Текст книги "Почти рукописная жизнь"

Автор книги: Евгений Гришковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я сказал водителю, что было бы неплохо как можно скорее остановиться и перекусить. Он подумал и сообщил, что километров через шестьдесят будет неплохая забегаловка. Я понял, что до неё ехать минут сорок, и поинтересовался, нет ли чего-нибудь поближе. Он сказал, что знает трассу и лучше потерпеть. Но терпеть я был не намерен.

Буквально через пять километров я увидел дорожный указатель «д. Степное», а следом ещё один, что через два километра с левой стороны – столовая. Водителю я тут же сказал, что хочу именно туда. Он возразил, мол, туда точно не стоит, а чуть дальше с правой стороны будет пусть и не очень хорошее, но всё же заведение лучшее, чем то, что я выбрал. Я стоял на своём. Он возражал… В итоге я сказал, что есть ведь буду я, и мы повернули и остановились у приземистого сооружения, на котором было написано «Столовая» и «Магазин». Возле него стояли несколько грузовиков и небольшой автобус.

Я зашёл в столовую, в которой пахло вполне народной едой, но пахло вкусно. Я стал разглядывать в лотках и кастрюлях предлагаемую еду. Для того чтобы что-то спросить, поднял глаза на женщину, что стояла на раздаче, увидел, как пристально она на меня смотрит… Не могу сказать, что пристальные взгляды меня удивляют. Но в деревне Степное, в столовой, я не рассчитывал встретить любителей моих произведений… Женщина же смотрела на меня не просто пристально, а очень пристально. Да и лицо её показалось мне знакомым.

Как только мы встретились глазами, она развернулась и почти убежала в недра кухни. Я постоял, поморгал и спросил у кассирши: «Простите, эту женщину случайно зовут не Нелли?» Та удивлённо ответила: «Да… Неля». – «Так позовите же её!» – тут же попросил я. Но убежавшая уже спешила обратно. Было видно, что она надела свежий халат. Она кинулась ко мне с навернувшимися на глаза слезами и объятиями… Все, кто был при этом, удивлённо на нас уставились, оторвавшись от еды и выбора кушаний.

Эта женщина по имени Нелли когда-то давно, шесть с половиной лет назад, нянчилась в Калининграде с нашим маленьким сыном Сашей. Она была приходящей няней, когда Саше было совсем немного месяцев от роду, и её услуги были необходимы. Она запомнилась нам как весёлый, добрый и с особенным чувством юмора человек. Это была наша самая лучшая няня. Мы знали, что впоследствии она рассталась с мужем и уехала из Калининграда куда-то на Урал, в свои родные места, но куда именно, не имели представления. А Урал, как известно, велик. И страна наша непостижимо огромна.

Мы плакали, не знали, как друг с другом разговаривать, звонили мне домой, радовались… Неля пыталась угостить нас беляшами, которые она как раз в этой столовой готовит, суетилась. Но нужно было ехать дальше, и мы поехали, обменявшись телефонами.

Если бы я пообедал в Магнитогорске, если бы мы выехали вовремя, если бы не дым от лесных пожаров, если бы не пробитое колесо, не моё странное, упрямое желание заехать именно в ту столовую, не увиделись бы мы, не встретились бы никогда. А если ещё просто представить себе размеры страны да вспомнить все мои переезды, данная встреча представляется простым и внятным чудом, которое взяло и случилось, в очередной раз убедив меня в непостижимости жизни.

А представьте, что испытала Нелли!

Это я перемещаюсь, это я могу заехать или остановиться где угодно, а она… Она давно рассталась с мужем, уехала в свою родную деревню, не так давно у неё умерла от тяжёлой болезни старшая дочь. Она работает в маленькой придорожной деревенской столовой. Деревня Степное – крошечный населённый пункт. Трасса между Челябинском и Магнитогорском довольно оживлённая. В этой столовой едят дальнобойщики и пассажиры междугородних автобусов… И тут к ней взял да и зашёл я, человек из её прошлой жизни, из той её части, которая приятна и дорога.

Так что дым, пробитое колесо и пропущенный обед – это всё были звенья цепи обстоятельств, которые вели к нашей встрече. Но встреча была нужна не так мне, как Нелли, чтобы поддержать её в трудной, однообразной и во многом беспросветной жизни. Так что – это не мои, а видимо, какие-то Неллины ангелы так и вели меня к той столовой.

5 мая

То, что я написал про удивительную встречу с бывшей няней нашего сына среди уральских просторов, имело забавные последствия. Но об этом чуть позже…

В Калининграде зацвели каштаны. Какие-то уже совсем зацвели, какие-то буквально на грани. Я наслаждаюсь погодой. В Калининграде стоит такая погода, какая и должна быть в эти майские дни. Днём солнечно, но не жарко, свежо, но не холодно, весна, но не лето. Яблони стоят как белые замершие взрывы. Сливы, вишни и алыча цветут не так мощно, но кружевно и изящно. На подходе сирень. Потом зацветёт жасмин… И придёт пора роз.

А на телевидении пышным цветом в предпраздничные дни распустилась, что называется, развесистая клюква в виде очередных, с позволения сказать, фильмов, которые в последние годы с убийственным упорством испекают к Дню Победы.

Пересмотрел вчера и сегодня несколько старых картин о войне. Я их помню с детства. Помню, как ходил с родителями в кинотеатр на «А зори здесь тихие». Мне было около шести. Эпизод гибели Лизы Бричкиной произвёл на меня такое впечатление, что я с тех пор, сколько бы ни пересматривал картину, либо закрываю глаза и затыкаю уши, либо стараюсь выйти из комнаты, где в телевизоре в чёрно-белом болоте тонет боец Бричкина. Я посмотрел эту сцену только один раз сорок лет назад и запомнил в деталях.

Помню споры по поводу этого фильма. Знакомые моих родителей, родственники и сами родители много о нём говорили. Чем-то восхищались, но находили цитаты из «Белого солнца пустыни» (имелись в виду цветные воспоминания и фантазии героев, похожие на фантазии товарища Сухова). Весьма определённо критиковали излишний пафос и слишком плакатный финал…

Сегодня пересмотрел телевизионный фильм «Обратной дороги нет». Как же я любил этот фильм! Я знал его наизусть. Замечательный актёр Ясулович, который сыграл за свою жизнь много киноролей и прожил огромную театральную жизнь, для меня с самого детства навсегда остался Бертолетом из телефильма «Обратной дороги нет». Я прекрасно помню, как по поводу этого телевизионного военного детектива ворчали взрослые, родственники и знакомые, мол, неправдоподобно, мол, как можно снимать такое развлекательное кино на тему войны, мол, кто этому поверит…

А сколько было снято в те шестидесятые-семидесятые телевизионных, и не только, фильмов о войне, в которых и пафоса больше, и правдоподобия меньше…

Но то, что наснимали за последний десяток лет и продолжают снимать о войне, переходит всякие границы. Точнее, уже давно всякие границы перешло. В фильмах шестидесятых – начала семидесятых ещё снимались артисты, многие из которых воевали или чьё детство и юность были связаны с войной. Многие режиссёры пережили войну в разном качестве… Они, конечно, не могли снимать то и так, как видели и знали… Никто бы не позволил. Но всё равно в Советском Союзе сложилась мощнейшая традиция и уникальный киноязык, которым наши кинематографисты говорили о войне. Никакой замечательный Спилберг с фантастическими технологиями в «Спасении рядового Райана» даже близко не смог передать сути войны и солдатского бытия по сравнению со скромной картиной 1968 года «На войне как на войне».

Не хочу сказать, что к теме войны не стоит прикасаться тем, кто её не видел, не знает. Тарковский и Шепитько не воевали… Я также не хочу отрицать возможности съёмок вполне развлекательных фильмов о войне. Их в советское время было снято достаточно. Я допускаю, что можно делать почти фантастические картины про мифических разведчиков… Я даже не призываю к некоему бережному отношению к военной тематике. Для меня это бережное и благоговейное отношение является естественным. Те же, кто последнее десятилетие штампует сериалы и фильмы о войне, даже не понимают, о чём я теперь говорю. Они уже настрогали такой ворох киномусора, что, кажется, количественно переплюнули вестерны разной категории и качества, созданные за всю историю Голливуда.

На совести кинодеятелей последних десяти лет все эти бесконечные непобедимые диверсанты, обворожительные снайперши, немецкие летающие тарелки, цитадели, белые «тигры», незафиксированные в истории чудесные военные операции, наши разведчики и разведчицы, по сравнению с которыми ниндзя и Копперфильд просто дети, и пр. и пр. и пр. Что тут поделаешь? Государство бросает на этот мусор деньги, равнодушные профи, шарлатаны, кинобездари и подонки эти деньги осваивают…

Поразительно другое. В этом современном военном киномусоре дешёвого патриотического пафоса намного больше, и он так бессовестно и бездарно из этих «кинолент» торчит, что диву даёшься. Такого не позволяли себе даже в самые махровые советские времена. В «Малой земле», якобы принадлежавшей перу Леонида Ильича Брежнева, этого пафоса было в сто раз меньше. А оголтелого и дворового патриотизма, который никакого отношения к подлинному патриотизму не имеет и которым переполнены новейшие фильмы о войне, в советских фильмах, даже в самых бездарных и ходульных, не было, не могло быть. Стыдно было…

Сейчас ничего не стыдно… Мне только интересно: дешёвый патриотизм и пафос – это госзаказ или личное видение военной тематики нынешними режиссёрами? Или всё вместе?

Ох, не знаю! Но во всём этом мерзком кинокалейдоскопе я вижу страшное и вероломное предательство даже не военной темы, даже не памяти о той кровавой войне и Великой Победе, величие которой не подвергается мной никакому сомнению… В новейших фильмах о войне содержится предательство нашей некогда великой кинокультуры и неповторимого военного кинонаследия… И это предательство оплачено не вражескими державами, это не внешняя диверсия… Это предательство оплачено нашим с вами государством на наши же деньги.

Простите! За несколько лет накопилось токсинов. Каждый год высказываюсь на эту тему, но ощущение, что веду бой в полном, глухом окружении.

Хочется закончить сегодняшнюю запись чем-то забавным… Прошлая моя запись и рассказ об удивительной встрече по дороге из Магнитогорска в Челябинск имела продолжение. Так вот, после той записи, через день, в деревню Степное нагрянули журналисты областного челябинского телевидения, и теперь героиня тех событий стала и героиней всей деревни.

Когда Нелли работала у нас, она не раз в шутку говорила: «Снимите меня в кино» – и хохотала. Но в этом её хохоте всегда звучало детское желание попасть на экран. Вот оно и осуществилось…

8 мая

Только я написал о замечательной весенней погоде в Калининграде, как на следующий день она изменилась. Причём резко, решительно… В связи с этим я испытал совершенно естественные, нормальные, но редкие для меня переживания. Редкие, потому что жизнь моя устроена совсем не нормально, я отдаю себе в том отчёт, но остро ощущаю не часто.

Наутро после того, как написал о прекрасной погоде, я проснулся от страшной пушечной грозы. В Калининграде случаются такие грозы. Здесь сильными грозами, ураганами и резкой сменой погоды никого не удивить. Но эта гроза была мощная, пугающая тем, что проходила не стороной, не поблизости, а тем, что стало понятно: мы прямо под ней, точнее, внутри неё… В школе нам объясняли, что чём больше промежуток между вспышкой молнии и громом, тем гроза дальше. Это объясняется разницей между скоростью света и звука. Как на море, когда на большом расстоянии видишь, что пушка на идущем вдали корабле выстрелила, а звук выстрела долетает только через пару секунд. Тем же грозовым утром казалось, что ты сам находишься в орудийном рассчёте той грозы. Удары грома заставляли срабатывать автомобильную сигнализацию, от них дрожали стёкла и даже вздрагивали крыша и стены. Дети посматривали на потолок и прищуривались. Думаю, и многие взрослые исподволь, машинально делали то же самое.

А накануне моя дочь уехала со своим ансамблем выступать на фестиваль фольклорных коллективов. Уехала недалеко, но с ночёвкой. И вот разбудили меня гроза, порывы ветра, сильный косой дождь, да ещё с градом, который с каждым порывом ветра как бы давал звонкую пощёчину окнам… Проснулся – и первая мысль была о дочери, которая где-то, не с нами, под нашей крышей и за нашими стенами. Я остро ощутил её отсутствие в доме. В доме, который хоть и каменный и под крепкой крышей, но кажется таким маленьким и беззащитным… Однако мы в нём все вместе, а её нет…

Такое чувство невозможно испытать в гостинице или где-то в пути. Я ощутил тревогу за всех тех, кого нет рядом… Редкую для меня тревогу, потому что обычно рядом нет как раз меня. Это я где-то далеко, где-то в пути, в какой-то гостинице…

А у нас в саду наконец-то заселился скворечник! Мы всю прошлую весну и часть лета ждали и надеялись, что скворечник облюбуют скворцы. Перевешивали его, модернизировали, читали советы в интернете, опрашивали опытных людей – ничего не помогало. Больше года скворечник пустовал. Так… залетали любопытствующие и тут же улетали… Что их не устраивало? Хорошая жилплощадь в центре города, в исторической его части… Мы никаких требований не выдвигали… Живите да радуйтесь! Никакой ипотеки… Но пустовал скворечник. И вот недавно в нём завелись, по нашему предположению, зяблики: маленькие птички размером чуть меньше воробья, но с красивой терракотовой грудкой, зеленоватым отливом на спинке и белыми чёрточками на крыльях. Рассмотреть их сложно, они вертлявые и пугливые. Но поют. Не соловьи, не скворцы, конечно, но поют. А главное – теперь жильё не пустует.

Сегодня прохладный, но солнечный день. Воздух неподвижен, однако свеж. И от этой неподвижности в нём накапливается тонкий аромат яблонь, которые сейчас на пике своего цветения. Ещё совсем немного – и полетят белые лепестки…

Не хочется уезжать, а завтра утром надо лететь. Не хочется и в то же время хочется… Завтра у меня необычная и приятная (надеюсь, приятная) поездка: направляюсь в Эстонию, в Тарту. Из Тартуского университета поступило приглашение принять участие в традиционном Международном литературном фестивале.

Выступить в Тартуском университете – это для любого человека, не чуждого филологии, всё равно что для чекиста пострелять из маузера Дзержинского (если помните, бытовало такое высказывание). В Тарту вообще приятно побывать. И уж тем более в университете. Я уверен, местные улицы, местный воздух помнят Лотмана и его выдающихся друзей и коллег, а также тех, кто приезжал в эту «провинцию у моря», чтобы Лотмана навестить. А если местный воздух и улицы не помнят тех прекрасных людей, то, имея воображение, можно себе нафантазировать и надумать, что воздух и улицы всё помнят и хранят.

Последний раз я был в Тарту в феврале 1990 года. Мне было 23. Погода была ужасная… Эстония была ещё частью Советского Союза, но уже везде висели эстонские флаги, и эстонский сейм вовсю работал. Во всём ощущалось радостное прощание с империей. Неизбежное прощание. О той неповторимой атмосфере, которая удивительным образом сложилась в маленьком эстонском городке, в маленьком, но старинном университете, о том мощном пульсе научной, философской и в высшей степени гуманистической мысли, который бился в эстонской глубинке, тогда никто не думал… Интересно, как там теперь? И тогда-то всё было аккуратно и чисто. Теперь, наверное, ещё чище и аккуратнее.

А я очень хочу встречи с тем, чем наполнено было моё студенчество. Хочу вновь в неповторимую атмосферу, которая создавалась исключительно общением и встречей с нашими педагогами и великими литературными текстами. Этим была пронизана моя студенческая юность, хоть и проходила она в Сибири, в Кемерово… Филология, литературоведение – это для меня счастливые звуки… Чувствую сильное волнение и предвкушение радости. Для меня это во многом поездка в моё собственное прошлое.

Но это завтра.

А вчера посмотрел немного очередную инаугурацию (на редкость неприятное, неблагозвучное и дурацкое в написании слово) В. В. Путина. Всё было торжественно и вяло. Я пытался понять, на что это похоже. А потом понял. Это было похоже… и даже не то чтобы похоже… Это было начало очередного сиквела. А в каждом, тем более не первом, сиквеле всегда что? Постаревшие персонажи, улучшенные технологии и бессмысленный сюжет. Такие сиквелы скучны и неинтересны, как авторам и персонажам, так и зрителям. Все друг другу уже надоели. Персонажи надоели зрителям, а зрители в ещё большей мере надоели персонажам. Но это продолжается по какой-то странной, уже плохо осознаваемой всеми привычке…

13 мая

Удивительная весна! Три дня назад улетал на север Прибалтики. По сибирским да и общероссийским меркам – недалеко, можно сказать, даже близко. Вернулся вчера вечером, а яблони, которыми любовался перед отъездом, уже сбросили цвет. В Тарту же они только начинают цвет набирать. Но мне опадающими белыми лепестками любоваться некогда, нужно собирать сумку и снова ехать в аэропорт. Завтра уже прибуду в Тюменскую область, посмотрю, в каком состоянии весна там.

Последние три дня я провёл в другом времени. Я, конечно, был в конкретной географической точке, которая называется эстонский город Тарту, но оказался в другом состоянии времени. Хочется сказать банальность, так и тянет на эту банальность… Сказать, мол, побывал в остановившемся времени. Но время там имеет другое свойство. Там время какое-то отдельное. Время, которое мне приятно, но в котором я лично долго пробыть бы не смог.

Тарту мне показался какой-то исчезающей реальностью. Маленький город в маленькой стране. Я бы сказал, крошечный город в крошечной стране. Однако в нём происходит жизнь, которая жителям не кажется крошечной.

Я уехал из Тарту вчера днём, через три часа был в Риге, которая показалась огромной, шумной и ужасно суетливой по сравнению с городком, что находится от неё всего в двухстах пятидесяти километрах. Двести пятьдесят километров – это немного или даже чуть-чуть для меня, который родился в Сибири, завтра полетит в Тюменскую область и меньше чем за неделю проедет больше тысячи километров по нефтеносным просторам. А для тартусца Рига находится аж в двухстах пятидесяти километрах и в другой стране.

Я почувствовал тревогу за этот маленький университетский город. Своими фасадами, своим обликом – это нормальная европейская провинция. Какими-то своими улочками Тарту похож на пригороды Берлина, какими-то – на окраины Стокгольма, на какой-то улочке, если не читать вывески, можно подумать, что ты в Бельгии… Но Тарту ещё похож на ту Европу, которую мы когда-то, двадцать лет назад, для себя открыли и полюбили и которой теперь нет. В Тарту ещё не так сильны явные признаки глобализации. Здесь ещё совсем нет арабов и всего того, что пугает многих на окраинах Парижа. Тарту и земли вокруг этого города похожи на уголок, который обходят стороной общеевропейские течения и процессы (хотя, думаю, жители Тарту с моим высказыванием категорически не согласятся).

И всё то, что я сказал, удивительно по той причине, что город заполнен исключительно молодыми людьми. Во всяком случае, на улицах Тарту всегда в большинстве своём молодые и даже юные люди. Шутка ли, из ста тысяч человек, населяющих город, больше четверти либо учатся в университете, либо в нём преподают. Можно с уверенностью сказать, что университет в Тарту – градообразующее предприятие.

Легко сказать про какой-нибудь швейцарский городок, где большинство людей, которых видишь на улице, очень почтенного возраста, а некоторые просто забыли умереть… Про такой городок легко можно сказать, что в нём время остановилось и общечеловеческие процессы обходят это место стороной… Про Тарту так сказать нельзя. Здесь везде молодёжь. Здесь время не остановилось. Но всё равно те самые процессы обходят этот город стороной. Почему? Да потому, что молодые счастливы и им по барабану ( улыбка). Они, очевидно, интересуются политикой и прочим даже меньше, чем старики. Им здорово друг с другом в крошечном городе в крошечной стране. Именно по этой причине они могут, несмотря на надвигающуюся сессию, до четырёх утра болтаться по пешеходной улице и пить дешёвое пиво…

В Тарту всё очень дёшево. Правда, местные люди считают, что у них дорого, но я не знаю места, где было бы дешевле. И это я говорю не как житель Москвы, а как житель Калининграда, где для москвичей всё очень дёшево. Так вот, в Тарту дёшево для калининградца. К тому же, в отличие от других прибалтийских стран, в Эстонии денежная единица – евро. И в Тарту студент, имеющий в кармане пятнадцать евро, может вполне рассчитывать на то, что не просто выпьет, но и напьется. В Норвегии пятнадцать евро – это одна кружка пива, в Финляндии – две.

Среди недели каждую ночь, даже несмотря на то, что побрызгивал дождик, на пешеходной улице Тарту полно народу, которому дороговато пить в заведениях, да к тому же в заведениях нельзя курить. Они толпятся без всякой музыки, танцев, и счастливы друг с другом. Они без умолку говорят, галдят, поют песни, и им хорошо. Что называется – дёшево и сердито.

Так они и галдели до четырёх утра у меня под окнами гостиницы. Какое-то время я сердился на них, раздражался, думал, мол, как они могут столько пить, когда же они учатся, когда спят? Думал, мы в своё время так не пили, мы учились, мы были другими… А потом честно себе признался, что, если бы была в городе Кемерово такая маленькая пешеходная улочка, с барами на каждом шагу, была бы она красивая и освещённая, была бы такая же погода, не было бы в Кемерово во времена моей юности такого количества крайне жестоких и отмороженных гопников в каракулевых кепках и строгом адидасе, которые непременно на эту улочку пришли бы в большом количестве с внятными намерениями, была бы в кемеровском воздухе атмосфера безопасности и радости, был бы в Кемерово градообразующим предприятием университет, а не Коксохимзавод и не объединение «Азот», я бы тоже до утра ошивался в компании своих сверстников и сверстниц, соплеменников и соплеменниц, и пил бы, и пел бы, и меньше всего уделял бы времени сну… А потом обязательно сдавал бы все экзамены…

То, что я хотел получить от Тарту, я получил в полной мере. Я побывал в тех стенах, походил по тем лестницам, по которым хаживал Лотман. Видел дома, в которых он жил. Прошёлся его дорогами, которые вели к университету. (Лотман сменил несколько мест жительства за время проживания в Тарту.) На двух домах, где он жил, есть мемориальные доски. На одном она на эстонском языке, на другом – на эстонском и английском. Сам Лотман эстонским языком не владел.

Эстонские студенты, которые учатся сейчас в университете, если и знают, что Юрий Лотман был значительной фигурой, то многие не имеют представления, чем он, собственно, занимался. Человек, который озвучил название города Тарту для всего огромного Советского Союза, для сегодняшнего города, для большинства его жителей – это странный памятник возле университетской библиотеки, что состоит из причудливо изогнутых труб, из которых вытекает вода. С определённой точки в этих трубах можно угадать полупрофиль великого мыслителя и даже разглядеть его усы. Правда, для того чтобы угадать этот профиль и усы, нужно помнить Юрия Михайловича, или хотя бы раз его увидеть… Хотя бы фото… Кафедра, на которой работал Лотман, находится в другом месте, а там, где была кафедра, теперь коридор. Русская филология, семиотика и литературоведение занимают в Тартуском университете всё меньше места. Но ещё есть люди, которые учились у Лотмана, слышали его лекции, с ним работали… От этих людей идёт сильная волна особенного содержания. Не буду анализировать это содержание.

Тем же, для кого Лотман и филология не являются и никогда не являлись ничем существенным, но кто когда-то был студентом и учился на врача или инженера, или хотел быть технологом, и кто прожил свою студенческую юность активно и содержательно, очень порекомендую побывать в Тарту. Причём не летом, когда нет студентов, а тогда, когда работа в университете в разгаре. Два-три дня, больше и не нужно, а для кого-то и трёх дней будет много. Вам понравится! До Таллина добраться нетрудно, от Таллина можно доехать на автобусе или, если не жалко, на такси. Это дешевле, чем из центра Москвы до любого из аэропортов. Гостиницы в Тарту есть. Совсем не дорого, если не сказать дёшево. Поесть и выпить можно разнообразно и вкусно. Цена вас не то что приятно удивит, она вас поразит. Но главное – неповторимая атмосфера студенческого города. Вы будете чувствовать себя радостно и безопасно… Эстония – это пока ещё не далёкая заграница. Вы увидите много признаков некогда совместного существования и отголосков Советского Союза в самом хорошем смысле ( улыбка).

В Тарту, в отличие от Таллина, русский язык вам мало поможет. Те, кому меньше тридцати, по-русски не говорят и даже не понимают, а непосредственно русских мало. В Праге, Берлине, Париже и Лондоне вы русскую речь услышите чаще, чем в Тарту. Но наследие Советского Союза в Тарту видно постоянно. Это наследие – короткие юбки, разноцветные и диковинные колготки и чулки, высокие каблуки и в целом более нарядные девушки, чем в той Европе, которая Советским Союзом никогда не была. Тартуские студентки не жили при совесткой власти и не знают русского языка, они никогда не были в России или Украине. Но их мамы или старшие сёстры либо бывали, либо хорошо помнят советские времена. «Стандарты красоты» пока ещё не улетучились и, как выясняется, дух Лотмана оказался гораздо более летучим, чем эти стандарты.

В Тарту много для столь маленького города бомжей и городских сумасшедших, которые либо бомжуют, либо находятся на грани. Все они напоминают тех, кто так и не смог сдать свои хвосты. Они колоритны, кто-то из них может неожиданно что-то продекламировать или вдруг запеть песню из репертуара Фреди Меркури. Их в Тарту больше на душу населения, чем в любом другом известном мне городе. Но, видимо, это нормально. Сумасшедших в городе с градообразующим университетом должно быть больше, чем в городе, где градообразующим является металлургический комбинат.

Если решите съездить в Тарту, не тяните. Общеевропейские процессы в конце концов непременно, и довольно скоро, доберутся и до этого города. От весёлых молодых людей, с которыми мне удалось побеседовать, я услышал безрадостные прогнозы. Они полагают, что в Тарту вскоре все будут говорить на финском или английском языках, что самостоятельную эстонскую культуру не сохранить и что эта крошечная страна как-то растворится…

Мне говорили, из Тарту то, что происходит в России, в Москве, кажется страшным и тревожным. Меня расспрашивали о том, как я понимаю российскую политическую действительность. Я не стал на эту тему говорить, сказав, что считаю неприличным и неуместным говорить об этом за границей. Я слышал их искреннее сочувствие и искреннюю тревогу по поводу происходящего у нас, а сам испытывал ещё большую тревогу в отношении крошечного городка в крошечной стране, который себя крошечным не ощущает.

Особенно сильную тревогу я почувствовал вечером пятницы, когда в гостинице, в которой я жил, высадилось два автобуса финских туристов. В основном это были мужики от тридцати до пятидесяти. Как только высадились, они сразу начали пить. Они пили в фойе гостиницы и на улице, пили какую-то дрянь из банок. Довольно быстро они набрались и разбрелись по городу с видом колонизаторов и хозяев жизни. Так многие финны к Эстонии и относятся. Так что не тяните с поездкой в Тарту… Вам понравится. Там снимали фильм «Соломенная шляпка». Вы сразу узнаете ратушу. Правда, тогда перед ратушей не было памятника, который теперь стоит. Но и памятник вам понравится. Это памятник студентам: парень и девушка целуются под зонтиком. Причём так целуются, как всем нам хотелось целоваться в юности.

24 мая

Вчера исполнилось восемь лет сыну. Впервые подаренные игрушки его порадовали меньше, чем нарядная одежда. Взрослеет человек…

У нас дома заведена такая хитрость… Дети каждый раз ждут подарка, когда я возвращаюсь. Конечно, ждут! Мой отец тоже частенько мотался по командировкам, и я всегда ждал его возвращения. В день возвращения отца я только и делал, что прислушивался. Папа почему-то, возвращаясь из командировки, любил не позвонить, а именно постучать в дверь. Причём стучал не сильно и коротко. Интересно, почему он так делал? Наверное, проверял, насколько сильно его ждут… И всегда прямо на пороге открывал портфель или чемодан и доставал подарки. Я делаю то же самое. Но я уезжаю и отсутствую гораздо чаще и дольше, чем мой отец.

Так вот… Лена покупает мои подарки здесь, в Калининграде. И успевает перед тем как я зайду домой, мне их выдать и вкратце объяснить, что именно и кому я привёз из дальних странствий. Это необходимо, чтобы я не перепутал подарки, чтобы не случилось «детям цветы, а бабе мороженое» и чтобы на вопрос «папа, а что это?» я мог дать уверенный ответ. Так что у нас дома много вещей, которые якобы привезены с Дальнего Востока, Урала или Юга, а на самом деле купленных здесь. Но легенды о том, что они привезены издалека и что это папа откуда-то их тащил, придают подаркам особую ценность, значение и даже вес.

А я на самом деле не умею выбирать детские игрушки. Если их покупаю я, то всегда ошибаюсь, потому что покупаю то, что нравится мне сегодняшнему. То есть что-то технически сложное и чаще всего ломкое. Такой подарок обычно приносит короткую радость, а потом горе и слёзы, потому что он ломается или с ним неинтересно играть. А штуки, которые покупает Лена… Я бы на них никогда в жизни и внимания не обратил. Но именно эти игрушки подолгу остаются в арсенале самых любимых вещей, с которыми даже какое-то время дети спят. Я ни черта в этом не понимаю.

Вот года четыре тому назад Саше был подарен по описанной мной схеме маленький велосипедный шлем в виде головы тираннозавра. Он ходил в нём даже без велосипеда в детский сад, отказывался его снимать в помещениях и спал в нём, несмотря на то, что это было ужасно неудобно.

Вчера день рождения был для Саши не совсем праздником, поскольку среди недели мы не смогли собрать тех, кого хотел видеть он. Пришли несколько наших друзей и его крёстные, то есть взрослые. Мы говорили неинтересные ему тосты, вспоминали неинтересные для него эпизоды его младенческой жизни, ели невкусную и неинтересную ему еду. А ему нужно было быть благовоспитанным, партикулярным и неинтересным для него самого мальчиком. Но завтра придут те, кого он хочет видеть. И завтра будет так, как он хочет и как он видит свой собственный день рождения. Только бы с погодой повезло! Всё-таки Саня целый учебный год учился в школе, первый свой год. Он второй год отучился в музыкальной школе. Мучился за инструментом вечерами, плакал, но отвергал мои провокационные предложения бросить музыкальную школу, если ему не хочется испытывать страдания… У него был непростой год жизни, он точно заслужил праздник. Так что пусть завтра будет хорошая погода.