Текст книги "Нация и сталь"
Автор книги: Евгений Жаринов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Австрия вроде бы являлась братской страной. Как гражданин Пруссии Крупп с трепетом и почтением относился к властям соседнего германского государства.
Про Меттерниха, тогдашнего фактического правителя Австрии, говорили, что он служил трем поколениям дома Габсбургов, хотя никогда не был слугой: императором Францем он руководил, за Фердинанда управлял, а Францу Иосифу давал советы.
С именем Меттерниха связано установление системы Священного Союза. После всех потрясений и потерь, связанных с периодом наполеоновских войн, Священный Союз призван был защитить статус-кво, способствовать сохранению равновесия сил на континенте и с этой целью обеспечивать сотрудничество государств в подавлении революционных движений.
В соответствии с этим грандиозным планом, до конца правления Франца I в Австрийской империи внешне царило спокойствие. Дунайская монархия стала в 1815 г. одной из ведущих великих держав Европы. Австрия играла главную роль в созданном на развалинах Священной Римской империи Германском союзе, где её главным конкурентом выступала все более укреплявшая свои позиции Пруссия.
Император Франц I вел тихую, размеренную жизнь в кругу своей семьи. Правда, его вряд ли можно было назвать счастливым отцом семейства. Он был женат четыре раза, Первые его жены рано умерли. Детей Франц имел от второй жены – Марии Терезии, дочери Фердинанда Неаполитанского и тетки императора Марии Каролины, т. е. они были дважды кузенами (по отцу и по матери). Это близкое родство не лучшим образом сказалось на детях императорской четы.
Так, большим ударом для Франца, панически боявшегося наследственных болезней, стала умственная неполноценность его первого сына, наследника престола Фердинанда (1793-1875). Он страдал эпилепсией, и очень скоро выяснилось, что Фердинанд никогда не сможет полноценно управлять страной. Но ни император Франц, ни его советник Меттерних ни за что не хотели отступать от духа легитимности и до конца придерживались права первородства, хотя был в семье и младший вполне нормальный сын – эрцгерцог Франц Карл (1802 – 1878). Желая возвести на престол слабоумного правителя, Меттерних в этой ситуации, несомненно, преследовал и свои собственные цели. Он заставил императора Франца подписать рекомендации наследнику управлять согласно советам Меттерниха.
Таким образом, во главе огромной империи, игравшей важную политическую роль в жизни Европы, встал совершенно недееспособный монарх, подставная фигура, решения за которого принимались другими людьми. У Фердинанда были периоды просветления, когда он казался вполне нормальным человеком. Император интересовался различными вещами: старинными монетами, акварелью, ботаникой, техникой, позднее его главным увлечением стали железные дороги. Однако все это могло продолжаться до тех пор, пока правитель не погружался в глубокую депрессию.
Важнейшие роли в управлении империей в этот период играли члены высшего государственного органа – государственной конференции, так называемый триумвират: дядя императора эрцгерцог Людвиг, Меттерних и граф Франц Антон Коловрат. Причем последний постоянно находился в оппозиции к Меттерниху и пытался блокировать все его предложения. Часто это приводило к невозможности принятия решений. Существующие политические структуры тормозили дальнейшее развитие государства. Правительство опасалось общественных и политических последствий экономического подъема.
В этой ситуации попытки Альфреда Круппа косвенно с помощью своих предложений поставлять валки и другие товары на австрийский промышленный рынок не могли получить одобрение в высших кругах власти в Вене. Помимо этого в этих же кругах существовало, по крайней мере, две противоборствующие партии, каждая из которых стремилась заблокировать действия своей соперницы. Создавалось впечатление, будто эпилепсией был поражен мозг не только самого государя, но и вся страна находилась под влиянием общей депрессии.
"Австрийцы, – писал как-то Наполеон, – это нация, которая всегда опаздывает". В случае с Альфредом Круппом можно было лишь добавить, что с платежами по долгам австрийские партнеры не только опаздывали, но и старались вовсе забыть о каких бы то ни было деньгах. Эти хронические неплатежи по векселям со стороны австрийского правительства, по сути дела, поставили фирму "Фридрих Крупп" ещё раз на грань полного разорения.
Осенью 1840 года Альфред подписал контракт с венским монетным двором о поставке валков. Официальные лица хотели немедленной доставки необходимого оборудования и твердых гарантий. В контракте Альфред вынужден был сделать следующую приписку: "В случае, если валки или другие части механизма, поставленные нашей фирмой, сломаются в течение ближайших двух лет, обязуюсь заменить их новыми без дополнительной платы".
Такой контракт был полностью одобрен австрийским правительством, и с этого момента начались трудности. В течение нескольких лет, несмотря на титанические усилия, Альфред так и не мог добиться от властей законной оплаты своей работы. Все чиновники были с Круппом необычайно вежливы, но стоило ему упомянуть о деньгах, как их лица сразу вытягивались, и в ответ звучало какое-то невнятное бормотание. Продолжая настаивать на своем, Альфред обычно получал вместо ожидаемых денег лишь разъяснения, в которых говорилось о яко бы низком качестве его валков. Крупп готов был их тут же заменить на новые, но в этом, оказывается, не было никакой нужды. "Нет, нет, – вежливо говорили ему, – беспокоиться не о чем. Поломки не такие уж значительные". И Круппу предлагали зайти за деньгами в другое время. Он приходил вновь и вновь и все время получал отказ, который с каждым разом приводил его во все большую ярость.
В конце концов через полтора года Альфред оказался почти без наличного капитала. Все деньги существовали лишь на бумаге, да в форме пустых обязательств венских чиновников. Австрийский монетный двор не собирался возвращать промышленнику ни дорогостоящих валков, ни денег. В отчаянии Альфред написал прошение на имя барона Кибека фон Кубау, австрийского министра горного дела и монетной чеканки, где, в частности, говорилось: "Будучи вынужденным остаться в Вене до благополучного разрешения моего дела, я уже потерял 20 000 флоринов в результате вынужденного простоя и потратив за все это время на свое собственное содержание сумму, равную 7000 флоринам... Из-за всех этих убытков и из-за хронических неплатежей со стороны ваших чиновников я, Ваша Светлость, в данный момент оказался на грани полного разорения".
Но и на это прошение не последовало никакого ответа. Прошло ещё несколько недель, и Крупп решил обратиться вновь к министру. Но вскоре ему суждено было узнать, что в Вене времен правления Меттерниха обращаться к властям с подобными прошениями было абсолютно бесполезно. Бюрократическая машина, пораженная идиотией дряхлеющей власти, просто не способна была обращать внимание на подобные мелочи. Власть в Австрии жила по своим только ей самой понятным законам и не собиралась прерывать свой царственный полубезумный сон, отвлекаясь на писк какого-то комара или раздавленного ею человека.
Альфред же в отчаянии пытался вернуть хотя бы половину причитавшейся ему суммы. Австрийский министр смилостивился наконец и принял у себя Круппа, пообещав, что оговоренная сумма через некоторое время будет все-таки выплачена.
Альфред смог теперь вернуться в Рур и, вооружившись красными чернилами, подсчитал убытки. Пятнадцать лет занятий сталелитейным делом свели в могилу отца. Ровно столько же посвятил фабрике и Альфред и мало в чем сумел продвинуться. Угроза разорения, как голодный волк зимой, все время поджидала Круппа за воротами его дома. В отчаянии Альфред вновь обратился за ссудой в Берлин и вновь получил отказ. Известно, что в этот момент Крупп всерьез обдумывал возможность иммиграции в Россию. По этому поводу он писал: "Прусское правительство ничего не сделало для меня, поэтому я не мог бы считать себя неблагодарным, если бы решился покинуть свою родину и переехать в другую страну. Кто знает, может быть другое правительство более благосклонно отнесется к развитию собственной промышленности в доступных для него формах".
Трудно даже представить, какой могла быть дальнейшая судьба мира, если бы Крупп действительно иммигрировал в Россию и стал бы обычным русским немцем, каковых наши бескрайние просторы переделывали настолько, что они уже никак не походили на своих тевтонских предков. Но свято место пусто не бывает. Думается, что в Германии Круппов заменил бы кто-нибудь еще, а сталь и пушки все равно выплавляли бы. Само место – Германия – обязывало. А все немецкие промышленники не могли иммигрировать в Россию. Однако короли-то, безусловно, были бы, но характер их мог стать совершенно иным. В них, может быть, не было бы и десятой доли той одержимости, балансирующей на грани безумия, которая и придала, в конечном счете, всей картине последующей мировой истории особый готический оттенок. Альфред Крупп и Адольф Гитлер очень бы друг другу понравились, родись они в одно и то же время, как понравился фашистскому диктатору правнук последнего, носящего, кстати сказать, то же самое имя.
И ещё одно странное историческое сближение. Австрия чуть не погубила Круппа, а почти через сто лет эта же самая Австрия даст миру некого Шикльгрубера, больше известного в дальнейшем под именем Гитлер.
Может быть, в самый отчаянный момент своей карьеры Альфред неожиданно получил помощь от своего друга Золинга, с которым он посетил в свое время Англию. Теперь Золинг решился выступить перед Берлином в качестве гаранта. Фриц фон Мюллер, который сделал это в прошлый раз, сейчас дрогнул душой и решил уже не связываться с отмеченным несчастьем Круппом. Бывший поручитель, Франц фон Мюллер, в 1844 году вышел из состава фирмы после 9 лет совместной работы, в течение которых он непрерывно рисковал своим состоянием и даже вынужден был заложить собственное родовое имение.
Злой рок был похож на заразную болезнь. Между тем приходилось затягивать пояса. Рацион питания в доме Альфреда, как и в былые времена, вновь сократился до хлеба и картошки.
Однако с 1842 года банк Герштатт предоставил Круппу ещё один кредит в сумме 15 000 талеров, который этот банк оформил как ипотечную ссуду под залог металлургического завода. Поручительство Фридриха Золинга, решившего разделить хоть в какой-то мере несчастную судьбу своего друга Альфреда, и помогло вновь избежать полного краха. Благодаря добытым с помощью Золинга средствам, которые в 1846 году составляли 54 596 талеров, Альфред Крупп смог почувствовать некоторую финансовую свободу. Золинг был другом детства, но при этом по условиям договора Альфред обязан был еженедельно отчитываться перед своим фактическим спасителем за все, что было сделано, за каждый потраченный талер. Таково немецкое отношение к деньгам, к золоту, которое, в отличие от русской православной святой расхлябанности, немецкой душой воспринимается с неким мистическим трепетом. Золото ещё со времен древних германцев считалось знаком милостивого расположения или проклятия судьбы. Если оно, золото, есть, значит, Бог любит тебя, если его нет спасайся, кто может.
Золинг часто высказывал свои возражения по самым разным вопросам: ему не нравились финансовые распоряжения Круппа, быстрое увеличение заводских площадей. Золинг считал, что склад для хранения сырьевых ресурсов выстроен слишком большим и т. д.. Советы оказались полезными и для Круппа наступил период коммерческого успеха, хотя продолжался он недолго.
По иронии судьбы именно в злополучной Австрии Круппу суждено было найти нового и надежного партнера для своего предприятия. Дело в том, что рано или поздно, а вопрос о разделе имущества между братьями и сестрой Идой должен был непременно возникнуть. Альфред ни за что не хотел делиться. Он не собирался отказываться от власти, которая так ему нравилась. Назревающий между наследниками конфликт разрешился следующим образом.
В 1843 году Альфред Крупп начал вести переговоры с венским предпринимателем Александром Шеллером по поводу основания большой, рассчитанной на экспорт фабрики, на котрой изготовлялось бы большое количество столовых приборов. Между Круппом и Шеллером в 1843 году было заключено ещё два договора. Согласно первому из них, Шеллер отвечал за обеспечение инвестиционного капитала и производственные фонды. Его капитал должен был приносить прибыль в размере 5%. ПО договору, Шеллер оставался единственным владельцем фабрики до тех пор, пока фирма Круппа не выплатит ему половину всего вложенного им капитала. Крупп и его братья отвечали за оборудование фабрики, они должны были наладить работу и лично руководить производством без всякого возмещения до тех пор, пока производство станет регулярным.
Согласно второму договору, Альфред брал на себя изготовление и поставку 5 машин и 33 фасонных валков для производства ложек и вилок; за это Шеллер должен был сразу перевести на счет Круппа в банк Герштатта 1000 талеров, а следующие 11000 – после поставки машин. Под этим предлогом Герман Крупп переехал в Бернфорд в качестве технического директора. При этом он не предполагал, что 23 сентября 1844 года – дата его прибытия станет рубежом в его биографии и что с этим городом будет связана вся его дальнейшая жизнь.
Недостаточный практический опыт Германа Круппа сказался на работе фабрики, которая на первых порах приносила только убытки. Позднее он напишет в своих воспоминаниях: "Прошло семь лет, пока мы стали зарабатывать".
Фриц Крупп и сестра Ида получили наследство в виде наличного капитала и с этого момента также перестали претендовать на владение фабрикой. Если Ида провела всю жизнь в качестве обычной домохозяйки, то с братом Фрицем, обладавшим большими талантами изобретателя (например, он один из первых догадался до принципа, по которому работает пылесос и двигатель внутреннего сгорания, но не смог в середине XIX века довести все до технического воплощения) дело обстояло не столь благополучно.
Фриц Крупп с самого начала вполне мог работать на сталелитейной фабрике под руководством своего брата Альфреда, но, скорее всего, его не устраивало то обстоятельство, что все изобретения приписывались лишь гениальности его старшего брата, фактического хозяина производства. Взяв причитающийся ему наличный капитал, Фриц ушел, чтобы пройти свой собственный путь, полный заблуждений и ошибок. Он организовал с кем-то ещё одно предприятие и потерпел неудачу. В 1853 году сердобольный Золинг попытался вернуть Фрица на производство, но безрезультатно. Получая от фирмы брата пенсию, вполне, впрочем, заслуженную, Фриц закончил свою жизнь в Бонне в полном одиночестве, коллекционируя художественные ценности.
Впрочем, становление Альфреда Круппа в качестве хозяина производства осложнилось непредвиденными обстоятельствами. Судьба ещё раз решила испытать своего героя. В день, когда Альфред стал полновластным хозяином фабрики, когда наконец осуществилась его заветная мечта, в злополучном Париже, где странная "эпидемия" некогда лишила Круппа всех его заказчиков, на этот раз разразилась самая настоящая революция, которая в марте этого же года бурей ворвалась в Рейнскую область. Известная фирма "Мартиас Штиннес", основатель которой умер в 1845 году, прекратила платежи. Банкирская контора в Шаффхаузене в Кельне сделала то же самое. В одном из писем, написанных Идой Крупп в эти дни, говорилось: "Матиас Штиннес, владевший большинством угольных рудников, не только прекратил платежи по векселям, превышающим сумму в 700 000 талеров, но, ссылаясь на невозможность сбыта продукции, уволил много рабочих в Эссене и Мюльгейме, оставив их без куска хлеба. Рабочие начали волноваться, возникли беспорядки, дело дошло даже до вызова военных... Альфред вчера вечером собрал всех рабочих, рассказал им о тревожном времени и о том, чего он ждет от них в этой ситуации. Он просил, чтобы никто из них не принимал участие в беспорядках, если они дойдут до Эссена. Он сказал, что хотел бы, чтобы рабочие не поддерживали смутьянов, и даже, наоборот, старались убедить тех, что все должно закончиться без происшествий, поскольку это будет лучший выход для всех. Я думаю, что рабочие хорошо восприняли его слова".
В эти неспокойные дни люди на фабриках начали разбирать оборудование; так было, например, на ремшейдерском чугунно-литейном заводе Прусской торговой фирмы, который был полностью разрушен рабочими.
От Круппа ушло всего 2 человека и ещё двое было уволено; остальные 70 человек остались и продолжили работать. Они даже получали жалование, хотя финансовое положение завода было очень тяжелым. Повторялась ситуация, когда у Альфреда ещё в самом начале его карьеры предпринимателя не оставалось в кассе денег для выплаты жалования. Тогда Крупп решился на беспрецедентную меру и отдал в монетный двор в Дюссельдорфе свое фамильное серебро, чтобы переплавит его в монеты. На переплавку отправились и знаменитые шпоры эпохи поездки в Англию.
Альфред не считал себя спасителем отечества или города Эссена. К нему больше бы подошли слова, которые он сам когда-то произнес при приеме на работу одного из своих родственников: "У нас нет времени для чтения книг, для политики и тому подобного..."
Крупп считал себя лишь ответственным за порядок в собственном доме, каковым и была его фабрика, а рабочие воспринимались уже Альфредом как члены семьи. В этом смысле Крупп сознательно или бессознательно подражал своему королю Фридриху Вильгельму IV, время правления которого как раз и пришлось на период с 1842 по гг. Когда в Берлине произошло восстание, явившееся началом революции 1848 года в Пруссии, в ночь с 18 на 19 марта король Фридрих Вильгельм IV подписал обращение "К моим дорогим берлинцам", в котором возлагал ответственность за репрессии против восставших на "шайку злодеев, по большей части иностранцев", подталкивающих население к бунту. "Ради всего святого" король Прусси просил берлинцев разобрать баррикады и разойтись по домам, обещая немедленно убрать все войска с улиц и площадей.
Приблизительно так же действовал и Альфред Крупп. И как устояла знаменитая сталелитейная фабрика, так в революционной буре смогла устоять лишь Пруссия и "германские князья готовы были явиться в Берлин и искать там защиты" на условиях, которые можно было использовать в интересах объединения Германии.
Об этом "лично обаятельном короле" сам Бисмарк писал, что у него немецкое, или "тевтонское", национальное чувство было "сердечнее и живее, чем у его отца, но его проявление тормозилось из-за пристрастия короля к средневековым формам".
Действительно, это "романтик на троне", как его называл младогегельянец Давид Штраус, придерживался прямо-таки средневековых взглядов на священную неприкосновенность христианско-феодальной монархии. Именно он придумал новый "романтизированный" военный головной убор остроконечную каску, ставшую символом прусского милитаризма.
"Я помню, что получил свою корону от всевышнего Господа, и перед ним я ответственен за каждый день и каждый час своего правления, – сказал Фридрих Вильгельм IV в своей речи 10 сентября 1840 г. – кто требует от меня гарантий на будущее время, тому я адресую эти слова... Эта гарантия прочнее, чем все присяги, чем все обещания, закрепленные на пергаменте... Кто хочет довольствоваться простым, отеческим древнегерманским и христианским правлением, тот пусть с доверием взирает на меня". Следует сказать, что Фридрих Вильгельм IV своей высокопарной риторикой оживил в стране националистические настроения и романтический культ германской старины, и Крупп прекрасно уловил это новое веяние времени. Альфред вел себя в сложной ситуации как патриархальный князь, а не как современный хозяин производства. Он делился своей участью, своим фамильным серебром, своим трофеем с теми, кто работал на него, кто доверил ему свою жизнь. В том, что Крупп решился отправить в топку свое фамильное серебро, дабы расплатиться с рабочими, историки увидели жест, во многом напоминающий поступок древнегерманского князя. Это были те самые идеалы, воплощенные в конкретных действиях промышленника из города Эссена, к которым и призывала вся официальная политика тогдашней Пруссии. Национальное чувство немцев пробуждалось от вековой спячки, и мир ещё не подозревал о тех последствиях, которое это патриотическое чувство могло повлечь за собой.
Глава IV
Запах пороха
Три брата Крупп: Герман, Фриц и Альфред отличались большими способностями в области изобретательства. Подлинной страстью старшего из братьев было оружие. Он начал с того, что решил отлить из тигельной стали стволы для ружей прусской армии. Его отец, Фридрих, как известно, поставлял наполеоновской армии штыки, и сын, похоже, пошел по его стопам. Альфред стал третьим представителем рода, который начал заниматься торговлей и производством оружия. И все это было не случайно. Пруссия, гражданином которой и являлся Крупп из города Эссена, никогда не отличалась миролюбием. Еще Фридрих Великий в своем трактате "Антимакиавелли" изложил следующие взгляды на так называемую узаконенную агрессию. В этой книге король говорил о различных видах войн, всецело оправдывая при этом развязывание превентивных нападений. Фридрих считал, что если монарх видит приближение военной угрозы, то, если он достаточно умен, то обязательно "решится предпринять наступательную войну", а не будет дожидаться "того безнадежного времени, когда объявление войны может отсрочить лишь на несколько мгновений его рабство и гибель".
Все, с кем Фридрих великий воевал, узнавали "философа на троне" совсем с другой стороны. Он вынашивал планы захватов в Польше, аннексии Богемии, а Курляндию рассчитывал превратить в зависимое от Пруссии княжество со своим братом Генрихом на престоле.
Взойдя на трон в 1861 году, новый король Пруссии, прозванный некогда "картечным принцем" и которому в дальнейшем суждено было стать германским императором, Вильгель I, стал сразу же добиваться реорганизации прусской армии.
В годы правления Вильгельма I войны Пруссии с Данией (1864), с Австрией (1866) и Францией (1870-1871) привели к объединению Германии "сверху" "железом и кровью".
18 января 1871 г. В Зеркальном зале Версальского дворца состоялась официальная церемония провозглашения Германской империи. Для проведения церемонии день 18 января был выбран не случайно. Ровно 170 лет назад брандербургский курнфюст Фридрих III овладел прусской короной. Так демонстрировалось господство Пруссии во вновь созданной Германской империи.
Так как Вильгельм в основном послушно следовал проводимой Бисмарком политике, последний в своих воспоминаниях не жалел красок на описание достоинств монарха. Бисмарк называл Вильгельма I "бесстрашным офицером на троне", которого "испугать... было невозможно". "Он был джентльменом на троне, человеком благородным в лучшем смысле этого слова... Он соблюдал верность и честь по отношению не только к монархам, но и к своим слугам до камердинера включительно".
Железная дисциплина и патриархальное единение подчиненного и вождя вот те черты, которые и определяли во многом способ мышления тех, кто жил в ту эпоху в Германии. Складывается впечатление, что Альфред Крупп изо всех сил старался быть полезным своей стране. Его страсть к оружию была востребована самой воинственной эпохой и самим государством.
Так, 22 апреля 1844 года Альфред получил первый официальный заказ на производство орудия. К сожалению Крупп замешкался с выполнением этого заказа и лишь три года спустя в сентябре 1847 в Берлине в арсенале Шпандау он смог предложить пушку, вылитую из стали. Так Пруссия получила первое орудие Круппа. Однако военные испытания могли начаться лишь после подавления восстания в июне 1843 года. Через три месяца известия о результатах испытаний наконец-то достигли Эссена. Альфред прочитал официальную бумагу и был буквально ошеломлен. В документе снисходительно сообщалось, что пушка, выплавленная из тигельной стали, хорошо показала себя на стрельбах, но при этом делалось абсурдное предположение о возможном взрыве орудия, если его зарядить большим, чем положено по инструкции, количеством пороха.
Дело в том, что военная мысль и пушечное производство в сороковые годы девятнадцатого века находились во власти устаревших представлений, и никто их в ближайшее время не собирался пересматривать. Еще с эпохи битвы при Ватерлоо считалось, что английская артиллерия лорда Виллингтона лишь потому смогла победить в дуэли с артиллерией Наполеона, что пушки англичан были вылиты из бронзы. Косность представлений и консерватизм – вот те черты, которые характерны для любой армии мира. Они-то и тормозили триумфальное шествие индустриально революции общества в области военных вооружений, и Круппу с его тигельной сталью пришлось не один год обивать пороги министерств и ведомств, пока в высших кругах к нему не стали относиться с большим вниманием и уважением.
В официальном отказе было написано следующее: "Мы не в силах рекомендовать вам продолжить ваши дальнейшие разработки в производстве орудийных стволов из стали, поскольку этот материал не только не надежен в боевых условиях, но и достаточно дорогостоящ".
Следует отметить, что Альфред Крупп был далеко не одинок в своих мытарствах. Так. Самюэль Морз, изобретатель знаменитого телеграфа, имеющего такое огромное военно-стратегическое значение, потратил восемь лет на всевозможные убеждения, пока не появились первые телеграфные столбы.
Высший офицерский корпус различных стран мира, воспитанный на военной доктрине восемнадцатого века, не в состоянии был разглядеть новых многообещающих перспектив в предложениях молодых гениев, которые касались проблемы более эффективного истребления рода человеческого. По этой причине косные мозги вояк никак не могли взять в толк, что влечет за собой изобретение англичанина Генри Шрапнеля или фантастический проект немецкого графа Фердинанда фон Цеппелина.
Плохо ли это было или хорошо? Скорее хорошо, чем плохо. Если бы военная наука и до сих пор сохранила неповоротливость мышления старого офицерского корпуса, продолжающего и в середине девятнадцатого века жить феодальными представлениями о войне и воинской чести, то, может быть, и мировым войнам, которые поставили убийство на механизированную промышленную основу, просто не было бы возможности развернуться в полную мощь. Но прогресс на то и прогресс, что он является обратной стороной регресса. Фаустианский принцип, воспетый Гете, давал в полной мере знать о себе, и германской монархии оставалось совсем короткий отрезок времени пребывать в блаженном неведении относительно того, что крупповская пушечная сталь сможет выдержать любой заряд и сможет посылать любые снаряды на немыслимое расстояние, превращая в прах все живое.
Альфред Крупп в это время жил как в лихорадочном бреду, может быть, в полной мере осознавая свое предназначение. Несмотря на отказ, он продолжал работать над созданием новых образцов пушек. В его время артиллерия отличалась особым консерватизмом, ставившим преграды любым попыткам хоть что-то изменить в этой области. Так, орудийный порох середины XIX века по своему составу мало чем отличался от того самого пороха, который давным-давно изобрели ещё китайцы и который они с таким успехом использовали против монголов ещё в 1232 году.
Не было осуществлено и серьезных изменений во внешнем виде орудий с того самого момента, когда первые пушки появились на мировой исторической сцене ещё в конце 1400 годов. Пушка образца 1840 года так или иначе продолжала напоминать допотопные орудия пятнадцатого века, когда ремесленникам эпохи Возрождения впервые пришла мысль использовать форму, предназначенную для отливки церковных колоколов, вы военных целях. Это был первый ствол орудия, способного разбрасывать на большие расстояния тяжелые камни. Лишь в 1515 году умельцы из Нюрнберга догадались использовать колесный замок. Несколько лет спустя французы предложили вместо тяжелых камней метать во врага круглые ядра.
Как известно, Наполеон Бонапарт считался превосходным артиллеристом. По признанию лорда Виллингтона, французский император мог использовать артиллерию целой армии с такой же легкостью, как джентльмен пистолет во время дуэли. Пушки были настоящей страстью корсиканского выскочки. По его меткому выражению: "Огонь – это все" ("Le feu est tout"). Наполеону удалось использовать некогда неповоротливую артиллерию в тактических целях. Обычно он сосредотачивал массу орудий в каком-то одном месте и на коротком расстоянии сжигал огнем все живое. Но даже его гению было не по силам что-либо кардинально изменить в средневековой технологии, хотя хорошо известно, как император любил поощрять изобретателей.
Адский огонь, изрыгаемый жерлами орудий, завораживал многие величайшие умы своими нераскрытыми ещё до конца возможностями в деле массового истребления рода человеческого. Так, за три с лишним столетия до появления пушечного короля Альфреда Круппа великий Леонардо да Винчи уже мечтал о создании полевых орудий, которые можно было бы заряжать с казенной части ствола. Но самым главным препятствием на пути усовершенствования артиллерии была отсталая металлургия. К моменту, когда Альфред Крупп впервые создал орудие из стали, военная промышленность была абсолютно невежественной в области различных химических процессов, которые сопутствовали любому изготовлению орудия. Смелые попытки в области усовершенствования артиллерии казались безрезультатными, хотя находились смельчаки, которые продолжали без устали искушать судьбу и провоцировать смерть. Каждый раз после очередной неудачи им приходилось возвращаться к своим чертежным доскам, и кровь капала жирными пятнами на их белоснежный ватман.
Дело в том, что ни один известный металл не был способен выдержать большое количество порохового заряда. Стоило заложить чуть больше взрывчатого вещества, и орудие тут же разрывало на куски.
Пушки из чугуна были впервые использованы Густавом Адольфом во время Тридцатилетней войны, когда первый из Круппов и попытался разжиться на продаже мушкетных стволов. Но чугун оказался необычайно ломким и опасным в употреблении из-за высокого содержания углерода в своем составе.
Во время осады Севастополя, которая произошла ровно через семь лет после того, как официальные власти Пруссии отказали Круппу в использовании стальных орудий, рев чугунных мортир отозвался погребальным звоном во многих семьях английских артиллеристов. Когда русское общество узнало, что автор чудной повести "Детство" Лев Толстой является командиром одной из артиллерийских батарей, задействованных все в том же Севастополе, то Тургеневу и Чернышевскому было о чем волноваться: бравый офицер мог погибнуть не только от вражеского ядра или пули, но и от собственного орудия. Чугунные монстры имели обыкновение взрываться сами собой, словно в армии крысиного короля из сказки Гофмана "Щелкунчик".
