Текст книги "Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774)"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

7

С корабля «Не тронь меня», по-видимому, прежде всех увидели более или менее отчетливо стоящий вдали в бухте и перед бухтой неприятельский флот и насчитали 18 судов. Если считать лишь линейные суда, то ошиблись: их было не 18, а 16; если же брать и фрегаты, и корветы, и т. д., то турецкий флот был гораздо многочисленнее, а с более мелкими судами насчитывал от 60 до 67 вымпелов.

На корабле «Три иерарха» Грейг поднял сигнал «Гнать за неприятелем».

В восьмом часу утра «Три иерарха», «Не тронь меня» и «Святослав» взяли курс на неприятеля, а в начале 10-го часа утра последовал приказ «Яну арию», «Ростиславу», бомбардирскому судну «Гром» идти по тому же курсу. Затем тронулись «Три святителя»; корабль «Европа» не вступал в линию и шел впереди. К полудню почти весь русский флот уже очень сильно приблизился к туркам.

В 11 часов утра 24 июня граф Орлов дал сигнал: всему флоту атаковать неприятеля.

Через полчаса после сигнала началась сильная канонада турок по нашему приближающемуся к ним флоту. Шедший в авангарде адмирал Спиридов атаковал первым, за ним вступила в бой «кордебаталия». Что касается арьергарда, которым командовал Эльфинстон, то он оставался некоторое время вдали. Первыми напали на турецкий линейный корабль «Реал-Мустафа» (где находился сам капитан-паша) русские линейные суда «Европа» и «Евстафий». «Реал-Мустафа» вскоре загорелся от русского артиллерийского огня. Команда в панике бросилась в море, чтобы вплавь добраться до берега. Но тут русских постигла большая неудача:

«Евстафия» течением нанесло прямо на горящего ярким пламенем «Реал-Мустафу», и никакими усилиями нельзя было удержать его от этого гибельного сближения. Когда «Евстафия» прибило окончательно к «Реал-Мустафе», русские матросы и армейский отряд бросились на абордаж и перебили турок, еще находившихся на борту пылающего судна. Но тут горящая грот-мачта турецкого корабля вдруг рухнула прямо на «Евстафия», и так как крюйт-камера была открыта (для пополнения артиллерии порохом и снарядами во время боя), то горящие головешки попали в нее. Раздался оглушительный взрыв, и «Евстафий» взлетел на воздух. Спустя несколько минут был взорван и «Реал-Мустафа».

Сражение продолжалось с большим упорством со стороны русских. Турецкий огонь направлялся не очень умело, но совсем худо обстояло у турок с маневрированием. Громадный стопушечный корабль капитана-паши (так и называвшийся «Капитан-паша») был атакован «Св. Януарием» н «Тремя иерархами» и беспощадно обстреливался ими, и турки решили увести его прочь. Начали поспешно обрубать канаты, но это делалось в такой панике и растерянности, что забыли перерубить шпринг. По показанию Грейга, «корабль (турок-Е. Т.) поворотился кормой к «Трем иерархам» и оставался в таком положении около четверти часа». Это позволило «Трем иерархам» в упор продольными выстрелами нанести «Капитан-паше» страшнейшие повреждения «без малейшего для себя вреда»³⁴.

После этого на турецких судах стали самым спешным образом обрубать якоря, и турецкий флот обратился в бегство, осыпаемый русскими ядрами и брандскугелями. Турки бежали в беспорядке, сбиваясь в кучу, устремляясь к каменистому берегу Чесменской бухты («Сисмы», как русские тогда еще ее называли). Алексей Орлов до самого конца боя не знал, жив ли его брат Федор, находившийся на погибшем «Евстафии». Только по окончании боя он узнал, что Федор находится в числе немногих спасшихся. На «Евстафии» погибло, по первоначальным подсчетам, 34 офицера и 473 солдата и матроса, спаслось 58 человек. Всего же русские в этот день потеряли убитыми 523 человека³⁵. Таким образом, если не считать погибших при взрыве «Евстафия», потери были равны всего 16 чел. убитыми. Малое число убитых русские командиры объясняли неумелой расстановкой турецких орудий, которые «были наведены слишком высоко и стреляли только по рангоуту, повреждали мачты, реи и перебивали снасти». Таким образом, например, на корабле «Три иерарха», который стоял на якоре совсем близко («менее одного кабельтова») от неприятельского флота, был только один раненый, а в каждую из нижних мачт попало по два ядра, перебиты были почти все ванты как у грот-мачты, так и у фок-мачты. На других кораблях наблюдалось то же самое: ничтожные потери в людях и довольно большие материальные повреждения.

Весь этот бой 24 июня продолжался лишь около двух часов. Точнее было бы сказать полтора часа, потому что в последние полчаса не было уже сражения в точном смысле слова, а шла лишь погоня за поспешно убегавшими турками, на всех парусах спасавшимися в Чесменскую гавань.

Вот что написали немедленно в своем лаконичном шканечном журнале наблюдатели, смотревшие с флагманского корабля «Три иерарха» на гибель «Евстафия». Любопытно, что в самой записи «местечко» еще именуется «Сезмит», а в заметках на полях, сделанных почти в то же время, уже «Чесмой». Сохраняем орфографию и пунктуацию (точнее – отсутствие пунктуации):

Посланы со всех наших кораблей шлюпки для спасения людей с корабля Евстафия.

Подшед мы близ к неприятельскому флоту начали палить из пушек с ядрами, поворотили мы оверштаг привезен к нам с корабля Евстафия капитан Крюйз и протчие.

Подошли мы к неприятельскому у местечка Чесмы флоту лежащему на якорях легли севернее его на якоре.

У местечка Чесмы против турецкого флота, пеленг с якоря Чесменского.

«В начале первого часа адмиральский корабль «Евстафии» сошелся борт с бортом с неприятельским адмиральским кораблем после чего в море неприятельской адмиральской корабль загорелся причем видно что с оного турки бросались в воду тогда у нас был сигнал чтоб прислать от всего нашего флота вооруженные шлюпки которые и посланы были и с нашим к нашему адмиральскому кораблю Евстафию для спасения людей потом и наш адмиральский корабль Евстрафий загорелся так жестоко, что после вдруг взорвало все на нем и на неприятельском корабле в тож время подходя мы близ неприятельского флота стали палить из пушек ядрами, что происходило и с протчих нашего всего флоту кораблей, в 2 часа поворотили мы овер штаг на левой галс в тож время привезено к нам на корабль с сожженного корабля Евстафия на нашей шлюпке господин капитан Крюйз и протчих офицеров 4 человека и закрепили у нас грот марсели и крюсель, в #188; 4-го часа подошел мы вблизость стоящих на якорях неприятельских кораблей и местечке Сезми от оных к N в недальнем расстоянии закрепил фок марсель легли на якорь Дагликс на глубине 27 сажень грунт песок канату отдано от 50 сажень притом пеленги мыз Калаберия протекающаяся к N оконечность NO 25 #186;00 #900; местечко Сезме где неприятельской флот стоит на якоре ZO 50 #186;00 #900; #958;т него к W оконечность ZW 43 #186;00 #900; #954; оной мыз Блинник через остров Пазарву ZW 60 #186;00 #900; #958;строва Спалчей Тора середина NO 3 #186;00 #900; #959;оставленная веха от местечка Сезми к WZW 3 #186;00 #900;, #946; тож время приехал к нам на корабль его сиятельство граф Федор Григорьевич Орлов и его высокопревосдительство господин адмирал и кавалер Григорий Андреевич Спиридов, цейхмейстер Ганибал стоящий на якоре корабль Европа и контр-адмиральский корабль прошед нас к ZW фрегат Африка бомбардирской Гром легли на якорь»³⁶.

Командовал на «Евстафии» капитан 1 ранга Александр Иванович Круз. Это был опытный храбрый и ученый моряк. Еще мичманом, 18 лет, он был отправлен в Англию, где в течение восьми лет теоретически и практически изучал службу и плавание в военном флоте. Он участвовал в Семилетней войне, и был ранен под Колъбергом. В 1769 г. он получил в командование линейный корабль «Евстафии», и именно на «Евстафии» поднял свой флаг адмирал Спиридов. В разгаре боя 24 июня в Хиосском проливе капитан Круз напал на корабль самого капитана-паши.

Артиллерийский обстрел турецкого судна сначала ядрами, а потом брандскугелями привел к тому, что турецкий корабль загорелся. И тут, к несчастью, вдруг наступил полный штиль, и течением, довольно сильным в этом проливе, «Евстафия» прямо понесло на горящий корабль «Капитан-паша». Русские гребные суда, окружившие «Евстафия», делали все, что в силах человеческих, чтобы отбуксовать «Евстафия» от горящего корабля и этим спасти его. Но ничего не выходило: «Евстафия» упорно несло на турок. С адмиральского корабля «Три иерарха» были посланы еще и еще гребные суда, но они ничего не могли поделать. Когда «Евстафий» борт о борт сблизился с турецким кораблем, то турецкие матросы и солдаты, при первом же взгляде на начавших вскакивать к ним русских, в полной панике стали бросаться в воду. Наблюдая с палубы «Трех иерархов» за тем, что происходит, Алексей Орлов, который сначала хотел идти на помощь «Евстафию», пpиказал остановиться: он уверился, что турецкий корабль уже взят. В сущности он и не ошибся: оставшиеся на корабле турки прекратили сопротивление и сдались.

Но другой, непреодолимый враг погубил «Евстафия» в самый момент торжества. Огонь вырывался отовсюду на турецком корабле, и тушить его стало немыслимо. Капитан Круз перед лицом грозной беды велел немедленно заливать крюйт-камеру на «Евстафии», и нужно было несколько минут, чтобы исполнить это приказание. Но судьба не дала этих нескольких минут: не успели матросы броситься к крюйт-камере, как вдруг огромная пылающая грот-мачта турецкого корабля рухнула и, перевалив через свой борт и через борт «Евстафия», упала на палубу русского корабля. Искры и головешки попали в крюйт-камеру… Раздался страшный взрыв, и вся верхняя часть «Евстафия» взлетела на воздух. Корабль в несколько минут исчез под водой.

Капитана Круза силой взрыва швырнуло в воздух и бросило затем в море. Он был изранен и сильно обожжен, но у него хватило силы доплыть до обрубка мачты, и это спасло его. Круза подобрало русское гребное судно³⁷. Он был из числа очень немногих, случайно спасшихся; почти все, кто не оставил «Евстафия» до взрыва, погибли.

Чесменская победа, между прочим, дала также русскому флоту возможность немедленно восполнить потерю «Евстафия» в предшествовавшем Чесме бою 24 июня: приказом графа Алексея Орлова от 29 июня в состав флота был включен взятый при Чесме (единственно не сгоревший) турецкий шестидесятипушечный корабль «Родос», и его командиром назначен спасшийся с «Евстафия» капитан 1 ранга Круз.

После гибели взорвавшегося почти немедленно после «Евстафия» (и уже давно горевшего) корабля «Реал-Мустафа» турки стали уходить к востоку. Ветра было очень мало, и поэтому турки старались отбуксовать свои корабли при помощи гребных галер. Русские шли за ними. «На корабле «Трех иерархов» учинен сигнал, чтобы гнать за неприятелем, пальбу производя беспрерывно, а неприятельские корабли, по тихости ветра, стали буксоваться имеющими при них шебеками и галерами… В половине 2-го часа видно нам – неприятельские корабли, приходя в бухту под местечко Чесму, легли на якоря»,– читаем в шканечном журнале корабля «Не тронь меня» об этом конечном моменте морского боя 24 июня в Хиосском проливе³⁸.

С того момента, когда русские во второй половине дня 24 июня увидели повальное, беспорядочное бегство неприятеля по направлению к Чесменской бухте, Орлов, Спиридов, Грейг и Эльфинстон решили, что они турецкие суда из бухты уже не выпустят и что первый удар будет нанесен брандером. Цейхмейстеру бригадиру Ганнибалу было поручено изготовить к действию четыре брандера и выбрать нужных людей для руководства ими. Риск для находящихся на брандере был огромен, но Ганнибалу не пришлось долго выбирать: капитан-лейтенант Дугдэль, лейтенант Ильин, мичман князь Гагарин и лейтенант Мекензи вызвались по собственному почину на это дело.

Англичанин Томас Мекензи поступил с чином капитан-лейтенанта на русскую службу на несколько месяцев позднее Эльфинстона, в 1769 г., и за Чесму произведен в капитаны 2 ранга на другой же день после боя (26 июня 1770 г.) Его доблестна я карьера продолжалась уже в адмиральском чине в Севастополе, где он строил военный порт. Одна из высот, окружающих Севастополь, называется до сих пор его именем – Мекензиевой горой.

Весь день 25 июня ушел на приготовления. Все четыре брандера были поставлены Орловым под общую команду Грейга. Кроме брандеров, Грейгу были даны для предстоящей решающей атаки еще 4 корабля: «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов» и два фрегата: «Надежда благополучия» и «Африка». Сверх того, Грейг получил в свое распоряжение еще бомбардирский корабль; брандеры должны были начать дело, а корабельная артиллерия – докончить его. Поя брандеры были назначены четыре греческих торговых судна. Целый день шли приготовления. Снаряжались брандеры, отбиралась команда для гребных судов, которые должны были подвести брандеры к неприятельским кораблям. Ведь люди и для этих гребных судов требовались такие же отборные, как и для брандеров. Минуты им предстояли жуткие.

Брейд-вымпел начальника отряда Грейга был поднят на «Ростиславе». Грейг приказал четырем брандерам уже с вечера 25 числа быть под парусами и ждать от него сигнала к нападению. Был дан приказ подвести брандеры к четырем турецким кораблям, зажечь эти брандеры, сцепивши их предварительно с неприятельскими судами, а затем прыгать с брандеров в гребные шлюпки. В отряде, порученном Грейгу, роль, ничуть не меньшую, чем самому Грейгу, суждено было сыграть Спиридову, человеку еще большей опытности, смелости, инициативы, чем был сам Грейг. Да и авторитет среди людей экипажа у него был больше, чем у Грейга. Спиридов еще задолго до Чесмы снискал себе во флоте громкую репутацию.

Наступила навеки памятная ночь с 25 на 26 июня 1770 г. Море было залито лунным светом. С русских судов вполне отчетливо было видно, что делает турецкий флот в бухте, куда накануне он бежал под прикрытием береговых батарей. У нас тогда не знали точного названия этой бухты, называли ее Эфес, по-древнему. По голландской карте разглядели, что этот пункт называется по-голландски «Сисьма».

Русские видели в свои подзорные трубы, что турецкий флот «стоит в тесном и непорядочном стоянии»: одни носами на NW (северо-запад), другие – на NO (северо-восток), «а к нам боками, несколько ж их в тесноте стоят за своими к берегу, так, как в куче». Попытались издали сосчитать турецкие суда. Выходило: четырнадцать линейных судов, два фрегата, шесть шебек.

Неприятель оказывался сильнее. Алексей Орлов не был моряком и не мог поставить себя в ряд со Спиридовым или Грейгом. Однако он знал, что только он может взять на себя страшную ответственность за возможное поражение русской эскадры, которой негде будет, может быть, даже и отдохнуть и чиниться в случае беды. Прочной-то базы ведь не было вовсе… Не считать же было порт Аузу на острове Парос серьезной базой для большого флота.

Не впервые было Алексею Григорьевичу ставить на карту и свою жизнь, и честь, и судьбы России. До сих пор выводили энергия, вера в себя, счастье. Он решился.

«Наше ж дело должно быть решительное, чтоб оной флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы и к дальным победам иметь свободные руки; и для того, по общему совету, положено и определяется: к наступающей ныне ночи приуготовиться…»

Приготовления заключались в следующем. Были выделены корабли «Европа», «Ростислав», «Не тронь меня», «Саратов», фрегаты «Надежда» и «Африка», четыре брандера и бомбардирский корабль «Гром», причем вся эта эскадра была поставлена под непосредственную команду «бригадира и флота капитана Грейга».

Как основная задача имелось в виду сожжение неприятельского флота посредством направления на него брандеров. Каждый брандер должен был подводиться к намеченному неприятельскому кораблю десятивесельной шлюпкой. Брандер должен был сцепиться с неприятельским кораблем, после чего артиллерист, командированный на этот брандер цейхмейстером Ганнибалом, поджигает брандер, а сам вместе с командой десятивесельной шлюпки отходит к своим. Конечно, приказывалось при этом, пока брандеры не загорятся, воздержаться от артиллерийской пальбы с русской эскадры, чтобы не помешать делу. Но когда брандеры загорятся и шлюпки отойдут, тогда открыть «жестокую пальбу» по тем кораблям неприятеля, которые не подвергнутся нападению четырех брандеров. Вот, собственно, и вся незамысловатая диспозиция³⁹.

Все зависело от способности противника к артиллерийскому отпору русским брандерам, когда они начнут приближаться к намеченным ими турецким кораблям, и к эффективной турецкой ответной стрельбе, когда брандеры уже сделают свое дело и русские начнут обстреливать весь турецкий флот из своих орудий.

8

В 11 часов ночи с 25 на 26 июня на флагманском корабле Грейга «Ростислав» появился на поднятом на мачте гафеле офин фонарь. Это был вопрос: готовы ли к снятию с якоря? Тотчас же на всех кораблях появилось по фонарю на флагштоке. Это был ответ: готовы. После этого на «Ростиславе» подняты были три фонаря – идти на неприятеля.

Было около 11 #189; часов, когда Спиридов отдал в рупор приказ капитану Клокачеву, командиру «Европы», выступить первым (вместо «Надежды», которая назначена была по диспозиции Грейга). Ни Грейг, ни Спиридов и вообще никто не дает удовлетворительного объяснения этой перемене. Что «Надежда» как-то замешкалась – это не объяснение, а суррогат объяснения. Может быть, роль тут сыграло то, что Спиридов вполне полагался на испытанного превосходного командира «Европы» Клокачева.

Кораблем «Три святителя» командовал Хметевский, кораблем «Евстафий» – капитан Круз, а флагманом на нем был адмирал Спиридов. Вместе с кораблем «Европа» эти корабли и составляли тот авангард, которым распоряжался Спиридов. Но все-таки Спнридов, в сущности, не имел никакого права, вопреки приказу и диспозиции Грейга, прокричать со своего корабля в половине двенадцатого часа ночи Клокачеву, чтобы он немедленно, в одиночку шел прямо к турецкому флоту и начал бой, не дожидаясь общего наступления всей эскадры или хотя бы только ее авангарда. Но Спиридов был старше и чином и возрастом и сильнее авторитетом, чем Грейг, и мог себе позволить то, что для другого было делом рискованным,

Клокачев повиновался, конечно. Очевидно, он не хотел снова нарваться на яростный окрик Спиридова: «Поздравляю вас матросом!» Этот окрик в разгаре боя 24 июня, совсем незаслуженный Клокачевым, вероятно, еще звенел в ушах капитана «Европы» ночью 25 июня. Разжалование в матросы, которым пригрозил ему Спиридов, конечно, едва ли бы его постигло, потому что он повернул свой корабль тогда исключительно затем, чтобы не наскочить на камень (согласно предупреждению своего лоцмана-грека, отлично знавшего дно). Во всяком случае, теперь, в ночь с 25 на 26 июня, перед Чесменской бухтой Клокачев блестяще доказал свое мужество.

«Европа» в первом часу ночи приблизилась к турецкому флоту и начала артиллерийскую перестрелку. «Европа» должна была отвечать и флоту и береговой батарее, что она и делала некоторое время с полным успехом одна, но уже в течение приблизительно получаса к ней на подмогу подошли «Ростислав», затем «Не тронь меня» и два фрегата. Эти четыре судна окончательно заперли выход из бухты и вместе с тем в огромной степени усилили огонь «Европы» по флоту и по берегу. А во втором часу ночи постепенно к месту артиллерийского боя подтянулся и весь русский линейный флот. Во втором часу ночи, в разгар сражения, русский бомбардирский корабль очень удачно поджег турецкий корабль, на котором обрушилась его собственная пылающая грот-стеньга. И в этот момент Грейг дал приказ брандерам выступить.

Начало действий отряда брандеров было неудачно. Капитан-лейтенант Дугдэль на всех парусах шел к турецкому линейному кораблю, с которым хотел сцепиться и поджечь его, но ему не пришлось добраться до цели: две турецкие галеры встретили его по пути и напали на него. Дугдэль поджег немедленно свой брандер, а сам выбросился вместе с командой за борт, и они вплавь достигли русской шлюпки. Горящий брандер затонул. Вторым после брандера Дугдэля шел брандер Мекензи. Этому брандеру удалось, правда, дойти до цели, но его действия были бесполезны, потому что корабль, с которым он сцепился, уже горел, зажженный искрами и горящими головешками с соседнего пылающего турецкого корабля. Третьим брандером командовал блестящий моряк, храбрец, лейтенант Ильин.

Когда русские брандеры стали приближаться к турецкому флоту, то, по признанию самого Гассана-паши (рассказавшего это барону Тотту), турки убеждены были сначала, что это русские перебежчики, идущие добровольно сдаваться. И турки «молились о благополучном прибытии (русских судов – Е. Т.), в то же время твердо решив заковать в кандалы (русский – Е. Т.) экипаж и уже предвкушая удовольствие повести их с триумфом в Константинополь»⁴⁰.

Эта курьезная, нелепая ошибка помогла командирам двух брандеров, Ильину и Мекензи, превосходно выполнить свое дело.

Ильин подошел к турецкому кораблю, еще совершенно целому, приткнулся к нему бортом и зажег его.

Четвертому брандеру (князя Гагарина) тоже не нашлось уже работы (как и брандеру Мекензи); турецкий флот пылал уже почти весь, подожженный русскими снарядами с судов.

Пожар в течение последнего часа боя, то есть после двух часов ночи, быстро пожирал один турецкий корабль за другим. Гассану не удалось вывести свои суда подальше от бушующего огня. К несчастью для турок, наступил вдруг полный штиль, и паруса бессильно повисли на реях. Флот турок погиб без остатка.

Попытка Грейга взять в плен два уцелевших было корабля увенчалась лишь частичным успехом: один из этих кораблей, когда его уже вели на буксире к русской эскадре, загорелся от попавших в него горящих головешек; другой корабль, «Родос», благополучно был доставлен и вошел в состав русского флота.

После 3 часов ночи русские уже не стреляли, а только издали наблюдали бушующую огненную стихию и слушали последующие оглушительные взрывы, когда неприятельские суда (или точнее, их палубы) одно за другим взлетали на воздух, а затем погружались в пучину. Несколько мелких турецких судов, спасшихся от огня, были забраны русскими. Русские моряки обратили внимание в эти последние часы, что турецкие суда горели обыкновенно «часа по два и более, прежде нежели огонь достигал до крют-камер их; некоторые же сгорали по самую ватерлинию и только тогда взлетали на воздух». Так пишет Грейг в своем «Журнале». Но он должен был бы прибавить, что турецкие суда горели еще гораздо дольше, чем «часа по два и более»; они горели, очевидно, даже по шести часов, потому что сам же он сообщает, что «загоревшиеся последними взлетели не ранее 9 часов утра». А русские прекратили огонь: уже вскоре после 3 часов ночи. Некоторые турецкие суда были прекрасно построены, и крюйт-камеры запирались превосходно.

Утром Алексей Орлов, брат его Федор, князь Долгоруков и Грейг прошли на парусном катере по месту ночного побоища «для осмотра обгорелых остатков неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками». Алексей Орлов приказал подобрать в море раненых турок и «перевезти на корабль для перевязывания ран и подания возможной помощи». Нужно отметить, что в традиции русского флота уже тогда было особенно предупредительное и гуманное отношение к пленным. Это отмечают, как нечто удивительное, и турки, отнюдь не имевшие основания хвалиться тем же. Спасенных таким образом турок было «множество», и, когда здоровье их поправлялось, «большому числу из них от высочайшего имени ее императорского величества дана была свобода». Так доносил граф Орлов в Петербург.

Ничто не дает такого впечатления реальности, как сухие, совсем краткие записи о Чесменской битве, вносившиеся час за часом в эту историческую ночь на 26 июня в «Шканечные (корабельные) журналы» русских судов – и прежде всего в шканечные записи флагманского корабля «Три иерарха», где находился сам Алексей Орлов. Приводим некоторые записи, начиная с начала первого часа 26 июня 1770 г. и кончая 10 часами дня того же числа. Сохраняем орфографию рукописи:

1 час. «Пополуночи: Ветр посредственный, небо малооблачное, светлая луна и блистание звезд, в начале часа корабль Европа стал подходя к турецким кораблям и начали с неприятельской батареи по нем палить, також и с неприятельских кораблей по нем палить, тако к #189; часа видимо нам корабль Европа стал на якорь и стал палить против неприятеля. В исходе часа отдали у нас марсели, триселя, после чего и протчие корабли проходя в… неприятельских кораблей и стали производить пальбу.

2 час. В начале часа от наших кораблей бросанных брандскугилей загорелся неприятельский корабль и стал распространяться огонь, в #189; часа нашими приуготовленными от нас брандерами из трех греческих филег зажжен еще к N неприятельский корабль. В исходе часа взорвало неприятельских два корабля, потом и протчих турецкого флоту корабли загорелись и другие мелкие суда загорелись.

3 час. В начале часа еще стоящие на N неприятельские корабли два загорели и привезли к нам капитана лейтенанта Дугдала, которого на брандере во время зажигания обшибло в воду пламенем и повредило обе ноги, в #189; часа взорвало еще турецкий корабль 3 чей (sic!-Е. Т.) и огонь распространился по всему флоту, после того еще взорвало неприятельских два корабля и привезли к нам канонира Нестерова, которого на брандере опалило, матроза корабля 3-х Святителей Егора Соколова да бомбардира раненого одного. В 3 часа загорелся еще к берегу неприятельский корабль и увидели мы идущим от N под парусами 3 судна, а какие для осведомления посланы от нас, вооруженные две шлюпки, да еще стоящие ближе к крепости загорелся корабль.

4 час. В начале часа взорвало еще 6-й неприятельский корабль в #189; часа приехал к нам его превосходительство господин контр-адмирал, в исходе часа корабль Европа отдав марсели пошел под парусами возвратно от местечка Чесма.

5 час. Ветр тихий, небо мало облачно, в #189; часа взорвало седьмой и восьмой турецкий корабль, после чего вскоре еще взорвался 9-й и в 5 часов взорвало 10-й корабль. Между тем, взят нашим флотом один пятидесятной турецкой корабль, на котором и подняли наш Российский военный флаг, гюис и вымпел, да 5 галер, которые все приведены к нашему флоту и наши корабли и фрегаты, которые были посланы для атаки турецкого флота пришли ко флоту и стали на якорь, между тем проходя мимо нас взято корабля и 5 галер, також из протчих кричали по три раза, а от нас ответствовано тож число, с корабля Ростислава салютовано из 21, а от нас ответствовано из 25 пушек, после чего приехал на корабль наш господин командующий.

6 час. В исходе часа взорвало 11-й турецкий корабль.

7 час. В начале 7 часа при выстреле у нас из пушки учинен сигнал для съезду со всего флоту лейтенантов и учинен у нас сигнал для призыву командующих кораблей Аннуарии, и фрегата Надежда и Африка, в тож время взорвало 2 корабля турецкие, 12-й и 13-й, один за другим, вскоре после чего при выстреле у нас из пушки учинен сигнал кораблю Саратову гнать меж ZWT для идущего там под парусами судно, после чего усмотрено что то судно нашего флота фрегат Паникутьев и для того оной сигнал о погоне уничтожен, в тож время взорвало 14-й корабль.

8 час. В начале часа взорвало турецкой 15-й корабль в тож время взорвало в гавани небольшое судно посланы от нас на 2-х галерах на неприятельский берег, где была неприятельская батарея, подполковник 1, майоров 2, гренадер и мушкетеров 50 человек и все вооружены для атаки той крепости…

10 час. …в #189; часа видно нам еще неприятельский большой корабль да небольшое судно взорвали»⁴¹.

Кончилась короткая южная летняя ночь, а пожар, охвативший бурным пламенем весь турецкий флот, свирепствовал все больше и больше. Вот что читаем в «Собственноручном журнале» Грейга: «Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонули или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Немногие достигли берега, цели (sic! – Е. Т.) отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу с намерением дать спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтобы доплыть до берега. Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесьмы, оставленных уже гарнизоном и жителями»⁴².

Из 15 тысяч человек, которые составляли экипаж турецкого флота, истребленного при Чесме, спаслось не более четырех тысяч, из которых много было раненых. Очутившись на берегу, они, поскольку вообще были в состоянии двигаться, ударились в паническое бегство, увлекая за собой насмерть перепуганное население города. Бежали они в Смирну, куда принесли страшное известие.

В Смирне тотчас же произошел кровавый антихристианский погром, направленный прежде всего против греков, хотя среди христиан города Смирны были также сирийцы и армяне. Ярость турецкого населения вызывалась распространенным тогда на Востоке убеждением, будто именно греки просили Екатерину о присылке в Архипелаг русского военного флота.

Русские высадили десант в городе Чесме. В этом городе оказались промышленные и текстильные предприятия, и русские моряки нашли в совершенно покинутых жителями складах большие трофеи; особенно много было драгоценных шелковых тканей.

Победа русского флота была полная. Ликующий Орлов велел не довольствоваться перевозкой на русские суда всей береговой артиллерии (19 медных пушек), но, «дабы флот имел себе более славы», – забрать также медную артиллерию «с погоревших неприятельских днищ», потому что, кроме этих «днищ», ровно ничего от турецкого флота не осталось⁴³.

Героями Чесмы были из военных начальников Грейг и Спиридов, из капитанов – Хметевский, Клокачев, Лупандин, из подчиненных младших офицеров – лейтенант Ильин. На эскадре с восхищением передавали, как Ильин «подошед к турецкому кораблю с полным экипажем находящемуся; в глазах их положил брандкугель в корабль, и зажегши брандер возвратился без всякой торопливости с присутствием духа, как и прочие, назад»⁴⁴.

Матросы вели себя с тем же мужеством, умом, находчивостью и проявляли ту же физическую ловкость и сноровку, как и в течение всей этой долгой и нелегкой экспедиции и до и после Чесмы. И чем больше распространялись по свету слухи об изумительном истреблении большого линейного флота, тем громче звучала слава русских моряков.