Текст книги "Ур, сын Шама"
Автор книги: Евгений Войскунский
Соавторы: Исай Лукодьянов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
– Ничего себе отлив, – сказал Валерий. – Тут не успеешь почесаться, как тебя вынесет через проход в открытый океан. Как бы нашу «Дидону» не унесло.
«Дидона» стояла на якоре на внешнем рейде, еще там стояло несколько промысловых судов.
Группа островков за рейдом будто приблизилась, четче обозначилась на вечереющем небе. А дальние острова – скопища потухших вулканов подернулись розовым туманом.
Уже некоторое время из соседнего селения, скрытого прибрежным лесом, доносились звуки барабана. Теперь они усилились. Турильер очнулся от послеобеденной дремоты. Прислушавшись к барабанам, сказал, что в селении празднуют свадьбу.
– А можно пойти туда? – спросила Нонна.
Решили идти лесом, чтобы заодно посмотреть, как пробуждаются от дневной спячки лемуры.
Сумеречно было в лесу. Раздвигая лианы, свисающие тут и там с ветвей деревьев, путники медленно продвигались следом за Турильером. Вскоре набрели на целую стаю лемуров. Пушистые длинноухие зверьки прыгали с ветки на ветку, тихонько вереща и не обращая внимания на людей. Один сидел, свесив хвост, и быстро сжевывал веточку с листьями, придерживая ее передними лапками. Другой висел вниз головой, зацепившись хвостом за сук.
– Какие они маленькие! – удивленно сказала Нонна. – Чуть больше белки. А я-то думала, что они не меньше обезьян.
– Не торопитесь, мадемуазель, – прохрипел Турильер, припадая на протез. – Еще попадутся экземпляры покрупнее.
И он пустился рассказывать о том, что в отряде приматов лемуры самый древний подотряд: они существовали уже в начале третичного периода, семьдесят миллионов лет назад, когда обезьян и в помине еще не было. И о «мосте» – полосе суши, связывавшей некогда Мадагаскар с Африканским континентом, от которой остались теперь только островные архипелаги, и о Древней Лемурии, которую поглотил океан.
Потрескивал кустарник под ногами. Сгущалась темнота. Запрыгали лучики карманных фонариков, которыми Турильер заранее снабдил своих гостей. Ближе, ближе стучали свадебные барабаны.
Нонна вздрогнула от резкого крика, раздавшегося где-то наверху. Враз взметнулись лучи – в их свете возник красновато-черный лемур почти метрового роста. Он сидел на ветке, жутковато светились его немигающие пристальные глаза, уши стояли торчком. В следующий момент лемур прыгнул на ветку повыше, и путники увидели, что на его брюхе висит, вцепившись лапками, детеныш цветом посветлее.
– Это самка! – в восторге воскликнула Нонна. – А какой лемурчик чудный!
– Лемурчик как огурчик, – пробормотал Валерий, стрекоча кинокамерой. – Вот только света мало. Может, ты поснимаешь, Люсьен? – протянул он камеру Шамону. – У тебя железно получится.
– Тихо, – сказал Турильер.
Уже несколько минут он прислушивался к шорохам, к торопливым каким-то шагам в лесу. Посветил в ту сторону, но, кроме шершавых стволов и кустарника, ничего не увидел. Потом он обвел лучом фонарика ноги своих спутников.
– Нас четверо, – сказал Турильер. – А было пятеро. Кого-то нет.
Не было Ура.
Кричали долго, отчаянно. Нонна сорвала голос. Проклинала себя: увлеклась интересным разговором, уши развесила… забыла, что за Уром, как за ребенком, надо приглядывать…
– Опасных для человека зверей на Коморах нет, – в десятый раз повторил Турильер. – Вот что, – сказал он немного погодя, – хватит кричать. Идите-ка втроем обратно до самого бунгало и смотрите в оба. А я потопаю за вами.
Шли скорым шагом. Во всем этом – в верещании лемуров и в хлопанье крыльев огромных летучих мышей, взбудораженных криками, в нервной пляске фонариков, обшаривавших лес по обе стороны тропинки, во всей этой душной ночи было нечто фантастическое. Будто все это не с тобой происходит, не наяву.
Не улетел ли он на своей лодке, про которую рассказывают, что она будто бы сваливается прямо-таки ему на голову при мысленном зове?.. Мог ли он так поступить – без предупреждения, без прощания?.. Мог, мог! Было ведь уже однажды…
Они вышли из лесу. На веранде бунгало горел свет, там сидел кто-то… Нет, не Ур… Доктор Русто и Арман давно ушли на шлюпке на «Дидону»… Ах, это слуга Турильера…
– Жан-Батист! – окликнул его Шамон, ускоряя шаг.
Старый слуга трудолюбиво одолевал передовицу в «Монд» трехнедельной давности. Он поднял седоватую курчавую голову.
– Жан-Батист, ты один дома? – крикнул Шамон.
– Нет, мосье, – сказал слуга. – Еще дома господин, которого чуть не съела Лизетта.
– Уф-ф… – Шамон устало опустился на ступеньку веранды.
– Господин недавно пришел. Кушать не хотел, пить не хотел. Сразу пошел к себе в комнату, – сказал Жан-Батист.
Небольшой холл был слабо освещен лампочкой. Свет в доме вообще был тускловат, давала его батарея аккумуляторов, нуждавшаяся, как видно, в зарядке. Скрипели половицы, устланные пестрыми циновками. Нонна толкнула дверь в комнату Ура. Там было темно.
– Ур! – позвала она, чувствуя, что сердце колотится где-то у горла.
– Что? – ответил из темноты спокойный голос.
Валерий нашарил выключатель, зажег свет. Ур лежал на кровати, закинув руки за голову. В комнате было душно, окно задернуто тяжелой шторой, сплетенной из тростника.
– С ума ты сошел? – накинулся на Ура Валерий. – Шел с нами и вдруг исчез. Не мог сказать по-человечески, что решил вернуться? Что за фокусы, черт дери, ты выкидываешь?!
– Перестань, – сказала ему Нонна.
– Что – перестань? – озлился Валерий. – У них на планете, может, принято исчезать в лесу и заставлять людей бегать, как борзых, а у нас не принято. Не принято, понятно? – гаркнул он на Ура. – А, ну вас! – махнул он рукой и вышел.
Было слышно, как на веранде он сказал Шамону:
– Такие дела, друг Люсьен. Хоть стой, хоть падай, как говорили в Древнем Шумере…
Ур был очень расстроен. Он сидел сгорбившись, уронив большие руки между колен и глядя остановившимся взглядом в угол комнаты, где стояли стеклянные кубы аквариумов на грубо сколоченных подставках. Нонна села на табуретку.
– У тебя опять был приступ? – спросила она.
– Нет…
– Почему же ты вернулся с полпути?
Ур пожал плечами.
Там, в лесу, его внезапно охватило ощущение засады. Почудились ли ему шаги где-то сбоку, чье-то тайное присутствие? Может, и почудилось. Но этот щелчок… Слабый щелчок и мгновенный, еле различимый свист чего-то пролетевшего мимо – неужели и это померещилось ему? Он вскинул фонарик. Там, где свет его иссякал, погружаясь в ночную темень, колыхались кусты. И будто бы удаляющиеся быстрые шаги… Что это было? Игра воображения? Возня лемуров? Он стоял некоторое время, прислушиваясь. Четыре прыгающих светлячка – фонарики его спутников – удалялись. Тревога не отпускала Ура. И он погасил свой фонарик и пошел, все ускоряя шаг и напряженно вглядываясь в тропинку, едва белевшую во тьме. Ни о чем больше не думая, пошел обратно. Он слышал крики. Звали его, Ура. Но голос внутренней тревоги все заглушал и гнал его поскорее из лесу…
Обо всем этом, однако, он не мог рассказать даже Нонне.
– Ур, – сказала она, – я просто не могу видеть тебя таким мрачным. Иногда мне кажется, что ты болен… не могу понять, что с тобой происходит… Тебе плохо с нами?
– Нет. – Теперь его взгляд прояснился. – Но я вам только мешаю. Я ведь вижу… тебе приятно и весело с Шамоном, а я только порчу тебе настроение.
– При чем тут Шамон? – изумилась Нонна.
– Он танцует с тобой… ухаживает…
– Ур! И это говоришь мне ты? Ты?..
– Кто же еще? – ответил он с обычной своей добросовестностью. – Здесь никого больше нет.
Нонна наклонилась, спрятала вспыхнувшее лицо в ладони. Господи, он ревнует! Вдруг она поднялась, будто подброшенная приливной коморской волной. Ур тоже встал. Высоко поднятые брови придавали его лицу страдальческое выражение.
– Кажется, придется выяснить отношения, – сказала Нонна, глядя ему прямо в глаза. – Ну вот… как, по-твоему, я к тебе отношусь?
– Ты относилась ко мне очень хорошо. И в Москве и раньше. А теперь я не знаю, как ты ко мне относишься. По-моему, тебе со мной скучно, потому что…
– У вас на Эире все такие? – прервала его Нонна. – Ты ребенок, Ур. Надо быть таким набитым дураком, таким олухом, как ты, чтобы не видеть… чтобы не видеть, что я тебя люблю.
– Нонна! – вскричал он.
– Что «Нонна»? Что «Нонна»? – лихорадочно продолжала она, стискивая руки. – Мучение ты мое! Не, должна, не должна – понимаешь ты это? – не должна женщина первой признаваться в любви, не должна даже тогда, когда перед ней бесчувственный чурбан…
– Нонна… – Ур шагнул к ней, осторожно взял за плечи, глаза у него сияли. – Еще, еще ругай меня.
Она заколотила кулаками по его груди.
– Надо быть человеком, понимаешь ты это? Человеком, а не пришельцем безмозглым, не истуканом месопотамским…
– Буду, буду человеком…
– Я хотела умереть, когда на тебя полезла акула… Ох-х! – Нонна взяла его руку, прижала к мокрой от слез щеке.
Утром за ними пришла шлюпка с «Дидоны».
Турильер спустился на белый полумесяц пляжа, чтобы проводить гостей. С галантностью, никак не вязавшейся с его обликом, он коснулся губами Нонниной руки.
– Было очень приятно, мадемуазель, спорить с вами, – прохрипел он. Счастливого плавания.
– А вам, мосье Гийом, желаю покоя и удачи в ваших делах.
– Удачи? Нет, мадемуазель, удачи мне не желайте. Я давно уже уговорился с самим собой, что не буду ждать удачи: на такое ожидание не хватит жизни. Лучше пожелайте мне добраться до Лизетты.
– От души желаю!
Нонна смотрела на удаляющийся берег с одинокой фигурой на пляже. «Прощай, Гранд-Комор, – думала она. – Прощай, бунгало под пальмами, прощай, человек, живущий на вулкане. Вряд ли придется еще свидеться… Но хорошо, что я вас увидела…»
Спустя полчаса они поднялись на борт «Дидоны». Уже ровно стучал, прогреваясь, ее двухтысячесильный двигатель, и палуба мелко вибрировала, и пахло горьковатым дымком выхлопов. Потом затарахтел на баке брашпиль, выбирая якорную цепь. Боцман Жорж в белом берете с красным помпоном и полосатых шортах крикнул:
– L'ancre est haute et clair! [11]11
Якорь поднят и чист! (франц.).
[Закрыть]
Мальбранш, выглядывавший из окошка рубки, кивнул и звякнул рукояткой машинного телеграфа. «Дидона» медленно развернулась и пошла синей своей дорогой среди островного лабиринта, среди коралловых отмелей, розовевших сквозь прозрачную воду, среди скопищ вулканов, которые высились немыми свидетелями существования древней страны Лемурии, поглощенной океаном.
С криком носились над судном чайки и олуши. И долго еще был виден на востоке лилово-серый конус Карталы, над которым висело облачко грозного его дыхания.
Валерий разговорился с боцманом Жоржем. К концу дня они уже были друзьями и неплохо понимали друг друга: оказалось, что Валерий необычайно быстро схватывал французский морской жаргон.
– Что-то у тебя рында-булинь убогий, – говорил он, подергав веревку, привязанную к языку рынды – судового колокола. – Свинячий хвостик какой-то.
И он рассказывал Жоржу о своем яхтклубовском боцмане, одессите («кстати, его тоже Жорой звали»), который учил яхтсменов благоговейному отношению ко всякой снасти.
– Судно познается по тому, как заплетен рында-булинь, – говорил Валерий, невольно подражая одесскому акценту боцмана Жоры.
Жорж кивал и повторял:
– Жора… Рында-булинь…
Он отцепил от поясного ремня нож и свайку, притащил толстый пеньковый конец, и Валерий принялся плести булинь. Он старательно проплетал пряди, срезал, счесывал, околачивал. Его голые плечи, уже покрывшиеся загаром, влажно блестели на солнце. Рында-булинь получился хороший, добротный толсто сплетенный с того края, где будет крепиться к языку колокола, и сходящий на нет к свободному концу. Валерий покатал его ногой по палубе для плотности и гладкости. Жорж поцокал языком, выражая восхищение, и подвесил булинь на место.
– Тре бьен, [12]12
Очень хорошо (франц.).
[Закрыть]– сказал он и похлопал Валерия по плечу.
– Треэ агреабльман, – отозвался Валерий. – А Жора знаешь как сказал бы? Он сказал бы: «Что жь, корзину с памадорами на Привозе увьязать сможешь».
– Привоз… Памадор, – закивал Жорж и открыл в улыбке белые прекрасные зубы.
За ужином в маленькой кают-компании Ур был необычно оживлен. С аппетитом ел, запивая кока-колой, много говорил, и то и дело Нонна ловила на себе его взгляд.
– Давно хочу спросить, доктор, – сказал Ур, – что означает название вашего судна?
– Дидона? Это была в древности такая царица, воспетая Вергилием в «Энеиде». Она бежала из Финикии, из своего города Тира от братца-негодяя, убившего ее мужа. Высадилась на африканском берегу и попросила туземцев продать ей участок земли – столько, сколько займет одна бычья шкура. Туземцы согласились. Но прекрасная Дидона была хитра. Она изрезала шкуру на тонкие ремешки и обвела ими большой участок.
Ур засмеялся: хитра, нечего сказать!
– И на этом участке Дидона основала Карфаген, – продолжал Русто со вкусом. – А потом буря прибила к этому берегу корабль Энея. Про Энея тоже не слышали? Хотя – откуда вам было знать на другой планете… Эней был участником Троянской войны, одним из троянских героев. Когда пала Троя, он один уцелел, ему удалось избежать гибели. Видите ли, Энею было суждено основать великое царство, и боги, покровительствовавшие ему, позаботились о его спасении. Кажется, даже Афродита. Ах, ну да, Афродита приходилась ему родной мамой. Так вот. Он плыл, как Одиссей, по Средиземному морю, и где-то у Сицилии буря понесла его к африканскому берегу. В Карфагене Эней рассказал Дидоне о падении Трои, о своих странствиях, и прекрасная царица пламенно его полюбила. Царицы – тоже женщины, не так ли? Дидона умоляла Энея остаться в Карфагене, стать ее мужем, но, увы, нашего героя влекла его судьба. Мужчины есть мужчины, дорогой мой Ур: вечно они куда-то устремляются и редко понимают, что их счастье как раз там, откуда они хотят поскорее уехать, уплыть, улететь…
– Что же было дальше? – тихо спросил Ур.
– Смею вас заверить, ничего хорошего. Эней уплыл из Карфагена, а Дидона, infelix Dido, [13]13
Несчастная Дидона (лат.).
[Закрыть]как сказал Вергилий, не смогла перенести разлуки и покончила с собой. Она сожгла себя. Эней высадился в Италии, основал Латинское царство, воевал там всласть… Ничего хорошего, – повторил Русто. – Всегда одно и то же… Что это вы пригорюнились, мадемуазель? Так не пойдет! Выжмите на ваш ломтик папайи лимон, будет вкуснее. Хотите, я вам расскажу, как ревут «ослиные пингвины» на Змеиных островах? Или как Мальбранш обмазал скалу на мысе Серра овсянкой? Или про то, как Мюло сжег опорный подшипник?
Нонна благодарно улыбнулась Русто, а провансалец выкатил на него водянистые глаза и возопил:
– Сколько можно попрекать человека из-за железки?
Валерий построил в уме английскую фразу, но запутался в сложной системе прошедших времен, и вдруг, к немалому его удивлению, та же фраза сложилась у него по-французски:
– Мальбранш, который мазал скалу, зачем он это сделал?
– Ну как же, – весело откликнулся Русто. – Так просили милости у морских богов древние греки: они обмазывали прибрежные утесы овсяной кашей, чтобы боги насытились и не разбивали их корабли. Мальбранш доказал, что греки хорошо знали, что делали. Шторм несколько дней не давал нам выйти из Санта-Моники. Тогда Мальбранш отправился на мыс Серра и облил утес овсянкой из пятилитровой канистры. Надо ли говорить, что к следующему утру шторм утих и «Дидона» вышла в море?
Валерию понравилась история с кашей. Чтобы не остаться в долгу, он, подыскивая с помощью Шамона слова, рассказал об огромной ударной силе каспийской волны, способной срезать, как ножом, двадцатидюймовые стальные сваи. Рассказал об островках на Каспии, рожденных активностью грязевых вулканов. Французы с интересом слушали его, и Русто вспомнил слова Гумбольдта: «Я умру, если не увижу Каспийское море».
Наступил вечер. В небе зажегся Южный Крест, низко над темным горизонтом вспыхнул зеленоватым огоньком Канопус. Валерий и Нонна, стоя на юте, отыскивали в незнакомом небе Южного полушария знакомые по картам созвездия и радовались, когда узнавали их. А Ур задумчиво смотрел на волны, обтекавшие белый корпус «Дидоны», на фосфоресцирующий пенный след за кормой. Океан казался ему живым, мерно дышащим, добрым. Он надежно защищал его, Ура, от неведомых опасностей берега.
Шамон тронул гитарные струны, запел приятным баритоном:
Мы шли по Воклюзу, цепями звеня,
Родная Тулуза не вспомнит меня.
Нас гнали, мы пели…
– Харра, харра, ла! – подхватили Мальбранш, Франсуа и боцман Жорж. Они тоже сидели здесь, на юте, и покуривали.
Негромко вел Шамон старинную каторжную песню, и теперь не только французы, но и Нонна с Валерием подхватывали озорное восклицание погонщика осла.
Я бросил работу – харра, харра, да!
Пошел на охоту в лесу короля.
Меня осудили – харра, буррике!
У весел галеры сидеть на замке…
Потом пели русские песни. Французам понравился «Стенька Разин». А «Подмосковные вечера» не нуждались ни в переводе, ни в подсказке.
Позднее, когда все разошлись по каютам, Нонна и Ур остались одни. Они стояли рядышком, облокотившись на фальшборт.
– Видел? – сказала она. – Летучая рыба плеснула.
– Да.
– Хорошо в океане, правда?
– Очень.
– Ты улетишь?.. Туда… к ним?
– Нет, – сказал он, помолчав. И добавил: – Ведь ты мне велела быть человеком.
…В порту Сен-Дени на острове Реюньон Ур отказался сойти на берег.
– Да ты что? – удивился Валерий. – Посмотри, какая красотища тут. Пожалеешь, Ур!
Реюньон и верно был красив в зеленом убранстве тропических лесов. Пальмовые рощи словно сбегали с холмов, чтобы поглядеться в синюю воду. Дальше громоздились горы, их венчал вулкан Питон-де-Неж.
Некоторое время Ур стоял на баке, глядя, как швартуется по соседству промысловое судно – небольшой траулер с низкой, косо срезанной трубой и непонятным вылинявшим флагом.
– Мосье Ур…
Ур обернулся и увидел улыбающееся лицо Франсуа.
– Мосье Ур, если хотите, я останусь за вас на судне…
– Нет, Франсуа. Вы идите, гуляйте. Купите для своего дядюшки открытки с видами.
– Ладно, мосье Ур. Если вам захочется пить, кока-кола в холодильнике в кают-компании.
Ур прихватил бутылку кока-колы и пошел в свою каюту. За открытым иллюминатором плескалась вода, солнечные зайчики бродили по каюте. Ур сел к столу и, отстегнув клапан, вытащил из заднего кармана свой блокнот. Нажал кнопку, и пленка плавно пошла, перематываясь с катушки на катушку. Стоп. Ур надолго задумался. Потом взял тонкий стерженек и начал писать на пленке. Отхлебывал кока-колу из бутылки. Снова принимался писать.
Наверху затопали, раздался смех, шумные голоса. Ур закрыл блокнот, и в этот момент распахнулась дверь, в каюту ворвался Валерий. За ним вошли Нонна и Шамон.
– Много потерял! – начал Валерий с порога. – Ох и городок пестрый, в глазах до сих пор рябит. Люсьен, выйдет что-нибудь из сегодняшних съемок?
– Зелезно. – Шамон, задрав голову, почесал под бородой.
– Что? А, железно… – Валерий хохотнул.
– Такое впечатление, – сказала Нонна, – что тут все живут на улицах. Богатый остров, райская природа, а беднота ужасная. Ур, мы купили тебе шлем, как у Шамона. Ну-ка, примерь.
Пробковый шлем оказался впору. Нонна обрадовалась, что угадала размер головы. А Валерий сказал, прищурившись на Ура:
– Вылитый Тиглатпалассар. [15]15
Т и г л а т п а л а с с а р – ассирийский царь.
[Закрыть]
Перед ужином Ур постучался к Нонне в каюту.
– Я хочу дать тебе вот эту штуку, – сказал он.
– Что это? – Она вскользь взглянула на его протянутую ладонь, на которой белело нечто вроде пуговицы.
– Пусть это будет у тебя. На случай, если… если со мной что-нибудь случится…
Нонна резко повернулась к нему.
– Что это значит, Ур? Что может с тобой случиться?
– Надеюсь, что ничего. Я ж говорю – на всякий случай.
Нонна взяла двумя пальцами крохотный моток узкой, не больше трех миллиметров шириной, пленки.
– И что я должна с этим сделать?
– Проглотить.
– Ур… ты разыгрываешь меня?
– Нет, Нонна, я вполне серьезно… Ты сама поймешь, когда надо будет проглотить. Это ведь не трудно, она не больше таблетки. Можно запить водой.
– Но все-таки… что это такое?
– Полоска кодовой информации. Больше я ничего не могу сказать. Потом я тебе расскажу все. Когда придет время.
«Дидона» шла на юг по пятидесятому градусу восточной долготы, выполняя задуманный доктором Русто океанский разрез Реюньон – острова Крозе. Это была та самая долгота, тот меридиан, на котором стоял родной город Нонны и Валерия, – но сколько тысяч километров отделяло их сейчас от берегов Каспия!
На борту «Дидоны» наступила рабочая пора. Стучали лебедки, опуская и поднимая термограф (эту операцию Валерий назвал «ставить градусник под мышку океану»), батометры, вертушки для измерения скорости течения и другие приборы. Эхолот исправно чертил линию океанского дна. Брали водные пробы. Ходила за борт и обратно планктонная сетка.
Группа Селезневой не только изучала на практике методику доктора Русто, но и испытывала свои методы измерений. Ежедневно с носа и с кормы вывешивали свинцовые электроды Миронова и брали с разных глубин показания электрических токов океанского течения. Ур налаживал ниобиевый прибор своей конструкции, опускал в воду, но записи, снятые с самописца, никому не показывал. Наладка оказалась не простой. Да и шло судно пока в попутной струе Мадагаскарского течения, не пересекавшей магнитный меридиан. Ниобиевый прибор дожидался своего часа – погружения в Течение Западных Ветров, к которому с каждым днем приближалась «Дидона».
Погода стояла хорошая. Индийский океан словно бы разленился по-летнему, нежился, мягко колыхаясь, под жарким солнцем. Безоблачными, безветренными были рождественские дни. Новый год встретили дважды – сперва по московскому, потом по парижскому времени. Жорж, исполнявший по совместительству обязанности кока, превзошел самого себя. Из муки, сгущенного какао, яиц и тапиоки [16]16
Т а п и о к а – крахмал из клубней тропического растения маниока.
[Закрыть]он создал торт неслыханной вкусноты. Нонна кинулась было записывать рецепт, но, увы, оказалось, что Жорж творил в порыве вдохновения и никаких конкретных данных о процессе творчества сообщить не мог.
Шесть тысяч метров было под килем «Дидоны» в новогоднюю ночь. Долго разносились над Центральной Индийской котловиной русские и французские песни. Вероятно, они достигали слуха вахтенных с встречных судов. Тут была оживленная океанская дорога, и суда линий Кейптаун – Калькутта, Кейптаун Сингапур и других часто пересекали курс «Дидоны».
– Затрубили во дворе трубадуры, закурили в кабаке трубокуры! воскликнул Валерий. – Что бы еще спеть? Друг Мюло, давай затянем старинную провансальскую песню «Ах, зачем ты меня целовала»…
И грянула песня. Старательнее всех подпевал Валерию Ур. Он был весел, в море он чувствовал себя прекрасно. И Нонна, сидевшая рядом, подумала с облегчением, что он поборол свои страхи и все будет у него хорошо, а значит, и у нее тоже.
Шли дни, стало холодать. Впервые это заметили по тому, что Мюло перестал окатывать себя забортной водой. Когда же он появился в кают-компании в свитере вызывающе алого цвета, стало ясно, что тепла больше не жди. Вскоре и другие «дидоновцы» сменили майки на свитеры. Ощущалось уже дыхание Антарктики. Небо побледнело, будто отражая еще далекие льды.
В этих широтах океан был пустынен. Раза два или три попадал на экран небольшой, судя по радарному силуэту, траулер. А может, это были разные суда. Да еще как-то под вечер разошлись на встречных курсах с норвежским китобойцем.
Океан пока миловал их. Но волна пошла крупнее, началась бортовая качка. Поутихли песни на «Дидоне». Кое-кто из членов экипажа потерял аппетит. Нонна и вообще-то отличалась умеренностью в еде, а теперь и вовсе мало ела, огорчая заботливого Жоржа. Она посасывала таблетки аэрона и за обедом избегала смотреть на Армана, на которого качка действовала необычным образом, возбуждая аппетит.
Франсуа, впервые попавший в открытый океан, тоже маялся, но держался хорошо. Аэрон, предложенный Нонной, ему не помогал, но зато помогало другое – репчатый лук. Работая в лаборатории, Франсуа старался не дышать в сторону Нонны, которую запах лука однажды довел едва ли не до обморока.
Но все это были, так сказать, мелочи быта. Океан есть океан, надо приспосабливаться к его нраву. И на судне исправно несли вахты, исправно выполняли полный цикл научных работ.
И настал день, когда «Дидона» вошла в Течение Западных Ветров Бравые Весты, как называли его французы. Под сорок пятым градусом южной широты Русто решил закончить меридиональный океанский разрез и, не доходя да островов Крозе, повернул судно на восток. Был холодный день с шквалистым ветром и дождем. Белыми барашками покрылся океан. Но изматывающая бортовая качка теперь, после перемены курса, почти не ощущалась, ее сменила килевая. «Дидона» как бы отбивала вежливые поклоны волнам. Войдя в скопление плавучих водорослей, характерное для граничных зон больших течений, она легла в дрейф.
Заработали лебедки, отправляя за борт приборы.
Вскоре были получены первые результаты измерений. Температура воды здесь, на северной границе Бравых Вестов, оказалась чуть выше тринадцати градусов тепла, скорость течения – около двух километров в час. Нонна с Валерием занялись магнитными измерениями, потом они вычислили величину электродвижущей силы, наведенной в течении. Здесь, в соленой токопроводящей воде, фарадеевский эффект проявил себя несравненно лучше, чем на речке Джанавар-чай, но, в общем, такие ничтожные токи не могли иметь никакого практического значения.
С помощью Валерия Ур вынес из лаборатории увесистый ниобиевый прибор. На юте им ударил в ноздри острый запах водорослей. Боцман Жорж ворчал, что запакостили всю палубу, и отказывался пустить лебедку для нового «улова» этих «никому не нужных растений». Арман, готовя сетку для спуска за борт, посмеивался над боцманом и уверял его, что скоро люди съедят все, что растет на суше, и возьмутся за эти самые водоросли.
– Никогда! – воскликнул Жорж. – Лучше грызть камни.
Моросил дождь. Над «Дидоной» парил огромный альбатрос – белоснежный красавец с черными маховыми перьями, с трехметровым размахом крыльев.
– Здравствуй, птица-буревестник! – восхитился Валерий. – Да он скорее белой молнии подобный, чем черной.
Они отправили прибор за борт. А когда расшифровали запись, Нонна ахнула: «дополнительная» величина ЭДС оказалась невероятно большой. Рядом с ней цифры, полученные летом на Джанавар-чае, выглядели убогими.
Русто не поверил, когда ему показали результат измерений. Пришлось повторить замер, и Русто самолично наладил лентопротяжный механизм, подозревая его во вранье. Однако повторный замер подтвердил предыдущий.
С погасшей сигарой во рту Русто прошелся взад-вперед по узкому проходу лаборатории. Его сухое горбоносое лицо как бы вытянулось, костистый подбородок ушел в воротник мохнатого свитера. Потом Русто сел на стол, выхватил изо рта сигару и наставил ее на Ура.
– Извольте, сударь, – сказал он, – членораздельно рассказать о своих чудесах. Что еще за космическая составляющая в океанских течениях, дьявол ее побери?
Он слушал объяснения Ура придирчиво: переспрашивал, бурно возражал, уточнял формулировки.
– Ах, значит, дело не столько в ниобии, сколько в инопланетной пленке! – воскликнул он. – Что за материал? Какова структура? Ах, так, вы не знаете! Послушайте, Ур, еще никому не удавалось провести меня, кроме губернатора Макао, и поэтому не воображайте, что я…
– Даю вам слово, доктор, честное шумерское слово, что не знаю, как и из чего делают эту пленку. Знаю лишь ее основные свойства, по ним и высмотрел в таблице Менделеева относительно похожий элемент – ниобий. Но и он недостаточно активен. Надо искать сплавы на основе ниобия.
– Искать сплавы, – повторил Русто, разжигая сигару. – И вы уверены, что ваши сплавы будут преобразовывать космическое излучение в электрический ток?.. Что? Да, я помню, вы что-то говорили об упорядочении геомагнитного поля. Значит, одно непременно связано с другим? Вы как будто спите, Ур. Неужели вы не можете внятно излагать свои мысли? Mon dieu, [17]17
Боже мой (франц.).
[Закрыть]что за косноязычие!
– Но вы не даете мне говорить…
– Я?! – вскричал возмущенный Русто. – Да я только и делаю, что вытягиваю из вас клещами слова. Говорите же, или я прикажу вздернуть вас на рею!
Он выслушал Ура, попыхивая сигарой и стряхивая пепел в пластмассовую ванночку.
– Так-так, – сказал он. – Установка в проливе Дрейка. Очень мило, сударь, очень благородное у вас намерение – напоить планету дешевым электричеством. И вы полагаете, что это вам удастся? Что вы шлепаете своими толстыми губами? Отвечайте!
– Не знаю, что вам ответить, доктор, – усмехнулся Ур. – Вы сами, кажется, видели…
– Видел, – энергично кивнул Русто. – И еще увижу. Будь я проклят, если мы не обойдем все кольцо Бравых Вестов и не выудим вашу «джи… джаномалию» из каждого десятка миль. Я о другом спрашиваю: неужели вы всерьез полагаете, что вам разрешат осуществить ваш проект и осчастливить человечество?
– Если проект получит достаточное теоретическое и экспериментальное основание, то он будет принят. По-моему, такое мнение сложилось в Москве. Разве не так, Нонна?
– Так, – подтвердила она.
– В Москве! – воскликнул Русто. – Насколько я понимаю, – проект имеет глобальный характер.
– Разумеется, – сказала Нонна. – Проект предполагает широкое международное сотрудничество. Иначе его не осуществить. Нужна договоренность на уровне правительств.
– Умница, Нонна, умница! Но тут-то, дорогие мои друзья, и выйдет осечка. У вас в Москве просто: есть хороший проект, сулящий энергетическое изобилие, и ничто не мешает правительству по зрелом размышлении его принять. Иное дело – ваши партнеры на Западе. С чего это, например, мистер Симпсон разрешит Конгрессу Соединенных Штатов принять проект, от которого ему, Симпсону, не будет ничего, кроме разорения?
– Какой мистер Симпсон? – спросил Ур.
– Не нравится Симпсон – пусть будет Гетти, Рокфеллер, уж о них-то слышали? Да вы имеете представление о военно-промышленном комплексе? Легко сказать – дешевая электроэнергия. А как быть с нефтяными и угольными концернами? Распустить за ненадобностью? Ха, как бы не так! Они сами кого угодно распустят. Или вы не слышали, что случается на Западе с изобретателями? В свое время Рудольф Дизель нанес удар фабрикантам паровых машин – и смерть его осталась тайной для всех. Был некто, изобретший сухой бензин, растворимый в воде. Просто порошок – брось его в бензобак и залей водой. Американские военно-морские силы произвели испытания и были поражены результатом. Вскоре изобретатель пропал без вести. Не утверждаю, что так бывает всегда. Но факты есть факты. Изобретатели поумнее продают патенты кому следует – для вечного погребения в сейфах. А несговорчивые изобретатели исчезают без вести, попадают в автомобильные катастрофы – им нельзя жить. Теперь представьте себе, как ласково посмотрят правления концернов на проект производства энергии без ископаемого топлива.
