Текст книги "Рыбья кровь"

Автор книги: Евгений Таганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Все это продолжалось до тех пор, пока однажды на Гусиное Поле не пожаловал известный торговец льном и воском Заграй и не предложил дарникцам наняться к нему в охранники торгового обоза. Совсем недавно Рыбья Кровь только об этом и мечтал, но сейчас почему-то совершенно не обрадовался.

– Я должен ждать княжеского суда, – попытался он отвертеться.

– Князь вернется с первым снегом. Ты еще не один раз успеешь съездить в охранении. Или заробел?

– Стержак не согласится.

– С воеводой я сам говорить буду. Платой тоже, не бойся, не обижу. Вечером приходи, потолкуем.

Заграй пришпорил коня и потрусил прочь, Дарник задумчиво смотрел ему вслед. Подошел Быстрян.

– Что он хотел?

– Зовет в охранение своему обозу.

– Дело, видно, не простое, иначе бы он к тебе не пришел.

Дарник удивлялся самому себе: как это так, что он сомневается, отправляться ему в путешествие или нет? И приятная убаюкивающая жизнь в Корояке сразу показалась ему коварной и враждебной.

Вечером они с Быстряном отправились к Заграю выяснять условия поездки. Купец выставил хорошее угощение и позвал к столу десятского своих охранников, одноухого Лопату. Тот смотрел волком и сразу не понравился Дарнику.

Купцу требовалось отправить двадцать две подводы с воском и льном на торжище в Гребень, столицу Сурожского княжества. Обычный путь по Танаису, а потом вверх по Донцу был закрыт. По какой-то причине товары Заграя не могли пройти мимо хазарского Бирюча, там их обязательно задержали бы сборщики пошлин, поэтому приходилось выбирать наземный путь.

В дополнение к своим десяти охранникам нужны были еще десять бойников Дарника. Распоряжаться обозом поручалось Лопате.

– Он будет командовать в Гребне, а в дороге только я, – без малейшего смущения выдвинул свое условие Рыбья Кровь.

– Ты же не знаешь ни пути, ни мест ночевок, ни степных людей и их обычаев, – заметил Заграй.

– Для этого нужен проводник, а не вожак.

Купец слегка призадумался.

– Не переживай, малый свое дело знает, – заверил Заграя Быстрян.

– Мои охранники слушаются только его, – все еще сомневался купец.

– Хотел бы я посмотреть, как они не будут слушаться Дарника, – ухмыльнулся Быстрян.

– Я обычно одного-двух человек в самом начале повешу, остальные тут же начинают все понимать, – с серьезным видом сказал молодой вожак.

Быстрян от души расхохотался. Заграй озадаченно переглянулся со своим десятским. Дарник выдержал равнодушную паузу, хотя его так и подмывало сказать что-нибудь веское и убедительное.

– Хорошо, будь по-вашему, – согласился наконец купец.

С собой Дарник решил взять тройки Кривоноса, Меченого и Бортя, остальные две вместе с девушками под командой не оправившегося еще от раны Быстряна оставались заниматься прежними делами на дворище. Селезень слезно просился ехать тоже, и Дарник уступил, оставив Быстряну своего Тереха. По настоянию Меченого с собой брали еще и колесницу – нечего было ее оставлять без должного присмотра. Меченый установил над ней полотняный навес и прикрыл мешковиной камнемет, и теперь она мало чем отличалась от других крытых повозок.

И вот настал день выезда. С третьими петухами, когда солнце еще не поднялось над кронами деревьев, купеческий обоз выехал из посадских ворот Корояка и по хорошо наезженной дороге двинулся в южную сторону, постепенно удаляясь от загибающегося на восток русла Танаиса.

Десять купеческих молодцов, все в кольчугах и шлемах, при мечах, копьях и секирах, выглядели бывалыми воинами и свысока смотрели на дарникскую молодежь. Те в самом деле выглядели не так впечатляюще, все защитное железо было на них предусмотрительно спрятано под расшитыми рубахами, даже на железные шлемы и наручи были надеты чехлы из заячьих и беличьих шкур мехом наружу. Из оружия у каждого из дарникцев было по две сулицы, по пять метательных дисков, мечи и легкие топоры. У щитников также прямоугольные щиты, а у лучников луки с полными колчанами бронебойных игольчатых стрел и по лепестковому копью. Походный провиант и большой запас наконечников стрел и сулиц был сложен на одну из купеческих подвод, грузить их на колесницу Меченый отказался, дабы она в любой момент была готова к бою.

Для пущей маскировки колесницу поместили в середине колонны, возле нее с двух сторон гуськом вышагивали тройки Кривоноса и Бортя. Лопата отрядил четверых пеших охранников в хвост обоза, а шестерых держал при себе у головной повозки. Верхом ехали лишь пятеро: сам Лопата с двумя охранниками и Дарник с Селезнем.

Не успела их колонна отойти от города на полверсты, как к ним присоединилось еще пять подвод мелких торговцев, которые специально поджидали такую оказию, чтобы ехать вместе. Лопата был недоволен дополнительными нахлебниками, а Дарник, напротив, только рад. Как и в их обозе, каждую из повозок помимо возницы сопровождал вооруженный охранник. Таким образом, под началом Рыбьей Крови образовался хорошо вооруженный отряд в двадцать семь человек.

4

Их выступивший в путь торговый караван мало чем отличался от военной колонны на Ивицу, и Дарник легко мог представить себе, что это его первый самостоятельный военный поход. То, что рядом изображал из себя главного воеводу Лопата, скорее забавляло, чем раздражало его. После того как он утер нос Стержаку при отходе из Ивицы, какой-то купеческий десятский не представлялся ему серьезным соперником. Любопытно было только, как именно он наведет в своем новом «войске» должный порядок.

Кругом лежали хлебные поля и пастбища, на рысях проезжали городские дозоры, время от времени попадались многолюдные селища и просто работавшие на полях селяне, и разбойного нападения пока, по-видимому, можно было не опасаться. Ходко катились подводы, бодро вышагивали бойники, особое веселье царило возле одной из примкнувшей к ним повозки, на которой везли на продажу семерых рабов: четверых мужиков и трех молодых женщин.

Из обрывков разговоров вскоре выяснилось, что это были отчаянные бездельники и проходимцы: всячески отлынивали от любой работы и воровали у хозяев мелкие вещи. Глупые и беззаботные, они относились к своей поездке как к развлечению, нисколько не сомневаясь, что у иноплеменных владельцев будут вести себя точно так же, как в Корояке. Поначалу Дарник посчитал, что они больше притворяются, а на самом деле ненавидят и своего теперешнего хозяина, и его, Дарника, за то, что он не хочет освободить их, а, напротив, везет на тяжелую рабскую долю. Был готов даже, если последует хоть малейшая просьба, тут же хоть силой да освободить их или, на худой конец, пожертвовать частью выданного ему Заграем задатка для их выкупа. Решив так, он немного успокоился и стал думать, как укротить стражников Лопаты. Подъехав к Меченому, сидевшему в своей колеснице, поручил ему вырезать тринадцать одинаковых палок.

– Зачем тринадцать? – спросил тот.

– Три для меня, тебя и Бортя.

– Ага, – догадался и просиял Меченый.

Проехав первые двадцать верст, караван остановился на дневку, переждать полуденную жару. Особо придумывать ничего не надо было, потому что рядом с дорогой имелся большой, сильно вытоптанный пустырь, много раз для этой цели используемый другими торговыми караванами. Составили в круг повозки, перекусили захваченным с собой вареным мясом, выставили охранение и завалились спать. Распоряжался по-прежнему Лопата, Дарник ему не мешал, даже когда тот назначил дозорных из его бойников.

Пустив стреноженную лошадь пастись с упряжными лошадьми, Рыбья Кровь не стал спать, а раз за разом обходил составленное из повозок укрепление и, как всегда, делал полезные для себя выводы. Их стан почти из тридцати повозок и более полусотни человек сильно отличался от прежнего стана дарникцев из шестнадцати ватажников и трех шалашей. Там Дарнику удавалось всех бойников держать, даже не видя их, под своим неусыпным наблюдением, здесь же он постоянно терял нить такого наблюдения, плохо представляя, что происходит в разных концах небольшого, в общем-то, стана. А как будет, когда под его началом окажутся сто или тысяча человек? Значит, надо иметь везде свои дополнительные глаза и уши. А сами повозки, доверху нагруженные товарами? Они препятствие и для нападающих, и для обороняющихся. Но если один бок повозок снабдить высоким, сбитым из досок бортом, а в нем по две-три бойницы, то вот она, самая настоящая крепость на колесах, ничем не хуже любого бревенчатого частокола. Промежутки между повозок хорошо заполнить колесницами с камнеметами, и можно без помех крушить противника с дальнего расстояния, как тогда Хлын из-за прикрытия реки. Помешать может только излишняя теснота. Сейчас у них на повозку по два человека и две-три лошади, и места хватает, а для десяти бойников на повозку да еще с верховыми и упряжными лошадьми внутри такого круга будет не повернуться. Вот и под Ивицей круг из повозок у них был разомкнутым, что позволило ивцам совершенно беспрепятственно ворваться в стан.

Его размышления были прерваны тревогой, поднятой дозорными и сторожевыми псами. Впереди на дороге показалось облако пыли. И охранники, и возничие, похватав оружие, сбились в тесную кучу. Рыбья Кровь, как будто всю жизнь только этим и занимался, приказал Меченому развернуть в сторону облака пыли колесницу с камнеметом, остальным взять щиты, надеть шлемы и выстроиться в два ряда перед повозками. Один из купеческих стражников не спешил повиноваться, вопросительно глядя на обеспокоенного и не знающего, как поступить Лопату.

– Ну?! – рявкнул Дарник, пинком ноги едва не сбив стражника с ног.

Все сразу зашевелились в два раза быстрей.

– Может, лучше за повозками? – усомнился Лопата.

– За повозки всегда успеем, – отрезал Дарник и так посмотрел на него, что Лопата счел за благо не возражать.

Вскоре из облака пыли показались два всадника. Кожаные доспехи, меховые шапки, луки, кистени.

Позади за всадниками стал виден большой табун лошадей.

– Похоже, на продажу лошадей гонят, – определил Лопата.

Два передних всадника остановились, внимательно оглядели купеческий стан, переговорили между собой, после чего один направился к короякцам, а второй – к другим табунщикам.

Дарник с Лопатой вышли навстречу к всаднику. Это был молодой купец-бродник со строгим, почти суровым усатым лицом. После обмена приветствиями Рыбья Кровь пригласил его отведать хмельного меда.

Табунщики между тем подогнали свой табун в пятьдесят – шестьдесят голов и пустили его пастись рядом с дарниковским станом. В табуне небольших косматых степных лошадок ярко выделялись три аргамака. Дарник относился к лошадям без особого восторга, но и у него глаза загорелись при виде высоких поджарых остромордых скакунов.

Купец-бродник, выпив меда и порасспросив, почем нынче кони в Корояке, неожиданно поинтересовался, играют ли у них в городе в фигуры. Лопата ответил, что не играют. Дарник из слов купца понял, что речь идет о ромейском затрикии, и сказал, что умеет играть в эту игру. Купец сразу оживился и приказал своему человеку принести фигуры. Долго обсуждали, что поставить в заклад. Дарник сразу указал на одного из аргамаков, и спорили лишь о его достойной цене. Сошлись в конце концов на доспехах, верховой лошади с седлом и парных мечах Дарника.

Посмотреть игру собрались и короякцы, и табунщики. Смысл игры мало кто понимал, но снятые с игрового поля фигуры были доступны для всеобщего обозрения. Купец под одобрительные возгласы своих людей снимал фигур больше, и был момент, когда Рыбья Кровь с ужасом осознал, что может проиграть. Без лошади, без оружия – это был бы конец всему его верховодству. Тогда только втихаря покинуть стан и бежать от позора куда подальше. Но тут противник прозевал нападение на свою главную фигуру. Все застыли в недоумении, не понимая, почему молодой бродник так вдруг изменился в лице.

Вскочив на ноги, купец отдал распоряжение на хазарском языке. К Дарнику подвели выбранного им аргамака. После чего бродники быстро собрались и тронулись по дороге в сторону Корояка.

Наверное, победи в поединке Маланкин сын одновременно десятерых противников, и то это не произвело бы на окружающих такого впечатления, как его выигрыш в фигуры. Особенно потрясены были купеческие люди, они-то хорошо знали цену редкого коня. Лопата, тот вообще прямо окаменел от досады и зависти, ведь помимо самого аргамака Дарник очень наглядно показал и свое умственное превосходство.

Однако, едва тронулись в путь, выяснилось, что обретение нового скакуна принесло больше забот, чем удовольствия. Если на прежнем спокойном мерине Дарник просто забывал, что находится в седле, то теперь ему каждое мгновение приходилось помнить, что сидит на спине сильного своенравного животного, которое нужно постоянно обуздывать. В малых дозах это было даже приятно, но к исходу дня изрядно вымотало молодого вожака. Несколько раз он пускал аргамака во весь опор вокруг обоза, надеясь как следует его утомить. Но тот, хоть и был весь в мыле, вел себя как слегка размявшийся гонец, способный пробежать в десять раз большее расстояние. Зато и Дарник про себя понял, что никогда ему не стать отменным наездником – ходить по земле всегда приятней и сподручней.

На ночевку караван расположился возле небольшого городища на берегу маленькой речки. У Меченого готовы были уже тринадцать одинаковых палок, но, посмотрев на утомленных сорокаверстным переходом охранников, Дарник отменил вечерние боевые занятия, о чем потом сильно пожалел. Подкрепившись обильным ужином, свободные от дозора охранники преспокойно удалились в городище попить там хмельных напитков и полюбезничать с тамошними вдовушками. С ними ушел и Лопата, якобы поговорить с местным старостой. Своих бойников Дарник никуда, разумеется, не отпустил, заставив дотемна заниматься метанием сулиц и топоров.

– А как же те? – спросил о лопатниках один из младших ватажников.

– Они знают как. – Рыбья Кровь кивнул на Меченого и Бортя.

Тростенцы лишь заговорщицки ухмылялись, давая понять, что ушедшим в городище охранникам завидовать не стоит.

Ночь прошла без происшествий. Наутро вчерашние гулены поднимались с большим трудом. Дарник для виду провел несколько упражнений со своими подручными, а затем всем десятерым лопатникам вручил по палке. Те ни в какую не хотели заниматься подобными глупостями. Рыбья Кровь, ничего не слушая, вместе с Меченым и Бортем набросился на них со своими палками. Охранникам ничего не оставалось, как защищаться. Стоявшие вокруг возницы хохотали как сумасшедшие, наблюдая, как трое задают жару десятерым. К счастью, все обошлось только синяками и шишками.

Лопата криво усмехался, глядя на избиение своих великовозрастных младенцев.

– Если по твоей вине мы задержимся хоть на один день, Заграй отыграется на тебе при конечном расчете, – предупредил он молодого вожака.

– Если кто-нибудь покинет лагерь без моего разрешения, я отыграюсь на нем немедленно, – в тон ему ответил Дарник так, чтобы всем было слышно.

Ни у кого не оставалось сомнений, что именно так оно и будет, поэтому разворачивались в походную колонну без прежнего смеха и шуток. Дарник чувствовал, что малость перегнул, но отступать не собирался. С этого утра бразды правления караваном прочно перешли в его руки. Даже аргамак, и тот, казалось, примирился со своим не очень ловким наездником. При его приближении затихали и развеселые рабы, каким-то своим чутьем понимая, что с ними он и слов тратить не будет, а сразу перетянет плетью.

Из городища к ним присоединился пеший попутчик, длиннобородый молодой парень в черном балахоне, похожем на женское платье. Это был один из многочисленных в то время проповедников единобожия. Дарник видел таких в Корояке и относился к ним с полным равнодушием. Посвящать себя целиком богам и духам – в этом для него было что-то крайне несерьезное и не мужское.

И вот теперь один из таких проповедников вышагивал рядом с тройкой Кривоноса и все говорил и говорил о своем. Ватажники слушали его насмешливо и пытались задавать язвительные вопросы. На все из них у длиннобородого находился заранее заготовленный ответ.

Несколько раз он пробовал зацепить своими словами и оказавшегося поблизости Дарника, но тот словно мимо пустого места проезжал дальше. Однако на дневке за полуденной едой уклониться не получилось. Проповедник намеренно присел со своей миской возле обедающего Дарника и принялся излагать свои доводы якобы Селезню, примостившемуся, как всегда, у ног вожака. Когда речь в очередной раз зашла о том, что Единобог сильней и могущественней любых громовержцев и солнцеповелителей, Рыбья Кровь не выдержал:

– Правильно ли я понял, что твой Единобог полностью управляет всем на свете? – спросил он.

– И управляет, и ведает всем на свете, – обрадованно ответил проповедник.

Но Дарник прошел хорошую разговорную школу с Вочилой и Тимолаем, поэтому уже сам умел расставлять словесные ловушки.

– Значит, когда несколько дней подряд идет сильный ливень, он знает и управляет каждой каплей этого ливня?

– Конечно! – Длиннобородый победно оглядел всех вокруг, полагая изумить их всемогуществом своего Единобога.

Дарник кончил есть и отдал миску Селезню.

– Бог, который занимается такими мелочами, может вызывать только презрение, – безразличным тоном заметил он, вскочил в седло и поскакал прочь.

Двадцать человек проводили его изумленными взглядами.

По своей привычке Дарник перескочил с одного предмета на другой, и настроение у него еще больше улучшилось – он вдруг понял, как избавиться от тесноты в боевом повозочном стане. Надо защитные борты с бойницами у повозок делать съемными, чтобы внешний борт оставался на повозке, а второй, внутренний, устанавливать между повозками, тогда оборонительный круг тотчас станет в два раза шире.

Обрадованный своей придумкой, он чисто по-мальчишески выбросил из головы все заботы и, дав полную волю скакуну, принялся на зависть всем носиться вдоль колонны, даже не прикидываясь, что в этом есть какая-либо нужда. Жаркое небо подернулось легкой облачной дымкой, подул ветерок, и ничто не препятствовало жизнерадостным ощущениям.

Чуть позже его догнал Селезень, которого переполняло желание что-то спросить.

– Ну? – разрешил Дарник.

– Скажи, а почему ты вот так ничего на свете не боишься? – робко произнес он.

Дарник едва не расхохотался ему в лицо – это он-то ничего не боится?! Но подросток выглядел не на шутку взволнованным, насмешка его наверняка бы и обидела и оскорбила.

– У твоей матери сколько вместе с тобой было детей?

– Со мной? Девять, – с недоумением ответил верный оруженосец.

– А я был один, и у меня было две матери. Они и сейчас каждую минуту молятся за меня. Поэтому и не страшно.

И только ответив, Дарник с удивлением подумал, что так, в общем-то, все и есть на самом деле.

5

Путешествие между тем шло своим чередом. С каждым днем редел окружающий лес, а сами деревья становились на полсажени ниже, все больше появлялось проплешин в выгоревшей на солнце траве, ручьи и речушки были все мельче. Первое волнение улеглось, и все короякцы постепенно втянулись в заданный ритм движения: двадцать верст – дневка, еще двадцать верст – ночевка. На ночевку они, как правило, попадали к какому-нибудь селению или на уже подготовленное место с утоптанной травой, водопоем, недогоревшими дровами и остовами покинутых шалашей. Это было как знак: останавливайся и отдыхай.

Из разговора опытных охранников Дарник понял, что идущие на юг караваны редко кто грабит. Кому нужны избыточные воск, меха и лен там, где они и так дешевы, зато на обратном пути, когда повезут чужеземные товары, тут нужен глаз да глаз. Присутствие сторожевых псов тоже порядком облегчало задачу как дневных, так и ночных дозорных – только полеживай и слушай, что там собаки учуют.

Идти в полном вооружении целый день по жаре оказалось непосильным делом, и вскоре тяжелые щиты, шлемы, копья и сулицы ехали уже на повозках, а бойники вышагивали в одних защитных безрукавках. Рыбья Кровь хмурился, но не знал, что возразить, – лес все больше отступал в сторону, и широта открытого пространства, да и сама величина колонны ясно указывали, что быстро похватать оружие и изготовиться к обороне будет никогда не поздно. В общем, следовало дождаться первого нападения, чтобы весомо настаивать на своем.

Дарник уже привык себя считать опытным путником, но, к своему немалому изумлению, скоро обнаружил, что все охранники с путевыми трудностями освоились еще лучше его. Если на него повторяемость одного и того же действовала угнетающе, то они совсем не обращали на это внимания и постоянно находили повод для маленьких радостей: то спугнут с гнезда какую-либо птицу, то приметят ягодное место и прямо на ходу полакомятся сладкой земляникой, то подцепят палками змею и будут долго забавляться с ней, то заплатят хозяину рабов по две векши, чтобы уединиться с одной из рабынь на стоянке в какой-либо крытой повозке.

На четвертый день пути лес совсем уступил место холмистой степи, и гораздо чаще стали попадаться остатки селений – здесь уже проходила граница Дикого Поля, и чтобы селиться на этих землях, надо было быть либо очень сильным, либо очень изворотливым. Однажды их дневка оказалась рядом с развалинами древней крепости. Она была расположена на десятисаженной скале, куда взобраться можно было только по узкой, петляющей по склону тропе, у самой стены крепости тропу пересекал небольшой ров с исчезнувшим ныне перекидным мостиком. Такую крепость действительно могли с успехом защищать полсотни гридей от любого числа врагов.

Весь жаркий полдень потратил Дарник, чтобы забраться туда со своим оруженосцем и внимательно осмотреть остатки каменной кладки. Впервые видел он реальное подтверждение рассказа в свитках о могучих армиях с осадными орудиями и неприступных крепостях, способных выдержать многомесячную осаду.

– Кто же захватил это селище? – спросил Селезень у Лопаты, когда они вернулись к повозкам.

– Никто, – ответил тот. – Изменился торговый путь, и крепость стала не нужна.

Столь простое объяснение явилось для Дарника открытием – оказывается, любое укрепление должно стоять в нужном месте и в нужное время, иначе само его существование бессмысленно.

В другой раз они проехали селение, которое находилось на острове у речного брода и было укреплено совсем слабо. На что десятский сказал: от разбойничьих ватаг достаточно и хорошего плетня, а от большого войска жители селища или откупаются, или уплывают на лодках на другие острова в пойме реки, где их никто не может найти. Эти сведения Дарник тоже накрепко намотал на ус.

Еще как-то им повстречалась княжеская охота: два молодых княжича с десятком челядинцев охотились на диких лошадей. Подъехав к каравану, они принялись властными голосами разговаривать сначала с Лопатой, потом с Дарником. Лопата отвечал им уклончиво, а Рыбья Кровь, в свою очередь, довольно резко спросил, почему они вместо охоты не в походе со своим князем.

– Ты, смерд, будешь с меня ответ требовать?! – взъярился более молодой княжич.

Бежецкий вожак был само спокойствие.

– Мое имя Дарник из Бежети. За свои слова я всегда готов ответить с мечом в руках. Наш обоз идет медленно. Любой твой поединщик легко нагонит нас.

Оба княжича оглядели заметно подобравшихся дарникцев и, ничего не говоря, поскакали прочь. Два дня лопатники провели в тревоге, ожидая вооруженной погони, но ее не случилось, и обозники вздохнули с облегчением, безоговорочно уже признавая особый статус своего караванного предводителя.

В остальном же все проходило без каких-либо серьезных происшествий.

Восьмая ночевка застала караван в тридцати верстах от Гребня – цели их путешествия. Не успели возницы составить повозки в круг, как с южной стороны послышался лошадиный топот. Высыпавшие на дорогу охранники увидели, как к ним во весь опор мчатся трое всадников, которых преследуют еще четверо. На глазах короякцев одного из троих догнали и зарубили, но при виде большого стана и вооруженных людей преследователи остановились и повернули коней обратно.

Когда двое преследуемых бродников остановились возле обоза, их лошади едва держались на ногах.

– Тарначи! Тарначи! – кричал один, одетый в более дорогое платье.

– Никого не щадят. Никого, – вторил ему другой, больше похожий на слугу.

Кочевое племя тарначей было знаменито своими быстрыми и беспощадными налетами на купеческие караваны.

Охранники сбегали за зарубленным всадником и принесли его.

Купец и его слуга рассказали о нападении на их караван, направлявшийся в Корояк. Тарначей было не больше тридцати человек, но внезапность нападения прямо во время движения и сложенное на повозках оружие не дали возможности охранникам и возницам оказать достойное сопротивление.

Чуть успокоившись и оглядев полсотни окружающих его людей, купец вдруг встрепенулся и стал просить короякцев, не мешкая, пойти по следу разбойников и отбить у них если не весь караван, то хотя бы освободить его старшего брата, попавшего к ним в плен.

Лопата отрицательно покачал головой, говоря, что им нужно следить за собственным товаром, а не ввязываться в чужие драки. Тогда купец обратился с мольбами к Дарнику.

– Ты же сказал, что они никого не щадили, – напомнил ему Рыбья Кровь.

– Кто сопротивлялся, тех убивали. Многих связали сразу.

– Сколько связали? – Дарник хотел знать точно.

– Восемь или десять человек.

Дарник посмотрел на своих бойников. Те, словно догадываясь, что он задумал, с готовностью молодцевато поводили плечами. Осторожный Кривонос, и тот предвкушающе потирал руки.

Лопата забеспокоился:

– Не дело ты задумал, не дело.

Дарник посмотрел на низкое закатное солнце. Вот и есть возможность проверить, остались ли силы после сорокаверстного пути.

– Брать все, кроме щитов! – приказал он.

Охранники Лопаты недоуменно переглянулись, но было очевидно, что речь идет только о ватаге самого Дарника.

– А можно и нам? – попросились два охранника из присоединившихся повозок.

– Хорошо, только возьмите мечи и топоры, – разрешил молодой вожак.

Вместе с купцом и его слугой в его распоряжении было пятнадцать человек, включая его самого.

– А колесницу берем? – спросил Меченый.

– Берем. Только сделай, чтобы на ней ничего не гремело.

Остальные тоже принялись старательно обвязывать тряпками свое оружие и лошадиные копыта.

В путь двинулись, когда уже начало смеркаться. На колеснице поместилось пять человек, еще пятеро сели на оседланных лошадей, остальные – на упряжных лошадей без седел.

Ехать пришлось недолго. Верстах в трех, прямо на дороге их глазам предстала картина разгрома купеческого каравана: два десятка раздетых трупов, несколько сломанных и опустошенных повозок, разбитые сундуки и выпотрошенные тюки.

Следы угона вели в степь. Не мешкая, отряд Дарника двинулся по ним, и вскоре далеко впереди показались отблески костров и послышалось ржание коней.

Оставив бойников с лошадьми в небольшой лощине, Дарник с Меченым, Кривоносом и обоими бродниками осторожно стали пробираться к разбойничьему стану. Повезло, что у степняков не было ни одной собаки, поэтому подкрасться незамеченными удалось достаточно близко. Полтора десятка повозок были составлены в круг крайне небрежно, видимо, тарначам даже в голову не приходило кого-то опасаться. В середине круга горели три костра, возле которых вповалку спали люди. Одна повозка служила коновязью для десятка лошадей под седлом. Еще около полусотни лошадей паслись в сотне шагов от стана под присмотром трех или четырех сторожей, расположившихся у своего собственного костерка. Долго не могли определить, где находятся пленные. Наконец более глазастый слуга купца указал на спящих людей, которые были привязаны к длинной жерди, потому и лежали ровным рядком.

Рыбья Кровь уже жалел, что ввязался во все это. Одно дело – расстреливать мечущихся степняков при свете дня, другое – в сумраке ночи. Оседланные кони ясно указывали, что, по крайней мере, десять разбойников успеют вскочить в седло и будут готовы сражаться. Но отступать было поздно – и он указал Меченому, где именно поставить колесницу, чтобы сподручней накрыть орехами оседланных лошадей. Кривоносу тоже показал, куда стать с двумя тройками, чтобы, метнув в пасущихся лошадей все диски, они потом подоспели бы с сулицами и луками к стану тарначей.

Когда вернулись в лощину, Дарник еще раз объяснил, как именно кому надо действовать. Оставив с лошадьми чужих стражников, они двинулись вперед. Колесницу покатили на руках, и она на удивление мягко и бесшумно шла по пожухлой траве. Вот шестерка Кривоноса ушла в сторону, чтобы занять место между станом и пасущимся табуном. Колесница Меченого тоже развернулась и изготовилась к стрельбе, а Дарник с бродниками и Селезнем поползли в обход стана.

По условному свисту Дарника Меченый выпустил по оседланным лошадям первый залп орехов из камнемета. Следом в табун пасущихся лошадей полетели диски кривоносцев. Дикое ржание раненых животных разорвало темноту. Вскочившие тарначи бросились к лошадям и повозкам, стараясь рассмотреть противника. Дарник со своими спутниками благополучно проскользнул под повозками в лагерь с обратной стороны. Лежащие рядком люди в самом деле оказались пленными. Двое ближайших тарначей, увидев чужих, с криками попытались на них напасть. Дарник парными мечами уложил одного, купец обратил в бегство другого. Селезень и слуга живо перерезали веревки пленных и вручили им топоры и клевцы.

Тем временем шестерка Кривоноса обрушила свои сулицы и стрелы на стан, усилив общую сумятицу. Удар Дарника с вооруженными пленными изнутри стана довершил дело, быстро обратив степняков в паническое бегство. Привыкшие только нападать, тарначи не отличались стойкостью в рукопашной пешей схватке. А невидимые залпы железных шариков, разившие наповал их боевых коней, нагнали на них прямо-таки суеверный ужас – они приняли колесничный камнемет за некие колдовские чары.

Ранняя заря высветила картину полной победы. Из отряда Дарника не пострадал никто, лишь трое пленных и слуга купца получили легкие царапины. У тарначей насчитали одиннадцать убитых и семерых раненых, взятых в плен. Впрочем, пленными они оставались недолго. Вернувшиеся из погони бродники накинулись на них и почти всех прикончили. В живых остались только две женщины-тарначки, которых Рыбья Кровь не позволил убивать. Одна была ранена стрелой в бедро, вторая оглушена ударом сулицы о железный шлем. Не слишком молодые и далеко не красавицы, с обожженными солнцем бурыми лицами, они тем не менее представляли для молодых воинов желанную добычу. Раненую в бедро Дарник передал в законные наложницы Меченому, вторую решил оставить себе.

Кроме повозок с купеческими товарами дарникцам досталось еще четыре тарначских повозки. В полтора раза крупнее обычных повозок, они представляли собой целое жилье на колесах, где могли разместиться на ночлег пять-шесть человек. В каждой повозке имелся даже маленький железный очаг, на котором в непогоду можно было приготовить еду.