Текст книги "Курортное приключение"
Автор книги: Евгений Дубровин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Он будет гулять возле моря в любую погоду, а в сильный дождь читать книги. Стивенсона, Купера или Майн Рида. Кто из них окажется в библиотеке. И обязательно «Робинзона Крузо». Очень хочется прочитать «Робинзона Крузо».
Вторая девушка встала с сиденья и тоже подошла к шоферу. Подруги смеялись, откидывая назад головы, изгибая тела. Они смеялись с наслаждением и изгибались с наслаждением, они чувствовали, что сидящий сзади тип в зеленой куртке, в черной шляпе, в черных перчатках, с черным чемоданом наблюдает за ними и завидует их жизнерадостности и молодости. В темноте ноги девушек белели свечами. Четырьмя крупными свечами в темном соборе. Наверно, есть такие соборы, где в полумраке стоят длинные потухшие свечи крупными витками.
Фары встречных машин тускнели, становились красными и, едва поравнявшись с автобусом, опять вспыхивали расплавленным белым металлом. «Только бы все кончилось благополучно, – думал Холин. – Я начну жизнь сначала. Я буду наслаждаться каждой минутой. Раньше я не наслаждался каждой минутой. Раньше я вообще не наслаждался жизнью. Я не ценил жизнь…».
Огоньки в пропасти становились гуще, сбивались в одно место, и их россыпи тянулись ровно и далеко. Очевидно, начиналась Ялта.
Автобус въехал в Ялту уже в полной темноте. Промчался пустынными освещенными улицами. Напротив большого, сияющего огнями стеклянного здания шофер остановил машину, не выключая мотора.
– Здесь будете сходить?
– Что это?
– Автовокзал.
Холин взял чемодан, прошел, цепляя чемоданом за сиденье, к шоферу.
– Сколько я вам должен?
– Ничего.
– Ну как же…
Холин вынул из кармана пальто давно приготовленную новенькую хрустящую трешку, так получилось, что кассир выдала ему отпускные новыми хрустящими купюрами, а может быть, кассир сделала это нарочно, чтобы этим выразить сочувствие инфарктнику.
– Вот…
– Нет, нет.
Девушки ждали, поглядывая то на шофера, то на Холина. Николай Егорович понял, что шофер не возьмет. Наверно, из-за девушек. Он хотел казаться девушкам бескорыстным и благородным.
– Спасибо.
– Они здесь еще вам пригодятся.
Шофер тронул рычаги. Холин не успел сойти, а все трое опять оживленно заговорили, и опять он не мог уловить смысла разговора. Так, какие-то пустяки. Для него. Потому что он уже слишком стар, чтобы его могло заинтересовать, что сказал какой-то Алешка какой-то Наташке, когда провожал ее домой.
Сойдя на асфальт, Холин еще четверть секунды думал о шофере. Он молод и честен. Когда человек молод, он почти всегда честен. Особенно если рядом стоят две красивые девушки.
Еще когда ехали к автовокзалу, Николая Егоровича поразил пустынный вид окраин Ялты. Здесь, в центре, тоже было мало людей. Огромное, рассчитанное на сотни, если не тысячи, человек здание спокойно светилось стеклянными стенами, сквозь которые проступали пустые залы. Двери не хлопали. Дверь, которую Холин толкнул, заскрипела на весь вокзал. Звуки шагов разнеслись по помещению и, казалось, прилипли к потолку. Холин осмотрелся. Все окошки были закрыты.
«Не сезон, – подумал Николай Егорович. – Я первая весенняя ласточка». Он вспомнил, какая толкотня была в Ялте в то лето, когда они приехали сюда с Рабом. Им даже пришлось первую ночь провести на пляже, на сломанном и потому не убранном в сарайчик шезлонге. Они приехали искать на юг приключений. Они хотели увидеть, как трепещут под солнцем кипарисы, как покрывается в ветреный день белыми барашками голубое стеклянное море. Они хотели, чтобы на них обращали внимание красивые женщины. А вместо этого с утра шел хоть и теплый, но мелкий, проникающий за шиворот дождь, и в довершение всего они, увлекшись осмотром города, не успели подыскать квартиру, и пришлось ночевать на поломанном шезлонге, накрывшись плащами. Хорошо еще, друзья догадались захватить с собой плащи. Старые добрые прорезиненные плащи, которые не промокают ни под каким дождем, достойные наследники плащ-палаток.
Они лежали, накрывшись плащами, и слушали шум мокрого моря, и стук дождя о прорезиненный верх, и шорох газет на песке, когда к ним подошла девушка в белом платье. Мокрая, дрожащая девушка со свисающими тяжелыми волосами в облепившем ее платье, и оказала хриплым, простуженным голосом: «Мальчики, можно к вам?» Сказала, стуча зубами от холода, но дерзко, с вызовом. И они, искатели приключений, позорно бежали от этой девушки, оставив сухой теплый шезлонг; а потом, когда освоились на юге и когда никаких приключений с ними не случилось, они жалели, что не пустили ее под плащ и упрекали друг друга в трусости. Они тогда думали, что здесь, на юге, с ними будут каждый день происходить приключения, каждый день будут проситься под плащи мокрые девушки. Но с ними не случилось ни одного приключения, ни одного-единственного приключения. Хоть бы с ними случилось самое завалящее приключение… Нет, ничего…
И потом, много лет спустя, Николай Егорович иногда вспоминал тот вечер на пустом пляже под моросящим дождем, вспоминал чаще, чем другие дни своей жизни. Он думал, что бы было, если бы они пустили под плащ ту замерзшую девушку с вызывающим голосом. В то время он думал, что события повторяются, что их можно повторить, что если тогда они не пустили мокрую, озябшую девушку под плащ, то пустят следующую. Разве за всю жизнь не может выпасть второй такой вечер на пустынном пляже под дождем и разве какой-нибудь девушке не захочется к ним под плащ? Даже можно ей предложить самим. Но второй вечер не выпал. Даже не было ничего похожего близко. Оказывается, события не повторяются. В принципе, конечно, они должны повторяться, но наша жизнь слишком коротка для этого. За все годы, которые прошли с того дождливого ялтинского вечера в далекой юности, ни разу не ночевал он на пустом пляже в дождь, ни разу не попросилась к нему девушка под плащ…
И вот, спустя двадцать лет, он снова в Ялте. Если долго не стричься, отпустить подлиннее виски, а потом причесаться мокрой расческой, то можно увидеть тонкие серебряные виточки, похожие на проволочки от обмотки конденсатора. И если поздно лечь и на ночь выпить много чая или стакан вина, то утром под глазами будет опухшая кожа, нет, не мешки, просто опухшая кожа. И если пробежать даже немного за троллейбусом, то потом две остановки будет колотиться сердце. И если… На первом этаже все служебные окошки были закрыты, не виднелось ни одного человека, и Холин поднялся на второй этаж. Надо же было узнать, как добраться до санатория. На втором этаже тоже было чисто и пусто. Возле больших окон тихо, никому не мешая, очень занятые сами собой, росли тропические цветы. «Телесправка», – прочитал Холин, подошел и нажал кнопку возле большого телевизора «Крым». Тотчас же экран посветлел, и возникло красивое девичье лицо с высокой светлой прической.
– Я слушаю вас.
– Как проехать в санаторий… санаторий? – Холин забыл нерусское название санатория.
Девушка терпеливо ждала, смотря мимо него.
– Его называют «наркомовский»… Не помню, как по-настоящему…
– Последний автобус ушел полчаса назад. Следующий в семь утра.
Экран погас. Холин постоял в нерешительности, потом снова нажал кнопку. Снова посветлел экран, возникло девичье лицо. Николай Егорович ясно представил, как перед девушкой опять появилась его фигура в нелепой куртке с бесчисленными «молниями», в черной шляпе и с черным чемоданом. По лицу девушки пробежала тень неудовольствия.
– А туда можно добраться на такси?
– Да.
Николай Егорович не успел задать следующий вопрос, как лицо съежилось, поплыло к центру, и экран снова стал безжизненным. «Я похож на старика из «Сказки о золотой рыбке», – подумал Холин и нажал кнопку в третий раз.
Увидев Николая Егоровича опять, девушка нахмурила брови-стрелки и молча стала смотреть на него, совсем как рыбка в сказке: «Чего тебе надобно, старче?».
– Я хотел узнать, где тут остановка такси. Вы уж извините, здесь больше никого нет.
– Остановка рядом на площади. Выйдете – и сразу направо.
Девушка не выключала телевизор, наверно ожидая новых вопросов. Ей не хотелось, чтобы ее вызвали в четвертый раз.
– Спасибо, – сказал Холин.
Экран промолчал. Холин уже отошел, а он все светился. Так не хотелось девушке, чтобы ее вызвали в четвертый раз.
«Конечно, – думал Холин, волоча свой чемодан вниз по лестнице. – Наверно, читает интересную книгу, весь вечер никто не мешает, и вдруг появляется некто в нейлоновой куртке, в черной шляпе с черным чемоданом, нахально вызывает три раза подряд и задает вопросы, которые до него задавал миллион человек.
Конечно, – думал Холин, – будь я помоложе, она наверняка оказалась бы любезнее. Если бы я был помоложе, в спортивном толстом свитере, с рюкзаком за плечами, а в руках держал гитару, она была бы намного любезнее. Она подробно бы объяснила, как пройти на остановку и где эта площадь. Будь я помоложе, в свитере и с гитарой, она бы наверняка забыла про книгу и не выключала бы телевизор после каждого вопроса. И пожелала бы мне счастливого пути. Когда захотят, они очень любезные, эти молоденькие девушки».
Холин обошел вокруг автовокзала и увидел столб с буквой «Т» и шашечками. Возле столба на железной ограде, зацепившись ногами за среднюю перекладину, сидели два подвыпивших парня в спортивных рубашках с распахнутым воротом. Третий, с гитарой, тоже в спортивной рубашке, но в наброшенной на плечи нейлоновой куртке, стоял возле них с гитарой. Он был менее выпившим. Чуть поодаль, видно побаиваясь подойти ближе, но и не столь далеко, чтобы не потерять очередь, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу женщина среднего возраста в темном пальто, с чемоданом возле ног.
– Вы последняя? – спросил Холин.
– Да.
Она явно обрадовалась Холину. Ей, видно, не очень нравилось находиться одной в обществе трех подвыпивших парней в спортивных рубашках с вызывающе распахнутыми воротниками, а Холин, в дорогой нейлоновой куртке, черной шляпе, с чемоданом, показался ей родственной душой.
– Вы давно стоите? – спросил Николай Егорович.
– Нет. Только что подошла.
Она с готовностью отвернулась от парней и, видно, ждала продолжения знакомства, но Холину не хотелось разговаривать, и он стал смотреть на цистерну, где в синем свете, падающем из окна закрытого галантерейного ларька, шла торговля вином, наверно таким же, как в Симферополе. Небольшая очередь стояла терпеливо, только один мужчина в фуражке, наверно, больше от скуки, чем от выпитого, куражился и приставал к продавщице. Слева высились темные горы, кое-где усыпанные огоньками, на улице не было ни одного человека, ни одной машины. Почти не слышалось никаких звуков. Большой город отдыхал перед дневным столпотворением, как отдыхает сильный человек вечером, раскинув руки и спокойно дыша, предчувствуя, что будет трудный день. Парни вполголоса переговаривались, несколько замедленно подбирая слова. Они говорили о знакомых девушках, как понял Холин, работающих вместе с ними на стройке.
Один из парней, менее выпивший, обернулся к Николаю Егоровичу.
– Вы напрасно стоите, – сказал он. – Такси уже не будет. В это время такси не бывает.
– А вы?
– Мы просто так.
Парень придвинулся к товарищам, и они опять вполголоса стали разговаривать. Женщина посмотрела на Холина, ожидая от него решения.
– Я пойду узнаю, может быть, есть возможность, заказать по телефону, – сказал Холин. – Я оставлю вещи здесь.
Женщина была рада переложить на него необходимость принимать какие-либо решения.
– Если случайно придет такси, я подожду вас.
– Спасибо, – сказал Холин.
Он обогнул вокзал, опять толкнул одиноко заскрипевшую дверь и поднялся на второй этаж, по-прежнему никого не встретив. На втором этаже человек без вещей, в низко надвинутой на глаза шляпе и в светлом плаще, изучал расписание. По всей видимости, это был местный житель. Местные жители часто после работы изучают расписание дальнего следования и, тяжело вздохнув, бредут домой.
«Еще больше нахмурилось синее море», – подумал Холин и нажал кнопку.
Девушка даже вздрогнула, снова увидев Холина. Ее рука потянулась, чтобы выключить экран, Николай Егорович машинально сделал движение, чтобы не дать ему угаснуть, и они оба уставились друг на друга.
– Мне очень неприятно беспокоить вас в четвертый раз, – сказал Холин, – но я нигде не могу найти такси. Может быть, его можно вызвать по телефону?
– Там должен быть диспетчер.
– Диспетчер закрыт.
Девушка помолчала. «А при чем тут я?» – было написано на ее лице. Ей очень хотелось спросить. «А при чем тут я?», но, секунду поколебавшись, она не спросила.
– Вы можете переночевать в гостинице, а завтра в семь будет автобус. – Девушка помедлила. – Сейчас гостиницы у нас свободные.
– Извините, – оказал Холин.
– Пожалуйста, – она впервые внимательно взглянула на него У нее были светлые волосы и светлые глаза. Впрочем, может быть, у нее рыжие волосы и голубые глаза. Наверно, она приняла его за подвыпившего бестолкового, но нахального провинциала. Наверно, некоторые подвыпившие, бестолковые, нахальные провинциалы пристают к телевизионному изображению.
Похоже вот на что, думал Холин, возвращаясь, похоже, что он высадился на необитаемой планете, совершенно безжизненной планете, но на которой раньше была жизнь, сохранились прекрасные стеклянные здания и все такое. И сохранилась одна автоматическая телеустановка с изображением прекрасного существа. И он бегает в прекрасное стеклянное здание и задает вопросы автоматической телеустановке с изображением прекрасного существа.
– Не было? – спросил Холин женщину.
– Нет. Вам что сказали?
– Бесполезно.
Женщина подняла чемодан.
– Придется ехать к знакомым. Так не хотелось. До свидания.
– Всего доброго.
– И вам.
Женщина пошла к автобусной остановке мимо закрытого галантерейного ларька с развешанными галстуками и поблескивающими бусами, тяжело неся сумку и чемодан.
– А вам, собственно, куда? – спросил парень в куртке.
– «Наркомовский».
Парень присвистнул.
– Чего ж вы тут стоите? Вам надо на междугородное такси. Это очень далеко.
– А где междугородное?
– Там вы тоже сейчас ничего не найдете.
– Что же делать?
– Идите в гостиницу Там свободно.
«А может, провести ночь на пляже, как тогда? – подумал Холин. – Ночь теплая».
– Николай, – окликнул парень проходящего мимо поджарого мужчину в легкой куртке. – Не отвезете человека?
– Я домой.
– Ему далеко.
– Куда?
– «Наркомовский».
Мужчина подошел к ним.
– Это вас? – спросил он Холина.
– Да.
– «Наркомовский» далеко.
– Я знаю.
– Это почти под Севастополем.
– Ну что ж.
– А оттуда я никого не возьму. Ночь.
– Я оплачу обратную дорогу.
– Пойдемте.
Холин взял чемодан и пошел вслед за поджарым человеком.
– Спасибо, ребята, – оказал он трем парням.
– Не за что, – ответил за всех менее подвыпивший.
Недалеко стоял новый «Москвич-2100». Мужчина достал ключ на цепочке, открыл дверь.
– Это будет стоить двадцать рублей, – сказал он.
– Хорошо.
Мотор завелся сразу. Машина была новая, частная; сзади качал головой уродливый бульдог, спереди дергался на ниточке чертик. Мужчина уверенно развернул «Москвич», чуть проехал по главной магистрали, потом неожиданно свернул в боковую улочку, предварительно оглянувшись. В его движениях чувствовалась профессиональное мастерство. «Наверно, работает шофером, – подумал Холин. – Машина своя, подрабатывает по вечерам».
– Остановите у какого-нибудь магазина, – попросил Николай Егорович. Он подумал о том, что приедет поздно, столовая уже наверняка будет закрыта, а у него нет ничего перекусить, кроме судака.
Мужчина кивнул. Вскоре они остановились у маленького магазинчика, почти ларька, в каком-то темном переулке Над дверью горела мощная голая лампочка. Холин вышел из машины, шофер остался.
В ларьке было неожиданно много народа. В тесном помещении сгрудились мужчины. Они пили пиво из горлышек бутылок возле штабеля мешков с мукой. Женщины брали макароны, соль, сахар, крупу, масло, колбасу.
Продавщица была одна, очередь двигалась медленно. Холин вспомнит, что сегодня пятница, – делаются запасы на неделю. Пожалуй, надо было им заехать в большой магазин. Здесь все были свои. Очередь разговаривала об уличных новостях, продавщица, быстро делая свое дело, принимала участие в разговоре. Мужчины вполголоса говорили о своем: футбол, отношения с начальством, подготовка огорода и сада к весне. Женщины ругали детей, цены на базаре.
Когда подошла очередь Холина, продавщица взглянула на него с любопытством, наверно, сюда редко заходили посторонние. Николай Егорович взял триста граммов колбасы, двести сыра, четверть буханки хлеба, попросил все порезать. Продукты оказались свежими, особенно хлеб. Нож, хрустнув корочкой, вошел в мякоть, сжав кусок почти до половины. У Холина не было ни сумки, ни сетки, и продавщица, заметив это, завернула ему все в кусок плотной бумаги.
– Дайте еще водки, – сказал Холин.
«Пусть лежит в чемодане на всякий случай, – решил он. – У них там, наверно, сухой закон».
Шофер сидел на месте, положив руки на руль, голову на руки.
– Заждались? Очередь большая.
– Ничего.
Он включил стартер, точно сделал все движения, и машина мягко и быстро пошла по асфальту, уверенно пересекая улицы, тормозя на поворотах.
– Это очень далеко? – спросил Холин.
– Прилично.
– Под Севастополем?
– На полпути.
– Мне, наверно, удобнее бы ехать на Севастополь?
– Ездят и так. Но из Ялты все-таки лучше.
– Хорошее это место?
– Хорошее.
– Море далеко?
– Прямо там же.
Мужчина разговаривал неохотно, наверно, устал на работе.
Выехали за город, машина прибавила скорости. Холин глянул на спидометр – сто. «Спешит домой скорее вернуться», – подумал он.
Стал накрапывать мелкий дождь, такой мелкий, что стекло сделалось похожим на засиженное мухами. Мужчина смахнул «дворником» следы дождя и выключил его. По бокам дороги тянулся темный хвойный лес.
«По правилам, конечно, никакой дурак не едет с первым встречным к черту на кулички, да еще ночью, – думал Холин, искоса поглядывая на хмурое лицо шофера. – В приключенческом фильме все выглядело бы примерно так, как сейчас. Поздно вечером в незнакомый город приезжает отпускник. Конечно, он приезжает с деньгами. Отпускник, естественно, идет на остановку такси. Естественно, такси нет. На остановке трое наводчиков, притворяющиеся подвыпившими беззаботными парнями, советуют ему поехать на частной машине. Убийца уже тут как тут. Он сажает ничего не подозревающую жертву в свою машину и сразу же сворачивает с освещенной магистрали в темный переулок. Неожиданное затруднение. Пассажиру потребовалось зайти в магазин. Отказать – значит навлечь на себя подозрения. Убийца принимает решение заехать в магазин. Но в людный гастроном нельзя – могут встретиться знакомые, случайные люди могут запомнить номер. Убийца выбирает ларек в темном переулке. Машину он ставит так, чтобы номер ее оказался в тени, сам ложится лицом на руль. Взяв жертву, опять минуя освещенные улицы, выезжает за город. Вокруг дороги леса, дикая местность. Под каким-нибудь предлогом он останавливает машину, бьет жертву по голове спрятанным под сиденье гаечным ключом, берет деньги, вытаскивает труп, бросает в пропасть, где тот лежит до лета, пока его не обнаружат туристы. Никаких свидетелей, никаких улик. Все шито-крыто».
Впереди показалась бензозаправочная станция – стеклянный ярко освещенный куб. В кубе сидела среди фикусов и пальм женщина.
– Надо заправиться, – сказал шофер.
Холин промолчал – его согласия тут не требовалось. Шофер остановил машину рядом с красной колонкой и пошел к стеклянному кубу, где, как русалка среди водорослей, виднелась оператор, она считала на арифмометре. Мужчина нагнулся к окошечку, протягивая деньги, и, наверно, сказал что-то приятное, потому что женщина улыбнулась. Он расплатился, но, вместо того чтобы вернуться к машине, зашел в куб. Через стекло Холину было видно, как он подошел к столу оператора, снял телефонную трубку и стал набирать номер.
«Нет, – продолжал додумывать Холин прежнюю мысль. – Конечно, убийца не стал бы бросаться на пассажира с гаечным ключом. Началась бы схватка, и неизвестно, чем бы она кончилась. Он сделает проще. Из автозаправочной станции он позвонит своему сообщнику, тот выйдет на дорогу, поднимет руку: «Подвези, друг». «Друг» конечно подвезет. Сообщник сядет сзади. Во всех фильмах бьют сзади. Сзади удобнее бить».
Мужчина говорил совсем недолго.
– Жене звонил, – сказал он, вернувшись. – Жене, донимаешь, забыл позвонить. Волноваться будет.
– Конечно, – сказал Холин. – Позвонить жене надо.
Машина тронулась, и куб пропал, как сказочное видение. И опять Холину подумалось о другой планете. Лес, дремучий, сырой, темный, непроходимый, заваленный буреломом, пустынная дорога, на ней машина с двумя, может быть, правда, с убийцей и жертвой, и вдруг возникает сияющий белым неоновым светом стеклянный куб, а в нем женщина среди тропических растений считает на арифмометре. И опять лес, пустынная дорога и накрапывает дождь.
Холин вздрогнул. Впереди, сбоку дороги стоял человек с поднятой рукой. В свете фар куртка человека поблескивала, на лицо низко надвинут капюшон, в руках палка, за спиной рюкзак. Если бы не рюкзак, человек был бы похож на монаха со старинной гравюры.
Шофер проехал Монаха, потом затормозил.
– Подвезем?
– Подвезем, – сказал Холин.
Монах подошел, постукивая палкой.
– Вам куда? – спросил шофер первый.
– Все равно. До ближайшего жилья, – Монах махнул рукой вперед.
– Километров с десяток подвезем, а потом нам поворачивать. Но вам там останется чепуха до поселка.
– Спасибо.
Монах открыл дверцу, засунул рюкзак, сел сам. Шофер тронул.
– Турист?
– Вроде этого.
Монах осторожно отбросил назад капюшон; Холин, который сидел к нему вполоборота, – он с самого начала, как только заметил стоящую на дороге фигуру, невольно сел вполоборота к заднему сиденью, – увидел лицо пожилого человека. Он ожидал увидеть почему-то юношескую розовощекую физиономию. Может быть, его обманул спортивный вид нового пассажира.
– Хотел заночевать, да уж больно лес плохой – сплошной бурелом. И склоны крутые.
– Одни идете? – спросил шофер.
– Один.
Турист нагнулся и стал отстегивать клапан рюкзака. Холин оцепенелым взглядом следил за ним. «Руки вверх!» – сказал Монах и вытащил пистолет. Пистолет тускло блеснул в его руке.
– По глоточку? – оказал Монах и протянул Николаю Егоровичу фляжку. Это была мятая, потертая фронтовая фляжка.
Холин машинально отхлебнул. Во фляжке оказался коньяк. Холин вернул фляжку хозяину.
– Вы?
Шофер мотнул головой.
– Не.
– Вы?
– Спасибо, – во рту у Холина был огонь.
– Впрочем, – сказал шофер. – Давай, все равно тут ни одного черта нет.
Он взял правой рукой фляжку, крупно отхлебнул три раза и отдал туристу. Тот отпил сам немножко, завинтил колпачок и спрятал в рюкзак. Воцарилась тишина, потом коньяк стал оказывать действие.
– Давно идете? – спросил шофер.
– Второй месяц.
– Прилично. И не скучно одному?
– Скучать некогда. Днем идешь, ночью спишь.
– Время-то больно раннее.
– Ничего. В самый раз. Летом народу много. И жарко Я плохо переношу жару. А сейчас уж больно ветер хороший. Чистый такой, промытый. Когда с континента дует – снегом пахнет, а когда с моря – цветами. Странно.
– Это из Турции или еще откуда подальше. Там уже лето.
– Когда солнце, особенно хорошо. Солнце и ветер. То солнце, то тучи набегут, то дождик брызнет. За один день и весну, и зиму, и лето встретишь.
– А не тяжело?
– Я помаленьку. Устал – отдохну, костер разведу, картошки напеку, чайку сварю. Отдохнул – и дальше. Когда солнце, вдоль моря иду. Очень красиво море и солнце.
– Это уж точно, – сказал шофер. – Сами-то откуда будете?
Турист помолчал.
– Издалека, – сказал он. – Места у нас очень уж обжитые. Воздуха мало.
– Ясно.
Шофер сбросил газ.
– Нам сейчас поворачивать. Вам тут недалеко осталось. Я бы подбросил, но очень уж спешу.
– Что вы. И так большое спасибо.
Турист пододвинул рюкзак ближе к двери.
– Я бы и тут заночевал, да уж больно место неудобное. Бурелом и склоны крутые. Палатку не разобьешь. А тут еще дождь пошел – костер трудно разжечь. Я сегодня припозднился. Все думал, к морю успею выйти.
– Тут к морю не выйдете. Дорога поворачивает.
– Ночи у вас быстро наступают. Прямо врасплох захватывают. Никак не привыкну.
– Это уж точно.
– Оглянуться не успеешь – тень упала. А я спать не люблю. Иду все время. Вот и тяну до последнего. А там глядь – и места подходящего не найдешь.
– Это уж точно, – оказал шофер.
– Хорошо остановиться, когда вид красивый утром откроется.
– Конечно.
– Утром из палатки вылезешь, а горы дымятся, лес синий и солнце встает.
– В человеческом жилье тоже не мешает отдохнуть. В поселке гостиница хорошая. Там чебуреки всегда горячие. Переночуете и дальше двинете.
– Я бы все-таки на воздухе заночевал. У меня чудесный спальный мешок. Хоть на снегу спи. Но уж больно место неподходящее. Бурелом, да и склоны крутые. Я не люблю тесные места. Хорошо на большой поляне останавливаться и чтобы неподалеку ручей был. Для чая-то у меня всегда вода есть, а вот умыться не всегда умоешься.
– Вода сейчас холодная.
– В этом и все удовольствие.
– Но все же в человеческом жилье тоже надо иногда отдыхать. В той гостинице всегда хорошие чебуреки. Я, когда мимо еду, непременно заезжаю Сейчас там наверняка свободно.
– Гостиница гостиницей, но на воздухе лучше. Если бы мне лошади встретились, ни за что бы не ушел. Люблю ночевать с лошадьми. С ними так спокойно и уютно, особенно когда пастух старый попадется. Сидишь с ним у костра всю ночь, чаек попиваешь и разные истории слушаешь Про то, как в старину было и как дальше будет. Почти все пастухи мудрые люди, всё знают. И какая погода завтра будет, и какую траву заварить, чтобы сон пришел. Пастухи – самые мудрые люди.
– Это уж точно.
– Пастухи все время думают. У них по каждому вопросу собственное мнение, потому как время есть. Паси себе и думай.
– Да…
– Иной пастух умней иного академика. Над ним не висят никакие авторитеты. Захотелось ему по какому вопросу иметь свое мнение – он и чихал на всех, имеет, и все. А академику еще надо прикинуть, куда оно вывезет, это его собственное мнение.
– Это уж точно.
– Очень умные попадаются пастухи.
– Я остановлю вот здесь. Или вас подбросить? Но тут совсем рядом, и километра не будет.
– Спасибо. Я вам очень признателен. Может быть, еще по глоточку?
– Не стоит.
– Тогда до свидания.
Турист взял рюкзак, палку, вылез и аккуратно закрыл дверцу. Машина сделала левый поворот, и Холин увидел его. В низко надвинутом капюшоне, с посохом, он опять очень был похож на монаха. Если бы не рюкзак. Рюкзак очень мешал. Он делал человека нелепым, странным, производным сразу от нескольких эпох.
– Странный человек, – оказал Холин, когда они сделали левый поворот и въехали на более узкую, но тоже асфальтированную дорогу.
Шофер промолчал.
– Наверно, пенсионер. Правильно, так и надо. Вместо того чтобы копаться с цветочками или писать мемуары, взял палочку и пошел. Ночует у костра, наслаждается природой, думает. Наверно, очень счастливый человек.
– Конченый человек.
– Конченый? – удивился Холин.
– Рак или еще что-нибудь.
– Почему вы так решили?
Шофер опять не ответил. Только спустя некоторое время он сказал:
– Некоторые так делают. Те, кто знают наверняка, Все лучше, чем на больничной койке…
– Но ведь всегда остается какая-то надежда…
– Те, кто знают наверняка.
– Говорят, есть какие-то новые средства…
– Эти чувствуют. Года два назад тоже вот так одного в палатке нашли. Тот зимой шел. В мае альпинисты нашли.
Остаток дороги проехали молча. Показались бетонные столбы ворот, машина проехала короткую аллею из больших елей и остановилась возле маленького белого особняка.
– Здесь приемная.
Холин вытащил бумажник, достал четвертную.
– Спасибо, – сказал он.
«Убийца» неловко и поспешно сунул ассигнацию в карман, дал сдачу. Он ничего не ответил. Наверно, он был еще только начинающий «левак», и ему было неудобно перед пассажиром. Потом Холин узнал, что до Ялты было не так уж далеко и шофер повез его специально дальней дорогой, хоть цена была обговорена сразу, но он посчитал неловким брать такую сумму за столь короткий путь и повез дальней дорогой. Такие угрызения совести испытывают все начинающие «леваки». Потом это проходит.
– Счастливого.
Машина развернулась и уехала. Холин поднялся по ступенькам и нажал кнопку. Послышались шаги. Дверь открыла женщина в белом халате и белой косынке.
– Входите, – улыбнулась она, словно давно ждала звонка Холина. – Давайте я вам помогу, – она протянула руку к чемодану.
– Что вы. Я пока сам в состоянии. Это уж если вы тут залечите…
Она не улыбнулась шутке.
– Раздевайтесь. Проходите. Руки можете помыть там.
Он разделся в тесной чистой прихожей, повесил пальто и шляпу на вешалку. В открытую дверь была видна комната, – очевидно, там приемный покой с какими-то медицинскими приборами, большим, в полстены, фикусом в квадратной деревянной плошке и столом, накрытым неожиданно домашней скатертью, расшитой красными цветами. Вправо был небольшой коридорчик, куда ему показала сестра. Там виднелись две двери – по всей вероятности, ванная комната и туалет.
Холин толкнул ту дверь, которая была приоткрыта и где горел свет, и очутился в ванной. Здесь все было чисто и бело. Он вымыл руки стертым куском зеленого туалетного мыла, вытер выглаженным накрахмаленным полотенцем и причесался перед овальным зеркалом над умывальником. Потом он вернулся в комнату. На столе дымился крепко заваренный, с кружочком лимона чай в хрустальном стакане с подстаканником и стояла небольшая вазочка с печеньем.
– Давайте ваши документы, а вы пока попейте чаю. – В тоне сестры по-прежнему была доброжелательность. Она взяла его документы и унесла во вторую комнату, прикрыв за собой дверь.
«Поезд, автобус через вечерние горы, странная поездка в «Москвиче» ночью в дождь, встреча с Монахом, и как венец всему – чай с лимоном за домашней скатертью, расшитой красными розами. Не слишком ли много для одного дня?» – думал Холин, прихлебывая чай. Необычное, давно не испытываемое чувство овладело им. Как будто он после долгого отсутствия вернулся в старый надежный дом, где тебя хорошо знают, где ни о чем не надо заботиться, где все сделают как надо, что бы ни случилось; где можно расслабиться, отпустить натянутые нервы, слегка затуманить напряженный мозг; как в детстве, когда заболеешь, и мать не идет на работу, и можно никуда не спешить, лежать, натянув одеяло на подбородок, и ждать малинового чая. А в комнате тепло и дымно от кизяков хорошим сухим дымом, и мать то и дело тревожно прикладывает к твоему лбу шершавую родную ладонь, а ты знаешь, что ничего страшного нет, и завтра после малинового чая и аспирина будешь здоров, и можно будет побежать на речку, привязав к валенкам надежные, испытанные коньки, и кататься до самых звезд по заметанному снегом и простеганному заячьими стежками звенящему льду.
