Текст книги "Навь. Книга 6 (СИ)"

Автор книги: Евгений Юллем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Ну устроит или нет – не в моей компетенции это решать. Меня лично это бы устроило.

– Вы знаете о массовой бойне сектантов в Европе?

А вот это – нет. Я знаю, что она была, а вот с каким счетом – нет.

– Имею только общее представление.

– Вот, ознакомьтесь точно, – он пододвинул ко мне вторую папку, потолще.

Да, тут было на что посмотреть. Фотографии с мест преступлений, отчеты, список адресов… Ага! А вот список-то неполный.

– Это полный список? – я вынул лист из папки и показал Штюрмеру.

– Насколько я знаю, да, – у немца загорелся в глазах огонек интереса. – Вы можете дополнить?

Дополнить? А, была не была. Трех адресов в Германии, которых я помнил по тому списку целей, здесь не было. Значит, или что-то случилось с группами венедов, направленными туда, или что-то произошло на месте.

– Сначала давайте определимся, зачем это вам, – сказал я, держа список в руке. Я не верю в альтруизм и немецкую непрактичность, этого не бывает.

– Вы плохого мнения о нас. Но здесь альтруизм отсутствует. Вы же знаете историю толерантности в европейском обществе?

– В общих чертах, – сказал я.

– Сейчас наросла критическая масса. Толерантность насаждают те, кого до середины семидесятых кастрировали причем иногда принудительно. Не морщитесь так, это стандартная европейская практика, да и в САСШ это существовало до середины семидесятых.

– Скатываемся к нацизму и евгенике? – поддел я его.

– Нацизм сейчас проводят те, кто превращает европейцев в вымирающую расу, – отрубил Штюрмер. – Извращенцы всех мастей, от педерастов до членодевок и иже с ними. А также тех, кто отвращает молодежь от духовных ценностей и привлекает их к противоестественным и богопротивным культам. А вот сейчас они перешли уже к неприкрытому насилию, стараясь полностью разложить наше общество.

– Это в вас говорит ревностный католик. Но могу вас заверить, что мы здесь ни при чем. В Российской Империи подобные извращения запрещены, как и сатанинские культы. Либо в тюрьму, либо в дурку, а в тяжелых случаях – к стенке.

– А у нас это для традиционных. Только что к стенке еще не ставят, просто доводят до самоубийства. И вы правы, для меня это личное. Да вы и сами знаете.

Я знал. Самоубийство четырнадцатилетней дочери-подростка два года назад, распавшийся после этого брак. Ну вот теперь и причина известна, в досье этого не было. Затравили девчонку-католичку до того, что наложила на себя руки.

– Соболезную вашему горю.

– Пустое, – исказила гримаса лицо Штюрмера. – Вот теперь вы знаете, почему я борюсь с этой заразой. Но вот только одно вам неведомо – она идет с самого верха.

– Ладно, дайте бумагу и ручку.

Я начал писать известные мне адреса на территории Германии.

– Вот, те места и фамилии верховных жрецов ковенов. Только знайте – они не совсем люди.

– Как так?

– Есть некоторые нюансы, – я не собирался говорить ему про подсаженные гворы, с этим еще предстояло разбираться. – Считайте их одержимыми, но не демонами, экзорцизм тут не поможет. А вот разрывная в голову или заряд картечи – вполне. В плен не брать.

– Учту. Но только прекратите гадить мне здесь. Это дело немцев, и немцы должны это решить.

– Хорошо. А вы думаете грешным делом, что по всем этим адресам работали русские разведгруппы? Нет, конечно, – ну тут я немного покривил душой. В Гамбурге и под Хемнитцем работали мы, да и координация интербригад-антисатанистов шла через нас. Теперь, похоже, с этим предстояло попрощаться. Раз уж хозяева убедительно просят, придется оставить это дело им. В конце концов, я не увидел еще несколько адресов, не только на немецкой земле. А вот там меня не просил никто. Я должен докопаться, кто стоял за ликвидацией Кресислава.

Командир группы ГСГ9 из 1-го оперативного отряда находился в оперативном центре, среди стекла и мониторов. Задача была спущена свыше, и уж совсем непонятно, почему БНД привлекло полицейский спецназ, а допустим не тот же армейский КСК. Хотя после КСК обычно остаются одни головешки, перед ним все бежит, а после только дорожка из трупов. Армейцы – те еще отморозки. ГСГ9 в этом отношении большие профессионалы. Цель, даже три цели – дома в Кельне, Штутгарте и Эрфурте. Причем основным требованием было одновременное выполнение задания. Вот и приходилось одновременно смотреть на мониторы и получать оперативные сводки от помощников.

– Кельн. Вышли на позицию, – один из координаторов, прикрыв ладонью гарнитуру в ухе, обратилась к командиру.

– Статус?

– На позиции, в доме до пятнадцати гражданских, вооружены или нет – неясно, – раздался искаженный шлемом голос старшего.

– Штурм!

Экран монитора рассыпался на квадратики, передавая изображения с нашлемных камер бойцов. Вот три мгновенно озарились вспышкой – сработал заряд на двери, другие – комнаты, орущие люди…

– Эрфурт на связи, – тормознул его другой координатор.

– На позиции, к штурму готовы, – доложил командир группы, работавшей в Эрфурте.

– Штурм!

Теперь приходилось напряженно переключаться между двумя картинками со множеством мельтешащих экранов.

– Штутгарт…

– Штурм!

Командир на секунду закрыл глаза – от стробоскопического эффекта мельтешения у него уже разболелась голова, так недолго и до не случавшегося до этого эпилептического припадка. Вдруг в колонках раздалась знакомая трель пулемета.

– Где? – спросил командир.

– Штутгарт.

– Мы под огнем! Трое погибших! – прорвался через треск стрельбы голос командира группы.

Он не ответил – все было расписано заранее, и доведено до него сначала директором БНД, затем уже им до командиров групп. Работать как САС – те не брали пленных во время штурма. Максимально жестко, подавляя огнем даже потенциальные очаги сопротивления.

Бахнул громкий взрыв, на экране с разных камер была видна неслабая вспышка и вырвавшееся из окна пламя, а затем заволакивающий все дым.

Впрочем, стрельба уже шла со всех сторон, со всех трех экранов. Стрекочущие звуки МП7, гулкие выстрелы ружей, хоть больше не стрелял пулемет, и то ладно, огневую точку подавили.

Пара минут, через которые все стихло, показались вечностью. Потом конечно эти записи отсмотрят, проанализируют как в БНД, так и здесь, но пока.

– Кельн?

– Докладываю. Погибших нет, двое легкораненых. Потери противника – пятеро, восемь захвачено живыми.

– Штутгарт?

– Пятеро убитых, – голос командира группы был искажен от боли. Трое раненых. Противник уничтожен полностью.

Командир сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. Таких потерь не было давно, очень давно. Чтобы противник оказал такое ожесточенное сопротивление? Было такое, только года четыре назад, во Франкфурте, когда обычная на первый взгляд антитеррористическая операция обернулась кровавой бойней.

– Эрфурт?

– Погибших нет, двое тяжелораненых. У противника восемь погибших, четверо раненых.

Ну хоть немного отлегло от сердца. Хотя все равно потери велики. Надо было поддаться интуиции, наплевать на закон и уничтожить эти дома вместе с террористами. А вот теперь лично хоронить погибших, присутствовать на траурной мессе и ловить на себе полные горя и слез ненавидящие взгляды членов семей и родственников. Ну а сейчас пусть делом займутся криминалисты. Не зря же террористы с таким остервенением защищали свои логова.

Глава 13

– Куда-то собираетесь? – Штюрмер постучался ко мне в квартирку, когда я собирал вещи. А что мне здесь еще делать? От отца поступило задание – выбираться из Германии во Францию, и выйти на связь с экзорцистом. У того, кажется, возникли кое-какие сложности, надо бы ему помочь и скоординировать дальнейшие действия.

– Да, уезжаю из Германии, если вы не против. Знаете ли, дела.

– Собственно, не против – Штюрмер оперся о косяк. – И желательно, господин Драбицын, чтобы вы не посещали больше Германию, ну или хотя бы делали это с дипломатическим паспортом и на свое имя.

– Обязательно, – шутливо отсалютовал я.

– Просто в следующий раз я вас арестую, – не принял шутки Штюрмер. – Посидите в Штаммхайме или Ландсберге годика три, пока ваши не наловят достаточно наших, или не возьмут кого-нибудь крупного, на кого можно будет обменять сына главы СБ РИ. Считайте это обещанием, которое вы не захотите проверить, как я думаю.

– Ладно. Но не сейчас?

– Не сейчас. А вот сейчас вы мне нужны, – Штюрмер опустился на колченогий стул. – С кем мы имеем дело? Вы сказали, что они не совсем люди.

– Так оно и есть. Вы что-то нашли в захваченных домах?

– Много чего, – поморщился Штюрмер. – Сатанинской мерзости полно. От козлиных рож на стенах и предметах просто уже рябит в глазах.

– Пленные?

– Двенадцать членов ковенов из двух городов. В третьем пришлось уничтожить их полностью вместе с домом. Спасибо за подсказку, взяли тяжелое вооружение.

– Хотел бы я вам показать, чтобы вы видели своими глазами, с чем столкнулись… Хотя можно попробовать.

– Давайте и попробуем. Они сейчас в одной из тайных тюрем.

– ЦРУ, то есть УСО?

– При чем тут САСШ? – у Штюрмера глаза полезли на лоб. – И что такое ЦРУ?

– Да так, иногда мы называем так их управление стратегических служб, – вот блин, оговорился, а немец не тот человек, чтобы не обратить на это внимание. В этом мире ЦРУ не было, вместо него продолжало цвести и пахнуть УСС, правда запах у него был как у цветущей раффлезии – отдавал мертвечинкой.

– Ну так как, можете показать?

– А поедемте, – я бросил недособранный чемодан обратно на кровать.

Мы спустились по ободранной лестнице, и сели в ожидавший Штюрмера, ставшим уже привычным черный джип.

– Далеко отсюда? – спросил я Штюрмера.

– Представьте себе, нет. Минут двадцать.

Так оно и оказалось. Тайная тюрьма снаружи выглядела как какая-то старая котельная, хотя оно и понятно – по старинной немецкой традиции тела кремировали. Недалеко они от рейха ушли в этом отношении.

Чем дальше, тем больше это мне напоминало концлагерь из старой кинохроники – ограждение из труб с натянутой металлической сеткой, концертино-егоза, пущенная поверх… И везде таблички с их вечным «ферботен», а дальше моих познаний не хватало.

Охранники правда были без касок и автоматов, в нейтральной форме их какого-то гражданского ЧОПа, но на поводках у них были восточноевропейские овчарки, а выправка указывала на армейское происхождение.

Да что там, джип Штюрмера пропустили только по документам, хотя прекрасно знали его в лицо, а собачки и досмотровые зеркала довершили процесс аутентификации. И лишь после этого ворота, увитые колючкой, открылись, а платформа с шипами спряталась опять под гравий.

– От меня не отставать, резких движений не делать, подчиняться полностью, по-русски не говорить, – сказал Штюрмер, вылезая из джипа. Да понял я, понял…

Зато внутри невзрачной старой котельной располагалась вполне себе современная тюрьма. Стальные решетки, двери камер и до зубов вооруженные вертухаи, в том числе и с фирменными МП5 и новейшими «вальтерами» в кобурах. А собственно, зачем вертухаю автомат? Только для того, чтобы пистолет не отобрали. А пули, наверное, экспансивные, не дающие рикошета от бетонных стен.

Тут Штюрмера уже не спрашивали.

–???? – он бросил вертухаю, тот кивнул. Наверное, сказал, «со мной», или что-то вроде этого. – ????.

Вертухай еще раз кивнул, и выдал Штюрмеру большой ключ, типа от камеры. Штюрмер мотнул мне головой, я кивнул, и встал за ним, ожидая, пока откроется дверь тамбура. Мы зашли, мигнула красная лампа, решетчатая дверь за нами закрылась, а перед нами открылась, выпуская нас в тюремный коридор.

Я пошел за немцем мимо дверей камер, невольно поежившись. Не люблю я такие места, как тюрьмы и кладбища, не добавляют они мне оптимизма, хотя философам это нравится, типа напоминает им о бренности бытия и тому подобной хрени. Мне вот как-то нет.

– Вот здесь похоже один из их жрецов, – шепнул мне на ухо Штюрмер. – Покажете?

Я кивнул, и он открыл дверь камеры. Да, постарались подчиненные на славу, славные традиции гестапо перешли внукам. На человеке, сидевшем в камере, не было живого места, а вместо глаз были две лиловые сливы, почти не открывавшиеся.

– Ну вы даете, – тихо сказал я. – Зачем материал так портить?

– Молчит – пожал плечами Штюрмер. – Даже водой пытали, бесполезно. Может вы что попробуете?

Я глянул на пленника волховским зрением. Гвор черным карманом висел на ауре, и был он большой, больше чем у остальных, с которыми я до этого сталкивался.

– Попробую. А вы попробуйте увидеть моими глазами. Расслабьтесь и закройте глаза, не сопротивляйтесь, – я положил на лысеющую макушку немца ладонь.

Просверк, и Штюрмер отшатнулся.

– Что это?

– А что вы видели?

– Он как будто в серой оболочке и посередине черный шар.

– Верно. Аура у него плохая, а черный шар – это и есть гвор, подсадка.

– Чья подсадка?

– А вот это мне и предстоит в будущем выяснить. Поэтому я вас и покидаю.

– Вы можете из него что-нибудь вытащить?

– Попробую, – я сосредоточился. Зверь внутри меня издал рык, и я, выпустив эктоплазму, воткнул ее прямо в непроглядную черноту гвора, раздавливая ее, заставляя пленника биться в конвульсиях от боли. – Можете спрашивать, только напомните ему, что если он откажется отвечать, то ему будет не просто больно.

– Как вы это делаете? – пораженно сказал Штюрмер, глядя на меня уже по-другому. Наконец-то ты понял, с кем имеешь дело, а также тщетность своих угроз в будущем.

– Привычно, – усмехнулся я, ворочая эктоплазмой внутри гвора. – Спрашивайте же, черт вас возьми! Он долго не протянет!

Ну тут у них пошла оживленная беседа на немецком. Если пленник запинался, я помогал ему сосредоточиться, держа на коротком поводке и каждый раз устраивая ему болевое внушение. Так продолжалось минут пять.

– Все, он больше мне не нужен, – сказал Штюрмер, и я выпустил зверя, моментально схватившего гвор заодно с аурой. Моему симбионту надо было чем-то питаться.

Ба! Я взглянул на застывшего и выпучившего глаза Штюрмера, потянув носом. Нет, вроде не обосрался от страха, увидев чудовище во всей своей красе.

– Эй, – я тихонько позвал его. – Проснитесь!

– Ввы тоже не человек? – пролепетал Штюрмер, глядя на меня с ужасом.

– Напротив, я самый настоящий человек. Только чуть больше, – я игриво подмигнул ему, от чего того передернуло. – Поэтому в следующий раз не давайте обещаний, которые не сможете выполнить. Да, о чем это я? Ну так вы узнали, что хотели? Поделитесь?

– Поделюсь, – сказал еще пристукнутый немец. – Но вы, похоже, справитесь и без меня.

– Ну я не пытаю так союзников, пусть временных и особо опасных. Ну что, пройдемся по другим камерам с задержанными, или как?

Белоснежные купола базилики Сакре-Кер словно парили в голубом парижском небе, освещенные ярким солнцем. Когда-то ее воздвигли на месте того монастыря, где давал обеты сам Игнатий Лойола, будущий Генерал Ордена Иисуса, основатель ордена иезуитов. Ну а теперь, в веке двадцать первом это было популярным туристическим местом, куда съезжались на выходные отдыхающие со всей Европы, чтобы хорошо и культурно провести время, отдыхая среди зелени, высаженной на холме Монмартр.

Вот только не все из отдыхающих были туристами. Трое мужчин неприметного вида, самой что ни на есть обычной европейской внешности поднялись на холм. Один пошел ко входу в базилику, двое других встали у лестниц, ведущих на холм, словно дожидаясь чего-то.

У всех троих синхронно сработали будильники наручных часов, а дальше они действовали, как автоматы – достать из объемистой сумки безотказные русские АТ, примкнуть магазины, взвести затворы… Уже раздавались вокруг недоуменные и испуганные возгласы туристов, когда трое боевиков открыли огонь. Две лестницы, на которых всегда было полно народа, и небольшая каменная площадь на возвышении – лучше целей для террористической атаки нет. Особенно если в руках старые русские АТ еще под первый промежуточный патрон, которые стояли на вооружении Российской Императорской Армии до семьдесят восьмого – машинка в отношении кучности и точности не очень хорошая, но зато очень, даже избыточно мощная.

Очереди косили беспорядочно бегущих туристов, причем боевики стреляли длинными, водя от пуза стволами по толпе – мишеней тут хватало. Отстреляв по паре магазинов каждый и поднявшись к базилике один достал из сумки баллончик с краской и у входа прямо на каменных плитах мостовой нарисовал пентаграмму в круге с подписью «месть».

А затем троица вошла в базилику, и открыла огонь по тем, кто спрятался внутри. Проходя под сводами базилики они короткими очередями отстреливали туристов и священнослужителей, попавшихся им навстречу.

– Вы помните нашу задачу, – бросил двум своим товарищам старший из них. – Ни один поп не должен уйти живым. Впрочем, как и остальные.

Они кивнули друг другу, и, взвалив на спину все еще тяжелые сумки, разошлись в трех направлениях, искать выживших.

– Мать честная, в первый раз вижу такую бойню! – полицейский наряд, подъехавший к подножию холма при звуках стрельбы, рот раскрыл от вида заваленных трупами лестниц. – Вызывай подкрепление!

Через полчаса, когда звуки стрельбы внутри базилики и ее окрестностях стихли, базилика и ее окрестности были оцеплены поднятыми по тревоге нарядами парижской полиции.

– Сколько их там? – спросил Дюпре, глава комиссариата восемнадцатого округа, в чьей зоне ответственности был Монмартр.

– По свидетельским показаниям – три-четыре человека с автоматами.

– И все это, – он выделил слово, – устроили они?

– Да, господин комиссар.

– Сколько уже? – он не стал говорить кого, и так было ясно.

– По предварительным оценкам, более двухсот погибших, раненых еще считают.

– И это все устроили несколько человек с автоматами?

– Почерк белых националистов, – молоденький бригадир неосторожно обронил замечание.

– Малыш, когда я тебя спрошу, тогда и будешь вякать, – комиссар бросил на ажана злобный взгляд. – Ты-то что знаешь о белых националистах, сопляк? Еще у папы в яичках пищал, когда я их по тюрьмам рассаживал.

Дюпре был зол, очень зол. Дивизионный комиссар Дорнье, возглавлявший UCLAT, пообещал ему несколько эротических удовольствий не из квартала Красных фонарей, если по завершении собранного им экстренного заседания группы кризис не будет преодолен. Только возглавить комиссариат, ожидать повышения в звании согласно должности, вот-вот – и такая подлянка от неизвестно кого.

Комиссар покосился на подъехавшую группу GIGN, на которую ставилась задача провести штурм захваченной базилики и освободить потенциальных заложников, буде таковые иметься. Но сначала надо отправить к террористам переговорщика, хотя эти черти и не собирались, похоже, вести пустопорожний треп – первая же попытка подняться по лестницам привела к ранению двух полицейских, подступы с лестницы хорошо простреливались с огневых точек засевших в базилике боевиков.

– Готовы? – он посмотрел на бледного полицейского переговорщика, которого сейчас одевали в броник и каску.

– Готов.

Дюпре взял мегафон.

– Мы отправляем к вам переговорщика! Не стреляйте!

Полицейский, размахивая большим белым флагом, стал медленно подниматься по лестнице. Дюпре все гадал, до какого места он дойдет, прежде чем его подстрелят. Переговорщик преодолел верхнюю ступеньку лестницы и застыл, ожидая неизбежного. Нет, из базилики не стреляли. Был слышен далекий окрик, видимо переговорщика просили подойти поближе. Держа белый флаг, полицейский скрылся за балюстрадой.

– Что там?

– Пока его не видно, наверное, зашел внутрь базилики…

И тут раздался взрыв, над базиликой взвились облако обломков и белый дым.

– Что за дерьмо? – присел от неожиданности комиссар, закрыв голову руками.

– Видимо они привели в действие взрывное устройство, – командир группы GIGN сам отряхивался от долетевших сюда мелких осколков.

– Теперь ваша работа… – начал было комиссар. И его изуродованное тело упало на землю, как и остальных, стоящих рядом. Место сбора было заранее заминировано «лягушками» М16, которые, взорвавшись в воздухе, превратили собравшихся полицейских в фарш. Месть свершилась.

В это же время в Лондоне, на Трафальгар-сквер, молодой человек с рюкзаком, сидевший у фонтана со стороны Национальной галереи разогнал стаю голубей, потом на глазах недоумевающих и крутящих пальцем у виска туристов стал из аэрозольного баллончика рисовать на брусчатке большую пентаграмму. Нисколько не обращая на столпившихся вокруг туристов и блеск вспышек снимающих его мобильных телефонов, он закончил свое художество.

– И придет царство Бафомета на землю! Да сгинет мертвый бог и последователи его! – громко декламировал он.

Заметив полицейских в жилетах и традиционных касках, пробивавшихся сквозь толпу, собравшуюся посмотреть на фрика, молодой человек полез под куртку, и нащупал там чеку простейшего выключателя из прищепки с двумя кнопками.

– Бафомет! – заорал он, и рванул чеку. Пятнадцать килограмм самодельной взрывчатки сдетонировали, и превратили толпу в кровавое месиво, от ближестоящих не осталось ничего, кроме разлетевшихся ошметков мяса, а над площадью поднялся огромный столб белого дыма и стаи голубей.

– Включите телевизор! – крикнул ворвавшийся в мои апартаменты один из людей Штюрмера, дежуривший у моего дома, чтобы подобрать меня и добросить до аэропорта.

Да чтоб тебя! Могу я, наконец, собрать чемодан или нет? Второй раз уже отрывают меня от этого занятия. Я в сердцах сильно надавил кнопку пульта.

–… число жертв теракта в Париже окончательно не установлено, по предварительным данным около трех сотен. Также, по неподтвержденным данным, погибло больше пятидесяти полицейских. Список погибших и пострадавших уточняется.

– Твою мать, – сказал я в сердцах по-русски.

– Именно. И в Лондоне тоже, но там жертв меньше. Зато ударили по национальной гордости англичан – Трафальгар-сквер, – сказал эсэсовец с каким-то непонятным удовлетворением.

– Вас это забавляет? – я покосился на него.

– Нет, – сделал тот серьезную мину.

– А где ваш шеф?

– На заседании правительства, срочно собранном после терактов во Франции и Великобритании. Не все же ему с вами общаться, не до вас, – подколол меня подручный Штюрмера.

– Все остается в силе?

– Боюсь, что нет. Европа сейчас закрыла границы, особенно Франция, куда вас велено отправить. Так что ждем указаний от шефа. И ждать придется долго. А пока, чтобы вам было комфортно, к вам приказано приставить охрану, – осклабился эсэсовец.

Ну спасибо, блин! Перестраховка Штюрмера или его малюток? Боятся, что я начну безобразия учинять? Правильно делают. Мне как-то ждать не резон. Значит, придется проработать маршрут эксфильтрации самому. Беда в том, что чтобы попасть из Берлина в Париж, нужно пересечь всю Германию, а потом и Бельгию. А теперь мне это стало не с руки, от слова «совсем». А вот забрезжила у меня мыслишка рвануть в противоположную сторону – до границы с Российской Империей в два раза поближе-то будет, чем до городу Парижу, вон они, Ченстохов и Лодзь, как рукой подать. Придется требовать резервный коридор эксфильтрации от папА с Козьмой. Только надо сначала избавиться от этой наглой эсэсовской морды, скалящейся мне в лицо. Ну ничего, зубы я тебе пересчитаю, когда решу уехать.

– Так что, господин Николс, вы находитесь под нашей опекой, – вновь осклабилась морда, не делая даже попыток выйти из квартиры.

– И что, вы будете здесь торчать у меня в гостиной? А может еще и подержите?

Немец злобно смотрел на меня, но попытки накинуться не делал – видимо, получил приказ от начальства не портить мою драгоценную шкурку.

– Не пытайтесь выйти из квартиры, мистер Николс, – немец чуть отодвинул полу куртки, показывая мне пистолет, непрофессионально, напоказ засунутый за пояс. – Может произойти несчастный случай.

– Ага, например, тот, что ты отстрелишь себе яйца, – безмятежно сказал я. – И будет твоя фрау вдовой при живом муже.

Этого эсэсман выдержать уже не смог, и выскочил из квартиры, хлопнув дверью так, что посыпалась древняя штукатурка.

Итак, я под домашним арестом. Да и пусть себе. Отсюда я выберусь только один раз, когда решу сделать ручкой БНД. А для того, чтобы это сделать, нужно поговорить с Центром по спутниковому, который мне так любезно оставили. И разговор будет долгий…

Как ни странно, ни папА, ни Козьма ничуть не удивились тому, что теперь меня держат под арестом. И совсем не напряглись, что уж было вовсе непонятным. По моим прикидкам, меня должны были вытаскивать, как я привык – с шумом, стрельбой, погоней, все как у нормального спалившегося разведчика. Так нет же, похоже с оперативной фантазией у них было совсем плохо.

Я два дня просидел на квартире, ожидая феерического вызволения героя из плена. Охрана слава богу позаботилась – продукты мне привозили, но по ехидной роже отбритого мною эсэсмана я понял, что разносолов не будет. И точно – всякая бодяга типа химических немецких эрзац-консервов и растворимых досираков, а из питья – только минвода, ту жидкость, которая текла в трубах не могли пить и тараканы, она их убивала на лету. Так что даже пивка скаредные немцы не подкинули. А вот на третий день за мной пришли.

– Поднимайтесь, мистер Николс.

Я непонимающе посмотрел на подручного Штюрмера. Тот был донельзя серьезен, что для него было совсем нехарактерно.

– Итак, запрос об экстрадиции, поданный властями Российской Империи, решено удовлетворить. Срок исполнения – немедленно. Так что одевайтесь, и прошу проследовать за нами, – немец сунул мне в нос бумагу, я только и успел краем глаза схватить «Ник Николс» и «преступления». Ай да папА! Ну, удружил – выставил сынка уголовным преступником. Хотя это наверняка было согласовано со Штюрмером, во избежание, так сказать.

Я молча кивнул.

– А будешь выделываться, наденем наручники и засунем в клетку, да так и повезем, – наклонился ко мне и негромко сказал эсэсовец. Помнит, сука, не забыл…

Вот таким макаром меня и освободили. Сначала завезли на какой-то аэродром, где стоял вертолет, опознанный мной как мессершмиттовский трудяга Bo 105 в полицейской раскраске, короче – "мусоршмитт". Меня запихнули под конвоем в салон, и машина на полной скорости полетела на восток.

После полутора часов полета над пасторальными видами Германии машина села на аэродроме, принадлежащем немецким погранцам, и меня культурно, но настойчиво запихнули в размалеванный под древесную лягушку «Геленд», точнее «Вольф», и мы поехали к финальной точке моего путешествия – КПП «Калиш».

Вот тут меня ждал небольшой культурный шок. Точнее, ждала меня небольшая делегация из погранцов и жандармов, которым передали меня немецкие коллеги. И наши же сразу заковали меня в браслеты, как беглого и разыскиваемого преступника, и тут уже без сантиментов затолкали в раздолбанный польскими дорогами «Лесснер». Сидя в обезьяннике этого воронка, я пытался было заговорить с конвоирами, но после нескольких тычков палкой через решетку, от которых я благополучно уклонился, делать я это перестал.

Наконец машина остановилась, меня довольно жестко выволокли из нее, заломав руки, и препроводили в черный «Руссо-Балт», где меня уже ждал Козьма.

– А это было обязательно? – спросил я у деда, протягивая ему руки, скованные железными обручами.

– А ты как хотел?

– Может хватит уже еврейских ответов вопросом на вопрос? – разозлился я.

– Почувствуй себя спалившимся агентом, – хмыкнул дед. – Ты по документам Ник Николс, разыскиваемый по обвинению в мошенничестве. И передавали тебя именно как преступника. Ты что, хотел фанфар с литаврами, цветов и восторженных воплей – «наш дорогой агент наконец-то вызволен из немецкого плена»? У погранцов и жандармов языки длинные, они это мигом обсосут, прикинут хрен к пальцу, а потом это дойдет и до немцев. Мало того, что граф приложил все усилия, чтобы вытащить тебя по-тихому, не привлекая внимания, так и Штюрмер тебе помог. А тут будет такая подстава, и ему может прилететь по полной. Так что никшни.

– Сейчас, ноги ломаю, – буркнул я недовольно. Заодно и от наручников избавился – это была старая модель, открывавшаяся любым подручным предметом, просунутым под дужки. Не, точно – провинция она провинция и есть, все эти пшедрищенски как были задворками Империи, так и остались.

– Но сейчас-то куда? В Калиш? Или Ченстохов?

– Нет, напрямую в Питер. Вот, кстати и наш транспорт – Козьма кивнул на стоящий на перекрестке «Сикорский».

– О, нет! – взмолился я. Попробуйте поболтаться в геликоптере полтора часа, и при звуке лопастей у вас начнется идиосинкразия.

– Ага, – сказал Козьма, и съехал на обочину, отсалютовав рукой местным «людям в черном», чью машину он позаимствовал в калишском управлении. – Пошли, браслеты можешь не надевать, это свои.

– Ну хоть на этом спасибо, – я защелкнул стальные дуги на каркасе подголовника.

Ну вот теперь уже видно, что вертолет черный и без опознавательных знаков, только номер на хвостовой балке.

– Забирайся, домой едем.

Как добраться домой и не стать жертвой изнасилования? Да никак. Лизка, встретившая меня в Питере после написания хреновой тучи отчетов, видать хорошенько изголодалась, превратившись из скромной когда-то девочки в законченную нимфоманку. Так что пару дней, пока папА с Козьмой читали мою писанину и скребли свои лысые репы, мы с Лизком вылезали из постели только чтобы скромно перекусить и переждать рефрактерный период. А потом меня ожидаемо выдернули из постели, чему моя насытившаяся, точнее обожравшаяся пантера совсем не препятствовала, изобразив что-то ручкой на последнем издыхании. Тогда я понял того мужика из анекдота, которого будит жена. «– Что? Опять??? – Нет, на работу. – На работу, на работу!»

– Тебя изо всех сил ищет Крафт. Он вроде бы как нашел, где скрывается Альдус, и хочет его прижать, – папА постучал по столу карандашом, потом тщательно изучил его кончик и перевел взгляд на меня. – Жалкое зрелище. А еще гусар!

– Я не гусар, – расслабленно заметил я. – И ваши эти гусарские баллады, как вы чайник поднимали, из серии «Усела землица-то».

– Кто тебе это рассказал? – подозрительно прищурился Старший.

– Ты думаешь, в разных мирах мужики сильно отличаются друг от друга? Разочарую тебя, но нет. Не сильно. И старая забава с чайником тоже в ходу.

– Ладно, оставим подробности половой жизни животных Брему или его продолжателям. Крафт сейчас во Франции, и очень ждет тебя.

– Легально туда не попасть, граница вроде бы закрыта.

– А когда нас это останавливало? – сказал Старший. – Доставим нелегально. Как у тебя с подводным плаванием?