Текст книги "Рыбацкие Байки (СИ)"

Автор книги: Евгений Единак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

А пока, дожидаясь Маэстро с ледовым буром, решили приготовить мититеи. Достали, три часа назад купленные в кулинарии, готовые к жарке мититеи. Они успели склеиться в один большой конгломерат фарша. Вытерев снегом руки, мы стали лепить и катать мититеи. Скоро мы поняли, что это занятие при десятиградусном морозе обречено на неудачу. Было решено жарить мясные лепешки. Чем больше лепешка, тем лучше.

Скоро наши руки были покрыты слоем мяса со свиным, застывшим жиром. Заполнив решетку мангала, мы стали вытирать снегом наши руки. Слой жира на руках, казалось, стал толще и плотно приклеился к коже. Леонид Терентьевич взял охотничий топорик Василия Ивановича и вышел на лед, где ему предстояло прорубить лунку. Воду в котелке решили нагреть на мангале.

Топор Василия Ивановича требует отдельного описания. Он был подарен Василию Ивановичу Ленинградским ученым – патофизиологом Криворучко во время рыбалки на Балтике. Топор был изготовлен вручную из особой нержавеющей стали. Небольшой обушок служил молотком. Топорище было комбинированным. Красного дерева рукоятка, к самому лезвию была одета на толстую с разводом пилу. Внутрь рукоятки сзади ввинчивался узкий охотничий нож. Сам топор был гордостью Василия Ивановича и предметом зависти его многочисленных приятелей.

– Руки совсем окоченели от фарша, – сказал Василий Иванович. – Пока Леня прорубит лунку, мы выпьем по стопке мазаграна. Чуть согреемся. Пластиковый стаканчик пошел по кругу. Выпив горячий напиток, я почувствовал, как в моей груди разливается живительное тепло. Потом стали теплыми руки. Одновременно в голову поднялся вал бодрящих, трудно передаваемых ощущений.

Леонид Терентьевич сказал:

– Женя, поруби лед и ты. Толстый очень...

Подержав над мангалом руки, я расплавил жир. Потом вытер руки куском бумаги. Взял топор и стал рубить. Рубилось легко. Казалось, сила налилась в мои, ставшие ловкими, руки. Осколки льда засыпали все вокруг. Я старался. Василий Иванович повернулся ко мне:

– Женя! Ты так страстно рубишь! Смотри не...

Василий Иванович не успел договорить. Прорубив лед, топор провалился. Я потянул его за рукоятку, чтобы вытащить обратно. Смазанная салом рукоятка легко выскользнула из моей засаленной руки. Даже не булькнув, топор скрылся. У Василия Ивановича не было сил возмущаться. Он только сказал:

– Я не успел тебе крикнуть, чтобы ты не упустил топор. Сейчас поздно!

В это время из-за пригорка появился Маэстро. Узнав, что топор Василия Ивановича покоится на дне глубокого озера, сказал:

– Тебе операцию мало сделать...

Какую операцию предлагал сделать Маэстро, я догадался.

С того дня Василий Иванович поминал меня и свой топор при каждом удобном и неудобном случае. Любая моя мало-мальская оплошность во время экспериментов сопровождалась:

– Ты что, горячий мазагран выпил?

В мае, в составе сборной студентов Кишиневских и Московских вузов, я принимал участие в работе международной студенческой научно-практической конференции в болгарском городе Пловдиве. Всем близким и друзьям я привез оттуда сувениры. Вернувшись из той поездки, я подарил Василию Ивановичу дорогой охотничий нож. Серебряная инкрустация. Хищно красивое, словно турецкий ятаган, изогнутое лезвие. Фигурная рукоятка в виде лошадиной головы! Ножны из тисненной толстой буйволовой кожи. Как говорят в Одессе:

– И что вы думаете?

При любой моей самой малой погрешности или просчете Василий Иванович неизменно вопрошал:

– Ты что? Горячий мазагран выпил?

Днестровская стерлядь

Летом семидесятого короткие свои каникулы мы провели в Окнице, где тогда жили родители Тани. Закончились месячные армейские сборы в Бельцкой кадрированной дивизии. Сержанты сверхсрочники, измываясь над нами, завтрашними врачами, лейтенантами медслужбы запаса, презрительно называли нас не иначе, как партизаны. После ежедневной муштры, марш-бросков с полной выкладкой в сорокаградусный, под беспощадным солнцем, зной и других прелестей военных будней я решил отдыхать. Мне казалось, что усну и буду спать до утра первого сентября.

Первые сутки я действительно спал. Но после второй ночи нечистый поднял меня без пяти шесть утра. Так и в казарме. Дрессировка такова, что за неделю вырабатывается рефлекс, как у павловской собачки. Просыпаешься за несколько минут до, сразу ставшего ненавистным, сигнала побудки. За эти несколько минут статическим напряжением под одеялом заставляешь сокращаться мышцы, разгоняешь кровь. Активнее шевелятся мысли в голове. Тогда не так неожиданно и обидно звучит внезапный крик, самодовольного от собственной власти, старшины:

– Ро-ота-а! Подъем!

Я поднялся. Но, в отличие от, всего лишь за месяц дрессуры, ставшего привычным, расписания, делать зарядку не было никакого желания. Послонялся по двору, открыл дверь в сарай. Убранный верстак, в идеальном порядке столярные инструменты педантичного тестя. Над инструментами на двух, забитых в стену, колышках мой брезентовый пенал с удочками и спиннингом. Рядом висит мой рюкзак с остальными снастями.

Снял пенал. Достал удочки, проверил соединения. Потом спиннинг. Все в порядке и готово к работе. Только сейчас я осознал, что нахожусь в Окнице. За линией Пионерское и Комсомольское озера. Прямо вниз по Рабочей или через древний сад ПТУ, богатая окунем, водокачка. В трех-четырех километрах "Дружба", а на север, за горой, всего лишь в шести километрах, Волошково Секурянского района. Там Днестр! Ниже по Днестру, совсем рядом, Наславча, Вережаны!

Мопед Алика, Таниного брата, был подвешен на другой стене. В какой-то момент в сарае стало темнее. Оглянулся. Тесть. Михаил Иванович Соколов. Вот уже скоро двадцать лет главный инженер Окницкого штамповочно-механического завода.

– Доброе утро! Не спится?

– Не спится. Можно я возьму Аликов мопед? Съезжу на рыбалку.

– Конечно можно. Только первый раз пусть поможет завести Володя Радишевский. У него такой-же. Да и масла, не знаю, сколько лить в бензин.

К обеду был доставлен бензин, масло. Я успел протереть от пыли мопед. Дядя Володя показал, написанные Аликом на двери карандашом соотношения бензина и масла. Помог завести моторчик.

– Я сам его регулировал. Смотрю, никто не трогал. Только не давай большие обороты. Слегка, внатяжку.

– Спасибо!

Наутро я выехал. Точной цели своего путешествия я еще не определил. По дороге вышло так, что мопед вынес меня на южную окраину Наславчи. Изрядно попетляв по сельским улочкам, я выехал на берег Днестра. Через реку напротив, в метрах ста пятидесяти раскинулось украинское село. Посмотрев вниз по реке, я сориентировался: то же село, которое я видел издали, с вережанского берега.

Дальше я ехал по истоптанным коровьими копытами, нескольким, почти параллельным тропам. Выбирай любую! Остановился я за группой, словно вылезших из воды, крупных и мелких каменных глыб и отдельных камней. Здесь река казалась чище, вода прозрачнее и глубже. Спустился к отмели, усеянной мелкими камнями и гравием. Осмотрелся. Примерно в километре вниз по течению увидел остров, на который я перебирался вброд четыре года назад.

Мопед поставил в тень за большим валуном у самого обрыва. Разобрал снасти. Вначале забросил донки. Забросил я и донку, оснащенную двумя тройниками и тяжелым грузилом. На тройники я нанизал, накануне отданные мне тещей, куриные кишки. Это для сома.

Пересмотрел блесны. Выбрал, купленную в Кишиневе пару лет назад, блесну, именуемую "Невой". Она была цвета красной меди с штампованной чешуей с одной стороны. Вторая блесна была самодельной, сделанной из старой румынской монеты. Для начала я взял "Неву".

Я забрасывал блесну поперек реки. Пока я выводил блесну к берегу, она уже шла ко мне снизу, против течения. Стал забрасывать наискось против течения. Потом увеличил вес грузила. Приноровился. Часа полтора я метал блесну. Восстановил навык метания снасти в определенное место.

Время щло. Солнце поднялось и начало припекать. А я без устали забрасывал блесну. Приноровился забрасывать снасть почти до середины реки. Несколько раз от спиннинга меня отвлекали донки. Вытащил несколько карасиков и пескарей. Попался один небольшой окунек. Донка на сома молчала. Я перебросил ее метров на пятнадцать выше по течению.

Потом сменил блесну. После первых же забросов я увидел, как в воде мою блесну сопровождали то одна, то две рыбины. Я замедлял и ускорял движение блесны, поднимал и опускал ее почти до дна, рыба не бросалась на мою приманку. Снова сменил блесну. Потом рыбы исчезли, перестали сопровождать блесну. В тот день я ловил только на донки. В итоге я набрал килограмма два, в основном, мелочи.

Когда солнце скрылось за обрывом, я собрал снасти. Когда я преодолел гору в Наславче и выехал на западную окраину села, в глаза ударило яркое, перед заходом ставшее оранжевым, солнце. Вплоть до Окницы меня не оставлял, ставший навязчивым, вопрос:

– Какая рыба сопровождала мою блесну?

Потом стало казаться, что это был, в солнечных бликах волны, мираж, обман зрения. Никаких рыб не было. Просто, очень хотелось, чтобы они были и хватали блесну.

Вернувшись домой, за ужином я рассказал о моих видениях. Тесть серьезно сказал:

– Это стерлядь. В районе Наславчи ее достаточно много. Однажды Иваха и Иванов с компанией ночью завели невод. Достали много стерляди. Не менее полуметра каждая.

Примерно такими были рыбины, сопровождавшие мою блесну!

Немного помолчав, Михаил Иванович добавил:

– Я был гимназистом в Бендерах, когда с дедушкой и его братьями рыбачили на Днестре с широкими бреднями. Длина стерляди, бывало, достигала метра. Румынские пограничники разрешали ловить, но постоянно следили, как бы кто не уплыл на ту сторону. Потом часть рыбы из корзин забирали себе и приглашали приходить еще.

– Уйти на советский берег было легко безлунной ночью. – продолжал тесть. – Уходили многие, особенно летом. В Варнице, где большинство огородов выходили на берег Днестра, взяв бревно, тихо заходили и погружались в воду. Плыли, стараясь не грести. Там течение почему-то держится больше левого берега. После крепости, на повороте Днестра вправо, беглецов выбрасывало на левый берег. Парканские болгары в том месте привязывали коряги с корнями, чтобы легче было зацепиться.

На следующий день, едва рассвело, я снова был на Днестре. С собой я взял только спиннинг и весь запас блесен. Снова, как заведенный автомат, без устали бросал блесну. Перерывы устраивал только на время смены блесны. Испытал почти все блесны. В конце закрепил самодельную, сработанную мной из румынской монеты.

Заброс! Еще заброс! Вращая катушку я неожиданно почувствовал резкое сопротивление. Удилище спиннинга согнулось в дугу, появилось, едва слышное потрескивание бамбука. Я остановил вращение. Леска была натянута, как струна. Зацеп? Через секунды, без моего вмешательства леска плавно провисла, удилище выпрямилось. Я, слегка выбирая леску, подкрутил катушку. Потом плавно, но сильно потянуло. Рыба?! Я стал уверенно, выдерживая натяжение, выбирать леску.

В какой-то момент леска явно пошла против течения. Затем последовал очередной плавный рывок. Я уже не сомневался. На тройнике блесны крупная рыба. По силе рывков – никак не меньше метра! Я уже видел себя, въезжающим в Окницу. К мопеду, почему-то справа, привязана огромная остроносая стерлядь. Голова ее начиналась у вилки переднего колеса. А хвост... Краем глаза я на мгновение посмотрел на мопед. А хвост... свисает за багажником!

Я продолжал вращать катушку спиннинга. Чувствовал, что в запястье и выше рука моя готова согнуться в судороге. Немудрено! Без перерыва и обеда столько крутить! Я увеличил обороты. Рыба пошла легче, но она прочно сидела на крючке! Я это чувствовал!

В какое-то мгновение я увидел, что моя рыба, находясь под водой, впереди себя гонит волну. Ого! Через мгновения из воды показалась... Я крутил автоматически, еще не анализируя ситуации и моих действий. Из воды показался сначала край, а потом... Вся боковина большой круглой оцинкованной, уже почерневшей, с огромной прорехой в дне, ванны!

Что чувствовал я на обратном пути, не передать. Догадайтесь сами! Я сам себе казался немного сумасшедшим.

Негодование, накипевшее в душе от моей неудачи, сменялось смехом. Во весь голос...

Гидигич

Гидигич, или Кишиневское море располагалось в 15 километрах от студенческих общежитий нашего института. Откуда такое точное расстояние? В годы моего студенчества проезд одного километра на городском такси стоил 20 копеек. За проезд четырех человек на такси до Гидигича по счетчику набегало ровно три рубля!

Рейсовым автобусом, который ходил с интервалом в 20 минут, проезд стоил 15 копеек.

Строительство дамбы на Гидигиче закончилось в шестьдесят третьем. Тогда и довели до оптимального уровень воды в озере. Об этом писали все республиканские газеты. Исключения не составляла моя любимая "Молодежь Молдавии". Тогда водохранилище называли не иначе, как "Кишиневское море". Учившийся тогда в десятом классе, я с интересом читал заметки о строительстве дамбы, зарыблении "моря", предполагаемом строительстве зоны отдыха, туристического комплекса, подъездных путей.

С шестьдесят пятого, когда я поступил в институт, несколько раз в год ездил поездом "Ивано-Франковск – Одесса", потом "Кишинев – Окница" мимо водохранилища. Только тогда, из окна поезда, я оценил монументальность железобетонной плотины, размеры самого "моря". Одновременно я прислушивался к разговорам кишиневцев и мелькающим в газетах сообщениях об относительной "хлипкости" плотины.

Мой одногруппник Валька Кравцов, сын тогдашнего декана вновь организованного факультета журналистики Кишиневского университета, рассказывал, что в кругу друзей отца он слушал разговоры о судьбе "моря", особенностях строительства и возможных катаклизмах при прорыве дамбы.

Первоначально, по словам однокурсника, Кишиневское море предполагалось соорудить в десяти километрах юго-западнее Кишинева. По проекту дамбу предполагалось проложить в районе села Яловены. По дамбе должна была пролегать трасса Кишинев – Котовск (Хынчешть) – Леово – Чимишлия.

Предполагаемая длина водохранилища должна была составлять около пятнадцати километров вплоть до села Скорень. Глубина водохранилища у дамбы по проекту колебалась от 14 до 16 метров. Были проведены геодезические изыскания в местах предполагаемых Яловенского и Гидигичского водохранилищ. Началась "битва" двух проектов.

Разговоры о том, что Гидигичское водохранилище было спроектировано и построено волевым решением И.И.Бодюла, с 1961 года девятнадцать лет возглавлявшего республику, имеют под собой весьма шаткие основания.

Сметы обоих проектов рассматривались в Москве. Стоимость возведения дамбы Гидигичского водохранилища была чуть ли не в три раза дешевле стоимости Яловенской. При затоплении Яловенского бассейна необходимо было отселение жителей части сел Данчены, Суручены, Ниморены и Малкоч с предоставлением им жилья.

Одновременно в те годы муссировались слухи о том, что при единовременном прорыве Гидигичской дамбы вся нижележащая часть Кишинева до улицы Подольской (Федорова, Братиану, Искра, Букурешть) будет затоплена. Приблизительно о таком же развитии событий при прорыве дамбы говорили и на военной кафедре при изучении курса гражданской обороны.

Несмотря на ветхую дамбу, опасность прорыва сейчас стала гораздо меньше и несет в себе меньше угроз. По различным оценкам в результате заиления дна, а также уменьшения объема подпитывающих вод из бассейна водохранилища, общий объем воды в Гидигиче уменьшился более, чем на треть.

Впервые я попал на Гидигич в качестве рыболова осенью шестьдесят восьмого. Во время студенчества я подрабатывал на кафедре в качестве препаратора, потом лаборанта. Моим шефом был Василий Иванович Нигуляну, тогда едва ли не самый молодой доцент в институте. Неофициальным моим псевдонимом была, надолго прижившаяся, должность "помощника доцента".

В первой половине октября после обеда мы выехали на Гидигич. Снастей тогда у меня не было. Мои снасти я хранил в Окнице, у брата, где он тогда работал. По прибытии Василий Иванович вручил мне одну удочку. Ловили на живца. Живцов ловили тут же с помощью небольшой тюлевой фатки. Помещали в фатку небольшой кусок макуха и опускали в воду. Через некоторое время поднимали. В фатке кишели карликовые окуни. Попадалась уклейка.

Судака на живца я ловил впервые. Внимательно смотрел и запоминал действия старших. Поплавок устанавливали на глубину приблизительно полметра. Крючок проводили через брюшко и забрасывали снасть. Как правило, крупный поплавок лежал. Он чуть вздрагивал и слегка двигался по поверхности воды. Это живец вел снасть.

По словам Василия Ивановича сейчас уже несколько дней шел осенний жор. В отличие от окуня, судак клюет замедленно, как бы нехотя. Вот поплавок встал и поплыл по воде. Медленно стал погружаться. Я подсек. Было ощущение, что судак перестал сопротивляться. Вываживал я его словно, зацепившуюся за крючок, палку. Вытащил. Мой первый судак был длиной около тридцати сантиметров.

В это время клюнуло у Василия Ивановича. Он выждал, когда поплавок погрузился и подсек. Выводя судака, Василий Иванович подготовил подсак. В это время судак сорвался и, закрутив воду, ушел. Второй судак сорвался и у меня. А у меня уже возникла новая идея. Я вытащил мою удочку. Попросив еще один крючок, привязал его выше уже навязанного крючка на десять сантиметров.

Следующего живца я закрепил по другому. Один крючок я провел за межжаберную перемычку снизу. Под жабрами. Другой, сделав один оборот лески спиралью, закрепил под задним плавником, выше позвоночника. Откуда бы судак не клюнул, крючок захватит обязательно. Да и живец с проткнутым животом гибнет быстрее.

Результат не замедлил сказаться. Одного за другим я вытащил двух судаков. Ни один не сорвался. Василий Иванович заинтересовался моим новшеством и переделал свою удочку. В тот день мы вытаскивали судаков одного за другим. Домой вернулись победителями. В тот вечер у Василия Ивановича мы поглощали, жареных с крупчатой кукурузной мукой, судаков.

Той осенью мы выезжали на Гидигич несколько раз. Тогда я убедился, что первый блин не всегда комом. Такой удачливой рыбалки на живца, как в первый раз, у нас больше не было.

Весной мы возобновили наши поездки. К этому времени я приобрел довольно приличную двух-коленку и великолепный, по тем временам, бамбуковый спиннинг. Будучи в Ростове-на-Дону, приобрел небольшие крючки-двойники и тройники. Купил несколько блесен. В Кишиневе стал частым гостем в обоих магазинах "Охота и рыболовство". Готовясь к следующему сезону, крючки, блесна, карабинчики, грузики осматривал придирчиво. Чаще покупал. Все приобретенные снасти хранил на кафедре патологической физиологии.

Весной выезжали как на Гидигич, так и на озера вокруг Кишинева. На Гидигиче в том году я впервые выудил леща. Уезжая на каникулы домой, я захватил снасти с собой.

В семидесятом ранней весной мы с Таней поженились. Жили мы на квартире на Боюканах, в десяти-двенадцати минутах ходьбы в институт через ботанический сад. Я много рассказывал Тане о рыбалке вообще и о Гидигиче в частности. Таня загорелась. Вдвоем мы использовали то немногое свободное время, чтобы активно отдохнуть на Гидигиче.

Короткие летние каникулы после месячных военных сборов я использовал больше для рыбалки на Днестре на крутых берегах близ села Наславча. Должен признаться, что августовские выезды на Днестр не были результативными.

А с первого сентября, уезжая на занятия, мы захватили в Кишинев наши снасти. С первых же дней сентября я не упускал возможности вывезти Таню на Гидигич, где после пыльного и дымного Кишинева нас ждал чистый живительный воздух. В ту осень мы ждали нашего первенца – Олега.

Я, испытывал различные готовые и самодельные вращающиеся и колеблющиеся, блесна. Блесна я мастерил из расплющенных монет и пластинок красной меди. В ту осень нам здорово везло. Почти всегда мы привозили домой подлещиков, красноперок, судаков и окуней.

Однажды берег был усеян рыболовами. Ловили, кто во что горазд. Закинув донки, большинство рыболовов снаряжали спининги, забрасывали и проводили блесны. Таня рвалась в бой. Чтобы занять ее, я снарядил небольшую удочку и вручил ее Тане. Выудив на червя первого карликового окунька, мы, разрезав на множество кусочков, использовали его в качестве наживки. Особенно эффективными в качестве наживки были глаза окуня. Таня, сидя на складном брезентовом стульчике, без устали таскала из воды полосатых карликов.

Скоро окуньки Тане порядком поднадоели. Моя жена потеряла чувство новизны. Однажды она стала упрашивать меня дать ей спининг. Я, памятуя мои долгие тренировки, отговаривал ее, ссылаясь, что ей противопоказаны резкие движения. Таня не сдавалась.

Наши препинания не остались незамеченными. Расположившиеся длинной цепочкой вдоль берега рыбаки упражнялись в острословии.

– Женщина на рыбалке приносит одни несчастья!

– Ничего подобного! Я видел одну девку с Череповца со спиннингом. Мужику далеко. А как забрасывала! И рыбу вываживала мастерски!

– Нет! Сидели бы лучше дома!

– Курица не птица, баба не рыбак!

Сидящий недалеко от нас, пожилой инженер с тракторного завода, с которым мы приятельски приветствовали друг друга больше двух лет, сострил:

– Беременной отказывать нельзя! Мыши заведутся!

Другой подхватил:

– И вши тоже!

– Беременная должна чувствовать себя счастливой!

– Дай! А то моль последние деньги сожрет!

Таня приободрилась, чувствуя поддержку:

– Дай, тебе что, жалко?

Наконец я сдался. Подробно проинструктировал новоявленную спиннингистку. Предложил вспомнить из физики закон о центробежной и центростремительной силах. Направление полета по касательной, вращающегося по кругу и оторвавшегося тела. Таня сказала:

– Я все поняла! Давай!

Я подкрутил катушку. Еще раз продемонстрировал заброс. Вытащив, подал ей спининг:

– Отпускай палец, когда удилище будет направлено вдоль берега. Тогда блесна с грузом полетят прямо на середину озера.

Таня замахнулась. То, что произошло в следующие мгновения, описать невозможно. Это надо было увидеть. Блесна и груз с двумя тройниками полетели вдоль берега. Как раз над головами рыбачивших. Большинство, невзирая на положение своего спиннинга, стремительно, как на плацу перед генералом, падали плашмя. Прижимаясь к земле, некоторые прикрывали голову руками.

Пролетев над рыбаками, блесна и грузило приземлились на прибрежную траву. Раздались сочные комментарии. Тане, несмотря на беременность, пришлось выслушать весь спектр пожеланий. Понеслись пожелания и в мой адрес. Некоторые забыли, что еще минуту назад были адвокатами. Я, обходя, поднимающихся мужиков, удилища и лески, наматывал леску на катушку моего спиннинга. Намотав леску, вернулся к моей жене. Она покорно опустилась на стульчик. Ловить рыбу спиннингом ей уже расхотелось.

Тишина длилась недолго. Грохнул гомерический заразительный хохот. Смеялись уже все. Рыбачившие подалее, не понимая, почему смеются, подходили. Интересовались причиной смеха. И начинали хохотать.

Больше Таню на рыбалку я не брал. Шли последние недели ожидания. Я ездил на рыбалку один. С удовлетворением отметил, что на берегу Гидигича я стал узнаваемой личностью. Со мной весело здоровались, как со старым знакомым.

– Как здоровье супруги?

– Когда на рыбалку втроем?

Конец сентября и начало октября оказались удачными для рыбалки. Стояла ясная теплая погода. Осенний жор был в разгаре. Я приносил домой судаков и окуней. Окуней забирали хозяева. Судаков мы жарили, варили уху. Часть судаков оставалась неиспользованной. Засолив, через несколько дней отмывал от избытка соли, подвешивал на чердаке за окном мансарды. Так продолжалось несколько дней.

Однажды я решил проверить степень готовности вяленых судаков. Открыв окно, я заглянул под балку на чердаке. Мои проволочные крючки были пустыми. Я задумался. Людям в эту часть чердака хода не было. Я вспомнил огромного черного соседского кота. В груди поднялась волна возмущения. Столько труда и все напрасно!

Я продолжал ездить на Гидигич. Принесенных судаков я снова засолил. В этот раз я решил быть предусмотрительным. Закрыв фанерой проход на чердак, я сбил кубическую рамку из планок, которых возле гаража, служащего мастерской хозяину дяде Толе, было навалом. Наш хозяин был столяром.

В кубическую рамку подвесил моих судаков. Чтобы не садились мухи, тщательно укрыл марлей и завязал снизу. Все сооружение повесил за окном. Кота там я ни разу не видел. Через несколько дней, вернувшись домой с занятий, бросил взгляд на мое приспособление. Подвешенные мной судаки отсутствовали. Я открыл окно. Все мои судаки лежали внизу, на натянутой вместо дна, марле. Головы судаков были наполовину съедены. Над каждой головой трудились по несколько ос.

До меня дошло. Прикрыв ос, чтобы не ужалили меня, снял фанеру. Заглянул на пол чердачного помещения. Все мои судаки лежали внизу. Только голов у них не было. Я поднял мою рыбу. Несмотря на то, что рыба не была подвешена, судаки отлично провялились. Кубическую рамку я вывесил за окно. Пусть едят головы! Главное, что кот ни при чем...

Однажды, приехав на Гидигич, стал проводить блесну. Никакого эффекта! Я безрезультатно менял блесны. Потом закрепил колеблющуюся блесну, изготовленную мной из серебрянной румынской монеты с изображением короля Михая. Снова пусто. Я решил забросить еще пару раз и отправиться домой.

После очередного заброса, я ощутил резкое, непривычное сопротивление лески. Зацеп? Я стал вращать катушку. На том конце моего спиннинга что-то, с частыми вибрациями, мне мощно противилось. Такого сопротивления я еще не ощущал. Вспомнился Днестр, выуженное в прошлом году огромное дырявое корыто. Нет, сейчас там, на глубине, было что-то живое! Не сбавляя темпа, я вываживал, пока неизвестную мне, но желанную добычу.

Наконец в воде я увидел, по моим меркам, большого, яростно извивающегося и сопротивляющегося мне окуня. Я вытащил добычу на берег. В сравнении с добытыми ранее окунями, сегодняшний горбач казался гигантом. Рыбачивший неподалеку спиннингист, наблюдавший мою схватку с окунем, подошел. Протянул, недавно появившиеся в продаже, круглые пружинные весы. Я взвесил. Мой окунь потянул на килограмм и триста пятьдесят граммов.

Желание собрать снасти и идти к автобусной остановке покинуло меня. Заброс! Еще заброс... После очередного заброса, вываживая блесну ближе к берегу, почувствовал знакомый рывок. Добыча сопротивлялась яростее, нежели первый окунь. Я предвкушал мое торжество. Когда я вывел добычу на прибрежную траву, оказалось, что первый окунь был крупнее. Последовавшие десятка полтора забросов эффекта не дали. Да и темнело стремительно. Я собрал снасти, добытую рыбу и направился к автобусной остановке.

Прибыв домой я долго чистил окуней. Занятие это мне никогда удовольствия не приносило, особенно если передо мной лежали окуни. Но сегодня я чистил их с удовольствием. Убрал жабры. Стал потрошить. В более крупном окуне была икра. В другом – молоки. Печень обоих была огромной. Жир с короткого кишечника убирал легко, одним движением.

Признаю, все мои соплеменники по рыбной ловле грешат преувеличением. Каюсь, иногда ловлю себя на том, что бываю грешен и я. Но в тот вечер... Не раздувая кадила, скажу: в тот вечер мы с Таней довольно сытно поужинали жаренными молоками, икрой и печенью, приготовленных на окуньем жиру.

Та осень, пожалуй, была самой результативной в моей рыбацкой карьере. 15 октября родился Олег. Потом академотпуск Тани. Еженедельные, каждую пятницу поездки в Окницу к моим родным. Первого сентября мы вернулись с Таней в Кишинев. Олег остался с бабушками. Казалось бы, рыбачь – не хочу.

Но началась интернатура по отоларингологии. Я почувствовал себя в своей тарелке. Чтение литературы, пациенты, операции, дежурства, изготовление, усовершенствованных мной, инструментов целиком поглотили меня и мое время. На Гидигич я больше не ездил. До сих пор..

Холера

Я перешел на пятый курс медицинского института, когда, будучи дома у родителей, во второй половине августа получил по почте открытку. Специальным постановлением СовМина и приказом по институту студенты старших курсов отзывались в распоряжение ректората. В республике было объявлено чрезвычайное положение с связи со вспышкой в Молдавии холеры.

Я быстро собрался. Мама вытащила из морозильника, накануне замороженную для брата, который работал в Окницкой больнице, огромную, необычайно жирную курицу.

– Бери. Пока доедешь, разморозится. Сваришь в общежитии.

К полудню следующего дня я уже был в институте. В деканате были сформированы группы, в которые входили студенты лечебного, педиатрического и санитарно-гигиенического факультетов. Собравшихся в аудитории старшекурсников напутствовали декан, доцент кафедры инфекционных заболеваний и какой-то начальник из министерства.

Нашей группе в составе семи человек надлежало выехать назавтра в села Фарладяны, Гиска и Хаджимус, юго-западнее Бендер по течению Днестра. В моей голове уже роились идеи о предстоящей рыбалке на Днестре. Нужны были снасти.

Я поспешил на кафедру патофизиологии. Увидев меня, Василий Иванович Нигуляну округлил глаза:

– Ты чего так рано приехал? До занятий еще почти две недели.

– Вызвали открыткой. Еду на Днестр. Будем делать подворные обходы для выявления холеры. А после обеда на рыбалку. Дайте ваш спиннинг и хотя-бы одну донку!

– Какой спиннинг? Какая донка? Специальным постановлением ловля рыбы в Днестре запрещена в связи с эпидобстановкой! В Дубоссарах ниже водохранилища и возле Пугачен в воде обнаружен холерный вибрион. Будете ходить с утра до вечера по селам и расспрашивать, кто, как и сколько раз в туалет сходил! И все это регистрировать в журнал подворного обхода! Плюс ежедневно санитарно-просветительная работа! И все это тоже регистрировать!

Мой рыбацкий пыл куда-то улетучился. Испарилось и желание ехать в глухие забендерские села. Сразу же накатили вопросы, которые я себе до той минуты не задавал:

– Где мы будем спать? Где и чем мы будем питаться?

Василий Иванович, выходя из кабинета, бросил:

– Жди меня здесь! Я скоро вернусь.

Через несколько минут Василий Иванович вернулся:

– Все решено! Я с деканом договорился. Остаешься на кафедре. У меня две подопытные группы белых крыс и одна группа кроликов. На двоих как раз работы до первого сентября. И подворные обходы зачтутся.

Сумку с вещами поместил вглубь длинного лабораторного стола. Курицу я сунул в морозильник одного из кафедральных холодильников.

С девяти утра до пополудни мы работали в поте лица. Сначала опыты, потом обработка и мытье химической посуды, ополаскивание в дистиллированной воде. Потом пробирки и чаши Петри укладывали таким образом, чтобы оставшиеся капли воды стекли на поддон. Затем сушка со стерилизацией в сухо-жаровом шкафу. Обедал. До вечера гулял по городу, музеи, кинотеатры.