Текст книги "Отрок. Покоренная сила."

Автор книги: Евгений Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Роська сунулся к дверям, но мать остановила его:

– Погоди, не убегай. Еще не все. Ты, Мария…

– Мама…

– Молчи! Слушай приказ! Выпрямись, руки опусти, косу не теребить! Глазами не елозь, смотри прямо… Да не по коровьи! Ладно, это – потом.

Приказ тебе такой. Если уж взялась за щенков – ответ за них теперь на тебе. Чтобы были накормлены, ухожены, здоровы и веселы. Сама за стол не садишься, спать не ложишься, пока щенки не обихожены. Ночью – вставать к ним два раза, я прослежу. Это – первое.

Теперь – второе. Приставлю к тебе двух девок. Ничего сама руками делать ты больше не должна. Запрещаю! Все – через девок. И чтобы: ни крика, ни ругани, ни рукоприкладства! Сумей то, что надо, объяснить спокойно и вежливо. Ослушаешься – буду хлестать по щекам, для пущего румянца. Я – мать, мне – можно. И чтобы девки твои были аккуратны, благообразны, бойки и веселы. Спрос – с тебя.

Кроме заботы о щенках, на тебя возлагается забота о холопском жилье. Каждый день будешь обходить все места в усадьбе, где живут холопы. Смотреть: чтобы было прибрано, чтобы не было больных, чтобы были ухожены дети. Примечать: не холодно ли, не сыро ли, нет ли сквозняков, чистый ли воздух.

Замеченный непорядок приказывай устранять самим холопам, если же будет что-то трудное – говори мне. Если с каким-то нужным делом твоим девкам будет не справиться, тебе поможет десятник Василий.

Мать развернулась к Роське.

– Тоже – не сам! Работать – холопским мальчишкам, вразумлять нерадивых – твоему десятку. Взрослых холопов от дел не отвлекать. Если что – к старшине или ко мне. Учитесь повелевать людьми, но, самое главное, повелевать собой. Тебя, Мария, это особо касается. Анне потом тоже девок дам и обязанности подберу. Воевода Корней все сказанное утверждает.

– Кхе! Утверждаю! И смотрите у меня… Не дай Бог… Кхе!

– Ступайте, ребятки… Куда? А старшему поклониться?

Машка и Роська торопливо отмахнули поклон деду и шмыгнули за дверь. Мать обернулась к Мишке.

– Миша, ты для чего щенков привез?

– Мы охрану караванов обучать будем, собака засаду всегда раньше человека почует.

– Понимаю.

– Хочу, чтобы Прошка обучением собак занимался.

– Правильно. – Одобрила мать. – Вот ведь дал Бог таланту, они же с покойным Чифом такими приятелями были, чуть ли не из одной миски ели. И с любой другой скотиной у Прохора хорошо выходит. Бабы у колодца треплются, что он звериный язык знает. Ты сколько щенков привез?

– Одиннадцать.

– А про то, что крестникам своим по одному щенку дать собирался, помнишь?

– Помню.

Мать снова развернулась лицом к деду, но голос ее утратил властность и резкость – почтительная невестка обращалась к батюшке свекру.

– Батюшка, сколько Никифор учеников привезет?

– Договаривались на десяток или дюжину.

– Значит, на всех не хватит. А я еще хотела бы Анне с Марией по щеночку.

– Кхе, а им-то кого охранять?

– Самих себя. Девам скоро пятнадцать, парни уже заглядываются. Да и воеводские внучки – всякому лестно, долго ли до беды?

– Да у нас отродясь такого не было! С холопками, разве что…

– Нет, батюшка, теперь жизнь другая пойдет, да и пошла уже давно, только не очень заметно. А теперь виднее станет. Ты же в больших городах бывал и жил подолгу, должен понимать.

– Так то – в городах.

– В Ратном, без малого, тысяча человек теперь. – Напомнила Анна-старшая. – Три-четыре урода на тысячу обязательно найдутся.

– Кхе…

Мать обернулась к двери и негромко окликнула:

– Жива!

В дверь просунулась девчонка.

– Слушаю, матушка боярыня!

– Живушка, сбегай к соседям справа, позови отрока Прохора, скажешь: сотник Корней кличет. Приведешь к нам. Ступай.

"Опаньки, уже и девчонка на побегушках имеется, глядишь, скоро фрейлинами жаловать будет. И откуда что берется? Хотя, дочка богатейшего Туровского купца… По нынешним временам между купеческой верхушкой и боярством разница невелика. По деньгам – неизвестно, кто еще круче. Оружием большинство купцов владеет вполне профессионально, без этого на Большой Дороге не выжить. Вооруженные отряды у купцов, хоть и небольшие, но имеются. Холопов купцы держат, разве что пашенных крестьян у них нет, зато домашняя челядь и у бояр, и у купцов.

Правда, площадка для общения у купечества и боярства только одна – торжище. Но бабы, похоже, общаются активнее, мать в Турове очень быстро старые связи восстановила. Пожалуй, «дворянским замашкам» удивляться не следует".

– Кхе! Не рано ли боярыней величаться стала, Анюта?

– Для них – мать качнула головой в сторону двери – мы бояре. И никак иначе!

– Тоже верно… Кхе. Значит, благородное воспитание девкам дать хочешь? А замуж выдавать в Туров повезешь? Да ты сядь, Анюта, чего стоять-то?

– А почему же и не в Туров, батюшка? Или нам родственные связи в стольном граде не нужны?

– Кхе, вот не было печали. И не выпори ее, и за волосья не потаскай, боярышня, ядрена Матрена. А она еще и из самострела… Да! – Спохватился дед. – Анюта, это еще что такое? Ты куда смотрела? Девка с оружием!

– Был же у тебя об этом разговор, батюшка. Я знаю.

– Знает она… Все-то вы, бабы, знаете… Ну и что, что был? Я не решил еще ничего.

«А что, сэр, леди Анна права: связи в столице – великое дело. Эх, была ни была!».

– Деда, – Мишка заговорил таким тоном, будто цитирует текст какой-то книги. – Благородным девицам должно владеть посильным для них оружием, ездить верхом и уметь вести себя на людях. Хоть бы и в княжеском тереме.

– Баба? Верхом? Михайла, ты же ничего, кроме кваса, не пил! – Дед сделал вид, что принюхивается. – Или пил?

– Есть специальные женские седла, чтобы боком сидеть. – Мишка проигнорировал дедовы подозрения. – И специальное платье для верховой езды. «Амазонка» называется.

– Анюта, кто из нас рехнулся? Я или он?

– Погоди, батюшка. – Мишкин расчет на женскую реакцию полностью оправдался. – Что за платье Миша?

«Отлуп Вам, господин сотник, женщина о новом фасоне платья услышала, да еще портниха. Всё, Ваш номер – шестнадцатый, Ваше место в буфете».

– Сверху узкое, особенно в поясе. – Принялся объяснять Мишка, изображая руками некий колоколообразный контур. – Юбка у пояса в складочках, а к низу расширяется очень сильно, чтобы с обеих сторон коня свисала. Спереди до земли не достает, чтобы носки сапог видны были, сзади хвостом волочится. Под него надевается несколько нижних юбок, чтобы пышно было.

Под платьем сорочка с кружевным воротом стоячим, вот так, до самых ушей. На горле брошь держит кружево свернутое… – Мишка поискал подходящее сравнение, не нашел и решил назвать своим именем: – Жабо называется, я тебе потом нарисую. Из рукавов тоже кружева торчат, закрывают ладонь до пальцев. На руках перчатки такого же цвета, что и платье.

На голове – шляпа, шапка такая с полями, обернута кисеей и концы на спину спускаются. Это тоже потом нарисую. Вообще-то кружевной ворот можно отдельным сделать, только прикалывать или прихватывать на живую нитку…

На протяжении всего мишкиного монолога дед сидел с таким видом, словно в его присутствии творится что-то крайне неприличное, а он, по независящим от него причинам не может вмешаться. Наконец, старый солдат не выдержал:

– Михайла! А ну-ка соври, что это тоже в книгах отца Михаила есть.

– Зачем врать? – Мишка изобразил оскорбленную невинность. – Я эту книгу в Турове на торгу видел у ляшского купца. Не продавалась, да и писана не по нашему, но картинки он мне дал посмотреть, и объяснил кое-что. Книга называлась: "О благородном искусстве верховой езды и охоты на полевую дичь".

«Врете, сэр, и даже не краснеете, Нинеи на Вас нет».

– И он тебе так все подробно рассказал? – Не сдавался дед. – С чего бы это?

– А это тот лях, деда, который сразу полсотни наших матрешек перекупил. Он, как узнал, что их я делал, сразу таким разговорчивым стал. Ну, я и попользовался.

– Тьфу, ядрена Матрена, ну на все у него ответ есть!

Сбить мать с портновской темы, однако, было не так-то легко.

– Что ж ты сердишься, батюшка? Мне Никифор говорил про того купца, все так и было. Миша, а еще там какие-нибудь платья были нарисованы?

– Нет, мама, только мужики: с луками, с самострелами, с соколами – это же про охоту книга. Я что подумал, мама. Если мы на будущий год опять поедем воинское учение представлять, и Анька с Машкой в таких платьях по кругу проедут, да хоть по разу из самострелов выстрелят – женихи у нас на заборе гроздьями висеть будут. Выбирай – не хочу!

Реакция матери была молниеносной:

– Батюшка, надо нам на будущий год опять в Туров ехать.

Дед в ответ, лишь обреченно вздохнул.

«Замужество дочерей – святое дело. Не становись на пути – сшибет, как электричкой».

Однако не тем человеком был сотник Корней, чтобы оставлять за кем-нибудь последнее слово.

– До будущего года еще дожить нужно, Анюта, пока что и так хлопот полон рот. Ты вот девкам задания раздала, а я – тебе. Платья там всякие, седла бабьи… Тьфу, и говорить-то противно. Ладно, с этим сама разбирайся. А с самострелами, раз уж начали… Назначаю тебя бабьей десятницей, даже, полусотницей. Учи всех подходящих баб и девок из семьи. Разбирай их на десятки, ставь над ними десятниц. О самострелах с Лавром сама договаривайся. В поле не води, бери тот кусок тына, к которому наше подворье примыкает. Велишь мужикам, чтобы подходящий помост изладили, лестницы и все прочее. В общем все так, будто бы вам тут оборону держать, если в осаду сядем.

Михайлу, тебе, Анюта, в помощники назначаю, пока с воинской школой на эту… Михайла, как ты говорил?

– На базу.

– Пока он с воинской школой на базу не отъедет… Ох, не лежит у меня душа к вашим игрищам, ну какой у девок порядок может быть? Перестреляете друг друга…

– Порядок будет, батюшка, да такой, что ратникам не снился. – Твердо пообещала мать. – Не беспокойся.

– Кхе! Дай-то Бог. Ты Прошку-то зачем позвать велела?

– Щенков на всех не хватит, батюшка, пусть пробежится по селу, вызнает, где еще взять можно, и что взамен попросят.

– Пустобрехов бы не набрал, – озаботился дед – такие псы, как Чиф был – редкость.

– Это Прохор-то пустобрехов наберет? – Мать преувеличенно удивленно подняла брови. – С его-то талантом?

– Кхе, тоже верно.

* * *

Следующие несколько дней стали для Мишки настоящим кошмаром. Допросы с пристрастием, которые учинили ему мать и сестры по поводу покроя «амазонки» довели его до полного отчаяния. Уже к концу первого дня у Мишки созрело твердое убеждение, что воспетый классикой американской литературы капитан Батлер, был либо абсолютно вымышленным персонажем, либо извращенцем и психом одновременно.

Ну не мог нормальный мужик, тем более офицер-артиллерист, так досконально разбираться в женских тряпках. В противном случае, он, вместо клевого прикида, видел бы на любой женщине лишь сложный набор: выточек, клиньев, пройм, вставок, прошивок, рюшечек, фестончиков, оборочек и еще черт знает чего – начисто отбивающий всякий интерес не только к самой тряпочной конструкции, но и к тому, что находится внутри нее.

В конце второго дня исполнения, столь опрометчиво взятой на себя роли кутюрье, очевидно находясь в состоянии временного помрачения рассудка, Мишка проговорился бабам о таком дьявольском изобретении, как кринолин, после чего и вообще начался сущий ад. Сколько обручей должно быть? Какой ширины? А как в этом сидеть? И так далее и тому подобное. Как в этом сидеть, Мишке никогда и в голову не приходило задуматься, об остальном, в общем-то, тоже. И деваться некуда – домашний арест.

Утром третьего дня Мишка проснулся в холодном поту. Всю ночь его терзал кошмар: его собственные чертежи, сделанные углем на столе, во сне ожили и накинулись на Мишку, размахивая отрезами тканей, и терзая его плоть иголками, булавками, ножницами и прочим портновским инструментом.

"Блин! Ну это ж надо было умудриться устроить самому себе такой геморрой! Ядрена Матрена, как изволит выражаться его сиятельство граф Корней Агеич. Помнится, сэр Майкл, после визита к чете князей Туровских, Вы подыскивали себе место в одной из питерских психушек? Позвольте отдать должное Вашей прозорливости, сэр. Актуальность вопроса не подлежит сомнению.

Вчера, если Вы изволили обратить внимание, при посещении раненых, один из них смотрел на Вас так, словно намеревался осведомиться о вашем душевном здоровье. Это, когда Вы, сэр, позволю себе напомнить, завели с маэстро Артемием разговор о дамских головных уборах, употребляемых в тех регионах необъятной земли Русской, где упомянутому маэстро Артемию довелось пребывать на гастролях.

И так, сэр Майкл, в дурдом! В дурдом! Труба зовет!

Имеется, впрочем, и альтернатива: рассказать бабам о корсетах и бюстгальтерах, а потом пойти на реку и утопиться. Лед на Пивени уже слабый, вот-вот ледоход начнется, так что, долго мучатся не будете. Смею Вас уверить, сэр: Бог тоже мужчина, Он поймет Вас и простит.

С другой стороны, сэр, есть смысл с радикальными решениями особенно не торопиться. Во-первых, интересно посмотреть, чем же это все закончится, во-вторых, не Вы один мучаетесь, что истинно цивилизованного человека не может не радовать".

Мишкин "внутренний собеседник" был прав. Досталось-таки от баб и деду. Для решения проблемы дамского седла был привлечен шорник, тоже оказавшийся в числе новых холопов (умел Лавр подбирать кадры, не отнимешь). Седел он делать не умел, и ему, для ознакомления с предметом, было отдано на растерзание одно старое – из дедовых запасов.

Седло шорник успешно распотрошил, но дальше дело не пошло. По мишкиной подсказке было решено отправить шорника "на стажировку" к ратнинским кожевенникам, а для переговоров был командирован дед. Вернулся он только вечером, пьяным вдрызг, озадачил публику безапелляционным заявлением, что лошадь от подобной срамотищи на спине обязательно сойдет с ума и, с трудом удерживая вертикальное положение, направился в оружейную кладовую.

"Тенденция, однако! Вы не обратили внимания, сэр Майкл, на то, что лорд Корней, после каждого случая неумеренного употребления горячительных напитков, обязательно направляется в арсенал? Возможно, причина подобного поведения заключается вовсе не в милитаристских наклонностях господина сотника, а в том, что по соседству находятся апартаменты нашей общей знакомой по имени Листвяна? А что Вас, собственно, удивляет, сэр? Как писал классик: «Любви все возрасты покорны!».

Единственным мужчиной, не испытавшим никаких неприятных ощущений от мобилизации на портновские работы оказался Лавр. Задание на изготовление металлической фурнитуры для дамских туалетов он, по-видимому, воспринял в качестве новой увлекательной технической задачи и принялся за ее решение с энтузиазмом истинно творческой личности. Увы, сочетание этого энтузиазма с технологическими возможностями XII века, грозило увеличить вес дамского облачения сразу на пару килограммов, из расчета на одну персону.

Как известно, человек такая скотина, что привыкает ко всему. Постепенно, оставил мысли о корсажных изделиях с суицидом в придачу и Мишка. Поспособствовало этому одно, совершенно случайно найденное, удачное решение.

Окончательно убедившись в своей неспособности вообразить, как и из чего можно сделать цилиндр, полагавшийся к «амазонке» в качестве головного убора, Мишка вспомнил об испанской мантилье, которая накидывалась на голову поверх специально для этого предназначенного высокого гребня. Нарисовать этот гребень труда не составило (Мишка однажды видел его на какой-то выставке), а подключенный матерью к работе холоп – резчик по дереву – выполнил заказ уже на следующий день.

Да, гордые испанки знали, что делали! Мишка сам поразился тому как преобразилась Мария, воткнув гребень в узел волос на затылке и накинув на него большой платок из тонкого полотна. Изменилась все: осанка, выражение лица, поворот головы, даже, кажется, голос.

Обновку перемеряли все женщины по очереди и, хотя они могли видеть свое отражение только в кадушке с водой или начищенном серебряном блюде, вывод был однозначным: в Турове все бабы лопнут от зависти. Решение оказалось удачным не только с точки зрения эстетики, но и по идеологическим параметрам. Средневековая мода, что в Европе, что на Руси, требовала от женщин укутывать голову весьма тщательно.

Удивительного в этом ничего не было. На исходе первого тысячелетия нашей эры климат в Европе резко посуровел. Еще в девятом веке на всей территории Англии вызревал виноград, а Гренландия, по крайней мере ее южная часть, была покрыта лесами (оттуда, кстати, и название "Зеленая страна"). А уже в одиннадцатом веке в Европе зимой трещали морозы. В замках и башнях с не застекленными окнами (хоть и совсем маленькими) и без того гуляли сквозняки, а уж когда температура стала опускаться ниже нуля… У мужчин вошли в моду головные уборы с наушниками, а женщины принялись накручивать на голову материю в несколько слоев.

Сказали свое веское слово и санитария с гигиеной, вернее их полное отсутствие. Стада вшей и других паразитов кормились не только на телах простолюдинов, но и на телах дворян, даже на особах королевской крови. Плюс бесконечные эпидемии.

Все это настолько негативно сказывалось на внешности, что зачастую с рожами прекрасных дам, по части чистоты, нежности и благообразия, запросто могла посоперничать подметка солдатского сапога (если не была очень уж стоптанной).

Естественно, подобные изъяны необходимо было как-то прикрывать, а против тех, кому повезло, например, не подхватить ветрянку, и сохранить приятную внешность, тут же пускались в ход обвинения в нескромности, безнравственности, развратности и… Понятно: прекрасные дамы в способах устранения конкуренток не стеснялись никогда.

Святая же церковь подобную строгость нравов (пусть и вынужденную) только приветствовала. Женщина есьм сосуд греха, а потому упаковывать сие средоточие мерзостей необходимо максимально тщательно, и лучше, если в несколько слоев. Во избежание!

На Руси с ее традициями ежедневного умывания и регулярных банных процедур с гигиеной дела обстояли гораздо лучше. В домах, тоже, было теплее и чище. Но эпидемии славян не щадили, уродины симпатичных конкуренток не щадили тоже, а отношение православных святых отцов к "сосудам греха" практически ничем не отличалось от отношения их католических коллег.

Именно поэтому легкомысленная шляпка, обернутая кисеей запросто могла быть объявлена порождением Князя Тьмы, и предана анафеме под аплодисменты "общественного мнения". Мантилья же, выдержавшая даже испанские строгости, скорей всего, не должна была вызвать нареканий и у православных ревнителей нравственности.

Впрочем, проблем могло возникнуть вполне достаточно и без легкомысленных шляпок. Когда платья были, все-таки, сшиты (Машке – амазонка, Аньке – просто платье, но на кринолине), Мишка, глянув на сестер, испытал что-то вроде легкого шока.

Глаз уже привык к свободно ниспадающим одеяниям, в основном, широким, прямого покроя длиннополым рубахам, перехваченным в талии ремешком или вышитым поясом начисто скрадывающим очертания фигуры (кроме, разумеется, такой, как у Алены, такое не спрячешь). Поэтому приталенные, с узким, подчеркивающим грудь, лифом, платья вызывали… Мишка, например, вспомнил далекие шестидесятые годы, и свои ощущения от впервые увиденной девушки в мини-юбке.

«М-да, гроздья женихов на заборе, пожалуй, еще не самое страшное, сэр. Как бы нам массовых беспорядков в столице не спровоцировать».

– Проклянут, мама, от церкви отлучат, – попытался Мишка высказать свои опасения – плетьми из города погонят…

– Нет, Мишаня, не проклянут. – Мать тонко улыбнулась и еще раз окинула довольным взглядом плоды своих трудов. – И из города не погонят. Княгиня – тоже женщина… и ближние боярыни.

– Да один отец Илларион всех твоих боярынь…

– Пусть только попробует. Поломанные кости в языческой ловушке ему райским наслаждением покажутся. Только он рисковать не станет – не дурак.

Как заметил умница Экклезиаст: «Все проходит», закончился, наконец, и мишкин домашний арест. Однажды утром, когда Мишка излагал деду очередной прожект, в горницу сунулась материна сенная девка Жива и сообщила, что пришел Илья, и принес какое-то известие, но в дом зайти стесняется. Дед и внук, оба хромая на правую ногу, выбрались на двор под весеннее солнышко.

– Здорово Илюха! Давно не виделись! – Поприветствовал обозника дед.

– Здрав будь Корней Агеич, здравствуй Михайла. Вот, на службу пришел, Бурей меня отпустил.

– Так служить пока нечего, – сотник Корней сожалеющее развел руками – может новости какие есть?

– Новости есть. – Бодро отозвался Илья. – Афоне жена чуть второй глаз не выцарапала: и за распутство, и за то, что холопов упустил. Он ей про серебро, а она монеты в кашу высыпала, «жри», говорит.

– Кхе, сурово… А и поделом! Чего еще нового слышно?

– А еще: у Михайлы рука легкая оказалась – Афоню теперь иначе, как кобелем и не кличут. А бывает, что и кривым кобелем.

– Кривой кобель это… Кхе! Смачно! Умеет народ назвать. Долго еще пустомелить будешь? Не с этим же пришел?

– Правда твоя, Корней Агеич, не с этим. Ты вот недавно Михайлу к волхве посылал.

– Ну да? – ненатурально изумился дед. – А зачем?

– Как зачем? У нее деревня пустует, а тебе холопов девать некуда… Ой!

Илья испугано прикрыл рот ладонью. Дед сокрушенно покачал головой.

– Всё знают, ну что ты поделаешь? Ну, и что же она мне ответила?

– Так кто ж знает? С другой стороны, холопов ты к ней не ведешь, так что, по всему выходит – она тебе отказала. Тем более, что и знамена нынче на том берегу объявились.

– Какие знамена?

– Обыкновенные – на дереве затес сделан, а на затесе знак выжжен.

– Что за знак? – деловито осведомился дед, сразу же став серьезным и сосредоточенным.

– Неведомо! Таких знаков никто никогда не видел.

– Ну-ка, изобрази, вон около стены земля оттаяла.

Илья нацарапал щепочкой что-то отдаленно напоминающее знак равенства, только с очень толстыми черточками. Даже не черточками, а, скорее, сильно вытянутыми прямоугольниками. В середине каждого прямоугольника имелся полукруглый вырез.

– Кхе… И я не видел. Михайла, что скажешь?

– Не знаю, деда, что-то знакомое, но никак не соображу. Вообще-то, есть правило: чем проще знак, тем древнее род.

Дед снова принялся допрашивать Илью:

– Когда, говоришь, знамена появились?

– Сегодня с утра заметили. Видать, ночью ставили.

– Ночью выжечь, и чтобы дозорный не заметил? – Усомнился Корней

– Да, без огня не выжжешь. – Согласился Илья. – Значит, вчера.

– От кого вчера дозорные были?

– Десяток Фомы, вроде бы.

– Совсем распустились, у них под носом… Илюха, ты служить пришел? Тогда быстро ко мне Фому зови!

В этот момент Мишка все-таки понял, что напоминает ему нацарапанный Ильей знак.

– Вспомнил, деда! Знаю, что это такое! Ярмо, в которое быков запрягают!

– И правда, Корней Агеич, похоже на ярмо. – Приглядываясь к собственному рисунку, поддержал Мишку Илья.

– Кхе… Ярмо разъятое. – Дед поскреб в бороде и вдруг озабоченно нахмурился. – Промахнулись мы с тобой, Михайла. Тут не тридцатью коленами пахнет, а как бы и не сотней…

– Две с половиной тысячи лет? Не может быть!

– Может, Михайла, очень даже может… Удивительно, конечно, даже жуть берет, как подумаешь, но может.

– Деда, ты о чем это?

– Сказка, конечно, языческая, и христианам ей верить не след, однако же в те времена никакого христианства еще и в помине не было… Знаешь, откуда у людей ремесла и знания появились?

– Ну…

«Не желаете ли, сэр, процитировать сочинение господина Энгельса „Происхождение семьи, частной собственности и государства“? Не желаете? Ну и молчите в тряпочку!».

– Не знаю, деда.

– Кхе… В незапамятные времена, когда люди жили в дикости, землю не пахали, ремесел не знали, городов не строили, Сварог сбросил с небес на землю три золотых предмета: ярмо, чашу и то ли серп, то ли топор – по-разному рассказывают. Люди те предметы подобрали и через это постигли разные умения и ремесла. Кхе… Так вот, если на знаменах – то самое ярмо… Понимаешь?

– Понимаю, деда… Но это же – согласие! – Осенило Мишку. – Нинея нам показывает истинную древность своего рода, чтобы понимали. И в то же время… Мы признали ее боярские права, в том числе, на земли и знамена, а она показала, что признает наше признание… то есть…

– Заблудился ты языком, Михайла, но мыслишь верно.

– Надо, деда, тебе к Нинее ехать.

– Погоди, такие дела суеты не терпят, опять же с беспорядком разобраться надо – Фоме мозги вправить. Вот что, Илюха, зови-ка ты ко мне всех десятников. И Аристарха тоже. Зачем зову, не говори, позвал, мол, и все. Кроме Аристарха, ему обскажи, пусть подумает, как будем Фому наказывать.

– Корней Агеич, – спохватился Илья – так не все еще, про знамена-то!

– Чего ж молчишь-то?

– Так мудрость послушать, когда еще доведется…

– Илюха!!!

– Да… Это самое… Собака там. На шее вроде бы грамотка берестяная привешена, но никого к себе не подпускает. И не уходит – ждет чего-то.

– Деда, это, наверно, одна из нинеиных собак, – догадался Мишка – они меня знают.

– Ну, так не стой, верхом-то сможешь?

– Боюсь ногу разбередить,

– Тогда в санях, грязища, конечно, но проедешь. На лед не выезжай, по мосткам пешком пройдешь. Давай, давай, не тяни! А ты, Илюха, зови десятников. Хотя… Михайла, я с тобой поеду, надо самому на знамена глянуть. Илюха, не стой! Чтобы к моему возвращению десятники здесь были!

На другом берегу Пивени действительно оказалась одна из нинеиных собак. Узнав Мишку, она энергично завиляла хвостом и, подбежав, отвернула голову в сторону, подставив открытую шею – знак полного подчинения у собак и волков. Мишка вытащил из веревочной петли свернутую в трубочку бересту и протянул «почтальону» специально припасенный кусочек мяса. Собака сглотнула угощение, еще раз вежливо вильнула хвостом и потрусила домой.

– Михайла! Ну что там?

Дед, специально, чтобы не отпугнуть собаку остановился на середине мостков.

– Нинея Роську зовет!

– Зачем?

– Не написано!

– Погоди, сейчас подойду!

Дед подошел, забрал у Мишки бересту и по стариковски дальнозорко отставив грамотку прочел:

– Пришли Ёшу. Что за Ёша?

– Нинея дозналась, что Роська ятвяг, и что мать звала его Ёша.

– Надо же! Ятвяг. – Кажется дед уже начал привыкать к постоянным сюрпризам, порождаемым внуком, и удивился не очень сильно. – И зачем он Нинее понадобился?

– Я думаю, она твоего приезда ждет и хочет принять честь по чести, значит кто-то должен тебя у порога встретить, в дом провести, всякое уважение оказать. Самой боярыне Гредиславе, наверно, невместно тебя на улице встречать, а кроме малышни у нее никого нет. А Роську она уже знает, парень смышленый.

– Кхе, может и так. Давай-ка на знамена глянем.

По обеим сторонам дороги, начинавшейся от берега Пивени, на стволах двух самых крупных деревьев были сделаны затесы и выжжены знаки "разъятое ярмо".

– Вот ты, Михайла, говоришь, что у Нинеи никого, кроме малышни, нет. Кто ж тогда эти знамена ставил? Не сама же она тут топором махала?

– Да, деда, интересно…

– Куда уж интереснее. Кто-то ей поля жнет, кто-то дома в порядке содержит, теперь вот, знамена. Помнится, ты грозился, что Младшая стража выследит, разузнает… Не раздумал?

– Не раздумал.

– Ладно, поехали домой.

– А Роська?

– А что, Роська? Попросила боярыня – отправим. Пошли, пошли – десятники уже собрались, поди.

"Итак, сэр Майкл, еще одна загадка в общую копилку. Разобраться Вы, конечно, лихо пообещали. Однако, позвольте Вам заметить, что бывают загадки, которые лучше не разгадывать – «меньше знаешь – крепче спишь», а то и «дольше живешь». Нет, эту загадку разгадывать надо. Конечно, ни о каком крупном восстании язычников сведений до ХХ века не дошло, но вдруг, все-таки, было?

Есть тут одна географическая закавыка. Пинск есть сейчас и есть в ХХ веке. То же самое и со Слуцком, Мозырем, Минском, Витебском и Полоцком. Есть сейчас еще и Клецк. А в ХХ веке – не знаю. И это все – северная часть Турово-Пинского княжества или Полоцкое княжество. А вот южнее Припяти… Туров превратился в захолустье. Черторыйск, Дрогобуж и Персопница в ХХ веке, если не ошибаюсь, отсутствуют. А вот Шепетовка и Сарны есть в ХХ веке, но отсутствуют сейчас.

Такое ощущение, что южнее Припяти все, как будто смело метлой или очень сильно повредило. А потом здешние места осваивались заново. Прямо уверуешь, что Чернобыль, на этих землях, не первая катастрофа. А если восстание, все-таки было, и Рюриковичи осуществили здесь «тактику выжженной земли»?

Европейские хроники, византийские хроники… Привыкли мы в ХХ веке, что «Голос Америки» и «Радио Свобода» знают все чуть ли не лучше нас. А если не осталось свидетелей? Заросло все лесом, затянуло болотами. Могли Рюриковичи объединиться для подавления серьезного восстания? Против татар не смогли, но до этого еще сто лет дробления, междоусобиц, разложения.

Допустим, пока они на объединение еще способны. Удар с четырех сторон: с севера – полочане, с востока – черниговцы, с юга – киевляне, с запада – волынцы. «Регулярные части» профессионалов, против лесовиков. Вон Илларион – всего двумя сотнями, не зная местной специфики, попадая в засады и ловушки, разнес не то два, не то три городища и неизвестно сколько мелких поселений. Это Кунье городище было хоть как-то укреплено, а вообще-то, тын вокруг древних поселений вещь редкая – достаточной защитой являются сами лесные дебри, да болота. К большинству городищ можно добраться только по воде или зимой по льду. Есть, конечно тайные пути и по суше, но знают о них немногие. Впрочем, как доказала экспедиция Иллариона, добыть эту информацию можно, и если Рюриковичи возьмутся за дело серьезно, никакие леса не уберегут.

От Иллариона небольшая часть населения сумела сбежать, но им было, куда бежать, а если обложат со всех сторон… Трупы и обгорелые развалины, а уцелевших – в холопы. Через пару десятков лет на месте деревянных построек не останется вообще ничего.

Что можно этому противопоставить? Два момента: крепкую свару между Рюриковичами и профессионально подготовленную, хорошо вооруженную армию.

Крепкая свара… Она будет, только вот, когда? Владимир Мономах, при смерти. Мужиком он был крутым, половцев драл как помойных котов, так что, всю эту оппозицию Мономах задавил бы, вопросов нет. А преемник? Кто он? Допустим, боярин Федор прав и в Киеве сядет Мстислав, сколько лет он еще править будет? Ничего не знаю – как слепой. Может с него чехарда на киевском столе и начнется?

Помнится, был период, когда киевские князья менялись как перчатки. Когда это начнется? Через год или через пятьдесят лет? Если через год, тогда возможно все, вплоть до попытки языческого восстания. А если через пятьдесят… Меня это уже не колышет. Были какие-то выступления волхвов, но когда? Ни хрена не помню, да и вряд ли в летописях писали правду…Что ж я еще-то про этот период знаю?