Текст книги "Морской князь"

Автор книги: Евгений Таганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Наблюдая за жизнью лагеря, Дарник сделал неожиданное открытие: ромеи переносили тяготы зимовки гораздо легче, чем более выносливые уличи или хазары. Сначала он отнес это за счет лучшей одежды и кормежки, но, присмотревшись, понял, что дело не только в этом. Источник их стойкости был в их особой ромейской вере, вернее, в том, к кому именно были обращены их молитвы. Если уличи, сербы и хазары молились своим громовержцам, солнцедержателям и огненосителям, просто выпрашивая у них милости за принесенные богам жертвы или клятвенно обещая новые жертвы в будущем, то Богочеловек ромеев, который раньше представлялся Дарнику чем-то слабым и никчемным, даром что не сумел когда-то самого себя спасти от мучительной человеческой смерти, обернулся вдруг примером несгибаемости и высокотерпения. Получалось, что, обращаясь к нему, христианин поневоле преуменьшал для самого себя тяжесть своих телесных страданий и бесконечно верил, что вот-вот каким-то чудом они прекратятся. Как же хитро и прозорливо это у них придумано, думал Рыбья Кровь.

Не меньшее его одобрение вызывала и воинская дисциплина, присутствующая в ромейском лагере. Никакой распущенности, ни малейших споров и возражений, ни на вершок пренебрежения своими прямыми обязанностями. Ночные караулы, чистка оружия, ношение во время дежурств доспехов – все было на завидном воинском уровне. Точно так же никто из рядовых стратиотов не позволял себе жалоб и сетований: что ждет нас дальше? Как будем возвращаться домой? Останемся ли все живы? Было ли все это по какому-то особому чувству их самосохранения или благодаря впитанному с младых ногтей знанию о тысячелетних ромейских воинских победах, но это вызывало у князя большое уважение.

Понятна стала Дарнику и воздержанность ромеев по отношению к дарникскому войску. Они не боялись его – просто разведали, что там находится укрепленный стан, и решили, что лучше с ним не иметь никакого соприкосновения, и все. Точно так же равнодушно относились ромеи и к зимнику степняков, который они еще в начале осени обнаружили в пятнадцати верстах от берега моря. Мол, мы никого не трогаем и нас пусть никто не трогает.

Но однажды это спокойствие было сильно нарушено. Дозорные обнаружили двух всадников, издали наблюдающих за вытащенной на берег биремой и ее охранниками. Увидели чужаки сам ромейский лагерь или нет, было не совсем ясно, главное, что они не стали приближаться к биреме, следовательно, намерения у них самые враждебные, в этом ни у кого из ромеев сомнений не было. Следы лошадиных копыт по снегу вели в сторону зимника степняков, стало быть, не сегодня-завтра жди прибытия большого конного отряда. А что такое конники с луками для лагеря, не защищенного даже простым земляным валом?! Перестреляют в свое удовольствие, и никакого достойного отпора им не оказать. Размеры зимника, по данным лазутчиков, были неопределенны: с одинаковым успехом он мог выставить и пятьдесят, и двести всадников.

Единодушное решение иларха и декархов немало поразило князя: дождаться ветреной погоды, когда стрелы летят мимо цели, и самим напасть на зимник. А ветреная погода тут чуть ли не каждый день, поэтому все собираемся и в бой.

Рыбья Кровь не мог поверить своим глазам и ушам. Любящие побеждать противника с помощью денег и чужих мечей ромеи повели себя как самые пьяные и хвастливые словене. Днем обсуждали, вечером готовили оружие и доспехи, а утром еще до рассвета уже выступили в поход. В лагере и у биремы осталось не больше десяти человек: хворых и немощных, остальные сто двадцать ровной колонной шагали в глубь степи. Копья и щиты получили и все гребцы, скорее для устрашающего количества, чем для действительной помощи. От того, что с походниками не было ни одной лошади или повозки, процессия выглядела особенно нелепо, чего, впрочем, кроме князя, никто не замечал. Гребцы помимо своих копий и щитов несли еще копья и щиты стратиотов – тем и так тяжело было в своих доспехах.

На Дарника тоже навесили два щита, а его хазары несли корабельную баллисту, меняясь местами каждые двести – триста шагов. К зимнику пришли в середине дня, когда у всех боевого запала значительно поубавилось.

В этой местности оврагов и возвышенностей почти не имелось, поэтому перемещение любых двуногих и четвероногих было видно издалека. И первым делом ромейское войско спугнуло табун лошадей и охранявших их мальчишек-пастухов. Всполошившись, мальчишки погнали табун в зимник.

Князю одного взгляда хватило, чтобы понять, что перед ними не зимник тарначей, а городище тервигов-готов, белоголовых людей севера. Когда-то это было могущественное племя, покорившее все земли на побережье Сурожского моря. Но скудная жизнь в степи не долго удовлетворяла их, да и прибывающие кочевники с востока тоже доставляли немало хлопот. Поэтому основная часть тервигов вскоре ушла далеко на запад и на юг в ромейскую Таврику. Как водится, нашлись упрямцы, которые не захотели поступать как все, и небольшая часть северян осталась там, где была. Не очень стремительные в нападениях, они были несокрушимы при обороне, поэтому все степные племена обходили их городища стороной, рискуя напасть на белоголовых лишь вдали от их укреплений. Это, в свою очередь, еще сильней укоренило привычку тервигов держаться от чужаков всегда в стороне. Однако со временем близкородственные браки вынудили северян все же на покупку у степняков светловолосых словенских рабынь-наложниц, хотя своих дочерей они по-прежнему на сторону замуж предпочитали не отдавать.

Само городище представляло собой круг сечением в шестьдесят саженей, это был простой крепостной вал в пять саженей, без всяких дополнительных оград и башен по гребню. Склоны вала, летом регулярно поливаемые водой, были покрыты кустами и молодыми деревцами, из-за чего само поселение издали походило на обычный степной холмик. Команде биремы пришлось даже сделать крюк в сторону, чтобы увидеть единственные ворота, проделанные в самом низу земляного вала.

Надо отдать должное ромеям – они, не мешкая, сразу устремились к этим воротам, чтобы закупорить конного противника в его городище-ловушке. Потом возникла небольшая заминка: ромеи готовили луки и пращи, разводили костерок для зажигательных стрел, искали подходящую корягу для тарана.

Наверху вала над воротами появились головы его защитников. Князь полагал, что приличия ради иларх вступит в переговоры с тервигами, мол, отдайте нам то-то, и то-то и мы уйдем. Ничуть не бывало. Едва были готовы зажигательные стрелы, как ромейские лучники открыли ими стрельбу навесом в само городище, а также запускали из пращ камни с привязанной к ним горящей берестой.

Дарника лишь развеселили эти их старания. Он однажды осматривал такое вот покинутое поселение белоголовых и знал, что жилища вместе с конюшнями идут там по кругу вдоль внутренней стороны вала и крыты не соломой, не дранкой, а толстым слоем дерна. Так что с поджогом, похоже, ромеи сильно погорячились.

– Чего ты ухмыляешься? – К князю подскочил декарх Геласий.

– Потому что знаю – пожара не будет.

– Это еще почему?

– И ворваться тоже не получится.

– Посмотрим! – зло бросил старший декарх и пошел к уже изготовленному тарану.

Найдя подходящий сухой ствол дерева, ромеи набили на него два десятка железных костылей-ручек, соорудили из щитов укрытие-черепаху и двинулись на приступ. Еще сорок стратиотов, подняв щиты, следовали за ними. Гребцы стучали копьями о свои щиты, изображая тоже намерение вторым накатом ворваться в городище и устроить резню. Тервиги подпустили нападавших шагов на пятьдесят, после чего открыли стрельбу из луков и пращей, которые тоже имелись у них. Ветер действительно мешал точности попаданий, тем не менее четыре-пять стратиотов быстро оказались ранеными.

Все же ромеям удалось донести свой таран до самых ворот и несколько раз ударить в них. Высохшей легкой корягой стучать в них было все равно, что обычным копьем. Два крепких ромея в дополнение к тарану стали рубить ворота двуручными секирами. В этот момент сверху на черепаху тервиги вдруг вылили два ушата с холодной водой, на морозе это было не менее действенно, чем крутой кипяток.

Стратиоты, бросив таран и укрывая себя щитами, двинулись прочь от городища. Попытка Геласия с другой двадцаткой стратиотов поднять таран для нового битья закончилась тем, что с вала в них сбросили кучу увесистых булыжников. Теперь раненым был почти каждый четвертый, и, окончательно оставив корягу, стратиоты дружно отступили назад.

Тем временем матросы установили на треногу баллисту и принялись осыпать ворота камнями. Но в ворота камни попадали через раз, да и удар у них получался слишком слабым, чтобы разбить толстые дубовые доски со скрепляющими их железными полосами.

Попробовали последнее средство: забросили с помощью баллисты внутрь городища три горшка с ромейским огнем. В какой-то момент показалось, что поджог получился, над валом появился отчетливый столб дыма, но мало-помалу он утончился, а потом и вовсе пропал. Если и был там пожар, то его успешно потушили.

Карикос кричал, приказывал продолжать приступ, взбираться прямо на земляной вал, но полсотни тервигов с копьями и топорами, выглядывавшие из-за него скорее с любопытством, чем с яростью, весьма наглядно давали понять, что ничего у ромеев с этим тоже не выйдет. Декархи и стратиоты с опущенными головами стояли вокруг иларха и ничего не делали. Геласий указал Карикосу на небо: еще чуть-чуть, и начнет смеркаться. Пронизывающий холодный ветер дул, казалось, со всех сторон, и ночевать здесь, под открытым небом, было совершенно невозможно.

Кое-как десяток раненых и трех убитых поместили на копья-носилки и тронулись в свой лагерь, каждую минуту ожидая конного нападения сзади. Этот обратный путь в темноте занял вдвое больше времени, и, оттого что на них так никто и не напал, неудача ощущалась еще сильней и бесславней. Чудо, что еще относительно мало блуждали и домой вернулись уже с рассветом.

Весь день все отсыпались и приходили в себя. Вечером иларх потребовал Дарника к себе:

– Ты вчера насмехался над нашей илархией. Уверен был, что у нас ничего не получится. Почему? Говори!..

– Потому что внутри у них все, что может гореть, надежно укрыто толстым слоем земли.

– А ты знаешь, как взять их зимник?

– Знаю, – просто произнес князь.

– Ну?!

– Только сначала скажи, что будет дальше?

– Это уж не твоя забота.

– Я думаю, мужчин вы перебьете, красивых женщин возьмете в наложницы, а детей, стариков и беременных женщин выгоните среди зимы в степь.

Присутствующие ромеи тяжело молчали.

– А ты что предлагаешь? – гневно вскинулся Карикос.

– Я пойду в их зимник и приведу вам женщин и зимнюю одежду.

– Как? Вот так просто? – опередил иларха Геласий.

– А может, ты хочешь просто перебежать на их сторону? – вставил свое слово и навклир.

– Ваши лучники и пращники убили двоих или троих из них. Они могут принять переговорщика, а перебежчика привяжут к хвосту дикой лошади.

– Ладно, ступай! – произнес иларх, и Дарника увели.

6

Утром в ромейскую землянку явился Геласий и сообщил, что разрешение на переговоры Дарника с тервигами получено.

– Теперь надо сводить меня в мыльню и вернуть мне мою одежду, – поставил свои условия князь.

– Может, тебе и твое оружие вернуть? – скривился старший декарх.

– Это тоже обязательно. Или вы привыкли на важные переговоры рабов в рубище посылать? – Рыбья Кровь был сама невозмутимость.

Помощник ушел, и князь даже подумал: а не перегнул ли он палку? Но нет. Вскоре явился оруженосец Карикоса и отвел Дарника в мыльню. От словенских бань она отличалась отсутствием пара – просто закрытая камора с печью и ушатом горячей воды. Оруженосец специально указал, чтобы князь по своему варварскому обыкновению не смел плескать воду на печь – она могла просто развалиться, мол, достаточно, что в мыльне просто тепло. Хорошо хоть вдосталь было воды и настоящего мыла. Жизнь ромейского пленника не так уж безнадежна, как принято думать, посмеивался про себя Дарник, с наслаждением плеская на себя горячую воду. В раздевалке его ждала старая одежда. Ее, правда, никто не догадался выстирать, и она сильно пахла чужим потом, тем не менее князь без брезгливости, а даже с удовольствием влез в нее. Вернули даже его шапку. А дополнительный теплый плащ декарха завершил зимний наряд «важного переговорщика». Оружия, правда, не оказалось, но тут князь решил уступить, не капризничать.

Все гребцы, побросав работу, смотрели издали, как Дарник в новом обличье отправляется в путь. Геласий давал ему на дорогу последние наставления. Он единственный из декархов относился к пленнику с явной симпатией. Но служба есть служба.

– Ты хорошо помнишь, что пообещал? Теперь еще на мече поклянись. – Старший декарх протянул словенину свой меч.

– На чужом оружии клятва недействительна, – заметил Дарник.

Геласий кивнул стратиотам, которые должны были сопровождать пленника, и князю тотчас принесли его клевец и кинжал.

Рыбья Кровь засунул клевец за пояс и обнажил лезвие кинжала:

– Клянусь вести переговоры с тервигским зимовьем в пользу иларха Карикоса и всех его воинов!

Пять стратиотов, данных князю в сопровождение – двое лучников и трое щитников с большими овальными щитами, – восприняли сие поручение без особой радости. Чтобы немного приободрить их, Дарник всю дорогу рассказывал смешные истории, которые случались в его жизни, но никто особо не смеялся.

Хорошее настроение не покидало Дарника, хотя он весьма смутно представлял, как именно ему надлежит действовать. Впрочем, такое с ним уже случалось не один раз: сначала предстоящее дело казалось совершенно невыполнимым, а потом словно из воздуха являлось решение, что именно следует делать.

Из всех прежних разговоров с ромеями о вере и из их религиозных книг Рыбья Кровь вынес и примерил на себя лишь постулат об ангелаххранителях, который сильно напоминал верования его родовичей о потусторонней заботе собственных пращуров. Все верно – свои личные способности у него, Дарника, может быть, и не слишком велики, зато уж его ангел-хранитель трудится не покладая рук. Пусть уж и сейчас как-то постарается. Это ему, ангелу, будет в наказание за недогляд, что позволил гребенскому князю стать пленником жалких морских беглецов.

Варагеса – как позже выяснилось, называлось городище тервигов – они достигли к полудню. Возглавлявшего их маленький отряд пентарха больше всего волновало, что они будут делать, если из ворот им навстречу выскочат несколько десятков конных варваров, которым неведомо, что любые переговорщики – неприкосновенные лица.

– Умрем героями, только и всего! – в своей обычной насмешливой манере успокаивал его князь. Но, когда сквозь тусклый предзимний день стало различимо городище и играющие возле открытых ворот дети, те же сомнения возникли и у него. Больше всего Рыбья Кровь опасался, что если выскочат всадники с луками и топорами, то стратиоты не выдержат и пустятся наутек – тогда их точно всех перебьют. Сильно удручало и отсутствие собственной верховой лошади – для степняков пеший человек это даже не половина, а четвертушка воина, а значит, и переговорщика.

Ромейский отряд заметили с расстояния двух стрелищ. Дети и женщины перед воротами засуетились и побежали в городище. Пройдя вперед еще немного, Дарник сказал стратиотам:

– Ждите здесь. Не садитесь, не разбредайтесь, а стойте, как на смотре! – И дальше пошел один. Старался оказаться перед самыми воротами как можно быстрее, но не успел. Когда до входа оставалось шагов пятьдесят, створки ворот распахнулись, и из городища выехали с десяток молодцов, вооруженных луками и полными колчанами стрел.

– Стой! Или наши стрелы превратят тебя в ежа! – закричал на гортанном ромейском их воевода, коренастый сорокалетний мужчина с рыжей бородой.

Дарник остановился, опираясь одной рукой на рукоятку меча – поза воина, готового защищать свою честь. В другой руке держал специальный полосатый ромейский флажок, предназначенный для военных переговоров. Тервиги окружили его, не решаясь, впрочем, слишком приближаться к незваному гостю.

– Чем ты докажешь, что черная смерть обошла тебя стороной? – спросил рыжебородый.

– Ромейские лазутчики месяц следили за вами и тоже не нашли у вас признаков черной смерти. Разве кто-нибудь будет нападать на зачумленное городище?

– Мы можем сейчас убить и тебя, и твоих людей, – воевода плеткой махнул в сторону стратиотов.

– Будет лучше, если вы убьете нас после того как я поговорю с вашим вождем. Или ты сам расскажешь ему, зачем мы приходили? А он ведь спросит.

На рыжебородого эта уловка, казалось, не произвела особого впечатления.

– Ты недостоин встречаться с нашим вождем. Рассказывай все здесь и сейчас.

– Хорошо, я согласен. – И Дарник, подоткнув под себя плащ, уселся прямо на землю и жестом указал воеводе занять место напротив себя.

Разговаривать верхом с человеком, сидящим на земле, по степным законам считалось верхом неучтивости. Рыжебородый даже сделал невольное движение, чтобы сойти с коня, но все же остался в седле.

– Ладно. Одного тебя мы можем впустить. Только тебе придется завязать глаза.

Рыбья Кровь не возражал. Один из тервигов затянул ему на голове плотную повязку и, придерживая за локоть, повел к воротам. Клевец и кинжал у князя никто не отбирал, что было хорошим знаком. Идти пришлось не очень долго: полсотни шагов прямо, потом с десяток шагов в сторону, небольшой порожек – и вот пленник уже в закрытом помещении. С глаз сняли повязку. Прямо перед Дарником, шагах в пяти, на небольшом возвышении сидел глава городища – седой старец с суровым морщинистым лицом. По сторонам возвышения стояли два помощника: справа столь же старый жрец, но с менее строгим ликом, слева тот рыжебородый воевода, что встретил переговорщика у ворот. Их головы находились на одном уровне с головой сидящего вождя, чтобы давать, если нужно, советы на своем готском языке. Вдоль длинной стены горницы на лавке сидели не меньше десяти пожилых мужчин, да за спиной князя толпились приведшие его воины, готовые в любую минуту накинуться на чужака. Три тусклых окошечка, затянутых бычьими пузырями, не давали разглядеть что-либо более ясно. Короткая стена за спиной вождя была вся увешана мечами, секирами и клевцами. На длинной стене позади старейшин висели круглые щиты, сулицы и пики. Интересно, многие ли понимают по-ромейски, подумал про себя Дарник, в его положении это было непоследним делом.

Приложив одну руку к груди, он поклонился. Вождь в ответ чуть кивнул головой.

– Ну так говори, – нетерпеливо приказал рыжебородый.

– Прошедший по нашим землям лютый мор наделал много бед, – медленно, отчетливо произнося слова, заговорил князь. – Ни одна истребительная война не приносит того, что сделала черная смерть. После нее мир кажется иным и хочется жить по иным, более чистым и справедливым, законам…

Дарник замолчал, дабы присутствующие лучше вникли в сказанное.

– Ну да, и по этим новым справедливым законам ваше войско берет и нападает на нас, – резонно заметил рыжебородый.

По тому, как напряженно и настороженно слушали его присутствующие, князь понял, что не все они хорошо понимают ромейскую речь.

– Ромейское войско ожидало, что к нему навстречу выйдут ваши переговорщики, вместо этого увидело на валу воинов с луками…

По ряду сидящих у стены вдруг прошел взволнованный шепот. Один из молодых воинов подбежал к воеводе и что-то шепнул ему на ухо. Тот, в свою очередь, передал новость вождю. Рыбья Кровь замолчал, ожидая, что будет дальше.

– Как твое имя, воин? – неожиданно по-словенски произнес вождь.

– В детстве меня называли Клыч, – перешел на словенский и Дарник.

– Один из наших торговых людей признал в тебе гребенского князя Рыбья Кровь! Так ли это?

– Все так, – подтвердил Дарник, лихорадочно выстраивая себе новую линию поведения. Радовало лишь то, что теперь о своей безопасности беспокоиться не приходилось – никто князей просто так не убивает.

– Что же случилось с тобой, князь, если ты возглавляешь стаю ромейских бродячих разбойников?

– Я их не возглавляю. Они просто мои союзники, и весьма непослушные союзники. Когда они стали метать зажигательные стрелы и ромейский огонь, я только смеялся и говорил им, что они не подожгут в городище ни одной соломинки. Но вы же знаете ромеев – они мнят себя самыми умными и знающими на свете…

Судя по внимательному и заинтересованному виду старейшин, словенскую речь здесь понимали лучше ромейской, о чем не без гордости сделал вывод Дарник.

– А что случилось с твоей дружиной?

– Моя малая объездная дружина сидит в селище в тридцати верстах отсюда. А сам я пытаюсь договориться с моими союзниками-ромеями.

– Договориться о чем?

– О том, как надо вместе выживать.

– Зачем тебе выживать вместе с ними? – Вопрос вождя был, что называется, не в бровь, а в глаз, но Рыбья Кровь не затруднился с ответом:

– Затем, что у ромеев есть много зерна, у вас много мяса, у моей дружины много семян для весеннего сева. Вместе мы выживем, по отдельности будет тяжело.

– Что же ты хочешь? Чтобы мы гостеприимно открыли ворота тем, кто пытался нас захватить?

– Если вы в степи зимой встречаете замерзающего путника, вы разве говорите: пускай лежит там, где лежит… – Князь нарочно не договорил, чтобы сильнее подчеркнуть свое обвинение.

– Но они ведь не попросились к нам на постой, а захотели вломиться к нам с мечами в руках.

– У ромеев есть письменные законы и письменная мудрость. Они знают, как поступать по закону, но не знают, как поступать по справедливости. Зимой в наших степях они обреченные, несчастные люди. И их безумное нападение на ваше городище ясно говорит, какие они сейчас жалкие люди, разве не так?..

Повисло небольшое молчание. Потом тихо хихикнул один, хихикнул второй, и вот уже вся комната безудержно, самозабвенно хохотала.

– Слухи о твоем уме, князь, весьма справедливы, – отсмеявшись, промолвил вождь. – Первый раз в жизни мне говорят, какие ромеи жалкие, глупые люди, и я готов этому поверить. Я приглашаю тебя разделить с нами нашу еду.

Все зашевелились, двигаясь к двери.

– А тех, снаружи, тоже приглашать? – напомнил вождю рыжебородый.

Вождь призадумался.

– Я на ваше угощение уже заработал, а они еще нет, – легко разрешил недоразумение Рыбья Кровь.

И опять ему в ответ прозвучал еще более дружелюбный смех.

…Через два часа Дарник выезжал из ворот Варагеса на высоком коне, одетый в нарядный, теплый овечий кожух. Правда, пришлось в ответный подарок расстаться со своим княжеским кинжалом, но дело того стоило. Ангел-хранитель и на этот раз сработал как надо.

– А мы уже не думали тебя живым увидеть! – приветствовали его ромеи.

Один из них, самый тщедушный, совсем замерз и едва мог передвигаться. Как только отдалились от городища за пределы видимости, Дарник спешился, отдал несчастному кожух и велел залезать в седло, заодно раздав стратиотам по куску вкусной тервигской колбасы, на которую те набросились, словно стая голодных псов. О своих переговорах с варагесцами Дарник не рассказывал, да ромеи и не спрашивали, понимая, что эти сведения не для их ушей. Но всю дорогу Рыбья Кровь чувствовал на себе их порядком озадаченные взгляды, видимо, они уже начинали догадываться, что таким образом, как он, рядовой полусотский или даже сотский вести себя не может.

Когда под вечер добрались до ромейского лагеря, князь забрал кожух обратно и сам сел верхом. Пентархия подчинялась ему беспрекословно. Так, гордо подбоченясь, и въехал в лагерь, где все мигом окружили свой переговорный отряд. Тут же находились и иларх с навклиром.

Дарник неторопливо спустился на землю.

– Кто слишком соскучился по женщинам, пусть записываются, – намеренно во всеуслышание объявил князь, отдавая повод своего коня ближайшему стратиоту.

Иларх с декархами повели его в главную избу. Разговор получился не слишком длинным.

– Это не разбойники-тарначи, а мирные тервиги-готы. Предлагают для начала, чтобы к ним в городище вошли десять ваших воинов с подарками для женщин: по мешку ячменя или овса на человека, – сообщил ромейским командирам удачливый переговорщик.

– А не жирно ли будет: по целому мешку на человека? – недовольно проворчал навклир.

– Хороших гостей тервиги одаривают более богатыми подарками, чем те сами приносят. Я думаю, что кроме жен ваши воины увезут с собой по мешку сыра с копченым мясом.

– А себе жену ты уже присмотрел? – встрял самый молодой декарх.

– Присмотрел. Но за нее мне нужно отдать десять солидов. Надеюсь, эти деньги я за свои переговоры заработал?

– Ему еще и солиды подавай! – зашелся от возмущения навклир. – Скажи спасибо, что колодку сняли!

На Дарника посыпались расспросы о красоте варагесок, князь отвечал так, чтобы еще больше разжечь общий интерес.

– Ну так что решим? – спросил чуть погодя у декархов Карикос.

– А может, они так заманивают в ловушку? – высказался Геласий.

– Объявим стратиотам, пусть идет, кто сам вызовется, – предложил свое навклир.

– А ты что скажешь? – обратился иларх к Дарнику. Если к тервигам пленный словенин отправлялся негласно повышенным до стратиотского разряда, то теперь его разряд столь же негласно был повышен не меньше чем до стратиотского пентарха, и это отчетливо понимали все присутствующие.

– Пусть идут гребцы, кого не так жалко.

– Своих словен вывести хочешь? – с подозрением произнес навклир.

– Словен мне тоже жалко, пускай лучше степняки первыми пойдут.

– И ты с ними? – снова придрался навклир. – Тебе и награду небось пообещали за первых десять наших трупов.

– Твой труп я им и без награды отдам!

– Ах ты!.. – не мог подобрать подходящего ругательства толстяк.

Но над ним уже дружно смеялись, улыбнулся и иларх.

– Хорошо, завтра утром наберешь десять хазар, – вынес он окончательное решение.

Ночь в своей землянке Дарник провел тоже уже в новом качестве. Ромеи один за другим примеривали его кожух, но тут же с почтением возвращали обратно, принесли миску ячменной каши со стола декархов, с видом знатоков долго изучали его боевой клевец. Ну и, конечно, всех обитателей землянки интересовало: что и как в том городище? Приходилось следить за собой, чтобы случайно не сболтнуть лишнего.

Утром Дарник первым делом подошел к Янару:

– Ну что, готов быть моим главным телохранителем?

– Да пошел ты! – огрызнулся тот.

Выяснилось, что ромеи захотели оставить у себя коня Дарника, мол, там тебе другого дадут, а иларху тоже представительный вид иметь надо.

– Если я появлюсь пешим, тервиги подумают, что я такой хитростью выклянчиваю у них другого коня, – объяснил Дарник иларху, вышедшему его проводить. – Да и кто потянет десять мешков зерна?

– Пусть берет, – распорядился Карикос. – Только чтобы и мне привел коня под седлом.

– Десять солидов.

– В Ургане хороший скакун стоит пять солидов.

– Во время чумы другие цены, – беззастенчиво торговался князь. – И еще ты обещал мне десять солидов за переговоры.

– Обойдешься и пятью, – возразил Геласий и с молчаливого согласия иларха отсчитал Дарнику пятнадцать солидов.

С помощью жердей и ремней хазары соорудили простейшую волокушу и водрузили на нее восемь мешков с зерном. Еще два мешка по распоряжению Дарника положили на двое носилок, которые, сменяясь, должны были нести четверо походников.

Прислушиваясь к шуткам, что отпускали в сторону хазар стратиоты, Рыбья Кровь с оторопью обнаружил причину, по которой ромеи столь легко согласились отпустить с ним именно степняков, – приведенные ими жены предназначались в распоряжение всей команды биремы. Если у князя и были до той минуты сомнения насчет собственных коварных намерений относительно ромейской илархии, то теперь они быстро улетучились – с такими низкими людьми и поступать надо низко.

Наконец все было готово, и хазарская декархия выступила в путь. Рыбья Кровь вел коня с волокушей, носильщики тащили мешки, остальные шестеро плелись по бокам носильщиков. Янар тоже вошел в их десяток; глядя на его свирепое угрюмое лицо, Дарник не мог сдержать довольной улыбки. Сначала все походники были очень довольны, что им выдали по большому морскому ножу и ременной пращи, но потом до них стало доходить, что такого оружия явно недостаточно.

– А нас там не прирежут? – спрашивал сначала Янара, а потом князя беспокойный хазарин по имени Устуш.

– Нет, тервиги не режут, а просто с живого кожу сдирают и спорят между собой, сколько тот проживет, – «утешил» его Дарник и тут же, без перехода: – Ну а жениться из вас каждый готов или есть такие, которые не могут?

Совсем сбитые с толку походники озадаченно смотрели на него. Тяжелая ноша вынудила их отряд сделать несколько привалов. Краем глаза Рыбья Кровь видел, как хазары что-то нашептывают своему общепризнанному вожаку Янару. Тому явно не хотелось напрямую обращаться ко вчерашнему пленнику, а ныне назначенному над ними декарху.

– Скажи, а что мы должны там говорить? – решился он все же на вопрос.

– Что хотите, то и говорите, – пожал плечами князь.

– А если спросят, для чего мы пришли?

– Скажите, что хотите жениться, сладко есть и тепло спать, – с серьезным видом забавлялся Дарник. – Разве не так?

– А что за это с нас потребуют?

– Верной службы.

– А что это за служба? – с трудом подавляя злость, терпеливо допытывался Янар.

– А тебе не все равно? Хуже, чем у ромеев, точно не будет.

На том разговор и закончился. И Янар стал что-то объяснять своим хазарам.

Когда, упрежденные дозорным, навстречу им выехал десяток конных тервигов с луками, во главе с рыжебородым Сигибердом, Дарник строго приказал своим спутникам:

– Быстро все улыбайтесь! – И сам приветливо помахал рукой.

– Это и есть твои хваленые союзники? – скептически глянул на усталых, выдавливающих из себя жалкие улыбки хазар Сигиберд.

– Они мяса уже неделю не ели. – Дарник снял с носилок мешок с зерном и водрузил на седло одного из тервигов: – Держи давай.

С молчаливого согласия воеводы еще трое конников приняли по мешку со вторых носилок и волокуши.

Возле Варагеса их встретила целая толпа женщин и молоденьких девушек, будущих тещ и невест. Некоторые из них попытались смеяться и делать издевательские жесты, но их живо утихомирил грозный окрик Сигиберда.

Теперь их впустили в городище без особых предосторожностей. И даже самым тугодумным хазарам сразу стало ясно, почему обстрел зажигательными стрелами не нанес укреплению тервигов какого-либо ущерба.

Внутри городище представляло собой большую круглую площадь, вдоль которой плотным рядом, одна стена на две избы, шли дома, конюшни и сараи, надежно упрятанные в земляной вал. Вернее, прежде были возведены сами постройки, а уж затем над ними возвели земляной вал. Даже запасы сена и те были под земляным навесом.

Покрытые снегом земляные откосы служили ребятне отличными горками для веселого катания на санках. Вообще все на площади было в бодром, жизнерадостном движении: носились собачонки, шныряли куры и свиньи, женщины и мужчины занимались хозяйственными работами. Прибытие гостей-инородцев лишь на короткое время прервало сей распорядок, но, едва пришельцев увели в дом вождя, все вновь пошло своим чередом.