Текст книги "Блин и неуловимые киллеры"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава XVII. СМОТРЯЩИЙ

Теперь Митек окончательно разобрался в простом и подлом секрете «паралитиков». Подросток и малявка просят, а следом идет дармоед, которому никто бы не подал. Здоровенный, гад! Входя в двери, он нагибал голову. Ясно, почему «одноногий» с Витькой испугались.

– Не туда, влево давай, – скомандовал «одноногий».

Блинков-младший катил кресло к выходу со станции, а слева ничего не было: перрон кончался запертой железной калиточкой. Он остановился.

– Влево, влево! – повторил «одноногий», подпрыгивая на сиденье. Ему было совсем невмоготу.

Калиточка запиралась на обычный засов. Блинков-младший распахнул ее и покатил кресло дальше, под замызганную табличку «Посторонним вход запрещен». Каждую секунду он ожидал, что вот-вот сейчас их окликнет дежурная по станции и будет скандал. Дежурная стояла как раз на их стороне платформы и молча смотрела им вслед, а потом ушла.

Слева, за перилами из стальных труб, тянулся кое-как освещенный серый тоннель. Воняло помойкой. Между рельсов блестели черные лужи. А справа одна за одной пошли железные двери без надписей, не то ржавые, не то покрашенные бурой краской.

– Стой. Помоги, – скомандовал «одноногий», протягивая руку.

Блинков-младший помог ему встать с кресла. Подскакав к двери, ничем не отличавшейся от других, «одноногий» раскрыл ее и ввалился внутрь. По пути он расстегивал поясной ремень. Блинков-младший отвернулся, успев рассмотреть за дверью грязный туалет.

– Сил моих нет! Да помоги же! – застонал попрошайка. Прыгая на одной ноге, он снимал брюки.

Блинков-младший вошел в туалет и подставил плечо. Он уже знал, что увидит. И точно: в широкую штанину камуфляжных брюк «инвалида» была втиснута согнутая в колене нога. Наступив на пустой низ штанины, попрошайка стащил ее и с блаженным оханьем разогнул ногу.

– Отсидел! Так заработаешься, и кранты ноге! На самом деле оттяпают! – пожаловался он.

Кто-то из шапочных знакомых Блинкова-младшего тоже часто повторял «кранты». На ум приходили садовники из Ботанического сада, дворник Женя и школьный охранник. И еще музейный вахтер Илья Ильич. Нет, Илья Ильич любит повторять: «Ерундистика!»… Блинков-младший так и не вспомнил, кто говорит «кранты», да и это казалось неважным. А попрошайка тем временем надел брюки как следует и с довольным видом расхаживал от стены к стене, прихрамывая на разутую ногу.

– А про речевку не врешь? Сам придумал? – спросил он. – С Витькой разучишь?

Блинков-младший еще раз подтвердил, что сам и что разучит. «Одноногий», то есть уже двуногий, выгреб из кармана горсть мелочи, и не успел Митек ничего сообразить, как монеты зазвенели у него в кармане куртки. Ясно, плата за речевку. Добытые враньем нищенские деньги совсем его не обрадовали, но Блинков-младший не стал отказываться. Пусть попрошайки считают его своим.

А двуногий, размявшись и даже попробовав сплясать вприсядку, вдруг спросил:

– Так что ты хотел узнать у Никиты?

Блинков-младший молчал. Как же, станет он выдавать кому попало тайны расследования!

– Я к тому спрашиваю, что, может, встречу его, передам…

– Вот и передайте, что Блин его ищет. Блин – это я.

– А зачем? – не отставал попрошайка.

За приоткрытой дверью прогрохотал поезд. Блинков-младший как будто со стороны увидел маленький полутемный туалет и себя с глазу на глаз с неслабым жуликом. Каменный мешок, теснота: расхаживая, попрошайка задевал его руками. И рельсы в двух шагах, и поезда грохочут. Кричи – не докричишься.

– Никита влип в одно дело, – сказал Блинков-младший, отходя к двери. – Он знает, в какое. И я знаю.

– И что из этого? – надвинулся попрошайка.

– А то, что я еще знаю, как ему помочь!

Попрошайка долго молчал, глядя в глаза Блинкову-младшему, потом отошел и стал приседать.

– Хорошо тому живется, у кого одна нога! И сапог немного бьется, и порточина одна! – беззаботно продекламировал он. – Вот что, Блин: даю десятую часть выручки за два месяца. Больше мы не можем, и так смотрящему половину отдаем.

Придуманная за минуту история об одноногом «старшем брате» ценилась все дороже и дороже.

– Речевку дарю, – ответил Блинков-младший. – Мне Никита нужен.

– В натуре?! Так ты не из-за речевки его ищешь?! – обрадовался попрошайка. – Черт, не знаю я, где твой Никита! Мы с ним столкнулись разок на этой линии, а потом смотрящий нас развел.

Снова какой-то смотрящий… Блинков-младший не стал о нем расспрашивать, боясь показать, что ничего не смыслит в нищенском бизнесе. Емкое словечко. «Смотрящий», значит, смотрит. И разводит попрошаек, если они сталкиваются, как сегодня «одноногий» с «паралитиками». А за это смотрящему отдают половину выручки. В общем, ясно: главарь нищих.

– Хочешь, езжай с нами до конечной, – предложил попрошайка. – Сдадим выручку, и я спрошу, куда смотрящий твоего Никиту поставил.

Блинков-младший согласился. Еще бы! Натерпеться стыда, налететь на детского инспектора Рыбочкину и отступить, когда розыск Никиты приближается к концу?! Не на того напали!

Минут через десять их разыскал Витька. Он выглядел очень довольным и на расспросы «старшего брата» ответил:

– «Паралитики» – тоже люди. Сказал им, что мы только с одного вагона сливки сняли, дал полсотни отступного, и расстались друзьями… Пойдем скорей, и так уже из расписания выходим!

Кряхтя и жалуясь, старший попрошайка снова начал превращаться в «одноногого». Витька поторапливал: по нищенскому расписанию их уже догоняла другая компания «инвалидов». Плохо, если они столкнутся. Те, кто идут первыми, снимут с поезда всю выручку, а вторым будут подавать меньше, и они нажалуются смотрящему.

Катить кресло Блинкову-младшему больше не пришлось. Теперь попрошайничал Витька, а он только переходил за нищими из вагона в вагон.

У этого Витьки с памятью было плоховато. Он путал слова, а на третьей попытке, когда казалось, что уж теперь-то все пойдет гладко, вдруг снова выдал: «Сами мы не местные!» Если поезд уходил прежде, чем Витька успевал перекатить коляску в другой вагон, «одноногий» подзывал Блинкова-младшего и заставлял повторять речевку.

Особенно ему нравилось, что собирают они не просто на протез, а на шведский. «Одноногий» считал это находкой Блинкова-младшего, новым словом в нищенском бизнесе. Во-первых, шведский – значит, дорогой. На него можно долго собирать, и постоянные пассажиры метро не будут посмеиваться, сталкиваясь с побирушками. Во-вторых, когда человек говорит «на шведский протез», значит, он приценился, он знает, что ему нужно и сколько не хватает денег. То есть скорее всего не врет.

– Сильная речевочка! – восторгался «одноногий». – Услышу, что какой-нибудь гад за мной повторяет, я у него на самом деле ноги поотрываю!

– Все равно придется смотрящему сказать, – остудил его Витька, и одноногий сник:

– Да, теперь пустят по всему метро и за полгода заболтают…

Блинков-младший не стал говорить, что не выдумал шведский протез. Такой был у одного папиного однополчанина. Тот ходил на нем даже без палочки и не думал попрошайничать – ни на протез, ни просто так. Он работал инженером, а когда денег не хватало, подвозил людей на своем старом «Москвиче». Больше всего ему не нравилось, когда его жалеют. А попрошайки били на жалость, и это было подло.

Смотрящий оказался верзилой в глеб-жегловском кожаном пальто на меху. Стриженый затылок, мясистое лицо – словом, «братан».

Велев Блинкову-младшему постоять в сторонке, Витька с «одноногим» подъехали к нему и долго пересчитывали мелочь. Потом у них начался какой-то затяжной и, судя по всему, неприятный разговор. Смотрящий несколько раз кидал в сторону Блинкова-младшего ускользающие взгляды и отводил глаза. Наконец он с безразличным видом отошел от коляски «одноногого» и сел на лавочку, а к Блинкову-младшему торопливо затрусил Витька.

– Зовет, – сказал он. – Главное, не борзей, и все будет в порядке.

– Как его зовут? – спросил Блинков-младший.

– Захочет познакомиться – сам скажет. Побежали, – поторопил Витька. – Он любит, когда бегом.

Бежать по приказу мелкого уголовника?! А вот фиг ему, решил Блинков-младший и пошел чуть быстрее, чем обычно. Все же дразнить смотрящего не хотелось. Витька то и дело обгонял его и оборачивался с несчастным лицом:

– Говорю, не борзей!

Под конец он тянул Блинкова-младшего за руку.

Подошли, а смотрящий отвернулся и, сделав пальцы веером, стал рассматривать золотой перстень на безымянном.

– Н-ну? – требовательно сказал он.

– Речевку повтори! – зашипел Витька.

– Граждане пассажиры… – начал Блинков-младший.

Смотрящий глянул через плечо и наморщил лоб.

– Уже интересно. А почему не «люди добрые»?

– Потому что всем надоело. Люди, конечно, добрые, но не хотят… – Блинков-младший чуть не сказал «преступников кормить». Он же сам видел, как «одноногий» отдал мордатому смотрящему половину денег. – Люди добрые, но пока едешь в метро, нищие зайдут раза три. Все, как услышат «люди добрые», сразу газетами загораживаются. А «граждане пассажиры» похоже на объявление по радио.

Смотрящий одобрительно кивнул.

– Дальше, – подтолкнул Блинкова-младшего Витька.

– «Мой брат прошел войну и остался цел и невредим»…

– А это зачем? – Теперь смотрящий повернулся к Блинкову-младшему. Сидя, он был чуть ниже Митьки, а смотреть снизу вверх, видно, не хотел и глазами указал на скамейку рядом с собой.

Блинков-младший сел и объяснил:

– «Остался цел и невредим», чтобы интересно было. Всем сразу хочется узнать, из-за чего он все-таки без ноги.

– Привлечь внимание, – согласился смотрящий.

Так они разобрали каждую фразу речевки. Смотрящий тоже одобрил «шведский протез» и вообще относился ко всему очень серьезно. Наверное, точно так же пробуют каждое словечко на вкус заказчики телевизионной рекламы.

Конец разговора был неожиданным: смотрящий достал из пухлого бумажника сто долларов и сунул Блинкову-младшему за пазуху:

– Все, гуляй. Если такое же для «беженцев» сочинишь, заплачу вдвое.

Сто долларов, наменянные из нищенской мелочи, пекли тело, как раскаленные. Митек никогда не взял бы эти подлые деньги. Выудив скомканную бумажку из-за пазухи, он вернул ее уголовнику.

– Я Никиту хочу найти. Он тоже «одноногий», сталкивался на этой линии вот с ними, – Блинков-младший указал на Витьку.

– Будет речевка для «беженцев», будет и Никита, – решил смотрящий, охотно принимая сотню обратно, и подал для рукопожатия два пальца: – Большой.

Блинков-младший понял, что это кличка. И что он приглянулся смотрящему.

Глава XVIII. ОПЯТЬ ЭТОТ ВАСЕЧКА

Он знал, где искать Ирку. В глубине парка была залитая льдом аллея, которую их восьмой «Б» считал своей. Случалось, там, не сговариваясь, собиралась половина класса. Сейчас его напарница каталась одна, успела замерзнуть и разозлиться.

– Ты чумовой, Митяище! – заявила она. – Ты крейзи и здравствуй-дерево! Я тебя жду, от всяких придурков отбиваюсь, а ты?! Нашел развлечение – милостыньку просить!

Блинков-младший подождал, пока она спустит пар, и кротким голосом сказал:

– Спасибо за Рыбочкину.

– А это кто, тетенька с сумками? – сообразила Ирка.

– Тетенька – милицейский капитан, – обрадовал напарницу Блинков-младший.

– Все из-за тебя, Митяище! – расстроилась Ирка. – И не объяснил, в чем дело! Раз – и удрал, а я жду, жду… Ты соображаешь, что тебя отпустили под мое честное слово? Ты же под домашним арестом. Как бы я домой вернулась без тебя?!

По Иркиному голосу чувствовалось, что ругаться ей хочется уже меньше, чем узнать, в чем же дело. Бегство от милицейской капитанши в компании попрошаек – загадка на загадке!

– Мне уже можно или ты еще не все сказала? – поинтересовался Блинков-младший.

Ирка несильно треснула его по затылку. Можно было считать, что напарники помирились.

Чтобы не мерзнуть, они стали кататься по аллее, крест-накрест взявшись за руки. Блинков-младший рассказывал, а Ирка охала, ахала, говорила «полный улет!» и вообще восхищалась. Ее замерзшие мокрые пальцы грелись в Митькиной руке, и все это было очень приятно. А потом еще как по заказу к ним пристал какой-то придурок. Чувствуя себя героем, Блинков-младший воткнул его головой в сугроб.

Оказалось, воткнутый приставал не просто так. Его подослала компания. Когда Блинков-младший совершил свой подвиг, шпана вышла из-за деревьев. Двое стали вынимать воткнутого, а еще четверо – окружать наших.

Для общего впечатления Блинков-младший помахал у них перед носами ногой в коньке, хотя не стал бы бить железякой по лицу. Растолкал двоих, протащил Ирку, и они легко и весело удрали на коньках. Блинков-младший не чувствовал себя побежденным. Зато эти семеро, которые полезли на одного с девчонкой, наверняка почувствовали, что остались в дураках.

– Поехали домой, – сказала Ирка. – Я уже накаталась.

– А то вдруг догонят, – в тон ей добавил Блинков-младший и засмеялся. Ему сейчас было море по колено.

– Да, вдруг догонят, – серьезно сказала Ирка. – Я не хочу, чтобы ты получал от каких-то дураков.

Это было совсем на нее не похоже. Как-никак, Блинков-младший знал Ирку всю жизнь.

– А раньше ты любила, когда я за тебя дрался, – сказал он.

– Это раньше. Тогда я еще не была молодой леди, – с загадочным лицом ответила Ирка и поцеловала его в щеку.

Сердце сыщика выскочило из груди и, сшибая снег с веток, улетело в космос.

Лед кончился. Не снимая коньков, они где шагом, где накатом по натоптанному снегу добежали почти до метро и переобулись во дворе на лавочке.

– Пожалуй, я выйду за тебя замуж, – заявила Ирка. – Не благодари. Я еще окончательно не решила.

У Блинкова-младшего завертелось на языке:

«А я тебя звал замуж?» Но Ирка бы обиделась, и он благоразумно промолчал. А напарница, взяв его под руку, развивала свою мысль:

– Конечно, не сразу. Сначала нам нужно окончить училище контрразведки или налоговой полиции. Налоговая мне даже больше нравится. Там дают специальность бухгалтера, а с ней ни где не пропадешь.

Блинков-младший поймал себя на том, что рот у него разинут, и давно – язык успел высохнуть. Он сглотнул и спросил:

– Ир, с чего это ты вдруг?

– Признаюсь, решение далось нелегко. Я долго колебалась, – солидным, учительским тоном ответила Ирка. – Когда ты хотел стать банкиром, это было так скучно! Они все мордатые, с толстыми пальцами, и жена у них для красоты, как афганская борзая. А мы с тобой будем напарниками. На всю жизнь!

– Надоест, – засомневался Блинков-младший.

Ирка поняла, что Митек это говорит не из вредности, а на самом деле не уверен. И успокоила его:

– Ничего, со мной не соскучишься. И с тобой тоже.

Словом, все, все было прекрасно. Если бы только не упрямая Рыбочкина… Чем ближе Блинков-младший с Иркой подходили к дому, тем ниже опускался задранный нос лучшего сыщика из всех восьмиклассников Москвы. Ирка заметила, что Митек не в своей тарелке, и по-своему его подбодрила:

– Так и быть, посуду буду мыть я. А ты будешь стирать. На машине. Там пара пустяков: поставил программу, заложил белье и через час вынимай готовое.

– Спасибо. Это внушает веру в будущее, – ответил Блинков-младший. Меньше всего его сейчас интересовала стиральная машина, которую еще надо купить лет через восемь. Но, во всяком случае, Ирка старалась.

Васечкин басок из кухни он услышал, как только отпер дверь.

– Ольга Борисовна, мне самому это не нравится, но приказ есть приказ!

– Митя вернется, и мы у него спросим, – отвечала мама. – От меня-то вы что хотите? Я сама в первый раз об этом слышу.

– Напишите объяснение, – упрямился Васечка.

– Но я пока что ничего не знаю.

– Так и напишите: «По сути заданного вопроса я на данный момент сведений не имею».

– Васечка, ты соображаешь, что говоришь? – перешла на «ты» мама. – Это объяснение устареет, прежде чем ты его донесешь до милиции. Митек вот-вот вернется и все расскажет.

Больше не таясь, Блинков-младший швырнул на галошницу сумку с коньками и начал раздеваться.

– Митек, это ты?! – крикнула мама.

– Я! Василий, а тебя, что ли, опять Рыбочкина прислала?

– Пройдите! – со всей милицейской строгостью скомандовал с кухни Васечка.

Блинков-младший сунул ноги в домашние тапочки и прошел.

Васечка с мамой пили чай. На столе стоял торт, и милицейский курсант уже успел слопать солидный ломоть. Везло ему. Нет, поймите правильно! Торта не жалко. Но, с другой стороны, понятно, что предназначался торт одному восьмикласснику за успехи в розыске. То, что его лопал милицейский курсант, явившийся ябедничать на этого восьмиклассника, было, согласитесь, несправедливо.

– Я кое-что слышал, – признался Митек. – Опять подросток Блинков не дает покоя барыне Рыбочкиной.

– Что за «барыня»? – фыркнула мама. – Давай без фамильярностей. Она капитан милиции…

– …и желает мне добра, – закончил Блинков-младший.

– Да, а ты… В общем, рассказывай! – приказала мама. Лицо у нее было чужое. Ясно, что как честный человек она решила сначала разобраться, почему единственный сын попрошайничал, а уж потом его ругать. Но то, что ругать она будет обязательно, тоже было ясно.

– Оперативное мероприятие, – объяснил Блинков-младший и покосился на Васечку.

– Курсанту можно, – кивнула мама.

– Я знаю, где Никита…

Мама жестом остановила его, подумала и сказала:

– Курсанту, пожалуй, рано. Пойдем в комнату.

Васечка покраснел и насупился. Выходя, Блинков-младший сделал ему ручкой.

Мама втащила Митьку в свою комнату и плотно прикрыла за собой дверь.

– Объяснения потом, – отрывисто сказала она. – Ты его видел?

– Нет, но завтра точно увижу. А может, и сегодня, если речевку для «беженцев» сочиню.

– Какие беженцы, какая речевка?

Мама рылась в сумочке. Выложила пистолет, выложила пудреницу и запасную обойму с патронами и добралась до небольшого конверта.

– Никита попрошайничает в метро, – стал объяснять Блинков-младший, – одноногого изображает. У них поделено, кто по какой линии ездит, и даже расписание есть. А следит за всеми смотрящий. Он скажет, где Никита, если я сочиню речевку для «беженцев». Ну, знаешь, как они говорят: «Сами мы не местные» – и все такое.

Мама вытряхнула из конверта несколько паспортных фотокарточек и разложила на туалетном столике.

– Никита здесь есть?

Блинков-младший замялся. Все мужчины на карточках были по-солдатски коротко острижены – попробуй узнай в них заросшего до глаз Никиту!

И вдруг…

– Кранты! – простонал он. – Ну конечно, кранты!

С одной из карточек на него смотрел «одноногий». Тот самый, с которым Блинков-младший попрошайничал!

Мама перевернула карточку. «Краснов Николай Анатольевич», – прочитал на обороте Митек. Николай, а не Никита!

Глава XIX. КРАСНОВАТЫЕ УШИ ПРЕСТУПНИКА

И закрутилась карусель! Минуту спустя Блинков-младший, наскоро объяснив маме подробности, был выставлен на кухню. А к Васечке мама даже не вышла, только крикнула из комнаты:

– Василий, я освобожусь нескоро! Хочешь – жди, а лучше зайди завтра.

И сразу же затилиликал телефон на кухне – мама дозванивалась по своему, параллельному. Васечка сидел красный как рак. Еще бы! Ему, милицейскому курсанту, «пока рано» знать то, что известно какому-то восьмикласснику!

– Ну, как наш спор? – спросил Блинков-младший.

Васечка молча полез в сумку. На свет появился бледный и грязный рисунок, раз десять прошедший через разные копировальные аппараты. Блинков-младший с трудом узнал фоторобот, который сам же помогал составлять в контрразведке. А вот подпись под рисунком он читал впервые: «Приметы Никиты. На вид не старше 40 лет, рост 175-178 см, среднего телосложения, худощавый, волосы русые, длинные, на одном из пальцев руки возможна татуировка в виде перстня».

– Никакой татуировки у него нет, – заметил Блинков-младший. – Ее, наверное, пенсионерки во дворе придумали. И не Никита он, а Николай. Завтра у вас в милиции будет фотокарточка. Если его раньше не возьмет контрразведка.

Васечка слушал, повесив голову.

– Я проиграл, Блин, – вздохнул он. – Только, чур, бить без оттяжки. Спорили на простые щелбаны.

Блинков-младший нацелился щелкнуть в покорно подставленный Васечкин лоб…

…И подумал, что милицейский курсант здесь ни при чем. По справедливости, двадцать щелбанов заслужила Рыбочкина. Но в этом мире не будет справедливости, пока им правят взрослые.

– Мне хватит того, что я просто выиграл, – великодушно сказал он и протянул Васечке руку.

Мама вернулась на кухню, когда милицейского курсанта и след простыл.

– Ушел? – удивилась она и сразу же забыла про Васечку. – Времени у нас в обрез. Одевайся, Митек, проводи меня до метро. Уточним кое-что, и вернешься домой.

Блинков-младший понял, что мама вызвала группу захвата – брать смотрящего и, если повезет, Никиту, то есть Николая. Потому и спешка. Раз Николай сдавал выручку, значит, и другие попрошайки заканчивают рабочий день; смотрящий может уйти, и группа захвата опоздает.

И точно. Не успели они выйти во двор, как мама потребовала:

– Давай приметы смотрящего.

Тут Блинков-младший блеснул! Он хорошо помнил, какие приметы Никиты были напечатаны под фотороботом, и выдал в том же порядке:

– На вид не старше двадцати пяти лет, рост ниже меня, когда он сидит, а я стою, толстого телосложения, мордастый, волосы русые, короткие, на пальце перстень – вот такенная «гайка» – и еще кожаное пальто! Да, и кличка у него – Большой. Но лучше бы я сам его показал.

– В следующий раз, – отрезала мама. – Глаза какого цвета?

– Не помню, – признался Блинков-младший.

– А уши?

Уши Митек запомнил хорошо, потому что в начале их разговора смотрящий сидел к нему затылком.

– Красноватые, – с уверенностью ответил он. – Без шапки, наверное, ходит.

Мама отвернулась и прыснула в нос. Уши у нее тоже стали красноватые.

– Я спрашивала про форму, – сказала она серьезным тоном.

Блинков-младший понял, что сморозил ерунду. Ладно, а какие все-таки уши у смотрящего? Он отлично их помнил, но не мог описать.

– Например, у тебя треугольные, малые, прижатые, – подсказала мама.

Ощупывая для сравнения свои уши, Блинков-младший сказал:

– Круглые, побольше моих и лопоухие.

Они шли мимо школы. Еще пять минут – и метро; еще полчаса – и мама схватится с верзилой смотрящим. Она скорее всего даже не достанет пистолет из сумочки. Когда вокруг много народу, оперативники не стреляют, чтобы не задеть пулей случайного прохожего.

– Мам, ты сама его будешь брать? – спросил Блинков-младший.

– Много чести для такой шпаны, чтобы его подполковник брал, – фыркнула мама. – Ты что думаешь, единственный сын, маме не терпится погеройствовать? Я к себе в контрразведку еду, а смотрящего возьмут и без меня. Он и нужен-то минут на пять, пока не расколется. Трясанут его, узнают, где живет Никита, и отпустят.

– Отпустят?! – удивился Блинков-младший. – Он же преступник!

– Мы контрразведка, – ответила мама. – А таким жульем пускай вон Васечка занимается. Смотрящий он! Если хочешь знать, в уголовном мире смотрящий – это величина, как начальник отделения милиции, только наоборот. Он сам деньги не собирает. А этот Большой – в лучшем случае бригадир… Ну и как, единственный сын, понравилась тебе жизнь попрошаек? Не сеют, не пашут…

– Противно, – сказал Блинков-младший. – Люди от души деньги дают, а они… Неужели никто об этом не знает?

– Знают. Профессиональному нищенству сотни лет, а скорее даже тысячи! Думаешь, ты первый раскрыл, что нищие – обманщики?

– Все?

– В какой-то степени все. Не каждый ногу поджимает, но каждый, кроме совсем немощных, мог бы найти себе работу. Разве трудно сидеть на домашнем телефоне, звонки принимать? А таких работ полно.

– А почему тогда по телевизору говорят: безработица, безработица?

– Безработица для специалистов, – объяснила мама. – Если закроют папин Ботанический сад, он же не пойдет в грузчики, а будет искать работу для кандидата ботанических наук. Вот и получится, что где-то пустует место грузчика, а ботаник сидит без работы… Хотя наш папа долго не просидит. Он может быть преподавателем в институте или агрономом. В конце концов, может цветы выращивать на продажу. Он только одного не может: жить за чужой счет.

– Мам, я не понял, ты кого воспитываешь? – удивился Блинков-младший. – Если меня, то я все понимаю.

– Да никого, – сказала мама. – Просто обидно, когда взрослые дармоеды втягивают ребят. Этот Витька задаром получает деньги на развлечения, которые тебе достаются не каждый день. Скорее всего он считает себя очень умным. А на самом деле…

Мама вдруг замолчала. До метро оставалось две минуты хода, а она свернула во двор и села на скамейку.

– Что с тобой? – спросил Блинков-младший.

– Ничего особенного, Митек. Могу я попудрить нос?

И мама действительно начала пудрить нос. Но Блинкова-младшего было невозможно провести такими штучками. Ему сразу стало ясно, что мама наблюдает за кем-то в зеркальце пудреницы!

– Не оборачивайся, – убирая пудреницу, сказала мама. И – клац-клац – взвела пистолет в сумочке. – Митек, беги домой, позвони майору Василенко и скажи, что меня ведут. Передай, что я ему назначаю свидание через полчаса на Пушкинской площади, у памятника. Он знает, что делать.

Блинков-младший вскочил, но мама остановила его.

– Митек, ты должен уйти как ни в чем не бывало. Веди себя естественно, не озирайся и не задерживайся взглядом на прохожих. Лучше всего найди себе какое-нибудь занятие. Вон, видишь, банка из-под пива? Иди и пинай. И они расстались.

Глядя вслед уходящей в метро маме, Блинков-младший вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и беззащитным. Он не боялся, что человек, следивший за мамой (конечно же, преступник!), нападет на него. Он боялся сорвать ей оперативное мероприятие.

Оказалось, что вести себя естественно – очень тяжелая задача.

Мама не велела глазеть на прохожих. Опустить голову? Но это неестественно – идти, глядя под ноги, как будто тебе сто лет в обед и ты боишься упасть. Все-таки смотреть по сторонам? Но тогда рискуешь столкнуться взглядом с преследователем. Он поймет, что раскрыт, и уйдет, избежав ловушки, которую приготовит ему на Пушкинской майор Василенко.

Пивная банка оказалась спасением. Какое-никакое, а занятие. Пиная ее, Блинков-младший дошел до угла дома и там не выдержал, обернулся.

Мамина фигурка маячила далеко позади. Кроме нее, к метро шли еще человек двадцать. Блинков-младший отмел чересчур молодых, старушку и троих шедших вместе женщин, потому что следить компанией не ходят. Все равно на роль преследователей подходил по меньшей мере десяток мужчин и женщин. Было непонятно, как мама сумела засечь слежку.