Текст книги "Рыцари кувалды"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Дед, а, дед? – внезапно повеселев, перебил Ромка. – Вот ты всю дорогу говоришь: я не физик, я не химик… А ты кем вообще работал?
– В библиотеке, Рома, – с ласковой улыбкой отвечал ему дедок. – Всю жизнь в библиотеке…
– А-а… – с уважением протянул Ромка. – А кем?
Сократыч замялся.
– Н-ну… Словом, в библиотеке.
– Гардеробщиком, что ли? – ляпнул Ромка, раскатавши рот до ушей.
Сократыч обомлел и уставился на него чуть ли не с ужасом.
Неужто и впрямь – гардеробщиком?..
24
Безумству храбрых поем мы песню!
Максим Горький
Славный выдался денек. Впрочем, все на свете, чего не коснулась рука этого хулигана, неминуемо оказывалось славным. Сандалии, например. Взять подошву – не плоская, как у Люськи с потолка, а утолщающаяся к пятке. Маша Однорукая, чтобы сотворить этакое чудо, чуть ли не всю кольцевую трубу изрезала. Шутки – шутками, а пятка-то – трехслойная.
С удовольствием ставя на покрытие ладные ножки в новых сандалиях, Лика шла на примерку. Обогнув опору, вовремя остановилась и предостерегающе ухватила Телескопа за пушистое плечико. В каких-нибудь десяти-пятнадцати шагах на приступочке Клавкиного броневичка сидели и беседовали дедок Сократыч и Ромка. А вот этой встречи – не надо!..
Хулиган, едва не сломавший всю ее жизнь, был возмутительно весел. Чего нельзя было сказать о Сократыче.
– Гардеробщиком?.. – донеслось до Лики с восторженным привизгиванием произнесенное слово, и ее даже передернуло от омерзения. Какой все-таки негодяй! Другой бы на его месте в ногах валялся, прощения просил…
– Обойдем-ка сторонкой… – сказала она недоуменно уставившемуся Телескопу.
Они взяли на две опоры левее и прошли по краю площади с пятиэтажкой. Льдистое покрытие отливало привычными глазу слюдяными тонами. Серой коробкой из-под обуви маячила вдали «конура». Свернув в проулок между складчатых бледно-золотистых громад, Лика вновь обрела хорошее настроение и, когда им попался навстречу смешной косолапый Никита Кляпов, остановилась и заговорила первой.
– Добрый день, Никита, – приветливо сказала она. – Ну что? Кончился террор?
Он вскинул вечно опущенную голову и уставился сначала на нее, потом – на важного Телескопа, прижимающего к груди какой-то сверток. Снова повернулся к хозяйке и, понятное дело, залюбовался. Лика была хороша. Сандалии с перекрещивающимися на щиколотках плетеными ремешками, серебряный балахончик, на шее – проводок, хитро оплетающий три хрустальные, стреляющие искрами пирамидки.
– Добрый день, Лика… Вы имеете в виду…
– Да вот, то, что творилось… Кажется, унялся наш скандалист.
Лицо Никиты стало вдруг по-детски беззащитным, близко посаженные глаза поехали куда-то в сторону.
– Я слышал, у вас с ним… размолвка…
Лика рассмеялась. Что ни говори, а забавный человечек был этот Кляпов.
– Вы мягко выражаетесь, Никита. Ушла я от него. Понимаете? Ушла.
– Что вы говорите… – пробормотал он и пригорюнился окончательно.
– Да бросьте вы, Никита. Трагедии в этом уже никакой нет. Кончилась трагедия.
Он растерянно оглаживал переносицу, снова, наверное, затосковав по очкам, которые можно было в любой момент снять и протереть, собираясь с мыслями.
– Вот и от меня тоже… – грустно сообщил он ни с того ни с сего. – Ушла…
Заждавшийся Телескоп присел на корточки и сердито чивикнул что-то непонятное. Не иначе – на родном наречии.
– Вы были женаты? – пораженно спросила Лика, тщетно пытаясь представить себе женщину, согласившуюся выйти замуж за Никиту Кляпова.
– Да… – вздохнул он, зачем-то осматривая кончик своего ломика. – Сказала, что я гублю не только себя, но и всю семью… Понимаете, у меня были неприятности… Как бы это выразиться?.. Политического характера…
– У вас?!
Диссидентов Лика представляла как-то, знаете, по-другому.
– Да, – смущенно улыбаясь, признался Никита. – Хотя сам я – ни сном, ни духом… Просто работал в обществе книголюбов, заведовал, как ни странно, клубами… И вот организовали там один такой клуб… Честно сказать, я так до сих пор и не понял, что они, собственно, натворили, но шум был большой. Председателя общества выгнали из партии, меня, естественно, уволили – ну и жена… испугалась, короче…
– Йест! – пронзительно предупредил Телескоп.
Оба обернулись. Действительно, в трех шагах от них стоял жилистый сухощавый Крест и с ленивой усмешкой оглядывал Никиту.
– Начальнице!.. – издевательски-вежливо осклабился он, отпуская полупоклон в сторону Лики, после чего вновь повернулся к Кляпову. – Ты! Трекало! Слазь с метлы! Там у тебя широкий фронт работ…
И Лика увидела, как Никита (пусть смешной, но все же культурный, интеллигентный человек) на глазах увядает, опадает… Вот он поглядел на нее виновато, ссутулился – и побрел прочь. Лика растерянно смотрела ему вслед. Как-то так вышло, что из ее жизненного опыта напрочь выпала знакомая многим девушкам ситуация: любезничаешь, скажем, с молоденьким солдатиком – и тут подходит старший по званию…
– Никита!
Он остановился.
– Что вы ему позволяете!.. Как же так можно?..
Перегнул палку Крест, ох, перегнул… Не учел, что Никита – из тех людей, вытирать об которых ноги можно до бесконечности. Если наедине. Но при свидетелях-то зачем?..
Секунду сутулая спина под белой складчатой простынкой была неподвижна. Потом вдруг судорожно передернулась, и Никита Кляпов медленно повернулся к Кресту. Вперив в уголовника совершенно безумный взор, он отцепил от пояса авоську с тремя капсулами и шваркнул оземь. Стискивая ломик, шагнул вперед, и губы его шевелились, словно Никита затверживал на память какую-то стихотворную строфу.
– Ты! Ерш опомоенный! – пронзительным, срывающимся на фальцет голосом выкрикнул он, глядя Кресту в глаза. – Гуливаном? Горлохватом набушмачился?.. Осину – не гну! Устриг?
Оцепенела не только Лика – оцепенел и Крест. Повторялась история с Валаамовой ослицей. Во всяком случае, Никита Кляпов, внезапно заговоривший по-свойски, представлял из себя не меньшее чудо.
Но Никита, увы, непредумышленно повторил при этом ошибку самого Креста. Такие слова следовало произносить с глазу на глаз, но уж никак не в присутствии Лики…
Опомнясь, Крест с искаженным лицом шагнул навстречу и вырвал ломик из рук Никиты. Из-за дальней опоры немедленно вылетела зловещая торпеда надзорки. И тут в игру вмешалось еще одно действующее лицо.
– Йоц! Йоц! – Взъерошив от восторга седую шерстку, Телескоп запрыгал вокруг Креста, одной лапкой прижимая к груди пакет, а другой (чтобы уточнить, кого именно здесь зовут ершом) тыча в онемевшего от злобы уголовника.
По гроб жизни должен быть Никита Кляпов благодарен Телескопу за безумный этот поступок. Ломик свистнул и с хрустом опустился на непрочный череп зверька. Вместо того, чтобы опуститься на столь же непрочный череп самого Никиты.
Запоздало треснул неслыханной силы разряд. Никиту отшвырнуло. Крест подпрыгнул, выронил ломик и упал, как бы сразу прилипнув всем телом к стеклистому покрытию. Даже попятившаяся Лика, которую от места щелчка отделяло несколько шагов, – и та ощутила, как волосы ее шевельнулись и затрещали.
Надзорка ткнулась хищным чернильным рылом в голову лежащего и замерла, словно овчарка, готовая кинуться снова при малейшем движении. Никита подскочил к бессильно разбросавшему лапки Телескопу, стал на колени, дотронулся со страхом. Хрустальные глазищи остановились, обессмыслились. Зверек уже не дышал. Забрызганный алыми каплями полуразвернувшийся пакет лежал рядом.
«А кровь – как у нас, красная…» – с интересом подумал кто-то за Никиту Кляпова.
Тут он услышал полувскрик-полувсхлип – и обернулся. Лика, округлив глаза и зажав рот пальцами обеих рук, отступала к стене. Никита перевел взгляд на лежащего рядом Креста – и сам чуть не заорал, настолько это было жутко. Надзорка, растягиваясь и изгибаясь, налезала на бесчувственное тело, надеваясь на него, как резиновая перчатка на руку. Наружу теперь торчали только большие ступни, повернутые пальцами друг к другу. На глазах Никиты змеящаяся бликами тварь обволокла Креста целиком, потом сократилась, словно разом переварив, – и неспешно потекла прочь.
Вид, пусть не принадлежащего человеку, но все же мертвого тела потряс всех настолько, что даже у словоохотливого Сократыча отнялся язык. Люди стояли вокруг Телескопа в боязливом оторопелом молчании, нарушаемом лишь всхлипами Лики.
– Васька знает?.. – тихо, почти шепотом спросил кто-то.
– Побежали за ним… – так же негромко ответили ему.
Потом толпу раздвинуло, и к распростертому тельцу шагнул Василий. Все взглянули ему в лицо и тут же отвели глаза. Смотреть сейчас на Василия было страшновато. Несколько секунд он неподвижно стоял над Телескопом, потом медленно присел на корточки и заметно дрогнувшей рукой огладил нежную серебристую шерстку. В гулкой остолбенелой тишине пронзительный щебет побирушек казался особенно громким. Зверьки уже знали о случившемся.
– Кто? – глухо спросил Василий.
– Крест, – виновато сказал Никита.
– Где?..
К Василию приблизился Пузырек.
– Вась… – гримасничая от сочувствия, начал он. – Ну ведь не человека же, ну… Не надо, Вась, не связывайся ты… Хватит, пошутил уже разок с надзорками…
– Где? – повторил Василий, поднимаясь. Смуглое лицо его отяжелело, стало угрюмым и беспощадным.
– Да нет его!.. Нет!.. – истерически вскрикнула бледная заплаканная Лика. – Нигде его уже нет!.. Никита! Скажи ему!..
Все, включая Василия, повернулись к Кляпову.
Тот беспомощно скривился, разомкнул было спекшиеся губы, но объяснить ничего не успел. Толпа раздалась, пропуская непривычно бесцеремонную надзорку. А дальше на глазах у всех произошло то же самое, чему Лика и Никита были свидетелями каких-нибудь десять минут назад. Тварь растеклась глянцевым чернильным пригорком, обволокла пушистый трупик и, сократившись до прежних размеров, устремилась сквозь шарахнувшуюся толпу.
– Вот… – бормотал Кляпов, тыча пальцем вслед надзорке. – Вот так она и его тоже… Сначала щелчка – насмерть… А потом – вот так…
Кто-то испуганно присвистнул. Кто-то принялся с одичалым видом озираться, словно увидев этот мир впервые.
– Интересно, интересно… – проскрипел несколько замороженный тенорок Сократыча. – А хозяева-то далеко не столь безобидны, как нам думалось раньше…
Однако закончить мысль ему не дали.
– Ну, падлы! – взмыл над толпой звонкий, захлебывающийся от злости голос Ромки. – Ну я вам сделаю!.. Хозяева, да? А вот фиг вам, хозяевам!..
Проулки были загромождены вчерашними глыбами. Второй день мужское население маленькой колонии справляло тризну по двум первым покойникам и все никак не могло остановиться. Женщины, правда, уже опомнились и вышли на промысел, но что они могли сделать нежными своими руками с камушками чуть ли не в рост человека!
Новый самогонный аппарат Пузырька выдавал литр за литром, и все же пригорок полупрозрачных бурдючков в заветной кладовке неуклонно таял. Дошло до смешного – стало не хватать сырья, и алые капсулы тут же подскочили в цене.
Правдоискательница Клавка, словно по пояс в облаке, стояла посреди особенно плотного нагромождения камушков и ругательски ругала всех подряд.
– Ну, я вас спрашиваю, есть у них вообще голова на плечах, у хозяев этих? – гремела она на весь проулок, хотя внимал ей один лишь дедок Сократыч, к которому Клавка, кстати, отродясь на «вы» не обращалась.
– Вы знаете, Клава, не уверен, – воспользовавшись паузой, честно ответил он. – Я даже не уверен, есть ли у них плечи…
Но та его даже и не услышала. Должно быть, перед мысленным ее взором теснилась целая толпа слушателей.
– Это что же? – с искренним возмущением продолжала она. – Это и не замахнись на них теперь, на побирушек? Они у тебя из-под носа тюбики воровать будут, мартышки лупоглазые, а ты на них смотри?.. Да как это вообще можно – с людьми их равнять!..
– Стало быть, можно… – развел руками Сократыч, но тут неподалеку от него из воздуха выпал и глухо стукнул о покрытие солидных размеров лом. Затем на том же самом месте, тряся головой, возник муж Люськи с потолка. Нагнулся за инструментом и, словно получив легкого пинка под зад, опустился на четвереньки, а следом уже сыпались с матом и гиканьем остальные: Леша Баптист, Пузырек, Ромка и мужичок средних лет, которого, оказывается, звали просто Коля.
– Дед! – заорал он. – Чего жмешься?.. Айда с нами! Помянем рабов Божьих Креста и Телескопа!..
Охотничья ватага, размахивая железом, окружила мощную глыбу, очертаниями напоминающую сильно стилизованного фарфорового слоника.
– Ти-ха! – надрывался Ромка. – Сладили, блин! Десять рыл на один камушек!.. А-атайди!.. Долбайте тот вон… полегче…
В проулке загрохотала канонада. Среди молочно-белых глыб мелькнула округлая лоснящаяся спина надзорки. Клавка плюнула и ушла – при таком шуме и громе обличать пьянчужек было все равно бесполезно. Хитрый Сократыч – тот остался и, примкнув к троице, обложившей указанную Ромкой глыбу, врубился в камушек с четвертой стороны.
Новый агрегат Пузырька был куда сложнее и производительнее, чем тот, уничтоженный вредными надзорками. Вообще, глянцевые твари, сами того не подозревая, своими налетами весьма способствовали прогрессу. С каждым разом искусство Пузырька неизменно поднималось на новую ступень. Намыслить столь деликатную деталь, как, скажем, крантик, было теперь для умельца – плевое дело! Трубчатое детище человеческого разума исправно журчало, побулькивало и благоухало брагой. Гуляли по полу и стенам разъеденные нечеткими тенями цветные блики.
Василий, угрюмый, как глыба с упрятанной внутрь напряженкой, проминал собою воздух над толстым смоляным кабелем. Неподвижно и бессмысленно глядя на пульсирующую рощицу стеклистых труб, он время от времени размыкал крупные губы и, словно бык на выгоне, тянул с отчаянием на одной ноте:
– М-матушка, м-матушка… что во поле… пы-ыльно…
Потом надолго умолкал и вдруг заводил снова с прежней тупостью, но на полтона ниже:
– Д-дитятко… м-милое… кони разгуля-ались…
Рядом сидел и плакал пьяненький Никита.
– Из-за меня… – вскрикивал он, неумело тыча кулачишком в грудную клетку. – Он же… должен был… меня! А не его!..
– Д-дитятко… м-милое… – Василий забирал все ниже.
– Ну почему?.. Почему?.. – захлебывался Никита. – Я же сам!.. Сам хотел… Я… пойду! Я – скажу им…
– Сядь… – тяжко выдохнул вдруг Василий, но Никита и сам уже, не устояв на ногах, вильнул всем телом и вновь опустился на отвердевший вокруг кабеля воздух.
В этот миг возле аппарата возник Пузырек с двумя полными сетками, а за ним повалила скопом вся компания. Каждый вновь прибывший раздвигал собой уже имеющуюся толпу, заставляя остальных наступать друг другу на ноги и хвататься за что попало. Запорхали матерки.
– Нет, ну я-то при чем? – обиженно восклицал мужичок по имени Коля, на удивление трезвый. – Я, главное, к камушку, а там уже Леша! Я – вокруг, а там еще одна…
– Д-дитятко… – Василий замолчал и непонимающе уставился на собутыльников. Углядев вежливо-скорбное личико и седенькую бородку Сократыча, скривился, замотал тяжелой головой.
– Сократыч… – жалобно пробасил он. – Телескоп-то, а?..
– Вась… – то ли с сочувствием, то ли с досадой повернулся к нему Пузырек. Умелые морщинистые руки продолжали работать вслепую, открепляя один из баков. – Ну что ты, ей-Богу… Воскресить – не воскресишь, так? Хозяева за тебя с Крестом, прости мою душу грешную, рассчитались… А то бы еще и по тебе сейчас поминки справляли!.. Тут вон людей уже насмерть бьют, а ты… Собаку у тебя, что ли, никогда грузовиком не переезжало? Ну, погоревал… Ну и будет…
– Сократыч… – упрямо гнул свое Василий, видно, пропустив увещевания Пузырька мимо ушей. – Иди, Сократыч, помяни… Не пьешь – так закуси хотя бы…
– Вот вам и хозяева!.. – злобно приговаривал Леша Баптист. – Во делают! Добренькие, блин!.. Зубки чинят, ручки чинят… А мужика за зверушку шлепнуть – это как?..
Василий медленно, чуть ли не со скрипом, повернул шею.
– Кто… зверушка?..
– Не Телескоп, не Телескоп!.. – торопливо заверил Леша, примирительно выставив вперед мясистые ладони.
– А ведь с точки зрения хозяев, – задумчиво начал Сократыч, принимая из рук Василия капсулу, – мы с ними, получается, вполне равноправны… Так что версия моя, увы, подтверждается. Побирушки – наши предшественники, и не дай нам Бог дожить до того дня, когда мы окажемся в их положении. Под Богом я, естественно, подразумеваю хозяев… Хотя… Как это ни печально, никуда не денемся – доживем.
– Ну, понес, понес… – недовольно сказал Леша. – Вечно ты, дед, мозги запудришь…
– Понес, говорите? – Сократыч прищурился. – Однако, здоровье они нам всем подарили, согласитесь, отменное. Обе недавние смерти – насильственные и с болезнями никак не связаны. Далее! Как вы думаете, сколько лет побирушкам?
– Ты заткнешься или мне тебя заткнуть? – рявкнул Леша.
– Я тебя сейчас сам заткну! – полоснул в ответ высокий отчаянный голос, и бледный от выпитого Ромка, пошатываясь, подошел к Сократычу. Положил длинную узкую руку на старческое плечико и с вызовом взглянул на Лешу. – Говори, дед…
Все-таки авторитет Ромки, несмотря на все его недавние проказы, был еще очень высок. Леша поворчал и умолк… Вытирая ладони о спецовку, подошел послушать и Пузырек.
– Не удивлюсь, если побирушкам по нескольку сот лет, – объявил Сократыч. – А то и больше. Судите сами, детенышей их здесь никто никогда не видел. Собственно, это и понятно. Сюда прибывают лишь взрослые, так сказать, долбежеспособные особи… И дальше каждая из них просто перестает стареть. Правда, как вам известно, детей здесь тоже ни у кого быть не может…
– М-матушка… М-матушка… – снова замычал Василий.
– Да помолчи ж ты, Вася! – взмолился Ромка и снова повернул к Сократычу бледное и какое-то перекошенное лицо. – У кого – не может? У нас или у побирушек?
– Ни у них, ни у нас.
– Откуда знаешь?.. Почему это – не может?
– А пробовали, Рома, пробовали… Не беременеют здесь женщины. А почему?.. Спросите хозяев.
– Не-на-ви-жу хозь… зяев… – простонал Никита.
Ромка вскинулся и, вздернув верхнюю губу, оскалил зубы. Всем даже слегка не по себе стало – до того он сразу сделался похож на покойного Креста.
– Ты! – с презрением выговорил он в несчастные пьяненькие глаза Никиты. – Ты ненавидишь? Сидишь вот и ненавидишь, да?.. Так ненавидишь, что пальцем пошевелить боишься?..
Василий медленно поднял осоловевшее лицо, недоумевая, что это за шум подняли у него над головой.
– Рома, Рома… – испуганно проговорил дедок Сократыч и, встав, молитвенно сложил ладошки. Розовое личико его было тревожно. – Послушайте меня… Я не знаю, что вы на этот раз затеваете против хозяев, но я уже, честное слово, начинаю за вас бояться… Вы ведь действительно талантливый мальчик, Рома! А хозяева, как выяснилось, еще и убивают…
Увидев Лику с двумя тяжеленными сетками, Маша Однорукая повалилась на спину (она сидела на свернутом петлей кабеле) и в голос захохотала. Лика опустила сетки на пол и жалко улыбнулась.
– Тут не смеяться, – сказала она с упреком. – Тут плакать надо.
А Маша все никак не могла остановиться.
– Вот это загудели мужики!.. – рыдала и взвизгивала она. – Вот это загудели…
Наконец отсмеялась и села, утирая слезы. Лика печально смотрела на подругу.
– Люська с потолка как раз перед тобой приходила, – отдыхиваясь и разминая ладонями сведенные щеки, сообщила Маша. – Ой, не могу… Аж к сердцу подкатило… Тоже тюбиков приволокла: спрячь, говорит, пока мой все не пропил… А у тебя чего-то мало… Или ты в два рейса?
Маша задержала дыхание, потом глубоко вздохнула и успокоилась окончательно.
– Вот так, Лика! – с ехидцей заметила она. – Увела у меня мужика? Крутись теперь…
– Да не запойный он, – беспомощно сказала Лика. – Просто Телескопа очень любил… Знаешь, какая умница был Телескоп? Все подаст, все отнесет… А Вася… Ему ж чтоб захмелеть – цистерну надо выпить, и то мало будет…
– А придет, в долг попросит? – сурово спросила Маша. – Тут ко мне уже трое подгребались – просили…
– Не давай! – взмолилась Лика. – Придумай что-нибудь… Скажи: нету, мол…
Она села рядом с Машей и бессильно уронила руки на колени.
– Что делать, что делать?.. – в тоске забормотала она. – Как с ума все посходили…
– Сойдешь тут, – помрачнев, процедила сквозь зубы Маша. – Крест, царство ему небесное, не сахар был, а все одно жалко… Да и потом, знаешь… Сегодня – Креста, а завтра?.. Вот то-то и оно… Ну, ты давай-давай, не рассиживайся, тащи остальное! Может, помочь тебе?
– Да нет, – сказала Лика, поднимаясь. – Все-то подчистую из кладовок выгребать не стоит. Неловко…
– Ну как знаешь… – Маша помолчала, подумала и вдруг, оживившись, щелкнула пальцами. – А ты вот что… Посмотри побирушек. Там, по-моему, один бегает – ну вылитый Телескоп! Болтает – вовсю… Так вот ты с Васькой-то начни о Телескопе, а потом возьми да и вверни: бегает, мол, похожий… А?
Лика приподняла бровь, затем лицо ее просветлело.
– Спасибо, Маша, – растроганно сказала она. – Правда ведь: клин клином вышибают… Спасибо!
Шагнула в скок и, оказавшись снаружи, огляделась. Побирушки… Как же это ей самой в голову не пришло? Пусть даже и не слишком будет похож – дело-то не в этом! В Василии дело…
Лика решительным шагом направилась было к дому, но вскоре остановилась. Василий – у Пузырька. Может быть, прямо туда? Посидеть с ними, даже немного выпить… Пожалеть о Телескопе, всплакнуть, а потом как бы невзначай… Да, но там же еще и этот! Ромка…
Огибая многочисленные глыбы, Лика в раздумье двинулась в сторону, противоположную дому. Подходя к скоку Пузырька, она еще издали приметила, что неподалеку от теневого овала переминается пушистый лупоглазый зверек.
«Ой, как хорошо! – радостно подумалось ей. – Даже и врать не придется…»
Лика хотела ускорить шаг, но потом решила не пугать побирушку. Лучше подойти помедленней… Маша была права, зверек чем-то и впрямь напоминал Телескопа: почти такой же крупный, седая шерстка отливает голубоватой волной… Если он еще окажется таким же говорливым… Но тут лупоглазый повернул к ней розовую, как у Сократыча мордашку, и, подскочив, вздыбил шерсть. Эх, все-таки испугала…
– Лик! – вскрикнул зверек, бросаясь ей навстречу.
Лика отшатнулась.
– Бож-же… – не веря, выговорила она. – Телескоп?!
Розовые пальчики вцепились в край балахончика и яростно куда-то потащили. В круглых выпуклых глазищах зверька был ужас.
– Йоц! Йоц!
Лика наконец догадалась оглянуться – и пронзительно завизжала.
…Голый, худой, с широко раскрытыми незрячими глазами за ней по пятам, нелепо припадая на обе ноги, шел покойный Крест.
