Текст книги "Двухгодичник. Сказки про Красную армию"

Автор книги: Евгений Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Антенна-то ржавая!

Очередной проверяющий, майор кажется. Лезет в нашу связную кухню. Через какое-то время понимаешь, что он, если и специалист, то точно не связист. Ну не всем же так везет, как мне, например. Хотя одно замечание было полезным – на связных гребенках (колодки с разъемами, куда провода приходят) повесить на каждом проводе (или паре) шильдик, бирку то есть, с описанием, что это за провод, откуда и куда. Так потом действительно проще искать неисправность.

Дальше проверяющий идет на антенные поля. Я семеню сзади. Большая часть антенн у нас – это наклонные диполи. Ну, это по-научному, а выглядит этот самый диполь очень просто: с какой-либо высокой точки натянуты два одинаковых плеча медного оголенного троса до земли. За высокую точку сходят либо собственные мачты на растяжках, либо ферма радиолокационной антенны. Диполей этих было у нас много.

Самое печальное было, когда на антенное поле забредали бычки нашей хозчасти. После этого работы хватало на день-то уж точно. Правда, после того как сюда занесло проверяющего, эффект был схожим. Нет, он не порвал наши замечательные диполи. Он просто обратил внимание, что медный провод антенны под воздействием неблагоприятных внешних факторов окружающей среды окисляется. Ржавеет то бишь. Взялся этот проверяющий за антенну, а по ней в тот момент клепали морзянкой. Кто служил, тот знает, чем это заканчивается. Импульсное напряжение хоть и в несколько киловольт, слава богу, не убивает, но ожог оставляет ощутимый. Майор этот еще и в перчатках был. Их прожгло, да и руке тоже досталось. Крики, вопли, а потом в журнале замечаний он написал, чтобы неонки на антенны повесили. Тогда видно будет, что по антенне напруга идет. Я незаметно в полк своему связному начальству перезвонил с вопросом: «Че, и вправду вешать?»

Мне ответили, что пока проверяющий у вас – вешай, потом мы новый приказ выдадим – снять. Все при деле будешь.

Повесили. Вечером выходишь с командного пункта – антенные поля, как елки новогодние, сверкают. Красота! Правда, до Нового года не довисели неонки – снять приказали из полка, как демаскирующий фактор.

Гори, гори, моя звезда

Опять остался за командира роты, и еще вдобавок начались учения. Приехал посредник-майор, из корпуса, кажется. Начался облет позиций. Нас включили. Работаем, выдаем цели. Все при деле. Тут посредник подзывает меня и спрашивает: «Лейтенант, а ты получал кодограмму два нуля такую-то?»

Тут опять надо сделать лирическое отступление.

Кодограммы с номером, начинающимся с нуля, соответствовали грифу «секретно», а с двух нулей – «сов. секретно» (без права на убийство, как у Джеймса Бонда). Других кодограмм в армии не было. Нет, формально они (то есть несекретные) были, но их никто не отправлял, бо они где-то терялись, и спросить было не с кого. Посему, даже если в кодограмме было всего лишь распоряжение перекрасить бордюры на позиции из белого демаскирующего цвета в защитный цементный, то номер такой кодограммы однозначно начинался с нолика.

Вернемся теперь к майору с его вопросом. Во-первых, вопрос был явно задан в очень неподходящее время – шла боевая работа. А во-вторых, ведь на вопрос еще и отвечать надо. Ну я и попробовал ответить, типа сейчас секретчика вызовем и посмотрим. А секретчик – солдатик, который еще в боевом расчете на какой-то позиции (считывающий, кажется) был задействован. Следовательно, туда надо срочно кого-то другого пихать. Ну ладно, вызвали. Кодограмму два нуля такую-то нашли. Она только вчера пришла и говорилось в ней, что командный пункт отдельной роты ПВО (такой же, как у нас) сгорел, вся дежурная смена задохнулась. Ну и, дабы такого не повторилось впредь, распорядительная часть кодограммы требовала вывесить на пожарный щит дополнительную пожарную лопату и кирку.

И тут снова следует на лирику перейти.

Когда горит командный пункт (по сути своей – бетонный мешок), то лишняя лопата или кирка вряд ли чем помогут. Один раз я сам чуть не послужил причиной пожара, и именно на КП. Надо было пустить дополнительную подсветку на планшет. Под столом оперативного был трансформатор со свободной парой на шестьдесят вольт. Лампочка тоже была. Не было только свободного провода. Ну и я не придумал ничего лучшего, как пустить напряжение по кроссировочному проводу, которого в избытке имелось. Солдаты из него ручки и брелки плели, изоляция у него разноцветная была. Длина кроссировочного провода была ограничена, до планшета не хватало. Я скрутил концы, заизолировал изолентой, подключил к трасформатору, кнопке на столе и лампочке и был горд собой. Заработала оповещалка какая-то. Но в один прекрасный момент при нажатии на эту самую замечательную кнопку кабель начал гореть. Кнопку, конечно, отпустили, а кабель все равно горит. Рядом силовые кабели идут к ИКО, радиостанциям и так далее. Общего рубильника нет. Хорошо, что я и в этот момент был на КП. Схватил голыми руками свою горящую скрутку из кроссировочного провода и оторвал ее от трансформатора. Петрович, когда узнал про мое технологическое решение с кроссировочным проводом, долго головой качал и пальцем у виска крутил.

Опять к майору-посреднику вернемся. А лирика предшествующая была для объяснения моего скепсиса по отношению к требованиям кодограммы. Но лирика лирикой, а выполнять-то все равно надо. Я, правда, надеялся это на после учений отложить. Что, собственно, и попытался донести до посредника. Типа, товарищ майор, вы же видите – сейчас боевая работа идет. Как крутиться кончим, то и вывесим эти самые несчастные лопаты и кирки на пожарный щит.

Майора такой ответ почему-то совсем не устроил. Он начал орать, что ему плевать на нашу боевую работу, а вот на КП таком-то люди погибли, что надо срочно приказание кодограммы выполнить. Ты че, лейтенант, тра-та-та-та-та, не понимаешь, что ли? Да ты вообще, лейтенант, тра-та-та-та-та. Слушал я это, слушал, а потом выдал: «Ежели вы, товарищ майор, считаете, что я тра-та-та-та-та, то я считаю, что вы – тру-ту-ту-ту-ту». Тут майор на какое-то время вообще прифигел. Потом вроде рассосалось. учения те, кажется, один только день шли. Вечером мы выключились. Приказание кодограммы я выполнил, и даже после всего этого с майором тем мы самогон пили за успешное завершение учений и чуть ли не целовались.

Но картинка на этом не закончилась. Во-первых, потом я узнал, что майор этот был ответственным за пожарную безопасность в корпусе и, соответственно, в боевой работе был, извините, полный ноль (не от кодограммы). А во-вторых, приезжаю я как-то в полк, то ли за зарплатой роты, то ли за сеткой ПВО, и вижу в штабе объявление, что сегодня состоится суд чести младших офицеров, и моя фамилия в повестке числится – за нарушение субординации. Проще говоря, за то, что майора тру-ту-ту-ту-ту назвал, хотя он меня до этого минут пять тра-та-та-та-та кликал. Но это уже другая картинка.

Как надену портупею, все тупею и тупею

Что-то картинки последние у меня одинаково начинаются. Может, память уже заместилась или начало всегда было одно и то же, а уж дальше – куда фантазия вывезет? Но тут ж уж ничего не попишешь – начинать как-то надо. Со средины же (или с конца) нельзя.

Тоже какие-то учения идут, и посредник присутствует. Но не пожарник. Одно из заданий учений состояло в запитке радиостанций от внешнего автомобильного генератора абэшки. Не совсем понятно зачем, у нас и так вся рота при перебоях в гражданском электричестве могла от своих дизелей работать. Но зачем и почему – это не армейские вопросы. Приказали – надо выполнять. Помню, как тренировались мы с этой абэшкой и даже в нормативы укладывались. Кабели для подключения уже по позиции разбросаны, так что по команде и надо-то было всего лишь до агрегатика того добежать, за веревочку дернуть, чтобы движок завелся, а потом две полумуфты между собой соединить. И все. Задание выполнено. Вроде все просто, и тренировались не раз, но когда посредник выдал вводную: «Основной источник электропитания вышел из строя. Запитать радиостанцию от внешнего источника питания», – жизнь внесла в инструкции свои коррективы.

Я форварднул приказ солдату из своего взвода. Русскому, заметьте. Он бегом метнулся с КП его выполнять. Время идет, а питания нет. Минут пять уже прошло – результата нет. Прошу разрешения у посредника пойти проверить, в чем же дело. Меня отпускают. Когда еще поднимаюсь по лестнице с командного пункта, то уже слышу, что абэшка тарахтит, – значит, завелась. Дальше иду по кабелям к своему связному ЗИЛу. Подхожу к его распределительному щитку – и что же я вижу? Стоит мой солдатик рядом с этим щитком, вставил в его выходную полумуфту коловорот и… упорно его крутит (коловорот то бишь). Мозг отказывается понимать происходящее, но руки действуют, выбивают коловорот из крепко сжимающих его конечностей моего подчиненного. Раз движок работает, то в полумуфте уже есть напряжение. Я ору на солдата, пытаясь перекричать тарахтение абэшки: «Ты чего делаешь-то?». Он глядит на меня непонимающим взглядом, и отвечает: «Так ведь не лезет же, товарищ лейтенант!» «Что не лезет, куда не лезет?», – продолжаю орать я. «Разъем один в другой не лезет, там круглое, а там плоское», – удивленно отвечает боец.

Тут до меня доходит. Полумуфта эта соединительная сделана таким образом, что ее можно вставить только одним способом. Один штырь плоский, а второй круглый. Зачем так? Ну, наверное, чтобы ноль с фазой не перепутать. Обычно ноль, если мне память не изменяет, по корпусу шел. А может, просто при разработке станции только такие разъемы в наличии и имелись – да здесь это и не суть важно. Просто как же должен мозг работать, что, ежели не получается так вставить, вместо того чтобы просто повернуть разъем на сто восемьдесят градусов, побежать за инструментом и попытаться превратить плоское в круглое. И вроде парень русский, и даже в институте, кажется, учился. И на учениях мы этот норматив не раз отрабатывали. у меня этому есть только одно объяснение: когда человек долго находится в замкнутом пространстве с ограниченным составом людей, его окружающих, занимается одной и той же рутинной работой, то человек от этого резко тупеет. Мы, офицеры и прапорщики, после работы часть все-таки покидали, если не дежурили, а солдаты практически нет. увольнения раз в неделю, да это еще, если не провинился с прошлого раза. А некоторые солдаты вообще в увольнения не ходили. Когда у нас двое связистов-принимающих служили (то есть те, что морзянку знают и клепать на ней могут), то они дежурили круглосуточно, кажется – четыре часа через четыре. А по готовности вообще оба на КП прибывали, потому что две радиосети слушать надо было. Так и служили до дембеля. Вот они, тяготы и лишения воинской службы. Поэтому и других много случаев анекдотичных, когда свой палец в сцепку вместо железного штыря совали по соответствующей команде. Все это реальные примеры из жизни. Слава богу, не из моей.

Партизаны

В армии «партизанами» называли (да и сейчас, наверное, называют) гражданских, на военные сборы призванных. Цель таких мероприятий благая – восстановить у ранее отслуживших подзабытые навыки и, возможно, дать новые (ежели вооружение, например, сменилось). Цель-то благая, но… благими целями дорога сами знаете куда вымощена. После появления в части партизан часть эта становится практически неуправляемой. Почему? Да потому, что в отношении партизан у отцов-командиров нет ну никакого кнута. Солдат молодых еще можно испугать гауптвахтой или дисциплинарным батальоном, оставить без отпуска, затянуть с дембелем. А партизанам на все это чихать. Я даже не знаю, какой у них статус становится на момент сборов. Военнослужащий?

Да даже если… вряд ли кто такого бойца в дисбат отправит.

Не минула и нас чаша сия. Призвали к нам партизан. Первые дня два они обвыкали, ну а уж затем… Вечером все в зюзю, и не важно, есть командир в части или нет. Решили, что в зюзю, значит – в зюзю.

И вот в один из таких дней, когда партизаны у нас квартировали, нарисовалась у нас случайная проверка. Ехал генерал какой-то с кортежем проверять зенитчиков в Дунаевцы, да не там кортеж повернул. GPSов и ГЛОНАССов тогда еще не было, а карты, видать, только игральные проверяющие с собой взяли. В общем, заблудились, а тут – антенна радиолокационная над нашими Ярмолицами гордо реет. Кто-то, наверное, и вспомнил, что здесь тоже вроде как наша часть пэвэошная есть. Решили на огонек и антенну заехать.

Перед входом в нашу часть на посту стоял патрульный партизан с автоматом, но весь расхристанный. То есть гимнастерка до пупа расстегнута, ремень на яйцах болтается, пилотка залихватски на затылок сдвинута. Кортеж с генералом подъезжает. Из сопровождающей машины выскакивает полковник, подбегает к патрульному партизану и спрашивает: «А вы Ко-ростеню подчиняетесь?» у нас в Коростене полк стоял, чьей ротой мы являлись. Но партизан решил ответить по-своему: «А мы никому не подчиняемся»…

Что было дальше – наверное, догадываетесь. Объявили у нас готовность номер один. Дело было под вечер, и в роте из руководящего состава был только оперативный. Пока мы по сирене из своих хат пять километров бежали – проверяющие, накалякав в журнал недостатков страницы три, отъехали. Наверное, карту посмотрев и обнаружив на ней те самые Дунаев-цы – пункт своего назначения.

Когда мы все собрались, наш командир зачитал нам выявленные высокой комиссией недостатки. Все, конечно, не воспроизведу, но некоторые запомнились:

1. Рота НБГ (то есть небоеготова). Оценка – 2.

2. Станции и агрегаты разбросаны по позиции. Над этим мы все дружно похохотали, бо РЛС (радиолокационные станции), согласно формуляру роты, были привязаны к географическим/ топографическим координатам с точностью до метра. За агрегаты заблудившийся (и от этого, наверное, злой) генерал, скорее всего, принял зенитно-пулеметную установку и полевую кухню, для партизан развернутую.

3. Внешний вид солдат не соответствует уставу. Тут комиссия не соврала, ежели, конечно, за солдат они партизан посчитали.

Делать нечего. Доложил наш командир наверх о выявленных недостатках. Там его успокоили, что генерал этот в РТВ (радиотехнические войска), к которым мы относились, ничего не смыслит, и недостатки эти выеденного яйца не стоят. Так что не волнуйтесь и служите дальше.

Было и еще несколько картинок, с партизанами связанных. Как смешных, так и не очень. Но о них в другой раз расскажу.

Дезертир (Начало)

Рота наша, как и Союз нерушимых, была многонациональная. Кроме русских, белорусов и украинцев немалую долю составляли представители восточных республик. Солнечного там Азербайджана, Узбекистана и других…станов. Меня попервоначалу удивляло, как эти дети разных народов, собравшись в курилке, весело что-то обсуждали на своих гортанных наречиях и вроде бы как даже все друг друга понимали. Хотя нет, был у нас один солдатик, который не находил со своими собратьями по несчастью общего языка. Выходцем из какой братской республики он был – не помню, только фамилию. Пусть здесь он будет Сяитовым. В общем, держался он всегда особняком, и, скорее всего, совсем не из-за того, что языковая группа его малой родины не пересекалась с диалектами остальных защитников Отечества. Нет, просто все в роте знали, что с головой Сяитов не дружит. А попросту говоря, у него по всем показателям должен был быть белый билет. Должен был быть, но его не было. И выдать его, как, впрочем, и комиссовать, никакой возможности не было. Попал в армию – все, служи, и выход только по дембелю или… у нас вообще служил парнишка один с диагнозом «опущение почек», так он регулярно раза по два на неделе в обморок падал. В госпиталь несколько раз ездил, но все равно дослужил свои положенные два года и только тогда восвояси двинул. Так же и с Сяитовым: чего он только ни делал (нет, не специально, по простоте своей душевной), а тоже два полновесных года Родине отдал.

Помню, как этот Сяитов на меня со штык-ножом кидался. Но давайте обо всем по порядку. В ту пору в нашей роте партизаны квартировали. Что такое партизаны – песня отдельная и уже спетая. В один из таких прекрасных дней стало нам нужно аккумуляторы дизелей резервного питания зарядить. Мимо меня в тот момент Сяитов проходил. Я его подозвал и приказал аккумуляторы те на зарядку в гараж оттащить. А они, зараза, тяжелые были, килограмм по… дцать, в деревянной длинной коробке с выдвижными проволочными ручками. Я-то, грешным делом, подумал, что Сяитов возьмет себе кого-нибудь в подмогу и вдвоем они оттащат эти устройства на перезарядку. Но я-то думал одно, а в не вполне здоровой голове Сяитова совсем другое переварилось. Да я и сам виноват, надо было четче приказ отдать, типа возьми еще такого-то и оттащите аккумуляторы на зарядку. Ну чего уж тут переживать, прошлого не вернешь. В общем, взял Сяитов аккумулятор тот, поставил себе на пузо (при этом электролит на гимнастерку его частично вылился), и понес в гараж, как Ленин бревнышко. А электролит – он же агрессивный. Что там – щелочь, кажется, или все-таки кислота? Да не суть, на другой день на гимнастерке Сяитова зияли дыры с пятнами темными по краям, где большие, а где со спичечную головку.

Результат транспортировки Сяитовым аккумуляторов первым обнаружил командир наш и незамедлительно выдал мне замечание о неопрятности внешнего вида моих подчиненных.

Ну а дальше, как учили, приказ пошел по команде. Я вызвал Сяитова и приказал ему постираться. И опять, блин, лопухнулся. Просто приказал постираться, но не сказал как, чем и, самое главное, в чем. А Сяитов, недолго думая, увидел кастрюлю огроменную с надписью «Компот», которую повар наш после помывки на просушку на крылечко столовки выставил, взял эту кастрюлю, закинул туда гимнастерку свою, воды напузырил и стираться стал.

Первыми сей вопиющий факт увидели партизаны. Они, понимаешь, сюда Родину защищать приехали, а тут в кастрюле, в которой им, может быть, компот варят, придурок какой-то форму свою стирает. Дело уже к вечеру было, поэтому, скорее всего, партизаны эти уже не вполне трезвые были. Как результат, стали они за Сяитовым гоняться, не иначе как с целью членовредительства. И вот, значит, бежит шобла партизан, впереди Сяитов в исподнем, и тут, очень не вовремя, на встречу я иду. «Стой!!!» – ору ему я. Он остановился. Оглянулся – сзади толпа разъяренных мужиков, а спереди только один лейтенант. Да еще, видать, в ту пору Сяитов, как назло, патрульным был и на ремне его солдатском штык-нож в ножнах болтался. Что уж там у него в голове в этот момент переклинило, но стал он штык этот доставать и в мою сторону продвигаться.

А я в тот день, видать, оперативным дежурным был, типа небо стерег. Соответственно на моей портупее кобура пристегнута была с Макаровым. Да макаров-то был, но так же, как патрульные наши ночью ходили с автоматами, но без патронов, так и у меня патронов в обойме Макарова не было. И хотя патронов в наличии не имелось, стал я кобуру эту судорожно расстегивать, и единственная мысль в голове крутилась: «Знает ли Сяитов, что патронов у меня нет?» Кобуру я успел расстегнуть и пистолет достал, даже затвор передернул и с предохранителя снял. Вот только стрелять нечем было. Но не останавливаться же. Направил я дуло пустого пистолета на Сяитова и опять проорал: «Стой!!! Штык в ножны убрал!!!» Сяитов и так стоял и то назад, то на меня затравленно поглядывал. Партизаны тоже чуть поодаль, не двигаясь, испуганно наблюдали за картиной. После сколько-то секундной остановки действия, я снова прокричал: «Штык в ножны убрал!!!»

Картина опять пришла в движение, Сяитов начал медленно зачехлять свой штык-нож. Тут пришел черед и партизанам включиться в действие. Они скрутили Сяитова, без членовредительства сорвали с его пояса ножны с только что всех пугавшим холодным оружием и поволокли его в казарму. Я тоже поставил пустой пистолет на предохранитель, убрал его в кобуру и медленно побрел в канцелярию роты. И только там, на стуле, меня начало трясти мелкой дрожью.

За ночь я успел написать рапорт, в котором сухим канцелярским языком описал все вышеизложенное. Командир, придя, прочитал его, покачал головой и сказал: «Ну ты же сам все знаешь, хрен его комиссуешь. Придется до дембеля терпеть. Меньше года уже осталось. Будем теперь знать, что в наряды его патрульным ставить нельзя». У меня и теперь нет никакой обиды на командира. Не было у него действительно никакой возможности комиссовать придурка. Ну а к чему такое попустительство привело – в другой раз доскажу.