Текст книги "Искатель. 1990. Выпуск №4"

Автор книги: Евгений Гуляковский

Соавторы: Виталий Гладкий,Вальдемар Лысяк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Хотите кофе? С коньяком?

– Спасибо, с удовольствием, – отказаться я просто был не в состоянии-ее удивительно мягкий, приятный голос вдруг заставил трепыхнуться мое холостяцкое сердце, к тому же мой рабочий день уже закончился…

Кофе был великолепен. Такой у нас днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о французском коньяке. Не спрашивая моего согласия, Тина Павловна палила коньяк в две серебряные рюмашки и с женской непосредственностью объяснила:

– Я люблю так. И вам советую. Кофе бодрит, а коньяк успокаивает.

– Понимаю, вам необходимо успокоиться…

– Вы так думаете? – с неожиданной иронией в голосе спросила она, заглядывая мне в глаза. – Или советуете по долгу службы?

Я невольно смутился:

– Извините, я… в общем, такое горе…

– Горе… – Тина Павловна медленно, врастяжку выпила. – Вам-то что до этого? Горе… – повторила она. – А если нет? Бывает такое? Ну вот нет горя, нет страданий – и все тут? Черствая я, бездушная, да? Простите за возможно нескромный вопрос – сколько вам лет?

Я ответил.

– Мы с вами почти одногодки. И в то же время я старше вас минимум вдвое. Почему? Хотите начистоту?

Я, естественно, не возражал, только изобразил приличествующую моменту мину глубокого сочувствия и понимания.

– Вышла я замуж за Лукашова, надеюсь, вы понимаете вовсе не по любви. Он меня просто купил. Вот так – взял и купил, как красивую безделушку, отвалив моему папеньке за меня «Волжанку» и новую квартиру в центре города. С гаражом. Калым, бакшиш, или как там это все называется… Нет, нет, я с себя вины не снимаю! Двадцать три года – возраст для девушки-невесты приличный, предполагает некоторою самостоятельность в мышлении и поступках. Но я была тогда студентка, заканчивала экономический факультет университета, ждала распределения в какую-то тмютаракань, уезжать из города не хотелось… Вот так все и вышло… просто…

– Тина Павловна… – начал я с отменной вежливостью.

– Прошу вас, очень прошу – зовите меня просто Тина. Иначе я чувствую себя старухой.

– Хорошо, Тина, у Геннадия Валерьяновича были враги?

– Сережа… можно я буду вас по имени? Сережа, скажу вам откровенно: он никогда и ни при каких обстоятельствах не посвящал меня в свои проблемы. Правда, я ими и не интересовалась. А последние год-два мы и виделись редко – заседания, совещания, когда он приезжал домой, я уже спала. Потом командировки… В общем – перестройка…

А вот это уже зря, Тина Павловна. Ну зачем же мне, извините, лапшу на уши вешать? Ведь лежит в моей папочке записка, которую мы нашли в бумагах покойника в его рабочем кабинете:

«Ген! Тебя разыскивал В. А. Срочно позвони ему. Очень важное Дело.

Т.».

И почерк, Тина Павловна, между прочим, ваш. Мы ведь тоже не лыком шиты, не лаптем щи хлебаем. Кто такой В. А.? Ладно, с записочкой повременим. Будем «качать» дальше…

– Тина, если можно… – выразительно показал я глазами на бутылку «Камю».

– Конечно, конечно. И кофе?

– И кофе – не сопротивлялся я: урезать так урезать, как сказал японский самурай, делая себе харакири. Увидел бы эту картинку Палыч…

Коньяк на Тину Павловну подействовал обнадеживающе. Для меня. Она раскраснелась, стала раскованней, и во взгляде, в котором прежде проскальзывало беспокойство, а временами и холодная настороженность, появилось нечто, льстящее моему мужскому самолюбию.

– Тина, скажите, за день-два до смерти Геннадия Валерьяновича не случилось что-либо неординарное, из ряда вон выходящее? Ну, например, некое событие, возможно, неприятное известие…

Она ответила чересчур быстро:

– Нет, нет, что вы! Все было… как обычно…

Вот и не верь медикам, когда они говорят о вреде алкоголя. Тина Павловна на некоторое время совершенно потеряла над собой контроль, и выражение испуга, даже, я бы сказал, ужаса, появилось на ее внезапно побледневшем лице.

Что за всем этим кроется? А ведь дата на записке – день, предшествующий убийству… Кстати, нужно узнать, есть ли у Лукашова дача.

КИЛЛЕР

Это море и эта орава людей, с утра до вечера галдящая и что-то жующая, и озверевшее солнце, от которого нет спасу даже в тени, в конце концов сведут меня с ума. Я боюсь сорваться, из последних сил сдерживаю себя в мелких конфликтах, порой случающихся в бесконечных очередях за жратвой, иногда мне хочется выхватить наган и стрелять, стрелять в эти потные, самодовольные рожи отдыхающих, а последней пулей разнести вдребезги свою башку, наполненную не мозгами, а, как мне кажется, горячей, клокочущей грязью. Деньги… Их у меня много. Больше чем достаточно. Можно купить все, что душа пожелает. Но что у нас купишь? И зачем, кому? Одеваюсь я просто, мне особо «светиться» незачем, кутежи в ресторанах не по моей части, потому как спиртного в рот не беру, а женщины… Они у нас бесплатные. За исключением путан, но на этих крыс у меня душа не встанет, я ими брезгую.

К спиртному у меня отвращение сызмала. Пьяные гульбища моей матери, забулдыжного вида хмыри, от которых за версту перло сивухой и грязным бельем, напрочь отшибли желание хотя бы попробовать этого зелья. Видимо, из-за упрямого неприятия того шабаша, который годами не прекращался в нашей коммуналке, я и начал заниматься дзюдо. Учился на удивление хорошо, меня даже как мастера спорта приняли в институт физкультуры. Все могло быть совершенно иначе в моей жизни, не случись стычки с очередным «папашей», которому вздумалось поучить меня уму-разуму. Я его так отходил, что он месяц валялся в реанимации. Из института меня, конечно же, выперли…

Ее я заметил сразу. Ужинал я обычно в ресторане, был один из порядком надоевших мне угарных кабацких вечеров, она пришла с шикарной подругой в «фирме», лупоглазой и нахальной. Я как увидел ее, так и прикипел к ней взглядом, хотя «фирмовая» деваха тоже была вполне ничего.

Интересно, почему я люблю таких незаметных, серых мышек? Красота их неброская, по натуре они добры и чертовски наивны. Эта была к тому же еще и стеснительная до невероятия. Видно, чтобы уговорить ее пойти в ресторан, лупоглазой выдре пришлось немало потрудиться.

Их столик находился неподалеку, до меня даже изредка долетали обрывки разговоров. Говорила больше лупоглазая, а «мышка» только кивала растерянно и сжималась в комочек, когда подходил очередной кавалер приглашать на танец. Она отказывала всем подряд, не поднимая глаз, что вызвало прямо-таки водопад гнева ее шустрой подруги, возле которой крутились два грузина.

– Дурочка… шикарные ребята… Чего тебе еще нужно? – зло бубнила лупоглазая в перерывах между танцами. – Так и останешься старой девой… Корчишь из себя недотрогу…

«Мышка» кивала, соглашаясь и едва сдерживая слезы, но проходила минута-другая, и очередной фрайер топая от нее несолоно хлебавши.

Конечно, подойти к ней я не решился, знал что откажет. Вышел из ресторана раньше, чем они. Рассудил так: поначалу узнаю, где она живет, а потом… Впрочем, что будет «потом», мне представлялось весьма смутно. Вскоре появились и они в компании – трех грузин. Лупоглазую обнимали сразу двое, а третий что-то квохтал, бегая вокруг «мышки», видимо, уговаривал. Но она упрямо мотала головой и не спешила к автостоянке, где горделиво сверкала лаком машина «тружеников Востока», японская «тоета».

– Ну чего ты? – цыкнула на нее лупоглазая. – Едем. И точка. Решено.

– Извини, но я остаюсь, – впервые услышал я ее голос, он был тих, но ясен и мелодичен, как звон хрусталя.

– Э-э, нэт, зачэм так гаварищ? Подруга зовет-нэ хочэш, да? На руках понэсу… – ухажер «мышки» сгреб ее в охапку.

Но она неожиданно резким и сильным движением для довольно хрупкого тела освободилась из объятий и попыталась уйти. Тогда на помощь ее ухажеру пришел его товарищ, и вдвоем они потащили «мышку» к машине.

– Я буду кричать. Отпустите меня. Сейчас же отпустите! – взмолилась она.

– Молчи, дурочка! – прикрикнула на нее лупоглазая. – Иначе сейчас получишь от меня по башке.

Я подошел к компании, когда «мышка» начала плакать.

– Отпустите девчонку, генацвале, – как мог спокойнее обратился я к главному, здоровенному горбоносому бугаю. – Хватит вам и одной.

Он молча, даже не глядя в мою сторону, оттолкнул меня и открыл дверцу машины.

– Садитесь, – сказал он компании. – И поехали…

Судя по всему, это были «кидалы», наши доморощенные гангстеры автомобильных рынков, и в другое время, при иных обстоятельствах я бы не рискнул с ними связываться. Но неделями копившаяся злость затуманила мне мозги. Я решительно шагнул вперед и оттер от них девчонку, которая тут же спряталась за мою спину.

– Вы поедете, она останется, – твердо сказал я, едва ворочая непослушным от ярости языком.

Я видел, как главный лениво повел бровью, и один из них, высокий, худощавый, с родинкой под глазом, молниеносно выбросил вперед кулак, целясь мне в челюсть.

И попал в пустоту. Но удивиться этому не успел: мой ответный удар опрокинул его на землю, где он и затих.

Все на какое-то мгновение остолбенели. Первым пришел в себя горбоносый бугай:

– Мы тэбя сейчас рэзать будэм…

В этом у меня сомнений не было, такие ребята зря не суетятся и слов на ветер не бросают.

– Не советую… – я взвел курок нагана и направил ствол в толстый живот бугая. – Свинец чересчур вреден для пищеварения…

Они как-то вдруг отрезвели и сникли. Ребята были битые, сразу поняли, что у меня в руках не детский пугач, а настоящая «пушка», потому пробовать судьбу на авось не стали.

– Мы с тобой еще встретимся… – выдавил из себя горбоносый, садясь за руль.

– Лады, – ответил я, кипя от злобы и едва сдерживая палец на спусковом крючке. – Готов в любое время. А сейчас проваливайте.

Они затащили пришедшего в себя забияку на заднее сиденье и уехали, увозя с собой и лупоглазую.

– Пойдем… – пряча наган, обернулся я к «мышке», которая тихо всхлипывала позади. – Тебе куда?

– Т-туда… – показала она в темноту.

Некоторое время мы шли молча, а затем вдруг она остановилась и пролепетала в отчаянии:

– Heт, туда… туда не пойду.

– Почему?

– Они могут быть там, на квартире, где мы с Инкой живем…

– Ты здесь отдыхаешь?

– Да-а…

– Дела-а… – задумался я. – Вот что… Как тебя зовут?

– Ольга…

– Значит, так, Ольга, как я понял, ночевать тебе негде. Поэтому пойдем ко мне.

– Но… – робко пискнула она.

– Никаких «но», – как можно строже прервал я ее. – У меня в комнате две кровати, есть комплект чистого белья. И не дрожи ты, все позади…

Так она и вошла в мою неприкаянную жизнь нечаянно, негаданно, не сказал бы, что тихо и незаметно, но по-будничному просто, будто я и она ждали этого момента долгие годы, ждали наверняка, не разменивая свои чувства на житейские мелочи, а храня их, как скупец свои сокровища.

ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

Вид Ивана Савельевича не сулил мне ничего хорошего. Настроение у него было хуже некуда, и я прекрасно понимал, по какой причине, по отступать не собирался – не приучен.

– Дачу Лукашова я нашел. Она записана на имя его матери.

– Ото новына… – безразлично буркнул Иван Савельевич, не поднимая головы.

– Мне нужна санкция на обыск, – упрямо гнул я свое.

– С какой стати? – взвился, будто ужаленный, следователь. – Ты в своем уме? Лукашов тебе шо, преступник? Цэ бэззаконие.

– И квартиры тоже, – жестко отчеканил я. – Закон как раз и предусматривает подобные действия. И я требую…

– Ц-ц-ц… – зацокал Иван Савельевич. – Якэ воно упэртэ… Я тебе говорю – нет. И точка.

– Иван Савельевич, – тихо и доверительно спросил я, – звонки были? – показал глазами в потолок.

Иван Савельевич замахал руками, будто увидел нечистую силу.

– Ш-ш… – зашипел он испуганно, невольно посмотрев в сторону приставного столика, где были телефоны и селектор.

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Ох уж эта наша боязнь подслушивающих устройств, которые, по мнению обывателей (и не только), некая секретная служба понатыкала везде, вплоть до туалетных комнат…

Но в том, что на Ивана Савельевича надавили сверху, у меня уже сомнений не было.

Иван Савельевнч и впрямь нашел мне в помощники «гарного хлопца», капитана ОБХСС Хижняка, который обложил интересующий нас кооператив «Свет» по всем правилам стратегии и тактики. Выяснилось, что Коберов и Заскокин исполняли в кооперативе роли охранников.

Но кого они охраняли, вот в чем вопрос. И уж, конечно, не председателя, некоего Фишмана, который старательно изображал фигуру большой значимости, а на самом деле был подставным лицом, пешкой в крупной игре. Месячный оборот торгово-закупочного кооператива «Свет» составлял полмиллиона рублей, в основном за счет перепродажи импортной видеоаппаратуры и компьютеров. Но это была только верхушка айсберга, что и раскопал неутомимый и цепкий Хижняк: большая часть сделок совершалась тайно, минуя бухгалтерские документы. Кто-то ворочал бешеными деньгами. Но кто? И чья фигура стояла за зицпредседателем Фишманом?

Посоветовавшись, мы решили для начала подключить финорганы – очередная ревизия, не более того. Но вот тут-то и началось…

Во-первых, Хижняку влетело от начальства за «самодеятельность», и его срочно отправили в командировку на периферию в сельский район. Во-вторых, Ивана Савельевича вызвал прокурор области и так вздрючил за какие-то мелочи, что тот неделю валидол из-под языка не вынимал. А в-третьих… уж не знаю, кто там и что говорил Палычу, но он на оперативников был чернее грозовой тучи и носил нас по кочкам с таким остервенением, будто собирался не на пенсию, а на повышение, где требуется не столько ум, сколько начальственный кулак…

Мне так и не удалось уломать Ивана Савельевнча. И я пошел к Палычу.

– Прошу подключить к расследованию седьмой отдел, – без обиняков заявил я ему.

– Зачем?

– Нужно понаблюдать за Коберовым и Заскокиным. Мне они не по зубам. У них машина, а я пехом.

– Основание?

– Следователь дал «добро»… – уклончиво ответил я.

Палыч изучающе осмотрел меня с ног до головы. Я терпеливо ждал.

– Ладно… – наконец сказал он почему-то с обреченным видом. – Пойду… э-э… к генералу.

Я облегченно вздохнул: значит, Палыч принял решение и теперь от него не отступит, чего бы это ему ни стоило.

– И еще, товарищ подполковник, у меня есть предложение… В общем, нужно ускорить события, подтолкнуть кое-кого к активным действиям.

– Как?

– Хочу запустить в работу записку, найденную в кабинете Лукашова. Думаю, что пора, в самый раз.

– Записка… – Палыч покачал головой. – Это мина…

– Да. Уверен, что она заставит их принять какие-то контрмеры.

– Их? – как бы про себя тихо переспросил Палыч.

– Мне кажется, в этом сомнений нет…

– Может быть, может быть… Хорошо, будь по-твоему. Но мне не хотелось бы… э-э… чтобы жена Лукашова… В общем, ты сам понимаешь…

Да уж, я понятливый… И если по моей вине заштормит, то Тину Павловну следует поберечь…

Тина Павловна встретила меня как старого доброго приятеля. Прошло уже две недели после похорон Лукашова, на которых побывал и я, естественно, по долгу службы. Конечно, я не вышагивал в длиннющей похоронной процессии, а скромно наблюдал со стороны, запоминая участвующих в траурном шествии безутешных сограждан. И все потому, что меня не покидала надежда вычислить неизвестного мне В. А.

– Тина, вас трудно узнать, – невольно восхитился я при виде жены покойного Лукашова.

Она и впрямь выглядела эффектно: длинное узкое платье, выгодно подчеркивающее ее по-девичьи тонкую талию и открывающее мраморной белизны плечи с безукоризненной кожей, свежее, пышущее здоровым румянцем лицо, искрящиеся от радостного возбуждения глаза…

– Я вам нравлюсь? – с обезоруживающей непосредственностью спросила она.

– В общем… да.

– Так в общем или да? – смеется звонко и зовуще.

Это уже слишком! В конце концов я на службе и пришел сюда по делу. Я мотаю упрямо головой и говорю:

– Тина, у меня к вам есть один вопрос…

– Очень важный? – лукаво спрашивает она. – Может, ваш вопрос подождет? А мы тем временем выпьем кофе.

– Спасибо, нет, – решительно жгу я мостик, который она пытается проложить между собой и мной. – Кофе как-нибудь в следующий раз.

– Я вас внимательно слушаю, – с легкой обидой отвечает она.

– В первую нашу встречу я спросил вас, не случились ли какие важные события за день-два до смерти вашего мужа. Помните?

– Припоминаю… – она вдруг напряглась, посуровела.

– Ну и?

– Я ведь вам тогда ответила.

– Ваш ответ я не забыл. Но тогда, как мне кажется, вы находились ну, скажем, в шоке и просто не могли все вспомнить…

Я бросаю ей спасательный круг. Ну возьми же его, возьми! Не нужно лезть в дебри лжи и недомолвок. Мне этого почему-то так не хочется.

Нет, она не приняла мою жертву. Или не захотела, или просто не поняла.

– Это допрос? – вдруг резко спрашивает она.

Нечто подобное я предполагал. По женской логике, если хочешь скрыть смущение или промах, нужно сразу переходить в атаку. Ах, Тина Павловна, какая жалость, что я не пришел к вам просто в гости, попить, к примеру, кофе с коньяком… А что касается вашей «атаки», так ведь не зря мне пять лет кое-что вдалбливали в голову на юрфаке университета и уже три года натаскивает Палыч.

– Что вы? – неискренне, с отменной фальшью в голосе отвечаю я. – Мы просто беседуем…

Фальшь она ощущает мгновенно, а потому постепенно теряет самообладание. Простите, Тина Павловна, я не хотел, не я предложил эту игру…

Глядя на нее суровым, «милицейским» взглядом, я достаю из кармана известную записку, сложенную вчетверо, и медленно разворачиваю. Тина Павловна смотрит на записку как загипнотизированная.

– Это вы писали? – официально и строго спрашиваю я.

Тина Павловна переводит взгляд на мое лицо и вдруг…

Нет, с женщинами работать просто невозможно! Она падает в обморок!

Я долго привожу ее в сознание, бегая вокруг кресла, где она лежит, как спящая царевна, и обливая водой шикарный ковер под ногами, ищу валерьянку или нашатырный спирт. В общем, нежданные хлопоты с червонной дамой при поздней дороге…

Потом, уже на диване, куда я уложил ее с мокрым полотенцем на голове, она начинает плакать. А больше всего я не переношу женский плач. Конечно же, продолжать какие-либо расспросы просто бессмысленно, что меня больше всего бесит. Не оставаться же мне на ночь, чтобы подождать, пока Тина Павловна успокоится.

Как бы там ни было, я ухожу, провожаемый всхлипываниями. Обещаю завтра позвонить, на что в ответ слышу не очень внятное: «Звоните…» И на том спасибо. Значит, есть надежда на продолжение диалога в непринужденной домашней обстановке. А мне очень не хотелось бы, Тина Павловна, вызывать вас в наши казенные стены…

На улице уже стемнело. Удрученный неудачей, я медленно бреду по тротуару, стараясь разобраться в своих чувствах. Неожиданно загораются автомобильные фары, и серебристая «Лада», которая до этого стояла неподалеку от подъезда Тины Павловны, взревев форсированным двигателем, проносится мимо меня и исчезает за поворотом.

«Клевая машинка… – думаю я, подходя к автобусной остановке. Интересно, хотя бы к пенсии скоплю деньжат, чтобы купить такую же?»

Мог ли я предполагать, что и в эту ночь мне не удастся как следует отоспаться? Что события, которые я сам поторапливал, так скоро тропическим шквалом обрушатся на мою бедную голову? Увы, не мог. Я уже догадался, с кем имею дело, но чтобы они сработали так оперативно… Этого я не предполагал.

Телефон зазвонил где-то около трех часов ночи. Я нехотя снял трубку и тут же, будто мне вогнали гвоздь пониже спины, выметнулся из теплой постели – Иван Савельевич!

– Она жива?! – заорал я, пытаясь одной рукой натянуть брюки.

– Бу-бу-бу… бу-бу… – отвечала мне телефонная трубка на украинском языке.

– Еду! Уже еду! – не дослушав следователя, бросил ее на рычаги.

Жива! Слава тебе, господи, жива… И это главное. А там… там видно будет…

Оперативная машина на этот раз прибыла вовремя.

Когда я, застегивая на ходу куртку, выскочил из подъезда, желто-голубые «Жигули» уже нетерпеливо фыркали у тротуара. Скорее! Скорее! – мысленно подгонял я молоденького сержанта-водителя, хотя тот и гнал лихо, с шиком закладывая крутые виражи на поворотах, почти не сбавляя скорости…

Иван Савельевич непривычно суетлив. Завидев меня, он вцепился в мою руку мертвой хваткой и принялся торопливо объяснять. Я его слушал вполуха, пожирая глазами дверь гостиной, где неторопливо и обстоятельно работали эксперты-криминалисты ЭКО.

– Санкцию! Я требовал санкцию на обыск! – с бешенством, уже не сдерживая себя, рявкнул я прямо в лицо следователю. – Черт бы вас всех побрал, законники хреновы… А теперь что? Сосать лапу на нижней полке? Ищи-свищи ветра в поле! Собирай по крохам то, что можно было взять в одночасье?

– Моя вина, моя вина… – сокрушенно забормотал сникший Иван Савельевич.

– А! – махнул я рукой. – Моя – твоя, ваша-наша… Разве в этом суть? Нас как пацанов в лапти обули. Стыдоба…

Я едва не вбежал в гостиную.

– Э-эй, Серега, поосторожней! Ходи слева…

Это эксперт-криминалист Кир Кирыч, или Кирилл Кириллович по фамилии Саленко, мой приятель.

– Привет, Кир… – не глядя на него, на ходу бросаю я, забираю влево и прохожу вдоль стены к дивану, где лежит, закрыв глаза, Тина Павловна. Рядом, у ее изголовья, сидит врач опергруппы, недавний выпускник мединститута, худой и длинноносый Савельев в темных очках. Он спит, откинувшись на спинку кресла и чуть приоткрыв рот. Я не могу удержаться и сильно щелкаю пальцами у самого уха врача.

– А! Что? – вскидывается Савельев, пытаясь выбраться из удушающе-мягких объятий глубокого арабского кресла.

Я помогаю ему встать. Савельев наконец приходит в себя, привычным жестом поправляет очки и изрекает:

– Придурок…

– А меня зовут Сергей, – церемонно жму ему руку. – Рад был познакомиться.

– Иди ты…

– Не могу-служба. Ладно, будет… – суровею я. – Рассказывай, Миша, – отвожу в сторону.

Он еще злится на меня, но мой серьезный вид не располагает к конфронтации.

Итак, теперь я могу соединить сведения Ивана Савельевича и врача в некое единое целое, насколько это возможно. На Кир Кирыча надежда слабая.

К Тине Павловне они заявились сразу после полуночи. Их было трое или четверо, она не может вспомнить, что и немудрено. Дверные замки открыли или дубликатами ключей, или превосходной отмычкой, цепочка перекушена кусачками. Тину Павловну до поры до времени оставили в покое, только закрыли в ванной и приказали молчать, если дорога жизнь, пригрозив пистолетом. Что уж они там искали, одному аллаху ведомо, но все комнаты выглядели так, будто по ним прошелся ураган. Особенно тщательно рылись они в кабинете Лукашова, где взломали вмонтированный в стену сейф, который теперь пуст.

После шмона они принялись за Тину Павловну. Ее привязали телефонным шнуром к дивану, разорвали ночную рубаху и включили в электросеть утюг. Можно только предполагать, что они собирались с ней сделать, по тут, но ее словам, как передал мне Иван Савельевич, в гостиную вбежал еще один из них и крикнул: «Смываемся! Минуты через три они будут здесь». А затем он что-то прошептал главарю, и тот, не мешкая ни секунды, указал всем на выход.

А случилось так, что непрошеных ночных «гостей» заметили соседи из квартиры напротив, подсмотрев в глазок, как они управлялись с дверными замками. У соседей телефона не было, поэтому, подождав с полчаса для перестраховки, они поднялись этажом выше к приятелю и позвонили дежурному по горУВД. Выслушав рассказ немолодых людей, сообразительный дежурный тут же решил направить на место происшествия не патрульную машину, а спецгруппу захвата. Это заняло немного больше времени, но было вполне оправданно: у патрульных выучка не та, ребята там собраны по принципу – с миру по нитке, а оперативники – «волкодавы» и вооружены соответственно, и натасканы весьма прилично.

И все же они опоздали, хотя счет шел на минуты.

Почему? Кто-то предупредил? Но кто?

Оставив все еще обиженного на меня Савельева у двери, я поспешил к дивану – Тина Павловна открыла глаза и зашевелилась.

– Сережа… – тихо прошептала она, заливаясь слезами.

– Ну будет, будет… – как только мог, нежно заворковал я, поглаживая ее руки. – Все о'кэй.

– Это ужасно… Это ужасно… Эти люди…

– Тина, успокойтесь, мы их найдем, – чересчур бодро пообещал я. – Как они выглядели?

– Бр-р… – вздрогнула Типа Павловна, непроизвольно сжав мою руку. Они были в масках. Я… я не помню…

В «Дубке» убийца был в маске, здесь – то же самое… Не из одной ли компании? Не знаю, не знаю…

«Почерк» схож: продуманность, наглость, безбоязненность и, наконец, оперативность действия. Что они искали? Нашли или нет? Из вещей ничего не пропало, забрали только деньги, около тысячи рублей остались от похорон, А взять будь это простые грабители, было что: импортная видеоаппаратура, норковая шуба, редкий фарфор соответствующей цены золотые украшения в шкатулке на немалую сумму, серьги с бриллиантами в ушах хозяйки… Не успели? Ну уж, времени у них было вдоволь. А вот деньги прикарманили… Вопреки приказу? Деньги не пахнут… Кто отдал приказ? И что, что хотели они от вдовы Лукашова?!

– Тина, эти типы вас о чем-либо спрашивали?

– Нет, – ответила она, не задумываясь.

Ее глаза смотрели на меня с такой кротостью, что я на этот раз ей поверил. Не спрашивали… Это значит, что о существовании тщательно замаскированного сейфа-тайника, который был прикрыт массивным книжным шкафом, им было известно давно. Тогда выходит, что они ничего не нашли? И хотели «поспрашивать» Тину Павловну на свой манер, но им помешали…

– Сергей Петрович! – вывел меня из задумчивости голос Ивана Савельевича. – Ходь сюды…

– Я сейчас, – мягко отстранил я руку Тины Павловны и подошел к следователю.

– Оцэ я тут кой-кого поспрашував… – зашептал он мне на ухо. Суседей… Так они видели, шо эти уехали на «Ладе» новой модели.

«Лада»! Уж не та ли, которую я видел, когда возвращался от Тины Павловны? А если так, значит… Значит, они вели за домом наблюдение! И мое посещение вдовы Лукашова не осталось незамеченным. Вот почему они проникли в квартиру почти сразу после моего уходабоялись, что опоздают…

– Чи ты заснув? – теребил меня за рукав Иван Савельевич. – Ото я и кажу, можэ, воны и дачу… того…

Дача! Какой я осел! А ведь все так просто…

– Иван Савельевпч! Ты тут сам… крутись, а я помчал.

– Куды? – вытаращился на меня следователь.

– На… На кудыкины горки… – едва не сорвался я, чтобы ответить совершенно народной мудростью, – вовремя вспомнил о присутствии Тины Павловны.

– Проснись! Да проснись, чтоб тебя! – едва растолкал я сержанта-водителя, который сладко посапывал на разложенном сиденье. Поехали, ну! Жми на всю железку…

КИЛЛЕР

Если и есть земной рай, то я изведал его за эти две недели здесь, в этом прокаленном насквозь бешеным южным солнцем аду. До меня Ольга не знала мужчин. Каким неизъяснимым блаженством полнилось все мое естество, когда я сжимал ее в объятиях! Она что-то робко лепетала, а я целовал ее, целовал…

Во мне что-то сломалось, какой-то очень важный стержень, на который была нанизана вся моя сущность.

Почему я такой? Неужто мне на роду написано быть убийцей, человеческим отбросом, способным из-за денег на все? Неужели я настолько пропащий, что мне уже не узнать никогда простого человеческого счастья быть любимым и любить, стать мужем и отцом?

Эти проклятые вопросы доводили меня едва не до умопомрачения, по ночам я стал мучиться бессонницей.

И когда мне уж совсем становилось невмоготу, я с неистовством приникал к губам Ольгушки, словно страждущий путник к роднику, и упивался ее свежестью и безгрешной чистотой…

Все это было… Теперь мне кажется, что это был сон…

Все закончилось в одночасье, когда постучала в дверь нашей комнаты субботним вечером чья-то уверенная рука. В это время мы лежали в постели, воркуя, как два голубка.

– Кто? – спросил я как можно спокойнее, прижимаясь спиной к стене у двери.

– Свои… – скрипнуло ржаво за дверью.

– У меня нет своих, – упавшим голосом ответил я, стиснув зубы до скрежета.

– Не дури. Открывай. Мне некогда тут трали-вали разводить.

Этот ржавый скрипучий голос я бы узнал из тысячи других в любой толпе. Я даже замычал от ненависти к этому человеку.

– Смотри не пальни, – из-за двери. – С тебя станет…

– Погоди чуток… Оденься… – обернулся я к Ольге, которая, затаив дыхание, смотрела на меня исподлобья.

Трус я поганый, сморчок, сявка! Не хватило у меня духу признаться… нет, хотя бы намекнуть, кто я на самом деле, когда она спросила, почему я ношу оружие.

Сказал, что сотрудник… уже и не помню каких органов, отдыхаю после опасного задания. Эх! А ведь она все поняла бы и простила, скажи я ей всю правду. И уехать нужно было из этих мест, не медля ни дня. Куда глаза глядят уехать. Главное-вдвоем…

Теперь – поздно…

– Заходи, – щелкаю я замком и поднимаю наган.

– Ну-ну, не балуй, красавчик! – с настороженным прищуром глядя на меня, входит, пнув дверь ногой, широкий, как шкаф, Додик. – Спрячь «пушку».

Додик смотрит на Ольгу, которая сидит в халатике на краю кровати, зажав кулачки между колен.

– Недурно устроился… Отдых по первому классу… – скалит зубы.

И умолкает, натолкнувшись на мой взгляд. Вовремя – скажи он сейчас хоть одно поганое слово в ее адрес, лежать бы ему тут вечным молчальником с пулей в фиксатой пасти.

– Нужно поговорить… – хмуро бросает он. – Выйдем…

Я успокаивающе улыбаюсь Ольге и выхожу вслед за ним, стараясь скрыть клокочущий во мне гнев. Мы садимся на скамью у ворот, я снимаю комнату в частном секторе на окраине городка.

– Тебя вызывает шеф, – тихо скрипит над ухом Додик. – Возьми… – сует мне в руки кусочек картона.

– Что это?

– Ты еще сонный? – ехидно интересуется Додик. – Билет. На поезд. Отправление через два часа. Так что поторопись.

– Почему такая спешка? – едва выговариваю я – перехватило горло.

– Спросишь у шефа. Мое дело – обеспечить тебе билет и прикрытие. Вон мои ребята… – с многозначительной ухмылкой кивает Додик на двух парней, которые фланируют неподалеку.

Все, я в «клещах». Додик с его «прикрытием» – конвой. Шеф что-то заподозрил? Возможно-я не подаю вестей уже больше двух недель, не звоню, как было условлено, по известному номеру. Непростительная глупость! К сожалению, понимаю это слишком поздно.

А может? Я оценивающе гляжу на парней, затем перевожу взгляд на Додика. Он, сволочь, понятливый – отодвигается поспешно и показывает свои золотые фиксы в волчьем оскале:

– Хе-хе… Не советую упрямиться. Ты ведь знаешь, что шеф не любит чересчур самостоятельных…

– Лады… Ждите меня. Соберу вещи…

Я бы этих двух угрохал, как птенчиков, влет. А Додику размозжил бы ногой его тупую башку, не вставая со скамьи. Но странная слабость вдруг охватила меня, приглушила гнев. Шеф… Шеф не любит.

Ольга все поняла без слов. Она даже не заплакала, только глядела на меня широко открытыми глазами, в которых плескалась смертная печаль.

– Надо… Так надо… Это тебе, – я сунул ей в карман халатика две пачки червонцев в банковской упаковке.