Текст книги "Отрок (XXI-XII)"

Автор книги: Евгений Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

– Матушка княгиня, дозволь красавице твоей Анне Вячеславовне подарок поднести? – И не дожидаясь ответа бросился сквозь расступающихся зрителей к крыльцу. – Погляди, княжна, куколка-то с секретом!

Сидящая у княгини Ольги на коленях маленькая княжна, расширенными от удивления глазами следила, как матрешки одна за другой появляются на свет, а когда опрокинутый "Ванька-встанька" сам собой принял вертикальное положение, даже пискнула от восторга.

– Вот, Анна Вячеславна, ты здесь самая красивая, у тебя и игрушки должны быть самыми красивыми!

– Что ж ты… волкодав, – подал голос князь, с интересом, как заметил Мишка, наблюдавший за "размножением" матрешек – сам даришь, а принять подарок гордишься?

– Так среди своих же, княже, Мне с тобой в поле не ратиться, я в бой под твоим стягом пойду.

– Так уверен?

Что имел в виду князь, Мишка не понял, но делая вид, что поправляет одну из матрешек, ответил так, чтобы слышно было одному князю:

– Киев далеко, а мы все – здесь.

Вячеслав Туровский, кажется, заинтересовался – даже слегка склонился в кресле в мишкину сторону.

– Сам придумал, или слыхал от кого?

– Вся сотня в том заедино. Вон сотник Корней твоего слова ждет.

– А ты ему внук, говорят?

– Так, княже, Михаилом крещен.

– Гляди-ка, сынок, тезка твой! – Вячеслав обернулся к княжичу, но тот остался равнодушен. Мишка понял, что предлагать ему стрельнуть из самострела не стоит.

– Збройко! – Князь сделал знак одному из рынд. – Сотников внук Михаил перстень обронил. Принеси-ка!

Парень вмиг слетел с крыльца, подобрал перстень, и взбежав по ступенькам протянул его Мишке. Мишка, не дотрагиваясь до перстня, указал глазами на князя. Рында поколебался, но подчинился.

– Значит, все-таки из одних только рук? – Князь покрутил в пальцах перстень. – Так, что ли?

– Только так, княже, иначе – беда!

– Держи, заслужил. – Вячеслав подал перстень Мишке. – Но и гостя моего поблагодари.

Мишка нашел глазами купца, приложил перстень ко лбу, потом к губам. Прижав руку к сердцу поклонился. Княжий гость дернул щекой, но все же слегка кивнул в ответ.

– Восточные обычаи знаешь? – Заинтересовался князь. – Откуда?

– Мы же не смерды, княже! Род свой в восьмом колене считаем – от десятника Лисовина, который еще с вещим князем Олегом на Царьград ходил! Потому не только ратному делу, но и наукам…

Мишка запнулся, наткнувшись на какой-то уж очень пристальный взгляд княгини.

– Может быть, – княгиня секунду помолчала, – тебе и рыцарские обычаи известны?

Она разжала пальцы и к мишкиным ногам упал маленький платочек. Мишка подхватил его и опустившись на одно колено протянул княгине.

– И галантное обхождение тоже… Ваше Высочество.

«Блин, что за спектакль? Дед там внизу уже наверно в землю врос, а они тут со мной беседуют, да еще как беседуют! В чем дело?»

– Вижу, правду о тебе рассказывают – необычный ты… мальчик. – Проворковала княгиня. – Аннушка, что ж ты Михаила за подарок не поблагодаришь?

– Благодарствую, Михаил. – Старательно выговорила княжна, чувствовалось, что букву "р" она научилась выговаривать совсем недавно.

– Рад служить, государыня Анна Вячеславна! Только позови!

– А если и вправду позовем? – Негромко спросила княгиня.

«Да что тут происходит-то? Князь, вроде бы и не слушает – о чем-то с боярином говорит. Во что же я опять влипаю?».

– У меня пока только три самострела, матушка, но будет больше. Всегда, по первому твоему зову…

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать… Скоро.

– А когда настоящим ратником станешь?

– В шестнадцать.

«Те же вопросы, что и у Иллариона! Он, что ли, ей про меня наболтал?».

– Видишь эту ленточку? – Княгиня показала на красную шелковую ленту, вплетенную в косу дочери. – Если тебе ее передадут, это будет значить, что ты нужен… княжне Анне. И все, кого ты сможешь с собой привести. Не беспокойся, это будет не завтра. Может быть и никогда… Но помни!

– Запомню… Нужен – княжне.

– Правильно запомнил, молодец. Наклонись-ка.

Мишка склонился к самым губам княгини и услышал едва различимый шепот:

– Нинее поклон передай. От Беаты.

– Едрит тв…

– Что?

– Все исполню, матушка княгиня, в точности!

Княгиня обернулась к мужу.

– Вячеслав Владимирович, ребята еще малы, а вот наставников их: сотника Корнея и…

– Ратник Андрей – торопливо подсказал Мишка.

– …И ратника Андрея. Не пригласить ли на пир?

– Отчего же не пригласить, душа моя? – Князь благосклонно кивнул. – Михаил, от меня вам за представление – гривна. Ступай, позови деда.

– Благодарствую, княже.

«А не приходилось ли Вам, сэр, в психушке сиживать? Есть три варианта на выбор. Старейшее в Санкт-Петербурге заведение на набережной реки Пряшки, больница имени Кащенко и больница имени Скворцова-Степанова, в просторечии „Скворечник“. Ни одно из них, по правде сказать, пока не функционирует, но что такое жалкие несколько веков для неизлечимого психа? Пустяки. Какие замечательные галлюцинации! Зрительные! Слуховые! Какая драматургия, сюжет, интрига! Невестка Владимира Мономаха передает поклон ученице бабы Яги от какой-то полячки, а пацан в ответ матерится, как докер-механизатор с карантинного причала. Сказка! Нет, права была мисс Скарлет О'Хара: я подумаю об этом завтра, иначе, в самом деле, рехнусь!».

Глава 3

С княжеского пира дед вернулся на удивление рано и почти трезвым. Но доволен результатом был так, что еще в воротах начал орать:

– Никифор! Анюта! Михайла! Все сюда, праздник у нас!

На такой зов, естественно, во двор высыпали не только названные, но и все, кто его услышал. Дед победоносно окинул взглядом образовавшуюся небольшую толпу и задрав бороду гаркнул:

– Глядите!

Собравшиеся дружно ахнули – на шее у него висела золотая гривна сотника.

– А теперь сюда глядите!

Дед указал пальцем на Немого и все увидели, что у того тоже висит на шее гривна, только серебряная – десятничья!

– Ха! Корней Агеич! Это дело надо обмыть! – Предсказуемо отреагировал Никифор. – Бабы! А ну, на стол быстренько соберите!

Пьянка намечалась капитальная, и, хотя за стол его, конечно же, пустили бы, Мишка решил сачкануть – для понимания произошедшего нужна была информация, а мужики, в данный момент, для этого совершенно не годились. Мишка дождался, пока все разошлись, пошел к матери.

– Мама, а ты про княгиню много знаешь?

– Кое-что знаю, – мать подняла глаза от шкатулки с какими-то женскими мелочами и испытующе взглянула на сына. – А тебе что понадобилось?

– Она из какого рода? Мне показалось, что не русская.

– Верно, княгиня Ольга родственница Пястов – ляшских королей.

– Католичка? А как ее до принятия православия звали, не Беатой?

– Не знаю, а зачем тебе?

– Да так… Понимаешь, она боится чего-то, но не сейчас, а в будущем. И уже начинает себе верных людей подбирать. Вот и мне намекнула, что, как подрасту, понадоблюсь. И не один, а со всеми, кого собрать смогу. Как думаешь? К чему бы это?

– Это, как раз, понятно, Мишаня. Какая же мать о детях не беспокоится? Свекр ее Великий князь Киевский болен, к тому же стар – семьдесят два года. Кто на его место заступит? Не захочет ли ее мужа с Туровского стола согнать? Такое очень часто и в других местах бывало, а Туровская земля по приговору княжеского съезда вовсе не Мономахову роду принадлежит, а Святополчичам.

У Киева и с Полоцком мира нет, раз за разом схватываются. И с Волынью – тоже непросто. Волынские князья то и дело ратятся с Киевом: Ярополк Изяславич, Давид Игоревич, Ярослав Святополчич. Киевские князья постоянно опасались, что Волынь присоединит к себе Туров и Пинск. Давида Игоревича с Волынского стола согнали, посадили в Дорогобуж, там он и умер. Ярославу Святополчичу вообще с Руси бежать пришлось. А когда захотел вернуться, убили.

Мономах вообще всему семейству Святополчичей не верит, опасается, потому, что они соперники его детей в борьбе за Великое княжение. Их еще много осталось, и все они сильно на Мономаха обижены. Брячислава Святополчича из Турова выгнали, чтобы Вячеслава Владимировича Мономашича посадить, и отправили к брату Изяславу в Пинск. Теперь в Пинске два князя, и оба не полноправные князья, а на "кормлении сидят". А старший сын Ярослава Святополчича – Вячеслав – после гибели отца посажен в Клецк, и тоже не один. Там его мачеха – третья жена Ярослава Святополчича с сыном Юрием.

– Ой, мама, что-то я совсем во всех этих Вячеславах, да Ярославах запутался…

– Не мудрено! – Мать понимающе улыбнулась. – Дети и внуки Ярослава Мудрого обильное потомство дали, много их стало, и все хотят жить, как князья, а княжеств на всех не хватает. Ты сынок вот что запомни: наша семья была очень тесно со Святополчичами связана. Деда в сотники произвел сам Святополк Изяславич, а его сын Ярослав Святополчич был другом деда в юности.

И еще одно… – Мать поколебалась, но все-таки решилась сказать. – Дед твой, Мишаня, на сводной сестре Ярослава Святополчича женился. Бабка твоя Аграфена была внебрачной дочерью Святополка Изяславича. Он ее еще в Новгороде прижил, потом с собой в Туров привез.

– Постой, постой, мама! – Мишка, сам этого не заметив, даже ухватил мать за рукав. – Бабку же Аграфеной Ярославной звали, причем же здесь князь Святополк?

– Ярославной ее звали по имени боярина, чьей дочерью она считалась. Но только считалась! На самом деле… Все все знали и понимали. Ярослав Святополчич и свою побочную сестру любил и с дедом Конем дружил крепко. Вот он и помог деду на Аграфене жениться и отцовский гнев от них отвел. Сначала-то князь Святополк осерчал…

– Выходит, во мне есть кровь Рюриковичей? – Мишка сам опешил от подобного открытия. – Я правнук Великого князя Святополка Изяславича?

– Молчи! – Мать прижала ладонь к Мишкиным губам и испугано оглянулась. – Никому и никогда! Рюриковичам лишняя родня не нужна! Я тебе это рассказала не для того, чтобы ты гордился, а чтобы понял: мы Лисовины – друзья и родичи врагов Мономаха, значит, и Мономашичей.

– А как же тогда?… – Мишка запнулся, не сумев сразу сформулировать вопрос. – Князь Вячеслав, ведь, деду сотничью гривну пожаловал! Он же Мономашич, неужели ничего не знает?

– Бог весть… Может и не знает, но я думаю, что дело в другом, сынок. Князь Вячеслав в Турове чужой, надеяться может только на тех людей, которых с собой привез, а для того, чтобы на Туровском столе удержаться, нужно доброхотов из местных искать. Таких, чтобы силу имели, а дед силу за собой имеет. Когда Владимир Мономах умрет, каждый из князей за себя стоять станет, и Вячеславу тоже надо будет за себя суметь постоять.

– Д-а-а, теперь понятно, чего княгиня боится…

Мать вздохнула и грустно улыбаясь оглядела Мишку так, словно перед ней стоял совсем несмышленыш.

– Много ты знаешь о женских страхах… Заметил, какая разница в возрасте у князя и княгини? Вячеслав уже не молод, не старик, конечно, но в годах солидных. И здоровья некрепкого. Сед не по годам, мне боярыня одна сказывала, что выглядит Вячеслав чуть ли не старше брата Мстислава, хотя моложе его почти на десять лет. И дети у него не выживают – только двое последних, а остальные умерли. Не дай Бог… Это же страшно, Мишаня, вдовой с малыми детьми остаться. Уж тогда-то ей и вовсе Туровского стола не видать, и вообще неизвестно, что будет.

– Почему же Вячеслава обязательно должны с Туровского стола погнать?

– Потому, что отец его – Мономах – на Киевский стол сел незаконно. Двенадцать лет назад, когда умер Великий князь Киевский Святополк Изяславич, на Великокняжеский стол должен был сесть по старшинству Давыд Святославич Черниговский. Но в Киеве случилось восстание. Чернь сначала громила дворы евреев-ростовщиков, а потом принялась из бояр, и за купцов. Дядя Никифор тогда только тем и спасся, что успел ладьи от берега отогнать, а все, что на сладах лежало, разграбили.

Тогда– то киевское боярство Владимира Мономаха и призвало. Так что, Черниговские Святославичи только и ждут, чтобы снова за Киевский стол распрю начать. И Полоцкие князья на нашего князя Вячеслава зуб имеют. Когда он еще был Смоленским князем, то вместе с отцом ходил воевать Минск и Друцк. От Минска тогда одно пепелище осталось.

– И Волынь еще…

– Нет, с Волынью раньше сложно было, а потом Мономах туда своего сына Романа посадил, а когда тот умер, другого сына – Андрея. С тех пор на Волынском рубеже спокойно. Вообще Мономах везде своих сыновей рассадил, где мог. Юрий {{ Тот самый, что получит прозвище "Долгорукий" и будет считаться основателем Москвы.}} сидит в Суздале, Мстислав княжил в Новгороде, а Сейчас в Белгороде, Ярополк в Переяславле.

– Так если Мономах умрет, братья между собой схватиться могут?

– Вряд ли… Слишком опасно вокруг. Черниговские Святославичи могут половцев привести, так уже много раз бывало. Да половцы и сами обрадуются смерти Мономаха – очень уж крепко он их бил, аж за Дон загонял.

– Это – с юга и с востока. А с севера Полоцкие князья…

– Да, так. Ты, сынок, забудь все, что Ольга тебе говорила, на что намекала. В княжеские которы влезть – головы не сносить. Рюриковичи друг друга из-за уделов, как курей режут, а про слуг да ратников и разговору нет. Забудь! Дед своего добился – сотничью гривну получил, и ладно. За тем сюда и ездили. Запомни, сынок: стольный град манит соблазнами, кажется вот-вот и жар-птицу поймаешь, а на самом деле возле княжьего стола – возле смерти. Ты думаешь Никифор не мог бы в первую купеческую сотню выйти? Давно бы мог, но знает, как опасно на виду быть, над толпой возвышаться, вот и держится скромно. Князьям не только войско нужно, но и деньги. Деньги даже важнее. А с кого их взять? Понимаешь?

– Понимаю, мама.

– Нет, не все ты понимаешь! Никифор только живет в Турове. А деньги, товары, люди – все достояние, у него по разным местам распределены: в Киеве, в Чернигове, в Новгороде, даже, в Кракове. Где главная часть, никто, кроме него не знает, но чтобы ни случилось, всего достояния разом он не потеряет никогда! А наше главное богатство – в Ратном, там мы сильны и защищены. На крайний случай, даже и Никифор к нам прибежать может, или семью на время укрыть. Понял?

– Понял, мама. Знаешь, есть такая пословица: "Не складывай все яйца в одну корзину".

– Умница, ты моя… Вот бы отец, покойный, порадовался…

– Погоди, мама! Никифор-то по этой пословице и поступает, а мы? Ты сама только что сказала: у нас все – в Ратном.

– Ну, об этом тебе с дедом говорить надо, если он захочет, конечно. Ты не помнишь – совсем мальцом был, но у нас своя деревенька была на семь дворов. Если бы не беда… ладно, чего уж теперь. Но дед, как я понимаю, не просто так за сотню свою бился, наверняка восстановить деревеньку надеется. А это – не гривна сотника, это – наследство, которое прирастать может. Есть бояре, которые только при князе и бояре, а есть такие, которых земля кормит. Этим князя потерять не страшно, земля и люди всегда при них останутся. Они еще и сами, бывает, князей выгоняют. Только об этом, и правда, лучше с дедом говорить.

"Вот, значит как! Не зря мать по подружкам давним походила, теперь хоть какая-то ясность намечается. Владимир Мономах при смерти, кто там следующим-то будет? Не помню. Говорила мама: учи историю! Ясно одно: бардак на Руси образуется первостатейный. Князья опять поедут с места на место, кое-кто за оружие возьмется, потом новый Великий князь Киевский начнет драчунов вразумлять, да пересаживать нужных людей в нужные места. Разборок – на несколько лет! Вот почему все зашевелились: Илларион, Феофан, Ольга.

А чего они все от ратнинской сотни ждут? Сотня, да еще не полного состава, что она может сделать против тысячных княжеских ратей? Поголовно полечь в первом же бою? Дед не идиот. Пакостить партизанскими налетами, громить обозы, перехватывать гонцов, что еще? Надо у деда потом выспросить.

Кстати о деде. Мать ведь не зря про деревеньку вспомнила. Пока князья между собой грызться будут, сотня профессионалов в отдаленной местности много чего натворить может! И дед, пожалуй, не преминет воспользоваться ситуацией. Как там у Вильяма нашего Шекспира?

Придумал ловко, нечего сказать:

Сто рыцарей! Сто рыцарей, готовых

Фантазии любые старика

В любое время поддержать оружьем!

В самую точку, товарищ классик! Но и дед-то как в жилу попал! Илларион поперся язычников громить, и Корней Агеич, «поддерживая генеральную линию партии», запросто может пару деревенек на щит взять, да еще и красиво отчитаться перед центром. Поди разбирайся потом: язычники или не язычники там были? Опять же и мужики почувствуют, что с возвращением сотника Корнея и добыча пошла, и победы одерживаются. Выигрыш по всем параметрам: и моральный, и материальный, и идеологический, и… Блин! Можно же не встревать в княжьи разборки, поскольку занят важным государственным делом! А когда все устаканится, дед опять – весь белый и пушистый: не в свои дела не лез, под руководством Святой Матери нашей Православной Церкви, язычество искоренял!

Но вот княгиня Ольга… Чего ей от Нинеи надо? Откуда они вообще друг друга знают? Может быть, Ольга рассчитывает в крайних обстоятельствах на помощь язычников? М-да, сэр, тут Вам с ходу не разобраться, но мать права: около князей – около смерти".

* * *

Утром ни о каком продолжении цирковых выступлений, разумеется не могло быть и речи – руководство, в полном составе, дрыхло «после вчерашнего». Деда и хозяина никифоровские работники растащили по постелям далеко заполночь и совершенно никакими, а Немого пришлось оставить там, где он и уснул в обнимку с опрокинутой лавкой. Что уж там ему представлялось в пьяных сновидениях, неизвестно, но отнять у него лавку не удалось, а тащить в постель вместе с мебелью, после недолгих размышлений, не стали.

Рассчитывать на ясность сознания и здравость суждений вчерашних сотрапезников, по вполне понятным причинам, в ближайшее время не приходилось, и заявившийся с утра Своята, уяснив обстановку, лишь печально вздохнул и поплелся куда-то по своим делам. Кузька, оклемавшийся после падения с лошади, настаивал на повторной экскурсии в торговые ряды, поскольку первую пропустил, и Мишка уже было согласился, но тут его тормознули во дворе сыновья Никифора.

– Слушай, Минька! Ну, с оружием ты здорово управляешься, а на кулачках со мной не побоишься?

Петька был почти на год старше, на голову выше ростом и, чувствовалось, что в уличных драках с городскими пацанами он поднаторел изрядно. Позорище, которое Мишка устроил двоюродным братьям в первый день, видимо, не давало ему покоя, да и прочие мишкины "подвиги", служившие поводом как для постоянных обсуждений в семье, так и, само собой разумеется, родительских попреков, просто требовали каким-то образом удовлетворить уязвленное самолюбие подростка.

– А может, как-нибудь, обойдемся? – Попытался решить дело миром Мишка.

– Испугался?

– Я у тебя в гостях, неприлично с хозяевами драться.

– А мы – шутейно, вон там, за сарайчиком, никто и не увидит.

– Если шутейно, то зачем же прятаться?

– Боишься? Так и говори!

Петька воинственно выпятил грудь и начал медленно надвигаться на Мишку.

«Не отвяжется, придурок, самоутвердиться ему надо, понимаешь. Ну, ладно, сам напросился».

– Хорошо, бей!

– Чего? – Удивленно переспросил Петька.

Начало драки, как водится, требовало определенного ритуала: каких-нибудь вызывающих слов, толчков, сложного набора из жестов и мимики. Некий обязательный комплекс, предшествующий поединку, который человечество, с некоторыми изменениями, передавало из поколения в поколение еще с тех времен, когда "венец творения" был стадным животным и членораздельно разговаривать не умел. Был, разумеется, такой ритуал и у городских мальчишек, просто так перейти в "боевое" состояние Петька не мог. Мишка намерено сбивал его с привычной поведенческой колеи, обрекая на поражение еще до нанесения первого удара.

– Бей, говорю, чего, как баба, языком треплешь?

– Это я – баба? Да сам ты деревенщина лапотная!

Петька, сам того, конечно, не подозревая, держался за ритуал мертвой хваткой.

– Бей, или я ударю! – Упорствовал Мишка.

– Кто? Ты? Мозгляк, да я тебя…

Бум. На ногах Петька устоял, но ориентировку в пространстве на некоторое время утратил.

– Все, или еще хочешь? – Вежливо поинтересовался Мишка.

– Нечестно! – Вдруг заорал Пашка. – Нечестно, ты исподтишка…

– Тебе тоже дать? – Мишка даже не стал разворачиваться в сторону второго двоюродного брата, лишь скосил на него глаза.

Пашка, на всякий случай, отскочил немного назад, но не угомонился:

– Все равно – нечестно!

"Нет, без крепкой трепки не отстанут, дети, блин, что тут поделаешь? Петька, вроде бы, прочухался, ну-с: «Аве Цезарь! Моритури те салютант!».

Мишка повернулся к братьям спиной, и сделал вид, что направляется к воротам. "Апостолы" с криком (а как же без крика?) кинулись на него оба одновременно. Мишка сделал короткий шаг в сторону и Петька сам напоролся солнечным сплетением на выставленный мишкин локоть. Мишка развернулся к младшему "апостолу"… Пашки – не было. Вернее, он был, но лежал на земле, а верхом на нем сидел непонятно откуда взявшийся Роська и уже нацеливался настучать Пашке по физиономии.

– Роська, назад!

«Да что ж я ему, как Чифу, команду даю?»

– Роська, перестань, мы – шутейно. Я ребятам приемы показывал. Слезай.

– Холоп!!! – Вдруг визгливо заорал Пашка. – На хозяина руку поднял!!! Головой ответишь!!! Семен, Панкрат, кто-нибудь! Вяжите его!!!

«Ох, блин! Роську же в бою взяли, он пожизненный холоп Никифора. За нападение на хозяина или кого-то из его семьи, холопу – смерть! Что ж ты натворил, парень?».

– А ну, заткнись! – Мишка пнул орущего двоюродного брата ногой в бок. – Заткнись, я сказал!

Пашка прекратил блажить, но было уже поздно – во двор выскочило двое мужиков и один из них был старшим никифоровским приказчиком Семеном.

– Стоять! – Мишка постарался придать своему голосу как можно больше властности. – Стоять, никого не трогать!

Не тут– то было! Для Семена он был, всего лишь, мальчишкой. Мало ли, что родственник хозяина: приехал и уехал, а с Пашкой Семену дальше жить.

– Панкрат! – Скомандовал старший приказчик второму мужику. – Вяжи Роську! В погреб его, пока хозяин не решит.

«Ну нет, я вам Роську, так просто, не отдам!».

Мишка свистнул, вызывая из дома Кузьму с Демьяном, и выхватив из ножен кинжал, встал между Роськой и Панкратом.

– Только сунься, козел, кишки выпущу!

Панкрат нерешительно затоптался на месте, вопросительно оглянулся на Семена.

– Михайла, ты того… – Семен явно находился в затруднении. – Ты не у себя дома! Там распоряжайся, а здесь…

– Оглянись! – Мишка подбородком указал Семену за спину.

На крыльце стояли Демка и Кузька, еще не разобравшись в происходящем, оба уже тянули, на всякий случай, из ножен кинжалы.

– Семен, слыхал, как мы намедни троих упокоили? Тебе это надо? Роська за меня вступился, беру его грех на себя, так и доложишь Никифору Палычу, когда проспится. Понял меня?

– Так это… – Семен еще раз оглянулся на стоящих на крыльце близнецов. – А не сбежит?

– Беру все на себя!

– Пашка, паскуда! – Подал неожиданно голос, скорчившийся на земле Петр. – Удавлю, как кутенка! Сам все подстроил, зараза, а теперь воешь! Сенька, пошел вон! Отцу ничего не говорить! Роська ни в чем не виноват.

– Петр Никифорыч, нельзя не сказать, хозяин все равно все узнает.

– Тогда вали все на меня! Я сам все отцу объясню.

«Браво, Петр Никифорыч! Мужиком растешь! А братец-то у тебя и правда… купцом будет хорошим. В ситуации сориентировался мгновенно, правовую базу повел, приказы раздавать начал. И все это – лежа на земле в преддверии мордобития, ни в одном слове не ошибся, подонок. Будет купцом, папе на радость!».

– Ну, как знаешь, Петр Никифорыч. – Семен явно обрадовался, спихнув с себя ответственность. – Только ты уж, с Михайлой…

– С Михайлой Фролычем! – жестко поправил Петька.

– С Михайлой Фролычем… вы уж хозяину все, как есть…

– Я сказал – ты слышал! Иди отсюда!

– Спасибо братан! – Мишка протянул Петру руку, помогая встать, потом подал ему свой кинжал. – Вот, держи на память!

– Ой, а у меня монетки никакой нет! Нельзя нож дарить – жизнь порезанная будет!

«Надо же, примета-то какая древняя, даже и не подозревал».

– Это не нож, а боевое оружие, вражьей кровью омытое! Признаю тебя достойным быть ратником "Младшей стражи"! Никакой монетки не нужно!

– Чего тут у вас случилось-то? – Кузька аж трепетал от любопытства. – Я уж подумал, что тебя убивают!

– Да, ерунда! – Мишка с досады сплюнул под ноги. – Потолкались с ребятами, шутейно, а Роська не разобрался, полез меня защищать.

– Ну и что? – Не понял Кузька.

– А то! Он – холоп, в бою взятый. Холопов, которые на хозяина руку подняли, казнят!

– Ой, что ж теперь будет-то?

– А ничего! – Вмешался в разговор Петр. – Мой голос и Мишкин, против его голоса. – Петька кивнул в сторону младшего брата. – Отец его натуру паскудную знает, нам поверит!

Тут, впервые за все время, проявил себя Демьян. Подошел к стоящему с убитым видом Роське, снял с пояса один из кинжалов и слово в слово повторил только что выдуманную Мишкой формулу:

– Признаю тебя достойным быть ратником "Младшей стражи"! – Помолчав, добавил: – И ничего не бойся, если что – мы тебя выкупим!

«Выкупить – хорошая идея! Парень-то стоящий и защищать меня кинулся. Будет четвертый стрелок. Как бы только деда уломать? И надо Роську как-то успокоить, или отвлечь – закаменел весь, бедолага. Неудивительно – такое свалилось!».

– Рось, а ты чего пришел-то? С делом каким или так? Рось! Роська! – Мишка потряс парня за плечо. – Слышишь меня?

– А?

– Я спрашиваю: ты по делу пришел или просто так?

– По делу, да чего уж теперь… – Роська безнадежно махнул рукой. – Спасибо вам, ребята, что заступились!

– Перестань! – Преувеличенно бодро ответил Мишка. – Мы своих в обиду не даем! Так что за дело?

– Да вон – Роська кивнул на фургон скоморохов. – Он вам не нужен? А то я покупателя найду, все – деньги какие-то.

– А давай-ка посмотрим, может там чего подходящее есть?

– После стражников-то?

– Ну, мало ли…

После стражников, действительно, осталось только то, чему прямой путь на помойку. Единственными ценными вещами оказались четыре тележных колеса, на которых фургон, видимо, катался в бесснежное время года. Хлама же: какого-то грязного тряпья, вытертых шкур, поломанных корзин, продавленных берестяных коробов и тому подобного мусора – оказалось как-то уж слишком много. У Мишки сложилось ощущение, что все это натаскано сюда специально.

– Давайте-ка все это выкинем, не продавать же вместе с хламом!

Очищенный от мусора, фургон, неожиданно, предстал в совершенно ином виде. Мишка как-то сразу и не обратил внимания на то, что неряшливый рогожный тент был вовсе не натянут на дуги, а одет на деревянный корпус в качестве чехла, маскирующего очень добротный, прочный и аккуратный вагончик. Не хватало только задней стенки. Что-то еще зацепило сознание, но Мишка никак не мог поймать мелькнувшую было мысль.

– Ну-ка, ребята, погодите, возок-то, кажется, не прост!

Мишка вылез наружу и внимательно осмотрел фургон. Вроде бы, все как обычно, только стоит не на колесах, а на полозьях. Заглянул внутрь и…

– Ага! Роська, Демьян! А добыча-то у нас, похоже, с начинкой! Смотрите, какое дно толстенное, такое разве бывает?

Пацаны тут же взялись исследовать буквально каждый сантиметр фургона. Первому повезло Кузьке.

– Есть! Тут вот планка съемная, только колеса вытащить надо – мешают.

Тележные колеса выкатили, планку сняли, и оказалось, что половина дна фургона по всей длине откидывается, наподобие крышки люка.

«Мда– с, не зря на скоморохов грешат, что они грабежом балуются. Эти, пожалуй, и не баловались -всерьез работали».

В двойном дне фургона обнаружился целый склад: два тюка с одеждой, десяток пар сапог, несколько рулонов тканей, тючок с яркими платками из дорогих материалов (были даже шелковые!), два великолепных составных лука, несколько кошелей с различными монетами и ларец с ювелирными изделиями. Оказались в тайнике и четыре воинских доспеха – кольчуги, шлемы с бармицами, пояса с оружием. О судьбе их хозяев, более чем наглядно, свидетельствовали дыры в кольчугах, пробитые стрелами со спины, напротив сердца.

– Купцов грабили. – Со знанием дела пояснил Петька. – У простых путников такого не наберешь.

– А доспехи?

– Охрана, наверно, доспех простой, без украшений. Видите: били в спину.

– Сколько же это все стоит? – Поинтересовался хозяйственный Кузька.

– Да уж десятка три гривен, если без монет и того, что в ларце. – Довольно уверенно определил Петька. – Про украшения не знаю, отца надо спрашивать.

– Ну вот, Роська! – Мишка ободряюще хлопнул пацана по плечу. – Треть этого всего, по закону, твоя! Спокойно выкупиться можешь! Повезло, как по заказу! Петь, сколько ему на выкуп потребуется?

– Не знаю. Если бы на нем долг был, тогда – долг с лихвой. Вернул и свободен. Если его на торгу покупать, то за один только доспех можно десяток таких парней выкупить. А он на войне взят, значит долга на нем нет. И его не продают, если холоп сам выкупиться хочет, то хозяин любую цену может назначить, и никто ему в этом не указ.

– Но этого-то всего хватит?

– Да говорю же: как хозяину захочется! Скажет "сто гривен", значит, сто! Скажет "вервица" – гуляй за треть резаны. Не угадаешь тут.

Мишка вспомнил о кормщике – мужик бывалый, знающий и к Роське хорошо относится, обязательно что-то путное посоветует.

– Роська, как ты думаешь, Ходок в ценах на все это разбирается?

– Он во всем разбирается!

– Тогда так: – принял решение Мишка – прямо сейчас запрягаем и едем к ладейному амбару. Ходок сейчас там?

– Когда я уходил, был там.

– Ну вот: пусть поможет нам все это оценить и поделить на троих. А потом я деда попрошу с Никифором договориться о выкупе.

– Эх, раньше бы, хоть на день! – Роська сокрушенно вздохнул. – А сейчас Пашка нажалуется, будет мне вместо выкупа…

– Прорвемся, Роська, не грусти. – Мишка старательно пытался не дать Роське совсем отчаяться.

– Ну не людоед же дядька Никифор! – Подхватил Кузьма. – Давайте, быстренько запрягаем, пока дед с Никифором не проснулись!

* * *

– Значит так, ребята. – Ходок хитро подмигнул всем сразу. – Разбогатели вы, в одночасье, как князья! Мы на ладье, дружиной, не всегда такую добычу привозим, а вы в переулке ножичками помахали и вот – пожалуйте! Такое везение один раз в жизни бывает, и то – не у всякого. У меня – было, да счастья не принесло. Ну, да ладно, не о том разговор.

Сначала – монеты. С этим проще всего. На каждого выходит почти гривна с четвертью, четверть неполная, но это – мелочь. Про остальное сказать сложнее, все зависит от того, какие цены на торгу. В Киеве, например, в подходящее время, можно это сбыть раза в полтора дороже, чем здесь и сейчас. Но все равно: на каждого приходится не меньше десяти гривен, может, даже и двенадцати. Товар, кроме одежды и сапог, дорогой и не всегда на него покупателя найдешь, особенно, если все сразу продавать.