Текст книги "Живой замок. Через тернии"

Автор книги: Евгений Живенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Стены его поначалу то и дело возникали в разных частях света, но они были видимы, что позволяло нанести по ним удар. Этому и посвятили себя светлые боги, но не преуспели. Каждый из них в разное время врывался в чертоги темной цитадели Олеандра и пытался покончить как с хозяином, так и с его творением. Но безуспешно, ни один из них не вернулся. А замок тем временем креп и продолжает делать это до сих пор. Олеандр больше никогда не покидал его, и многие считают, что он уже давно умер, и дух его истлел в его же гнилью пропитанном каземате. Однако были и те, кто до конца жизни верил, что настанет день, когда он вновь ступит на мирные земли и принесет за собой мрак и смерть. И боялись этого больше, чем чего-либо другого, ведь не осталось ни одного из тех, кто мог бы дать ему отпор – светлые боги мертвы. Они думали и терзали себя страхами, что на самом деле он лишь израненный отсиживается в своей обители, вновь накапливая силы, для того чтобы вернуться и нанести устрашающей мощи удар.

С этой мыслью рождались и умирали целые поколения, но прошло более восьми сотен лет, а из замка так никто и не вышел. Живой, он остался самым известным и самым последним божественным творением. Доказательством того, что некогда они действительно существовали, эти шестнадцать идолов, и вершили свою власть. Замок же обрек тысячи людей на смерть и десятки тысяч на страдание. Отвратная память о темной власти и вечный бич человечества, с которым нет никакой возможности совладать. Его изощренность растет, как и его аппетит. И эта жестокая надменность – постаменты, которые начали возникать четыре столетия тому назад, на которых высекаются имена тех, кого он смог поглотить, заманить в свои владения… Последние двенадцать лет он молчал, и у людей появилась надежда. Но, кажется, мы вновь ее лишились. Он все так же здесь, и он все так же силен, а мы все так же не знаем, как ему противостоять…

Голос Торлага ближе к концу его повествования ослабевал все больше. Последние произнесенные им слова были не громче, чем шепот, но их услышали все.

Прошло много времени, прежде чем жители селения разошлись и оставили его наедине с самим собой. Он надолго ушел в себя после своих слов, сохраняя молчание и лишь изредка беззвучно шевеля старыми, обветренными губами, безотрывно смотря при этом на черный камень, что не так давно прорезал утоптанную землю в центре площади.

– Теперь даже здесь, – наконец тихо произнес он, ни к кому не обращаясь. – В самом отдаленном уголке королевства. Больше нет надежды и нет места, где можно было бы, не боясь, состариться. Больше нет…

Он посмотрел на свои руки и увидел зажатой в одной из них фигурку лучника. Весь день прошел, и даже солнце зашло, но только сейчас он очнулся. Вернулся из глубин своего подсознания, когда закончил работу над тем, за что взялся еще в беспамятстве. Напоследок взглянув на темную глыбу, он провел ножом по шее деревянной фигурки и выронил ее из рук. Чувствуя, как трясутся пальцы и в глазах собираются слезы, он поспешил уйти в дом. Эта безветренная лунная ночь обещала быть долгой для всех жителей селения.

Глава 5
В свете горы

Мелисар ощупал пол под собой. Это были уже не широкие плиты, как в зале. Теперь, насколько он мог разобрать в кромешной темноте, это были некие округлые камни, настолько хорошо отшлифованные, что казалось, их специально собирали со дна реки, под самим водопадом. Он представил себе, как огромные потоки воды разбиваются о них, пенятся и рассыпаются мириадами мелких капель.

Жажда. Мелисар провел рукой по лицу. Как же давно он не пил. Непроглядная темнота окружала его со всех сторон, а он так и продолжал сидеть, опершись спиной о стену у проема, который закрылся то ли несколько дней назад, то ли всего мгновением ранее. Как только плита погрузила все во мрак, звуки из зала перестали проникать в коридор, приведя в него мертвую тишину.

Все произошедшее теперь медленно начинало въедаться в голову Мелисару. Солнечный свет из проема, в то время как свои права уже вовсю заявила ночь. Мощный ветер, снег и трое огромных верзил в мехах убитых ими животных. Это все наводило на мысль о том, что проход, через который эти северяне попали в замок, открылся на вершине неизвестной заснеженной горы. Это объясняет беспрерывные пронизывающие тело морозные потоки ветра и одежду этих громил, но всадник… Как там мог оказаться всадник? Конь бы завяз в сугробах и не выдержал бы долго на таком холоде. Да и сам наездник, закованный в латы, очень скоро бы окоченел и наверняка расстался бы с жизнью еще раньше своего скакуна. Однако он влетел в зал именно через этот проем. После же смерть Ателарда.

Да, они были знакомы всего несколько часов, но Мелисару и этого хватило, чтобы узреть в старом, потрепанном годами долгой службы стражнике неподдельную доброту и отзывчивость.

Дальше полный хаос – оживающие статуи медведей, плиты, открывающиеся и закрывающиеся. Замок играет ими, для него они просто живые игрушки из плоти и костей, с которыми можно поразвлечься, жизнь которых ровным счетом ничего не стоит. Ведь забрать ее здесь можно в любой момент, и игрушка не сможет воспрепятствовать.

Лишь подсев к костру, Мелисар понял, где находится. Тогда им овладел страх, но при этом глубоко внутри, будто воздушный змей, борющийся высоко в небе с потоками ветра, тлела надежда. Теперь же, когда все зло почерневших каменных стен вырвалось наружу, слепой страх отступил, исчезла боязнь неопределенности. Но именно она и давала надежду, была веревкой, за которую держался змей. Теперь же веревка лопнула, змей кувыркаясь в мощных порывах ветра, медленно отдаляясь, растворился в серости неба. Надежда исчезла.

Мелисар почувствовал острое покалывание и вынырнул из раздумий. Ласка оживилась и принялась перебирать своими цепкими лапками, сбегая по его руке. Парень ловко перехватил ее, когда она уже готовилась спрыгнуть с него. Он никогда еще не был так рад ощущению колкой шерстки зверька, его теплу. Все становится намного проще и легче, когда ты вдруг понимаешь, что не одинок. Но несмотря ни на что, зверек продолжал куда-то рваться, он взбудораженно извивался в ладони и если не царапался, то уже был близок к этому.

– Да что с тобой? – удивленно произнес Мелисар, разжимая пальцы.

Ласка юрко скользнула в темноту, и кромешный мрак охотно ее поглотил. Поднявшись на ноги, Мелисар сразу вновь опустился на плиты. Он желал пойти следом, но в темноте мог случайно наступить на нее, поэтому не стал этого делать.

Между тем жажда все больше продолжала его угнетать. Неожиданно он почувствовал, как со стены на его спину стекает что-то холодное. «Вода», – промелькнуло у него в голове. Мелисар сразу развернулся и с трудом подавил желание начать облизывать камни. Необъяснимое внутреннее чувство, будто предостерегающее его, заставило коснуться стекающего потока рукой и лишь после попробовать на вкус, облизав пальцы. Это, несомненно, была холодная жидкость, но не вода. Во рту отдало металлическим привкусом. Кровь.

Он отстранился от стены. Попятился, и где-то неподалеку сразу послышалось до боли знакомое потрескивание разгорающихся поленьев. Обернувшись, Мелисар увидел грубо отделанный камин, вырубленный в боковой стене длинного коридора. Да, это был именно коридор, хоть огонь еще и был мал, вглядываясь, можно было различить во тьме узкий проход, заканчивающийся тупиком. Парень кинулся к нему, пересек всю комнату и застыл перед сплошной плитой. Он бегло ощупал ее, не имея ни малейшего понятия о том, что ищет. Пальцы скользили от угла к углу, но ничего не нашарили. Отступив от плиты на шаг, Мелисар с силой навалился на нее. Он давил что есть мочи, пока на лбу не выступил холодный пот и ноги не начали скользить в обратном направлении. Плита не поддалась, даже не скрипнула, не сдвинулась ни на волосок. Обессилено он отступил от нее.

За спиной послышался еле различимый скрежет. Языки пламени, облизывая поленья уже со всех сторон, давали достаточно света, чтобы можно было заметить ласку. Ее шерстка переливалась при каждом движении, а стоять на одном месте она и не думала. Зверек безустанно наскакивал на стену, высоко подпрыгивая, словно стремясь достичь чего-то, но безуспешно, съезжал вниз, лишь царапая камни острыми коготками. Мелисар приблизился и увидел, как по стене, как и на том месте, где сидел он, стекает при неярком свете темно-бордовая жидкость. В том, что это была кровь, сомневаться не приходилось. К тому же ни на что другое ласка не обратила бы внимания.

Возбужденный зверек, испытывающий постоянный голод, идя на поводу своих инстинктов, продолжал подпрыгивать, заведомо зная, что никак не достанет. В глубине себя Мелисар ощутил нечто подобное, некое желание, наконец, восполнить жажду, но оно смешивалось с отвращением, и поэтому он перехватил ласку и зажал ее в руках. Зверек извивался что есть мочи, но ни кусать, ни царапать не осмеливался.

С застывшим на лице удивлением и решительностью парень попытался найти то место, откуда вытекает кровь, и обнаружил под самим потолком небольшое круглое отверстие. Левее он заметил еще одно, и еще одно, и еще…

Вся стена была вдоль усеяна ими, и из каждого стекала темно-бордовая жидкость. Он десятки раз видел, как забивают и разделывают животных, и только поэтому от увиденного его не вывернуло наизнанку. Но несмотря на это, живот сжало и все внутри свело, будто его внутренности вынул и скомкал в своей огромной ручище отвратительный великан. Мелисар оглянулся и увидел, что на другой стене происходит то же самое, с единственным отличием в виде камина. На нем стекающий поток обрывался, и кровь, собираясь, капала на пол. Только сейчас парень заметил, что под стенами проходят небольшие желоба. Оценив их взглядом, он заметил, что они, словно паутина, переплетают весь пол в комнате и сходятся в одном месте – в большой каменной чаше, вырезанной в центральной плите обители. Расставив ноги чуть шире, чтобы кровь не коснулась сапог, Мелисар еле сдерживал дрожь, которая была близка к тому, чтобы овладеть всем его телом.

Темная густая жидкость, медленно протекая по желобам, начала стекать в чашу. Он продолжал безотрывно следить за ней, хоть и чувствовал отвращение. Чем больше она наполнялась, тем сильнее в нем разгоралась жажда. Если бы сейчас ему предложили корону, он бы выбрал воду, самую красивую девушку королевства – воду, несметное богатство – воду, крылья – воду. Единственное, чего он желал больше воды, это вырваться из мертвой хватки замка, но даже это сейчас отошло на второй план.

Когда чаша наполнилась до середины, по ее ободу тусклым сиянием начали одна за другой зажигаться руны, которые Мелисар постепенно складывал в слова. Наконец зажегся последний символ, и надпись воссияла ярче.

«Свободу получит лишь тот, кто трижды изопьет».

Безвыходность выбора медленно начала заполнять собой сознание Мелисара. Значит, чтобы покинуть комнату, надо сделать три глотка из чаши. Опуститься на колени и, коснувшись губами, трижды наполнить рот кровью. Мелисар отвернулся, крепко сжав зубы, его живот пронзило судорогой. Ему хватило только представить, чтобы понять – кровь выйдет из него тем же путем, что и попадет в него, стоит ему только исполнить начертанное. Между тем необъяснимая жажда, несмотря на всю боль, пронзающую его желудок, оставалась, и даже больше – продолжала нарастать с каждым мгновением. Острое осознание того, что в чаше находится кровь, начало стекленеть, само слово «кровь» словно начало тлеть и терять свое значение.

Мелисар развернулся к чаше. Вода, кровь – не все ли равно, чем восполнить жажду, столь сильно изнуряющую его организм? Надо лишь закрыть глаза, и цвет перестанет отпугивать. Просто склониться и начать пить, возможно, это лишь глупая боязнь перед неизведанным. Может, с первым глотком станет ясно, что страх был напрасным, что на самом деле пить будет приятно.

Парень опустился на колени и, когда уже готов был поставить руки по обе стороны вокруг чаши, почувствовал, что в них зажата ласка. Он долго смотрел на нее, будто просыпаясь после глубокого сна. Предыдущие мысли стали казаться чужими. Случайность вернула его к реальности, из которой увела связь с лаской. Образ чаши потерял свою сакральность. В голове, будто рыжий хвост хитрой лисы из глубокой чащи, мелькнула мысль. Не совсем правильная, во многом неприятная, но другого способа выбраться Мелисар не видел. Вместо того чтобы склониться над вырубленной в плите чашей, он поднес к ее краям ласку, не выпуская ее из рук. Она жадно втягивала воздух и прекратила вырываться, когда поняла, что сейчас произойдет. Руки, неоднократно пытавшиеся изловить ее за чрезмерное желание убивать, покрытые мелкими шрамами от ее же когтей, сейчас сами направляли ее к бордовой жидкости. Мгновение – и зверек принялся жадно упиваться кровью. Ладонями Мелисар чувствовал, как сердце зверька громко пульсирует в его маленькой грудке, а бока ходят волной при каждом его глотке.

– Два, три… – считал он шепотом. – Три… ну же! Три! Давай!

Последнее слово он прокричал, неотрывно смотря на плиту в конце комнаты, которая так и продолжала закрывать собою единственный выход из этого жертвенника.

– Пятый, шестой глоток… все, хватит, – произнес Мелисар, отрывая ласку от ее любимейшего лакомства.

В глубине души он уже корил себя за то, что так быстро смог переступить через свои принципы. Долгие годы отучать привязанного к нему зверька от лишней пищи подобного рода, ведь это лишние смерти, чтобы после своими же руками это все разрушить. Напоить ее до изнеможения…

Сзади послышался нарастающий скрежет камня. Мелисар закрыл глаза, ощущая благодарность ко всему миру, но более всего к ласке. Плита поползла вбок, и в комнату сразу же начал проникать свежий воздух. Он даже и не подозревал, насколько здесь было удушливо и затхло до этого. Вскочив на ноги, парень устремился к открывшемуся проему, желая как можно скорее покинуть этот каменный склеп, обагренный кровью. Остановившись за шаг до цели, он оглянулся напоследок.

Только самый изощренный и извращенный ум мог создать такое и заставить проходить чрез это людей, разрушая их изнутри. Пламя в камине начало постепенно затухать, и комната стала погружаться во мрак, который, будто туман, стелясь над землей, медленно вытекал из углов.

* * *

Мелисар забыл о предыдущей комнате, стоило ему лишь войти в новую обитель. Даже скрежет закрывающейся плиты, ранее будоражащий все внутри, стал ничем по сравнению с тем, что открылось его взору.

Это была уже вовсе не мрачная, затхлая и темная каменная клетка, это был огромный зал округлой формы. В центре него возвышалось подобие горы, от которой во все стороны исходили яркие серебряные лучи света. Ослепленный ими Мелисар некоторое время не мог ничего разглядеть, слыша лишь журчание воды, которое придавало залу некое умиротворение. Когда глаза наконец привыкли к яркому свечению, парень медленно начал шествовать к горе, безотрывно вглядываясь в нее. С каждым шагом она обретала все более явные очертания.

Сотворена гора была из огромных валунов, покрытых мхом, и прозрачных камней, которые ранее Мелисар никогда не видел. Они напоминали идеально чистый лед и складывались в некие заламывающиеся дорожки, которые начинались от самого пика горы и спускались книзу, ветвясь, будто истоки одной большей реки. Именно по этим камням мерно стекали потоки чистой и отдающей холодом воды. Внизу на уровне колен она стекала в некое подобие чаши, которая огибала по кругу всю гору и была окаймлена глубоко врезанными рунами. Через эти же камни и струился свет, зарождаясь где-то глубоко внутри горы. Его серебряные лучи преломлялись в гранях камней и сквозь воду озаряли зал.

Мелисар приблизился и, хотя сразу же ощутил, как лицо осыпает мириадами мельчайших капель воды, не стал пить. Подавляя жажду, он решил осмотреть всю гору, ведь она – это одно из немногих вещей, что заставляли его дышать через раз. Его взор устремился вверх и, остановившись на вершине, заставил сердце на мгновение замереть. Вода стекала вниз не из отверстия в потолке или же вырубленного в стене канала, как в жертвеннике, она монотонными толчками вырывалась из черепа огромных размеров, вернее, из его широко раскрытого рта.

Когда воды неожиданно стало еще больше и стекающие вниз потоки усилились, она мощным рывком вырвалась не только изо рта, но потекла и из глазниц. Мелисар безотрывно смотрел на пик горы, пытаясь понять, что происходит внутри него самого. Он не чувствовал отвращения, и это его пугало. Поток мыслей, сразу же ворвавшихся в голову, о том, что пропитанные жестокостью стены замка начинают влиять на него и незаметно меняют изнутри, он остановил самим образом черепа. Если бы он был меньше, походил в размерах на человеческий – это, несомненно, оттолкнуло бы его, но этот… Он был слишком велик и мог принадлежать разве что великану. Но все они давно живут лишь в детских сказках, потому и череп казался более вымыслом, рукотворным творением нездорового ума или же очередным проявлением черной магии замка.

Мелисар коснулся мха рукой, как чего-то родного, того, чего, возможно, он уже никогда не ощутит. Провел рукой по изгибу камня, пропуская мелкие зеленые волоски сквозь пальцы. Гора пронизывала собой сразу два этажа, и тот, на котором находился Мелисар, был нижним. Он увидел это, когда рассматривал вершину, но не придал этому особого значения, особенно когда заметил, что в зале нет ни единой лестницы, ведущей наверх.

Вторым этажом являлись четыре узкие площадки, они примыкали к стенам и были соединены между собой. Они могли бы сойти за балконы, выходящие внутрь королевского дворца, но таковыми их было сложно назвать. Их не украшали перила и поддерживающие балки, это были просто плиты, обрывающиеся провалом, в центре которого находилась сияющая гора. И очертания придворных красавиц, прохаживающихся там, тоже могли стать только плодом воображения, вместо них в темноте угадывались силуэты неких каменных изваяний.

Мелисар перевел руку со мха на прозрачный лед, подставив ее под поток серебрящейся от ярких лучей воды. Омывая ладонь, она леденила ее, так что холод проникал глубоко под кожу, пронизывая плоть и сковывая мышцы. Он склонился к выступу, в который стекала вода со всех потоков, и, стараясь не думать о гигантском черепе, из которого она льется, зачерпнул и отпил. Прозрачная жидкость обмораживала все изнутри, так что во рту неистово жгло, но жажда пересилила все это, и Мелисар принялся пить, не останавливаясь, зачерпывая еще и еще.

После третьей пригоршни, ощутив, как по всему телу расходятся волны прохлады, он в очередной раз понял, что начинает думать совсем иначе. То, что раньше он делал с опаской, боясь заболеть, теперь для него не имело никакого значения. Что стоит заболеть в замке, где на каждом шагу тебя поджидают ловушки, а за каждым поворотом таится смерть. Очередное привычное и свойственное ему чувство теряет свой вкус, становится пустым, обесцветившимся. Но мысль о том, что он слишком быстро с этим смирился, с участью, которая граничит с безысходностью, неожиданно одернула Мелисара. Он не знает, сколько уже здесь находится, одну ночь или, быть может, день, но и недели не должно было хватить на то, чтобы он опустил руки. Да, он еще не сдался, но остался всего лишь шаг, чтобы стать никем.

«Ты здесь, а значит, и камень уже есть… Ты первый, за твоим именем будут следить все, постарайся продержаться здесь как можно дольше. Покажи им всем, на что ты способен».

Слова Ателарда, будто пылающим знаменем пронеслись пред глазами Мелисара. Как бы это ни было горестно, но порою произнесенное возрастает в цене, когда творца слов уже нет в живых. Мелисар не знал, куда отошел Ателард, он не знал его поступков и поэтому не мог судить о последствиях. Попал ли он в новый прекрасный мир, где нет насущных забот и только наслаждение? Или же за содеянное он сейчас несет наказание, испытывает муки и неистовые боли? Может, он уже вновь здесь, парит птицей, широко разведя крылья высоко в небе. Или, быть может, неосязаемым духом скитается по земле. А кто вообще сказал, что после смерти что-то происходит, может, после только пустота и ничего больше?

На протяжении сотен лет люди силятся предугадать, что их ждет в дальнейшем. В какую сторону свернет тропа за следующим холмом жизненного пути. И всегда, выбрав и представив себе что-то одно, мы получаем совсем иное. Предполагая два пути, мы неожиданно понимаем, что в роковой час ступаем на третий. И сколько бы троп мы ни смогли обрисовать у себя в голове, мы никогда не попадем на одну из них. Да, эта новая тропа, может, она и будет похожа на ту, представленную, но и отличий будут десятки.

И сотни лет не помогли человеку понять, что если нельзя предугадать свое будущее в жизни, то как предугадать его в смерти? Мы от поколения к поколению обрисовываем то, что будет после последнего испущенного вздоха. Представляем это как поощрение или же наказание, как пустоту или возврат в другом облике, а может, как другой мир, сотни миров, даже не задумываясь над тем, что этого не предугадать. Всегда будет еще одна тропа, представить которую у нас нет возможности. И пусть десятки утверждают, что знают исход, это всего лишь самообман.

Мелисар нередко задумывался над этим. Когда солнце полностью исчезало за горизонтом и лес наполнялся мраком, подобные этой темноте мысли украдкой пробирались ему в голову. Тогда он противился им, ведь это казалось предательством. Они рушили собою всю ту веру, которую пронесли его предки через века. Но тогда словно защитным барьером для него была мысль о возвращении в селение, где все были преданы этой вере. Он не мог отказаться от нее тогда, но теперь…

Теперь толстая стена бастиона, олицетворяющего его разум, имеет брешь, и барьера более нет. Отныне любая подобная мысль с легкостью находила место в голове Мелисара. Здесь, в пределах замка, каждое суждение обретает новый смысл. Приходит понимание того, что, лишившись надежды, лишаешься и той вуали, через которую нередко смотрел на мир, отдельные вещи или поступки. Становится видимой вся правда, и она не оказывается открытием, ты знал о ней и ранее, но проще было и дальше носить пеленающую глаза вуаль, что умело сглаживала все, искажала.

Мелисар зачерпнул еще одну пригоршню. Он не знал, когда в следующий раз ему удастся почувствовать вкус воды во рту, поэтому пил, сколько мог. Когда жжение стало невыносимым и растеклось далее, проникая изо рта в горло, он прекратил. Опустив руки на края огромной чаши, он попытался отделаться от этого чувства, но, понимая, что оно не проходит, зажал замерзшей рукой рот и начал с усилием дышать, чтобы согреть себя изнутри. Жжение постепенно отступало, а заглянув в чашу, Мелисар и вовсе о нем забыл. Колебания воды, после того как его руки несколько раз погружались в нее, мерно шли на убыль. Мелкая рябь разгладилась, и даже сквозь полумрак он увидел свое лицо.

Оно показалось Мелисару более угловатым. Скулы, ранее вовсе незаметные, теперь слегка выпирали, а румянец на щеках, о котором всегда упоминала его мать, особенно заметный в то время, когда он возвращался с охоты и подсаживался к очагу, теперь сменился темными пятнами, похожими на тени. Гладкие камни, по которым струилась вода, отбрасывая блики света, искажали его лицо, он понимал это, но вместе с этим понимал и то, что нехотя начал меняться. Его зеленые глаза будто остыли, в них что-то исчезло, но он не мог сказать что именно. Только пряди темно-русых волос, как и прежде, спадали с его лица. В них ничего не изменилось, и только это говорило ему, что он здесь всего день или два, а не несколько месяцев. Не желая больше это видеть, парень отстранился от чаши. Ему нисколько не нравился этот новый он.

Сделав пару шагов назад, он остановился. Возвращаться обратно во мрак он тоже не хотел. Излучаемый горой свет, блеклый и неживой, казался ему чем-то близким. Единственным порождением замка, которое не выглядело враждебным. Не спеша он начал обходить гору по кругу. На ходу касаясь рун, вырезанных на ободе чаши. Он скользил по ним пальцами. Некоторые из них были глубоко врезаны в камень, некоторые едва ощущались, будто письмена в книге, которые пытаешься прочесть, закрыв глаза. Неожиданно на полпути он отнял руку, заметив, что последняя из череды рун, к которым он прикасался, зажглась. Ее наполняло собой совсем не белое свечение, рождаемое горой. Эти несколько угловатых черточек, объединенных в один знак, порождали в своей глубине еле заметное темно-синее сияние. Мгновение, и через несколько знаков зажглась еще одна руна, а после еще и еще. Руны, к которым прикасался Мелисар, выборочно, через одну, несколько или целый десяток, начинали излучать свет. Он обежал пройденный им полукруг, останавливаясь возле каждой, путаясь в догадках и ощущая, как сердце участило свой ритм.

Парень замер возле последнего светящегося значка. Больше ни одна из рун не зажглась, но и те, что излучали свет, не потухли. Он ожидал, что что-то произойдет, но ровным счетом ничего не изменилось. Руны не вспыхнули ярче и не сотворили чуда. По залу, как и прежде, разносилось лишь тихое журчание воды, стекающей по гладким камням, и блики преломляющегося света так же мертвенно падали на холодные плиты. Мелисар прикоснулся к горящей руне и провел по ее контуру пальцем. Ничего. Он прикоснулся к каждой из них, вновь ничего. Отступил от горы, желая осмотреть всю ее, но она осталась прежней. Ему не хотелось верить в то, что все это ничего не значит.

Что-то отрешенным, еле слышным голосом у него в голове сравнивало эти его очередные пустые надежды с теми глупостями, в которые он верил в детстве, в которые верят все дети. Что пора повзрослеть и отказаться от них. Светящиеся руны – это не больше, чем святящиеся руны. Глупо ждать от них чудес. Проще отойти во мрак и попытаться отдохнуть. Лечь на плиты и, разглядывая гору и письмена, погрузиться в сон, ведь он так давно не спал… Но ритм сердца не уменьшался. Мелисар, как прежде, продолжал стоять у горы, пытаясь понять, что делать. Мысли об отдыхе и бессмысленности надежд он отмахнул от себя резким движением головы. В месте, которое и так лишено понимания, тяжело искать какой-либо смысл. Следует действовать.

Поэтому недолго думая он кинулся к другой стороне горы, к рунам, которых еще не касался. Возможно, в них кроется ключ к разгадке, еще несколько святящихся значков – и он узнает ответ. Однако сделав несколько быстрых, решительных шагов, он остановился. Боковым зрением парень заметил, что в чаше, в этом желобе, который обходит по кругу всю гору, что-то есть. Что-то, чего не было ранее. Развернувшись, Мелисар подошел ближе. Острый глаз охотника не подвел его, погруженные в ледяную воду и почти касающиеся ее кромки, на дне лежали фрукты. На том же месте, где он ранее зачерпывал воду. Нет, он не верил, что мог их не заметить – их сотворила магия рун.

Погрузив руку в холодную воду, он достал из нее зеленоватое яблоко, а после большую кисть винограда. Мелисар опустился на холодные плиты и, опершись спиной о гору, стряхнув с плодов капли воды, начал греть их руками. Не так уж и плохо. По крайней мере на воду и еду он совсем не рассчитывал. Думал, что придется слизывать капли влаги со стен, чтобы протянуть немного дольше, и есть сырое мясо крыс. Но виноград! Он за всю жизнь ел его всего несколько раз, когда в их селение на самом краю королевства забредали путешественники или мелкие торговцы с повозками снеди. В Стфорне же виноград не рос. Морозы, туманы и неподходящая почва были против этого.

То ли дело ягоды, разрастающиеся огромными кустами во дворах у жителей селения. Яркие точки, выглядывающие из листвы, сплошные стены которой нередко овивали изгороди. Иногда она ползла и по стенам сколоченных из бревен домов прямо на крышу. Некоторым оставалось только вырезать в ней проемы для окон, которые она, так же как и все на своем пути, нещадно заплетала. Мелисар взглянул на уже наполовину съеденную кисть винограда с благодарностью за то, что она хоть и на мгновение, но смогла отогнать весь мрак замка и дать ему окунуться в воспоминания о доме.

Наевшись, он предусмотрительно набрал еще немного яблок и сложил их в небольшую охотничью сумку, которая у него была перекинута через плечо, как и колчан со стрелами. Ранее он всегда закидывал в нее тушки подстреленных им зайцев, но теперь им овладевало предчувствие, что еще не скоро ему удастся отведать зайчатины.

Покидать зал ему не хотелось. Здесь есть еда и вода, а дальше мрак и неизвестность. Но оставаться возле горы – это не решение. Следует искать выход из этой проклятой обители. Он уже хотел шагнуть в темноту на поиски двери или какого-либо иного прохода в следующий зал, как в голову резко взбрела диковинная мысль. Мелисар вынул одну стрелу из-за плеча и приблизился к светящимся рунам. Закатив рукав на левой руке, он судорожно сглотнул, но, понимая, насколько это важно, взялся за дело.

Отливающие синевой руны принесли ему еду. Скорее всего, они еще не раз встретятся ему на пути и, несмотря на то, будет ли путь этот длинным или кончится в ближайшее время, их лучше иметь под рукой. Причем под рукой получилось в самом прямом смысле. Из-за отсутствия какого-либо куска пергамента Мелисару пришлось острием стрелы наносить себе их на кисть левой руки. Это было мучительно и больно, но он привык к подобному. Коготки ласки уже сотни раз успели исполосовать ему все тело, поэтому боль была хоть и зудящей, но терпимой. Закаленная мелким зверьком кожа не давала Мелисару даже повода скривиться, ему лишь то и дело оставалось отирать кровь рукавом, когда он слишком глубоко вонзал острие.

Он поочередно наносил руну за руной, возможно, их последовательность тоже важна, вряд ли в следующем зале будет вновь такая же гора. Но представлять себе все то, что именно поджидает его в дальнейшем, Мелисар не решался. Он всего лишь желал быть готовым по возможности ко всему. Сам того не замечая, он выбрал совет Ателарда, а не Марлона, выбрал непокорство, а не смирение, взялся за боевое знамя, а не за белую тряпку трусости.

Послышался шум, совсем не похожий на звук стекающий воды. Мелисар отнял наконечник стрелы от кожи, насторожившись. Затаив дыхание, он ждал, но звук так и не повторился. Решив, что ему померещилось, он продолжил. Когда кровавые значки усеяли руку от ее изгиба в локте и до самой ладони, Мелисар наконец закончил. Руку саднило так, что боль доходила до плеча. Ему оставалось только верить в то, что все это не зря.