Текст книги "Синяя Борода (фривольная трактовка старой сказки) (СИ)"

Автор книги: Евгений Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Воронин Евгений Вячеславович

Воронин Евгений Вячеславович

Синяя Борода (фривольная трактовка старой сказки)

Синяя Борода

Дом был... странным. Нет – с точки зрения архитектуры в нем не было ничего необычного: каменный, два этажа, пара башенок, стены обвитые плющом, крепкие дубовые двери и ставни. Обычная усадьба, каких в окрестностях Парижа множество. Странности ему придавал хозяин. Высокий мужчина, средних лет, с совсем не аристократической, почти медвежьей крепостью в фигуре, не по моде коротко подстриженный, с бородой, такой черной, что она отливала синевой, за которую хозяина дома называли Синей Бородой. Правда, в лицо ему этого никто говорить не решался. Массивная, черного дерева трость, с которой он иной раз прогуливался, как-то не располагала к остротам, а вид того, как он управлялся с кнутом, в манеже своего сада при выездке лошадей, внушал серьезные опасения каждому, кто решился бы в глаза назвать его «Синей Бородой». Образ жизни он вел уединенный, чем порождал о себе самые странные и не правдоподобные слухи. Кто-то говорил, что он приехал из Нового Света, где он жил вместе с дикарями и охотился в тамошних лесах, добывая пушнину, чем заработал свое состояние. Другие, что он незаконно рожденный из рода герцогов Де Гиз и его богатство это пенсион, выплачиваемый ему за сохранение тайны происхождения.

Но больше всего историй ходило о женах Синей Бороды. Истории были весьма и весьма жуткими. Говорили, что его первая жена была из племени дикарей Нового Света, что она умерла и Синяя Борода, следуя обычаям дикарей, съел ее сердце. О второй жене говорили, что она была монашкой, которую он похитил и обесчестил. Она долгие годы жила в его доме в заточении, а он придавался с ней самым грязным извращениям, что в итоге она не вынесла мук и наложила на себя руки, предпочтя Гиене Огненной жизнь с ужасным Синей Бородой. Масла в огонь подливал и тот факт, что хозяин дома редко покидал свои владения, лишь раз в неделю посещая местную церковь, неизменно жертвуя пару луидоров в приходскую казну во славу Божью. Компанию ему (если это можно было назвать "компанией") составляли только две гувернантки, регулярно посещавшие местный рынок, что бы купить продукты. Вид у них был опрятный и ухоженный, так что многие мужчины задерживали взгляд на двух ладных женских фигурках, вышагивающих между лавок и торговых рядов, но заговорить с ними никто не решался. Как и хозяина дома, его гувернанток стали именовать не по именам, которых никто не знал, а по характерным особенностям: Черная и Белая.

Черная гувернантка была высокой, статной, со смуглой кожей и слегка раскосыми глазами. Как и подобает женщине её положения, она носила на голове чепец, который с трудом скрывал черные волосы, непокорной волной норовившие рассыпаться по ее смуглым плечам. Полные губы, брови в разлет, тонкий с легкой горбинкой нос, крепкие руки, высокая грудь, в ложбинке которой лежал скромный деревянный крестик на кожаном шнурке – все это приковывало к себе взгляды почтенных мужей, не раз получавших от своих жен пинок украдкой или болезненный щипок.

Белая была невысокого, если не сказать маленького, роста. Хрупкая, как статуэтка из фарфора, с белесыми бровями и почти незаметными ресницами, обрамлявшими льдисто-голубые глаза. Она почти всегда молчала, предпочитая давать слово своей смуглой подруге. Тонкие запястья, выступающие ключицы, мальчишеская грудь были не столь привлекательны, как у Черной, но то, как Белая двигалась – легко, воздушно, невесомо – завораживало и рождало у всех невольную улыбку.

В общем, слава у дома и его обитателей была весьма сомнительной...

Времена стояли нелегкие. В прошедшем 1636 году проклятые габсбурги чуть не взяли Париж. Слава его Величеству королю Людовику XIII Справедливому, который с Божьей помощью остановил захватчиков. Война, которой еще только предстояло получить название Тридцатилетней, уже восемнадцать лет терзала Европу и, наконец, докатилась в тихий пригород Парижа, принеся с собой скорбь по павшим, голод и разорение живым.

***

Мать со вздохом закрыла расходную книгу, невольно сдержав готовое вырваться проклятье. За окном было сумрачно, как на ее сердце, а надежда в душе почти погасла, как и свеча на столе. Муж (царствие ему небесное!) не оставил ей – уже не молодой женщине с двумя дочерьми – ничего кроме долгов! Еще пару месяцев и в дом неминуемо постучатся кредиторы в компании королевских маршалов и судебного пристава, что бы вытолкнуть их на улицу.

В отчаянии сплетя пальцы и подняв глаза к невидимым через серый, давно не беленный потолок, небесам она зашептала молитву, умоляя всех святых указать ей путь, что делать и как быть? как спасти себя и своих девочек от судьбы бездомных нищенок или – прости Господи! – маркитанок в обозе очередного рекрутера, созывавшего мужчин на войну под знамена его Величества?

Небеса молчали, только стук капель дождя по черепице – холодный и равнодушный, был ей ответом. Свеча погасла.

***

"Ведьма!" – этот шепоток она впервые услышала лет в шесть, от соседского мальчишки, когда тот свалился с их забора и шлепнулся пятой точкой на тыкву. Она была не виновата в этом, просто ее появление застало его врасплох, когда он пытался проникнуть в их сад с самой банальной целью – воровство яблок.

Услышала и запомнила... В четырнадцать лет, когда ее тело само по себе стало меняться и приобретать женские формы, она услышала это слово от жены мельника, который проезжал мимо их дома и бросал на нее странные взгляды, пока она набирала в кувшин воду около колодца. Слово было сказано мерзко с каким-то змеиным шелестом и пахло от него сгнившей и провонявшей отбросами соломой, которой покрывали пол в таверне на перекрестке дорог.

Ей захотелось нырнуть в колодец и яростно тереться о камни стен, пока это слово не смоется с ее кожи, уйдет в землю и будет унесено рекой в далекое море.

Отец, чувствуя ее настроение, в тот день позволил ей дольше обычного просидеть на крыше, любуясь звездами и Луной на июльском небе. ПапА любил ее, она была его Маленькой белочкой, ловкой и игривой. Теперь, когда его не стало, в свои восемнадцать лет, проклятое "Ведьма!" слышалось все чаще, все злее. Мир вокруг нее потемнел и сжался.

Стоя напротив зеркала, одного из немногих сокровищ оставшихся после отца, она скинула сорочку и посмотрела на свое отражение.

Чуть вьющиеся волосы до пояса, розовая кожа, невидимые в сумраке зеленые глаза под длинными ресницами, уже почти оформившаяся грудь с чуть выступающими сосками, мягкий живот и совсем немного рыжих волос, внизу живота, там, где однажды зародится жизнь, если Господь сжалится над ней и подарит ей чудо – снова быть любимой.

Почему Господь не дал ей волос как у младшей сестры – прямых, ничем не примечательных, таких как у многих женщин, ни темных и ни светлых? Почему этот рыжий цвет, ясное указание на нечистоту с рождения – достался ей?

Она яростно надела сорочку и упала на кровать. Где-то внизу молилась мать...

***

Он проснулся от тихого стона – Мари спала беспокойно, иногда всхлипывая и постанывая, теснее прижимаясь к его ногам. Кровать была большой, места хватило бы и на пятерых, но малышка упорно жалась к нему, как к спасительному берегу жмется лодка с усталым путником.

Наури, по привычке спала на полу, рядом с почти погасшим камином, широко раскинув руки по медвежьей шкуре. Он невольно залюбовался индианкой – сильное, привычное к долгой ходьбе и длительной езде верхом, тело, полная грудь с почти черными сосками. Она была воплощением дикой жизненной силы своей, далекой теперь, родины.

Мари, дернулась во сне... он встал, подошел к подножию кровати, взял девушку на руки и положил на подушку рядом с собой.

– Камень... – слетело с губ девочки его имя.

– Спи, малышка, я рядом, – он обнял ее за плечи.

– Они не придут за мной? – в ее голосе сквозил страх.

– Не бойся, никто тебя не заберет.

Мари доверчиво ткнулась в его ладонь, прижалась губами, обвила ногами его ноги. Он вдохнул ее запах и поцеловал в лоб, под светлыми, почти белыми волосами, в которых уже мелькала ранняя седина, этот след былого горя и страданий, который был почти незаметен, умело скрываясь среди прядей, еще не тронутых инеем времени и печали.

Ее рука скользнула вдоль его груди, коснувшись шрамов, оставшихся после инициации в мужчины, принятом в племени ирокезов и опустилась ниже, желая дать ему удовольствие – одна из немногих форм благодарности, которая дана всем женщинам по отношению к их спасителям.

Он не стал ее останавливать, знал, что ей это тоже нужно. Маленькая девичья ручка обхватила член и начала плавное движение вниз-вверх. Он сжал в руке ее волосы, притянул с себе лицо... Губы спелись... он слегка сжал ее шею – казалось одного движения достаточно что бы прервать жизнь девушки навсегда, но она верила ему, своему Богу, Господину, Хозяину, своему Камню.

Он уже не сдерживаясь схватил ее, легко приподнял и усадил на себя сверху. Завел руки ей за спину, прижал к себе дрожащее тело...

Наури около камина пошевелилась, увидела на кровати Мари, лежащую на нем, улыбнулась своими полными губами, прошептав:

– Камень и Вода...

Он услышал ее, не останавливая движения, насаживая на свой член маленькую Мари, как куклу.

Наури опустила руку вниз живота и наблюдая за ними начала ласкать себя, в ее улыбке появилось что-то хищное. Она поднялась, села на кровать рядом с любовниками, нагнулась и укусила мужчину за сосок.

–Мммммммм – его стон разлился по спальне, одновременно со стоном кончающей Мари. Тело девушки билось в оргазме заливая соком низ его живота, влага стекала по его члену и яичкам, капая и обильно орошая простыни.

– Вода! – Наури засмеялась, протянула руку, почти выдернула член из Мари и опустилась на него ртом, плотно обхватив губами. Камень как буд-то ждал этого и в нёбо индианки ударила струя спермы... Рука Наури быстро скользила лаская ее между ног и она тоже кончила, положив голову на его живот и не выпуская его член из своего рта.

...Его жены уснули. Это был странный союз. Индианка, ставшая его названной сестрой в племени. Девушка, спасенная им из борделя старателей, куда была продана практически ребенком. Он – сын каторжников, рожденный на корабле, отправленном в заокеанские колонии с людским сбродом в трюме, на строительство города, который позже назовут Квебек.

***

Имя "Камень" ему дали в племени, за долгое, почти годовое молчание. Шок от смерти родителей и того ужаса который он видел вокруг себя, долго не проходил и до сих пор, спустя годы, его сны посещали образы отца с распоротым горлом и остекленевших глаз матери, которую насиловали уже мертвой, но еще не остывшей...

Старый Авраам, такой же пленник как и мальчик, долго с ним говорил, пытаясь достучаться до него. Чужие друг другу и при других обстоятельствах никогда не ставшие бы близкими людьми – в окружении индейцев старый еврей-ростовщик и мальчишка-сирота были единственными говорившими по французски и только это их по началу связывало. Но в итоге, Авраам стал относиться к Камню как к сыну, которого Яхве так и не дал ему, а Камень обрел в нем если не отца, то хотя бы тень отца.

Перед смерью, Авраам открыл Камню место, где прятал железный ящик с золотом, на которое надеялся в Новом свете открыть компанию по добыче и скупке пушного зверя. Его планы и надежды разбогатеть в Новом свете и вернуться на родину не просто состоятельным, а по настоящему богатым человеком – сгорели в пылу пожара, охватившему только начавшийся отстраиваться Квебек. Его, неизвестно зачем увели с собой индейцы-ирокезы, впрочем не прогадав – старик обладал не только знаниями и умениями финансиста и ростовщика, но и навыками врачевателя и хирурга, которые не раз помогали в его долгих странствиях по миру.

Позже, после побега и скитаний в лесах Канады, достигнув Квебека, Камень нашел то место о котором говорил старик и обнаружил тайник не тронутым. Скупив на золото Авраама пушнину, он вместе с Наури и Мари уплыл из Канады и вернулся во Францию, где весьма выгодно продал свой товар и купил у разорившегося барона его дом в предместье Парижа с землей и приусадебными постройками, где он и две его спутницы жили по сей день.

***

Церковь на воскресную службу была полна. Ремесленники, лавочники, крестьяне с поместий – толпились в проходах. Места на скамейках в первых рядах были заняты Магистратом, судьй и наиболее знатными гражданами общины.

Мать с двумя дочерьми сидела на втором ряду. Когда был жив муж, их место напротив самого алтаря никто не смел занимать, но теперь, даже на второй ряд их пустили из милости, в знак признания заслуг их древнего и уважаемого рода перед городом. Немилосердная судьба приближалась к их дому и все в городе уже ждали, когда она постучится в их дом, кулаком судебного пристава. Ждать оставалось не долго...

***

Девушка старательно спрятала свои рыжие непокорные волосы под чепец, тщательно следя что бы ни один локон не был виден и случайно не выбился, предательски показавшись на глаза прихожан. На плечи, не смотря на зной, накинула кусок ткани, прикрыв плечи и лиф платья от сальных мужских глаз. Всю дорогу в церковь она шла позади матери, опустив голову и держа вспотевшими пальцами руку младшей сестры, надеясь, что на нее не будут обращать внимания.

Службу она почти не слышала, про себя говоря с Господом и моля его об одном – сотворить чудо, что бы он унес их с сестрой и матерью далеко от сюда, так далеко что бы никто и никогда не смел ткнуть в них пальцем или посмотреть с состраданием. "Ведьма... это из-за нее умер их отец, а семья вот-вот пойдет по миру!" Кто это сказал? Она не знала, но отчетливо слышала эти слова на рынке, покупая домой сыр...

***

Камень стоял в дверях церкви обнажив голову, согласно правил и обычаев принятых во Франции, Наури и Мари тихо ютились за его спиной.

Он не понимал всех этих условностей, но твердо решил не выделяться и по возможности влиться в жизнь родины своих предков. В документах, выданных в Квебеке, он был указан как Француа Ля Гош, торговец и старатель из Квебека, почтенный гражданин города. Тут, недалеко от Парижа, ему нужно было обрести подобающее уважение и положение, а выскочка-торговец пушниной на всегда останется выскочкой. Мысль пойти в армию и на поле брани обрести славу и титул приходила в его голову все чаще. Но оставить жен одних он не хотел, слишком хорошо понимая на сколько он им нужен, да и они, что скрывать? – были нужны ему.

***

Служба окончилась и прихожане потянулись к выходу. Она шла, замыкая их маленькое женское скорбное трио – мать, младшая сестра и она.

Пропустив вперед Магистрат, судью и тех, кого можно было назвать "высшим слоем" их маленького сообщества, они скромно, вместе с толпой, пробивались к выходу. Уже у самых дверей она вдруг отчетливо почувствовала острую боль в правой ягодице и мерзкий злой детский смех. Резко дернувшись, она оступилась, чуть не упала и растянувшись в пороге святого места, но чьи-то руки, жестко и совсем немилосердно схватили ее за плечи и удержали на ногах. Подняв глаза она увидела КТО ее схватил. В дверях церкви стоял тот, кого за глаза в городке именовали Синей Бородой. Удивительное дело, в этот самый момент она была так благодарна ему за спасение от позорного падения, что все слухи о нем показались страшной сказкой для детей. Вот же он – совсем не страшный, сильный, большой, как сказочный медведь, короткие жесткие волосы обрамляют высокий загорелый лоб, иссине-черная борода в которой прячутся мягкие губы... Губы сейчас улыбались, демонстрируя полный набор белых зубов Синей Бороды, а в его карих глазах плясали янтарные искорки.

– Простите...– она опустила глаза, понимая что порядочной девушке не пристало так смотреть на мужчину.

Он, так же с легкой улыбкой кивнул.

– Пойдем, девочка моя! Не стоит беспокоить почтенного господина. Извините нас... – мать явно не знала, как называть этого человека.

– Франсуа Ля Гош, мадам, – неожиданно мягким баритоном произнес мужчина, все так же пристально смотря на покрасневшую девушку, – простите, не имел чести быть Вам раньше представленным.

– Ммммм... благодарю Вас сударь, позвольте, мы с дочерьми очень спешим! – мать явно старалась поскорей покинуть это место, тем более, что на них уже откровенно начали пятиться люди, а почтенные матроны брезгливо поджимали губы, гладя как полу-разорившееся семейство говорит с тем, кто... с тем кто вообще – не известно кто.

– Конечно, мадам, не смею Вас задерживать – снова безупречно-сдержанный полупоклон и тот кто назвался Франсуа Ля Гош, в сопровождении своих гувернанток, пропустив мать и дочерей вперед, не торопясь направился к своему дому.

Девушка украдкой, через плечо посмотрела ему в след. Плечи нестерпимо жгло от его прикосновений – жадных, горячих, неприличных, а внизу живота вдруг сладко заныло от воспоминаний о его глазах и почему-то о бороде. "Наверно это странно, целовать мужчину с бородой – колкие волосы, среди которых губы, теплые и нежные". Она сама поразилась яркости этого образа и тому как реагировало ее тело...

***

Этой ночью ей приснился СОН. Впервые она увидела его лет в пятнадцать и на утро, не знала, что делать – ее тело пело от счастья и потрясающей легкости, а душа металась в ужасе от осознания, что имя "Ведьма", произнесенное мальчишкой на заборе, когда ей было шесть лет, имеет под собой реальное основание.

Ей снился каменный чертог, с потолком теряющимися где-то в вышине, с цепями свешивающимися откуда-то из невообразимо-черной густой глубины. Во сне она летала, раскачиваясь на цепях. Цепи начинали накаливаться, обжигая ее кожу, но ее полет от этого не останавливался, напротив – она кружилась по огромному каменному колодцу все быстрей, цепи хватали ее, как живые – за руки, за ноги, оплетали тело, бесстыдно прижигая соски, проникая в нее...

В этот момент она просыпалась, от блаженства, разливавшегося по телу, сжимая простынь руками и выгибаясь, как натянутый лук, готовый выпустить стрелу.

Теперь в сон добавился новый элемент – там в вышине был кто-то, державший цепи, она не видела его, но точно знала: этот человек не уронит ее и она будет летать пока он там, пока он держит цепи, пока его глаза с янтарными искрами, следят за ней.

***

– Правильно ли я вас понял, мэтр – в случае брака титул я не приобрету, однако мой сын станет наследным бароном и примет титул от своей матери? – Камень в задумчивости потер лоб, бросив сумрачный взгляд на сухого, слегка сутулившегося нотариуса Дошана, сидевшего за конторским столом.

– Да, сударь, все верно! – нотариус услужливо кивал – позволено ли мне будет узнать, кто станет Вашей избранницей.

Камень усмехнулся:

– Конечно, любезный мэтр, не только дозволено и более того, я намерен дать вам поручение навести справки об их финансовых делах, кредиторах и должниках, если таковые найдутся. Речь идет о почтенной вдове и ее двух дочерях. На сколько я слышал они из уважаемого и древнего рода...

– Оу, вон Вы о ком... – нотариус слегка замялся, стараясь выбирать выражение в присутствии своего необычного клиента – вдруг слава Синей Бороды имеет под собой основания? Его гость не создавал впечатление человека мирного, скорее наоборот – очень опасного и порой страшноватого. Наконец нотариус решился:

– Видите ли, сударь, так вышло что покойный муж указанной вдовы вел через меня некоторые свои дела и кроме всего оформлял долговые расписки. Так вот, мне доподлинно известно, что через пару месяцев и вдова и ее дочери окажутся на улице, лишившись всего имущества. Подходит время оплаты долгов, а они практически разорены.

– Месье Дошан, эта новость в некотором роде мне на руку. Даю вам неделю – долги вдовы должны быть подсчитаны, список кредиторов составлен. Я готов купить этот долг за... за две-трети номинала. Лучшего предложения кредиторы не получат и они об этом знают. Вы меня поняли?

– Разумеется, месье Ля Гош, разумеется! – нотариус расплылся в улыбке, в голове подсчитывая свой процент от сделки, – я все подготовлю!

– Значит договорились! – Камень, больше не произнес ни слова и покинул контору нотариуса.

***

Через неделю в дом вдовы прибыл гость, которого она не только не ждала, но с удовольствием не подпустила бы к своему дому и на расстояние лиги. Однако, новость с которой он приехал была такова, что выхода у нее просто не оставалось. И вот теперь в гостиной ее дома, в кресле ее мужа, держа в руке бокал из ее фамильного хрусталя, из-под густых бровей на нее смотрел Франсуа Ля Гош – Синяя Борода собственной персоной.

– Я поняла... – голос вдовы дрожал, – вы наш единственный кредитор.

– Именно так, мадам. – Камень пригубил из бокала – Но я к Вам явился не для того что бы трясти долговыми бумагами, напротив. Я явился к вам что бы сделать деловое предложение.

– Деловое? Мне? Месье, я не понимаю! – вдова слегка приподняла брови в недоумении.

– Все просто! – Камень поставил бокал на камин и встал – Мадам, я прошу у Вас руки Вашей дочери!

Вдова потеряла дар речи... встала... села... открыла и закрыла рот.

Камень наблюдал за этими ее движениями с легкой улыбкой:

– Позвольте я объяснюсь. Ваш род славный и древний. Вас уважают в городе, в то время как моя репутация весьма сомнительна. Тем не менее я намерен влиться в число почтенных граждан и пусть не я, но мои потомки будут носить дворянский титул. Наш брак с Вашей дочерью одинаково выгоден и Вам и мне. Вы будете спасены от разорения и судьбы нищенок или чего по-хуже.

Я дам на размышление две недели после чего...

– Нет! – с лестницы со второго этажа раздался звонкий девичий голос.

Камень обернулся, увидев ту самую девушку, которой не дал упасть на пороге церкви. Она стояла в домашнем платье, волосы были распущены, на щеках горел румянец.

– Не стоит утруждать себя ожиданием, сударь! – ее зеленые глаза сверкали слезами, но голос звучал твердо, – обещайте, что моя мать и младшая сестра будут жить в этом доме, что никто не выставит их на улицу, что их судьба будет обеспечена.

– Это ваше условие, мадемуазель? – голос Камня приобрел гранитную твердость – Если Вы слышали наш разговор, то понимаете свое положение и то, что ставить условия мне ни вы ни ваша матушка не можете.

– Равно, как и то, что брак со мной Вам нужен и выгоден, сударь. Иначе Вы не стали бы тратить деньги на выкуп нашего долга. – девушка не собиралась так просто сдаваться.

Камню она нравилась, была в ней неуемная энергия, которой не хватало всем прочим женщинам, виденным им в городе:

– Пусть будет так! я даю вам обещание – ни ваша сестра ни ваша мать не будут нуждаться и этот дом останется в их владении! – он перекрестился, сделал шаг в ее сторону и протянул руку, предлагая спуститься вниз: – И как же зовут мою невесту?

Девушка вдруг утратила весь свой запал, побледнела и протянув ему руку произнесла:

– Элен...

За его спиной почтенная вдова разом осушила бокал из фамильного хрустального сервиза...

***

Старый аббат уже сорок лет служил верой и правдой в маленьком приходе пригорода Парижа, неспешно ведя церковные службы, крестя младенцев, отпуская грехи, провожая умерший в последний путь, освещая таинство брака и свято храня тайну исповеди своих прихожан.

Когда в его небольшой дом позади собора постучался Франсуа Ля Гош, старик подумал что речь пойдет о какой ни будь безделице, но выслушав его всерьез обеспокоился.

– Послушайте меня, Франсуа, – старик слегка заваливался на спинку кресла в котором сидел, старость брала свое и держаться ровно ему давалось с большим трудом, – Когда вы приехали сюда пять лет назад я пообещал по-возможности оградить вас и ваших спутниц от всякого рода расспросов. Вы были щедры по отношению к нашему приходу и все это время вели себя как подобает истинному христианину. Однако, иной раз на исповеди я слышал от прихожан всякого рода высказывания в ваш адрес, о подозрении, которое живет в их душах и умах в отношении вас.

Камень слушал его спокойно, слегка наклонив голову и наблюдая пляску огня в камине.

– Так вот, – продолжал священник, – сын мой, вы пришли ко мне с просьбой освятить ваш брак с известной нам особой и я свершу таинство, но из благодарности к вам я обязан спросить – старик подался перед и пристально посмотрел в глаза Камня, – Вы знаете, КАКИЕ слухи ходят об этой девушке?

Камень оторвал взгляд от пляски огненных лепестков и с любопытством спросил:

– Вы хотите меня предостеречь? серьезно?

– Я забочусь о вашей душе сын мой, а связав свою жизнь с этой девицей вы рискуете утратить и покой и благоволение Господа. "Молот ведьм" явно указал на признаки ведьмовства, которые столь выражены в ней. Тайна исповеди священна и я не могу высказать вам все, но замечу – она и сама признавалась мне в некоторых своих странностях. Ее душа еще не потеряна для Бога, но Сатана уже стучится к ней, все громче шепчет, все сильней овладевает ее телом. Порок виден в ее волосах и глазах, ее посещают дьявольские видения самого Ада и в них она находит наслаждение. Подумайте, сын мой – на что вы можете обречь свою душу... – старик устало откинулся на спинку кресла и перекрестился.

Камень смотрел на него со странным выражением лица, на котором отражалась смесь удивления, понимания и... радости?

– Святой отец, я услышал вас и понял даже больше чем вы мне сказали. Уверяю вас – как ее муж и христианин я приложу все усилия что бы усмирить ее душу. Поверьте – никто кроме меня в этом городке на это не способен.

Камень опустил голову и слегка прикрыл глаза рукой, будто потирал лоб. На самом деле он не хотел что бы священник видел как загорелись его глаза и начали раздуваться ноздри. В запахе каминного дыма Камню отчетливо почувствовался аромат мяса – живого и трепещущего.

***

Обратная дорога из Парижа для вдовы и ее дочери была непростой. Утром, выехав в столицу, они взяли с собой деньги принесенные Черной гувернанткой Франсуа Ля Гоша – жениха Элен, дабы купить к свадьбе платье и все необходимое. Забота могла быть более чем приятная, но вдову одолевали тяжелые предчувствия. Поначалу в душе она даже обрадовалась предложению брачного союза, но сказать об этом открыто при дочерях не решалась. Все же слухи о ее будущем зяте ходили ужасные, правда они так и оставались слухами и ничем не подтверждались. Формально Франсуа Ля Гош был весьма выгодной партией и позволял спасти их положение, вернуться на первый ряд скамеек во время церковной службы, но.... это самое проклятое "но" терзало душу вдовы и не давало ей спать несколько ночей подряд.

Проведя день в Париже и купив все необходимое, она двинулась в обратный путь. Сопровождать их вызвался молодой щеголеватый кавалер, впрочем весьма солидно вооруженный – пара пистолей за поясом и рапира на бедре, прекрасный конь – в купе с лихими усами и широкополой шляпой, выглядел он весьма грозно.

К городку они подъезжали уже в сумерках. Их сопровождающий, коснувшись шляпы решил остаться и переночевать в таверне, благо оставался совсем короткий отрезок дороги и можно было уже не беспокоиться о лихих людях, время от времени "щипавших" путников за жирные кошельки.

Поблагодарив своего рыцаря, вдова и ее дочери, направились к своему дому, решив объехать городок по околице, что бы лишний раз не попадаться на глаза языкатым матушкам и не выслушивать бесконечные вопросы о предстоящей свадьбе – слухи в городке разлетались очень быстро.

пребывая в раздумьях, вдова совсем не обратила внимание как к их повозке, как-то незаметно с двух сторон подошли два дюжих молодца с вилами на перевес.

– А ну стоять!!! – грубый окрик вырвал женщину из ее и без того тяжких раздумий.

Восстание "кроканов" год назад прокатилось по югу и западу страны и судя по всему не всех преступников настигла рука закона и топор палача.

Так уж вышло что поводья по возвращении домой были в руках Элен. Вопреки ожиданию грабителей, девушка вместо того что бы натянуть поводья и становить телегу, резко стегнула по хребту порядком уставшую лошадь, та резко дернулась в право, отпугивая одного из нападавших и с неожиданной резвостью пустилась вскачь. От испуга вдова завалилась назад, оглашая окрестности отчаянным женским визгом. Где-то залаяли собаки, а в окнах недалеких уже домов показались любопытные лица.

Казалось что опасность миновала, Элен потянула поводья, пытаясь остановить обезумевшее от испуга животное, но лошадь понесла, беспощадно растряхивая в кузове вдову и тюки с купленной к свадьбе одеждой и утварью.

От города отделилась конная фигура и двинулась на перерез несущейся повозке. Элен этого не видела, изо всех сил держа поводья и стараясь не выпасть на ходу. Смутная фигура наездника мелькнула слева и кто-то неуловимо-знакомый прыгнул на спину их лошади, схватив ее за ноздри, телега стала останавливаться и только тогда Элен позволила себе упасть в обморок...

***

–....сударь, я Вам безмерно благодарна и за ваше щедрое предложение, сделанное моей дочери и за наше спасение, но приличия не позволяют.... – голос матери звучал странно-отдаленно пока Элен приходила в себя. Она с удивлением ощутила под рукой необыкновенно-мягкие простыни, почувствовала запах и жар камина.

– Простите, мадам, но замечу, что соблюдение всех приличий может очень дорого обойтись и вам и вашей дочери. Утром вы увезете ее и до свадьбы, как и подобает, мы будем видеться только из дали. Но сейчас и вы и ваша дочь останетесь у меня.

– Но сударь!!! – мать в отчаянии сплела пальцы, вознося руки в молитве к их... спасителю? Голос у спасителя тоже был знакомый. Элен вдруг почувствовала как ее начинает бить дрожь, она поняла кто остановил повозку и в чьем доме она находится. Она наклонила голову, ощутив легкое головокружение и попыталась подняться. В тот же момент мужские руки остановили ее, заставили откинуться на подушке. Ее жених вел себя явно неподобающе воспитанному человеку, сначала ощупав ее шею чуть ниже уха и что-то шепча про себя, потом за чем-то попросив следить за его указательным пальцем, которым он повел в одну сторону потом в другую.

– Так... вроде бы все хорошо, просто испуг... – мужчина казалось говорил сам с собой, – какой сегодня день, мадмуазель?

– Черверг, – Элен отвечала машинально, смутившись его бесцеремонности, которая впрочем ей даже нравилась, она давно не чувствовала себя так спокойно. Когда был жив отец она твердо знала, что папА знает все на свете и его нужно слушаться. И вот теперь она вдруг ощутила – этот мужчина, почти не знакомый ей, знает что делать и его нужно слушаться. Любовь к отцу, не утихшая боль от его утраты, чувство благодарности, пережитый страх – все это вдруг нахлынуло на Элен и она расплакалась, отчаянно вцепившись в руку того, кому предстояло стать ее мужем. Слезы лились нестановимым потоком, Элен трясло, а он обхватив ее за плечи прижал к себе и не думая о "приличиях" гладил по рыжим волосам.