Текст книги "Российский флот в Средиземноморье"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)

Таким образом, поддержки «тыла» Ушаков в эту многотрудную весну 1799 г. почти никакой не имел, и это его угнетало и раздражало. «Из всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, – писал Ушаков 31 марта (11 апреля) 1799 г. рускому посланнику в Константинополе Томаре, – чтобы когда какой флот мог находиться в отдаленности без всяких снабжений, и в такой крайности, в какой мы теперь находимся. Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только по крайней мере довольствовали нас провиантом, порционами и жалованьем, как следует, и служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду, и чтобы притом корабли наши было чем исправить и мы не могли бы иметь уныния от напрасной стоянки и невозможности действовать» ⁹⁰.

Кстати заметим, что и с наградами не очень расщедрились при дворе Павла Петровича. Павел наградил Ушакова бриллиантовыми знаками к имевшемуся у него ордену Александра Невского. Кроме того, за взятие Корфу Ушакова произвели в адмиралы. Прав был адмирал, когда писал впоследствии (14) 25 августа 1799 г. русскому посланнику в Константинополе Томаре: «За все мои старания и столь многие неусыпные труды из Петербурга не замечаю соответствия. Вижу, что, конечно, я кем-нибудь или каким-нибудь облыжностями расстроен, но могу чистосердечно уверить, что другой на моем месте может быть и третьей части не исполнил того, что я делаю. Душою и всем моим состоянием предан службе, и ни о чем более не думаю, как об одной пользе государевой. Зависть, быть может, против меня действует за Корфу: я и слова благоприятного никакого не получил» ⁹¹. Впрочем, сам Томара был невиновен в интригах против Ушакова. Вскоре после того, как Томара узнал о взятии Корфу, он писал Павлу, что «многие из министров турецких в последнее время открыто говорили, что крепость без надлежащей осады и обыкновенно употребляемых при атаке средств взята быть не может» ⁹².

Вчитываясь в письма Ушакова с о. Корфу, мы чувствуем, что, кроме безобразно организованного снабжения его эскадры, кроме вечной лжи со стороны турок и продажного турецкого правительства, кроме предательских козней Али-паши, адмирала раздражало еще нечто, о чем он почти вовсе не упоминает, если не считать редких, как бы невольно прорывающихся слов. Ушакова заливали лестью, восторженными приветствиями, осыпали восточными дифирамбами за взятие Корфу, завершившее так блестяще всю Ионическую эпопею русского флота, ему рукоплескали в Константинополе, его венчали лаврами освобожденные им греческие островитяне, но «иглы тайные сурово язвили славное чело…»

Раздражали и беспокоили Ушакова вежливые, но настойчивые требования Нельсона, давно уже звавшего его прочь от Ионических островов, ждавшего его там, где у России не было никаких интересов, но где англичанам нужна была русская помощь.

31 декабря 1798 г. (11 января 1799 г.) русский посол Томара послал из Константинополя Ушакову важное извещение: к союзному договору России с Турцией примкнула Великобритания.

«Приятным долгом поставляю сообщить вашему превосходительству копию союзного оборонительного трактата высочайшего договора с Портою Оттоманскою и секретных артикулов, на которой государственные ратификации 27 декабря разменены были мною у Порты с верховным визирем. Англинской оборонительный трактат, в виде приступления к нашему, был подписан 25, сего же течения, с уполномоченными Порты, коммодором Сидней Смитом и братом его, ризидующим здесь министром английским, уполномоченным к тому от его величества короля великобританского. Коммодор Сидней Смит командует в водах Порты морскими силами своей нации. Он прибыл сюда на 80-пушечном корабле «Тигре», на котором вскоре отправляется в Александрию, и объявлял мне желание учредить с эскадрою вашего превосходительства сообщение морем и план свой о том перед отъездом отсюда поручить мне имеет для доставления вам» ⁹³.

Но вместе с тем вдогонку за этим извещением о союзе с Великобританией посланник Томара посылает Ушакову и другое письмо (в тот же день), очевидно, убедившись из разговора с Сиднеем Смитом, что тот теперь поспешит потребовать от русского союзника действий очень трудных, очень опасных и абсолютно ненужных России, а нужных только Англии. Он решительно советует Ушакову не поддаваться советам Сиднея Смита и Нельсона и, «в удовлетворение требования лорда Нельсона отправя к Анконе по расчислению вашему (Ушакова – Е. Т.) довольно сильный отряд, самого вам главного пункта предприятий ваших, покорения крепости в острове Корфу, из виду терять не следует». Это Ушаков и без советов Томары знал. Разница между ними была лишь та, что Томара считал возможным в самый критический момент осады Корфу отделить «довольно сильный отряд» в Италию, а Ушаков твердо решил, что пока он не овладел Корфу, ничего и никуда он отделять от своих сил не станет, сколько бы и с какой бы настойчивостью английский адмирал этого ни требовал.

Действия эскадры Ушакова у берегов Италии1. Ушаков и Нельсон

Настала теперь пора коснуться вопроса об отношениях Ушакова с Нельсоном. Эта тема является вполне естественным и необходимым заключением первой части эпопеи ушаковского флота в Средиземном море и как бы прямым предисловием ко второй части: от действий русский эскадры на Ионических островах – к действиям у южноитальянских берегов, в Калабрии, Апулии, Неаполе, Риме.

Непохож был великий русский флотоводец Ушаков на английского адмирала Нельсона. Ушаков, идя абсолютно самостоятельным путем, явился творцом новой наступательной тактики. Он не только поломал все догмы застывшей линейной тактики, господствовавшей в западноевропейских флотах того времени, но разработал и практически осуществил новые маневренные формы боя. Нельсон же, особенно сначала, был счастливым пoследователем и продолжателем своего соотечественника Клерка, талантливым реализатором его идей. Ушаков проявил себя как блестящий новатор морского боя и одержал замечательные морские победы, еще не имея никакого понятия о Нельсоне, задолго до того, как Нельсон получил сколько-нибудь самостоятельное положение в британском флоте, что случилось лишь в 1797 г., когда он отличился в сражении близ мыса Св. Винцента.

Западноевропейская историография отчасти по неведению, отчасти умышленно замалчивала Ушакова. В то же время она обстоятельно изучала и превозносила Нельсона. Да и у нас в России потомство долго было к Ушакову так же неблагодарно и несправедливо, как Александр I и тогдашние вельможи из русского морского ведомства.

В силу всего этого посмертная слава Нельсона оказалась быстро утвердившейся, в то время как заслуги Ушакова не были достаточно оценены и высокий талант его не получил вплоть до нашего времени справедливого и своевременного признания.

Но главное и основное несходство между двумя флотоводцами было в свойствах морального порядка. «Дурной памятник дурному человеку», – так выразился о колонне Нельсона на Трафальгарской площади в Лондоне Герцен, любивший и уважавший Англию и английский народный характер и ставивший английскую честность в частной жизни, английское чувство независимости, свободолюбие очень высоко.

Приговор Герцена звучит сурово, но заслуженно. Нельсон был, правда, храбрым военачальником, преданным родине патриотом. Человек, потерявший в боях руку, глаз и, наконец, в завершающий момент своей последней победы, не колеблясь, подставивший под неприятельский огонь в опасном месте свое давно искалеченное тело, прославлялся в английской литературе на все лады. Но если сравнивать моральные качества Ушакова и Нельсона, то становится очевидным, что последнему было совершенно незнакомо великодушие к поверженному врагу, рыцарское отношение к противнику, уважение к ценности человеческой жизни, которые так ярко проявлялись в Ушакове. Наш герой в этом смысле был – не колеблясь говорим – бесконечно выше Нельсона. В тот период, о котором у нас идет речь, Нельсон показал себя, в самом деле, бессердечным человеком. Объяснять чудовищные злодеяния, без малейшего протеста допущенные Нельсоном в Неаполе и других местах, тем, что он очень уже ненавидел «якобинцев», извинять позорное, коварное нарушение подписанной капитуляции и повешение капитулировавших (например, адмирала Караччиоло), оправдывать эти отвратительные поступки прискорбным влиянием «порочной сирены» (a wicked siren) – любовницы адмирала, жестокой садистки Эммы Гамильтон – трудно, и все такие ухищрения некоторых биографов Нельсона, конечно, не могут заставить забыть об этих черных делах его. Ушаков тоже не был «якобинцем», но он, посылая, согласно заданию, своих моряков и солдат изгонять французов из Неаполитанского королевства, боролся только с вооруженным врагом и не позволял бросать в огонь, жарить на кострах, пытать мужчин и женщин за то, что они считались республиканцами. Наоборот, моряки и солдаты Ушакова спасали несчастных людей, которых монархические банды королевы Каролины и кардинала Руффо, ничуть не сдерживавшиеся всемогущим в тот момент в Неаполе адмиралом Нельсоном, гнали, как диких зверей, предавали неслыханным истязаниям. «Evviva il ammirale!» («Да здравствует адмирал Нельсон!) восторженно вопили озверелые «защитники трона и алтаря», заливая кровью без защитных жертв улицы Неаполя. И было счастьем, если этим жертвам удавалось вовремя укрыться под защиту высаженных ушаковской эскадрой русских моряков.

Еще до упомянутых кровавых происшествий Ушакову пришлось считаться с тайным недоброжелательством Нельсона. Проявляя внешнюю любезность, он терпеть не мог русских и их начальника. Нельсон опасался успехов русских в Средиземном море, в то же время нуждаясь в их помощи.

2. Разногласия между Ушаковым и Нельсоном

Жизненные пути двух замечательных флотоводцев в 1798–1799 гг. скрестились, «Официально» они явились со своими эскадрами в Средиземное море делать одно и то же дело: изгнать французов с Ионических островов, с Мальты, из Южной Италии и прочно блокировать французскую армию в Египте. А «неофициально» Нельсон с подозрительностью, с тревогой и ревностью и, может быть, даже с еще более сильными чувствами следил за каждым движением Ушакова. «Я ненавижу русских» (I hate the Russians), не скрывая от окружающих, говорил он.

В течение всей второй половины XVIII в. в Британской внешней политике боролись две тенденции, русофильская и русофобская. Самым ярким представителем первой был Вильям Питт Старший (лорд Чэтем), самым решительным представителем был впоследствии уже в самом конце XVIII в., сын его Вильям Питт Младший. Питт Старший был убежден, как и подавляющее большинство руководящих английских политиков его поколения (середины XVIII столетия), что главным; поистине смертельным врагом Англии была, есть и останется на веки веков Франция – гегемон могучего союза «Бурбонских дворов» (Франции, Испании и королевства Обеих Сицилий) – и что с этой точки зрения следует всецело идти по той линии, по которой и без того ведут Англию ее серьезные экономические интересы, т. е. по прямому пути к заключению союза с Россией. Открыто враждебная по отношению к России политика руководителя французской дипломатии герцога Шуазеля была на руку Вильяму Питту Старшему и дальнейшим последователям его политики, потому что, по мнению англичан, это могло втянуть Екатерину в вооруженную борьбу против Франции. Это настроение англичан дало русским возможность при решительной поддержке Англии, игнорируя все угрозы Шуазеля, прийти в 1770 г. в Архипелаг, потопить при Чесме турецкий флот, четыре года владеть почти всеми островами Архипелага и спокойно вернуться на родину. Но еще при жизни Лорда Чэтема (уже давно не бывшего у власти) международное положение стало сильно меняться. Кучук-Кайнарджийский мир, присоединение Крыма к России, новая русско-турецкая война, взятие Очакова, казавшийся прочным союз России с Австрией – все это стало сильно менять настроение новых английских кабинетов. Провозглашение Екатериной «вооруженного нейтралитета» разрушило окончательно мечты о союзе Англии с Россией, и английский посол Гаррис (впоследствии лорд Мемсбери) был отозван из Петербурга, так и не сумев разгадать все «лукавства» Екатерины II, которую он раздражительно сравнивал с петербургской летней ночью: сколько ни смотришь, никак не поймешь – светло или темно.

Бразды правления в Англии с декабря 1783 г. попали фактически в руки (тогда 24-летнего) Вильяма Питта Младшего. Сообразно с изменившимися условиями, особенно с 1789 г., когда Франция, главный враг Англии, временно выбыла из строя, Питт Младший повел решительную борьбу против России, и в 1790–1791 гг. обстановка неоднократно казалась близкой к объявлению войны. Начавшееся постепенное превращение оборонительной войны французов в экспансионистскую и поразительные военные успехи последних, гнетущая необходимость русской помощи – все это вынудило Питта Младшего снова обратиться к русскому союзу, о котором так долго и тщетно мечтал его отец, граф Чэтем.

Теперь, при Павле, английские дела, казалось бы, должны были пойти на лад. Питт Младший уже не боялся нареканий, что русские только дурачат его обещаниями оказать военную помощь против французов. Павел заключил союз с Австрией, с Англией, с королевством Обеих Сицилий, послал войска, послал корабли. Суворов оказался в Северной Италии, Ушаков действовал в Средиземном море. Но как Вильям Питт Младший не верил Павлу, так и Нельсон не верил Ушакову. Правда, Ушаков тоже нисколько не верил «союзникам» и гораздо быстрее, чем царь в Петербурге, проник во все извилины их политики, насколько это было возможно при сравнительно ограниченной сфере его непосредственных наблюдений и действий.

Дело обстояло так. Человек поколения Вильяма Питта Младшего, Нельсон с первого момента появления Ушакова в Средиземном море не доверял русским планам и старался их парировать, насколько это было возможно при внешне «союзнических» отношениях. Он вырос, приобрел политические воззрения, симпатии и антипатии именно в те годы, когда Питт Младший круто повернул против России руль британской политики. И не мог Нельсон никак перемениться в столь короткий срок, как несколько месяцев, предшествовавших созданию второй коалиции, хотя Питт Младший и принужден был обстоятельствами вдруг разыгрывать роль «друга» России. Камень за пазухой, который Нельсон всегда держал против русских, был явственным – ушаков его сейчас же заметил. Нельсон был очень хорошим адмиралом, но посредственным дипломатом, и в этом отношении тягаться с Федором Федоровичем ему было нелегко.

Адмиралы прежде всего не могли не столкнуться на решении вопроса о направлении ближайших ударов по их общему врагу. Англичанин желал, чтобы Ушаков взял на себя большой труд по блокаде Александрии и вообще египетских берегов, чтобы не выпустить большую французскую армию, с помощью которой генерал Бонапарт завоевал Египет. Потом русские должны были помочь своими морскими и сухопутными силами освобождению Южной Италии от французов. Вот и все. А затем – лучше всего, чтобы русские убрались без особых промедлений туда. откуда пришли, то есть в Черное море. Главное – воспрепятствовать русским обосноваться самим в качестве освободителей от французского завоевания на Ионических островах и на Мальте, если они возьмут Мальту.

Опасность с точки зрения английских интересов Нельсон усматривал двойную. Для Ионических островов (и прежде всего для Корфу) вследствие того, что если русские выбьют оттуда французов, то уж их-то самих никто и никак не изгонит и, следовательно, колоссальной важности средиземноморская позиция попадет в прочное обладание России. Между тем как же воспрепятствовать русским отвоевывать Ионические острова у французов, когда именно за этим русско-турецкая эскадра и прибыла? Опасность для Мальты казалась Нельсону еще более очевидной: русский император являлся гроссмейстером ордена Мальтийских рыцарей, и если русские утвердятся на Мальте, перебив или забрав в плен французов, то уже подавно ни за что оттуда не уйдут, а заявят, что с помощью божьей вернули русскому царю, мальтийскому гроссмейстеру, его достояние.

Таковы были цели и таковы были опасения Нельсона в первое время после появления Ушакова в Средиземном море.

Что касается Ушакова, то его пути были предначертаны не только официальной инструкцией, но и ясным пониманием русских интересов, поскольку их возможно было учесть и оградить в сложной внешней и дипломатической обстановке, в которой адмирал оказался.

Постараемся восстановить документальную картину отношений Ушакова с Нельсоном с самого начала экспедиции.

Прибыв в Константинополь, Ушаков 31 августа (11 сентября) 1798 г. написал Нельсону о том, что у него есть 6 кораблей, 6 фрегатов, один «репетичный» фрегат и 3 авизо. Он поздравил Нельсона с победой при Абукире («при реке Ниле») и заявил, что заочно рекомендует себя «в благоприятство и дружбу». Ушаков сообщил, что Порта обещает ему выделить в помощь эскадру из 6 кораблей, 10 фрегатов и 30 мелких судов, причем дает задания охранить берега Турецкой империи, Архипелаг, Морею и изгнать, «если возможно», французов с Ионических («Венецианских») островов. «А оттоль, ежели окажется в них надобность», отрядить суда для осады Александрии.

«Важность сего плана для Порты ясно доказывается положением этих островов и вернейшими известиями о намерении французов, сильно в них у крепясь, на пасть на империю Оттоманскую со стороны Албании и Мореи, но и засим, ежели бы потребно наше подкрепление в случае важной сей надобности, то к вспомоществованию мы готовы, в соответствии сего прошу вашепревосходительство сообщить мне известия, какие вы имеете о действиях и намерениях неприятеля, также и о расположениях ваших против оного; и в состоянии ли вы после славной победы вашей продолжать блокаду Александрии, закрывать сторону Средиземного моря меж Сицилии и Африки…» ¹

Вообще из этого письма видно, что Ушаков хотел бы предоставить Нельсону действовать у берегов Египта и в центральной части Средиземного моря по возможности без русской помощи. Все же он обещал, если окажется надобность, дать Нельсону из своей и турецкой эскадр для блокады Александрии 4 фрегата и 10 канонерских лодок. Не получая ответа, Ушаков вторично написал о том же Нельсону 12 (23) сентября ². Ушаков обратился через него к начальнику английского отряда судов, блокирующих Александрию, с просьбой уведомить, нужна ли тому русско-турецкая помощь. oтвет он просил направить командующему эскадрой из 4 фрегатов и 10 канонерских лодок, которая посылается им к о. Родосу и будет там ждать уведомления. Только 6 (17) ноября 1798 г. Нельсон впервые написал Ушакову письмо, содержащее приветствие, но ни одним словом не касавшееся вопросов Ушакова. Ушаков также отозвался коротеньким любезным приветствием, где упомянул о писанных ранее Нельсону письмах, но не повторил уже своих вопросов ³. Это весьма понятно. Ушаков обязан был предложить помощь, но желать ослабления своей эскадры, желать траты людей и судов под Александрией он не мог. Настаивать на посылке русских судов ему не приходилось.

Ушаков знал, что Ионические острова – ключ к Адриатике и к Архипелагу, и он твердо решил не уходить оттуда, пока этот ключ не окажется полностью в руках России.

1 (12) декабря Нельсон написал Ушакову из Неаполя: «Сэр, я был польщен любезным и лестным письмом вашим… и я буду горд вашей добротой и ценной дружбой… Я еще не слышал о соединении перед Александрией турецкой и русской эскадр с моим уважаемым другом капитаном Гудом, которого я оставил начальствовать блокадой». Дальше Нельсон с ударением пишет, что надеется скоро овладеть Мальтой, «где развевается неаполитанский флаг, под сенью которого сражаются храбрые мальтийцы».

Не довольствуясь этим, спустя два дня, уже 3 (14) декабря, Нельсон еще приписывает в постскриптуме следующий упрек Ушакову:

«Только что прибыл из Александрии английский фрегат, и я вижу с истинным сожалением, что еще 26 ноября (нов. ст. – Е. Т.) не прибыла никакая эскадра, чтобы помочь капитану Гуду, который давно нуждался в продовольствии и подкреплении. Прибыли всего лишь один или два фрегата и десять канонерок, тогда как. конечно, должно было послать не меньше, чем три линейных корабля и четыре фрегата с кононерками и мортирными судами. Египет – первая цель, Корфу – второстепенная» ⁴.

Другими словами: русские должны знать, что Мальты им ни в коем случае не видать, а будет она отдана его сицилийскому величеству, тупоумному, трусливому и жестокому неаполитанскому тирану Фердинанду. Это – во-первых. А во-вторых, русским надлежит проливать свою кровь у берегов Египта, чтобы дать Египет англичанам. Такова, поучает Нельсон Ушакова, должна быть первая цель русских (Egypt is the first object). Во имя столь заманчивой для русских цели они должны поменьше заботиться о своем утверждении на Ионических островах, и в частности, на Корфу, то есть там, где у России в самом деле был шанс укрепиться и где, как Нельсон знал, население всецело сочувствовало русским.

Но Ушаков, по-видимому, с самого начала сношений с Нельсоном хорошо понял, чего хочется англичанину, и самым ласковым образом отклонял все эти добрые советы и неуклонно вел свою линию.

Со своей стороны, зная, что Ушаков ни за что не бросит Корфу и другие Ионические острова, Нельсон принялся за обходные дипломатические маневры. 6 (17) декабря он написал Кадыр-бею – турецкому адмиралу, стоявшему рядом с Ушаковым перед Корфу: «Я надеялся, сэр, что часть соединений турецкой и русской эскадр пойдет к Египту, первой цели войны для оттоманов (the first object of Ottoman arms), а Корфу – это второстепенное соображение».

Мы видим, что здесь он внушает турку, будто не только для англичан, но и для турок Египет гораздо важнее Ионических островов. Нельсон обращает внимание Кадыр-бея на то, что англичане имеют право рассчитывать на помощь. «Я блокирую Тулон и Мальту, кроме того, защищаю итальянский берег, – и я был уверен, что о всех странах, лежащих к востоку от острова Кандии, позаботится соединенная эскадра оттоманов и русских» ⁵.

Но плохая была надежда на Кадыр-бея, который все свое спасение (и личное и своей эскадры) чаял только в поддержке и руководстве «Ушак-паши». Поэтому Нельсон, воспользовавшись прибытием к нему в Неаполь уполномоченного великого визиря Келим-эффенди, попытался возбудить подозрительность турок против Ушакова и вообще против русских планов и намерений. «Я имел долгую и дружную беседу с Келим-эффенди о поведении, которого, по-видимому (likely), придерживается русский двор по отношению к ничего, я боюсь, не подозревающим и прямодушным (upright) туркам», – писал он 6 (17) декабря английскому резиденту в Константинополе Спенсеру Смиту. А вот доказательство, которым рассчитывал Нельсон убедить «прямодушного» турка: «Нужно было бы послать к Египту сильную эскадру, чтобы помочь моему дорогому другу капитану Гуду, но России показалось более подходящим Корфу». Сообщая обо всем этом Спенсеру Смиту, Нельсон тут же откровенно излагает причину своих поступков: «Конечно, дорогой сэр, я был вправе ждать, что соединенные флоты турок и русских возьмут на себя заботу о делах восточнее Кандии. Я никогда не желал видеть русских к западу от Кандии. Все эти острова уже давно были бы нашими (All thosе islands would have been ours long ago)» ⁶.

Вот исчерпывающе ясное, точное и правдивое, вполне искренне на этот раз высказанное объяснение тревоги и досады Нельсона: Ушаков перехватил у него Ионические острова! И самое раздражающее Нельсона обстоятельство заключается именно в том, что, опоздай Ушаков хоть немного, – все пошло бы на лад и острова остались бы за Англией. Но Ушаков не опоздал. «Капитан Траубридж был уже совсем готов к отплытию (absolutely under sail), когда я с горестью услышал, что русские уже находятся там», – жалуется Нельсон на свою неудачу Спенсеру Смиту.

Но вот Нельсону доносят, что Ушаков завоевал уже Ионические острова, собирается покончить с крепостями Видо и Сан-Сальватор на Корфу, устраивает там какие-то новые, либеральные порядки, дарует грекам самоуправление, а главное – вовсе не собирается отдавать острова туркам, что было бы, правда, не так идеально хорошо, как если бы отдать их англичанам, но все-таки гораздо приемлемее, чем если острова останутся в русских руках. Не нравится все это, сильно не нравится лорду Нельсону! «Поведение русских не лучше, чем я всегда ожидал, и я считаю возможным, что они своим поведением принудят турок заключить мир с французами, вследствие еще большего страха перед русскими», – писал Нельсон 27 декабря 1798 г. (7 января 1799 г.) Спенсеру Смиту ⁷.

Время шло и, нетерпение англичанина возрастало. Чем яснее Нельсон видел, что русский адмирал вовсе не намерен следовать его «дружеским приглашениям», а ведет свою собственную линию, тем больше разгоралась его вражда к Ушакову. Он уже там, где мог (т. е. за глаза), совсем перестал стесняться в выражениях. «Нам тут донесли, что русский корабль нанес вам визит, привезя прокламации, обращенные к острову (Мальте – Е. Т.), —пишет Нельсон 10 (21) января 1799 г. капитану Боллу, блокировавшему Мальту. – Я ненавижу русских, и если этот корабль пришел от их адмирала с о. Корфу, то адмирал – негодяй (he is blackguard)» ⁸.

Почему же так сердито? Исключительно потому, что Ушаков, опираясь на мальтийское гроссмейстерство Павла, а главное – обещая мальтийскому населению полное самоуправление, может, пожалуй, соблазнить местных жителей и отвратить их от уготованной им Нельсоном участи стать верноподданными его британского величества. А ведь Нельсон уже знал, что Ушакову, даровавшему самоуправление Ионическому Архипелагу, есть чем похвастать в своих воззваниях к жителям других средиземноморских островов, освобождаемых русским флотом от захватчиков или ожидающих такого освобождения. Вот это-то и могло показаться адмиралу Нельсону особенно нежелательным и опасным!

Тревога Нельсона все усиливалась. Он уже не столько боялся французов, владевших пока Мальтой, сколько русских союзников, которые собираются помогать в блокаде острова, но которые (как он опасался) пожелают поднять на Мальте русский флаг. Он уже наперед боялся создания русской «партии» на острове. Нельсон усиленно выдвигал в этот момент в качестве «законного» владельца Мальты (то есть, точнее, в качестве английской марионетки) неаполитанского короля Фердинанда, не имевшего и тени каких-либо прав на остров, так как с 1530 г. и вплоть до завоевания Бонапартом в 1798 году Мальтой владел орден иоаннитов («мальтийские рыцари»). Беспокоясь по поводу возможных в будущем успехов Ушакова и русских воззваний среди населения Мальты, Нельсон пустился на такое ухищрение: пусть блокирующий Мальту английский капитан Болл даст знать мальтийцам, что «неаполитанский король – их законный государь» и что поэтому должен развеваться над островом неаполитанский флаг, а британская эскадра будет его «поддерживать». «Если же какая-нибудь партия водрузит русский флаг или какой-либо иной, то я не разрешу вывоза хлеба с о. Сицилии или откуда бы то ни было», – говорил Нельсон в письме Боллу 24 января (4 февраля) 1799 г., зная, что осажденная Мальта голодает и что жители умоляют прислать им из Сицилии хлеба. Мало того, Нельсон решил немедленно повести контрпропаганду против России. «С вашим обычным тактом вы передадите депутатам (от населения Мальты – Е. Т.) мое мнение о поведении русских. И если какие-нибудь русские корабли или их адмирал прибудут на Мальту, вы убедите адмирала в очень некрасивой манере обращения (the very unhandsome manner of treating) с законным государем Мальты, если бы они захотели водрузить русский флаг на Мальте, и поведения относительно меня, командующего вооруженными силами державы, находящейся в таком тесном союзе с русским императором» ⁹. Нельсон подчеркивает свои особые права: он блокирует и атакует Мальту уже почти шесть месяцев.

Английский адмирал теперь хотел уже, чтобы русские поскорее шли в Италию, но ни в коем случае не к Мальте.

4 (15) февраля 1799 г. Нельсон написал Ушакову письмо с настоятельной просьбой «во имя общего дела» отправить к Мессине как можно больше кораблей и войск. Мотивировал он эту просьбу тем, что ряд его крупных судов блокирует египетские гавани и Мальту ¹⁰.

Томара со своей стороны в эти горячие дни докучал Ушакову ненужными письмами и нелепейшими советами. Например, он предлагал Ушакову из албанцев Али-паши составить… морской отряд корсаров для «произведения поисков на берегах Италии, принадлежащих французам» и сообщал разные вздорные фантазии. Коммодор Смит, побуждаемый Нельсоном, старался через Томару заставить Ушакова «отделить в Египет два корабля и два фрегата российских и столько же от турецкой эскадры». Томара не понимал всей абсурдности такого требования с точки зрения русской выгоды: Ушаков нуждался во всех своих силах в эти критические дни подготовки штурма обеих крепостей о. Корфу (письмо Томары писано 29 января (9 февраля) 1799 г.) ¹¹

Ушаков отлично проник в игру Нельсона и стойко парировал и обезвреживал все ухищрения своего неискреннего, лукавого «союзника». Приводим весьма интересный документ – письмо Ушакова русскому посланнику при Оттоманской Порте В. С. Томаре из Корфу 5 марта 1799 г., то есть через две недели после сдачи этой крепости:

«Милостивый государь Василий Степанович! Требования английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю за иное, что как они малую дружбу к нам показывают, желая нас от всех настоящих дел отщетить (то есть отстранить – Е. Т.),и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступили на те места, от которых нас отделить стараются.

Корфу всегда им была приятна; себя они к ней прочили, а нас разными и напрасными видами без нужд хотели отделить или разделением нас привесть в несостояние.

Однако и бог, помоществуя нам, все делает по-своему – и Корфу нами взята, и теперь помощь наша крайне нужна Италии и берегам Блистательной Порты в защиту от французов, усиливающихся в Неапольском владении.

Прошу уведомить меня, какая эскадра есть и приуготовляется в Тулоне. Англичане разными описаниями друг против друга себе противоречат и пишут разное и разные требования.

В Тулоне или один или два большие корабля есть да разве еще два или три фрегата – и то сумнительно: теперь вся сила их (французов – Е. Т.), сколько есть большую частию в Анконе, да и та ничего не значит. Сир (sic! – Е. Т.) Сидней Смит без нашей эскадры силен довольно с английским отрядом при Александрии. Не имея и не знав нигде себе неприятеля, требования делают напрасные и сами по себе намерение их противу нас обличают. После взятия Корфу зависть их к нам еще умножится, потому и должно предоставить все деятельности мне производить самому по открывающимся случаям и надобностям. К господину Сир Сиднею Смиту я писал, что теперь не имею на эскадре провианта и многие суда требуют починки и исправления, да и встретившиеся теперь обстоятельства и необходимые надобности к выполнению эскадрами отделить теперь корабли и фрегаты от меня никак не дозволяют, также объясняю, что в Тулоне эскадры французской нет или не более вышеозначенного количества, да и те, уповаю, блокированы будут господином Нельсоном.