Текст книги "Живой замок. Через тернии"

Автор книги: Евгений Живенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Мелисар нашел стражника глазами, узрев причину его промедления. Всадник, перелетевший своего коня, в отличие от своего скакуна, нисколько не пострадал. Теперь он схлестнулся с Ателардом. И если Марлон на иной стороне зала передвигался с мечом плавно и неспешно, то облаченный в черное наездник сражался как вихрь. Его длинный, зауженный к концу клинок сверкал, будто вспышки молнии, озаряя зал бликами от костра. Стражник уверенно орудовал копьем и пока держал всадника на расстоянии, но было видно, что тот его превосходит во всем, но более всего на руку ему играет возраст. Держать такой темп Ателарду постепенно становилось все сложнее, он начинал хрипло дышать и ошибаться в движениях.

Мелисар достал еще одну стрелу. Это следует прекратить, иначе исход для них будет ужасающим. Но попасть в быстро движущегося противника, особенно когда Ателард то и дело закрывал его спиной, было непросто. Парень медлил, выжидая удачный момент, но он никак не наступал. Краем глаза он видел, как ласка добралась до лица того верзилы, что намеревался с ним разделаться, и теперь под его будоражащие крики вонзала свои острые коготки в омерзительную щетину, вырывая ее клочками.

Не в силах больше ждать и наблюдать за тем, как любой последующий удар всадника может стать решающим в их с Ателардом схватке, Мелисар развернулся и выстрелил в совсем другую сторону. Пальцы отозвались болью, настолько он натянул лук и столько вложил силы в этот выстрел. Стрела прошила воздух и глубоко вонзилась в шею одному из северян, теснящих Марлона. Мгновение – и он завалился на одно колено. Да, наконец-то! Острие достигло цели, пронзив все слои плотного меха. Громила схватился рукой за древко, но не смог его вырвать, силы начали покидать его, он судорожно стал глотать ртом воздух.

Но Марлон лишил его этой возможности, снеся ему голову.

Тело еще не успело полностью завалиться на холодные плиты, а наемник уже что есть силы накинулся на последнего из северян. Наконец их шансы уравнялись, и он может доказать свое истинное умение, напоить свой клинок до отказа. Мелисар заметил на предплечье врага длинный кровоточащий порез, но, кажется, он нисколько не мешал ему наступать и орудовать мечом, подобно разъяренному льву, загоняющему свою добычу.

Неожиданный толчок – и Мелисар, потеряв равновесие, с болью ударился головой о каменную плиту, на которой ранее уверенно стоял ногами. Перед глазами все поплыло, и разобрать, что и в какой стороне, было сложно. Парень попытался приподняться на локтях, но сразу почувствовал сопротивление. На него навалилась груда тряпья, от которой исходил отвратительный смрад. Холодные пальцы с отросшими кривыми ногтями обхватили его шею. Прошло несколько мгновений, прежде чем Мелисар наконец осознал, что эта груда тряпья – каннибал, которого Ателард и Марлон милостиво пощадили. Теперь же он мертвой хваткой душил парня.

Мелисар попытался ударить его, но даже не понял, сумел ли. Воздух заканчивался, а вдохнуть не позволяли пальцы противника. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу и как жилы на шее выпирают, неистово пульсируя. Руки начали хаотично молотить воздух, а из широко раскрытого рта вылетали лишь тяжелые, надрывные хрипы.

Внезапно по всему залу разнесся звук, похожий на то, с каким треском ломаются деревья в грозу, но не такой продолжительный, более резкий, еще более громкий. Руки каннибала разжались, и Мелисар жадно начал глотать воздух. Постепенно куча тряпья сползла с него, и он даже не знал, кого или что благодарить за это. Повернув голову набок, Мелисар увидел источник столь громкого шума. Застывшие изваяния медведей пришли в движение, камень на них рассыпался мелкой крошкой, высвобождая огромных животных. Еще секунда – и первый из пары грузно ступил из ниши на плиты своей когтистой лапой. Зал огласил его звериный рев, а его братец с противоположной стороны поспешил ответить ему тем же.

Марлон был прав – они ожили. Не в силах встать, Мелисар перекатился на бок, чтобы видеть все происходящее. Стоило медведям ворваться в зал, как все замерли, затаив дыхание. Громкое ржание завалившейся на бок лошади разлетелось обителью. Она панически пыталась взвестись, но сломанная нога не позволяла, остальные, хоть и целые, лишь разъезжались на коварно скользких каменных плитах. Лошадь чувствовала угрозу и не оставляла попыток до последнего, пока мощные челюсти не сомкнулись у нее на шее. Ржание сменилось отвратительным булькающим клокотанием.

Мелисар отвел глаза и зажал рот рукой, в желудке все перевернулось, увиденное было нелегко перенести. Между тем второй зверь выбрал себе иную жертву. Хотя тряпье каннибала, от которого исходили просто ядовитые ароматы, могло отогнать от себя любое животное, даже самое голодное и озлобленное, на медведя оно нисколько не произвело впечатления. В несколько могучих прыжков зверь достиг цели, и на весь зал разлетелся человеческий крик.

«Быть съеденным – самая заслуженная смерть для каннибала», – мелькнуло в голове у Мелисара. Он ощупал шею, на которой остались глубокие царапины после недавней попытки его убить.

И пока медведи были заняты иным, обе неистовые схватки продолжились. Марлон вновь принялся осаждать громилу в мехах, чьи руки неустанно орудовали секирой себе во спасение. В свою очередь, второй из выживших северян, наконец, отделался от ласки, отшвырнув ее своими израненными руками в дальний угол. Мелисар почувствовал ее боль, когда она с силой ударилась о холодную плиту. Верзила же явно вознамерился отомстить и уже кое-как поднялся на ноги, шаря рукой по полу в поисках своего топора. Кровь из глубоких царапин заливала ему лицо, но гнев, затмивший разум, заставлял его не обращать внимания на такие мелочи.

Парень и сам поспешил подняться, хоть голова и сильно кружилась при этом, он не собирался спокойно лежать и наблюдать, как смерть подступает к нему все ближе.

Затихающий стон разлетелся по залу. Он был слабо различим на фоне рыка двух медведей, но Мелисар его услышал. Сердце отозвалось болью, острым уколом, будто кто-то загнал невидимое острие меж его ребер. Ателард пал. Узкий клинок всадника выскользнул у него из груди, и он, опершись на копье, завалился на колени. Наконец Мелисару удалось рассмотреть его противника. Волосы были черными, будучи подобными самому густому мраку. Руки, грудь и голени закованы в сплошные листы металла, на которых растянуто отражались языки пламени костра, близ которого он возвышался. Лицо не искажали гнев или радость победы, оно было холодным, сдержанным. Сорвав плащ с плеч Ателарда, он протер им свой окровавленный меч и небрежно кинул измазанную накидку на пол.

Мелисар впервые поддался эмоциям, которые мощным потоком захлестнули его. Он захотел выпустить сотни стрел в убийцу стражника, и чтобы каждая последующая причиняла ему боль в десятки раз сильнее предыдущей. Он вскинул лук и достал из колчана стрелу. Северянин, подхвативший все-таки свою секиру, уже был в нескольких шагах от Мелисара и готовился к расплате. Но это почему-то стало безразлично парню, главное – всадник. Главное – пронзить его, отомстить за Ателарда. Главное – это. Он уже прицелился, когда возле пронесся ураган из шерсти. Темно-коричневая гора на мгновение затмила перед ним все, рука Мелисара дрогнула, и когда все вновь стало видно, стрела, слетев с лука, ушла немного вбок, скользнув возле плеча всадника. Он заметил это и, окинув взглядом Мелисара, безразлично отвернулся.

Горой из шерсти и мышц оказался один из медведей. Он послужил тому, что каннибал разжал свои мертвенно холодные пальцы с шеи парня, теперь же спас и во второй раз. Разъяренный зверь накинулся на северянина, разрывая его меха своими могучими когтистыми лапами. Мелисар на мгновение даже подумал, что, возможно, зверь на его стороне, но сразу же откинул эту бредовую мысль, понимая, что его просто привлек запах крови.

Тем временем второй зверь напал сразу на двоих. Он вмешался в схватку Марлона и громилы-противника, и теперь они оба пытались запутать зверя, кружа вокруг него. Им пока успешно удавалось уклоняться от его когтей, но ранить его самим все никак не получалось.

Далеко не впервые за эту длинную ночь или же день – понять это было уже сложно – зал вновь огласил скрежет. Мелисар уже боялся смотреть на то, что замок уготовил им на это раз. Однако это вновь были плиты. Сразу в трех местах они отодвигались набок в разных концах зала. Парень был уверен, что из них выскользнет что-то ужасное, но внезапно понял, что, возможно, это их спасение. Скользнув в один из медленно появляющихся проемов, можно спастись от разгневанных медведей.

Неожиданно тот зверь, которого Марлон и северянин так усердно пытались одурачить, все-таки выбрал жертву. Он, грузно ступая, полностью повернулся и двинул прямо на наемника, но тут же резко взвился на задние лапы и огласил зал разрывающим внутренности воем, смешанным с рыком. Из его глазницы торчала рукоять маленького метательного ножа.

Мелисар удивлено обнаружил позади Марлона Варна. Именно вор и поразил медведя. Но где он был раньше? Все это время? Это заставило Мелисара пораженно застыть в недоумении. Между тем наемник, схватив Варна за плечо, подтолкнул его в сторону ближайшего из открывшихся проемов. Плиты так же медленно, как и вначале, уже ползли обратно. Мелисар спохватился и ринулся туда же. Цепкие коготки больно впились ему в спину. Ласка, отойдя после удара, присоединилась к нему. Теперь они вместе спешили через весь зал к неумолимо закрывающейся плите. Марлон и Варн уже скрылись за ней, и Мелисар боялся опоздать. Где-то рядом в очередной раз послышался громогласный рев или же крики, он уже не мог разобрать. Поскользнувшись, парень сбил колено, но тут же вскочил и помчался еще быстрее.

«Нет!» – мысленно простонал Мелисар, подбегая к проему. Плита уже почти достигла стены, всего пару мгновений – и она примкнет к ней. Здесь легко проскочит ласка, но ему не пройти, слишком поздно. Мелисар обессилено опустил руки на стены и, взглянув в щель, увидел, как во мраке уходящего коридора вместе с тем, как закрывается проем, медленно исчезает и весь свет, а с ним и лицо Марлона, на котором отображалось сострадание и бессилие чем-либо помочь. Плита плотно врезалась в стену. Марлон и Варн теперь недосягаемы…

Собрав всю силу воли в кулак, Мелисар кинулся к другому проему, который был еще наполовину открыт. Он не помнил, как добежал, и не помнил, как оказался в темном коридоре. Он лишь сполз по стене возле самого проема и смотрел на происходящее в зале, пока плита медленно ползла, отсекая его от всего этого ужаса, что ему пришлось пережить.

Всадник и северянин теперь вдвоем отбивались от медведя. А второй разъяренный зверь, которому морду пронзило ножом, бесновался по всему залу. Он царапал плиты и разрывал воздух своими лапами. Добравшись до статуи безрукой девушки, что так и продолжала стоять посредине зала, он обрушил ее. Крупные куски и осколки разлетались во все стороны. По полу покатилась навеки замершая в камне голова неизвестной красавицы древности. В какой-то миг Мелисару показалось, что он заметил слезы, которые выступили из ее каменных глаз. Но это был лишь миг. Плита сомкнулась, и все погрузилось во мрак.

Глава 4
Мудрость лет

Самые яркие лучи солнца всегда после рассвета. Они не отдают темно-оранжевым тоном заката, не покрывают золотым контуром листья деревьев и крыши домов. Они настолько яркие, что даже языки пламени растворяются в них, становятся блеклыми, прозрачными и только исходящий жар и потрескивание поленьев напоминают об огне.

Торлаг медленным, но уверенным движением ножа, зажатого в уже старой, морщинистой руке, высек очередную стружку. Отложив инструмент, он провел пальцами по тому месту, где только что срезал часть дерева. Шероховатая, но ровная, этого он и желал. Взяв фигурку другой рукой, он поднес ее к яркому лучу света, который пронзал крышу его пристройки через специально вырезанный проем.

Лошадь и застывшего на ней всадника окутало ярким свечением. Да, получилось хорошо. Торлаг остался доволен своими стараниями и принялся шлифовать фигурку, делая дерево гладким. Он сидел на небольшом грубо сколоченном табурете, окруженный с двух сторон столами, заваленными инструментами, древесиной и фигурками. Часть из них уже была сделана, другая только приобретала черты будущих творений, порою до того необычных, что кроме самого мастера никто не мог предугадать наперед, что из них получится. За спиной у Торлага была дверь в его собственный дом. Работать в нем он не привык, да и не хотел, поэтому сделал пристройку прямо перед входом. Лишенная стен, она позволяла ему видеть все, что происходит вокруг, и общаться с мимо проходящими жителями Стфорна.

Его дом располагался у самой площади, на углу улицы, упирающейся в нее. Здесь всегда самое оживленное место в селении, всегда солнечно и слышно множество голосов. Именно это и нравилось Торлагу больше всего – быть частью мира. Не отгораживаться от него, прячась за стенами, а любоваться каждым ярким бликом или закатным лучом, ощущать легкие касания ветра и вдыхать свежий воздух. Работать и слышать детский смех. Он знал, что года его идут на убыль и осталось не так много лет, поэтому сам для себя уже давно решил, что будет работать, пока нож не выпадет из обессилевших рук. Тогда солнце в последний раз взойдет для него, но заката он не увидит.

Мысли об этом неизменно проникали в голову Торлага, раньше не так часто, но теперь, с появлением этой огромной скалы посреди площади, каждый день, каждый час.

Огромный камень, отливающий черным. Стоило мастеру только поднять голову, оторваться от работы, как глаза сами собой упирались в него. Он заставил на несколько дней поникнуть все селение. С его появлением люди стали реже прохаживаться по площади, затих смех, и даже разговоры возле него сводились к шепоту. Каждый испытывал пред ним необъяснимый трепет и страх. Страх того, что теперь никто не защищен, каждый житель селения уязвим и все бессильны пред этим изваянием. Нет разницы, сколько в тебе силы, ума или монет в твоем кармане. Злу, заключенному в камне, все равно. Оно никогда не дремлет и, будто хитро скалящийся зверь, ждет момента, когда ты менее всего будешь ожидать атаки.

Темные раздумья Торлага прервали крики и смех детей. Только они не унывали, хотя и чувствовали, конечно, чувствовали, что что-то не так. Они еще не понимали всего случившегося, и пускать в их сияющие души всю гниль произошедшего старик не хотел, но откладывать разговор более не мог. Уже не первый день они просили его поведать им не те старые сказания, которые слышали уже десятки раз, а то, что объяснит появление камня.

Вот и сейчас, юркие и шумные, они, приблизившись к Торлагу, притихли. Медленно скользнув под крышу его пристройки, они достали из-под столов маленькие табуретки и, расставив их вокруг мастера, забрались на них, жадно впившись в старика своими пытливыми глазами. Квист, мальчуган со светлыми, собранными на затылке в хвост волосами, подперев щеки своими маленькими кулачками, приготовился безотрывно слушать. Маленький рыжеволосый Дьярви, уступив место сестренке, разместился прямо на земле. Все они дышали через раз, застыв в ожидании.

Не желая измываться над детьми, Торлаг отложил еще не до конца гладкую фигурку всадника в сторону. Он знал, что это далеко не все его слушатели, но не в его правилах было заставлять пришедших ждать. Не спеша и подбирая нужные слова, он начал:

– Давным-давно эту историю на смертном одре поведал старик. Его имя, как и все замки тех далеких столетий, рассыпалось песком и пылью, и нет больше живущих, которые бы помнили, как его звали. Бородой его можно было бы обвить все деревья Бирспава, настолько она была длинна, и настолько был он стар. Он единственный, кто видел их, единственный, кто помнил их имена и знал эту историю. Тогда мир был идеален… Обе чаши весов, в которых были заключены с одной стороны добро, а с другой – зло, непоколебимо держались на равных.

И причиной этому были боги. Шестнадцать их было заключено глубоко под землей, где, взявшись за руки, они застыли в вечном ожидании, погрузившись в полусон. Не ведая жажды и голода, они стояли в кругу десятки, сотни, тысячи лет, создавая равновесие во всем. Леса были чисты, и жили в них некие древоподобные духи. Животные были благородны, величавы и царственны, и звуки их человеку чем-то речь его напоминали. Люди же были мудры и сильны и, не зная разногласий, существовали в мире. И никто не догадывался, что причиной этому всегда был союз шестнадцати пар рук, переплетенных между собой.

Амарант, Фрагария, Корвус, Уртика, Ланисера, Номина, Энгиль, Храдверк, Олеандр, Ксенобия, Ланнус, Кадавр, Лилит, Такамус, Кера, Наарлия. Кто заставил их так застыть, никто не знает. Единоличный, властвующий даже над ними, один-единственный в своем первозданном подобии и всемогущий во всем создатель? Или же сами они пошли на это, и нет ничего выше их воли в этом мире? Остается загадкой, – Торлаг выдержал паузу, приостановившись на время, пока две маленькие светловолосые крохи, пришедшие мгновением раньше, разместятся на табуретах.

Он несколько раз кашлянул в крепко сжатый кулак – обычные сказки и истории про героев и чудищ давались ему куда легче. Однако он продолжил:

– Но как бы глубоко под землей ни находились боги, путь к ним существовал. Через мрак и ужас, страхи и самые изощренные кошмары. Через темную, узкую пещеру в горах, которую сложно было принять за врата, ступив за порог которых ты рано или поздно встретишься с богами. Этим путем и прошел некто из человеческого рода. Некий парень, если верить словам старика. Им владело незнание, и вынеся на себе все грезы пещеры, он не поник, не умер в ней, а все-таки достиг осветленного чертога, в котором с закрытыми глазами и обездвиженно стояли шестнадцать сияющих личин. Не зная, что совершает, он нарушил баланс – пробудил богов. И как только веки их поднялись и прояснился взгляд, разорвали они руки.

Мир пошатнулся и с тех пор больше не ведал идеала. Равновесие пало. Шестнадцать богов, отторгаясь друг от друга, ринулись в разные стороны. Они силою своею пробивали себе выход сквозь землю и каменную твердь горы наружу. Люди и животные в страхе бежали как можно дальше, боясь представить, какой могущественной силой обладает то, что вырвалось на свободу из недр скал…

Трое парней вместе с большим лохматым псом и парой деревянных мечей шли к поляне возле ручья, чтобы немного размяться. Но уже почти пройдя мимо пристройки Торлага, внезапно остановились и подошли ближе. Облокотившись о деревянные подпоры, держащие навес, они стали слушать.

– …Гора тем временем не просто содрогалась, она рушилась. Ее размело, будто кучу опавших осенних листьев первым зимним ветром. И как только боги вырвались из мрака, наконец встретившись с миром, она уже выглядела как долина из россыпи мелких камней, огромных глыб и редких заостренных скал. Магия пещеры, через которую ни один из богов не пошел, вырвалась наружу. Смешавшись с воздухом, она окутала всю долину от ее начала и до самого конца полумраком. Царившие в ней ужасы вырвались на волю вслед за могучими личинами богов, став единственными обитателями каменного королевства. О судьбе парня, который оказался причиной тысячелетий горя и крови, ничего не известно. Возможно, боги убили его на месте, как только он нарушил их покой. Возможно, его завалило обломками горы. В любом случае выжить он не мог.

Нашарив рукой стакан с водой, Торлаг немного испил из него. Несколько еще совсем юных девушек с венками на головах, держась за руки, подошли к его хижине. Они еще издали заметили, что очередную историю мастера по дереву слушают не только малыши, но и парни, которые из его обычных сказок уже давно выросли. Это вызвало у них интерес, и, приблизившись, они тоже начали слушать.

– Боги, получив свободу, предались ей сполна, – продолжил Торлаг. – Они постепенно чувствовали собственную власть и набирали все большую силу. Ощущая предрасположенность к чему-то одному, они развивали свои умения, изощренно переплетая их с миром людей. Попав в небольшое поселение, которое оказалось на его пути, Ланнус не спешил его покидать. Он, закатив глаза так, что остались видны лишь одни белки, погрузился в глубины своего естества. Преобразившись в сотни грязных и порочных мыслей, он разлетелся над поселением, проникая в головы каждого его жителя. Не прошло и часа, как дома горели, а люди убивали друг друга, и ничего не могло их спасти или же образумить. Ланнус стал первым, кто прибег к своим силам ради удовольствия, но далеко не последним.

Последующие несколько сотен лет остались в истории как большое кровавое пятно, в котором смешались боль, страдания и хаос. Восемь из шестнадцати богов предались злобе внутри себя и уничтожали мир людей, разрывая его на части. Идеал первозданности был очернен ими настолько, что до сих пор любая попытка его вернуть кажется невозможной. Простое представление и то дается с трудом. Кера плодила болезни, которые забирали жизни тысячей, выкашивая огромные города, тем самым пополняя армию Кадавра. Облаченный в рунические перчатки до локтей, он шествовал вслед за ней. От одного мертвого города к другому, где из могильных ям он поднимал вспять сваленные туда трупы.

Лилит погружала свои темно-зеленные волосы в горные ручьи, наполняя леденящую воду ядом. Зверье, лишь сделав мелкий глоток, падало в муках и испытывало боль до самого последнего издыхания. Длинными, заостренными ногтями она оцарапывала деревья, что тут же начинали ссыхаться, а плоды на их ветвях гнить. Один из самых изощренных – Олеандр, окутывая ложью, заставлял целые народы подниматься и идти на войну. Он стравливал самые мощные королевства между собой, перевоплощаясь то в военачальников, то в простых бунтарей с улиц, чем заводил людей. Иногда примерял корону и порою даже стоял нищим среди толпы, которая внимала речам очередного зазывающего их воителя, оценивая и наслаждаясь своими трудами со стороны. После смотрел, как десятитысячные армии уничтожают друг друга на полях и равнинах, где ранее мирно возделывали землю…

Торлаг старался вложить в каждое свое слово как можно больше чувств. Передать и остальным то, что долгие годы не покидало его головы и нередко заставляло погружаться в раздумья. После девушек он перестал следить за подходящими к его хижине людьми и считать их количество. Слушателей становилось все больше, и в плотных рядах, окружающих его открытую мастерскую с трех сторон, он замечал не только детей, но и взрослых. Самые юные из присутствующих внимали ему, затаив дыхание, боясь даже пошевелиться. Внимательно слушали и те, кто разменял третий и четвертый десяток, ведь даже они, несмотря на свой возраст, слышали эту историю не более нескольких раз за всю свою жизнь.

– Трое из восьми объятых злобой богов проявили себя намного позже. Они будто выжидали, будто возводили свои крепости мрака, цитадели ужаса. Сотню лет о них никто не слышал, и многие верили, что их не стало, хотя что-то в глубине и говорило о том, что они есть, и зло их крепнет в темноте, которую они выбрали себе за дом. Но думать о них не было ни времени, ни желания. Сполна боли и страданий приносили и пять обезумевших божеств. Все внимание измученных людей было приковано лишь к ним и к попыткам остановить их. Противостоять им, не сдаваться и если не пытаться их убить, то хотя бы не поддаваться мыслям о собственной смерти. Ведь когда все вокруг рушится, горит и гниет, когда умирают близкие, то пропадает вера, исчезают даже последние толики надежды, и кажется, что остается только поддаться и шагнуть в темноту, без сожалений и раздумий.

С опозданием другие восемь богов осознали свою склонность к свету и стремлению помогать, дарить радость и мудрость, поучать, направлять и содействовать. Они начали противостоять злу, которое на тот момент окутало уже почти весь мир. Поначалу разделенно каждый из них пытался чем-то помочь утопающим в бедах, издающим стоны людям. Амарант, заламывая пальцы рук и изгибая кисти под невозможными углами, исцелял болезни и затягивал раны на телах, обезумевших от постоянных кровавых сражений людей. Попутно внося свет в их сознания, тем самым выжигая всю грязь, которую там успел наплодить Ланнус и те дурные помыслы, что произрастали из гнилых речей Олеандра.

Храдверк выбирал из людей самых достойных, наделял их частью своих сил и таким образом строил армию, которая по мощи своей превосходила поднятых из недр земли Кадавром мертвецов. На коже избранников его оставалась отметка – три капли бледно-синего цвета. Именно столько своей крови он вливал в каждого из них. Корвус учил людей заново всему. Слушать, что им говорит ветер, о чем плещет вода и зачем день уступает ночи, после чего вновь заявляет о себе, и это тянется вечность. Он учил их мудрости, учил, не останавливаясь познавать мир. Уртика была склонна не к изучению природы, а к ее возрождению. Несмотря на свою неприязнь к людям, она заставляла их поля, засыпанные пеплом и прахом, вновь приносить урожай, а деревья в садах вновь обрастать цветом.

Но когда после стольких бед людям не помогали ни знания, ни подобие мира – приходила Фрагария. Богиня надежды. Та, которая удерживала людей за подол их одеяний, когда они уже готовы были сделать шаг во мрак, бездонный колодец смерти, откуда нет возврата. Последним из тех, кто пошел по следам разрухи и принялся их залечивать, стал Энгиль. Его сила не была познана, известно лишь то, что все свои умения он обратил на возрождение людских жилищ. Он отстраивал замки, сооружал новые и укреплял их так, что даже мощным порывом ветра в них не могло занести самые малые крохи темной магии. От их стен отскакивали стрелы и каменные глыбы, пущенные огромными военными орудиями.

Однако вскоре Энгиль пал. Из глаз людей текли слезы искреннего сострадания, но терялись они в уголках губ, растянутых в улыбках. Да, один из светлых защитников навсегда покинул мир, но его смерть показала, что боги не бессмертны. Что у людей есть шанс увидеть вновь светлые, солнечные дни, наполненные покоем и умиротворением. Бич мрака не вечное наказание, и скоро он будет остановлен. Падший Энгиль стал причиной большой войны – войны между богами. Как светлые, так и темные, они начали объединять свои силы. Земная кора дрожала от гнева и мощи их стараний одолеть друг друга.

В этот момент явилась миру последняя тройка озлобленных до самых глубин своего естества богов. Наарлия, королева призраков и духов. Она возрождала тени умерших людей и истязала живых их полупрозрачными обликами. Даже носители метки Храдверка не ведали, как совладать с ними. За духами последовали изуродованные и изувеченные твари. Животные, которые уже мало чем напоминали обычных созданий, живущих бок о бок с людьми. Они были плодом многолетних изощрений Ксенобии, которая напрочь лишила их ума и восполняла явившуюся прогалину лишь чистейшей ненавистью к роду человеческому.

Заключительный и повергающий удар нанес Такамус. Он дольше всех оставался во мраке, скрывая свои помыслы, вынашивая зло, которое по мощи стало должным соперником любому из светлых богов. Он создал несколько десятков приспешников, причем он не наделял их своими силами, как это делал Храдверк, он заставил их самих искать себе источники могущества. И они черпали его из теней, воды, огня, земли и всего, к чему их сделал склонными Такамус, Змеиный лорд, Гарм, Баггейн и множество других. Все они усилили мощь темной стороны в несколько раз. Светлые боги не могли сражаться со всеми напирающими на них тварями и созданиями мрака. Они несли потери, слабели и отступали.

По одиночке, как и всех вместе, их разбивали наголову, и это привело бы к краху, если бы не вмешались Ланисера и Номина. Две девы изначально разные, но ставшие за годы общения схожи между собой как сестры. Они сплели руки так же, как когда-то делали это в толще земли все разом, все шестнадцать, пока не потревожил их покой юный глупец. Они единственные догадались, в чем кроется истинная сила всех богов, хотя это и было так просто. Единство – не фальшивый союз, не сплоченный отряд, не поиск единомышленников. Единство – то, в котором следует пожертвовать своими желаниями, отделаться от любых целей, собственных амбиций. Они достигли его, и оно сделало их магию по мощи не сравнимой ни с какой другой доселе. И именно единство двух богинь позволило светлой стороне одержать победу.

Вихрь из золотых и серебряных потоков ветра возник в самом центре сражения двух сторон и уничтожил собой большую часть его участников. Наиболее приближенные к нему боги что темной, что светлой стороны лишились своей магии. Ее остатки вырвало из их ослабевших тел и унесло в неизвестность. Твари, порожденные мраком, выгорали, и даже пепел их не успевал коснуться земли, настолько быстро они превращались в ничто. Воины Храдверка, храбро сражавшиеся в одних рядах с богами, навеки ослепли. Сами же Ланисера и Номина растворились. Кто-то говорит, что они и были теми потоками, что пожертвовали собой ради спасения мира, и нам более не увидеть их. Другие же твердят, что Амарант слышал последние слова их о том, что лишь на время они покидают наш мир и вновь возродятся в будущем – такова цена за столь сильные чары.

Торлаг впервые за долгое время смолк. И лишь после длительной паузы полной тишины люди, стоящие вокруг, стали возвращаться к реальности, но никто даже с места не сдвинулся, зная или чувствуя, что это еще не конец.

– И так главная война за все живое и неживое в нашем мире была закончена. Большая часть темных богов была лишена своих сил и тут же на месте раздавлена теми, кто остался при силе из светлых богов. Любое милосердие было откинуто в сторону. Слишком много крови пролила и зла породила темная сторона, чтобы рассчитывать на снисхождение и помилование. Те же, кто остался из них в живых, поспешили бежать. Их выслеживали, настигали после длительной гонки и лишали всей власти, мощи, а попутно и жизни.

Лишь одному удалось ускользнуть ото всех – Олеандру. Израненный, он укрылся в одном из замков Энгиля, который необъяснимым образом не просто не стал для него заколдованной преградой, а наоборот, послужил непроницаемым укрытием. Амарант, не обладающий должным умением убивать и проливать кровь даже за свет, не смог уничтожить его и позволил ему уйти безнаказанным. Пробить защиту замка он также не сумел. Когда же он дождался прибытия остальных выживших светлых богов, было уже поздно – замок исчез. Откуда Олеандр почерпнул новые силы, никому не было известно, но он сделал это и всему миру назло создал его – Живой замок.