Текст книги "Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774)"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

3

Не очень спокойно было на душе у Екатерины при последовательной посылке эскадр Спиридова, Эльфинстона и Арфа в Архипелаг. Не говоря уже о враждебности французов, но и на английское благорасположение императрица не вполне твердо рассчитывала. Ревность, «жалузия» (la jalousie) англичан ее тревожила. «По известной всех англичан без изъятия жалузии ко всяким морским предприятиям других держав, нельзя, правда, ручаться, чтобы они внутренне и на нашу экспедицию без зависти взирать стали, тем больше, что противу ее будет их еще поощрять и некоторое опасение относительно к левантской их торговле…» Так велено было Н. И. Панину отписать русскому послу в Лондон, чтобы тот успокоил всячески британское правительство¹³.

Предприятие было такое сложное, хлопотливое, такое рискованное, сопряжено с такой массой непредвиденных дипломатических случайностей и военных затруднений и препятствий, что ни адмиралам, ни морякам Спиридову, Грейгу, Эльфинстону, какими бы дельными людьми в своей области они ни были, нельзя было поручить верховное руководство им.

Екатерина знала, к кому ей следует обратиться. Из всех людей, которые помогли ей в свое время совершить государственный переворот, Алексей Орлов не только сыграл наиболее решающую, капитальную роль, но и показал себя человеком, абсолютно ни перед чем не останавливающимся. Ни моральные, ни физические, ни политические препятствия для него не существовали, и он даже не мог взять в толк, почему они существуют для других.

Вот Петр III, которого он с Екатериной низвергли с престола, уже целую неделю сидит в запертой комнате в ропшинском дворце, и императрица не знает, что же с этим опаснейшим для нее арестантом дальше делать. То есть она-то знает, но стесняется сказать. И наперед уверена, что Алексей Орлов один только поймет ее и без слов… Он едет в Ропшу – и за обедом бросается на низвергнутого императора и душит его заблаговременно припасенным ремнем. Проходит тридцать шесть лет, царствует уже третий год Павел, – и граф Орлов в разговоре с Натальей Кирилловной Загряжской все удивляется, как «такого урода» терпят. – «А что же прикажешь с ним делать? Не задушить же его, батюшка?» – с укором замечает Загряжская. «А почему же нет, матушка?» – с искренним удивлением отвечает Алексей Григорьевич. Он был цареубийцей в душе; это было у него вроде дурной привычки, – говорила впоследствии хорошо его знавшая Загряжская (c'etait chez lui comme une mauvaise habitude). Он был гораздо умнее, храбрее, одареннее своего брата Григория Григорьевича, которого несколько лет подряд любила Екатерина и за которого она собиралась даже, по слухам, выйти замуж. Алексея она уважала гораздо больше, чем Григория, и не столько любила, сколько восхищалась его всегдашней и разносторонней оперативностью, – и боялась его. Эту боязнь заметил не только французский посол при русском дворе Сабатье де Кабр, который писал об этом в своем официальном докладе королю Людовику XV, но о том же говорят и другие свидетельства. Чего же могла страшиться всемогущая государыня, бывшая при этом женщиной очень неробкой? Трудно в точности ответить на этот вопрос. Но когда этот огромного роста атлет, этот русский былинный молодец Василий Буслаевич, Лихач Кудрявич входил в дворцовые чертоги, то Екатерина делалась другой, чем до его появления. Она его боялась, по-видимому, потому, что знала, до какой степени сам-то он абсолютно ничего не боится и ни перед чем не останавливается. Ненавидевшая его лично княгиня Дашкова в разговоре с гостившим у Екатерины энциклопедистом Дидро назвала Алексея Орлова «одним из величайших злодеев на земле». Это слишком сильно сказано. Неукротимые буйные силы жили в этом необычайном человеке, но далеко не всегда шли они на дурное. Отблеск чесменской славы озаряет его историческое имя. Он был одарен также и физической неестественной силой. До старости, уже живя на покое в Москве отставным вельможей в своем великолепном дворце, он любил при случае принимать участие в кулачных боях и нередко «ссаживал» при этом молодых бойцов, которым годился даже и не в отцы, а в дедушки. Страшный рубец, пересекавший и обезобразивший все его лицо, был им получен от сабельного удара при одном отчаянном, затеянном им побоище. Его при дворе так и называли по этому признаку «balafre» – непереводимым по-русски словом, происходящим от «1а balafre», что означает «рубец». Но не красотой пробил он себе дорогу к высшим почестям, к неслыханному богатству, и не физической необъятной силой заслужил он такое положение, что в самых трудных случаях он не искал, а его искали, не он просил, а его просили, и просительницей оказывалась иногда самодержавная владычица Российской империи.

И на этот раз, при снаряжении экспедиции из Балтики на восток Средиземного моря, Екатерине понадобились ум, хитрость, пронырливость, изобретательность Алексея Орлова, соединенные со способностью, где нужно – рискнуть, где нужно – поостеречься.

Затеваемая экспедиция уже потому не могла обойтись без Алексея Орлова, что именно Алексей Орлов с самого начала дал понять Екатерине, до какой степени может быть полезна в борьбе с Турцией помощь греков и на суше и на море.

Головоломная авантюра прибавлялась к трудному и без того предприятию! Но Екатерина, которой, вообще говоря, авантюризм был вовсе не так свойствен, как тому же Алексею Орлову, имела все основания думать, что на этот раз можно, в самом деле, попытаться выяснить, нельзя ли найти в этих далеких краях, на берегах Архипелага, неожиданных союзников.

В чем же, в сущности, был риск, даже в случае неудачи? Восставшим грекам пришлось бы худо, но положение русского флота в Архипелаге не стало бы хуже, даже если бы никакого восстания нигде и не начиналось.

Алексей Орлов и непосредственно и через брата своего Григория, тогдашнего фаворита императрицы, не переставал в своих письмах из Италии, где он находился, рисовать заманчивые картины восстания христианских подданных Порты. Екатерина решилась, Уже в 1768 г., сейчас же после объявления Турцией войны России, были приняты меры к организации постоянных сношений с греческим и славянским населением Турецкой империи. В Молдавию и Валахию был отправлен для агитации Назар Каразин, болгарин по происхождению, в Албанию – «венецианский грек» Иван Петушин, уже возивший Екатерине письма от Мавромихали из греческой области Майна (в Морее).

Что это за «венецианский грек» с такими чисто русскими именем и фамилией, – в рескрипте Екатерины к графу Орлову не объясняется. В Черногорию были отправлены Эвдемирович и Белич. Все эти эмиссары оказались во многом дельными людьми. Каразину удалось поднять против турок три тысячи арнаутов и 18 октября 1769 г. даже занять Бухарест. Но в январе 1769 г., называя Орлову Каразина, Екатерина, конечно, не могла предвидеть такого быстрого успеха со стороны своего эмиссара.

Рескрипт Орлову был. подписан императрицей в Петербурге 29 января 1769 г. Он является как бы ответом на письма Алексея Орлова о возможной помощи русскому делу со стороны греков и славян. Екатерина не только сообщает Орлову о принятых уже ею мерах по рассылке эмиссаров к славянам и грекам, но и подчеркивает, что именно его, Алексея Орлова, она считает наиболее пригодным человеком для верховного руководства всем этим делом. «Мы сами уже, по предложению брата вашего генерал-фельдцейхмейстера, помышляли о учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции как на твердой ее земле, так и на островах Архипелага, а теперь, получа от вас ближайшие известия о действительной тамошних народов склонности к восстанию против Порты, и паче еще утверждаемся в сем мнении; а потому, будучи совершенно надежны в вашей к нам верности, в способности вашей и в горячем искании быть отечеству полезным сыном и гражданином, охотно соизволяем мы по собственному вашему желанию поручить и вверить вам приготовление, распоряжение и руководство сего подвига». Так писала императрица Алексею Орлову, еще пока не назначая его верховным начальником морской экспедиции, а только поручая ему руководство агитацией среди христианских подданных Оттоманской Порты¹⁴.

Хорошо зная, кому она пишет, Екатерина настаивает, чтобы дело повелось «тихостью», чтобы не торопиться совершать на турок нападения «малыми и рассыпанными каждого народа кучами», а подготовить общее и одновременное, по возможности, восстание всех этих балканских народов. Екатерина с ударением напоминает Алексею Орлову, что «восстание каждого народа порознь» не может быть полезно для нас, «ибо ни который из них сам по себе столько не силен, чтобы иное что произвесть мог, кроме одного набега и, так сказать, мимоходного на оном опустошении частицы ближней земли». Ока уже наперед боялась того, что, как увидим, потом и случилось в Морее, где так называемые «май ноты» спустились со своих гор, разграбили селения в равнинной части Мореи и скрылись затем в свои недоступные ущелья.

Екатерина предлагает Орлову войти в соответствующие сношения с Венецианской республикой, которой в награду за помощь можно посулить возвращение Мореи, некогда принадлежавшей венецианцам. Но плохо надеется Екатерина на Венецию, которая слишком боится турок и поэтому слишком уж много хитрит и «по обыкновенной ее перетоненной политике» всего и всех опасается¹⁵.

Алексей Орлов просил, чтобы Екатерина прислала ему несколько государственных грамот за печатью н собственноручной подписью, в которых императрица обещала бы «включить» все восставшие против Порты народы «в будущее замирение наше с Портой».

Екатерина тотчас же выслала Орлову требуемые документы. Одновременно императрица перевела двести тысяч рублей в распоряжение Орлова на первые расходы.

Греки волновались, слухи о скором их освобождении от турок приводили их в восторг. Алексей Орлов совершенно убежден был, что как только русская эскадра появится у берегов Морен, тотчас же весь этот полуостров будет объят пламенем восстания. Грейг видел, что медленность в плавании эскадры может сыграть в данном случае роковую роль: «Если бы можно было русскому флоту прийти несколькими месяцами ранее, пока это всеобщее воодушевление народа еще было в полной силе, турки же малочисленны и рассеяны, то весьма вероятно, что вся Морея в короткое время была бы очищена от турок и осталась в полной власти греков»¹⁶.

Екатерина с обычной своей трезвостью мышления не очень полагалась на помощь «православных народов, подвластных Турции», о которых с таким чувством писала в рескриптах. «Признаться же должно, что в то самое время множество греков, сербин и прочие единоверные авантурьеры зачали соваться ко многим с планами, с проектами, с переговорами…» Так без всякого энтузиазма изъяснялась она в личных письмах к Алексею Орлову. И, кстати, прибавляет («мимоходом дам Вам приметить»), что один из единоверных, Степан Малый, «в канцелярии опекунства здесь дело имел и, обманув здесь, выманя алмазы у греческого купца и заложа оные, деньги взял и сам ускакал».

Но все это – дело второстепенное. Русская армия и русский флот – вот на что должна прежде всего рассчитывать и опираться Россия, когда она вынуждена вооруженной рукой отстаивать свои интересы. Греки, «сербины», черногорцы – все это, если бы пришло в движение, сильно подорвало бы возможные планы и предприятия Оттоманской Порты на севере Турецкой империи, то есть в Крыму, на Кубани и на Дунае, Буге, Днестре и на границах Польши. Но диверсия на юге Турции возможна лишь путем посылки сильного русского флота в Архипелаг. И Екатерина отваживается па это дело и снаряжает экспедицию Алексея Орлова. Она знает, что Панин, которому и вся-то турецкая война не нравится, никак не может одобрить этого далекого и отважного, многие даже думали-отчаянного предприятия. Но императрица просто игнорирует и этом случае Панина, как она его игнорировала и в других очень важных случаях. Никита Иванович узнает об экспедиции, когда уже все решено и даже некоторые важные приготовления сделаны.

Екатерина понимала, что, отправляя эскадры Алексея Орлова и адмирала Спиридова из Балтики через Скагеррак и Каттегат, Северное мире, Атлантический океан, Гибралтар, Средиземное море – к берегам Мореи и островам Архипелага, она идет на очень большой риск, и что плыть придется мимо Англии и мимо берегов Франции. «Новость и важность предприятия нашего противу неприятеля обратят, конечно, на себя особливое внимание всей Европы, тем более, что тут общая всех полуденных держав левантская коммерция много интересована будет»,– так писала императрица в рескрипте на имя Орлова от 11 августа 1769 г.¹⁷ Она хорошо знала, кого посылает. Умный дерзостный, храбрый, любящий риск и ищущий риска, но вместе с тем расчетливый, не боящийся ни пули, ни ответственности, Алексей Орлов, как уже сказано, был как раз подходящим человеком для подобного головоломного задания, Но Екатерина очень хорошо знала натуру этого отважнейшего и опаснейшего из своих фаворитов, в котором сидел не только генерал, но и кондотьер, не только кавалер орденов Российской империи, но и было» новгородский ушкуйник, Василий Буслаевич. Она опасалась, что он не воздержится от злоупотребления корсарством, которое так легко сбивается на морской разбой. И она настойчиво уже наперед запрещает Орлову выдавать грамоты на корсарство («арматорство»), если эти «арматоры» намерены будут нападать на торговые суда европейских держав или же народов христианских вероисповеданий, живущих под властью турок и числящихся турецкими подданными. Мотивы этого ограничения весьма понятны. В XVIII в, вопрос о праве воюющих правительств выдавать частным лицам (капитанам, судовым дельцам «арматорам») лицензии для узаконения нападения на торговые суда противника был одним из самых острых и горячо дебатировавшихся вопросов международного права. Екатерина не желала, чтобы Алексей Орлов, слишком щедро рассылая корсарские суда, возбуждал против России не только Англию и Францию, но и торговые круги Греции и всего Леванта. Она, напротив, стремилась всячески выступать в качестве покровительницы утесняемых турками христиан, а из всех этих христиан именно богатые греческие и левантийские купцы могли стать непосредственно наиболее полезными союзниками. Еще 4 марта 1769 г., императрица особым рескриптом дала Алексею Орлову обширнейшие полномочия и средства, которые ему, по мнению государыни, могут понадобиться для «скорого от вас на месте приласкания таких людей, кои между благочестивыми греческими и славянскими народами отличный кредит иметь могут»¹⁸.

Хлопот было много. Эти «благочестивые» левантийцы и греки вели себя нередко весьма сомнительно, несмотря на все «приласкания» их, а Франция и даже «дружественная? Англия интриговали очень усиленно. Правда, их усилия порой взаимно нейтрализовались тем, что друг к Другу они в тот момент относились еще враждебнее, чем к России. Да и серьезной базы в Средиземном море русским добиться было не так легко, и Екатерина собственноручным письмом (от 6 мая 1769 г.) предупреждала Алексея Орлова, чтобы он не очень полагался на Неаполь: «Дам вам приметить, что король неаполитанский бурбонского дома и по французской дудке со своим министерством пляшет, а сия дудка с российским голосом не ладит»¹⁹.

4

Алексей Орлов находился в Италии, в Ливорно. Поэтому командиров для эскадр, которые одна за Другой были отправлены из Балтийского моря в Архипелаг, пришлось выискивать и назначать уже без главнокомандующего всем предприятием. Но, войдя в Средиземное море, все они должны были немедленно стать под его верховное командование. Выбор командиров эскадр в общем был удачен, в особенности нужно сказать это о командире первой эскадры Свиридове и находившемся при нем Грейге.

Григорию Андреевичу Спиридову, происходившему из старинного, но обедневшего дворянского рода, было уже пятьдесят шесть лет, когда в 1768 г. императрица решила поручить ему первую эскадру из тех, которые должны были пойти в Архипелаг.

Он был с 1764 г. вице-адмиралом и командовал кронштадтской эскадрой. Этот почетный и относительно спокойный пост достался ему после долгой, терпкой, трудной лямки, которую он тянул с пятнадцатилетнего возраста, когда стал гардемарином, а еще точнее – с десятилетнего возраста, когда записался в морские «волонтеры». Перебрасывали его то на Каспийское море, то на Азовское, то на Белое, то, наконец, в такой глубоко континентальный город, как Казань, для надзора за рубкой и доставкой корабельного леса для нужд адмиралтейства.

В Семилетнюю войну Спиридов отличился, приняв активное участие в военных действиях, предпринятых в 1760-1761 гг. против прусской морской крепости Кольберга.

Спиридов был здоровья очень хрупкого, к старости болезни становились чаще и злее. Но в поход все же пошел, покинув свое место командира кронштадтской эскадры. 4 июня 1769 г. его произвели в полные адмиралы. Это была как бы наперед выданная награда.

Своей флотилией назначенный в поход Спиридов не имел оснований быть очень довольным. Из 15 судов побольше – ровно одна треть не дошла даже до Англии, а у Порт-Магона (на о. Минорке в Средиземном море) из своей эскадры Спиридов увидел лишь четыре линейных корабля и четыре фрегата. Сам адмирал на своем флагманском «Евстафии» пришел 18 ноября 1769 г. первым, а потом в течение нескольких месяцев приходилось поджидать отставшие и чинившиеся суда. Екатерину раздражало то, что больше полугода прошло на путешествие из Кронштадта в Средиземное море. Но суда были плохи, не выдерживали больших штормов, ломались в важных частях, требовали очень долгой починкн в Англии и других местах, где по пути их должен был оставлять Спиридов.

Старый морской служака не мог быть очень уверен также и в том экипаже, который посадили на его суда, Правда, в его храбрости, в его уменьи, например, вести победоносный рукопашный бой, в его способности научиться владеть морской артиллерией Спиридов не имел никаких поводов усомниться. Но много было матросов из глубины русского материка, никогда до поступления на службу не видевших моря. Они болели, многие умирали в тяжком, долгом морском походе. За первые же два месяца плавания (и притом сравнительно теплые месяцы-от конца июля до конца сентября) Спиридов потерял сто человек умершими и около 500 тяжело больными. За одну только остановку в Гулльском порту, то есть за три недели с небольшим, умерло еще 83 человека. «До сего числа еще ни одни час не прошел, когда бы я без прискорбности пробыл», – писал Спиридов, сам больной, графу Орлову в Ливорно, извещая его о своем медленном плавании.

Русская дипломатия имела основание ждать опаснейших интриг и «подвохов» со стороны французского флота, – например, специально подстроенной с провокационными целями посылки нарочито «подозрительных» купеческих судов навстречу русским эскадрам. Умысел состоял в том, чтобы при остановке или аресте этих судов русскими военными кораблями затеять ссору и нападение и задержать поход: «… для того самого, может быть, и подсылать еще будут навстречу кораблям нашим такие французские суда, кои бы свойством груза своего могли произвести сумнение и задержание в плавании их. От ненавиствующего нам Шоазеля можно по черноте характера его не только такой ожидать ухватки, но, конечно, и всякого беззакония, которое нам во вред быть может…»²⁰. Так писал Никита Панин русскому послу в Лондоне графу Мусину-Пушкину 29 мая 1770 г. и Спиридов, и Эльфинстон и Арф, и Чичагов, и Грейг – все они получали в свое время эти предостерегающие напутствия, и все эти вожди пяти эскадр, посланных в 1770-1773 гг. в Архипелаг, счастливо избежали французских ловушек и козней. За Спиридовым пошла вторая эскадра, которую императрица вверила Эльфинстону.

Английский капитан Джон Эльфинстон был принят на русскую службу 30 мая 1769 г., а уже 29 июня высочайшим приказом произведен в контр-адмиралы «сверх комплекта». Ровно через две недели после этого последовал «секретный высочайший указ» адмиралу Мордвинову (от 14 июля 1769 г.), повелевавший снабжать эскадру, порученную Эльфинстону, «без дальних канцелярских переписок, всем тем, чего он требовать будет»²¹.

В качестве командира линейного корабля «Не тронь меня» и имея общее командование над небольшой эскадрой (из трех линейных кораблей, двух фрегатов и трех вооруженных транспортов), Эльфинстон явился в Архипелаг, куда Екатерина послала его в помощь уже пребывавшим в турецких водах Спиридову и Грейгу. Эльфинстон должен был также тотчас же по прибытии стать под верховную команду графа Алексея Орлова.

Не повезло Эльфинстону, замечу кстати, на русской службе. 16-17 мая 1770 г. он встретился с турецкой эскадрой, но турки не приняли боя и укрылись в бухте Наполи-ди-Романья. Эльфинстон сначала было попробовал блокировать в этой бухте турецкий флот, но потом раздумал и отошел ввиду подавляющего превосходства турецких сил. Уйдя, он соединился со Спиридовым, и они вместе, по настоянию Спиридова, вернулись в Наполи-ди-Романья, однако турок уже не застали: Гасан-бей со своим флотом бежал по направлению к Хиосу. Спиридов негодовал на Эльфинстона. упустившего турок, и оба адмирала очень крупно поссорились.

Спиридов с тех пор не терпел англичанина, команда его плохо понимала и не очень любила, Алексей Орлов тоже невзлюбил его. Но служебная катастрофа постигла его, как увидим, лишь после Чесмы.

Однако свое главное дело, руководство переходом порученной ему эскадры из Финского залива в Архипелаг, Эльфинстон выполнил хорошо.

В начале июня 1770 г. была окончательно снаряжена и отправлена из Кронштадта в Архипелаг, в подкрепление уже раньше посланных соединений, еще третья небольшая эскадра контр-адмирала Арфа, датчанина, принятого на русскую службу.

Тут же напомним, что и этому Арфу тоже не повезло, и карьеры в России он не сделал. Но об этом – в своем месте, а пока заметим, что Арф в 1770 г., начиная свою короткую службу, все же сравнительно благополучно привел свою эскадру в Архипелаг.

Именно потому, что Арф был иностранец, Екатерина, отправляя его, сочла нужным снабдить этого контрадмирала обстоятельной инструкцией, в которой дала краткую характеристику дипломатических отношений России со всеми морскими державами, мимо которых будет плыть эскадра на своем долгом пути из Кронштадта в Архипелаг. Этот документ в высокой степени ценен с общеисторической точки зрения.

Первой встретится контр-адмиралу Арфу Дания:

«Относительно к сей короне можете вы на нее совершенно надежны быть и входить в ее гавани», отношения самые дружественные. Дальше – Голландия, с ней тоже «доброе согласие и дружба». Нет опасности и от Англии: враг у Англии и у России общий – французы. «Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательная и одна из дружественнейших наших держав, потому что политические наши виды и интересы весьма тесно между собой связаны и одним путем к одинаковой цели идут». А кроме того, «имеем мыс Великобританской короной трактат дружбы и коммерции».

Мало того, уже при посылке первых двух эскадр – Спиридова и Эльфинстона – «изъяснялися мы откровенно через посла нашего с королем великобританским и получили уверение, что военные корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные». Желательно стараться избегать всяких трений с английскими морскими властями по вопросу о церемониальных салютах и т. п.

Совсем другого рода отношения у России с «бурбонскими дворами». Под «бурбонскими дворами» понимались тогда Франция, Испания и королевство Обеих Сицилий (Неаполитанское), три державы, где царствовали три линии династии Бурбонов: французская, испанская и неаполитанская. Эти три державы состояли между собой в союзе, направленном против Англии, а не против России, но так как главный член союза – Франция была решительным врагом русской политики и на Востоке, ц в Польше, и в Швеции, то русский флот. . вступая в Средиземное море, имел основание с сугубой осторожностью относиться к близости не только французских, но и испанских и южноитальянских берегов. «Со всеми сими бурбонскими дворами имеем мы только наружное согласие и можем, конечно, без ошибки полагать, что они нам и оружию нашему добра не желают». Однако Екатерина знает очень хорошо, что при демонстративно дружественном отношении Англии к присутствию судов русских в Средиземном море «нельзя ожидать и того, что они шествию вашему (т. е. контрадмирала Арфа-Е. Т.) явно и вооруженной рукой сопротивляться стали». Но следует всячески подальше «обегать» указанные негостеприимные и подозрительные берега. Что касается Португалии, враждебной Испании и Франции, а также королевства Сардинского, то они будут скорее рады появлению российского флага. Тоскана (со своим портом Ливорно) и республика Генуэзская не делают и не будут чинить в будущем особых препятствий. А Венеция даже «желает нам внутренне добра, потому что она враждебна туркам, и только из боязни открыто не дерзает поднять против них оружие. В Венеции сидит русский поверенный в делах маркиз Маруцци, с которым и надлежит сноситься». «Если успехи наши будут важны и поспешны», то можно будет надеяться на благоприятные известия от маркиза Маруцци. Екатерина ждала особых провокаций со стороны врагов: «Весьма легко статься может, что французы, по обыкновенному своему коварству, пошлют навстречу нашим кораблям суда свои собственные или гишпанские или неаполитанские, кои свойством паспортов и груза своего могут навести подозрение». Так вот, пусть Арф не поддается на эту провокацию!²²

Но эскадра Арфа уже не поспела, конечно, к Чесменскому бою. Она пригодилась потом при блокаде Дарданелл.

Цель экспедиции в Архипелаг была точно сформулирована в «собственном журнале» (дневнике) адмирала Грейга: «Е. И. В., желая, по возможности, усилить военные действия против турок, для скорейшего окончания войны, вознамерилась послать военный флот в Архипелаг и Левант. Цель экспедиции заключалась в том, чтоб произвесть диверсию в этих местах и беспокоить турок в той части их владений, где они менее всего могли опасаться нападения, по причине затруднений, с какими должно быть сопряжено отправление вооруженной силы от самых крайних пределов Балтики в моря, столь отдаленные». Грейг и главный начальник отправляемой в Архипелаг первой эскадры адмирал Спиридов хорошо знали, что из европейских держав «некоторые благоприятствовали этому предприятию, а другие смотрели на него с завистью»²³. Спиридову было дано семь линейных кораблей, один фрегат, одно бомбардирское судно, четыре пинка (транспорты), два пакетбота и три галиота. Число орудий на эскадре было равно 640, команда – 5582 человека.

17 июля Екатерина посетила на кронштадском рейде эскадру, а на другой день, 18 июля 1769 г., Спиридов вышел в море.

Шканечный журнал флагманского корабля экспедиции начинается словами: «1769 года июля 17 дня, при помощи божией начат сей журнал корабля «Трех иерархов» под командою господина бригадира флота капитана Самойлы Карловича Грейга в пути от Кронштадта (sic!-Е. Т.) со флотом, который состоит всеми линейных кораблях, одного бомбардирского, одного фрегата, четырех пинов (sic! – Е. Т.), двух пакетботов и трех гальетов. Под главною командою господина адмирала и разных орденов кавалера Григория Андреевича Спиридова, имеющего свой флаг на корабле 66-пушечном „Св. Евстафии“»²⁴.

Плавание шло с замедлениями, останавливались для починки повреждений и ликвидации разных неисправностей. 12 августа к Свиридову близ острова Остергала присоединились еще четыре линейных корабля под начальством контр-адмирала Елманова. 6 сентября русский флот был уже в Копенгагене, где ему было оказано всяческое содействие: Дания вполне зависела в тот момент от Екатерины, ограждавшей ее независимость против всяких покушений со стороны Швеции и Пруссии. 8 сентября Спиридов покинул Копенгаген и пошел через Каттегат. Тут один из транспортов сел на мель и разбился, остальные суда прибыли в Гулль. Грейг задержался несколько у английских берегов для исправления повреждений на некоторых судах, а Спиридов прошел в Атлантический океан и лишь 12 ноября прибыл в Гибралтар, где у него, как он пишет, «был назначен рандеву» с Грейгом. Но Спиридов известил через английское купеческое судно, что он миновал Гибралтар и уже находится в Порт-Магоне. «Налившись водой» и получив все нужные припасы в Гибралтаре, Грейг немедленно вышел на соединение с адмиралом. С 4 по 12 декабря русские суда, отставшие от Спиридова, постепенно подходили к Порт-Магону.

В общем, там собралось годных к дальнейшему походу всего девять судов: пять линейных кораблей («Евстафии», «Три иерарха», «Три святителя», «Св. Януарий», «Надежда благополучия»), два шлюпа и два военных транспорта.

Здесь адмирал Спиридов получил известие о новых предначертаниях Екатерины. Во-первых, императрица назначила главнокомандующим всеми русскими морскими и сухопутными силами на Средиземном море Алексея Орлова. Во-вторых, Спиридову, поступавшему под начальство Орлова, было дано знать, что «ее величество, еще до отправления настоящей экспедиции, тайным образом повелела генералу графу Алексею Григорьевичу Орлову, находившемуся в Италии при начале войны с братом своим графом Федором Григорьевичем, стараться через посланных туда доверенных людей, узнать настоящее расположение греков в Морее и также предложить славянам и албанцам, обитающим на берегах Адриатического моря, присоединиться к восстанию, так как естественное расположение этих поколений к грабежу и военным набегам легко могло склонить их к тому»²⁵.

Место, где должно было начаться восстание против турок, было выбрано Екатериной и Орловым совершенно правильно: в Морее греков жило несравненно больше, чем турок, и тамошние турки, «давно отвыкшие от войны, утопали в неге и разврате». Но тут с русской стороны была совершена ошибка: агитация в Морее была поставлена Орловым еще задолго до появления эскадры Спиридова в турецких водах, и турки поэтому не были захвачены врасплох. Они уже учуяли опасность, начали готовиться, стягивали постепенно силы к полуострову Морее. Элемент внезапности, на что раньше рассчитывала императрица, был поэтому утрачен для русской игры.