер был в нашу сторону. Там, на солнечном склоне росла удивительная поздняя малина, мы её собирали буквально пару дней назад, и, Верочка, видимо, представив, что могло быть с нами, окажись медведь в то время там, произнесла неожиданным басом:

– Мама! Он сейчас нас съест!

– Ну, – рассудительно возразила ей Гелька, – всех-то не съест, кого-то да оставит.

– А я слышала, что медведи – трусы, – заявила Ксюша. – Он от страху даже обделаться может. Не зря тётя Глаша понос медвежьей болезнью называет, – и не успели мы обсудить это заявление, как Ксюша раскрутила над головой ведро и метнула его, словно пращу, в противоположный склон.

Ведро, конечно, до медведя не долетело, грохнулось на тропу, но зато с таким звоном, что медведь подскочил. И… ринулся в заросли!

Мы постояли с полчаса, не решаясь идти вперёд, впрочем, и назад нас пока ноги тоже не несли.

– Ой, – прорезался голос, наконец, у Верочки, – айда домой, вдруг медведь за кустами сидит.

Пуганая ворона, известно, каждого куста боится, однако Ксюха была явно из непуганых, потому вела себя воинственно и храбро:

– А чё – домой? – заявила она. – Пойдём за бояркой, ну его к лешему, этого медведя. Он поди-ка уже за сто вёрст убежал, а боярка недалеко, за оврагом всего-то пару километров пройти.

И мы решили продолжить наш поход, пролетев на одном дыхании место, где лежал недавно медведь – и от страха, и от зловония: медведь всё-таки сотворил «чёрное» дело в кустах. Правда, Ксюхины «пара километров» удлинились, думаю, километров до пяти. Хорошо, что она расстояние меряла не вёрстами, а в лесной вёрсте, как известно, может и пять километров уложиться.

Боярышник рос в буреломных зарослях. Там пахло грибами, прелой листвой и ещё чем-то неуловимо ароматным. Где-то вдали гомонили на разные голоса птицы, а тут было тихо. Кусты боярышника были могучие, развесистые, усыпанные алыми ягодами. Ксюша тут же проинформировала нас, что существует ещё и оранжевый боярышник, только до него идти далеко.

– И на том спасибо, – усмехнулась Гелька, – а то бы ты нас вообще к чёрту на кулички увела.

Мы быстро наполнили вёдра и решили пообедать перед дорогой, чтобы домой идти без остановок, потому что солнце уже перевалило полуденную черту, и желательно попасть в посёлок до заката. Однако, оглядевшись, мы не приметили ничего подходящего, чтобы присесть – не на ветвях же устраиваться как воробьям. Сидеть в траве не хотелось – мало ли кто там обитает. На прежнем привале мы сидели на перевёрнутых кверху донышком вёдрах, а тут как быть? Пока размышляли, Ксюха-востроглазка углядела в просвете какие-то брёвна:

– Айда туда, там и пообедаем, – предложила она, и мы протиснулись сквозь заросли на крошечную полянку, где лежало с десяток сосновых брёвен, невесть откуда привезённых, потому что вокруг росли осина да боярышник. Почерневший срез информировал, что брёвна лежат здесь не один год.

И Ксюха вынесла вердикт:

– Сволочи, бракуши противные! Где-то лес напилили да спрятали, а потом, видно, забыли про него.

Мы согласились с ней.

Обед у нас был немудрёный: десяток помидоров да яйца, то, что осталось от «ланча» – так окрестила наш первый привал Верочка. Мы расположились на брёвнах. Ксюха, неугомонная девчонка, залезла на самый верх, а мы сидели на нижнем бревне. И не успели приступить к еде, как Ксюха завопила:

– Мамочка моя, да тут осы!!!

Мы мгновенно оглянулись и увидели, что из штабеля, гудя, вырвался густой осиный рой. Он резко развернулся на высоте, словно запятая потом вытянулся наподобие стрелы, и тут наши нервы не выдержали, потому что подвергнуться нападению лесных ос – дело нешуточное. Бывало, рассказывала тётя Глаша, от множества их укусов люди умирали. Когда мы уходили в лес, она даже предупредила быть осторожнее в зарослях боярышника, потому что как раз там и любят селиться осы. Мы дружно ринулись прочь, не разбирая дороги, бросив вёдра и съестные припасы. Мчались так, что удивительно, как никто лоб не расшиб, а более того удивительно, что мы не потеряли в панике друг друга.

Наконец нам показалось, что мы «оторвались» от лесных агрессоров. Отдышались, оглянулись и, пожалуй, побледнели: место было явно людьми забытое – дремучее, сырое, буреломное и мрачное от нависших над головами еловых ветвей, которые почти совсем не пропускали солнечный свет.

– Батюшки-светы, – всплеснула руками Ангелина, – куда это нас занесло?

– К чёрту на кулички, – отозвалась я. Хотела произнести это весело, да только голос мой как-то осип. – Ты, Ксюха, всё же увела нас туда.

– Мама! – опять забасила Верочка.

И только Ксюха сохраняла спокойствие:

– Ничо! Выберемся. По солнцу!

– Молчи уж, Сусанин, – оборвала её Верочка, – тут и солнца-то не видно.

– Ну, так по мху на деревьях. Помнишь, в школе нас учили? Там, где мох – север. А мы шли на юг, – бодро сказала Ксюша.

– А тут мох повсюду, – разозлилась Верочка. – Протри глаза-то!

И впрямь, на деревьях от сырости мох рос совершенно беспорядочно, так что этот вариант ориентирования отпадал начисто.

– Ну и что делать? – приуныла Ксюша. – Куда идти? – и тут воскликнула: – О! А мы по своим же следам и пойдём!

– Какие следы? – всхлипнула Верочка. – Ты что, не видишь, что иголки вокруг?

– Ну, тогда я не знаю, – Ксюша сникла.

И тут голос подала Ангелина. Я так и знала, что она что-нибудь придумает.

– Никуда мы не пойдем, – решительно заявила она. – Нас будут искать. Мы не вернёмся к ночи, и Стас обязательно организует поиски, вот увидите. Так что располагайтесь и просто ждите.

Я не стала противоречить, потому что была убеждена – Стас именно так и поступит. И мы спокойно стали устраиваться на ночлег под самой развесистой елью, ветви которой касались земли. Девчонки с нашей помощью залезли на одну из елей, кое-как наломали лапника, вот из него мы и устроили себе ложе. Уселись, прижавшись друг к другу, и всю ночь не сомкнули глаз, потому что очень уж было страшно: кто-то бродил вокруг, потрескивая сухими веточками, вздыхал. Где-то ухала сова. И было так темно, что, казалось, мы находимся в бункере. Лишь под утро сон всё-таки нас одолел.

Сколько мы проспали, неизвестно: мои часы остановились – я их в нервах забыла завести вечером, так что, проснувшись, установила время приблизительно. Весь день мы сидели в ельнике, отлучаясь парами на разведку в поисках ягод, однако, к сожалению, ничего не нашли, кроме небольшого ручейка.

Ксюха оживилась:

– А пойдемте по ручью вниз, глядишь, к реке выберемся, а оттуда к жилью выйдем.

Ангелина сурово осадила её:

– Не дёргайся! День проведём здесь. И переночуем. А вот завтра, если нас не найдут, пойдём вниз вдоль ручья.

К вечеру наш оптимизм относительно того, что нас найдут, иссяк. Мы были голодные, раздражённые и желали отправиться в путь даже ночью, однако Гелька настояла на том, чтобы мы ночевали на прежнем месте. Правда, не обошлась без мрачной шутки, но, наверное, потому, что Ксюша, ворочаясь на лапнике, постоянно выдавала новые «проекты» выхода из леса.

– Жаль, спичек нет, – задумчиво произнесла Гелька.

– А что, тётя Геля? – спросила Ксюша.

– Да вот костёр бы разожгли, поджарили тебя и съели. Заодно бы и тишина наступила.

Ксюха после такого заявления онемела надолго. Правда, ночевать вторую ночь в лесу нам не пришлось: нас нашли – Стас не подорвал веры в себя.

Стас вернулся с рыбалки рано утром. Не желая будить домашних, он просто уселся у крыльца и принялся чистить рыбу, благо рассвет уже наступил. А тут и тётя Глаша вышла из дома и запричитала, что мы не вернулись домой. Стас, даже не позавтракав, тут же помчался к деду Ивану. А тот повёл его к своему другу – деду Афоне, который на всю округу считался лучшим охотником. Но того не оказалось дома. И вот когда Стас готов был уже рвать на себе волосы, и вырвал бы, если бы не носил «крутую» причёску, дед Афоня заявился домой: он в соседнем посёлке отмечал крестины внука своего приятеля Григория и, естественно, был в подпитии. Однако, узнав про беду, мгновенно протрезвел и послал своего правнука за Григорием и велел сказать, чтобы Григорий привёл свою собаку-лайку. Когда Григорий прибыл, спасательная экспедиция немедленно тронулась в путь. Его собака вела спасателей словно по ниточке, так что к закату нас и нашли. Нашей радости не было предела. Стас перецеловал всех, закружил. А мы затискали собаку Григория, ведь это она так быстро отыскала нас. Конечно, и охотники тоже бы не дали маху, однако пока «читали» следы, мог бы и дождь пойти.