Текст книги "Отрок (XXI-XII)"

Автор книги: Евгений Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

– И он до сих пор не воспользовался?

– Ну… Случай не представился или еще что-то.

– За четыре-то года?

– Не за четыре – он всего год-полтора, как по-настоящему оправился.

– Не к кому твоему деду обращаться. Около князя – все чужие.

– Ну, хорошо, с дедом ты мне объяснила, а с остальными?

– Настена, думается, тебе правду сказала. Если что – ты Людмиле помочь должен будешь. Ко мне ее приводить не бойся, я не хуже Настены знаю, что с лекарками против их воли ничего делать нельзя. При случае, так и передай: Нинея только добра желает, ущерба Людмиле от меня никакого не будет, Светлые боги мне в том свидетели.

– Передам, да будет ли толк?

– Скорее всего, не будет, но все равно передай. А насчет этих… Как ты их назвал?

– Есть такая наука – евгеника. Ее адепты думают, что человеческую породу улучшить можно… Как бы это сказать? Ну, как со скотиной: слабым и дурным потомство производить не дают, а от сильных и… Не знаю я: как объяснить.

– Не тужься, поняла я. Глупость это.

– Но Юлька же…

– И все! Дальше нельзя! Ты слово "гармония" знаешь?

– Да, знаю, а причем здесь…

– А слепых видел когда-нибудь?

– Видел.

– Чем они от зрячих отличаются, кроме зрения?

– Пальцы у них чувствительные, слух острее, обоняние…

– Вот! Слепота – плата за улучшение других качеств. Даром ничего не бывает! Можно улучшать что-то одно, но от этого будет ухудшаться что-нибудь другое. Если понемногу – то не страшно, а если сильно… не бывает таких людей – не выживают они. Если ты так уж древних философов любишь, то вот тебе: не дано человекам божественную гармонию нарушить, наказание за это – смерть или безумие. Ты за Людмилой ничего такого странного не замечал?

– Нет, вроде бы, хотя… Знаешь, злая она, даже с матерью все время собачится, но больных это не касается, если она хочет, то может быть и ласковой и доброй. А в обычной жизни, чуть что, или язвит, или злится.

– Вот видишь, кроме своего дела, ей вся остальная жизнь не мила, это по-твоему как – хорошо?

– Работоголик.

– Что?

– Просто слово такое, означает, что человеку ничего, кроме его работы, не интересно.

– Теперь понимаешь, что дальше продолжать нельзя? Следующий шаг – безумие, а если ее ребенок светлый разум сохранит, то телесно уродом может оказаться. А какой из урода лекарь?

– Шестое поколение, это значит, что Юлькину родословную ведут уже больше ста лет. Ты знаешь, кто этим занимается?

– Конечно, чего ж тут не знать-то?

– Как их остановить?

– Никак.

– Что, такие сильные или далеко запрятались? На силу всегда другая сила найдется, а куда один человек добраться смог, туда и другой сможет! Баба Нинея, ну чего ты молчишь-то? Где они, кто? Время еще есть, Юльке еще не скоро пора рожать придет, я придумаю что-нибудь.

– Дите ты еще, Михайла. Сказок наслушался, злодея тебе подавай, которого найти и убить можно. А нету злодея! Про то, как персидский царь море велел плетьми выпороть, слыхал? Вот и ты так же.

– Не понимаю я, объясни. Баба Нинея, ну чего ты смеешься? Тот царь вовсе не дураком был, ему надо было подданным показать, что кара постигнет любого, кто ему противится, пусть даже это будет слепая стихия. Он потом еще и казнил тех, кто над ним смеялся, потому, что дураками как раз они-то и были, а не царь. Я зарок дал Юльку защищать! Ты же древнего рода, не тупая крестьянка, для тебя это не пустые слова, боярыня Гредислава!

– Не смеюсь я, Мишаня, не смеюсь, просто подумала: был бы у меня, в свое время, такой защитник, как ты у Людмилы, может и обернулось бы все иначе. Не смеюсь я – завидую. А объяснить не трудно. Почему близким родственникам жениться нельзя – знаешь?

– Уроды рождаться будут.

– Да не дуйся ты, не смеюсь я над тобой! Ишь какой, слова ему поперек не скажи. А еще про Людмилу говоришь – злая, на родного деда-то кто с ножом кидался? Два сапога – пара.

– Я и не дуюсь. Родственникам и правда жениться нельзя из-за детей.

– А кто следит за этим?

– В церкви записи есть!

– А раньше, когда церквей не было?

– Да не тяни, баба Нинея, я уже забыл, с чего мы начали.

– Вот, вот, так и родство забывают, за много лет.

– Ну, и кто же помнит?

– Женщины, Мишаня, женщины, каждая – свой круг родства, а все вместе – все обо всех.

– И причем же здесь Юлька?

– А притом! Нет никаких злодеев, которых найти и убить можно, лекарки сами счет родства ведут, сами связи выбирают. Каждая сама знает кого от кого родила, а все вместе – все про всех. Настена знает, какая пара Людмиле нужна, чтобы ее способности еще усилить, спросит у знакомых лекарок, где такой мужчина есть. Если они не знают, то спросят у других. Рано или поздно найдут. Ну что, пойдешь воевать против всех лекарок сразу?

– Что ж делать-то?

– С Настеной – ничего, только убить. Но и это не поможет, потому, что Людмила сама хочет, чтобы в ее потомстве лекарские способности усилились. Сам же говоришь, что ее ничего кроме дела не радует.

– Они что, не понимают, чем это все кончиться может? Они же лекарки!

– Понимают. Но они – лекарки. Надеются справиться. Это же их дело – лечить.

– И никакого средства нет?

– Есть, только рано еще им пользоваться, подождать надо, хотя бы годика два или три.

– Баба Нинея!

– И не проси, не скажу. Но когда пора будет, все узнаешь. Обещаю. Не проси, мое слово твердое! Или сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь.

– Вот и ладно. Про деда ты узнал, про Настену тоже, про кого еще хотел?

– Про отца Михаила.

– Ну, с попом твоим ничего сложного нет. Он тебя просто любит.

– И все?

– Думаешь – мало? Он вообще детей любит, а своих нет, нельзя монаху. Ты же ему особенно по душе пришелся. Вот и все. И ничего он от тебя не хочет, просто повезло тебе: хороший человек на жизненном пути встретился.

– Хороший человек? Ты же его чуть не убила! И вообще христиан… как бы это сказать?…

– Никак не говори. Хорошие люди тоже зло творят, если считают, что поступают правильно.

Часть 2

Март 1125 года. Город Туров.

Глава 1

Материн младший брат Никифор принял гостей радушно. По обычаю приказал прямо во дворе поднести приехавшим горячего сбитня, трижды облобызался с дедом, с сестрой, поручкался с Немым, подивился тому, как подросли со времени последней встречи Мишка и близнецы, посетовал, что не приехали племянницы, громогласно приказал топить для гостей баню и, вежливо пропустив перед собой деда, повел всех в дом.

Со времени "осознания себя" Мишка видел Никифора впервые и с немалым удивлением оценил его внешность уже глазами взрослого человека. Заодно глянул впервые мужским взглядом и на мать. До сих пор это как-то и не приходило ему в голову. Мать есть мать – самая добрая, самая красивая, самая родная женщина в мире. А теперь… Было совершенно очевидно, что в молодости мать была диво, как хороша. Да и сейчас, немного старше тридцати, на вкус пятидесятилетнего Михаила Андреевича Ратникова, несмотря на пятикратные роды и темный вдовий наряд, Анна Павловна выглядела весьма и весьма привлекательно. Высокая, статная, русоволосая. Тонкий прямой нос, чуть удлиненные глаза – видать, где-то среди пращуров затесалась толика степной крови.

Соответственно, очень похожий на свою старшую сестру Никифор, выглядел не купцом, а скорее "благородным разбойником голливудского разлива", только что серьга в ухе не болталась, да борода была не черной, а русой.

А вот манерой поведения брат и сестра разнились кардинально. Скупая, спокойная мимика, плавные жесты, негромкая речь, вполне соответствовали внешности матери. Никифор же был говорлив, громогласен, размашист и, вроде бы, простоват, особенно по сравнению с сестрой.

Однако эти простецкие купеческие манеры показались Мишке несколько наигранными. Очень уж четко (как бы между делом) он раздавал приказы набежавшим со всех сторон не то холопам, не то работникам, слишком уж быстро и толково, прямо "с искрами из подошв", выполнялись его указания – дисциплина, прямо-таки, воинская.

И глаза… Правильно говорится: "зеркало души". Такие же, как у сестры по кошачьи зеленые, у Никифора они были очень внимательными и цепкими. Пока тело размахивало руками, выкрикивало приветствия и приказы, перемещалось от одного гостя к другому, глаза, на секунду замирая то на людях, то на санях с поклажей, словно делали мгновенные снимки. У Мишки возникло стойкое ощущение, что всех их по очереди, не прекращая ритуала встречи, отсканировали, и полученная информация отправлена на обработку.

Кроме всего прочего, Мишка, живший в воинском поселении, срезу же определил, что тело Никифора привычно к тяжести воинского доспеха, а руки с одинаковой легкостью могут играть как с плотницким топором, так и с боевой секирой. Все это не то чтобы настораживало или вызывало недоверие, но заставляло как-то подобраться и не позволяло расслабиться.

А ритуал встречи, между тем, шел по освященному веками порядку: знакомство с семьей – женой и двумя сыновьями, "предварительная" выпивка-закуска, баня, а после нее уже капитальное застолье. Единственный, чуть заметный, сбой в освященной веками процедуре встречи родственников после дальней дороги, произошел, когда дед усадил за стол вместе со взрослыми мужиками Мишку. Никифор лишь слегка приподнял левую бровь и более никак сей казус не прокомментировал, но после бани за столом обнаружились оба его сына Петр и Павел. Старший был на год старше Мишки, младший – ровесник. Дед на "ответные меры" хозяина дома отреагировал юмористически:

– Кхе! Михайла, гляди: Петр и Павел, считай, с апостолами сидим!

Все сдержано посмеялись, и хозяин принялся потчевать гостей. Стал он еще приветливее и Мишка понял, что правильно истолковал случайно подсмотренную во дворе пантомиму. Никифоров приказчик что-то шептал хозяину, многозначительно кивая на пятеро нагруженных с верхом саней, пригнанных в Туров ратнинскими родичами. Видимо, пока они парились в бане, ушлый мужичок успел поинтересоваться содержимым коробов, и увиденное произвело на него самое благоприятное впечатление. Улучив момент, Мишка шепнул деду:

– В санях копались. Довольны.

Дед в ответ лишь коротко кивнул.

Женщин за столом, естественно, не было. Мать принимала на женской половине дома жена Никифора Ксения, которая произвела на Мишку какое-то жалостное впечатление. Была она импозантному Никифору, как говорится, не пара. Бледная, молчаливая, чуть ли не шепотом поздоровавшаяся и, при первой же возможности, поспешившая скрыться с глаз. Может быть дело было в том, что Ксения дохаживала последний срок беременности, а может, от природы была "серой мышкой"… Впрочем и Никифор отнесся к жене, как-то небрежно – представляя гостям, назвал "Ксюхой", а цепляющаяся за материн подол девочка годиков четырех-пяти, и вообще осталась бы безымянной, если бы Мишкина мать сама не спросила, как ту зовут. Похоже, семейной идиллией тут и не пахло.

Застольный разговор бестолково крутился вокруг разных событий: летней эпидемии, дорожных тягот, Мишкиных подвигов во время нападения волков ("апостолы" разинули рты, Никифор глянул на племянника даже с некоторым уважением), последних столичных новостей. Главной новостью, конечно же было постановление Князем Туровским Вячеслава Владимировича – третьего сына Владимира Мономаха. Мишка с изумлением узнал, что никакого Турово-Пинского княжества, собственно, и нет. Оказывается, более тридцати лет назад, перебираясь на Великое Киевское княжение, Святополк II {{ Не путать со Святополком I "Окаянным" – убийцей первых русских святых Бориса и Глеба.}} Изяславович не оставил на Туровском столе преемника, а сохранил Туров за собой – в области Великого княжения. Правда князь в Турове был – Брячислав Святополчич, но был он молод и не княжил, а "сидел на кормлении", так же, как и еще один сын Святополка – Изяслав – "сидел на кормлении" в Пинске. После смерти Великого князя все так и осталось. Правда сын Святополка II Ярослав Святополчич, став князем Волынским, претендовал на Туров и Пинск, как на наследство отца, но ничего не добился. Теперь же Брячислава отправили к брату в Пинск, а в Турове полноправным князем сел Вячеслав Владимирович Мономашич.

«Вот это номер, сэр Майкл! Выходит Вы имеете удовольствие пребывать в княжестве, которого формально не существует! То есть, теперь-то, когда Мономах посадил сюда своего сына Вячеслава, оно, вроде бы, появилось, но раньше-то? То было, то не было. Вот, наверно, почему в учебниках о нем почти ничего нет!».

Потом, уже изрядно "приняв на грудь", дед с Никифором озаботились пошатнувшимся здоровьем Владимира Мономаха и перспективами борьбы за Великокняжеский пост разных ветвей рода Рюриковичей. Мишка прислушивался к разговору с интересом, впитывая информацию о княжеских разборках, а "апостолам" взрослые разговоры довольно быстро надоели и они решили поразвлечься, указав "родственнику из провинции" его истинное, в их понимании, место.

– Минька, а Минька! Разгадай загадку: "В семи сундуках по семь ларцов, в каждом ларце по семь гривен. Сколько всего денег?".

– Триста сорок три гривны.

– А-а! Ты раньше знал! – Разочарованно протянул Петька.

– Чего тут знать-то? Эту загадку три тысячи лет назад в Египте придумали, только звучала она так: "В семи домах по семь комнат, в каждой комнате по семь кошек". Вы ее на купеческий манер переиначили, вот и все.

– Ну ладно, а вот еще загадка…

– Э-э нет! – Перебил двоюродного брата Мишка. – Теперь моя очередь!

– Про коровьи лепешки, небось? – съязвил старший из "апостолов".

– Петька! – дядька Никифор, оказывается, следил за разговором. – Гостей уважать не научился? Рано я тебя за стол пустил!

– Ничего, дядя Никифор, – заступился Мишка – моя загадка как раз купеческая. Слушайте. Три купца поехали в Киев с товаром, там расторговались, купили другого товара и привезли его сюда в Туров. Продали и поделили между собой прибыток. Первому досталась четверть от всех денег, второму – в полтора раза больше, а третьему девять гривен. Вопрос: сколько гривен получил каждый из купцов и какой была вся выручка целиком?

Над столом повисла тягостная тишина. Первым подал голос Никифор:

– Ну-ка, Михайла, повтори еще раз.

Мишка повторил, в глазах Петра и Павла поселилась вселенская тоска.

– Ну! – В голосе Никифора зазвучали грозные нотки. – Чего молчите?

– Не решается это, папаня, смеется над нами Минька.

– А в чулан, на хлеб и воду, пока не решите?

По всей видимости вышеописанный педагогический прием был "апостолам" прекрасно знаком, у обоих на лицах появилось плаксивое выражение, и Мишка решил, что братьев пора выручать.

– Тут все просто, смотрите: один купец получил четверть, а другой в полтора раза больше, значит, четверть и еще полчетверти. Сколько будет половинка от четверти?

– Осьмушка. – Еще не понимая, к чему ведет Мишка, неуверенно ответил Петр.

– Верно. Значит, у первого купца две осьмушки, а у второго – три. Так?

– Так.

– Сколько тогда вместе?

– Пять осьмушек!

– А сколько всего осьмушек может быть в чем-то целом?

– Восемь!

– Тогда сколько же осьмушек осталось на долю третьего купца?

– Три!

– Но это – девять гривен. Значит, одна осьмушка… Сколько?

– Три гривны!

– У первого – две осьмушки, у второго – три, у третьего – тоже три. Дальше-то сами посчитаете?

– Ага! У первого шесть гривен, а у второго и третьего по девять, а всего… Погоди, сейчас… Двадцать четыре!

– Правильно. Но сами вы ответ не нашли, поэтому снова моя очередь загадывать. – Мишка поймал себя на том, что сбивается на менторский тон, но резко менять тональность было уже нельзя. – Задумайте число, небольшое – меньше десятка, но мне не говорите, держите в голове. Задумали? Теперь прибавьте к нему пять. Прибавили? Прибавьте еще семь. Отнимите три. Готово? Теперь отнимите задуманное число. Прибавьте семь. Отнимите четыре. Разделите на три. Разделили? У вас получилось – четыре. У обоих!

Эффект превзошел все ожидания! Глаза у "апостолов" чуть не вылезли из орбит, дядька Никифор уронил ложку, даже дедово "Кхе!" прозвучало в иной, чем обычно тональности. Невозмутимым остался лишь Немой, но, опустив глаза, Мишка заметил, что из пирога, который тот держал в руке, во все стороны полезла начинка.

– Кхе! Ребята, да кто из вас купец-то?

Дед был доволен как кот, безнаказанно обожравшийся сметаны.

– Как это?… – Наконец вымолвил Никифор. – Михайла, как это ты? Стой! Не рассказывай, пусть сами догадаются. Три дня вам на раздумья! Слышали? А мне потом объяснишь.

– Дядя Никифор, да это шутка, ради праздника. Дозволь объяснить, сами они не догадаются.

– Папаня! Не догадаемся, дозволь! Тебе же и самому любопытно! – Дружно поддержали Мишку "апостолы".

– Шутка говоришь? – Никифор прицелился в Мишку зеленым кошачьим глазом. – Ну ладно, объясняй.

– Все очень просто. Они задумали число, я его не знаю, но мне и не нужно. Я же их заставил отнять задуманное, значит остались только те числа, которые я сам и назвал. А с ними можно уже делать, что захочешь: делить умножать, хоть кренделем закручивать. И кто бы какое число ни загадал, у всех, все равно, результат одинаковый получится. Некоторое время в горнице стояла тишина, а потом…

– Ха-ха-ха, го-го-го! Хитер! Гы-гы-гы, хоть в крендель… Ой, уморил!

Громче всех, почему-то, смеялся дед, впрочем, Никифор с сыновьями не отставали. Участия в общем веселье не принимал только Немой, сосредоточенно вылавливавший из рукава натекшую туда начинку.

– Парни! Никому – ни слова, поняли? – Никифор грозно простер длань в сторону сыновей. – Я своих друзей завтра удивлю! Я им такой крендель заверну! Ха! Я с ними еще и на деньги поспорю! Михайла, половину выигрыша – тебе!

Пользоваться пьяной щедростью и благодушием Никифора следовало, что называется, "не отходя от кассы".

– А друзей-то у тебя много, дядя Никифор?

– Не бойся, Михайла, десяток ногат заработаешь, а то и побольше!

– Это же – полгривны! – Удивился Мишка.

– А может и гривну, а может и две. Ха! Купцы – народ азартный!

– Я тебя, дядя Никифор, о другом попросить хотел, если у тебя друзей много…

– Много? – Не дал договорить племяннику Никифор. – Да половина торжища мои друзья, а как узнают, что вы привезли, так и все друзьями станут.

«Внимание, сэр, клиент дошел до нужной кондиции – себя не контролирует. Или притворяется? Все равно, будем брать тепленького!».

– На торжище у вас скоморохи выступают?

– А как же? Праздник же – Проводы зимы, потихоньку уже праздновать начинаем!

– Кощуны языческие поют, похабщину всякую?

– Ну, – Никифор зыркнул глазами в сторону сыновей. – Не без того, на то и скоморохи.

– А согласятся твои друзья, в уплату за проигрыш, пойти на епископский двор всем скопом, да попросить изгнать языческое непотребство с торга?

– Чего это ты, племяш, так скоморохов невзлюбил?

«Точно! Не так он пьян, как показывает! Впрочем, бизнесмен должен сохранять ясность сознания всегда, особенно тогда, когда его пытаются подписать непонятно на что».

– А ты, дядюшка, любишь тех, кто таким же товаром, как и ты, торгует, да еще задешево?

– Ха! – Никифор пропустил фамильярное "дядюшка" мимо ушей. – Да я бы их… А скоморохи-то чем торгуют?

– Зрелищем, развлечением для людей.

– Да разве ж это – товар?

– Все, за что платят – товар.

– Хм, верно… И у тебя такой товар есть?

«Не держит образ онкл Ник – опять взгляд, как через прицел. Впрочем, и Вы, сэр, хороши – он же опытный купец, наверняка чувствует несоответствия формы и содержания. Тщательней надо, сэр Майкл, тщательней».

– Есть у меня такой товар, дядя Никифор, и получше, чем у скоморохов, но для начала, как и в любой торговле, мне помощь нужна. Так как, сводишь друзей к епископу? Только надо, чтобы не два-три человека, а толпа в несколько десятков.

– Хм, ну, если с работниками… И должников призвать… Да всякая шваль, ради любопытства притащится… А что за товар-то, глянуть бы?

– Всего не покажу – места много надо, да и снасть в санях лежит, но кое-что…

Мишка вышел на середину горницы, вытащил все три кинжала и принялся жонглировать.

– Так не только я, но и Кузька с Демкой умеют. И стоя на ногах, и верхом. А еще можем на полном скаку кинжалы в землю воткнуть, а потом, прямо с седла подобрать. И еще разное, только это на улице надо… Хотя, Андрей, передвинь-ка на угол стола подсвечник!

Дождавшись, когда Немой поставит свечу и отодвинется, Мишка отошел в дальний угол и метнул оттуда кинжал. Отточенное до бритвенной остроты лезвие срезало фитиль и свеча погасла, клинок воткнулся в бревенчатую стену горницы.

– Ну, Корней Агеич! – Никифор развел руками, смахнув на пол погашенную Мишкой свечу. – Нет слов! Внуки у тебя…

– Учим молодежь помаленьку. – Дед был сама скромность. – Мы же ратное сословие, Михайла вот, уже в восьмом колене. Пращуры наши еще с князем Олегом на Царьград ходили.

– А как бы все целиком посмотреть? – Невооруженным глазом было видно, что Никифор загорелся идеей. – С конями, там… и со всем прочим.

– А место огороженное шагов двадцать шириной найдется? – спросил Мишка.

– Огороженное?

– Ну, чтобы лишних глаз раньше времени не было.

– Огороженное… огороженное… – Никифор задумчиво потеребил кончик бороды, потом, что-то вспомнив, встрепенулся. – Ха! У меня же один амбар лодейный пустой стоит – ладья до ледостава вернуться не успела. Подойдет?

– Глянуть бы. – Ладейных амбаров Мишка ни разу в жизни не видел, и что это такое мог только догадываться.

– Пошли!

Никифор с пьяной решительностью поднялся из-за стола, его тут же повело в сторону, но Немой одним мощным движением руки вернул хозяина на место во главе стола.

«Все– таки, пьян, но умеет сохранять разум. Серьезный мужик».

– Завтра! – Никифор хлопнул ладонью по столу, так, что подпрыгнула посуда. – Михайла, слышишь, прямо завтра достанешь свою снасть и пойдем в ладейный амбар, а там… посмотрим. Но я своему слову хозяин! Если сказал: помогу, значит помогу!

* * *

Эллинг для купеческой ладьи, именуемый лодейным амбаром, оказался сооружением неказистым, но просторным, во всяком случае коней по кругу в нем запустить вскачь было можно. Мишка, хоть и слышал, что арены цирков во всем мире имеют одинаковый диаметр, точных размеров не знал, но имеющиеся двадцать шагов его вполне устроили.

Работники Никифора быстро расчистили середину помещения, а Мишка с близнецами воткнул по кругу колышки и натянул между ними веревку с привязанными к ней тряпочными лоскутками.

– Это зачем? – Никифор, хоть слегка и маялся с похмелья, проявлял к приготовлениям живой интерес. – Зачем тряпки-то?

– Чтобы лошадям видно было как скакать. Андрей, Кузьма, Демьян! Готовы?

Публики набралось человек тридцать, Мишка даже не ожидал такого скопления народа. Никифор со всем семейством, кроме младшей дочки, Никифоровы то ли работники, то ли холопы, во главе с приказчиком, попавшиеся по дороге два приятеля Никифора и ночевавшая здесь же часть членов экипажа отсутствующей ладьи, во главе с вдребезги пьяным кормщиком. Экипаж тоже был крепенько поддавши: не то со вчерашнего, не то уже сегодня успели.

Близнецы перед первым публичным выступлением мандражировали отчаянно. У Кузьки, кажется, постукивали зубы. Даже Немой дважды уронил что-то из реквизита.

«До чего же удачно получилось с внеплановой репетицией, на базаре было бы еще хуже. Блин, как же их успокоить хоть немного? Хрен успокоишь – дебют есть дебют. Как я раньше-то об этом не подумал, разгильдяй!».

– Так, соколы ясные, слушайте меня внимательно. – Мишка поочередно посмотрел всем троим в глаза. – За веревкой никого нет, на вас никто не смотрит. Есть только круг и вся жизнь происходит только в нем. На все остальное – наплевать! Мы здесь одни! Повторите!

– Мы здесь одни!

– Еще!

– Мы здесь одни!

– Еще!

– Мы здесь одни!

– Еще!

– Мы здесь одни!

– Смотреть только на меня! Начали!

Выехав верхом на Рыжухе на середину "арены", Мишка заорал голосом балаганного зазывалы:

– Почтеннейшие жители стольного града Турова! Мы не скоморохи и не лицедеи! Мы – ученики славных воинов, защищающих ваши дома и семьи от врагов и карающих любого, кто осмелится посягнуть на вашу мирную жизнь. Посмотрите как учат они молодежь, убедитесь, что не оскудевает Туровская земля защитниками и не зря платите вы подати князю. Не пропадают ваши приношения, а идут на святое дело защиты земель православных. Поглядите, почтеннейшие, чему учат нас доблестные воины князя Вячеслава Владимировича Туровского. Ап!

Мишка перевернувшись через голову соскочил на землю и принялся жонглировать кинжалами. Боковым зрением отметил, что Демка, почти не задержавшись, подхватил под уздцы Рыжуху и увел с "арены". Мишка меленькими шажками подбежал к веревке и пошел вдоль нее, не сводя глаз с мелькающих в воздухе клинков. Где-то сбоку пьяный кормщик пробурчал, чтобы не баловались с оружием, на него тут же шикнули.

«Благоприятный признак – не хотят отвлекаться».

Мишка, пройдя всю часть круга, возле которой стояли зрители попятился к середине "арены". Там уже должен был стоять Кузьма, но его не было.

«Блин, сколько его ждать-то? Ну, наконец-то!».

Вместо Кузьки появился Демьян, зашел сбоку, перехватил по очереди мишкины кинжалы, Мишка обошел его со спины, повторил трюк с перехватом, Демка опять зашел сбоку. Освободившись от кинжалов, Мишка поспешно оглянулся. Кузьма деревянной походкой приближался к братьям, уставившись неподвижным взглядом куда-то в пространство.

– Работать, Кузька, работать! – Прошипел Мишка, так, чтобы не слышно было публике.

Кузьма перехватил кинжалы у Демки, каким-то чудом не уронил их, но передавать зашедшему сбоку Мишке и не подумал – стоял столбом, работая руками как автомат.

– Демка расходимся!

Парни отбежали от Кузьки, образовав равносторонний треугольник. Демка достал свой комплект кинжалов, запустил их в воздух и расширенными глазами уставился на Мишку – тому работать было не с чем. Кузька выперся на "арену" без реквизита! Слава Богу, Немой спохватился, "въехал" в ситуацию и перекидал Мишке Кузькины кинжалы.

«Ничего, пока выгребаем, публика решит, что так у нас и было задумано».

– Демка, готов?

– Готов!

– Але Ап!

Оружие полетело навстречу друг другу. Теперь Мишку и Демку связывал мост, составленный из мелькающих клинков, в толпе зрителей раздался одобрительный ропот.

– Кузька, готов?

Молчание.

– Кузька, ядрена вошь, готов?

– Гы… Га… а… тоффф…

– Готов или нет? Приди в себя, козел!

– Г-готов.

– Але Ап!

Ничего – ни взгляда, ни движения. Кузька продолжал стоять столбом, хорошо хоть кинжалы не ронял.

«Блин, что ж делать-то, может закончить номер на середине и переходить к следующему?».

Положение спас пьяный шкипер – из толпы вдруг раздался грозный рык:

– Я сказал: не балуй с железом! Р-р-роська! За борт их!

Пока кто– то вразумлял кормщика, Демка успел прошептать:

– Минька, разворачиваемся, я ему сейчас…

Спрашивать, что он задумал было некогда, Демка уже начал смещаться в сторону Кузьмы. Не прекращая работать руками, он размахнулся ногой и влепил братишке смачного пендаля. Кузька выронил кинжалы и брякнулся на четвереньки. В толпе зрителей раздался радостный гогот. Демка, улыбаясь во весь рот повторил воспитательное воздействие. Публика пришла в восторг! Кузька затравленно оглянулся, кажется, только сейчас сообразил где он и что с ним, подхватил кинжалы и вопросительно уставился на Мишку.

– Работаем, охламон, отходи на место! Расстояние, расстояние держи!

«Ну вот, а говорят, что побои это – непедагогично».

Теперь кинжалы летали уже между троими пацанами.

– Внимание! Начинаем движение! Готовы?

– Готов!

– Готов!

Не прекращая полета оружия парни пошли по кругу. Наконец-то раздались первые аплодисменты.

«Интересно: кто это догадался в ладони похлопать? ЗДЕСЬ, вроде бы, это еще не принято. Может, моряки, где-то в других странах видели?».

– Але. Ап!

Кинжалы остались в руках, Мишка поднял правую руку с оружием и заорал:

– Слава православному воинству!

– Слава! – нестройно откликнулись зрители.

Позади Немой уже устанавливал лавку, клал на нее гладко ошкуренное поленце и доску. Мишка вскочил на лавку, встал на доску, привычно поймал баланс. Публика затихла. Мишка снова запустил в полет кинжалы, теперь зааплодировали уже дружнее. Справа и слева на доски встали близнецы, засверкали в воздухе клинки, публика зааплодировала еще громче.

– А ну, слазь, расшибешься, дурак! Слазь, я кому гово…

Командный монолог кормщика прервала звучная оплеуха. У кого-то из зрителей лопнуло терпение.

– Внимание! Але…

"Ап!" Мишка сказать не успел. Доска вывернулась из-под кузькиных ног и он загремел вниз головой. Публика разразилась восторженным гоготанием, сквозь которое прорезался исполненный душевной муки вопль кормщика:

– Я же упреждал!!!

«Все, пора завершать – все смотрят только на Кузьку»

– Але Ап!

Мишка и Демка задним сальто соскочили на землю, Мишка снова поднял руку с кинжалом и проорал:

– Слава православному воинству!

– Слава!!! Ха-ха-ха! Ой, мамочка, лопну сейчас! Ой, не могу! Хо-хо-хо!

«Чего смеются-то? Ох, блин! Нарочно не придумаешь!».

Кузька снова влез на лавку и теперь растеряно оглядывался в поисках доски и поленца. Публика развлекалась по полной программе, вплоть до слез и падения на землю. Гогот заглушал безутешные рыдания кормщика где-то в задних рядах.

«Ну до чего удачно этот пьяница попался, натуральная „подсадка“. Где бы такого на остальные выступления найти? Этого что ли каждый раз поить?».

Наконец Немой, выскочив в круг, сгреб Кузьку вместе со скамьей и уволок в угол амбара. Мишка снова положил на лавку поленце, поперек него другое, сверху водрузил доску. Этот номер, кроме него, не научился делать никто, поэтому он сейчас выступал соло.

– Ставлю куну, что свалится! – Раздался голос в толпе зрителей.

– Три, что устоит! – Тут же донеслось в ответ.

– Пять, что свалится!

– Принимаю!

«Ого! Уже тотализатор!»

Мишка поймал баланс, закачался в двух плоскостях. В амбаре наступила мертвая тишина. Мишка поиграл на нервах у зрителей, взмахнув пару раз руками так, словно терял равновесие, и оба раз получил в награду дружное "Ах!" публики. В звенящей тишине откуда-то из заднего рада отчетливо донесся трагический шепот кормщика:

– Ну все… покойник.

Мишка медленно втащил из-за пояса кинжалы, сделал вид, что собирается жонглировать и снова теряет равновесие. На этот раз получилось плохо – чуть не упал на самом деле. Публика замерла, чей-то напряженный шепот прозвучал словно гром небесный:

– Полгривны, что свалится!

– А вот хрен тебе! Гривна, что устоит!

– Принимаю!

– И я принимаю!

«Правильно! Хрен вам, сейчас две гривны продуете! Бешеные деньги, блин. Почти полкило серебра. Мне половина положена, только вот с кого получить?».

Клинки замелькали в воздухе.

«Две тысячи, три тысячи, четыре тысячи… Две тысячи, три тысячи, четыре тысячи… Две тысячи, три тысячи, четыре тысячи. Десять секунд, все, хватит!».