Текст книги "Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

В том-то и дело, что светлый, непредвзятый, проницательный взгляд Кутузова очень хорошо постигал и сильные и слабые стороны противника, а Наполеон не только недооценивал, но и решительно не понимал разносторонних и громадных умственных ресурсов и замечательных политических и стратегических дарований старого фельдмаршала. Войну Наполеона, предпринятую против России, Кутузов считал какой-то дикой странностью, своего рода безумием. Эти слова победоносного фельдмаршала в ноябре 1812 г. должны были прозвучать как роковой приговор в ушах французского офицера, потому что Кутузов прибавлял: «Вы уже не можете более противопоставить мне ни кавалерию, ни артиллерию».

Одна из самых могучих и самых счастливых особенностей интеллекта Кутузова заключалась в том, что никогда он не был и не ощущал себя только полководцем, дающим сражения, или только дипломатом, ведущим переговоры, или только государственным человеком – правителем и устроителем большого края. Помогая Суворову и Потемкину в Крыму в 80-х годах XVIII в., он сегодня воюет с татарскими партиями, завтра ведет с ними переговоры, послезавтра административно устраивает территорию, последовательно переходящую под власть России, а потом, когда это оказывается нужным, опять обращается к мечу и опять к дипломатии. Когда в порядке опалы в октябре 1806 г. его назначают киевским военным губернатором или на такую же должность в Литву в июле 1809 г., то он, вводя упорядоченную администрацию, преследуя злоупотребления, в то же время успешно и умело и в Киеве и в Вильне считается с национальными стремлениями и обезвреживает планы Наполеона вызвать восстания или брожения в польском и литовском населении, с полным успехом пуская для этого в ход всю тонкость своего ума и дипломатические свои таланты, потому что ни в тильзитские, ни в эрфуртские дружеские излияния обоих императоров он не верит и знает, какая угроза висит над русскими западными губерниями и Литвой со стороны наполеоновского герцогства Варшавского и как ловки тайные агенты Наполеона в Литве, подсылаемые из Парижа и из Варшавы. Когда он получает очень замысловатое поручение – ликвидировать многолетние ошибки и всякие вольные и невольные неудачи слабых и неспособных своих предшественников и закончить больше пяти лет длившуюся турецкую войну, то здесь всякий осведомленный и беспристрастный человек не знает, кому больше удивляться-гениальному полководцу, искуснейшим маневром то на левом, то на правом берегу Дуная надломившему, а потом разгромившему турецкую армию под Рущуком и после Рущука, или же несравненному виртуозу дипломатического искусства, который сослужил России такую службу Бухарестским миром.

Эта разносторонность ума и дарований позволяла Кутузову выискивать такие неожиданные средства, прибегать к таким ресурсам и достигать таких результатов, которые другим не приходили и в голову. Предупредить войну, пока она еще только угрожает, или поскорее ее окончить, если есть хоть какая-нибудь возможность достигнуть желаемых результатов мирными переговорами, – вот черта, очень характерная для Кутузова.

К чему, собственно, если не считать нескольких второстепенных политических и коммерческих успехов, сводилось основное достижение кутузовской миссии в Константинополе в 1793-1794 гг.? К тому, что турки убедились не только в ненужности, но и в опасности для них политической дружбы с Францией. Этим была предупреждена и, во всяком случае, надолго отсрочена война и ликвидировалось неспокойное положение на Черном море. Такую же трудную и очень в тот момент нужную роль сыграл Кутузов и во время своего внезапного командирования Павлом I в 1798 г. в Берлин в качестве чрезвычайного посла. Русское правительство крайне недовольно было сепаратным миром Пруссии с Францией, заключенным в Базеле в 1795 г. Но Кутузов понял свою миссию так, что выгодней не углублять, а, скорее, ликвидировать это чувство раздражения и неудовольствия. Это ему вполне удалось, и опасное в тот момент охлаждение было ликвидировано без вреда.

Только что нами было отмечено, что Кутузов там, где это было возможно без ущерба для интересов и для чести России, стремился не только предупреждать, но по возможности и сокращать военные действия и достигать намеченных результатов, уже не прибегая к силе оружия. Воюя ли с Турцией или с Францией, Кутузов не переставал думать о том, нельзя ли для сокращения войны использовать внутреннее положение страны противника. Необыкновенно показательна в этом смысле беседа Кутузова с уже упомянутым пленным французским офицером де Пюибюском о том, возможно ли ждать в самой Франции решительного выступления против Наполеона, которое сломило бы его власть и, во всяком случае, лишило бы его возможности продолжать войну.

Передавая в точности (в диалогической форме) эту беседу с Кутузовым, шедшую на французском языке, де Пюибюск отмечает, что фельдмаршал дважды затрагивал вопрос о возможной будущей роли «охранительного сената» в борьбе против бесконечного самовластия императора и против новых и новых рекрутских наборов. Тут слова «le senat conservateur» следует переводить не «консервативный», а «охранительный» сенат, то есть охраняющий конституцию. Кутузов знал, что это официальный титул сената, учрежденного Наполеоном. Этот сенат состоял из назначаемых фактически императором подобострастных чиновников, да и «конституция», которую они были призваны «охранять», заключалась лишь в юридическом оформлении бесконтрольной власти самодержца.

Очень поучительно отметить, что Кутузов в ноябре 1812 г. на полях битвы под Красным уже думал о низвержении власти Наполеона во Франции как о единственно возможном и желательном исходе войны. Он вовсе не считал таким исходом одно лишь изгнание агрессора из России. Кутузов только допытывался у своего собеседника, есть ли какая-нибудь надежда, что сенат отважится на такое революционное выступление, пока оно еще сопряжено с риском жизни для сенаторов, т. е., другими словами, пока еще русская армия не вошла в Париж. Де Пюибюск мог ответить на этот вопрос лишь отрицательно.

Замечательно, что Кутузов, широко осведомленный в европейских делах политик и дипломат, совершенно правильно предугадал, что без формального, по крайней мере, вмешательства сената дело низвержения владычества Наполеона не обойдется.

Формальное низложение династии Бонапартов и было совершено именно через посредство этого самого «охранительного сената». В апреле 1814 г. – но, конечно, только когда русские вошли в Париж – покорный сенат под водительством Талейрана сейчас же поспешил беспрекословно исполнить волю победителей. Предсказавший и как бы подсказавший это сенату еще в ноябре 1812 г. на кровавых полях Красного и так много сделавший для достижения этого результата старый русский полководец уже лежал тогда в могиле.

Не мудрствуя лукаво, скромный, очень несчастный, производящий впечатление безусловно правдивого человека, французский офицер де Пюибюск передает слова Кутузова в первом лице, и в примечании мы даем, таким образом, подлинную французскую речь Кутузова, а здесь, в тексте, лишь русский перевод. «Он (Кутузов. – Е. Т.) спросил у меня: «В случае, если Наполеон ускользнет на Березине, настолько ли преданна ему Франция, чтобы еще предоставлять ему свою кровь и свои богатства? Будет ли благоприятствовать сенат новым наборам и покажет ли он себя более привязанным к Наполеону, чем к интересам нации?..» После того как вопрос, относящийся к сенату, был мне задан повторно, его превосходительство (Кутузов. – Е. Т.) прибавил: «Если я не ошибаюсь, охранительный сенат должен бдить над правами и интересами французской нации. Могу ли я игнорировать то, что вы мне только что сказали о ее нежелании способствовать честолюбивым проектам, которые лишь увеличивают народные бедствия? Ведь одна из самых прекрасных функций, которые человек обязан выполнить, и составляет обязанность ваших сенаторов? Как вы думаете, какое положение они займут, если Наполеон сможет возвратиться в Париж?» Приведя эти слова русского фельдмаршала, де Пюибюск с грустью вспоминает, что надежда на гражданское мужество сенаторов не оправдалась и что, когда Наполеон вернулся из России в Париж, сенат сейчас же утвердил производство нового набора, который и дал Наполеону 350 тысяч рекрутов.

На этот раз никакие попытки ускорить победоносное окончание войны организацией внутреннего переворота во Франции, как бы это ни было желательно, даже и не предпринимались Кутузовым. Он понимал это, конечно, и до разговора с названным военнопленным французом. Приходилось вести борьбу до конца чисто военными средствами, чего бы это ни стоило. Судя по многим признакам, умирая в Бунцлау 16 (28) апреля 1813 г., Кутузов не очень многого ждал от прусского короля, от двусмысленной, предательской, виляющей политики Меттерниха, от грубо своекорыстной, изменнической тактики британского кабинета. Наконец, при глубине своего политического ума и широте кругозора он, имевший возможность изучить всю пустоту, тупость, упрямство и невежество французской аристократической эмиграции еще по образчикам вроде Карла Артуа, прикармливаемого при дворе Екатерины, не мог не предвидеть, до какой степени эти господа, бредившие воскрешением феодализма, своей нелепой программой отталкивают от себя народную массу во Франции и тем самым против своей воли укрепляют положение грозного военного диктатора, продолжавшего отчаянную, кровавую борьбу. Все эти внешние и внутренние обстоятельства, проявившиеся во всей своей силе уже после смерти великого фельдмаршала, безмерно затянули борьбу, залили потоками крови поля Германии, Франции, Бельгии, и окончательное низвержение Наполеона с императорского престола произошло только после его нового царствования (Сто дней) и после кровавого побоища под Ватерлоо 18 июня 1815 г., т. е. через три года без двух с половиной месяцев после Бородина. Агония наполеоновской империи затянулась, но смертельный удар этой империи, после которого уже полного выздоровления быть не могло, был нанесен ей на Бородинском поле, и слава единственного истинного победителя, сокрушившего всеевропейского завоевателя, навсегда осталась за Кутузовым.

Именно на Бородинском поле непобедимый до той поры агрессор начал тот путь, который привел его на остров Св. Елены.

Под Бородином русский народ, старый русский великан, нанес дерзкому захватчику сокрушительный удар, и он упал в дальнем море на неведомый гранит: поэтическая аллегория, связавшая великую русскую победу с конечной гибелью завоевателя, в точности соответствует исторической действительности.

Бессмертная слава Кутузова создалась из нескольких элементов, которые редко встречаются в таком гармоническом соединении в одной индивидуальности и редко когда проявляются с такой яркостью на всемирно-исторической арене.

Кутузов-полководец по глубине своих стратегических замыслов, по смелости и оригинальности своих дерзаний и по громадности своих достижений является, конечно, первоклассной величиной в ряду замечательнейших полководцев мировой истории.

Разумеется, и его противниками во главе с царем было сделано все, чтобы сначала ему мешать, а затем по мере сил принижать и замалчивать его. Конечно, за границей эта политика замалчивания практиковалась относительно стратегических достижений Кутузова еще больше и еще бессовестнее, чем, например, относительно Петра или Суворова. Лучший военный теоретик Запада в середине XVIII в., Мориц Саксонский, восторгался оригинальностью и гениальностью идеи редутов на поле Полтавской битвы и называл Петра великим стратегом. Его книга «Военные мечтания» («Reveries milkaires») была переведена на все языки, читалась и цитировалась, но «забывали» цитировать только то, что говорилось о полтавских полевых редутах. О Суворове говорилось все, что угодно, кроме того, что он был замечательнейшим стратегом, а не просто храбрым рубакой.

Кутузов не избег общей участи. О Бородине говорилось как о «победе» Наполеона, а о замысле и, главное, о выполнении плана контрнаступления Кутузова не говорилось ровно ничего, так же как из истории 1805 г. выбрасывался и жестокий разгром корпуса Мортье Кутузовым и замысел (и полная удача) задержки громадной наполеоновской армии сравнительно ничтожными силами командированного Кутузовым Багратиона, так же как игнорировалась выигранная Кутузовым в 1811-1812 гг. трудная турецкая война. Игнорировался и поход 1813 г., причем Кутузова усердно замалчивали именно немецкие историки, хотя вплоть до смерти Кутузова, т. е. в течение первых четырех месяцев 1813 г., кутузовская армия выбрасывала вон французов из немецких городов, где они еще держались.

Кутузов-дипломат замалчивался еще усерднее и успешнее, чем Кутузов-стратег. Потемкину, а не Кутузову приписывались тонкие и сложные негоциации в Крыму, закончившиеся полным успехом. Платон Зубов и Безбородко постарались утаить личную роль Кутузова в Константинополе в 1793-1794 гг.; за блистательный, поистине головокружительный по своим достижениям Бухарестский мир 1812 г., освободивший Дунайскую армию для борьбы против Наполеона и спасший от турецкого владычества Бессарабию, Кутузов был «награжден» лишением командования, а вся слава этого мира была приписана Чичагову, который прибыл, когда уже все было сделано.

Кутузов-организатор, воссоздавший в Тарутине армию, имел прекрасных помощников – Коновницына, Дохтурова, Милорадовича, впоследствии Тормасова и нескольких других, правда, уступавших им, но все же преданных, способных, надежных людей. Но эта менее видная работа была известна и могла быть оценена лишь ближайшими сотрудниками.

И не помогло врагам кутузовской славы ровно ничего: ни замалчивания, ни клевета! Слава Кутузова с годами не меркла, а сияла все ярче и ярче. Кутузов-патриот, Кутузов – гениальный слуга России – стал любимцем народа задолго до 1812 г. Сначала ему поверила армия, за армией поверил народ. Любовь и доверие народа к Кутузову и были могучим оплотом в борьбе с противниками.

В литературе, посвященной истории 1812 г., и, кроме того, в характеристике Кутузова, в свидетельствах русских и иностранных много раз встречаются выражения, могущие сбить читателя с толку и способные представить Кутузова мягким, уступчивым, лукавым царедворцем, не желавшим энергично бороться против царей. Это – сплошь фальшивое, поверхностно составленное и легкомысленно сформулированное мнение. Перчатка у Кутузова была бархатная (да и то далеко не всегда), но рука-железная. Наглые приставания Франца I в 1805 г., чтобы Кутузов положил всю русскую армию для защиты Вены, Кутузов не то что отклонил, а просто не обратил на них ни малейшего внимания. Довольно нелепый план Александра в 1811 г. (о нападении на Константинополь) ни в малой степени не удостоился со стороны Кутузова серьезного рассмотрения. В 1812 г. после Бородина, он ничуть не смутился раздражительными укорами царя, эти укоры могли его оскорбить, но никак не повлияли на его зрело обдуманные действия. И если под Аустерлицем ему не удалось, несмотря на все усилия, побороть губительное, наглое, невежественное упорство Александра, то исключительно потому, что царь уже не советовался с ним ни вечером 1 декабря 1805 г., ни на рассвете 2 декабря, а просто стал отдавать приказания через Петра Долгорукова и других прихвостней.

Корифей военного искусства, первоклассный дипломат, замечательный государственный деятель – Кутузов прежде всего был русским патриотом. Там, где речь шла о России и ее военной чести, о русском народе и его спасении, – там Кутузов был всегда несокрушимо тверд и умел поставить на своем. Умел даже резко и публично оборвать царя, как он это сделал с Александром перед очищением Праценских высот в день Аустерлица. Оттого-то царь и придворные, военные и штатские блюдолизы, как русские, так и иностранные, и ненавидели старого фельдмаршала и боялись его. Их вражда к нему особенно усиливалась, потому что они прекрасно знали, что в трудную минуту все-таки придется идти на поклон к этому хилому старику с выбитым глазом и молить его о спасении и что позвать его заставит русский народ. «Иди, спасай! – Ты встал и спас», – народ обратился к Кутузову с этими словами задолго до Пушкина.

Все лучшие, бесценные черты русского национального характера отличают натуру этой необыкновенной личности, вплоть до редкой способности человечно, даже жалостливо относиться к поверженному врагу, признавать и уважать во враге храбрость и другие воинские качества.

Его любовь к России обостряла в нем естественную подозрительность к иностранцам, как только он замечал в них стремление использовать Россию в своих интересах. А его громадный и проницательный ум быстро открывал перед ним самые сокровенные тайны сложной дипломатической лжи и интриги. Оттого-то его и не терпели Вильсон и британский кабинет, и клевреты Меттерниха, и император Франц, и прусский король Фридрих-Вильгельм III, с отчаяния хотевший даже подкупить Кутузова предложением богатого подарка – большого поместья.

Кутузов жил для России и служил России, но дождался вполне достойного его бессмертных заслуг признания его национальным героем только в наши времена низвержения и уничтожения гнуснейшего из всех агрессоров, когда-либо нападавших на русский народ и на народы, входящие в великий Советский Союз.

Евгений Викторович Тарле

1952 г.