Текст книги "Рыцари кувалды"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
25
Все отнял у меня казнящий Бог…
Федор Тютчев
Такого никто даже и не помнил. Мужики, потратившие на выпивку не один десяток тюбиков, топтались, озираясь в поисках надзорки – с тем, чтобы молниеносно протрезветь. Сельские жители в таких случаях окунают голову в ведро с холодной водой. А то и в прорубь.
И надзорки себя ждать не заставили. Вскоре вся компания была трезва, как нашатырь.
– Ну все, все… – прерывисто приговаривал Василий, одной рукой прижимая к груди вздрагивающую Лику, а другой оглаживая шерстку на маковке воскресшего Телескопа. – Сейчас разберемся…
Глаза у него, однако, были совершенно очумелые.
– Ну, ожил, ну… – ошарашенно объяснял всем мужичок по имени Коля. – Дома вон реанимация… на том свете достанут! А уж здесь…
– Но это точно Телескоп? – вот уже во второй раз с подозрением спрашивал Пузырек.
– А то кто же!.. – отвечал ему счастливый Василий.
Лика ударила его кулачками в грудь и яростно передернула плечами, сбрасывая тяжелую нежную руку.
– Вы что? – закричала она, оборачиваясь то к одному, то к другому. – Не понимаете, что ли, ничего? Там Крест ходит!.. Совсем никакой! Смотреть страшно!..
– Так! – решительно сказал Василий, принимая командование. – Пошли разбираться… Какой там дурак с ломографом приперся? Леха! Совсем уже пробки перегорели? Брось железо, я сказал! Хватит нам тут покойников…
И ватага перебежками, как какая-нибудь диверсионная группа, потекла от камушка к камушку в направлении той опоры, за углом которой, по словам Лики, скрылся невменяемый Крест.
– Тихо! Вот он!..
Головы канули за глыбы, словно погрузились в хлопья мыльной пены. Потом осторожно выглянули вновь.
Точно – голый… И, кажется, сам того не замечает… А в остальном… Да нет, конечно, Лика все со страху перепутала… Невменяемый… Какой же он невменяемый?.. Просто растерянный.
– Всем оставаться на местах, – процедил Василий и, поднявшись в рост, направился прямиком к Кресту. Тот стоял к нему спиной и с напряженным вниманием разглядывал самый обыкновенный камушек.
– Крест!
Он обернулся, но как-то странно. Обычно, когда окликнешь, люди оборачиваются быстрее и с большим интересом. Василий взглянул в желтовато-зеленые глаза Креста – и поразился, увидев в них, как это ни чудовищно, робость.
– Т-ты… к-куда… идешь?
Первые два слова Крест протолкнул с трудом, причем после каждого смолкал чуть ли не в страхе. Зато последнее выпалил радостно, с явным облегчением.
– Как… к-куда?.. – от неожиданности Василий и сам заговорил, слегка заикаясь. – Ты… где парился?
– Что?.. – беспомощно переспросил Крест.
– Н-ну… парился где?..
– Как?..
Василий заморгал. Из-за камушков, осмелев, один за другим стали подтягиваться любопытные.
– А?.. Чего он?..
– Чего-чего… – недовольно сказал Василий. – Щелчком контузило, вот чего! Кликуху – забыл, жаргон – не понимает…
– А мат? – с интересом спросил дедок Сократыч.
– Что – мат?
– Мат понимает?
Василий задумался на секунду, затем снова повернулся к Кресту и самым дружеским тоном осведомился насчет погоды. Из четырех произнесенных им слов приличным было лишь одно – «денек». Пара предлогов – не в счет…
Крест заискивающе улыбнулся. В желтовато-зеленых глазах тлело отчаяние.
– Я… сюда… пришел!..
Все невольно поежились.
– А вы уверены, что это именно контузия, Василий? – задумчиво спросил дедок.
– А что же еще? Не рассчитали заряд – ну и…
На розовом личике Сократыча обозначилось вежливое сомнение.
– Видите ли… – промолвил он. – Я как-то не представляю себе надзорку, не рассчитавшую заряд. Рома!.. Вы ведь, как я понимаю, не проводили больше своих… м-м… опытов?
– А ну их на фиг!.. – буркнул Ромка.
– Ну вот, видите! – сказал дедок, снова обращаясь к Василию. – С чего бы тогда надзорке так ошибиться?.. Да она, мне кажется, и в любом случае не ошиблась бы. Уж больно, согласитесь, дело серьезное. Тут ведь даже не о количестве тюбиков речь! Речь-то – о жизни человеческой! О рассудке!..
– Ну, не тяни, не тяни! – вмешался Леша. – Чего ты там надумал-то?
– Да не то чтобы надумал… С точки зрения хозяев, Крест – безусловно, преступник. Не подвернись ему тогда Телескоп, он бы раздробил ломиком голову Никите… А в какой-то, по-моему, стране одно время преступников подвергали лоботомии…
– Чему-чему?
– А это, видите ли, такая операция на мозг, после которой убийца теряет агрессивность, но, с другой стороны, как бы… тупеет… Я, конечно, не психиатр… – Тут взгляд Сократыча упал на Ромку, и дедок жестоко поперхнулся. Озабоченно потрогал себя двумя пальцами за кадычок, покрутил головой и закончил сдавленно: – Словом… Во всяком случае, мне так кажется… Картина похожая… похожая…
– Я… – с натугой произнес Крест и замолчал. На низком жалобно наморщенном лбу мерцали крупные капли пота.
Потом толпа как-то на удивление быстро стала разваливаться. Ушел насупленный Ромка. Василий полетел к ненаглядному своему Телескопу. Пузырек испугался, что у него там, наверное, уже перелилось. Муж Люськи с потолка схватился за голову при мысли, что ему еще отмазываться перед благоверной за этот запой, и побежал долбать глыбы. Остальные просто испарились, не утруждая воображения, и на пятачке остались только Крест да ошеломленный Никита Кляпов.
Все складывалось для Никиты как нельзя удачнее. Крест – жив, а значит, и совесть – чиста. А с другой стороны, ни о каком долге теперь и речи быть не может… Кончен бал, господа! Хозяева расплатились с Крестом за все долги Никиты Кляпова…
Оба растерянно смотрели друг на друга.
– Ну что, Крест? – негромко спросил наконец Никита. – Достукался?
Хотел – злорадно, но вышло – с сочувствием. Крест скривился от умственного напряжения – и не ответил.
– Ты хотя бы простынку, что ли, нацепил… – расстроенно посоветовал ему Кляпов. – Голый же… А тут женщины ходят…
– Я… – внезапно заговорил Крест и вновь запнулся, – куда… пойду?..
Секунду Кляпов смотрел в желтовато-зеленые испуганные глаза, потом вдруг зажмурился до боли и замычал, мотая головой.
– Да что же это?.. – пожаловался он неизвестно кому. – Ну неужели нельзя было как-нибудь по-другому?..
Он стиснул зубы и лишь после этого смог открыть глаза. Видимо, состояние Никиты требовало болезненного напряжения хотя бы какой-нибудь одной мышцы.
– Сядь! – бросил он. – Вот сюда, на камушек. И сиди жди меня. А я сейчас…
Никита не без тайной гордости, что командует самим Крестом, усадил его на маленькую глыбу и кинулся к виднеющемуся вдали скоку, ведущему в одну из незаселенок. Шагнув в теневое пятно и очутившись в колышущемся цветном полумраке опоры, Никита нашел световод-бритву и оборвал под корешок. Затем выбрал тлеющую без биения бледно-фиолетовую трубу толщиной с мужское бедро и опоясал ее двумя глубокими кольцевыми разрезами, отстоящими друг от друга приблизительно на метр. Потом отвесно чиркнул по трубе, соединяя засечки. Первые слои, естественно, оказались попорчены, но уже на шестом витке простынка пошла разматываться целенькая, без единой царапины.
«А вообще, конечно, поступили все по-свински, – с горечью мыслил Никита, отсекая кусок метра в три длиной. – Убедились, что жив-здоров, – и разбежались… А что он даже одеться не сообразит – это их уже и не волнует…»
Кончиком световода-бритвы он вырезал посередине белоснежного полотна отверстие для головы. А чем подпоясать?.. А, сойдет и этот! И Никита отмахнул полтора метра толстого шнура, полыхавшего до сей операции пронзительной синевой.
Выход из незаселенки выводил чуть ли не на потолок, и Кляпову пришлось воспользоваться еще парой промежуточных скоков, прежде чем он выбежал на пятачок, где должен был его ждать Крест.
Слава Богу, тот еще был на месте, хотя уже поднялся с камушка и стоял, недоуменно вертя головой. А вокруг кривлялись, щебетали и злобствовали мохнатые побирушки.
– Йоц!.. Йоц!..
Даже появление Никиты не слишком-то их смутило.
– И не стыдно? – укоризненно сказал он им. – Раньше-то, чай, не больно дразнили… Главное, вы-то здесь при чем? Это нам с Телескопом досталось!..
Никита заставил Креста сесть, надел на него простынку, снова поднял на ноги и крепко подпоясал.
– Вот, – удовлетворенно отметил он. – Теперь хотя бы прилично…
– Йоц! – азартно чирикнули сзади. – Зать!
Кляпов оглянулся. Вконец обнаглевший лупоглаз пританцовывал в каких-нибудь двух шагах и издевательски крутил капсулой салатного цвета.
– А ну кши отсюда! – прикрикнул Никита и топнул ногой. – Ты у меня сейчас дождешься!..
– Зать!.. – неожиданно сказал Крест, протягивая руку к капсуле.
Прошло дня три. Жизнь помаленьку налаживалась, и только вот Ромка совсем куда-то запропал. Василия уже начинала легонько покусывать совесть. Опросив чуть ли не каждого встречного и выяснив наконец, что Ромка опять засел в «конуре», Василий оставил Телескопа с Ликой и отправился к пятиэтажке.
Ромку он нашел на четвертом этаже в позе медитирующего йога. Уперев руки в широко расставленные мосластые колени и сурово сведя брови, хулиган пялился в угол, где из воздуха тонкой струйкой лился серый мягкий порошок. Правда лился он на этот раз не на пол, а в аккуратно расправленный пластиковый мешок. Несколько таких мешков, полных до верху, стояли рядком вдоль стены, а неподалеку от правого Ромкиного колена лежала стопка порожних пакетов. Комната была припудрена серой пылью, на полу подсыхали грязевые разводы, в углу валялись разноцветные оболочки от капсул и что-то до омерзения похожее на коровью лепешку.
– Ром, – позвал Василий. – Поговорить бы надо…
– Да пошел ты на фиг, – процедил в ответ хулиган. – Лике привет передавай…
Василий покряхтел.
– Ром, – снова начал он. – Да я тебя понимаю… Ну… так уж вышло, Ром… Прости, но… сам ты во всем виноват.
Ромка не ответил и продолжал исступленно таращиться в угол.
– Да ну тебя на хрен! – рявкнул Василий, становясь между мешком и Ромкой. Тонкая серая струйка оборвалась. Ромка потянулся, хрустнув суставами, и со скукой поглядел на Василия.
– Ну чего? – спросил он. – Два дня вместе гудели – молчал. А теперь поговорить ему… Чего надо?
– Из-за Лики бесишься? – хмуро осведомился Василий.
В ответ Ромка скорчил рожу – похлеще Пузырька.
– Да на фиг она мне сдалась, Лика твоя! Я лучше вон, если что, к кукле Маше на второй этаж сбегаю – та хоть мозги не пудрит…
От такого бесстыдства Василий на несколько секунд утратил дар речи.
– Да-а… – протянул он на низах. – Докати-ился…
Поиграл желваками и, насупившись, повернулся к мешку. Ухватил щепоть порошка, растер в пальцах и с неодобрением оглянулся на Ромку.
– Ну и какой же это на хрен цемент?
– Да никакой… – нехотя согласился тот. – Попробовал из черного тюбика развести: он засохнет – и снова рассыпается… А из красненького развел – вроде ничего, схватывается. Вон, в углу…
Оттискивая в тонкой серой пыли следы босых ног, Василий направился в угол. Оторвал от пола засохшую лепешку, разломил с натугой, осмотрел оба скола. Вроде и впрямь схватилось…
– Нет, ну а что ты с ним делать-то будешь?
– Не скажу! – Ромка злорадно осклабился.
Василий метнул оба обломка на пол.
– Дурью маешься! – бросил он с досадой. – Тут только в «конуре» строить и позволено! Ну вот выйди наружу, попробуй… Ты сверху – бетонировать, а пол снизу – подъедать!..
– А вот фиг там! – с затаенным торжеством, сказал Ромка. – Все рассчитано…
– Рассчитано у него… Главное – зачем?!
– Допросились…
– Кто?
Ромка ответил не сразу. На губах его блуждала шалая улыбочка, не предвещавшая ничего хорошего.
– Думаешь, они одного Креста опустили? – спросил он вдруг. – Они нас всех опустили…
– Ты соображай, что говоришь! – наливаясь кровью, громыхнул Василий. – За такой базар – знаешь…
Но Ромку его громыхания давно уже не впечатляли.
– А вот фиг им… – с нежностью молвил он. Потом, как бы иллюстрируя свою мысль, сложил кукиш и невольно им залюбовался.
– Раскидался фигами! – буркнул Василий. – Что ни слово – то «фиг», «фиг»…
– А у тебя что ни слово – то «хрен»! – огрызнулся Ромка – и вдруг замер. Ошеломленно взглянул на Василия. Хмыкнул. Задумался. Еще раз внимательно оглядел кукиш.
– Нет, – решительно сказал он наконец. – Все-таки «фиг» – лучше! Красивее!..
Процессию возглавлял Никита Кляпов. Он шел и озабоченно высматривал подходящую глыбу. За ним следовал безучастный Крест с двумя ломиками. Полы его простынки Никите пришлось укоротить до колен, а то поначалу Крест то и дело в них путался с непривычки. И наконец замыкали шествие три пушистых лупоглазых зверька. Время от времени кто-нибудь из них отважно подбегал и, дернув за край простынки, отскакивал с преувеличенным ужасом.
– Йоц! Йоц!..
Крест недоуменно оглядывался, а Никите было не до того – он высматривал глыбу.
Поодаль стояли и наблюдали печальную эту картину две женщины.
– Говорила же, обнаглеют! – зловеще молвила Клавка, с ненавистью глядя на лупоглазых. – Ну ты посмотри, чего делают!.. А все хозяева ваши разлюбезные… И главное – за какую-то зверушку безмозглую!.. Он же теперь – чисто дитя малое… Корми его, пои… Одевай…
Маша Однорукая вздохнула.
– Изувечили мужика… – обронила она, печально глядя вослед процессии. – Все равно что яйца отрубить…
Клавка вдруг всполошилась и, опасливо оглядевшись, понизила голос:
– Ты вот говоришь: отрубить… А мне Люська с потолка, знаешь, чего сказала? Ум-то у Креста отшибло, а остальное-то все… работает… Так Никитка… представляешь?.. Когда Крест, ну… беспокоиться начинает… Он его к кукле этой водит Лешкиной, в «конуру»… А может, и придумала Люська – с нее станется! За что покупала – за то продаю…
– Лучше бы он его ко мне водил! – осклабившись, ляпнула Маша и, оставив Клавку в состоянии столбняка, пошла к ближайшему скоку.
Кляпов тем временем, приглядев тройку крепеньких камушков средней величины, приказал Кресту остановиться и принялся ощупывать их и оглаживать.
– Крест!.. – позвал он наконец.
Тот не отреагировал, и Никита, ворча, направился к бестолковому питомцу.
– Тебя! Зовут! Крест! – отчеканил он, тыча пальцем в костистую грудь.
– Зовут… – с трудом выговорил Крест. – Меня…
– Ну? Зовут! А как зовут-то? Ну!..
Ответом была жалкая улыбка.
– Боюсь, что вы зря теряете время, Никита… – послышался сзади исполненный сочувствия голос дедка Сократыча. – Добрый день!
Кляпов обернулся.
– Добрый день, Платон Сократович! – неприветливо отозвался он. – Пришли поделиться новой версией?..
– Угадали! – Дедок так и просиял. То ли он не услышал горькой иронии в голосе Никиты, то ли сделал вид, что не слышит. – Вы знаете, думал всю ночь… Так вот… Все, что я говорил о лоботомии, – забудьте. Это я сгоряча… Скажите, Никита, а слово «крест» имеет какое-либо значение в уголовном жаргоне?
– Н-наверное… Это Василия спросить надо.
– Верно, верно… Спрошу обязательно!.. Так вот, Никита, мне пришло в голову, что хозяева обезвредили нашего с вами знакомого весьма просто. Они каким-то образом изъяли из его сознания все бранные и жаргонные слова. Так неудивительно, что он то и дело запинается! Фразу-то теперь склеить – нечем…
– Сволочи они, ваши хозяева, – безразлично ответил Кляпов.
– Ах, Никита… – с улыбкой упрекнул его дедок. – А еще интеллигентный человек!.. Любить и ненавидеть – штука нехитрая. На это особого ума не требуется. Понять! Вот это куда сложнее…
– Да что за чушь! – с некоторым запозданием взорвался Никита. – Вы хотите сказать, что хозяева предварительно изучили русский мат и лагерный жаргон?
– Зачем? – изумился дедок. – Зачем это им изучать, когда у них рядом мы? Да-да, мы с вами! Достаточно спроецировать нашу с вами неприязнь на Креста – и все! Понимаете? Изъять из его сознания то, что не нравится нам! Мат, жаргон, агрессивность…
– Я не знаю лагерного жаргона, – хмуро напомнил Кляпов. – Да и вы тоже.
– Зато знает Василий! – возразил дедок. – И потом, Никита… Мне вас просто жалко. Вы третий день повторяете, как попугай: Крест, Крест… И никак не поймете, что слово это в его сознании просто-напросто заблокировано. Услышать-то он его услышит, а вот воспринять…
Какое-то время Никита стоял, повесив голову. Думал. Потом хмыкнул неуверенно и покосился на равнодушное лицо Креста.
– Йоц! – сказал он, снова уперев палец в костистую грудь. – Ты – Йоц! Сьок?
– Сьок, – отозвался Крест. – Йоц… Зать!
Дедок Сократыч попятился от них в благоговейном ужасе, не иначе, опять осененный какой-нибудь новой идеей.
– Никита… – вымолвил он. – И давно вы общаетесь с ним на этом… м-м… пиджин-рашене?..
Беззвучно порхали цветные блики. Удобно откинувшись в глыбе-качалке, Лика наслаждалась покоем. Все уладилось… Василий безболезненно вышел из запоя, Телескоп – вернулся… На пушистой черепушке – ни шрамика, и такой же забавный, смышленый… Соседи, правда, ворчат, что хозяева из-за него Креста дураком сделали… Ничего. Поворчат да перестанут… Да и поделом Кресту, если уж быть совсем честной… Когда все окончательно утрясется, надо будет придумать Телескопу простенькое самостоятельное поручение и послать его с ним, ну, скажем, к Маше Однорукой… Вдруг справится!..
Теплый пушистый зверек, тихонько чивикая, прильнул к колену хозяйки, и Лика рассеянно пропускала сквозь пальцы мягкую нежную шерстку.
За этим занятием ее и застал не в настроении вернувшийся Василий. Телескоп радостно заверещал и сразу кинулся за графинчиком.
– Этот твой… – мрачно сообщил Василий, садясь на недавно добытую глыбу, напоминающую одновременно и кресло, и оплывший свечной огарок. – Опять какую-то пакость затевает…
Лика вздернула подбородок.
– Могу я просить тебя не называть его больше моим? – мелодично осведомилась она.
Василий смущенно крякнул.
– Да, конечно… – сказал он. – Прости…
Помолчал, похлопал ладонью по молочно-белому изгибу, служащему подлокотником. Единственным, к сожалению…
– Прихожу к нему в «конуру», – расстроенно начал он. – Сидит, цемент свой из воздуха в мешки сыплет… Слушай, он, по-моему, ненормальный!
– Тебе видней, – уклончиво заметила Лика.
– Нет, правда! – уже распаляясь, продолжал Василий. – Сложит фигу – и давай разглядывать. Будто ему ни разу таких штук в жизни не показывали!.. Хозяевам грозит… Испугались его больно хозяева!..
Тут уже и Лика встревожилась. Села в глыбе-качалке попрямее. Закусив губу, посмотрела исподлобья.
– А что именно затевает… Не узнал?
– Да в том-то и дело! – с досадой сказал Василий. – Цемент… Ну что можно натворить с помощью цемента? Световоды забетонировать? Да ну, ерунда какая-то… Да и не цемент это вовсе! Схватывается только на сиропе этом, из красненьких тюбиков… Спасибо за службу, Телескоп!..
– Ты не слишком увлекаешься? – спросила Лика, с неприязнью глядя на полный графинчик.
– Да ладно тебе… Мне это – как слону дробина! Просто нервы успокоить. Достал он меня… Твое здоровье!
Лика кивнула со вздохом и откинулась, закачалась вместе с глыбой. Василий выцедил стопку и задумался вновь.
– Что еще?.. – угрюмо размышлял он вслух. – Развести раствор пожиже и бултыхнуть в него надзорку?..
Глыба-качалка остановилась.
– Слушай, я боюсь! – тихонько сказала Лика.
– А? – взглянул он на нее из-под тяжелой насупленной брови. – Да нет… Тоже ерунда. В чем разводить-то? Пол везде ровный… Ям нету… Ну-ка давай логически! В опорах – улитки, снаружи – надзорки. Да еще пол снизу будет разъедать… То есть строить он может только в «конуре»… Ну, допустим, замурует проемы в какой-нибудь комнате… Так там все равно скоки… И окна… Нет, не понимаю…
– А если на камушке? – спросила Лика.
Василий усмехнулся.
– Много ты чего на камушке выстроишь!.. Разве что сами камушки пустить вместо кирпичей… Но их же ведь не свернешь! Это какую силу иметь надо?..
Лика резко выпрямилась, покачнув глыбу.
– Я в самом деле боюсь! – Она повысила голос. – Это очень серьезно, Вася! Ты вспомни, что было в прошлый раз… Ад кромешный! А ведь он тогда не грозил, он просто развлекался… А теперь, ты говоришь, грозит… Да еще и хозяевам!
– Да плевать на него хозяевам, – буркнул Василий.
– Хозяевам – да! А нам?.. Боже мой! – В голосе Лики зазвенело отчаяние. – Только-только все стало налаживаться – и опять он!..
26
Я памятник воздвиг огромный и чудесный…
Константин Батюшков
Минуло еще несколько дней. Мрачные пророчества Лики сбываться не спешили. Ромка вел себя по-прежнему странно – и не более того. Время от времени он, правда, что-нибудь да отчебучивал, приводя обитателей колонии в изрядное недоумение, однако поступки его теперь можно было скорее назвать чудачествами, нежели озорством.
Так, однажды утром он вдруг вооружился заветной своей кувалдочкой и вышел крушить самые что ни на есть исполинские глыбы. Каждая – тюбиков на двадцать с лишним, не меньше. Кое-кто даже высказал робкое предположение: слава Богу, взялся, мол, за ум…
Ничуть не бывало! Покончив с трудами праведными, Ромка двинул прямиком к Пузырьку и, даже отказавшись принять традиционный колпачок, обменял всю добычу на алые капсулы с тягучим приторным сиропом. По неслыханному, кстати, курсу – три к одному. Пузырек был изумлен, обрадован и встревожен. Редко кому удавалось сбить его с толку, а Ромке вот удалось. Спрошенный о том, на кой ему пес столько красненьких, хулиган промямлил что-то невнятное, но клятвенно заверил, что Пузырьку он – не конкурент. Как будто и так не было ясно! Какая ж к черту конкуренция – без змеевика-то…
Кое-что прояснилось после того, как наиболее любопытные наведались в «конуру» и посмотрели, чем он там занимается. Вне всякого сомнения, Ромка прилежно осваивал не то бетонные, не то глинобитные работы. Удивлялись, пожимали плечами, крутили пальцем у виска… Слава Богу, хватило хоть ума не дразнить! Последствия были бы непредставимы…
– Ну вот, как я и думал, Никита… – с печальной улыбкой молвил дедок Сократыч. – Слово «крест» бытует в уголовном жаргоне. И, согласно Василию, означает оно всего-навсего – нож. Которым режут…
– Что-то вы какой-то грустный сегодня, Платон Сократович, – заметил Кляпов.
Дедок вздохнул.
– Есть причины, Никита, есть причины… Каковыми, если, конечно, хотите, могу поделиться…
– Тогда подождите минутку… – Кляпов повернулся к переминающемуся рядом Кресту. – Йоц! Сли!..
И, не оглядываясь, двинулся к средних размеров камушку, закрученному спиралью, как домик улитки. Крест, затрепетав, устремился следом.
– От! – сказал Никита, указывая на нужный выступ. – Сьок?
– Зать! – немедленно выпалил Крест.
– Зать тебе… – недовольно отозвался Никита. – Вот раздолбишь – тогда и будет тебе «зать»…
Проследив за первыми ударами, он кивнул и вернулся к Сократычу. Исполненные скорби прозрачные глаза дедка были устремлены мимо Кляпова.
– Собственно, это даже и не версия, Никита… – проговорил Сократыч, по-прежнему не сводя горестного взгляда с Креста, неловко заносящего ломик. – Так, подозрение… Но уж больно, знаете, неприятное… Просто меня поразило, с какой легкостью ваш друг утратил родную речь и перешел на пресловутый пиджин-рашен… Все эти «от», «сли», «тьок»… Скажите, а как у него сейчас складываются отношения с побирушками?
– Да вроде помирились, – нехотя отвечал Никита. – Дразнить стали поменьше…
– Нет, я о другом… Общается он с ними?
– Да больше, чем с нами!
– Вот-вот-вот-вот-вот… – Розовое чело Сократыча затуманилось вновь. – Помните, я излагал версию, что с нашим приходом побирушки остались не у дел и выродились? Так вот в версии этой меня смущал всего один момент: как можно выродиться без смены поколений?.. А сегодня ночью пришла такая страшненькая, знаете, мысль… Что если хозяева, не нуждаясь больше в услугах побирушек, поступили с ними так же, как с Крестом? А? Бац, знаете, и все проблемы решены… А мы вот с вами смеемся над их ужимками и даже и не подозреваем, что в будущем нас ждет то же самое… Простите, а что я сказал веселого, Никита?
Зажмурясь и ухватив переносицу двумя пальцами, Никита Кляпов сотрясался от беззвучного злобного смеха.
– Извините, – сказал он и встряхнул головой. – Просто мне подумалось, что все мои проблемы тогда, действительно, будут решены… Отупеть и на все наплевать – да я чуть ли не мечтаю об этом!
– Ну да, ну да… – деревянно поддакнул Сократыч, нервно оглаживая бородку. – Блаженны нищие духом… А мне как прикажете быть в таком случае? Зать? Сплошное «зать»? Нет уж, увольте… Если у меня и есть что-либо дорогое в этой жизни – так это мой разум! Запомните это, Никита!..
Удары по глыбе внезапно прекратились, и оба услышали, как с глухим стуком упал на покрытие ломик. Обернулись. Крест стоял, обмерев, и с ужасом провожал глазами прокатившую мимо надзорку. Никита бросился к нему.
– Ну, все, все… – испуганно приговаривал он, похлопывая и поглаживая Креста по судорожно вздрагивающим мышцам. – Дьец… Уехала…
Кое-как успокоив питомца и снова вручив ему ломик, Никита решительным шагом подошел к дедку.
– Опровергнуть? – прямо спросил он.
– Что ж, попробуйте. – Сократыч посмотрел на него с любопытством.
Никита оглянулся на Креста.
– Видели, как он испугался? А побирушки надзорок не боятся…
– Н-ну… Возможно, прошло много времени… Забыли, осмелели…
– Хорошо, – сказал Никита. – А с чего вы вообще решили, что они глупее нас с вами? Вы хоть одну фразу на их языке прощебетать можете? А они на нашем чирикают вовсю… Ладно. Взять того же Креста. Да я перед ним хуже всякого побирушки унижался… И что же из этого следует? Что он был умней меня?
С каждым словом личико Сократыча прояснялось все больше и больше.
– Никита… – растроганно сказал он наконец, пожимая Кляпову локоть. – Спасибо… Не то чтобы вы меня убедили, но…
Но в этот момент ломик Креста угодил в напряженку, и глыба, издав звук пушечного выстрела, как бы провалилась сама в себя и осела грудой крупного белого щебня. Никита извинился и кинулся к питомцу (с минуты на минуту должна была показаться надзорка).
Повеселевший дедок двинулся было своей дорогой, но не пройдя и десятка шагов столкнулся с озабоченным Ромкой. Руки и нос хулигана были обильно припудрены серым порошком. Да и пузо – тоже…
– Дед! – Ромка обрадовался. – Тебя-то мне и надо! Ты ж у нас все знаешь!..
Чувствовал, стервец, где у Сократыча слабая струнка.
– Ну, во-первых, не все, – отвечал ему польщенный дедок. – А во-вторых, не уверен, что знаю. Что вас интересует, Рома?
– Вот, например, памятник, – сказал Ромка, и воздел серые по локоть руки, давая понять, насколько этот памятник громаден. – Он – как? Пустой внутри или весь из бетона?
Седенькие бровки взмыли изумленно.
– Вы собираетесь возводить памятник, Рома? И кому же, позвольте спросить?
– Да нет, – отмахнулся тот. – Поспорили просто… Ну так как?
– Н-ну… Смотря какой памятник… Помельче – те, конечно, монолитные… А вот колоссы всякие… Их, по-моему, собирают из блоков… Укладывают, знаете, такие бетонные кольца – одно на другое…
– Ага… – несколько ошарашенно молвил Ромка, оглаживая ладонями невидимый круг. – Ну, понятно… Кольцами, значит…
Дышащие бледным свечением ребристые айсберги опор отяжелели, налились желтизной, покрытие блеснуло, как пруд в безветренное пасмурное утро. Мир просыпался. Светлые пятна скоков стали темными, по верхней и нижней тверди побежали едва уловимые рваные тени, похожие на клочья облаков.
В проулках белели в ожидании людей невесть когда возникшие новые камушки. Рассвет ласково омыл знакомую глыбу, слегка похожую на постамент Медного Всадника, и одинокую человеческую фигуру на ее выдающемся вперед уступе.
Расправив грудь, Ромка оглядел окрестности, потом обернулся. Два мешка, сетка с алыми капсулами и всякий мелкий инструмент удобно угнездились в седловине замечательной глыбы. Клавкин броневичок был просто обречен на роль пьедестала.
– А вот фиг вам!.. – еле слышно шепнул Ромка, запрокинув вдохновенное лицо к невероятно высокому потолку.
Затем перетащил один мешок из седловины на слегка выпуклую маковку глыбы и вытряхнул в самой середке, окутавшись при этом по грудь облаком тонкой серой пыли. Подождал, пока пыль осядет, и выволок наверх сетку с капсулами. Присев на корточки, сделал в дышаще-мягком сером холмике глубокую выемку, после чего выдавил туда пять алых тюбиков.
Припудрил ладони – и приступил…
Ромка, действительно, никогда не имел дела ни со строительством, ни с гончарным ремеслом. Все, что могло ему теперь пригодиться в работе, сводилось к детским воспоминаниям о том, как покойная баб-Варя замешивала тесто для пельменей. Очень похожими приемами он замесил тяжеленный колобок чудовищных размеров и принялся раскатывать его сначала в бревно, а потом в длинную толстую кишку. Вскоре пришлось опуститься на колени. На выпуклой площадке стало тесно. Будь Ромка более начитан, он бы неминуемо сравнил себя с Лаокооном. Наконец догадался порвать липкого удава натрое, и первое кольцо было выложено по частям. В поперечнике оно достигало полуметра, толщиной не уступало кулаку Василия, а цвет имело жирно-коричневый, словно пропитано было масляной краской.
Ромка распрямил сведенную спину и поднялся в рост – полюбоваться. Балде-ож…
– Ты что ж это, поганец, делаешь?! – разорвал утреннюю тишину вопль, исполненный изумления и злобы. Ранняя пташечка Клавка вышла на промысел.
– Чего вопишь? – благодушно осведомился Ромка. Он был до того очарован первым выложенным кольцом, что даже не удосужился взглянуть на Клавку.
– Ты мой броневичок поганить? Тут люди собираются, вопросы с него решают!..
Ромка присел на корточки и любовно устранил легкий извив, пока не схватилось намертво. Нет, отлично легло колечко…
– Я кому говорю?..
Ромка повернул голову.
– Клавк, – задумчиво молвил он. – Вот перемкну пару кабелей, и будешь неделю дома сидеть…
Клавка набрала полную грудь воздуха и уже открыла рот, как вдруг взглянула Ромке в глаза – и поняла, что он не шутит.
Рот медленно закрылся, воздух был относительно тихо выдохнут. Конечно, будь рядом свидетели, Клавка еще, пожалуй, и пошумела, поерепенилась бы малость – марку поддержать. А так… Словом, когда Ромка, устранив пару-тройку огрехов, снова поднял голову, Клавки на пятачке уже не было.
Следующей, как ни странно, заявилась Лика. Что ее выгнало из дому в такую рань – сказать трудно. Обычно она в это время еще нежилась в гамаке… Остановилась, подождала, когда Ромка поднимет голову, естественно, не дождалась и в недоумении обошла глыбу кругом, приглядываясь к творящемуся на вершине.
Ромка уже заканчивал выкладывать третье кольцо.
– Доброе утро, Рома, – сказала Лика.
– Привет, – буркнул Ромка, головы по-прежнему не поднимая.
Лика, склонив голову к плечу, задумчиво и тревожно смотрела на еще не завершенную, но уже уродливую композицию.
– И что это будет? – хрустальным голоском осведомилась она.
Ромка встал и вытер руки о штаны. С третьим кольцом было покончено.
– Фиг, – ответил он не без гордости.
– Прости, не поняла…
Он снисходительно улыбнулся и сложил для наглядности известную комбинацию из трех пальцев.
