Текст книги "Муха, или Шведский брак по-русски"

Автор книги: Евгений Подгаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Муха, или Шведский брак по-русски
Евгений Подгаевский

Комедийная история для кино/телефильма

ЛОГЛАЙН: В одном из посёлков в российской глубинке два сорокалетних мужа задумали внести свежую струю в рутинные семейно-брачные отношения. И жёны вроде согласились…

ЖАНР: комедийная мелодрама

ФОРМАТ: 2-серийное ТВ-муви или полный метр

ЦЕЛЕВАЯ АУДИТОРИЯ: женская и мужская, средний возраст

МЕСТО И ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ: провинциальный поселок, наши дни, лето.

Милый провинциальный посёлок. Откуда-то из зелени садов здесь до вашего слуха донесутся и трель соловья, и перелив гармошки. По улице корова с достоинством пройдёт мимо и не обратит на вас никакого внимания. Как будто вы – пустое место. Даже обидно. Но не расстраивайтесь. Встречные сельчане обязательно осмотрят вас с приветливым любопытством. С ног до головы. И даже оглянутся вслед.

Милый народ, милые сады, милые дома, милые крыши среди зелени, милые переливы гармошки над всем этим.

Но что это? Откуда-то с нарастающим жужжанием приближается и вырастает в размерах очень знакомое насекомое. Батюшки, да это же зелёная, блестящая муха! На секунду она занимает всё пространство перед глазами, делает разворот над посёлком и улетает, словно бы обещая нам забавную, а может быть и поучительную историю под названием

Муха, или Шведский брак по-русски

На маленьком базарчике Люба, приятная женщина лет сорока-сорока двух, покупала свежее молоко у местной бабы.

– А Вы знаете, мне название посёлка сразу понравилось, как-то звучит приятно – Шведино. Шве-ди-но.

– Конечно, – согласилась баба. – Не Просянка какая-нибудь.

– Но как же вы здесь себя величаете? Не шведы же?

– Не шведы, – с улыбкой согласилась баба, наливая Любе молоко. – Ими здеся и не пахло.

– Тогда как?

– Угадай.

– Шведцы? Шведяне? Шведчане?

– Да шведянские мы! – засмеялась баба. – И ты теперь шведянская. И муж твой теперь шведянский. Привыкайте. Вы ж напротив Вали Ситниковой дом купили?

– Да. Вы знаете Валю?

– Тута все знают – и друг друга, и друг про друга. Кто, где, с кем, когда и как. Не скроешься ни за занавеской, ни под одеялом. А почему ж из города уехали?

Но Любе не хотелось обсуждать эту непростую для неё тему.

– Так… обстоятельства разные… Мужа сюда на работу перевели.

– А-а – протянула баба неопределенно… – Ну, ты за Валентину держись. Она неплохая.

– Мы уже даже немножко сдружились.

Баба одобрительно кивнула:

– И Петя у неё хороший. Хозяйственный, не пьёт. Твой-то пьёт?

– Нет, что Вы!… Спасибо Вам.

Взяв банку с молоком, Люба кивнула бабе в знак благодарности и пошла дальше.

– Дак уже счастье большое! – крикнула ей баба вслед.

Люба не поняла, обернулась:

– Что большое?

– Что мужики не пьют. Таких беречь надо, на руках носить.

– Вот как? – сказала Люба. – А я всё жду, когда мой Вася меня на руках носить станет. Уже и сын – студент. Дождусь ли, неизвестно.

– А ты помудрей, да поласковей. Может, и дождёшься.

И уже совсем тихо добавила:

– Если повезет. Мужики – это ж такая порода… Неисправимая!

На втором этаже неказистого поселкового здания, через окно своего кабинета, сорокалетний с гаком Вася (но для подчинённых, разумеется, Василий Сергеевич) наблюдал за движением особей женского пола по сельской улице. Писаным красавцем Василия мы не назвали бы, и всё же было в нём, высоком и не слишком широкоплечем, что-то слегка утончённое, что заметно отличало его от коренастых поселковых мужиков. Особенно, когда Вася надевал шляпу. Но сейчас ему было не до неё. Взволнованный, он вытирал рукой пот со лба. Потому что в этот момент на улице, как раз напротив его окна, встретились и разговорились две дородные селянки. Были они, конечно, одетыми, но Васе вдруг на секунду почему-то представились полуобнажёнными, в роскошных пеньюарах, да мало того – они ещё и ручками махали ему в окошко. Потом вдруг стали грациозно перед ним танцевать. И Васе даже чудились их зазывные голоса:

– Как скучно и однообразно ты живёшь, Василий Сергеевич!

– Старые обиды и мелкие дрязги с супругой.

– А ведь тебе уже за сорок.

– Ты всё, что мог, уже сделал для близких.

– Не пора ли заняться собой?

– Ты ведь сам называешь эту пору пикантной.

– Да, пикантной, с перчиком!

– В тебе энергии ещё через край, Василий Сергеевич!

– Но помни: эта пора не будет вечной.

– Так оглянись, потянись, развернись!

– Ты никого не предаёшь.

– Да ты жизнь отдашь, если надо!

– Но теперь-то просто хочешь вобрать этой жизни побольше!

– И ты её ни у кого не отнимаешь!

– Так какое же здесь преступление?

– Покопайся в своих глубинных желаниях!

– И дай, наконец, себе волю!

Но Вася крикнул с обидой им из окна:

– Я дал жене слово больше не изменять!

Две танцующие селянки в пеньюарах обиженно переглянулись и тут же превратились обратно в двух обычных, дородных, но одетых сельских баб. Они попрощались друг с дружкой и разошлись.

– И как же тут быть? – непроизвольно, с глубоким вздохом, проговорил вслух Василий в кабинете. – Я бы не хотел изменять.

– Так вы решили не изменять? – послышался голос за его спиной.

Василий обернулся – в кабинет заходил маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках. Он деловито прошёл к столу:

– Я поддерживаю Ваше решение. Изменять показатели в отчётности – это, знаете, чревато. Зачем? Я только что от наших ребят. Они уже обточили свои болванки. Вопрос только в том, куда их загрузить.

– Куда загружать болванки – это вечный вопрос, Поликарп Николаевич, – глубокомысленно изрёк Василий.

– В том, что Вы его оперативно решите, я уже не сомневаюсь. С Вашим переводом к нам, Василий Сергеевич, все эти застойные явления стали как-то рассасываться.

– Рас…сасываться?

– Ну да. Стало, знаете, гораздо веселее. Подпишите, пожалуйста, накладные.

Под вечер Люба затеялась дома с котлетами (вот-вот должен придти с работы Вася).

– Так. А панировочные сухари? – спросила Люба сама себя и открыла пластмассовую ёмкость для сыпучих продуктов.

Емкость оказалась пустой.

Люба побежала через улицу в дом напротив, к Вале, своей новой подруге. Толкнула калитку.

Надо, наверное, сразу отметить, что Люба и Валя были в чём-то схожи между собой. Обеим слегка за сорок, примерно одинакового роста и комплекции, обе с короткими причёсками, только у голубоглазой Любы волосы, пожалуй, светлее, а у кареглазой Вали – немного темнее.

А что до Пети, Валиного мужа, то он был пониже Любиного Василия, коренастый, широкоплечий. Словом, никакой утончённости. Хотя чистоплотный, не замазурка.

У Вали уже ужинали. Она усадила за стол и Любу.

– Найду я тебе сухарей. Посиди с нами.

Но столе всё было по-простому, никаких особых кундёб.

– Ой, да не надо, – стала отнекиваться Люба, но Валя положила ей на тарелку немного жареной картошки и салата из огурцов с помидорами.

– Ешь! – строго сказала она.

Люба вилочкой поклевала немножко.

– Вкусно, – похвалила она.

Петька, в белой майке, мускулистый, хлебал борщ.

– А Петя у нас и на ужин борщ любит, – ласково сообщила Валя. – Мама в обед сварила.

– Угу, – ответил Петя, прихлёбывая.

Его подслеповатая тёща Мария Семёновна сидела тут же, за столом, в очках с очень толстыми линзами, но ничего не кушала – изучала цветные фото в журнале, поднеся его близко-близко к глазам. На фото – красивые дамы и господа в красивых интерьерах и авто.

– О-хо-хо, мы так красиво не жили, – сказала Мария Семёновна, оторвавшись от журнала.

– Так никогда не поздно, – сказала Люба.

– Нет, – не согласилась Мария Семёновна. – Всему своё время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла. Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель – на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.

– Ну, Вы, мама, и нашли тему – поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.

«Вот же зараза!»

– А морщишься чего? – спросила Валя. – Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?

– Можно, – сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.

– Вот и лопай, да маме спасибо говори.

– Спасибо, – сказал Петька.

– Да не за что, – ответила Мария Семёновна. – Первый раз что ли.

Секунду Петька раздумывал.

«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тёщеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стёкла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тётке Нюрке: „Я хоть и вижу плохо, зато в своём доме всегда всё слышу“. Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая – „тише, а то мама услышит“. Всё мама да мама. Всё тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»

Пока Петя так рассуждал, тёща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чём-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку ещё немного угощений.

Петя медленно поводил ложкой в тарелке. Принюхался. Запах всё-таки обалденный. Пустой желудок подсказывал ему, что сейчас обострять ситуацию не следует.

«Борщ всё-таки вкусный. И тёща, в общем-то, не вредная. Подумаешь, муха! Да если на то пошло, каждый человек хоть раз в жизни да вынимал муху из борща. Или из компота».

Петя аккуратно отодвинул муху поближе к краю тарелки, и зачастил ложкой.

В это время Василий, вернувшись домой, супругу дома не обнаружил, зато увидел, что на горящей плите вовсю кипит кастрюля с картофелем.

– Так! К соседям напротив побежала!

Василий достал из кухонного ящика вилку, неуклюже потыкал ею в картофелины и выключил огонь.

А в доме напротив беседа продолжалась.

– Как Ваши глаза, тётя Маша? – спросила Люба. – Закапываете?

Тёща оторвалась от журнала, сняла очки:

– Всё без толку. Вот вдаль ещё терпимо – через дорогу вижу, в огород вижу. Без очков. А вблизи, вот сейчас, почти ничего, будто в пару всё. Сижу, как в бане.

– Тогда давайте все разденемся, – сказал Петька, откусывая хлеб. – Голые посидим.

Валя внимательно посмотрела на мужа:

– Всё-таки, Петя, ты немножко неотёсанный. При маме такие шуточки.

– А что твоя мама никогда в бане не была?

– Да хватит вам, – миролюбиво вставила Мария Семёновна. – Была. И вам советую. Чем чаще, тем лучше. Пар – великая сила!

В это время Василия на кухне обдавали клубы пара. Он сливал в мойку кипяток из кастрюли с картошкой. Делал это неуклюже, обхватив кастрюлю тряпкой и придерживая крышку. Клубы пара били в лицо, Василий морщился и отворачивался в сторону:

– Всё на мою голову!

Беседа в доме напротив, между тем, продолжалась.

– Но здесь же не баня, Петя, – всё-таки добавила Валя осуждающе. – Баню ты в собственном дворе всё никак до ума не доведёшь. Год уже? На предбанник такую площадь разогнал, а зачем, спрашивается?

– Найдётся зачем, – миролюбиво ответил Пётр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с лёгкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. – Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.

– Свои собственные, которые из головы повыкатывались? – ласково спросила Валентина.

– Ой, Валя! – неодобрительно качнула головой Мария Семёновна.

– Ничего, там их ещё много осталось, – отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.

– Смешные вы все, – засмеялась Люба.

– А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.

– Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.

В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш, сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.

А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:

– Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы – чистота, порядок – муха не пролетит.

– Ага, – сказал Петька, – не пролетит. Упадёт.

– Да какая муха тебя сегодня укусила? – опять повернулась к мужу Валя.

– Пусть попробует. Я её скорей укушу.

Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.

– А Василий где же? – спросил он у Любы.

Но тут раздался лёгкий стук, дверь заскрипела, и в проёме появился Вася.

– О! – сказал Петя.

– Лёгок на помине, – добавила Мария Семёновна.

– Вот она где рассиживает. Так и знал. – беззлобно сказал Вася. – А кастрюля конфорку залила.

Люба схватилась ладонью за свою щёку:

– Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?

– Да выключил, сиди уж. И воду слил. – Вася, ещё не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. – Может, и мне борща дадите похлебать?

– Вот бессовестный, – сконфузилась Люба. – Сейчас ведь домой пойдём.

– Да проголодался же человек, – сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.

– Ага, – ответил Василий.

– Так покормите же Василия, гостя дорогого, – вставил Петька.

– Садись, конечно, налью, налью, – засуетилась было Мария Семёновна.

Но Валя её остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краёв тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на её дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.

Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но… Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.

– Я… это… В общем, я неожиданно понял, что уже сыт.

– О! – округлил глаза Петька. – А секунду назад не понимал?

– Так ведь пищеварение… Сытость после приёма пищи не сразу проявляется.

– Где ж тебя накормили? – удивилась Люба.

– Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем, с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.

– Да с чего это вдруг? – Люба прямо-таки поразилась. – Я ж дома уже фарш приготовила.

– В самом деле, – поддержала подругу Валя. – Она ведь к нам за сухарями прибежала.

– Да чистая случайность, – Вася помедлил, соображая, как бы сказать. – Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.

– Тьфу! – сказала Марья Семёновна. – Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.

– Это точно, – сказала Валя. – Машка Зубанкина – баба нечистоплотная, кто её только в поварихи засунул? От одного только её фартука с этими жуткими жёлтыми разводами на животе меня уже всю передёргивает.

Валя даже брезгливо, слегка картинно передёрнула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И всё поняла. И замолчала.

Разговор как-то сам собой свернулся, и Люба с Василием вежливо откланялись, прихватив сухарей.

Валя ничего дома больше на эту тему не сказала, молча собрала тарелки и унесла их на кухню.

«А что тут говорить? Мама не виновата, она всегда очень аккуратная. Случайность. И Петька тоже ни в чём не виноват. Хотя, конечно, мог бы как-то сразу эту тарелку с глаз долой убрать. Балда Иванович. Ну погоди же!»

Валя мыла тарелки на кухне и иногда вытирала всё-таки набегавшую на глаза обидную слезу.

«Ну надо же! Теперь чёрте что будут про нас думать, что мы тут… что у нас тут…».

Чуть позже Валя всё-таки сказала матери про муху.

– Ох, неудобно, – охнула Марья Семёновна. – Но ведь ничего не переиграешь, чего ж теперь…

Помолчала и добавила:

– А Петя, значит, перемолчал. Деликатный какой. Но это при Любе. Без неё не преминул бы… Да ладно, ты его уж сегодня не цепляй.

…Потом, когда Валя вошла в спальню, Петька, обнажённый, уже ожидал её в постели. Без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло, которым прикрывался. А что? Он муж, она жена.

– Иди сюда, моя принцесса.

– Зубы почистил, принц? – спросила Валя.

Петька охотно и весело поклацал белыми зубами, подзывая Любу к себе указательным пальцем.

– Ну так поворачивайся зубами к стенке, – продолжила она. – И так до утра, понял? Пентюх! Почему тарелку с мухой сразу же не убрал с глаз долой?

Петька обиделся:

– Меня же мухой чуть не накормили, и я же ещё и виноват!

Обиженно засопел и отвернулся к стенке.

Но вскоре Валя оттаяла, легонько толкнула его в бок, а уж он ждать себя не заставил.

Василий с Любой тоже уже лежали в постели, он обнимал её за плечи, пытаясь притянуть к себе. А она всё не могла успокоиться:

– Так никакой столовой не было?

– Нет, конечно. Из-за мухи всё придумал.

– Однако, складно же ты сочинил про столовую. Даже я поверила. Ты и меня так обманывал, и не раз, да?

– Ну не начинай снова, Люба. Я же тебе пообещал.

– Что пообещал? – требовательно спросила она, хотя прекрасно понимала, что он имел ввиду.

– Что больше не изменю тебе. Никогда.

Утром Люба кормила Василия завтраком. К чаю ему – бутерброд с маслом.

– И мёдиком сверху, – попросил Вася.

– Мёду на масле не сидится. Заляпаешься весь. Лучше из чашечки, ложечкой, хорошо?

– Угу, – кивнул Вася. Он изучал содержание местной газеты.

– Опять в газету уткнулся.

– Надо же знать, что в районе творится.

– И что творится? – спросила Люба.

– Перед выборами с ума сходят. Друг на друга ляпают.

Он отложил газету в сторону. И вдруг:

– Вот и ты сказала «заляпаешься»? Фу! Звучит как-то…

– Как, Вася?

– Неэстетично. Могла бы сказать «испачкаешься».

– Но ты сам только что сказал.

– Что сказал?

– «Друг на друга ляпают».

– Разве?.. Ну, это потому что они там друг на друга ля…

– Ага, – сказала Люба. – На работу тебе пора, ляпальщик.

– Тогда уж лучше через «а».

Люба озадачилась, но только на секунду:

– Смотри у меня! Подымайся.

В прихожей Вася, надев шляпу, изучающе повёл туда-сюда головой перед зеркалом. А что? Ему идёт, что-то такое мелькает.

– Вась, может, без шляпы?

– Почему это?

– Да в посёлке один ты её и носишь.

– Ну и что?

– Ты ж не лысый.

– А что шляпы только для лысых?

– Тьфу ты! Ну иди, красуйся.

Она поцеловала его в щёку и подтолкнула к двери.

Захлопнувшаяся за Васей дверь вдруг снова открылась. Вася вернулся.

– Забыл что?

– Да нет… Это…

– Без шляпы решил?

– Да нет… – Вася вроде бы не мог подобрать нужное слово. – Ты это, Люба, смотри не ляпни случайно…

Взгляд Любы выразил непонимание.

– Да я про вчерашнюю муху, – продолжил Вася. – А то Валя обидится.

– Господи, я даже не видела этой вашей с Валей мухи. Если бы ты не рассказал! Марш на работу! «Валя обидится»! А Петя нет?

– Ну и Петя, возможно, тоже, – осторожно добавил Вася. Поцеловал жену в щёчку и вышел.

На улице после дождя развезло.

Валя с Любой с сумками едва вышли из продуктового магазина, где только что отоварились, как на площади, подняв мутные брызги из лужи, затормозил мотоцикл. Сидевшая за рулём внушительная тётка обратилась к ним:

– Девчата, неохота с мотоцикла слезать. Не видали, липучки для мух есть?

При упоминании про мух Вале стало жутко неловко, она даже покраснела. Люба это заметила и тоже замешкалась.

– Да вы оглохли, девчата? – спросила тётка-мотоциклистка. – Спросите у Дуськи.

Люба повернулась к открытой двери магазина:

– Дуся, тут спрашивают, липучки для мух есть?

– Нету, вчера последнюю забрали, – послышался голос продавщицы. Но сама она не показалась даже в глубине магазина.

– Ну так завези! – громко крикнула тётка-мотоциклистка. – И можешь не прятаться. Я от тебя всё одно не отстану.

– Эти липучки не очень-то и эффективные, – сказала Валя.

– А мне не для этого, – ответила тётка-мотоциклистка.

– А для чего?

– Скоро узнаете.

На этих словах тётка-мотоциклистка газанула и рванула с места, оставив Любу и Валю в лёгком недоумении.

Подруги пошли по улице, обходя лужи.

– Валюша, – осторожно начала Люба. – Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.

– Неправда, – сказала Валя смущённо.

– Да правда, – продолжала Люба. – Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.

– Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.

– Да, Василий ужасный чистоплюй. – И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: – Что касается пищи и носков.

– А что – носков? – Валентина даже остановилась.

– Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, – пожала плечами Люба. – Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.

– Какие, оказывается, наши мужья разные! – покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперёд вдоль заборов. – Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки – проще выбросить, чем зашить, – нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!

Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.

Валя, между тем, на улице продолжала:

– Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упёртым, делать? Куча ж новых носков в комоде!

Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.

Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых – под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалёванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.

– Батюшки, это что такое? – остановилась Люба.

Но Валя схватила её за руку и потащила в сторону:

– Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!

Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.

Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.

– Да что происходит-то?

– Это «куры», – сказала Люба.

– Куры?

– Так у нас третий день свадьбы называется – куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котёл, и вообще, гребут что ни попадя – за пару рюмочек для хозяев и приглашение.

– Ко всем, что ли, без разбору ломятся? – поразилась Люба.

– Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.

Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколёсные тачки, сделали им «операцию» – разбили над ними молотком старый ржавый чугунок – и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.

Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом – экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь – а ряженые уже и к ним направились.

– Всё, прощай колбаса, – сказала Валя. Из её сумки торчала палка варёнки. – Убегать – ещё хуже, догонят и уж точно грязью измажут.

Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:

 
     Муха в заднице сидить,
     Муха мной руководить.
     Дернить слева – я у Маши,
     Справа дёрнить – у Наташи!
 

Люба в лёгком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.

– Бесстыдник ты, Федька, – беззлобно покачала головой Валя. – Сам сочинил? Из личного опыта?

– Ну! Моя новая произведения. Её у нас ишо не все слыхали.

– А если жёнке расскажу?

– Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.

Он развернул гармошку:

 
    Нам с соседским, эх, Митрохой
    Захотелось вдруг гороху…
 

– На! – Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Её на лету весело подхватил один из его ряженых «помощников». – Проваливайте!

Ряженые с достоинством склонили головы – в знак благодарности – и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.

– И много тут таких поэтов-песенников? – спросила Люба. – С личным опытом?

– Ой, не воспринимай серьёзно. Всё ж понарошке.

– Ага, понарошке! – почему– то не поверила Люба.

– Это наше шведянское народное творчество, – продолжала Валя.– Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотёсанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.

– Давай, – согласилась Люба.

Подруги подошли к зданию поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.

– Здрасьте, – сказал он, морщась.

Валя покачала головой:

– Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!

– Да я кругом виноват, – почему-то обречённо махнул свободной рукой Тимофей.

Открыли запертую дверь, зашли.

– Сегодня Вам укол и электрофорез, – сказала Люба Тимофею.

– В кабинку и на кушетку! – скомандовала Валя. – Сейчас со шприцем приду.

Обе они облачились в белые медицинские халаты и подошли к раковине. Открыли кран с водой.

– Это ж его жена была, – сообщила Валя, намыливая руки.

– Кто? – Люба взяла мыло у Вали, стала тоже мыть руки.

– Да Катька. Которая на мотоцикле.

– А-а…

– А про колбасу маме не рассказывай. А то схватится за голову.

– Ладно, – пообещала Люба. – Хорошая она у тебя. Я иногда к вам зайду – а тебя нет. Так я с нею беседую, даже секретами делюсь. И её послушать, знаешь, очень интересно бывает.

… Валя, сделав укол, пациенту, направила ему на ухо аппарат для прогревания и вышла из кабинки.

В кабинете Люба расставила на столе две чашки, вазу с печеньем.

– Почаёвничать успеем? – спросила.

Валя подвинула будильник на окне, посмотрела на циферблат.

– Успеем.

Стали пить чай. Валя вернулась к прежнему разговору:

– Мама, между прочим – я тебе не говорила? – рассказы, истории всякие сочиняет.

– Нет, не говорила. А про что?

– Да как сказать… Она говорит – всякое в жизни бывает. Нету, мол, ничего такого, чего бы взаправду не могло произойти. Ну и описывает. Но я думаю, больше выдумывает. Я тебе дам её тетрадку, захочешь – почитаешь.

– Хорошо. Хотя… я могла бы, пожалуй, туда ещё одну историю добавить.

Сказала это Люба и погрустнела. Отставила чашку, к окну отвернулась.

– Какую, Люба? Да что с тобою?

– Мы ведь почему сюда переехали? Утащила я Василия из города – подальше от его любовниц. Продавщицы, буфетчицы, парикмахерши…

– Да ты что! – поразилась Валя.

– Да… Как только узнала, что перевести его сюда на работу можно, так сразу же. Не он принимал решение, а я. Просто поставила вопрос ребром. В поликлинике должность зама оставила. Но это не главное, конечно…

Люба уже чуть не плакала.

Валя растерянно качала головой, не зная, что сказать.

– Может, здесь наладится, – вымолвила она, наконец. Снова покачала головой – Нет, мой Петя не такой.

– Тебе так кажется, – жёстко заметила Люба. – Все они… с мухами, как поёт этот ваш Федька-гармонист. Все до единого!

– Да слушай ты его, дурачка!.. Ой, неужели ж и правда?

– Ты просто не в ведении. Может, дырки на носках – это как раз маскировка. Под простачка.

Валя сильно разволновалась:

– Да если узнаю, я моего Петю самолично удушу вот этими руками на центральной площади посёлка! Буду плакать и смотреть, как он трепыхается, пока не затихнет.

– Эй! – донеслось из кабинки, – вы меня спалить решили?

Валя взглянула на будильник:

– Больной, лежать и не трепыхаться! Ещё одна минута. «Спалить мы его решили»! – передразнила она.

Когда вечером после работы подошли к своим домам, Люба пригласила:

– Зайдём ко мне на минутку.

На кухне Люба вытащила из своей сумки такую же палку колбасы, какую Валя днём пожертвовала во имя счастья жениха и невесты. Разрезала пополам, протянула половинку Вале.

– Ой, да не надо! – замахала Валя руками.

Но Люба молча и настойчиво тряхнула рукой: бери.

Валя взяла.

У двери снова повернулась:

– Неужели ж и правда – все? До единого? А что же тогда верность? Если слово такое существует, то и она же должна быть.

Люба грустно пожала плечами, что означало большой вопрос: кто ж его знает?

А Валя неожиданно продолжила с растерянностью:

– Так ведь и слово «коммунизм» тоже существует…

Петя возился во дворе у своих стареньких «Жигулей» – подкачивал колёса – и неожиданно услышал голос соседской тётки Нюрки, женщины за шестьдесят:

– Петь, а Петь, подойди-ка к забору.

Петя подошёл:

– Чего, тёть Нюр?

Она подняла из-за забора руку, в которой оказался старенький транзисторный радиоприёмник.

– Починишь?

– До сих пор считалось, что я автомеханик…

– Да тут антенна отвалилась. Привинтить – как раз твоё дело.

– Ну, если только антенна… – Петя взял у неё транзистор. – Привинтить не получится, ушко лопнуло… Ладно, разберёмся. Неужели ещё слушаете? Я думал, на сериалы перешли.

– Да бурьян в огороде дёргать веселее… А эти мыльные оперы терпеть не могу! Захочешь, целую лекцию тебе прочитаю – почему.

– В другой раз, тёть Нюр. И приёмник – не сегодня, ладно? Мы тут с нашими новыми соседями на природу собираемся…

– А-а… Вы, я вижу, задружбанили. Дело хорошее… Ну да мне не к спеху. Грядки пока чистые.

Две пары вместе выехали на природу – на стареньких Петиных «Жигулях». Отмечать день рождения Васи. О том, почему Василий к этому времени был безлошадным, мы упомянем впереди.

Итак, расположившись в живописном месте, наши герои сидели на траве вокруг красивой скатерти с разнообразной провизией.

– За именинника уже поднимали тост, за его супругу тоже. В третий раз наши мензурки за что поднимем? – спросила Валентина.

– Давайте за наших детей, – предложила Люба. – За ваших Таню и Юру и за нашего Вадика.

– Давайте, давайте, – согласились все.

Подняли махонькие рюмочки, чокнулись, выпили.

– Ммм, вкусно! – промычал Василий, закусывая очередным яством. – Валюш, ты готовила?

– Ну да, – слегка смутилась Валя от похвалы. Даже зарделась. – Да вместе с Любой же. Для именинника.

– Божественно, – промычал Василий.

Ох, и дипломат, этот Василий!

– Я всё удивляюсь, какие бывают совпадения, – сказал Петька. – Два месяца назад мы вас и не знали. Приехали к нам в посёлок незнакомые, чужие люди и вдруг нате вам – наши дети на одном факультете! Не просто, там, в одном городе, а в одной аудитории сидят!

– Вот и хорошо, очень удобно, – сказала Валентина. – Они повезут харчи сыночку – наши прихватят, мы повезём харчи доченьке – их прихватим.

– Конечно, конечно, – согласилась Люба. – Очень удобно. Я как-то сразу не подумала.

– Вашему Юре ещё сколько служить? – спросил Василий, закусывая.

– Этой осенью уже домой. Ждём-не дождёмся, – ответила Валя.

– Уже старший сержант, – с гордостью добавил Петька.