Текст книги "Новая Эпоха (СИ)"

Автор книги: Евгений Погонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Евгений Погонин
Новая Эпоха

– Ёлки-палки. Больно то как – вырвалось у меня, когда я выпал из окна туалета прямиком в сугроб и оказалось что это не снег, а слегка присыпанные им ящики.

Поднявшись на ноги, пошевелил плечевым суставом правой руки – вроде не сломал, но боль адская.

«Да что за день такой гадостный? Сначала бывший куратор приперся и втянул меня в какую-то мерзопакостную интригу. Потом за мной увязываются агенты, одного из которых я случайно «кончаю» в сочинской параше. Попадаю на крючок к уркам, они меня прессуют, отбирают оружие, запихивают в ящик, везут к островам. По дороге освобождают из тесного «люкса», я кое-как возвращаю свой наган с патронами, жертвуя тем, чего и так лишился. На острове «толстосумов» меня сбивает с ног девчонка, и мы кубарем скатываемся с горки. Хотел на нее наорать, но оказалось, что она и есть тот самый агент, из-за которого ко мне приходил куратор, и теперь именно ее нужно доставить незнамо куда. Усугубив свою ситуацию перед урками, я отправляю Пашу-Испанца в нокаут в туалете местного кабака, и «делаю ноги» через окно, под которым какая-то сволочь набросала ящиков».

Потирая ушибленное плечо, я принялся осматриваться, но ничего, кроме снега вокруг, который здесь сроду не чистили, я не увидел. А чего я собственно ожидал? Пальм?! Так это километров эдак на пять «тыщ» южнее, где-нибудь в Африке, а здесь Россия. В ней и до катаклизма снега хватало, а теперь-то и подавно. Однако ящики, о которые я чуть не убился, какая то падла сюда зачем то притащила.

Немного помассировав плечо, решил пробираться через снег в обход кабака, чтобы не попасть в поле зрения Пашиных подельников.

Несколько минут я только и делал, что увязал по пояс в сугробе, но, несмотря на усиливающийся ветер и снегопад, я смог добраться до тропинки для обслуживающего персонала. Посмотрел по сторонам – вроде никого не видать – быстренько отряхнулся от снега и «в темпе вальса» пошагал в сторону стоянки. Там меня должна ждать девчонка, имеющая, по моему мнению, явные суицидальные наклонности. И дело не в ее психологической устойчивости – о ней я ровным счетом ничего не знаю – а в выборе транспорта, на котором нам придется «рвать когти» от всех и вся, начиная с ГБ и кончая Искандерами. УАЗ 469 с тентованной крышей, стандартной комплектации, без каких бы то ни было доработок и адаптаций к нынешнему климату, да еще и зеленого цвета, знаете ли, не лучший выбор. Такая непродуманность может привести к гораздо худшей смерти, чем пуля в голову. Но уже поздно поворачивать назад, придется рисковать, тем более что другого выхода, кроме как искать спасения в «хоромах» Бати, я не вижу.?

КАК МЫ ВЫЖИЛИ

Все началось с того, что рядом с нашей планетой прошла огромная комета. Как впоследствии утверждали выжившие ученые, она изменила наклон планеты Земля относительно своей оси. Что, мягко говоря, привело к понижению температуры в северном полушарии, а в южном – к потеплению. Юг России по климату превратилось в Мурманск. Но там хотя бы было лето, короткое, прохладное, но все же лето, чего нельзя сказать о других регионах страны. Чем севернее, тем суровее стали условия жизни, не только для человека, но и для животных, птиц, рыб, насекомых и остальных видов живых существ.

К слову сказать, некогда рай для отдыхающих, Черноморское побережье Краснодарского края, стало одним из мест прибежища для белых медведей, песцов, тюленей и вообще, всей северной живности. Как они сюда попали, не мог сказать ни один ученый, они сами были в полном замешательстве. По их мнению, это просто невозможно. Дело не в том, что животные и морские обитатели проделали такой большой путь. А в том, что все земли, находящиеся выше пятьдесят шестой широты, – то бишь, чуть северней Москвы – стали вечной мерзлотой практически мгновенно. Так что вопрос больше состоит не в том, как они сюда попали, а в том, как они вообще смогли уцелеть. Хотя север России не стал необитаемым, там и по сей день продолжают жить люди в созданных ими убежищах. Но все по порядку.

Мировые элиты были в курсе дела задолго до катастрофы и готовились ко всем возможным последствиям от прохода кометы. Строились большие корабли и убежища в горах, на случай всемирного потопа. Для защиты от других катаклизмов возводились подземные города. Да-да, вы не ослышались, целые подземные города. Их строили основательно и денег на это не жалели. Таких убежищ построили много, почти под каждым крупным городом или каким-нибудь стратегически важным объектом. Под прикрытием Росрезерва в подземные города спускалось все, от продуктов до разнообразной техники и запчастей. Черт возьми, в них хоронили целые производства. Дошло до того, что количество запасов в убежищах достигло просто феноменальных объемов. Эти подземные города были разных форм и размеров, но самое главное, их сделали очень много и только благодаря им смогли выжить около десяти процентов людей, населявших планету Земля.

Некогда экваториальные страны, считавшиеся третьим миром, стали самыми благоприятными континентами для проживания. Песчаные земли Ближнего Востока с каждым годом все сильнее зарастали лесами и кустарниками. Пустыня Сахара обзавелась морем и из-за обилия дождей и паводков это море, из года в год, становилось все обширнее.

Мир, который мы знали, остался только в воспоминаниях тех, кто смог пережить последний день старой эпохи и первый день новой эпохи. Каждый из выживших людей помнил их по-своему, я же помню его как день смерти своих родителей.

Меня зовут Савелий Васильевич Рымов, мне было десять лет, когда я со своими родителями, Василием Сергеевичем и Марией Павловной шел декабрьским вечером на день рождения к хозяину всех окрестных земель, фермеру Георгию Александровичу Соколову. Родители работали у него в хозяйстве, отец трактористом-комбайнером, а мать дояркой на ферме и жили мы в основанном Соколовым поселке на побережье Азовского моря.

Фермер, Георгий Александрович Соколов, имел в собственности не только земли, но и свинарник, молочную ферму и небольшой цех переработки молока, вплоть до сыроварения. Все кто жил в нашем поселке, работали у него и, как говорили в соседних поселениях, катались как коты в сметане.

В отличие от других фермеров, за работу он платил хорошо, премии начислял регулярно и тринадцатой зарплатой никого не обделял. Георгий Александрович, или как его называли дети, и я в том числе, дядя Жора, не делал разделения на касты, он ко всем относился уважительно и никого не обижал почем зря. Будь то скотник или бухгалтер, все для него одинаковы. Да и сам коллектив из тридцати семей, работающий у него, был довольно сплочен, и люди всегда помогали друг дружке, случись какая трудность или беда.

Почти у каждой семьи в хозяйстве имелись дети. Кто-то старше меня, кто-то младше, но все мы, как один, любили приходить в гости к начальнику наших родителей, особенно в Новый Год и на Рождество. Дядя Жора каждый год ждал вечерников и дарил подарки, которые мы хотели и заказывали в письмах деду Морозу. Откуда нам было знать, что эти письма даже не покидали поселок, а шли прямиком к дяде Жоре.

Однажды Сережке из соседнего дома он подарил целый компьютер, все дети, и я в том числе, обзавидовались. Так представляете, через год, всем, кроме Сережки, подарили компьютеры.

Все дети поселка искренне верили, что дядя Жора, самый, что ни на есть, Дед Мороз. И все его заверения, что это не так, нами не принимались. Мы думали, что он так поступает из скрытности и сами никому не говорили об этом. Боялись, что у него может не хватить подарков на нас, все раздаст детям из других поселков.

Спустя десятилетия, я понимаю какие это затраты и насколько широкая душа у дяди Жоры. Может это от того, что у него доброе сердце? Но сейчас я склонен считать, что это от того, что у самого дяди Жоры не было ни жены, ни детей и ему просто доставляли удовольствие детские крики. Он любил детей, а в ответ мы любили его еще больше, и в прямом смысле, плели из него веревки. Не дает мамка денег на мороженное – иди к дяде Жоре. Сломался велосипед, а отцу некогда его починить – иди к дяде Жоре, он бросит все дела и отремонтирует.

Господи, какие же мы тогда были наглые, да и сам дядя Жора виноват, нечего было нас баловать. Но все изменилось в день рождения нашего «деда Мороза».

Пятнадцатого декабря, весь поселок шел на сорокапятилетие дяди Жоры. На подарок ему скидывались, что говорится, всем миром. Как там взрослые решали, мне не ведомо, но раскошелились работники будь здоров, купили ЛАДУ «Икс-рей», по спецзаказу.

Вы спросите, почему не импорт? Да потому, что дядя Жора ярый патриот и всё, в его хозяйстве, было российского или советского производства. К примеру, он не покупал трактор или машину, если в них есть хотя-бы болтик, выпущенный «за бугром». Отсюда и спецзаказ, так как в «Икс-рей» добрая половина составляющих импортная, а нужно, чтобы все было «нашенское». Конечно, салон и все в нем похуже импорта, но главное то внимание, с которым работники отнеслись к выбору подарка. А это, то немногое, что дядя Жора ценил.

Я с родителями не дошел до дома дяди Жоры пары десятков метров, как случился «ОН». Ни я, ни родители, ни кто-либо другой, находящийся на светлой стороне земли, не видели кометы. Она прошла рядом с Землей с темной стороны, говорят было светло как днем. Но я почувствовал, как затрясло землю, как подул ветер с севера, который в одно мгновение превратился в ураган. Последнее, что я тогда увидел, это стремительно приближающееся окно дома дяди Жоры.

Дом у дяди Жоры, по местным меркам, был огромный. Три этажа, множество комнат, как маленьких, так и больших. Дядя Жора часто приглашал к себе работников с детьми. Я тоже неоднократно бывал у него с пацанами. Он тогда вываливал кучу игрушечного оружия, и мы играли в войнушку, переворачивая весь дом вверх тормашками. Чему была не рада тетя Зина, которая занималась уборкой в его доме.

Пару недель мы с дядей Жорой провели в подвале его дома. После пролета через окно у меня появилось множество порезов на кистях и один, но глубокий, на лице. Стекло прошло наискось, по лбу, левой брови и окончило свой путь на левой скуле. Чудо, что я не остался без глаза. И все это время дядя Жора ухаживал за мной, менял повязки, обрабатывал раны, кутал в одежду.

Нас во время урагана спасло то, что в поселок так и не провели газовую линию и у всех, включая дядю Жору, было угольно-дровяное отопление. Котел с приличным запасом угля у него находился в подвале. Отбив кувалдой от котла трубы отопления, дядя Жора постоянно поддерживал в нем огонь.

Я помню, как мне было холодно, несмотря на то, что я лежал вплотную к источнику тепла и дядя Жора кутал меня во все тряпье, которое только смог найти в своем подвале. Но это было ничто, по сравнению со звуками, которые мы слышали. Гул ветра был такой, что нам, чтобы услышать друг друга, приходилась кричать прямо в ухо. Но самое страшное для меня было осознание того, что мои мама и папа мертвы. Я спрашивал дядю Жору, что с родителями и с другими сельчанами? Он отвечал, что не знает, но я понимал – остались только мы вдвоем. Подвалов, подобных дяди Жориному, ни у кого нет, а под таким ветром и холодом никто не продержится и минуты.

Часто мне снова снится тот подвал, холод и, продирающий до мозга костей, гул ураганного ветра. И сейчас, по прошествии стольких лет, я часто просыпаюсь в холодном поту от страха, что я опять там очутился.

На третий день ветер стих, и подвал наконец-то начал нагреваться. Дядя Жора, оставив меня одного, отправился наружу. Пару часов я дрожал от страха одиночества и боязни за его жизнь. На тот момент он стал единственным для меня родным человеком и как же я радовался его возвращению. И когда он спустился в подвал с ворохом теплой одежды, я больше не спрашивал его о родителях, все и так было ясно, они мертвы, как и все люди в поселке.

Неделю дядя Жора делал постоянные вылазки на поверхность. Он занялся модернизацией своего КамАЗа, о чем рассказывал, как только возвращался в подвал. Мы собирались ехать по замерзшему морю на юг, где надеялись оказаться в тепле.

Главным образом модернизация коснулась выхлопной системы. Дядя Жора с помощью сварки пропустил ее прямо под баком, чтобы топливо не замерзло в дороге и нам не пришлось умирать от холода. Кузов он сделал крытым, соорудив крышу из бортов другого старого ГАЗона. С его левой стороны он установил дверцу и приварил лесенку. Внутрь он грузил самое необходимое, что мог найти на месте поселка, от генератора и сварки, до продуктов питания.

И я, и дядя Жора, все это время питались его запасами, разнообразными консервами и закатками, хранившимися в подвале, предварительно разогревая их у котла.

Все то время, пока дядя Жора готовил грузовик, я находился в подвале и не выходил наружу. Он регулярно менял повязки на моих руках и лице, подкидывал угля в котел и пропадал на несколько часов. Чем я занимался, когда оставался один, я помню смутно, но появлялся дядя Жора и я искренне радовался. Тем более что он приносил конфеты из какого-нибудь разрушенного дома, хотя он об этом умалчивал, а говорил, что это от зайчика.

В моей памяти эти, промерзшие насквозь конфеты, которые приходилось разогревать у котла, остались самыми вкусными на всем белом свете. И сейчас, на исходе третьего десятка лет своей жизни, я так и не могу найти чего-либо вкуснее, чем те самые промёрзшие насквозь конфеты в подвале дяди Жоры.

Когда дядя Жора закончил модернизацию и погрузку КамАЗа, я первый раз вышел из подвала. Перед этим он пошил мне одежду из шуб односельчан, так что я был одет довольно богато, хотя и несколько странно. Штаны из лисы, тужурка из песца, ботинки обшиты соболями, а шапка из куницы.

На поверхности, я смог увидеть лишь то, что освещали фары грузовика, стоявшего у входа в подвал. Но мне хватило и этого. Поскольку дом дяди Жоры стоял немного в стороне от других домов, то и видел я только его, точнее то, что от него осталось.

Второй и третий этажи отсутствовали, их снесло напрочь, чудом не завалив вход в подвал. Первый этаж стал похож на древние руины, покрытые снегом и изморозью. Вокруг него большие намёты снега, вперемешку с кирпичом и деревьями, вывороченными ураганом вместе с корнями. На тот момент ветер уже стих, но был такой мороз, что от него перехватывало дыхание.

Дядя Жора не дал мне рассмотреть, что-либо еще и быстро закинул меня на пассажирское сиденье грузовика, а сам залез на место водителя. В кабине имелся двухъярусный спальник, верхний «затарен» медикаментами, автомобильными аптечками и едой. На нижнем мог отдохнуть только я, места для дяди Жоры было маловато. На нем – за водительским сидением – он сложил охотничье оружие, которое смог отыскать в разрушенных домах, и боеприпасы к нему. На среднем сидении лежал, как я потом узнал, карабин Симонова и патроны в планках. Как сказал дядя Жора, это на всякий случай.

Тронув грузовик с места, он медленно спустился по заснеженному берегу на лед, и повел его прочь от моего и своего дома. В тот момент, я как-то повзрослел и осознал, что прежней жизни уже нет, и никогда не будет, и я больше не увижу свой дом, своих родителей, друзей. Все они остались лежать бездыханными, под слоем снега и единственным родным для меня человеком остался только дядя Жора. Поняв это, я бросился ему на шею и заплакал, с просьбами не бросать меня одного.

На что он сказал:

– Сава, если судьба нас и разделит, то что бы ни произошло, я всегда буду с тобой. Постарайся забыть о прошлом, его уже не вернуть. Пора смотреть только вперед и начинать жить по-новому. И запомни, учиться нужно всему, лишних умений не бывает. В этом холодном мире выживет тот, кто впитает в себя больше всего знаний.

Не знаю, его слова так на меня повлияли, или просто выплакался, но мне стало легче. Я, своим десятилетним умом, понял тогда, что фильмы про апокалипсис не сказка, а действительность. И эта реальность выбрала нас с дядей Жорой для того, чтобы дать человечеству новый шанс, и чтобы оно могло вновь стать хозяином мира. Осталось дело за малым – найти женщин, ведь мужчины не могут размножаться сами.

Своими мыслями о возрождении человеческой цивилизации я поделился с дядей Жорой. И, несмотря на всю удрученность нашей ситуации, его смех, а следом и мой, не утихал минут десять. Веселье повлияло на меня как панацея, я больше не думал о прошлом, все мои мысли обратились в будущее, как выжить и куда направиться.

Тогда наш путь лежал по замерзшему Азовскому морю, через Керченский пролив, к Российскому берегу Черного моря. Дядя Жора считал, что там климат мягче, все-таки Кавказские горы должны защитить от ветра все побережье.

Периодически мы останавливались, и он пытался пробурить лед до воды, но тщетно, длины бура просто не хватало. После третьей попытки он плюнул на это и дальше мы ехали уже без остановок.

Очень скоро мне наскучило смотреть на монотонную картину льда и снега, выхватываемую светом фар из темноты и я начал расспрашивать дядю Жору о том, что же произошло. Но кроме как объяснить это глобальным катаклизмом, он ничего сказать не мог. Однако он полагал, что если после такой зимы наступит хотя бы весна, то всем, кто до этого доживет, повезло. Так мы и ехали, разговаривая о катаклизме и планах на будущее. По пути я доставал с верхнего спальника различные продукты, разогревал их от потока теплого воздуха из системы отопления и мы их лопали. Это был последний раз на долгие годы, когда я ел деликатесы от пуза.

Раны на моих руках почти зажили, но, как сказал дядя Жора, шрамы пройдут только через несколько лет. Про рану на лице и шрам в будущем, он ничего не говорил, лишь молча менял повязку.

Позже, смотря на себя в зеркало, я видел последствия моего полета через окно в руки дяди Жоры. И то, что он не растерялся, а «забил» на спасение других, включая моих родителей, бросился в подвал, я считал для себя несчастьем. Лучше бы я тогда умер вместе с родителями. Но так было ровно до тех пор, пока не появились Ледоходы, Стрелки и Искандеры, среди которых я выделялся сродни белой вороны, со своим единственным «шрамчиком» на лице, да еще и не с той стороны.

Первый раз, после катаклизма, я увидел солнце, когда грузовик дяди Жоры проезжал под Керченским мостом. Это величавое сооружение устояло, несмотря на тот ветер, который полностью разрушил наш поселок. Ни мост, ни его опоры катаклизм не смог повредить и лишь торчащие изо льда под ним части машин и прицепов говорили о произошедшем несчастье. Про уцелевших людей и думать нечего, даже если они каким-то чудом пережили падение с моста, то ветер и мороз уж точно их не пощадили.

После моста дядя Жора снизил скорость грузовика. Мы двигались вдоль берега и смотрели на то, что осталось от прибрежных поселков и станиц. Никто и ничего не уцелело под натиском стихии, руины и те встречались редко. Чаще о том, что на этом месте находилось какое-то селение, напоминали лишь пустыри и разбросанные вдоль берега обломки кирпичей и остовы машин.

Ближе к Анапе мы услышали первый треск льда под колесами грузовика, который испугал нас до чертиков, и дядя Жора поспешил удалиться от берега. С другой стороны, у нас появилась надежда, что стихия, благодаря горам, не смогла наделать здесь столько вреда, как к северу от Кавказских гор.

В саму Анапу мы заезжать не стали, дядя Жора решил, что в Новороссийске будет потеплее. Если бы он тогда знал, чем это закончится, сомневаюсь, что он вообще приблизился бы к какому-либо городу.

Как только наш КамАЗ въехал на берег рядом с портом, нас остановили военные. КамАЗ конфисковали со всем его содержимым, дядю Жору отмутузили за сопротивление и увели в неизвестном направлении. Это был последний раз, когда я его видел. Меня же отправили в Адлер, там собирали всех выживших и оставшихся без родителей детей.

Вопреки ожиданиям, горы не стали укрытием для людей побережья. Ураган и землетрясение вызвали огромные лавины и камнепады. Так что, о том, что здесь стихия не так сильно буйствовала, как в моем поселке, можно говорить лишь с большой натяжкой.

Я видел то, что раньше называли «Раем туриста», когда меня и еще с десяток детей разного возраста везли на микроавтобусе по льду вдоль берега. Больше не существовало городов, пальм, фешенебельных отелей с бассейнами. Вместо этого одни руины, покрытые снегом, а уцелевшие люди рыскали по ним в поисках того, что могло помочь им выжить.

Большая часть пережившего катаклизм населения, примерно две трети, погибла не от голода или морозов, а от самоубийств. Люди просто не могли вынести лишения всех благ, им проще было повеситься или застрелиться, чем продолжать жить в новых условиях. А власть над теми, кто все-таки решил бороться за выживание, взяли военные.

Я, вместе с другими детьми, лишившимися родителей, был помещен в один из жилых комплексов Адлерского убежища, где целый месяц не знали, что с нами делать, но потом придумали. Из нас сделали работников. Работали мы везде, где только мог ребенок, от стирки и мытья полов, до обслуги военной верхушки. Это обуславливалось тем, что взрослых рук не хватало и поэтому легкой работой занимались дети.

Первое лето все встречали с радостью и надеждой, но ненадолго. Мало того, что оно задержалось на несколько месяцев, так еще и принесло с собой огромные паводки. И то, что не уничтожил катаклизм, смыло в море потоками тающего снега и льда. Затем все узнали, что температура выше плюс двадцати градусов за все лето не поднимается и вообще, это было похоже не на лето, а на весну переходящую в осень. И длится вся эта радость всего три месяца, а затем холода возвращаются снова. Но это были лишь цветочки. Наступившая вновь зима принесла ужас в лице новых видов животных и они были далеко не так дружелюбны, как звери старой эпохи.

Ученые объясняли это каким-то стимулирующим к мутации выбросом с кометы и он, вроде как, неопасный для человека. Им, конечно, никто не верил, но, тем не менее, ни одного случая мутации людей так и не зафиксировали, а если это и было сделано, то мы, простые смертные, об этом не знали.

Из-за постоянного нападения на людей и роста численности мутантов, а так же «страшенного» холода, люди стали зарываться под землю, в прямом смысле слова. За пределы убежищ выходили лишь в крайнем случаи и только большими группами, при оружии и в бронежилетах. Но как бы «мы» ни старались и ни отстреливались, без потерь не обходилась ни одна вылазка.

Оружием и боеприпасами убежища запаслись от души. Его сохранили много и разных марок, от пулеметов «Максим» до современных ПТУРов. Цены на него и БП были не то, чтобы совсем уж запредельные, но и дешевыми их не назвать. Чаще всего оружие покупали, не ориентируясь на его цену, а исходя из стоимости патрона. После стычек с мутантами все начинали считать, во сколько им обошлась та или иная перестрелка и как много патронов они потратили.

Люди жили в подготовленных до катастрофы убежищах в горах, позднее стали рыть новые туннели. Мы соединяли подземные поселки между собой и расширяли их. Пытались выращивать сельскохозяйственные культуры под лампами, но успеха не достигли. Зелень не желала вылезать из грунта без солнца, а те корявые побеги, которые все же появлялись, язык не поворачивался назвать растением.

Весной зимние мутанты ушли в горы, но на их месте появились другие, летние, и, как выяснилось, они гораздо опаснее.

Зимой нас доставали Твари, ростом метр – метр двадцать, с плоской, похожей на толстую камбалу и покрытой мехом головой. С большими, широкими, треугольными и торчащими, словно радары, ушами и с широкой пастью, усеянной острыми как бритва зубами. Их тело покрывал бело-голубой мех и на фоне снега их было сложно заметить. Широкие и перепончатые лапы не проваливались в глубокий и рыхлый снег, даже когда они на него прыгали. Эти Твари охотились стаями, от пары – тройки особей до нескольких десятков. Для чего им нападать на людей, думаю объяснять не надо – они нами питались. Их прозвали «Тихушниками», из-за того, что чаще всего они нападают из засад, в которых до определенного момента и тихорятся, не производя никаких звуков.

Летом же, появлялись «Мураши». Их так прозвали за сходство образа жизни с маленькими насекомыми. Внешне Мураши похожи на муравьев довольно слабо, если не считать шести конечностей. Их разведчики носили короткий мех, который имел пигмент, позволяющий им менять окрас в зависимости от окружающей среды. Что стало поистине огромной проблемой для людей. Эти уроды подходили к воротам убежищ незамеченными и когда те распахивались, они врывались внутрь и начинали «рубку». Мураши убивали всех, до кого могли дотянуться, своими четырьмя, десятисантиметровыми клыками, расположенными над и под уголками зубастой пасти на плоской кирпиче-образной морде. Следом подтягивались Мураши-солдаты, покрытые костяной броней. Они выстраивались сплошной стеной и продвигались вглубь убежищ и «рубка» перерастала в «мясорубку». Следом, под прикрытием солдат, появлялись рабочие и утаскивали добычу в свои ульи. И пока последние занимались перетаскиванием, сверху их прикрывали твари с крыльями.

Ростом рабочие Мураши чуть выше колена, разведчики немногим больше, а солдаты достигают роста свыше метра. Несмотря на их малый рост, они довольно опасны, а оружие против них помогает слабо, потому-что их очень много. Солдаты имеют панцирь, который выдерживает выстрел из пистолета, за исключением пистолетов с мощным патроном, и то в упор. Но они не самые опасные среди летних тварей. Летающее прикрытие работников, тоже не считается такой уж большой проблемой для подготовленных Стрелков. Разведчики – вот кто самый опасный противник для людей Побережья.

Помимо навыка хамелеона, они довольно шустрые и имеют цепкие, когтистые конечности, которые позволяют им лазить по стенам, если в них есть трещины или уступы. И, в отличие от собратьев, они могут действовать автономно, на большом удалении от улья.

Единственный способ остановить волну Мурашей – это огонь. Поэтому летом без «коктейля Молотова» на поверхность никто и носа не показывал.

В карантинных блоках убежищ, между наружными гермоворотами и воротами, ведущими внутрь, отполировали все стены чуть ли не до зеркального блеска. Единственное, за что могли зацепиться лапы разведчиков в стене, это огнеметные амбразуры. Но эти твари оказались довольно умными. Когда в первый раз после установки огнеметов открыли ворота и в них ринулись пигментные твари, их сожгли подчистую. И Мураши поменяли тактику нападения – теперь они охотились на людей за пределами ворот.

Тихушники конечно тоже опасные ребята, но они не идут ни в какое сравнение с организацией Мурашей, а в особенности с их разведчиками.

На третий год такой жизни в убежищах Побережья провизия медленно, но верно подходила к концу, а пополнять ее было негде. И вояки приняли решение рыть туннель в Грузию, где Мурашей – пока еще – не так много и где начали выращивать некоторые виды корнеплодов под открытым небом.

Конечно, на репке, морковке и свекле далеко не уедешь, и наши вояки, по договоренности с грузинами, собирались поставить теплицы и пробовать в них выращивать хотя бы картошку.

Когда мне исполнилось тринадцать лет, меня перевели в шахтеры, рыть туннель, соединяющий Адлер и абхазские Гагры. Абхазия и Южная Осетия, к тому моменту, уже соединились туннелями с Грузией и полностью зависели от ее поставок. И как только было бы закончено строительство туннеля – это ожидало и Побережье.

Все понимали, это ведет к зависимости от Грузии, но ничего с этим поделать не могли. Как говорится, «голод – не тетка». Но, Слава Богу, этого не произошло. Когда до окончания строительства туннеля, – а рыли его с двух сторон – оставалось несколько километров, появились «ОНИ».

Они называли себя Соколы, потому-что не боялись встреч с Тихушниками и Мурашами, а наоборот, сами гонялись за тварями, как сокол за добычей. Засады Тихарей для них как открытая карта, Соколы выявляли их и уничтожали стаями. Мурашей били бронебойно-зажигательными пулями, которые давно закончились на Побережье, бомбили напалмом прямо с самолетов. Не с тех, реактивных и сверхзвуковых, которые я видел в детстве по телевизору, а с обычных поршневых «кукурузников».

Повзрослев я узнал, что использование таких самолетов связано не с тем, что они могли летать на малых высотах с низкой скоростью, нанося точные бомбовые удары без применения прицельного оборудования. А по большей части с тем, что практически все современные самолеты не смогли пережить катаклизм и стоянку под открытым небом в полярном и арктическом климате. К тому же, все аэродромы, с которых они могли подняться в воздух, пришли в негодность. Поршневым же самолетам взлетная полоса вообще не требовалась. Они стартовали с любой ровной поверхности. Неважно снег, лед или поросший невысокой травой луг.

Прибыли Соколы тем же путем, каким некогда добрались сюда мы с дядей Жорой, на нескольких десятках грузовиков и тягачей с полуприцепами, в сопровождении большого количества бронетехники. В кузовах, они привезли не только провизию, но и «ЛАМПЫ».

Эти лампы, были разработаны и выпускаются в Питерском убежище. Как оказалось, они гораздо большее сокровище, чем провизия. Под ними можно выращивать любые культуры прямо в убежищах, главное их правильно расположить. При хорошей настройке они дают достаточно света и ультрафиолета для всех видов растений и животных.

Но прежде чем начать охоту на Тихушников – поскольку Соколы появились среди зимы – они вычистили всю верхушку власти от вояк. Два десятка самых ярых расстреляли на месте, без суда и следствия. Еще пару сотен отправили на перевоспитание в трудовые лагеря, которые устроили тут же. Бывшие вояки переквалифицировались в рудокопов и выдалбливали в убежищах залы для огородов, садов и даже лесов, в которые через несколько лет запустили выживших диких животных.

Позднее я и остальные люди Побережья узнали, что наша военная верхушка постоянно получала сообщения из Москвы, а в ответ отправляла дезинформацию, что всё хорошо и всего хватает. Эти «падлы», по старой памяти, просто боялись лишиться власти и уж чего они никак не ожидали, так это появления столичных силовиков на Побережье. Ведь старый мир пал и восстановить его, как они полагали, никому не под силу. Но оказалось, что это все-таки возможно.

Федеральная власть постоянно получала донесения, поэтому и не спешила появляться на южных рубежах страны, занимаясь делами в других регионах. А зачем? Ведь «верные люди» докладывают, что все просто замечательно, как будто и не было никакой катастрофы. Сволочи! Но глава Соколов не верил им, и как только появилась возможность, собрал своих бойцов, припасы, без разрешения взял «Солнечные лампы» и отправился на Побережье.