Текст книги "Последние солдаты империи"

Автор книги: Евгений Авдиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

IX

В конце декабря 1914 года австро-венгерское и германское командование одобрило совместный план военных действий на будущий год. План предусматривал активную оборону на Западном фронте и мощные наступательные действия на Восточном.

Восточный фронт в качестве главного театра военных действий был выбран не случайно: русские армии находились почти в полтора раза ближе к Берлину, чем французские войска, и создавали реальную угрозу захвата и оккупации Австро-Венгрии. По мнению обоих Генеральных штабов союзных государств, совместные наступательные операции, а именно два неожиданных мощных удара по сходившимся направлениям, должны были окружить и уничтожить большую часть русских войск в Польше и привести к выходу России из войны.

В России же единодушного мнения по поводу кампании 1915 года не было. Генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандования Юрий Никифорович Данилов выступал за нанесение главного удара по Берлину, а командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов и его начальник штаба генерал Алексеев считали, что скорейший путь на Берлин пролегает через Вену и венгерскую равнину. В результате был принят самый худший вариант плана. Он предусматривал два главных удара: первый – в Восточной Пруссии, второй – в Австро-Венгрии. Однако на такое наступление по двум расходящимся направлениям у России не было ни средств, ни сил, ни возможностей. Уже начал сказываться острый дефицит боеприпасов, который впервые русская армия испытала в декабре 1914 года, во время Саракамышской операции на Кавказском фронте.

Генеральный штаб предупредил государя о возможных последствиях этого компромиссного плана, но больше ничего сделать не смог – план был уже одобрен императором и согласован с Верховным главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем.

* * *

– Ну и что же ты хочешь за сие благо? – Григорий Распутин рукой взял с тарелки соленый огурец и аппетитно, с хрустом откусил почти половину. – Небось на генерала виды имеешь? – Распутин хитро прищурился.

Полковник Сиротин, при орденах и регалиях, стоя навытяжку перед Распутиным, смотрел, как огуречный сок крупными каплями стекает по клочковатой бороде, и молчал. Молчал не потому, что ему, потомственному дворянину, полковнику русского Генерального штаба, неприлично было что-то попросить у сибирского мужика, который сумел стать нужным человеком самой императрице и теперь, используя свое влияние, бесцеремонно вторгался в политическую жизнь России. Сиротин молчал, потому что понял, что лучше он до конца жизни будет полковником, чем когда-либо по протекции этого неотесанного мужлана получит генеральский чин.

Вчера вечером полковник Сиротин был неожиданно вызван к генерал-квартирмейстеру Юрию Никифоровичу Данилову и получил конфиденциальное задание, суть которого состояла в том, чтобы с утра явиться на улицу Гороховую, 64 и вручить Распутину Григорию Ефимовичу пакет, в котором содержалось полное досье на сего господина. Если получится, то взять с него расписку в получении, чтобы затем лично передать ее Данилову.

Сиротин по-прежнему молчал, а Распутин вдруг перестал улыбаться и с бесовской злобой зыркнул на полковника:

– Напугать меня вздумали?! Досье принесли показать? – Распутин открытой ладонью ударил по столу, да так, что половинчатая бутылка «пшеничной» опрокинулась и тоненькой струйкой полилась на пол. – Вот, мол, отец Григорий, все мы про тебя знаем! Вот ты где у нас сидишь! – Распутин потряс пудовым кулаком в сторону Сиротина.

– А это вы видели?! – незамысловатая комбинация из трех пальцев, сопровождая данную гневную тираду, заплясала в полутора метре от лица офицера.

«Странное у меня чувство, – думал Сиротин, глядя на беснующегося целителя царской семьи. – По закону чести, я должен сейчас же его пристрелить и отправиться на каторгу. Но почему-то эта истерика мою честь совершенно не трогает, да и на каторгу из-за этого проходимца неохота. Может, поговорить с „Тимофеем“ или с „Акулой“, уберут его завтра по-тихому? Хотя… пусть живет, всякая тварь не просто так на эту землю народилась, и этот… как-то ведь он цесаревича лечит, мальчику после его молитв лучше становится!»

Из дальних комнат на шум прибежали две женщины и девочка-подросток и остановились в дверях, заметив, что Распутин не один.

– Забери эти сочинения, я про себя и так все знаю, – Распутин поднялся из-за стола. – А генералам своим скажи, что руки у них коротки божьего человека в миру испужать. – Повернувшись к иконе, Распутин три раза перекрестился, затем, не оглядываясь, вышел из комнаты.

«Э, нет, – подумал Сиротин, – ничего я забирать не буду. Может, ты и божий человек, а любопытство у тебя, как у обычного мужика, через край бьет да из глаз вылезает. Только уйду, как поэму, будешь эти бумаги читать! Вот только знаешь ли ты, что такое поэма?», – Сиротин повернулся и, приветливо улыбнувшись женщинам, прошел к лестнице на выход.

Выходя из дома, он столкнулся с тремя филерами, – постоянной свитой Распутина.

«Тратим казенные деньги на этого прохвоста, а немецких шпионов ловить некому!» – неприязненно подумал Сиротин, разглядев отъевшиеся ряшки штатных сотрудников охранного отделения.

Январь девятьсот пятнадцатого года ни снегом, ни солнечной погодой не баловал. Низкие серые тучи ровными слоями нависли над городом и нехотя, словно подталкиваемые неведомой силой, куда-то величаво уплывали по одному, только им известному пути.

Свернув с Гороховой, Сиротин сел на извозчика и отправился в ресторан «Одонис», где у него была назначена встреча с агентом «Амели», но агент к назначенному сроку не появился, и Сиротин, выпив в ресторане две чашки кофе, направился в Генеральный штаб.

Генерал Данилов был занят. Просидев тридцать минут в приемной, Сиротин собрался было идти к себе, когда дверь кабинета неожиданно распахнулась и из нее, довольно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос, вышел полковник Мясоедов.

«А этот что здесь делает?» – удивился Сиротин, но адъютант показал, что можно входить, и Александр Иванович, по привычке одернув мундир, бодрым шагом направился в кабинет.

Генерал Данилов задумчиво стоял у окна. Сегодня утром ему позвонил военный министр Сухомлинов и попросил принять жандармского полковника Мясоедова, у которого якобы есть какое-то срочное сообщение. Отказать министру Данилов не мог и вынужден был в течение получаса выслушивать заверения Мясоедова в преданности Российской империи и огромном желании разоблачать немецких шпионов.

«Бесполезный человек, – решил Данилов, глядя на сутулую спину выходящего полковника Мясоедова, – и так дел по горло, а тут еще дураки по протекции ходят, отвлекают».

В кабинет вошел Сиротин и замер на почтительном расстоянии.

Полковник Сиротин уже год занимал должность начальника секретного бюро Генерального штаба. Блестяще проявивший себя на прежнем месте, в австрийском разведывательном отделе, в деле Альфреда Редля, Сиротин по окончании операции заслужил очередной чин и высокую должность.

Окинув взглядом ладную фигуру Сиротина, Данилов предложил ему пройти за отдельно стоящий столик, предназначенный для бесед тет-а-тет.

– Как дома? Как здоровье Василисы Егоровны?

– Хорошо. Ее недавно осмотрел сам Липман, сказал, что беспокоиться нечего, обычная простуда.

– Как наш сибирский пророк? Небось с глубокого похмелья? – Данилов славился резкими переходами в разговоре, которые часто сбивали с толку несведущих людей, но Сиротин знал эти особенности характера генерала.

– С утра был немного не в себе, но сейчас, думаю, обрел спокойствие и уверенность, читая про своих многочисленных обожательниц.

– Так он взял досье?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – немного покривив душой, ответил Сиротин.

«В конце концов не выбросит же Распутин бумаги в мусор, прочитает – никуда не денется», – про себя решил полковник, этой уверенностью успокоив совесть, восставшую было против искаженных сведений, которые он только что предоставил генералу.

К некоторому неудовольствию Сиротина Распутин оказался прав, сразу учуяв попытку «испужать старца». Видя увеличившуюся активность отца Григория и повторяющиеся попытки вмешаться в политическую жизнь страны, российский Генштаб стремился не допустить окончательного превращения старца в «серого кардинала» и решил слегка припугнуть зарвавшегося мужика, а заодно и сбить с него спесь. Кому приятно знать, что буквально каждый твой шаг отслеживается государственной сыскной полицией и затем тщательно фиксируется на бумаге… для потомков.

– Ну да ладно, бог с ним, с Распутиным. С него пока и этого досье хватит! – генерал Данилов слегка кивнул на дверь. – Что вы скажете о полковнике Мясоедове? – Сиротин ожидал этого вопроса, потому ответил не задумываясь.

– Прохвост, взяточник, бабник и пьяница. Под наше наблюдение попал два года назад. Часто бывает в Германии – там у него родственники. На короткой ноге с министром Двора графом Фредериксом и гофмаршалом князем Долгоруким. Несколько раз бывал у Распутина. Есть подозрение, что работает на немецкую разведку, но улик пока нет.

– А Сухомлинов его хвалит. Говорит, незаменимый для России человек, – Данилов усмехнулся в усы. – Возьмите его под плотную опеку и выявите все связи; особенно обратите внимание на немецких родственников.

Юрий Никифорович деликатно подождал, пока Сиротин сделает необходимые пометки в своей записной книжке.

– Что у вас с «Амели»?

– Сегодня на встречу опять не явилась. По моему мнению, совершенно бесперспективна, но отказываться от ее услуг пока рано. Я хочу передать этого агента капитану Апраксину.

– Хорошо. Делайте, как считаете нужным.

Неожиданно зазвонил телефон, и Данилов, проворно вскочив, подошел к своему огромному рабочему столу и взял трубку.

«Государь император», – догадался Сиротин и, сделав вид, что занят своими записями, склонился над блокнотом.

– Да… Мы сейчас как раз готовим докладную записку. Вкратце могу сказать, что наша Саракамышская операция на Кавказском фронте прошла удачно, результат – полный разгромом 3-й турецкой армии… Да, Ваше Величество, обязательно… Потери османов – более 90 тысяч и 60 орудий, мы потеряли 20 тысяч человек… Непременно… Сегодня же, Ваше Величество…

Данилов несколько секунд постоял у стола, глядя на телефон, по которому только что разговаривал с Императором.

С началом войны явственно проступило полное несоответствие генерала Янушкевича должности начальника Российского Генерального штаба. Назначенный по личному желанию Николая II в марте девятьсот четырнадцатого года, Николай Николаевич Янушкевич оказался к ней совершенно не подготовлен. До своего назначения сорокашестилетний генерал не имел боевого опыта и никогда не командовал войсками. К тому же он не был знаком ни с полевой, ни с кабинетной службой Российского Генштаба и, вступив в должность, сделался доверенным лицом государя, к которому ездил с докладами, минуя военного министра Сухомлинова. Генерал Данилов был назначен на должность генерал-квартирмейстера в июле 1914 года в «помощь» Янушкевичу, который с началом мобилизации, чувствуя свою полную несостоятельность, совсем отстранился от дел и был рад передать оперативное управление Генштабом в руки такого способного военачальника, каким был Данилов.

Словно очнувшись от своих мыслей, Юрий Никифорович перевел взгляд на Сиротина.

– Так, на чем мы остановились?

Сиротин поднялся.

– Я подготовил проект создания команды «Z», – Сиротин достал из портфеля и положил на стол коричневую папку и, заметив удивленное молчание генерала, поспешил продолжить.

– В сложившейся ситуации, когда в нашем тылу орудуют целые группы австрийских и немецких шпионов, предлагаю сформировать боевую группу из числа наиболее способных и физически подготовленных офицеров для эффективного противодействия противнику. Основная задача нового подразделения – силовой захват шпионов и диверсантов в нашем тылу и проведение боевых и диверсионных мероприятий в тылу противника. Общая численность группы – не более десяти человек. Подчинение – непосредственно Генеральному штабу.

– Ну, с группами немецких шпионов в нашем тылу вы, наверное, перегнули, – Данилов усмехнулся в усы. – Я на досуге посмотрю проект. Только и в охранном отделении филеров и топтунов хватает, а на фронте толковые и способные офицеры сейчас нужнее.

– Юрий Никифорович! Охранное отделение выполняет функции политической полиции, но и у них с хорошими сотрудниками беда. Штат заполнен меньше, чем на треть. На всю столицу и окрестности только двенадцать офицеров, а остальные – мужики-лапотники, у которых три класса образования.

– Не популярна профессия жандарма у людей благородного происхождения, – Данилов с явным интересом наблюдал за полковником. Внешне всегда безукоризненно спокойный, Сиротин вдруг на глазах преобразился и с жаром стал убеждать своего начальника, и это поневоле, ввиду необычности поведения, заинтересовало генерала.

Данилов вернулся к столику для приватных бесед.

– Да вы присаживайтесь, вижу, давно эту мысль имеете.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, еще со времен работы с Редлем. Он ведь много знал и пользу еще мог бы принести немалую, укради мы его тогда у австрийцев…

Вербовка в 1903 году капитана Альфреда Редля, вне всяких сомнений, была самой удачной операцией русской разведки с начала двадцатого века. Будучи штатным сотрудником австрийского разведывательного бюро, капитан Редль словно ждал вербовщиков. Он охотно согласился сотрудничать с русскими, потребовав взамен только материальную компенсацию. Эта кажущаяся легкость в принятии такого ответственного решения легко объяснялась происхождением капитана. Будучи сыном мелкого железнодорожного служащего, Альфред Редль с детства мечтал о блестящей военной карьере. Эта мечта все время подогревалась его родителями, которые мобилизовали и сосредоточили все свои скромные усилия, чтобы дать единственному сыну прекрасное образование. В кадетской школе прилежание в учебе и бесконечное трудолюбие Редля в освоении иностранных языков были замечены представителями австро-венгерского Генерального штаба, и после выпуска лейтенант Редль сразу попал в Генштаб, минуя тяготы обычной армейской службы, которая была уготована большинству выпускников. И в 1900 году, во время стажировки в России в качестве представителя Австрийского Генштаба, Редль впервые попал в поле зрение русской разведки.

В то время Австрия и Россия, несмотря на уже возникшие существенные разногласия, старательно изображали дружбу и для видимости посылали своих офицеров на стажировку к союзникам. Неуемная тяга к роскоши и светским развлечениям выделили Альфреда Редля из числа австрийских стажеров, но тогдашняя незначительность и молодость этого офицера исключили его из числа возможных кандидатов на вербовку, однако в то же время заставили более внимательно следить за дальнейшей карьерой лейтенанта.

А карьера Альфреда Редля стремительно набирала обороты. Вернувшись из России в Вену, он получает назначение на высокую должность в русском бюро австро-венгерской разведки, а по истечении положенного срока – звание капитана. Проанализировав ситуацию, глава австрийского отдела русской разведки полковник Батюшков, находясь в Варшаве, посылает в Петербург секретное донесение, в котором просит разрешение на вербовку новоиспеченного капитана. Петербург дал согласие немедленно. И когда в мае 1903 года агент русской разведки примадонна венского оперного театра Анжелика Бразельи в приватной беседе предложила Редлю сотрудничество, ни она, ни полковник Батюшков не ожидали, что австриец так легко согласится и сразу возьмет деньги. Но Альфред Редль был опытным разведчиком. Он давно предполагал, что попал в поле зрения русских и все это время ждал, когда они себя проявят.

Давно известно, что лучшие агенты – те, кто работают за деньги, и Альфред Редль подтверждал эту истину все последующие годы. Поток секретной информации из тоненького ручейка превратился в стремительную полноводную реку, и уже через год легализация сумм, передаваемых австрийцу в обмен на информацию, стала серьезно беспокоить не только русский Генштаб, но и самого Редля. Но и здесь русской разведке повезло: скончалась какая-то дальняя родственница капитана, чем не замедлили воспользоваться его кураторы, превратив австрийца в богатого и «единственного» наследника покойной троюродной тети.

Но шло время, полноводная река начала мелеть, и поток информации иссяк; Редль к тому времени раскрыл все секреты, которые знал, и ничего нового сообщить больше не мог. И тогда полковник Батюшков предлагает «сделать» Альфреду Редлю карьеру и сдать австрийцам и их союзникам немцам несколько агентов, которых Батюшков давно подозревал в двойной игре. Естественно, все права и неувядаемая слава должны достаться именно капитану Редлю.

И вскоре Альфред Редль стал героем. Он получил звание полковника и новую должность заместителя начальника разведывательного бюро, причем в его ведении находились и вопросы контрразведывательной деятельности, что стало особенно ценным приобретением для русской разведки.

Это были золотые годы. Поток бесценной информации захлестнул Петербург. Списки австро-венгерских агентов-нелегалов и агентов германского Генштаба, подробный план мобилизационных мероприятий стран Тройственного союза, обстоятельные доклады о состоянии железных дорог – целый архив ценнейших сведений можно было бы составить из документов, которые передал полковник Редль за время своей деятельности.

Когда грянул Балканский кризис, и весь мир, обсуждая эту тему на первых полосах газет, удивлялся, почему неопытная и малочисленная сербская армия смогла столь эффективно отражать нападения огромной австро-венгерской военной машины, только русский Генштаб, да полковник Редль знали истинную причину успехов южных славян. А когда в 1912 году с помощью полковника Редля в Петербурге был нейтрализован глубоко законспирированный тайный агент германского Генштаба, Альфред Редль в «благодарность» единовременно получил семь тысяч английских фунтов, что являлось целым состоянием даже для такого богатого человека, каким стал полковник.

Но всему приходит конец, и счастливая звезда австрийского разведчика быстро и совершенно неожиданно погасла. В 1913 году Альфреда Редля «взяли» с поличным при получении конверта, в котором помимо подозрительной по содержанию записки находились девять тысяч крон, объяснить появление которых всегда предусмотрительный и осторожный Редль почему-то не смог. Русские агенты в Вене, которые давно подозревали, что последняя пассия полковника Редля, польская певица Лидия Ковальски, работает на немецкую разведку, едва узнав о его провале, попытались похитить полковника из рук австрийской контрразведки, но не успели – спустя сутки после ареста полковник Альфред Редль «застрелился» в гостинице «Кломзер». Мадемуазель же Ковальски бесследно исчезла.

Чтобы скрыть триумф России, немцы и австрийцы поспешили объявить полковника гомосексуалистом, которого бросил любовник, и довольно быстро замяли скандал. А Сиротин, который в тот момент находился в Вене и предлагал Батюшкову дерзкую операцию похищения агента, был очень раздосадован тем, что у русских тогда просто не нашлось достаточного количества подготовленных сотрудников, которые смогли бы осуществить мероприятие такой сложности. Именно тогда у Сиротина и зародилась идея создания команды «Z», и весь минувший год он «прокручивал» ее со всех сторон, изучая скудные исторические материалы о существовании подобных отрядов, начиная со времен Римской империи.

Покинув кабинет генерал-квартермейстера, полковник Сиротин почувствовал внутренне удовлетворение, так как увидел живой интерес генерала к идее создания нового секретного подразделения. Хорошо зная Данилова, Сиротин не сомневался, что, заручившись поддержкой такого авторитетного и ловкого царедворца, каким был генерал-квартирмейстер, можно рассчитывать, что его проект довольно быстро обретет реальные формы, и к началу летней компании девятьсот пятнадцатого года русский Генштаб сможет располагать мобильным и боеспособным подразделением, которое будет в состоянии воплощать в жизнь не только смелые проекты секретного отдела Генштаба, но впоследствии может быть привлечено и к выполнению любых других деликатных поручений, кои могут понадобиться его воюющей стране.

X

Услышав, как хлопнула входная дверь, Распутин понял, что штабной полковник ушел, и вернулся в комнату. Заметив оставленные на столе документы, Григорий Ефимович криво усмехнулся:

– Вот бесово отродье, оставил-таки бумаги, – взяв в руки увесистую папку, в которой находилось досье, покачал ее на руке, словно хотел убедиться в весомости содержимого.

– Матрена!

Откликнувшись на зов, в дверях показалась девочка-подросток.

– Господин офицер, когда уходил, сказал что-нибудь на прощанье?

– Нет, батюшка, он только улыбался, да на Клаву смотрел неприлично. Мы с ней хотели было спрятаться, а он тута и ушел, – девочка была рада возможности хоть чем-то угодить отцу, и теперь жалела, что офицер так быстро покинул их дом, потому что больше рассказывать было нечего.

– «Тута», – передразнил Распутин дочь. – В Петербурге уж пятый год живешь, а все говоришь, как крестьянка из дремучей губернии. Марш на кухню, нечего здесь околачиваться.

– Хорошо, батюшка. Я пойду блинов тебе испеку, ты вчерась наказывал, – девочка покорно пошла к выходу из комнаты, но затем остановилась и, повернувшись к отцу, задала вопрос, который, как видно, давно ее волновал:

– А почему ты к царю больше не ходишь? Он тебя прогнал? – и, столкнувшись с горящими глазами отца, которые одновременно излучали и холодную ярость, и какую-то детскую беспомощность, внезапно испугалась своей смелости, юркнула за дверь.

Григорий Распутин тяжело опустился на стул и с досадой посмотрел на дверь, за которой исчезла дочь.

«Даже глупая Матрена заметила, а уж другие и подавно теперь судачат, что конец пришел Распутину. Даже бумажки про меня прислали…» – тоскливо подумал Григорий Ефимович.

История отношений простого сибирского мужика и государя императора оказалась такой же противоречивой и неожиданной, как и все, что так или иначе было связано с Григорием Распутиным в течение всей его жизни.

Первое представление Распутина царской семье произошло в конце октября 1905 года с подачи великой княгини Милицы Николаевны, когда после очередного обострения болезни цесаревича Алексея государыня, давно прослышав про чудесный дар сибирского старца излечивать самые тяжелые болезни, согласилась принять мужика-целителя с тем, чтобы он попытался облегчить страдания ее сына.

Наследник российского престола был болен гемофилией, которая досталась ему от бабушки-англичанки, дочери королевы Виктории. От любого незначительного ушиба у цесаревича случалось внутреннее кровоизлияние, которое сопровождалось сильными болями. При первом же появлении Распутина у постели измученного мальчика облегчение наступило немедленно, что привело в полнейший восторг государыню и раз и навсегда определило ее отношение к отцу Григорию.

С тех пор он стал настоящим ангелом-хранителем цесаревича. Как только болезнь в любой, пусть даже в самой слабой и незначительной форме, начинала проявляться у ребенка, незамедлительно следовал вызов Распутина во дворец, и болезнь отступала. А один случай был настолько необычен, что многие до сих пор отказываются в него верить. В отсутствии Распутина в Петербурге у мальчика неожиданно случился сильнейший приступ, и, когда доктора отчаялись помочь бедному ребенку, императрица Александра Федоровна решилась на беспрецедентный шаг: она приказала дать телеграмму Григорию Ефимовичу, в которой умоляла помочь ее единственному сыну. Когда пришел ответ, в котором Распутин уверял государыню, что немедля поможет наследнику, в самый момент появления телеграммы цесаревичу стало значительно лучше, а через день болезнь и вовсе покинула мальчика.

Именно эта забота о здоровье наследника российского престола и сделала Григория Распутина близким человеком великодержавной семьи. Необычный дар сибирского мужика, его гипнотические и пророческие способности и совершенно неуемная тяга к нему женщин всех возрастов и сословий сделали из Распутина одиозную фигуру, которая, в представлении многих, черною глыбой нависла над российским престолом. Придворные с откровенной неприязнью наблюдали за ростом популярности Распутина и его возрастающим влиянием на императорскую семью и старались любыми способами заставить государыню отказаться от его услуг. Но Александра Федоровна была непреклонна. Имея большое влияние на своего мужа, она с успехом парировала выпады против своего «божественного старца», и Николай II до поры до времени под давлением супруги почти не обращал внимания на интриги, которые плелись вокруг Распутина. Но с началом войны положение несколько изменилось.

Если раньше Григорий Распутин появлялся во дворце чуть ли не каждую неделю, то к сегодняшнему дню с момента последней встречи с государем минуло уже полтора месяца; и это молчание императорской семьи глубоко тревожило Распутина.

Просматривая свое досье, Распутин поразился подробностям, которыми изобиловали документы.

«Надо же! Даже про купчиху Кубасову узнали…» – удивлялся Распутин.

Драматичная история отношений молодой купеческой жены Ирины Даниловны Кубасовой и шестнадцатилетнего Григория Распутина оставила глубокую незаживающую рану в душе молодого парня и во многом определила дальнейшее отношение Распутина к слабому полу.

Это случилось в далеком 1887 году. Когда Григорию Распутину исполнилось шестнадцать лет, его стали одного посылать по торговым делам в самый ближний город от Покровского – Тюмень. Парень оказался способным коммерсантом. Выручка за товар, которую он привозил, неизменно оказывалась больше, чем реальная стоимость товара, и дед Распутина все время удивленно расспрашивал внука, как же ему такое удается. А Распутин, еще не ведая, что обладает гипнотическими способностями, отвечал: «Да я просто торгуюсь, вот они и уступают».

Так постепенно все торговые дела семьи перешли к молодому Распутину, который стал бывать в Тюмени каждое воскресенье. Однажды на главной улице города он увидел выходящую из дамского салона прекрасную незнакомку и влюбился без памяти. Проследив за барышней, Распутин узнал, кто она такая и где проживает, и с тех пор все свободное время стал проводить напротив особняка Кубасовых.

Ирина Даниловна Кубасова была третьей женой богатого тюменского купца и часто, предоставленная сама себе, чтобы хоть как-то развеять скуку, искала развлечений на стороне, зачастую совершенно не опасаясь огласки и ревности своего старого мужа. Заметив немое обожание обычного деревенского парня, она решила пригласить его к себе, чтобы сыграть с ним довольно злую шутку. И когда в очередной раз Распутин появился перед ее домом, молодая женщина написала ему записку, в которой ровно через час приглашала зайти к ней для приватной беседы.

Получив записку от предмета своего обожания, молодой Распутин словно обезумел. Не обращая внимания на внутренний голос, который твердил об осторожности и предусмотрительности, он сломя голову бросился навстречу своей первой любви.

Ровно через час, минута в минуту, Распутин постучал в дверь особняка Кубасовых, а еще через минуту, ведомый молоденькой горничной, оказался в личных покоях Ирины Даниловны, которая встретила его в прозрачном пеньюаре, грациозно возлегая на огромной кровати. От близкого присутствия и почти обнаженного вида своей «принцессы», так он звал ее про себя, горячая кровь ударила в голову, и парень буквально остолбенел, а Ирина Даниловна, томным воркующим голосом предложила ему раздеться и подойти к ней. Путаясь в завязках штанов и рукавах рубахи, юный Григорий начал лихорадочно срывать с себя одежду, не обращая внимания на свое вздыбленное естество. Когда он, обнаженный, с горящими глазами предстал перед госпожой Кубасовой, та неожиданно рассмеялась и трижды хлопнула в ладоши.

И тут к ужасу Распутина из-за массивных портьер со смехом и улюлюканьем выскочили шесть служанок Ирины Даниловны и, подскочив к парню, повалили его на спину, одновременно при этом ловко скрутив полотенцами его руки и ноги. Не имея сил пошевелится, обнаженный и раздавленный, молодой человек наблюдал, как Кубасова, проворно вскочив с постели, со смехом подбежала к нему и, схватив обеими руками его огромный детородный орган, быстро опустилась на колени. Что произошло далее, бедный парень так и не понял, но почему-то решил, что госпожа Кубасова определенно вознамерилась проглотить его естество целиком.

Семяизвержение у юноши произошло почти сразу. От ужаса и стыда парень на несколько секунд потерял сознание. А тем временем госпожа Кубасова, весело похохатывая и утирая губы, поднялась с колен, и в тот же миг одна из ее служанок быстрыми и уверенными движениями перетянула корень Распутина у самого основания тоненьким шнурком и, бесстыдно задрав подол платья, уселась на него сверху.

Что происходило потом, молодой Распутин почти не помнил. Его сознание, словно оберегая молодую, неокрепшую психику, зафиксировало лишь чередование женских тел, терзавших его молодую плоть, да огромное, обжигающее чувство стыда за свою наготу и беспомощность.

В тот день, вернувшись в гостиницу, Распутин упал на кровать и проплакал, как маленький ребенок, до следующего утра. А когда забрезжил рассвет и новый день озарил его маленькую комнатку, Григорий Распутин вышел на улицу и, купив в соседней лавке четверть самогона, жадными глотками пил его до тех пор, пока сознание не покинуло его измученное тело.

В досье эта история была описана по-другому.

«Хотя вывод они сделали правильный, – хмуро подумал Распутин. – Баб я люблю, но и вижу их сучью породу теперь насквозь, и больше ни одной из них не дам над собой власти!»

Распутин, брезгливо морщась, закрыл папку, затем налил полстакана водки из остатков «пшеничной», которая была заботливо поставлена на стол Матреной и, не глядя на закуску, залпом проглотил содержимое.

«Как же они не понимают, – с тоской думал Распутин, – мир наш – это зеркальце! Злоба порождает ответное зло… Император радуется, что волнения в народе с началом войны пошли на убыль… Только война эта быстро не кончится, и вскорости опять поднимутся горлодеры со своими революциями…»

Причиной охлаждения государя императора к Григорию Распутину стало именно отношение старца к начавшейся войне, которую он называл не иначе, как «бойня». Во время последнего посещения царского дворца Распутин встретил такой холодный прием, что поначалу растерялся, решив ничего не говорить Николаю II о своих размышлениях на эту тему, но государь начал разговор первым: