Текст книги "Помоги себе сам!"

Автор книги: Евгения Изюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Евгения Изюмова
Помоги себе сам!
(Смех и грех – 03)

«Иронический детектив» – так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 – «Любовь – не картошка», а в 2002 году – «Помоги себе сам».

«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» – провозгласил однажды наш российский турецко-подданный Остап Бендер. И я со временем полностью приняла его тезис, правда, перефразировала по-своему: «Помоги себе сам!» А случилось это, когда я развелась с мужем.

У нас было немало друзей, с которыми, так сказать, мы дружили домами. После развода, поскольку иных друзей у меня не было, я стала навещать их одна.

Признаться, не люблю часто бывать в гостях, а тут меня потянуло «на люди», где я частично отключала мозги от воспоминаний о неожиданно рухнувшей семейной жизни и от холодной ярости на виновника семейной трагедии. Да и то, что в доме не было мужчины с умелыми руками, тоже сыграло свою роль – то подвинтить что-то надо, то заменить, то переставить. В общем, стала забегать к своим замужним подругам, чтобы обратиться с соответствующей какому-либо моменту просьбой к их мужьям, естественно, испросив разрешения у жен.

Надо сказать, мужчины откликались на мои просьбы весьма доброжелательно, чего не скажешь о моих приятельницах. Лишь один пускался в пространные рассуждения, как он занят на работе, и у него совершенно нет времени помочь мне. Я сначала удивлялась, почему он так себя ведёт, а потом поняла: он – просто жмот. Взять с меня деньги за услуги неудобно, а бесплатно работать не хотел, к тому же, как потом выяснилось, он ещё и полный неумеха, из тех, у кого руки из мягкого места растут.

А подруженьки мои разлюбезные вдруг стали коситься на меня, перестали звать в гости, о том, чтобы я присутствовала на семейных праздничных вечеринках, теперь уже никто и речи не заводил. А если какая и забегала ко мне, то исключительно в одиночку, без мужа.

Я недолго недоумевала, почему мои замужние подруженьки столь активно выводят меня из круга своих знакомых: оказавшись разведённой особой, я стала для них опасной – вдруг возьму да закружу головы их благоверным. Может быть, они ничего подобного обо мне не думали, вероятно, даже верили в то, что не собираюсь соблазнять их мужей, однако большинство из них не заблуждались относительно своих мужчин. И могу сказать, что их подозрения были не напрасными – мужики вдруг разом заегозили передо мной, наперебой предлагая свои умелые руки и другие части своего тела. И чтобы не быть причиной семейных ссор, пришлось мне отвергнуть «умелые руки» и научиться пользоваться всеми инструментами, необходимыми в домашнем хозяйстве, ремонтировать квартиру, выключатели-штепсели и даже краны в ванной менять. Тогда-то и появился у меня девиз – «Помоги себе сам!»

Этот девиз я постаралась внушить и сыновьям. Старшенький-то, правда, не очень поддался внушению, а вот младший взялся активно мне помогать. Иной раз даже сожалела, что он такой у меня самостоятельный.

Однажды Тёмка, которому в ту пору шёл пятый год, наткнулся в инструментальном шкафчике на миниатюрный трансформатор то ли от радиоприемника, то ли ещё от чего. И заинтересовался, а почему это он к электропроводу присоединен, на конце которого – штепсель. Недолго думая, он ткнул штепсель в розетку и заорал благим матом, потому что держал трансформатор в руке, естественно, получил ожог. В другой раз мой сын-экспериментатор вырубил свет во всей квартире, причём его так тряхнуло, что, дожидаясь меня, он просидел несколько часов в полной темноте. Когда же я пришла, долго не давал мне прикасаться к выключателю, боясь, что и меня током долбанёт. Еле-еле убедила его, что я – взрослый человек, и со мной ничего не произойдет. Но как бы там ни было, а он твёрдо усвоил, что если не поможешь себе сам, то никто не поможет, кроме мамы, разумеется. Вот и бежал ко мне со своими проблемами, правда, с возрастом стал справляться с ними самостоятельно. Лет в шесть решил даже, что может путешествовать по городу без сопровождения.

В тот год моего младшенького сынка благополучно выпихнули из подготовительной группы детского сада в школу, и сделали это в середине лета, за месяц до моего отпуска. Естественно, что мальчуган оказался представлен сам себе, так как старшенький, Вадим, осваивал библиотечный мир, а я находилась на работе. Мы не знали о его путешествиях: он всегда отпрашивался у брата погулять во дворе, тот машинально разрешал, не поднимая глаз от книги. И вот наш пострел, побыв во дворе минут двадцать, заглядывал домой, чтобы брат его видел, мол, вот он – я, и убегал к ближайшей автобусной остановке, там прыгал в первый попавшийся автобус и целыми днями разъезжал по городу, пересаживаясь с маршрута на маршрут. И однажды сел не в городской автобус, а в пригородный и укатил в другой город. На своё счастье, мальчишка имел прекрасную зрительную память, а поскольку мы бывали с ним в том городе, он не пропал.

Дело развивалось следующим образом.

Пришла я с работы уже затемно – задержалась в своём учреждении. Старший сын в своей комнате преспокойно читал книгу. На вопрос, где Тёмка, он только плечами пожал и буркнул: «Во дворе был. Недавно заходил». О том, что брат заходил домой около полудня, он и не помнил. Главное – заходил, и он брата видел.

Я вышла во двор, поспрашивала ребят и выяснила, что никто моего пострела не видел с утра. Я забеспокоилась, ведь было уже десять вечера, на город спускалась темнота, а мальчишки не было дома. Обычно он, щадя мои нервы, приходил вовремя: как мы условились – в шесть вечера. В голове моей замелькали самые страшные картины, и я бросилась к телефону, стала названивать знакомым, в больницы и в милицию, но всюду получала вразумительный ответ: «Не приходил, не поступал, не задерживался…» Волосы у меня встали дыбом: сын пропал!

А ведь не пропал. Просто он долго ехал по автостраде, пока не сообразил, что едет не туда. Кондуктор даже не заподозрила, что в автобусе находится зайчишка: сидевший возле окна очень симпатичный и благоразумный мальчик не был похож на безбилетника, тем более что рядом находилась старушка и разговаривала с ним, обсуждая мелькавший за окном пейзаж. Автобус подкатил к автовокзалу, сын вышел из автобуса и… увидел, что это совсем другой автовокзал, не такой, как в родном городе.

Он остолбенел, и я представляю, с какой бешеной скоростью заметались мысли в его голове, тревожно засемафорили в глазах. Они, эти мысли, всегда буквально отражались в голубых огромных глазах сына. Смотришь, бывало, в эти к тому же ещё и лукавые глаза, и словно видишь, как перекатываются в них шарики-мысли. Заплакал он или нет, не знаю, достоверно известно лишь то, что к нему подошёл милиционер и спросил, где его родители. Видимо, осознав безнадёжность своего положения, мальчишка решил сдаться на милость блюстителя власти, потому чистосердечно признался, что приехал сюда на автобусе один, без родителей. Милиционер привёл его в отделение милиции, а в три часа ночи моего сына привезли домой.

Я к тому времени находилась чуть ли не в коме: в квартире стоял густой запах валерьянки на радость нашим двум кошкам – мои подруги примчались ко мне и отпаивали меня всевозможными лекарствами. Это были уже не прежние подруги, а такие, как и я, разведённые женщины, потерпевшие крушение своей семьи. Мы понимали друг друга с полуслова и сообща держались на плоту нашей жизни. Поэтому, узнав об исчезновении Тёмки, тут же примчались ко мне – удивительное дело: люди часто становятся добрее и отзывчивее, прикоснувшись к чужой беде.

К милиционеру я вышла с чалмой из полотенца на голове, сзади меня подпирали мои товарки, из детской комнаты выглядывал расстроенный Вадик: он тоже казнился, что не углядел за младшим братишкой.

– Ну и опытный у вас парень, – восхищённо сказал милиционер, – рассказал, где живёт, кто папа-мама, где они работают, адрес назвал полностью. Вот, принимайте, – и он передал мне с рук на руки безмятежно спящего сына.

Я крепко прижала к груди своё сокровище, отнесла в спальню. Когда я его раздевала, сын на секунду открыл глаза, пролепетал: «Мама!» – и вновь заснул. Подруги ушли домой, а я весь остаток ночи сидела рядом с ним и плакала.

Наутро Тёмка смущенно пришёл ко мне в комнату и попросил прощения, глядя в пол.

Я сурово нахмурилась и хотела отчитать его, но только тихо попросила:

– Пожалуйста, так больше не делай.

Сын обнял меня за шею и пообещал:

– Чес-слово, мамулечка, больше не буду!

Не знаю, насколько крепко держал он свое слово, по крайне мере, хотелось верить, что больше не путешествовал в одиночку. Впрочем, возможно, экскурсии по городу его перестали интересовать, потому он всегда являлся домой вовремя.

Однако наша компания разведённых и совершенно свободных женщин не могла жить без потрясений. Как-то незаметно подросли и оперились наши дети-птенцы. Вот и дочь Анны, Галка, выросла, стала красивой девушкой, и сердце матери постоянно болело, как бы чего с ней не случилось. На беду, дочь уродилась в Анну, была влюбчивой, как и она. Потому наша подруга, да и мы заодно, переживали, что девчонка влюбится в кого-нибудь так, что потеряет над собой контроль. Мы все прекрасно помнили, как она влюбилась сразу во всех «Иванушек-Интернейшен» и чуть не попала в лапы одного любителя молоденьких-красивеньких. Слава Богу, мы вовремя пресекли это безобразие и навсегда отучили ловеласа-перестарка бегать за девчонками, а её – от наразборчивости в любви. Правда, метод мы избрали довольно жестокий – выпороли обоих в самом прямом смысле, но ведь нам был важен положительный результат, и мы его добились.

И вот наступил момент, когда Галка стала почти взрослой, то есть окончила одиннадцатый класс и получила, естественно, аттестат о среднем образовании. В знак своего, так сказать, совершеннолетия, она категорически запретила матери идти на выпускной вечер, который их класс решил отметить в ресторане. Анна вздохнула, выделила из своего скромного бюджета нужную сумму, скрепя сердце отпустила дочь праздновать, однако ведь и она жаждала отметить такое великое событие и кликнула нас на девишник.

Время близилось к полуночи, мы уже давным-давно распили бутылку вина, съели все закуски, просмотрели все телепередачи, а Галки не было.

Светочка, самая тощенькая, кстати, бездетная женщина, уехала, а я осталась, потому что мы с Анной жили почти рядом – на одной улице. Да и тема неисчерпаемая – дети – нас сближала.

Анна, женщина дородная, исходила потом от неизвестности, где сейчас находится её ненаглядная девочка. Наконец она, вся в нервах, часа в два ночи полезла в ванну, сказав, что так скорее успокоится, а я продолжала сидеть перед осточертевшим телевизором – при всей своей любви к подругам, я не любила долго находиться в гостях. Мне уже к исходу второго часа становилось скучно, тем более что трезвела быстро. Впрочем, я никогда не пила крепкие спиртные напитки, и не мудрено, что голова у меня светлела буквально через час.

Анна плескалась в ванной, даже что-то пела: у неё из нашей компании – самый сильный и звонкий голос. И тут раздался звонок. Я поспешно открыла дверь и увидела на пороге Галку, а двое пареньков, которые привели её, тут же стремглав убежали.

Я охнула: Галка была так пьяна, что удивительно, как она добралась до дому. Зато в глазах плескался противоречивый коктейль из чувств. Там была гордость, что она приобщилась к взрослому племени через выпивку, мол, и я могу, и в то же время прямо-таки через край выплескивался страх, что её могучая мамочка может за это провести известную ей экзекуцию.

– Тетя Жанна, – пролепетала девчонка и шумно вздохнула, – я накирялась как распоследняя метёлка, и пьяная, как свинья, а может, и хуже.

– Вижу, – ответила я. – Можно сказать и так.

– А где мама?

– В ванной нервы лечит.

– Ага, она всегда так делает, – согласно кивнула Галка и рухнула мне на руки – едва успела ее подхватить.

– Эй, держись, – сказала я, но тут же поняла, что сказала в пустоту – Галка крепко спала.

Я поспешно отволокла её в спальню, брякнула на постель, торопливо раздела, укрыла одеялом и поспешила на свое место перед телевизором. И вовремя, потому что Анна в этот момент вплыла в комнату и сразу забурчала, дескать, где эта несносная девчонка.

– Да пришла уже, – вступилась я за Галку, – легла сразу спать.

– И даже не поужинала? – удивилась Анна.

– Господи, какой ужин, если человек из ресторана пришёл? – засмеялась я. – Вот устала она – это правда, да и как не устать, если, наверное, весь город обошли пешком, сама ведь помнишь, как куролесили в выпускной вечер.

Но это – мы, а вот какую головомойку Анна устроит утром своей доченьке, мне даже думать было страшно, однако девчонку было жаль, и я предложила:

– Ань, давай у тебя переночую, а то домой неохота идти – парни разъехались.

– Ночуй, – равнодушно откликнулась подруга и раскинула для меня раскладушку в своей комнате.

Утром я проснулась первая: Анна свои нервы успокаивала ещё и богатырским сном, так что я совершенно не боялась, что проснётся раньше меня. Услышав какое-то шабарканье в кухне, я пошла туда. Там бродила, словно лунатик, Галка.

– Ты чего? Спала бы ещё, мать тоже спит, на работу ведь не надо, – посоветовала я.

Она глянула на меня потухшими бесцветными страдальческими глазами и пожаловалась:

– Тетя Жанна, голова у меня просто раскалывается.

– Конечно, а как может быть иначе, если ты приползла вчера на бровях, – съехидничала, однако надо девчонку выручать: мать, увидев зелёную опухшую рожицу, влепит ей по мягкому месту от всей своей широкой души, заключённой в обширное тело. – Чем это ты вчера накачалась?

– Ой, и вспоминать не хочется, – печально промолвила Галка, – сначала шампанское, потом вино какое-то, потом ребята водку купили, мало им, понимаешь, показалось! – она возмущенно распахнула глаза, словно это не она приплелась домой пьяная в сопровождении одноклассников.

– А ты… – осторожно задала ей новый, очень важный, вопрос: – кроме выпивки никак больше не приобщилась к взрослой жизни? – и, затаив дыхание, посмотрела ей в глаза.

– Тётя Жанна! – возмутилась девчонка. – Я похожа на дуру?

– Нет, не похожа, – облегчённо вздохнула я, однако и покритиковала, – но завихрений в твоей голове больше, чем умных мыслей, – затем посоветовала: – Иди-ка умойся, а потом лечиться будем.

Я поставила на газ чайник, налила тёплую воду в пол-литровую банку и заставила Галку выпить её до дна. Потом прогнала в туалет, велев: «Пальцы в рот, и никаких капризов!» Впрочем, подталкивать не пришлось – Галка помчалась в туалет вприпрыжку, зажимая рот, и вернулась на кухню, шатаясь.

– Ой, как мне дурно, ну и мандыгар, – пробормотала она, рухнув на табурет. – Ой, как мама увидит меня такой, у-у! – она позеленела ещё больше.

Я осмыслила новое сленговое словечко «мандыгар» и пришла к выводу, что если его перевести с молодежного на нормальный русский литературный язык, то это, наверное, значит обычное похмелье. А то, что Галка страдала жесточайшим похмельем, не было ни секунды сомнений.

– Ладно, как говорят хохлы, перемаем и это лихо, – утешила я девчонку и подала ей чашку кофе.

Та хлебнула и чуть не выплюнула питье.

– Что это за гадость? – возмущенно отставила она чашку в сторону.

– Гадость ты вчера пила, – внушительно сказала я, – а это – лекарство. Кофе с солью. Пей, не отравишься! Зато похмелье снимет как рукой. Есть хочешь?

Девчонка мученически глянула на меня и отрицательно затрясла головой:

– Не-а… Не лезет ничего.

– Ну и не надо, ты выпей кофе и ступай спать. Проспишься, и всё будет хорошо.

Проводив новоявленную пьянчужку в постель, я тоже выпила кофе с булочкой, правда, настоящий, не солёную гадость – в этом я была солидарна с девочкой. Потом вновь улеглась на раскладушку, решив тоже отоспаться – воскресенье как-никак.

Дома меня ждала телеграмма от Гельки.

Гелька в детстве, а ныне Ангелина Павловна – подруга «дней моих весёлых», то бишь беззаботного детства и беспокойного, прекрасного, окрашенного в розовый цвет, девичества.

Мы учились не просто в одном классе, мы все десять лет шушукались, сидя за одной партой. В начальных классах нас за это в наказание по очереди выставляли на всеобщее обозрение возле доски. Потом безуспешно пытались рассадить в разные углы кабинета: пробыв в «ссылке» пару дней, мы вновь самостийно воссоединялись к всеобщему удовольствию класса, потому что каждый урок целую неделю начинался с препираний нашего дуэта с преподавателями, на что уходила треть времени. Всё завершалось горючими слезами Гельки, и взрослые от нас отступались, впрочем, наши шептания не мешали в учёбе – мы с Гелькой были крепкими хорошистками. В старших классах уже никто из преподавателей не обращал на нас внимания: в классе шуршал постоянный всеобщий сдержанный шепоток. Мы подрастали, влюблялись, разочаровывались, обсуждали кинофильмы, друг друга и ребят из параллельного класса. Для этого нам всем было мало перемен, и обсуждение, конечно, продолжалось во время уроков.

Вместе мы после школы укатили в неведомые края из родного городка, окончили каждая свой институт, сыграли свадьбы в один день, почти одновременно разошлись, только Гелька не имела детей, а со мной остались двое мальчишек.

Выйдя вторично замуж, Ангелина уже пять лет жила в Воркуте, и я часто о том сожалела – Гелька была единственным человеком, с которым я могла обсуждать абсолютно все проблемы. Даже просто присутствие рядом рассудительной Ангелины успокаивало меня, и мысли мои, как правило, двигались в нужном направлении. И вот Ангелина, моя умница Гелька, приезжает!

Я глянула на часы: до прилёта подруги осталось всего два часа, и хорошо, если успею в аэропорт к моменту приземления самолета, потому вылетела стрелой на улицу.

Накрапывал мелкий нудный дождь, а я безуспешно «голосовала», стоя на перекрёстке, ёжась от сырости и проклиная себя за то, что впопыхах не прихватила зонтик. Впрочем, голосовать-то было некому: ни автобуса, ни маршрутки, ни обычного такси, словно весь транспорт провалился сквозь асфальт.

Лишь неподалеку застыла «Нива», чуть поодаль от неё переминались с ноги на ногу две весьма красноречивого вида девахи, из тех, кого в нашем городе звали «цветами на обочине». Они хмуро посматривали на меня и о чём-то совещались.

Я уже впадала в панику, решая, вернуться домой – Ангелина и сама могла найти дорогу, – или же всё-таки попытаться добраться до аэропорта. Но мне так хотелось обнять дорогую подругу, как говорится, у трапа самолета, что я упорно мокла под дождём, ожидая какого-то чуда. И чудо «возникло» в образе жвачного, стриженого под «ноль», охломона. Он размеренно двигал челюстями и потому говорил невнятно:

– Ны ты…кты ты? Чво нады тут? Здысь мао мысто! Вали ытсуда!

Я сначала не поняла, о чём мычит лысый качок, да вскоре сообразила, что парень – сутенёр, и ему очень не нравится, что я – типа конкурентка его «девочкам».

Сначала я опешила от сознания, за кого меня принимают, а потом фыркнула возмущённо:

– Отстань, парень, мне такси нужно!

Не знаю, чем бы закончилась начинающаяся перепалка, потому что охломон выплюнул жвачку и раскрыл рот, но тут рядом со мной притормозила белая «Волга». Оттуда выглянуло лицо весьма пожилого мужчины с седыми франтоватыми усиками под резко вырезанным «орлиным» носом.

– Чего ждём? – осведомился он.

– Проезжай мимо, – огрызнулась я. Мало того, что у меня был период «безлюбия», и я на всех мужиков смотрела зверем, так ведь меня ещё могли и поколотить как конкурентку.

Незнакомец усмехнулся:

– Садись, подвезу.

– Ага, я сяду, а ты мне по башке шандарахнешь, а потом где-нибудь в лесопосадке выкинешь, – вспомнила я один из своих самых страшных детективов, да и почём мне знать, не связан ли он с «цветами на обочине» и «сорняком»-охломоном? К тому же мне не понравилось его бесцеремонное обращение на «ты»: так положительные мужчины не поступают, хотя и сама в сей момент вежливостью не блистала.

– Балбесиха, – рассмеялся водитель, – я сделаю ещё хуже – просто уеду. А ты торчи тут под дождем – неподалеку дорогу ремонтируют, и весь транспорт движется по другой улице.

Я вздохнула и села в машину, чтобы уехать хотя бы от назревающей взрывной ситуации с лопухами, репейниками и прочими сорняками.

– Слушай, а может, мне таксистом побыть? Тебя куда отвезти?

– Прошу мне не тыкать, – надоела мне его бесцеремонность, и я пригрозила. – Вылезу! – это прозвучало так нелепо, что водитель расхохотался, откинув назад голову.

Я удивленно воззрилась на него, но через секунду до меня дошло, какую нелепость сморозила, и тоже рассмеялась, отметив, что водитель не так уж и стар – его старит абсолютно седая волнистая копна волос, похожая на львиную гриву. А улыбка, наоборот, молодит лет на двадцать.

– Ну, ты и ведьма киевская! – сказал он, отсмеявшись. И деловито осведомился: – Так куда едем?

– Вообще-то мне надо в аэропорт, – осторожно сообщила я, потому что воспоминание о детективных жестокостях ещё не выветрилось из моей головы.

– Идет, – согласился незнакомец и тронул машину с места.

Мы ехали молча минут десять, и тут я сообразила, что не спросила, сколько неожиданный таксист запросит за поездку, и тут же поинтересовалась:

– А сколько вы возьмёте до аэропорта?

– Разберёмся, не разорю, не бойся! – опять рассмеялся мужчина.

И мы опять какое-то время ехали молча, пока водитель не завел разговор. Но прежде представился:

– Меня зовут Василий Иванович, можно просто Вася.

– Вася, а вам сколько лет? – ехидно осведомилась я.

– Не важно. Зовите Вася, просто Вася, – вежливо ответил он.

– Прелестно! А я – просто Мария!

– Надо же! – фыркнул «просто Вася». – Это не про вас сериал бразильский недавно шёл? Там тоже просто Мария была. Как жаль, что я – не Луис-Альберто!

И мы дружно засмеялись. А потом начали болтать обо всем, что приходило в голову. И сорок минут пролетели почти мгновенно.

Я издалека сквозь завесу дождя увидела у входа в аэровокзал долговязую фигуру Ангелины, которая, несмотря на некоторую сутулость, на мой взгляд, выглядела потрясающе элегантно. Увидев, что я вылезла из машины, Ангелина просияла:

– Жанночка моя! – и бросилась мне на шею так стремительно, что я едва удержалась на ногах и не плюхнулась обратно на сидение.

Мой неожиданный благодетель как-то странно хрюкнул, видимо, расслышал возглас Ангелины. Однако молча вылез из машины, подхватил два Гелькиных объёмистых чемодана и запихнул в багажник. Мы сели с подругой на заднее сиденье, и Гелька, моя неподражаемая Гелька, небрежно махнув рукой, велела водителю:

– Ну, поехали!

«Просто Вася» усмехнулся, и мы отправились обратно в город. Он доставил нас к дому Ангелины, помог отнести в квартиру её чемоданищи, потом обратился ко мне:

– А вас куда доставить?

– На кудыкину гору! – неизвестно почему, ответила вызывающе грубо, тем более что никуда не собиралась ехать: мы ещё в пути договорились с Ангелиной, что буду ночевать у неё.

Впрочем, я тут же устыдилась своей грубости: человек, может быть, от доброты душевной помощь мне предлагает, а я хамлю. Вероятно, «просто Вася» заметил в моих глазах проблеск этой стыдливости, широко улыбнулся, помолодев опять лет на двадцать, и сказал:

– И всё-таки ты – ведьма, – сделал паузу и добавил: – Киевская.

– Не, – серьёзно возразила Гелька. – Она – язва, – тоже сделала паузу и добавила, ухмыльнувшись: – Сибирская.

Я не обиделась на ехидное Гелькино уточнение, потому что мы с ней и впрямь родом из Сибири. А на правду разве обижаются?

Мы совершали с Гелькой ежевечерний променад вдвоём, потому что Анне, Валентине и Светочке было недосуг, и в один из вечеров оказались на троллейбусной остановке, уткнувшись носами в витрину киоска и вполголоса обсуждая достоинства импортного парфюма. Да что там уткнулись! Прилипли.

Я давно мечтала купить себе что-нибудь от «Лореаль», разве я этого не достойна? Но не решалась потратить четверть своей зарплаты на полный комплект – от губной помады и крема до шампуня и геля для волос.

Гелька почти что уговорила меня на это безумное расточительство. Сама она всегда пользовалась дешёвой отечественной косметикой, хотя последние пять лет, как вышла замуж за Стаса, могла многое себе позволить. Но как-то незаметно наша добрейшая и щедрая прежде Ангелина стала не то, чтобы полной скупердяйкой, но весьма экономной женщиной. Теперь она уже была не способна вытащить из кошелька последний «стольник» и отправиться на девишник в ресторан. Гелька теперь предпочитала даже мороженое есть на халяву. Правда, справедливости ради, надо сказать, что не старалась кутить за наш счёт, и вкладывала средства в «общее дело» наравне с нами.

И вот когда я была уже готова «тряхнуть» тощей мошной, как за спиной кто-то произнёс:

– Дэвчонки!

Мы на это не среагировали. Конечно, мы девчонки-разведёнки, так, впрочем, в своей компании и звали друг друга, однако давно уже достигли определённого возраста, когда посторонние мужчины так к нам не обращались. Потому мы продолжали спокойно пялиться в витрину, а за спиной тот же голос поинтересовался:

– Дэвчонки, а ви каким видом спорта занимаэтесь?

Мы с Гелькой не то, чтобы заинтересовались, кто кого «кадрит», но на всякий случай глянули по сторонам. Гелька – вправо, я – налево. И обнаружили, что на остановке женских особей, КРОМЕ НАС, нет. Мы оглянулись.

Сзади, горделиво приосанившись, стоял черноусый представитель какой-то кавказской национальности.

Его глаза прямо-таки пылали яркими кострами. Признаюсь, что нас с Гелькой со спины и впрямь можно принять за девчонок – фигуры позволяли. Вот он, бедолага, и обмишулился. А когда увидел, прямо скажем, не юные лица, немного прибалдел от неожиданности. Костры в его глазах покрылись пеплом. Однако кавказец был всё-таки настоящий мужик, если, сообразив, что попал впросак, не потерял надежду извлечь выгоду из общения с нами. Мы, конечно, лет десять назад, как выразился один юморист, моложе и получше качеством были. Но и сейчас мы – не коряги и выглядели вполне привлекательно. Так что ничего удивительного, что в глазах незнакомца вдруг стали вспыхивать искры. А из искры, как известно, возгорается пламя.

– Дэвчонки, хотите, я вам куплю, что ви пожилаити? Я вам чито угодно куплю!

Гелька коварно брякнула:

– Эйфелеву башню – слабо?

Кавказец стал усиленно соображать, вспоминая, что за предмет такой – Эйфелева башня. Наконец осторожно спросил:

– Эта … штука… Какой магазин продаётся?

Гелькины глаза чуть из орбит не вылезли от сдерживаемого смеха. Я же из деликатности просто отвернулась. А подруга зашептала мне в ухо:

– А давай, он тебе чехол для мобилы купит? – мы с ней как раз сегодня говорили о том, что ради безопасности здоровья свой мобильный телефон я должна носить в чехле.

– Ты чего? – застеснялась я. – Дорого же!

– Не дорого, если он готов купить Эйфелеву башню! – отрезала Гелька. – Чехол для мобилы для него всё равно, что стакан семечек купить.

Гелька, между прочим, и сама могла бы сделать мне такой подарок, но подруженька моя, как я уже говорила, прожив пять лет без всякой нужды, стала скуповатой, подтверждая пословицу – чем богаче, тем – жадней.

Кавказец, почуяв, что мы готовы уступить его настоятельным просьбам осчастливить нас, широко улыбнулся. Я отметила его прекрасные белоснежные зубы: почему это у кавказцев всегда такие великолепные зубы?

– Дэвочки, пазволите нэболшой прэзэнт! Не обыжайтэ!

Гелька подхватила меня под локоток и повлекла к близлежащему магазину. Кавказец послушно затопал следом.

В магазине мы с Гелькой, не мудрствуя лукаво, устремились к отделу, где продавались мобильные телефоны разных фирм и, естественно, чехлы к ним. Но вот незадача – отдел не работал. Белокурая продавщица с губками бантиком, похожая на куклу Барби, с улыбкой оповестила нас, что отдел закрыт на переучёт. Мы хихикнули: хотели «раскошелить» мужика на триста «рэ», да вот Бог тому воспротивился. Я сказала:

– Извини, дорогой, твои услуги не понадобились: закрыто.

– Э, ерунда! – ответил тот. – Пайдем, купим чито-нибудь ещё!

Тут уж ответила Гелька:

– А что-нибудь ещё мы и сами купим.

Кавказец неизвестной национальности с минуту «переваривал» услышанное, а потом изрёк, причём на чистейшем русском языке:

– Ну, вы, бабы, и биксы!

Мы с Гелькой прекрасно знали перевод этого жаргонного словечка, поэтому поспешили к выходу, чтобы в дурной голове кавказца не возникли более дурные мысли, вскочили в первую подкатившую маршрутку и умчались в неизвестном для него, кстати, и для нас, направлении.

Мы высадились у кафе, где когда-то играл в ансамбле предпоследний герой моего сердца и воображения. Предпоследний, потому что я до сих пор лелеяла мечту встретить своего последнего героя, который прибыл бы ко мне под алыми парусами.

Мы выбрали столик в глубине зала и, заказав пару бокалов сухого вина, салат, мороженое и кофе, в полной тишине (ВРЕМЯ БЫЛО ещё абсолютно детское, и ансамбль не играл) часа два предавались воспоминаниям о событиях пятилетней давности, когда я вовлекла своих подруг в авантюрное приключение, едва не стоившее мне жизни, если бы не подоспел Стас. Впрочем, был в той истории и положительный момент, потому что Гелька влюбилась в Стаса, а он – в неё, и Гелька теперь живет в Воркуте в прекрасном коттедже, который выстроил Стас после женитьбы. Однако Гелька время от времени появлялась в нашем городе, потому что бизнес её разлюбезного Стаса был связан с частыми поездками за рубеж. И по пути туда он «забрасывал» к нам Гельку. Почему он так поступал, мы, подруги, не знали, может быть, боялся, что Ангелина изменит ему. Но мы прекрасно понимали, что Гелька никогда так не поступит: у неё оказалось огромное, любящее Стаса, и только его, сердце. Во взгляде Гельки на него сквозила бесконечная нежность, она называла его не иначе как… «моя Кувалдочка». Да уж, кулаки у Стаса были, в самом деле, подобны кувалдам – я видела их в работе. А что касается Стаса, то он часто нам говорил: «Я от Ангелиночки без ума», – удивительно, как он вообще ума не лишился от избытка чувств, без всяких там метафор. А что касается моего «приключения», то оно умотало в Японию: мой Скорпион был прекрасным аранжировщиком, а в музыке главное – мелодия, а не речь, так что проживает он в Японии тоже не в бедности.

Расстались мы с Ангелиной поближе к полуночи, и пока стояли напротив кафе в ожидании попутных маршруток, возле нас не раз притормаживали лихие ребятки, охочие до «цветов на обочине», которые дежурили ежедневно вечерами на улице. В конце концов, пришлось остановить такси, и мы доехали сначала до моего дома, а потом таксист повёз Ангелину к её дому.