Текст книги "Зима. Все пьесы"

Автор книги: Евгений Гришковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Второй толкает локтем Первого.

Первый. Да я… ничего, ничего…

Снегурочка. Нет, я серьезно… ну, как хотите. (Медленно уходит.)

Первый и Второй идут следом.

Второй. Стой, а как же это? (Показывает на рубильник.)

Первый. А…а…точно…

Второй. Давай… дернем.

Первый. Давай…

Подходят, наклоняются над рубильником.

Первый(закрывает глаза). Давай!

Второй дергает. Елки зажигаются, падает цветной снег, взрываются хлопушки и т. д. Первый и Второй смотрят на это.

Снегурочка. Ребята… где вы?…

Первый и Второй берутся за руки и не торопясь упрыгивают.

Снег падает очень густо.

Город

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Он: – Басин Сергей Александрович.

Она: – Татьяна, его жена.

Отец: – Басин Александр Георгиевич, его отец.

Максим: – его друг.

Водитель: – водитель такси.

Разговор первый

Он и Она

Он: (разговаривает по телефону). Хорошо, хорошо!…. Это понятно… да, знаю…. Да знаю я, где это. И к кому там обратиться?… Понятно, одну секундочку, это надо записать, секундочку. (Берет ручку, перебирает разные листочки, не может найти, на чем записать.) Секундочку… о…ччерт… (Берет газету, начинает записывать с краю газе-ты.) Да, записываю. (Начинает писать, потом трясет ручкой, чиркает по бумаге, опять трясет.) Вот ччерт… Ну, это как всегда! Извините…секундочку, в доме ни одной нормальной ручки, щщас, подождите. (Кладет трубку возле аппарата, отходит от телефона, громко зовет.) Таня, Танечка, где моя ручка? Таня, Таня! Ччерт… (Ищет ручку, находит несколько, пробует их. Ни первая, ни вторая не пишут. Бросает их. Только третья или четвертая пишет. Берет трубку.) Алле, извините, записываю…..угу…угу… семьдесят шесть?… угу, хорошо… ладно. Но на следующей неделе, боюсь, что не смогу… Нет, нет, просто другие планы… Нет, ничего такого… (Смеется.) Хорошо, я ему позвоню…Нет, не нужно, у меня где-то записан его телефон, и домашний тоже где-то записан. Не волнуйтесь, я ему позвоню… хорошо, хорошо, щас найду и позвоню…угу, угу. Ну все тогда, пока…. ага… (улыбается)…угу….да. Ну, пока. (Кладет трубку, оглядывается по сторонам.) Танечка!..Та-ня! Танечка! Ну что это такое?!..Таня!

Она появляется у него за спиной. Стоит, наклонив голову влево, смотрит на него.

Ну что это, в конце концов, такое?! (Оглядывается, видит её.) Таня, что это за фокусы, ты что, не слышишь, я тут надрываюсь, зову тебя…

Она: Зачем было надрываться?

Он: Ты где была…, ты что, не слышала?

Она: Дома… Слышала.

Он: И что, не могла откликнуться?

Она: А-а-ай… (Машет рукой, отворачивается.)

Он: Ты не видела тут мою…

Она: Не видела.

Он: Ну ладно, хватит… Ты с какой стати так со мной разговариваешь? Ты что себе позволяешь?

Она: А ты почему позволяешь себе вот так вот кричать… звать… и ждешь, что я немедленно должна прибежать.

Он: Ну ты, действительно, была мне нужна.

Она: Зачем… ручку или бумажку подать?

Он: Да…ручку…У нас ни одной нормальной ручки в доме нет. Сколько я их могу домой приносить?

Она: Не знаю…, я ими не пишу, у меня есть моя, и она пишет, и она на месте. А вот ты посмотри, вот ты искал ручку и все как вытащил, так и бросил, так оно и останется здесь валяться, если я не уберу.

Он: Ну, так ты не убирай. Не убирай. Тогда я не буду тебя дергать. (Оглядывается по сторонам в поисках чего-то.)

Она: Ну, так что тебе надо?

Он: Ты…не видела мою записную книжку? Где она?

Она: Которая? У тебя их много.

Он: У меня их две. Синяя.

Она: На месте.

Он: Вот я и спрашиваю, где это место.

Она: Там, где всегда. И прежде чем звать – надрываться, вспомни и сам возьми.

Он: Ну хватит! Хватит, понимаешь! Что ты меня этим "на месте, на месте" дрессируешь?! Ну, бесполезно меня воспитывать, уже бесполезно. Нет, чтобы просто сказать – возьми там-то – и все. Понимаешь, и все. И ведь столько ругани… а в конце концов все равно скажешь где. Зачем все это препирательство, бесполезно…, бесполезно меня приучать.

Она: Посмотри сюда (показывает на самое видное место) – вот её место.

Он: Да?!.. Трудно было сразу сказать?… (Берет книжку, листает.)

Она: Ну что… все? Я свободна?

Он:…угу…(Листает книжку, из неё выпадают бумажки, карточки, он их поднимает, перебирает.) Угу…

Она: Я свободна?

Он: Да-да.

Она разворачивается. Собирается уходить.

Он: Танечка…ты такую голубенькую бумажку не видела?

Она (останавливается). Не видела.

Он: Такую голубенькую. На ней были записаны телефоны. Такая… ну, голубая, листочек из ежедневника, не знаешь где?

Она: Где положил, там и возьми.

Он: Там, где я кладу, возле телефона, там нету. Подумай, ты не выбросила, ну…случайно?

Она: Я твои листочки, бумажки, записки не выбрасываю.

Он: Ну тогда куда-нибудь затолкала, лишь бы с глаз долой.

Она: Я все твои бумажки складываю сюда. (Показывает.)

Он: Там нету.

Она: Тогда не знаю, ищи сам.

Он: Танечка, Танечка, помоги мне. Эту бумажку надо срочно найти.

Она: Как же мне надоели твои эти бумажки, важные какие-то клочки (начинает перебирать бумажки), бесценные какие-то штучки, которые накапливаются, накапливаются, накапливаются.

Он: Там нету, я смотрел. (Шарит по карманам пиджака, висящего на стуле, потом осматривает брюки.)

Она: А это что?

Он: Ой…, она, вот видишь, я без тебя ничего найти не могу. (Берет бумажку и сразу хватается за телефон.)

Она: Извинись.

Он: Да-да, извини, Танечка, милая, извини. Но ты поменьше бы спорила, так вот сразу бы и нашла бы все.

Она: А я не хочу, понимаешь? Не хочу. Неужели нельзя переписать все эти бумажки в книжку, чтобы потом не метаться, не дергать меня.

Он: Я же тебе говорил, что как только перепишу их в книжку, так книжку потеряю обязательно. Танечка, не обижайся…

Она: Мне надоело это! Я что-нибудь себе намечу сделать, так нет "Танечка-Танечка, Танечка-Танечка"!

Он: Ну в конце концов, что ты там такое неотложное делала? Из-за чего мы так вот ругаемся?… А?

Она: Какая разница! Я делала, понимаешь?! Я делала то, что мне надо было делать! То, что я сама решила сделать, то, что сама себе наметила. А ты тут решишь что-нибудь сделать, так тут же – "Танечка-Танечка, подай-поднеси".

Он: Ну ладно, ладно…ну все, мне надо позвонить…

Она: Ну конечно! Конечно…

Он набирает номер.

Извинись.

Он:…угу…

Она: Извинись.

Он: Извини, милая, я не хотел… (В трубку.) Але, але… Геннадий Николаевич? Это снова Сергей. Я нашел его домашний телефон. Знаете, вы ему сами позвоните, записывайте. (Диктует номер.) Да…, ну конечно!.. Нет, я сам не могу… нет, боюсь, что мне придется отказаться. Меня просто не будет в городе. Нет, точно сказать не могу. Знаете, не хочу загадывать… Нет, вы послушайте, я не знаю, когда я вернусь, и ничего обещать не хочу, и я все, по-моему, очень ответственно вам сообщаю… вы не перебивайте, я вам сообщаю, что вернусь, не знаю когда, и поэтому на меня рассчитывать не стоит… да, серьезно… Послушайте, я ведь ничего не обещал… я никого не ставлю перед фактом… да, вы правильно поняли… именно так… да, и вернусь неизвестно когда… и не говорите, что это для вас новость… хорошо…ладно…до свидания…и вам всего доброго! (Бросает трубку, плюет.)

Пауза.

Она: А для меня это новость.

Он: Что?

Она: Почему я, как всегда, узнаю обо всем последняя?

Он: О чем ты, я не понимаю?

Она: О том, что ты вернешься неизвестно когда. Что ты едешь надолго.

Он: Неизвестно когда – это не значит надолго. Неизвестно когда – это значит, что у меня нет обратного билета на определенное число. У меня и туда билета пока нет. А я тебе уже все объяснял, ты все знаешь – зачем, куда и почему. Мы с тобой все обсуждали.

Она: Мы с тобой уже давно ничего не обсуждали. Я не знаю, с кем ты и что обсуждаешь, но только не со мной. Так вот, я не знаю, зачем ты едешь. Я пыталась выяснить, но ты толком ничего не объясняешь. Не объясняешь, и не надо. Но когда ты другим все растолковываешь, а мне не считаешь нужным сказать, тут уж извини…

Он: Ну чего тут объяснять?…

Она: Да, конечно, чего ей объяснять, зачем себя утруж-дать?!..

Он: Да нет в этом никакого секрета, и ничего особенного нет. Вот ччерт… Что за ерунда такая, почему мы ругаемся? Из-за чего, Танечка, все эти нервы, что тебя интересует?

Она: Ты все не то говоришь. Меня это не интересует – мне это важно, понимаешь, мне это необходимо знать. Не твои объяснения выслушивать, а понять, что с тобой происходит. Что творится. Мне надо понять, что происходит и что я могу сделать. Я же не могу вот так сидеть и быть милой Танечкой, когда я понимаю, что я тебе совершенно не нужна.

Он: Ну вот… Я так и знал, что сейчас пойдет какой-то глобальный разговор. Чего ты себе напридумывала – "я тебе не нужна, я тебе не нужна". Что это значит? Как это, не нужна?…Давай так: мы не будем сейчас говорить об этом, мы так ни к чему не придем. И вообще, извини, пожалуйста.

Она: Да-да – извини и уйди, а так, Танечка, ты мне очень нужна. (Разворачивается, собирается уходить.)

Он: Ну я тебя умоляю, ну что это такое… (Идет за ней.) Ну я уезжаю… ты же давно знаешь, что я собираюсь поехать, и это совершенно не значит, что я еду надолго… и я тебе все уже говорил, и ты все знаешь…

Она: Да о чем ты? О чем? Я же тебе совсем про другое… (Уходит.)

Он: Ну ладно, ладно… О чем ты хочешь, чтобы я сказал? А? Но предупреждаю, мы так ни к чему не придем, ты слышишь меня?… (Уходит за ней.)

Его монолог

Он один.

Он: Я никогда не вел дневник, не записывал свои впечатле-ния…. ну, во время путешествий… и так далее… Нет, я однажды попробовал и удивился тому, что делаю. Вроде бы я пишу это для себя и не собираюсь нико-му показывать или… ну… публиковать… и у меня нет претензии быть писате-лем… А почему-то писал это именно таким образом, что даже получался ка-кой-то литературный стиль… дурацкий. А ведь я сам это не собирался перечи-тывать. Но главное, я не понимал, кто этот человек, чьи впечатления и сообра-жения я пытался записать. В общем, гадкое это занятие… Понимаете, в голове, ну, в мыслях, слов нет…. они – слова появляются только на бумаге… и эти слова ничему не соответствуют.

Вот и то, что я говорю, ну, вообще говорю, – это не текст, который я под-готовил…. но при этом я же знаю, что хочу сказать. Но то, что я хочу сказать, во мне существует не в виде слов…. а как-то…по-другому как-то. Но всегда, когда я говорю, это выходит в каком-то ином виде, я иногда сам удивляюсь то-му, что нахожу какие-то объяснения или точные слова в разговоре, в то время как сам с собой я этого не понимал или во мне этого не было… То есть не было той самой точности и определенности, которая появляется в словах.

И сейчас я буду говорить и либо найду точные слова…. более точные, чем мои соображения, или запутаюсь и не найду слов…

Просто я хочу сказать, что говорить слова… ну, в смысле, говорить, чтобы что-то выразить…. Ну, что-то живое и важное для тебя в данный момент жиз-ни, это не то чтобы сложно… а… удивительно.

В данный момент… моей жизни.

Но с другой стороны, я же не помню момента в моей жизни, после которо-го весь уклад моей жизни, если это можно назвать укладом (усмехается), стал бессмысленной чередой каких-то… каких-то действий. То есть не было такого момента, после которого то, чем я был доволен или то, в чем я был уверен, вдруг стало вызывать недоумение или неприязнь. Не было никакого мгновения озарения, прозрения или какого-то другого рокового происшествия.

Не было…

Не было такого мгновения, после которого все изменилось. Я его не пом-ню… этого мгновения… Не помню.

Зато помню, как ехал в автобусе или в такси, просто ехал по городу и уви-дел такую картину. Такую, ну… знаете… Машина стоит посреди дороги, битые стекла кругом, «скорая», милиция, никто не суетится уже, чего-то измеряют. Машины медленно объезжают это место, и все оглядываются. На дороге лежит человек…женщина, такая полная, в плаще светлом каком-то, и на ногах туфли какие-то…черные. Сумка в стороне валяется. И по тому, как лежат её ноги и плащ… и как все уже не суетятся, – все понятно сразу. А возле машины с раз-битым стеклом стоит человек…. он держится рукой за дверцу машины, что-то говорит милиционеру…, немолодой, в какой-то цветной кофте…

Я видел и другие похожие ситуации… мельком…мимоходом. Выдохнешь, плюнешь, скажешь: "Не дай Бог", – и пойдешь дальше. А ведь тут как раз был этот момент, было это мгновение…, когда все изменилось. В одну секунду. Все!

Ехал человек, как обычно, наверное, домой или по делам. Допустим, к зна-комому, чтобы тот посмотрел, почему у него в машине, в двигателе, что-то дребезжит. Ну, или по каким другим делам… У него в машине играло радио, или нет… Дома не знают ещё ничего. Знакомый ждет. А он стоит и говорит что-то милиционерам. А потом его повезут в… ну, в милицию, в общем. А по-том много всего:…суд, может быть, тюрьма… А все планы, которые были в жизни, они не то чтобы отложены или изменились, они просто сразу исчезли, потеряли смысл, стали непонятными, а все существенные до этого момента проблемы и переживания стали мелкими, нелепыми…

А в другой семье…муж, или дети, или мать будут недоумевать, почему их дочь, или жена, или мама задерживается, а потом им позвонят… и жизнь сразу изменится. Сначала будет… ну, то, что бывает после такого звонка… я не знаю… Потом много забот, суеты, надо будет давать какие-то телеграммы, все организовывать, покупать, бегать… Похороны, поминки… Потом… все знако-мые после этого мгновения будут относиться к близким той женщины, которая лежала на дороге, по-другому… Будут стараться вести себя как-то… как ни в чем не бывало – быть веселыми… или, наоборот, очень лиричными, этакими… осторожными. То есть все изменится, все!

Но этот момент был… он был, в такой-то день, такой-то час, минуту, се-кунду… Был. А у меня не было, но все изменилось…

Хотя, конечно, чего тут сравнивать… я и не собираюсь сравнивать. То, о чем я сказал, – это трагедия, несчастный случай, и… исключительно внешние причины. А у меня какой-то… ну, как это называют, кризис, может быть, такой какой-то период, и так далее. Но от этих объяснений лучше не становится… Не становится. (Усмехается, качает головой.)

Ну вот тут я и… ну… вот тут я и утратил мысль, или не мысль, а точность. Потому что получается, что я жалуюсь или пытаюсь найти сочувствие… А это не совсем то… Или совсем не то… Про какой-то период и кризис чего-то за-гнул. Как будто я сам доктор и про себя же, пациента, чего-то говорю… Тоже еще, доктор нашелся. (Машет рукой.)

Пауза.

А забавно, когда люди, которые ведут дневники, страшно обижаются, если их дневник кто-то прочитает. Хотя они так написаны, эти дневники… В этих дневниках их авторы такие трогательные и чувствительные люди.

Нет, нет, я не то хотел сказать…

Наговорил каких-то ужасов.

Улыбается, машет рукой, качает головой и больше ничего здесь не говорит.

Разговор с другом

Он и Максим; сидят на кухне.

Максим. Кстати, а где Татьяна?

Он: Поехала к теще, точнее к своей матери. Ну, на выходные, на уик-энд. И Сашку надо забрать, через пять дней в школу.

Максим. А у нас что, уже выходные, что ли? Сегодня ж пятница.

Он: Опомнился, сегодня суббота.

Максим. Суббота?! А где же я четверг потерял, вот ччерт!.. Нет, во время отпуска в городе сидеть нельзя… Видишь, день потерял.

Он: Это точно, в городе отдыхать бесполезно. И вроде на работу не ходишь, а все равно, с одними и теми же людьми встречаешься, и суета та же, и ещё телевизор… непонятно, что со временем делается.

Максим. Через пять дней первое сентября?! Ужас! Лето прошло! Елки-палки, я а ничего из летней программы не выполнил. Ничего! Один раз выехали на речку на шашлыки… к Гоше на дачу. Так это ещё в конце июня было. Один раз за все лето разделся, в плавках походил. Ужас!

Он: Да разве это лето было? Кажется, все ещё весна какая-то затяжная. Льет и льет. К тому же я в отпуск пошел только в понедельник. Так что лето куда-то выпало.

Максим. А я себе такой спиннинг купил в апреле…, ни разу не попробовал. Ни рыбы, ни грибов нынче даже не понюхал. Сегодня суббота… значит (загибает пальцы), если сегодняшний день не считать, мне осталось восемь дней отпуска. Ужас какой!

Он: А как твой великий ремонт?

Максим. И не спрашивай. В том-то и дело, за кухню и спальню ещё не брался. Кто бы знал, как я устал есть без стола и книжки из угла в угол перетаскивать.

Он: То-то ты куда-то пропал, и не звонишь, и не заходишь.

Максим. Самое главное, не могу сказать, чтобы я как-то особенно перетрудился. Все как-то вяло тянется с этим ремонтом. Из-за того что для себя делаю… не знаю… На днях шпаклевка кончилась, так я до сих пор её не купил. Но, с другой стороны, каких-то других мелочей всегда до черта. Так что тоже не отдыхаю. Хотя и в отпуске, и ремонт стоит. А ты, между прочим, не звонил и не заходил ровно столько же, сколько и я, даже ещё больше. Я же вот пришел!

Он: Молодец… Чай будешь?

Максим. Чай? Буду.

Он: Ничего другого не предлагаю, потому что, знаешь, Макс…, честно говоря…, давай чаю.

Максим. Давай-давай. И чего ты таким тоном, как будто извиняешься? Я и сам не собираюсь. Я не за этим пришел, да и как-то рановато сейчас…

Он: (ставит на стол чай). Кстати, Макс, а зачем ты пришел?

Максим. Да-аа-аа! Значит, если не выпивать, то непонятно, зачем я пришел.

Он: Брось ты, я рад, что ты зашел. Извини.

Максим. Нет, Серега, это ты извини. Я зашел…знаешь, классически…, то есть не звонил, не показывался, а тут вот раз, в субботу утром явился, и, конечно же, взять взаймы. Нет, точно, Сергей, одолжи мне денег, очень надо. Отдам месяца через три, но железно.

Он: (садится). Вот ччерт, я так и знал…

Максим. Все! Забудь! Давай пить чай, я… просто так забежал, соскучился.

Он: Макс, дружище, вообще не могу, сейчас никак. То есть вообще никак.

Максим. Да ладно, не извиняйся… просто, действительно, на-до.

Он: Макс, видишь, я даже не спрашиваю, сколько тебе…. Просто я нисколько не могу.

Максим. Да ну все, ну! Тем более, мне нужно изрядно денег. Понимаешь, с этим ремонтом… надо его заканчивать. А я как-то не рассчитал, что ли… И надо кого-то нанимать, каких-то специалистов. Так уже нельзя…. А тут шпаклевку не могу купить. Светка с детьми с мая у моих родителей… тоже ведь ненормально.

Он: Макс, я серьезно…

Максим. Да понятно, понятно… Ты забудь, все, а то мне тоже стыдно, что я заставляю тебя мне отказывать.

Он: Макс, деньги есть, но я никак не могу сейчас. Я их должен Татьяне оставить… Я тут еду, на некоторое время. И заработков в ближайшем будущем не предвидится… Я же ведь, кажется, больше нигде не работаю…ушел. Ушел в отпуск, и думаю, с концами. Так что за деньгами…это сейчас не ко мне.

Максим. Ты ушел с такой работы? С ума сошел?!

Он: Ой, Макс, с какой работы? Господи!..

Максим. С отличной работы…

Он: Ой, да брось ты. Откуда ты знаешь, какая моя работа…

Максим. Нет, это ты брось…Свободный график, нормальные люди, нормальные деньги, постоянное движение.

Он: Какое движение?!.. Что ты про это знаешь?.. Ты прям как этот… будешь мне рассказывать, какая у меня отличная работа… Была. Это как когда смотришь на другой берег реки, другой берег всегда кажется лучше.

Максим. У тебя там что, неприятности?

Он: Там уже все…. Меня там нет… Они не знают, что я не вернусь из отпуска. Вот так-то.

Максим. Так чего случилось?

Он: Вот представь себе – ничего. Не хочу больше, и все. Вот понимаешь, именно что не хочу. Могу, но не хочу. Поэтому и еду. Если не уеду, опять пойду ведь… Кончится отпуск, и пойду. А что делать? В этом городе мне по-другому нельзя.

Максим. В каком «этом»? Что значит "в этом городе"? А в каком по-другому?

Он: В другом. Это же ясно… в любом другом городе будет по-другому.

Максим. Ничего не понимаю. У тебя какие-то конкретные наметки есть? В каком городе? Что будешь делать?

Он: Макс, стоп. Что-то сильно много вопросов. Никуда конкретно я не еду. Я просто еду отсюда. Не куда-то, а откуда-то, то есть отсюда. И не факт, что надолго. Просто решил, что еду, и все. А там посмотрим. Может, через неделю вернусь, и на работу.

Максим. Ладно, не хочешь – не говори… Хотя я вот тоже планировал и так, и сяк ремонт сделать, уложиться в такие-то сроки, в такие-то деньги. А оно, видишь, как выходит. Я и сам удивляюсь, как оно выходит.

Он: Макс, слушай, я же говорю, я не знаю, куда я еду. Что-то я одно и то же всем объясняю в последнее время. И я, между прочим, завидую тому, что ты делаешь ремонт, понял… Ну, не тому, как ты его делаешь… а тому, что ты видишь смысл его делать. Тому, что у тебя этот смысл есть.

Максим. Какой смысл?! Шутишь, что ли? Я ненавижу этот ре-монт. Ненавижу себя в этом ремонте. Ты же сам говорил про берега реки, а туда же…. Позавидовал! (Качает головой.) Конечно, сидишь на берегу реки, и от комаров спасу нет, допустим. А на другом берегу, кажется, комаров нету… а их просто не видно….Позавидовал!.. Бляха-муха!

Он: Позавидовал. Ты же делаешь этот ремонт, значит, у тебя все более-менее нормально. Просто нужно сделать ремонт – и будет вообще хорошо, будет ещё лучше. Кому-то кажется, например, что ему дачи не хватает для нормальной жизни – он строит дачу…, кому-то надо жениться, кому-то развестись, кто-то всю жизнь собирается начать бегать по утрам, кто-то худеет. Главное, чтобы смысл был. Смысл! А я вообще, как представлю, что буду вот тут жить всегда, вот тут… в этом городе, на этой улице, в этой квартире… Всегда! Так все, мне не то что ремонт, мне посуду мыть не хочется… и самому умываться тоже.

Короткая пауза.

Максим: (спокойно). Да как ты смеешь так про мою жизнь говорить? Я не понял. Что ты себе позволяешь? У меня есть свои конкретные причины делать у себя дома ремонт. Конкретные мои причины и мои смыслы. А ты – "кто ремонт, кто жениться, кто худеть". Как ты смеешь вот так вот все обобщать, все в одну кучу? А себя при этом выделять. Разве ты не чувствуешь, что это оскорбительно и обидно? Я, мол, уезжаю, а у тебя ремонт.

Он: Макс, Макс…

Максим: (передразнивает). "Я тебе завидую, твоему ремонту". И в этом во всем слышно столько высокомерия: мол, я такой тонкий и страдаю, а хотел бы быть попроще, вот как ты, Макс, и видеть смысл делать ремонт.

Он: Да ты что, Макс, ты чего навыдумывал, я и в мыслях не имел.

Максим. Ой, ой, не имел!.. Все ты имел… и всегда… Вечно сделаешь такую рожу, мол, посмотрите, я переживаю что-то крайне тонкое и непостижимое… Я тебе до сих пор не могу простить, как ты мне сказал, ещё давным-давно… рожа была такая же… вот точно такая же… Ты сказал: "Не разговаривай сейчас со мной, я только час назад закончил читать (не помню, какую книжку) и ещё не могу выйти из-под впечатления", – и пошел, такой грустный.

Он: Макс, остановись, ты чего городишь…

Максим. А в школе, помнишь, явился с гипсом на руке. Бледный, этакий раненый. И рожа была такая же. Все вокруг – "ой да ай", "больно?", "не больно?", "как случилось?", а ты – "так, ерунда, уже не болит" и поморщился, как бы терпишь. Тьфу! Я это твое выражение лица, эту твою… рррожу терпеть не могу.

Он: Ну хватит!.. Слава богу, мы не в один детский сад ходили. Все! Хорошо! Убедил. Я тебе не завидую… тебе хуже, чем мне. Но денег одолжить не могу, извини… И если ты намерен углубляться дальше в детство, то до свидания. (Садится.)

Пауза.

Максим. Я ещё чай не выпил…Сергей, если я сейчас уйду, то сколько же времени должно пройти, чтобы я к тебе снова зашел или позвонил…Я очень хочу немедленно уйти, но это будет неправильно… неправильно.

Он: Максим, дружище…

Максим. Серега, не называй меня Максим, я привык, что ты называешь меня Макс…И ты не подумай, что я обиделся, ну… из-за денег.

Он: Да брось ты, что я, дурак, что ли…

Максим. Не-е, знаешь, я почему так сорвался… из-за твоего этого «завидую». Потому что боюсь, боюсь я, что этот ремонт когда-нибудь кончится… потому что он уже длится черт его знает сколько. Всегда, по-моему. И все связано с ним… Все заботы, все причины, все неудобства. Понимаешь? И как бы уже все устоялось, все устройство жизни. А вот кончится ремонт, и что? Пенять будет не на что. Капец… Но с другой стороны, так ведь тоже нельзя, уже невозможно. А ты тут со своим смыслом и со своими "бегать, худеть". (Машет рукой.)

Пьют чай. Молчат.

Можно, я позвоню?

Он: Звони.

Максим: (берет трубку). Слушай, он чего-то того… не работает.

Он: Ой, я его отключил…, я забыл совсем. А сам думаю: странно, чего-то он долго молчит. (Подключает телефон.)

Максим. Зачем отключаешься? Опасаешься какого-то неприятного звонка? (Набирает номер.)

Он: Да нет, просто если не отключать – все! Никакого уединения не получится. Люди же не понимают, что они набрали номер и ко мне домой ввалились. А я беззащитен перед ними. Кто-нибудь позвонит, скажет гадость и трубку бросит… Я вроде бы у себя дома, а ко мне может ворваться кто угодно. Без спроса и приглашения. Так что отключаюсь иногда. Хотя сам тоже зво-ню…

Максим. Извини… (В трубку.) Светочка, привет… Нет, я у Сергея… Нет, скоро приеду… Да-да… Пожалуй, не стоит… Нет, не надо…Давай не будем сейчас. Приеду – обсудим… Да, скоро… Ну все, пока… Ну все, говорю…Все… (Кладет трубку.) Извини, что ты последнее сказал?

Он: Да так… ничего особенного.

Максим. Я, наверное, пойду, надо к своим заехать, если сегодня суббота.

Он: Макс, погоди, сам же сказал, что неправильно сразу ухо-дить…

Максим. Ты же слышал, я обещал скоро…

Звонит телефон.

Он: Извини… Але…да, я…(Закрывает трубку ладонью.) Ну вот, попался, блин… (В трубку.) Да, да, Борис Натанович… Я же вас просил, не нужно мне напоминать… Ну конечно, конечно… Да все будет в порядке… Извините, я только что зашел домой и даже не успел разуться, раздеться. (Подмигивает Максиму.) Я вам минут через пять перезвоню… Да, да, обязательно перезвоню. (Закрывает трубку ладонью, закатывает глаза, качает головой. В трубку.) Хорошо, хорошо… Борис Натанович, извините за подробности, я едва добежал, чуть не обописался, через пять минут перезвоню… Через пять минут. (Кладет трубку.) Вот видишь (отключает телефон), тут же прорвались.

Максим. Извини…

Он: Да ну… не теперь, так позже достанут. И ведь все какая-то ерунда… Ай…(Машет рукой.) Вот эта книжка, со всеми этими номерами, мне кажется, она сильнее всего мучает, терзает прямо. Куча каких-то обещаний, просьб… Моих просьб, просьб ко мне. Куча вранья всякого. А сколько дежурных звонков, а сколько ожидания нужного звонка… И вот посмотри, какая гадкая вещь, телефон. (Показывает.) Вот я говорил только что, кивал, жестикулировал… Или объясняешь кому-нибудь по телефону, как куда-то пройти, и делаешь обязательно вот так. (Изображает разговор по телефону.) Значит, выйдете из метро и сразу налево (показывает руками), пройдете немного, увидите такой большой красный кирпичный дом, повернете направо, во двор, там мимо гаражей и налево… Вот зачем это все показывать? Или кивать, или улыбаться, когда по телефону разговариваешь? Какой смысл? Знаешь, мне иногда хочется взять эту книжку и вот так вот, с буквы «А» (открывает книжку), с буквы «А»… Так… ага… Авдеев Анатолий В. Уже не помню – Викторович или Владимирович. Набрать и сказать: "Здравствуйте. Анатолий Викторович? Владимирович?! Извините. Это Сергей Басин вас беспокоит. Помните такого? Я вам звоню, только чтобы сказать, что вы дурак и свинья". После этого вычеркнуть его телефон, потом пройтись вот так по всей книжке, и можно будет телефон не отключать… и в этом городе жить…

Максим. А я знаю Авдеева Толю, он хороший человек… такой… мужик. И не думаю, что он тебя очень достает. А там, в книжке, и я есть, наверное…

Он: Здесь много хороших людей, а может быть, и все хорошие. Просто так надо, понимаешь… Потому что это уже неважно. Пусть все эти хорошие люди подумают, что я сошел с ума или я плохой… А тебя, Макс, здесь нет, вот гляди. (Показывает.) Хотя (машет рукой) я ведь все равно так не сделаю, не смогу. Так и буду звонить и отвечать…Улыбаться буду, жестикулировать, закрывать трубку рукой и комментировать. И поэтому, Макс, надо съездить. Надо попробовать, как без этого всего – хорошо или плохо…А твой телефон я и так помню.

Пауза.

Максим. Я вот шел к тебе и даже остановился. Подумал: надо бы пива купить… по бутылочке. А потом подумал, приду утром с пивом, взаймы просить. Неправильно.

Он: Правильно, Макс, сейчас очень правильно было бы маленько выпить.

Максим. Именно, маленько. И даже не для того, чтобы что-то выпить, а для того, чтобы что-то перед этим сказать.

Он: У нас дома только какой-то бальзам есть. Такой темный, горький, но, видимо, ужасно полезный.

Максим. Серега, да не надо. Я к своим обещал приехать ско-ро.

Он: Да? Ну, смотри. А то можно хотя бы в чай плеснуть.

Максим. Мы с тобой за голым чаем чуть не поссорились, а что будет, если бальзама туда плеснуть? Ну его.

Он: Дело твое. А я бы выпил… немножко.

Пауза.

А я, Макс, ничего делать не могу. В смысле, все через силу, все… И я от всего этого так устал, и кажется, устал на много лет вперед. Нет у меня никаких сил с этим справиться. Потому что все, что я умею, весь мой опыт все бесполезно. И вот это вот мое состояние, оно для меня такое новое, что я в этом моем новом существовании ничего не умею, и весь мой опыт никуда не годится. Поэтому и хочу сделать чего-то такое, чего не делал никогда. Никогда никуда без дела не ездил. Вот… думаю попробовать. А Татьяна… Макс, женщины вообще гораздо более жизнестойкие создания. Вот я вижу, что она ждет от меня какого-то решения. А от этого решения и её жизнь зависит… А она ждет и может при этом радоваться… радоваться каким-то простым вещам. Новым занавескам или вкусному винограду… и ждать при этом… Я так бы не смог. Мне кажется, я даже вкус не различаю того, что ем. Я ничего не чувствую, кроме этого глобального какого-то процесса… процесса понимания моей слабости, вот этой моей неспособности ни к чему… И ещё я понимаю, понимаю очень остро, что я буду тем, кто я есть, всегда. Понимаешь, всегда! То есть не буду знать итальянский язык никогда, никогда не буду богатым, никогда не побываю в Аргентине, и так далее, и так далее… нет, Макс, не получается объяснить, потому что, Бог с ней, с Аргентиной, главное – вот это «навсегда». А женщины не так устроены. Лучше. Видимо, как-то рациональнее… Нет, не рациональнее, это обидно звучит. Лучше – и все.

Максим. Я маленько не в строчку. Я тут недавно слушал радио, оно у меня вообще не выключается. И там что-то было про рациональность в природе. Что, мол, у насекомых и животных все в высшей степени рационально, и поэтому они такие прекрасные. А я подумал… Извини, Серега, я вообще не в ту степь, но, может, тебе будет забавно послушать. Так вот, я подумал: вот комар сосет кровь, для комара рационально было бы быть беззвучным, ну, чтобы безопаснее питаться, а у него такие есть специальные крылышки, маленькие, которыми он гудит. Только гудит. Летает он большими. А ещё есть такие маленькие. Чтобы гудеть. А я вчера всю ночь не спал. Ну, знаешь, тишина, и вдруг – з..з..з. з, потом раз, и снова тишина. Значит, сел сосать мою кровь. Дернешься, опять запел, сволочь. И вот так я метался. Включишь свет, пока проморгаешься, к свету привыкнешь, он уже спрятался. Выключишь свет, ляжешь – загудел. А потом подумал: ну пусть один раз напьется и успокоится, не буду дергаться – но ведь непонятно, куда он сел… И начинает все тело покалывать… не выдерживал, дергался, и опять свет включал. Но они, эти комары городские, такие хитрые, падло…А не звенели бы, да сосите сколько влезет, им капля-то всего нужна. Нет, специальные маленькие крылышки, специально, чтобы мучить. И, я сильно подозреваю, чтобы мучить именно человека. Потому что лосю или кабану в лесу, видимо, наплевать. А я всю ночь скакал… А ты знаешь, что среди комаров кровь сосут только…