Текст книги "Кучер"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Меня звать Неля.

– А меня Сергей.

– А Сенька мой брат.

Теперь сел я. Хорошо рядом раствора не было. В этот день я уломал ее пойти вечером со мной в кино, а потом массированной атакой поразил сердце восемнадцатилетней крановщице и через месяц свел ее в ЗАГС. После этого фамилия моя стала Ларин.

В ректорате меня ждали. Главный инженер проекта сидел рядом с седеньким старичком.

– Вот про него я и говорил, – кивает на меня главный старичку. – Бог математики. Посмотри его расчеты.

Он протягивает бумаги исписанные мной вчера. Старичок читает и кивает головой.

– Толково. Мне уже про вас Константин Ильич прожужжал уши. Я знаю, что вы были осуждены и знаю как мне попадет, когда об этом будет известно наверху, но слава богу, в отдел кадров прислали хорошего мужика, фронтовика и думаю мы вас отстоим. Так Дмитрий Константинович?

– Сейчас к нему и пойдем вместе.

– Хитер. Ладно, сейчас и пойдем. Давайте ваш диплом и паспорт.

Он долго рассматривает документы.

– Здесь Петров, здесь Ларин, здесь свидетельство из ЗАГСА. Посидите в приемной Сергей Михайлович.

Меня вызвали уже в отдел кадров через два часа. Хмурый парень без левой руки, бросил мне анкету на стол.

– Заполняйте бумаги. Грех на душу беру, но если бы были заполнены вакансии, ни за чтобы не взял.

Я заполняю анкету. Он ее просматривает.

– Завтра на работу к восьми часам.

– Как к восьми? Я же еще не уволился со старой работы.

– Константин Ильич оформит переводку. Идите.

Так я стал преподавателем кафедры математики.

1950 год.

Пробиваюсь через толпу студентов и тут среди молодых лиц мелькнула знакомая физиономия, навстречу мне шел Черненко. Так же сухощав, губы сжаты, глаза провалены, на нем уже не френч, а черный костюм. Увидел меня и остановился как вкопанный.

– Иванов?

– Привет Черненко. Что ты здесь делаешь?

– Я? Учиться пришел. Вот... на заочный... А что здесь делаешь ты?

– Преподаю.

– Как же ты... Ведь ты был... там.

– Сейчас я здесь. И как видишь, опять жив. Не везет тебе.

Кучер глотает слюну и поспешно пытается сказать.

– Я надеюсь, что время сделало тебя более мудрым. Давай не будем о прошлом. У всех были ошибки, я был виноват..., многие были виноваты, но мы пережили многое и самое важное наша страна выдержала такую жуткую войну и победила. Теперь на... на... пепе...лищах строим города, деревни. Наша первейшая задача...

– Постой. Кем ты сейчас работаешь?

– Заведующим отделом пропаганды и агитации в ЦК ВКП(б) Молдавии.

– Высоко подскочил. Заместитель Брежнева что ли?

– Зам не зам, однако помогаю ему во всем.

– И как же ты добрался до такого поста и остался совсем безграмотным? Твоя речь по прежнему набита цитатами..., ни одной своей мысли.

Тонкие губы недовольно кривятся.

– Ты не прав. Я все время учился.

– И хочешь сказать, что окончил десять классов? Кто же тебя учил?

– Что ты ко мне привязался? Имею аттестат об окончании и кому какое дело, в какой школе его получил.

– Значит теперь пришел получить высшее образование и даже в педагогический институт. Думаешь здесь будет легче?

– Ничего не думаю..

– Ну что же, учись. Трудитесь, студент Черненко, я сам буду принимать у вас экзамены.

Теперь у него губы сжались. Я нагнулся к его уху.

– Есть другой вариант, накапать на меня органам, и все, экзамены будет принимать другой. У тебя уже опыт есть. Но в этот раз, я обнародую и расскажу твоим товарищам по партии, как ты расстреливал нищету в Хоросе и теперь прячешь свое прошлое, пытаясь убрать свидетелей.

Кучер отшатнулся от меня.

– Ты... ты... псих, Иванов.

– Постой, это еще не все. Я собирал сведения, люди из Хороского отряда и Джаркентского эскадрона еще живы, их осталось немного человек пять– шесть, ты не всех отправил на тот свет, не всех успел заложить... Я с ними имею связь и если с кем либо из нас ты повторишь, то что сделал в 1935 году, то мы договорились, все бумаги о тебе послать Сталину и Берия. Так что перевари все, зав отделом ЦК по пропаганде.

Черненко с ужасом смотрел на меня. Я не стал больше с ним больше говорить и пошел дальше по коридору.

Экзамен по математике у Кучера принимал я. Это был самый чудовищно безграмотный студент. Он застрял на уровне учебы на погранзаставе. Выше дробей так и не поднялся. С удовольствием вывел в его зачетке "неуд."

Прошел месяц и наш вуз посетил первый секретарь ЦК ВКП(б) Молдавии товарищ Брежнев Леонид Ильич. Он интересовался развитием науки, подготовкой студентов, беседовал с преподавателями и молодежью. После в кабинете ректора, по его просьбе, остался я и сам ректор.

– Друзья, – начал Брежнев, – я хочу с вами побеседовать о некоторых наших товарищах, очень нужных стране, нашему народу, видных деятелях партии, которые в свое трудное молодое время так и не могли получить высшего образования. Им действительно сейчас тяжело, повседневная текучка работы не дает как следует подготовиться. Они учатся у вас и хорошо бы им помочь. Я говорю о товарище Черненко.

– Помочь, как? – спросил я.

Брежнев смущенно потер руку.

– Ну... вообщем, подготовить их так, чтобы они могли хотя бы сдать экзамены.

– Но он же все время занят, вы же сами говорите.

– С этого дня он будет отрывать от работы несколько часов и будет серьезно заниматься с вами.

– Я думаю, – проскрипел мой ректор, – что товарищ Ларин постарается помочь студенту Черненко.

– Вот и хорошо.

На этом визит высокого гостя закончился. Он все похвалил и пообещал выделить деньги на постройку общежития.

1955 год.

Два года как умер Сталин, расстрелян Берия, вызван в Москву на повышение Брежнев, только Кусчер по прежнему застрял на своем посту. Перед отъездом в столицу Леонид Ильич неожиданно позвонил мне домой.

– Сергей Михайлович, – гудел он в трубку, – я по поводу Черненко. Слышал, что у него большие нелады с математикой. Тут меня вызывают в Москву, а там в аппарате ЦК есть вакантные места и я хотел бы чтобы Константин Устиновичу оказался там, но... пришлось его предупредить, что пока не получит диплома о высшем образовании, больше на повышение не пойдет.

– Это очень хорошее решение, Леонид Ильич.

– Помогите ему.

– Хорошо.

Он сидит передо мной на парте и отчаянно потеет. Простейшие задачи ему не по силам, зато тянет за счет памяти. Выучил все формулы по интегралам и дифференциалам, можно даже не проверять то что подготовил, прямом как с листа книги пишет доказательства и теоремы. С натяжкой ставлю ему "УДОВ" и вижу, что лицо его дергается, пытаясь подавить торжество улыбки.

Оценки у него в зачетке не ахти..., все удовлетворительно, кое где мелькнет волшебное "хор." Зато по истории партии жирная "отл."

Я сам вручаю ему диплом на торжественном вечере.

– Поздравляю Константин...

– Устинович...

Да он на радостях обнаглел. Стараюсь поставить его на место.

– Товарищ Черненко. Вы серьезно потрудились, чтобы получить эти корочки. Надеюсь, что это пойдет вам на пользу и способствует вашему продвижению.

– Спасибо.

Лицо напряжено, а глаза полные ненависти сверлят меня. Он не выступил с ответной речью, а тихонечко смылся.

Дома меня встречает дочка, ей четыре года.

– А где мама? – спрашиваю ее.

– Ушла к врачу, – важно отвечает маленькое создание.

– А зачем?

– Это тайна, – шепотом отвечает она.

Неля приходит и долго прячет голову на моей груди.

– Что-нибудь стряслось?

– Да. У нас будет еще... маленький.

Я заглядываю ей в глаза и целую в губы.

– Ласковая, ты моя...

После получения диплома, Черненко вызвали в Москву.

1979 год

Я давно на пенсии, почти семьдесят лет. У меня дома в туалете на стенке бумага о моей реабилитации. Когда сажусь на стульчак, ехидно смотрю на нее.

– Зачем ты повесил ее там? – спрашивает Неля.

– Я просрал десять лучших лет, эта бумажка подтверждает это.

– Дурень, ты.

Дети разлетелись, завели свои семьи и иногда подкидывают нам с женой внуков, чтобы не очень скучали.

В начале августа мне позвонили домой из КГБ и предложили подъехать к ним, поговорить о моей прошлой жизни. Как президенту подали к дому черную "волгу" и отвезли в управление. Моложавый генерал-лейтенант принял весьма хорошо, с бутылкой коньяка и крошечными бутербродами. Мы с ним говорили об урожае в Молдавии, о погоде, о моих книгах, но я чувствовал, что серьезный разговор впереди.

– Вы ничего не пишите о своей молодости, – вдруг говорит генерал. Хорошо бы вспомнить, как вы отстаивали нашу границу от различных банд в тридцатых годах...

– Стоит ли ворошить прошлое. Об этом уже написано десятки книг другими авторами.

– Но вы то непосредственный участник и на все имели свою точку зрения.

– Это точка зрения привела меня в ГУЛАГ. Ваша предшественница ОГПУ постаралась состряпать на меня дело.

– Вас уже давно реабилитировали, признали невиновным. Время было дикое. Но давайте вернемся к событиям на Хоросе. Что же там произошло? На какой почве у вас возник конфликт с товарищами? И вроде там с вами был товарищ Черненко...

– Был. Хотите узнать правду?

– Хотим.

– Тогда слушайте. С двадцать четвертого года, после разгрома последних басмаческих банд, границу нарушали только контрабандисты и откочевки...

Я подробно рассказываю как голощекинский террор заставил голодных людей и кочевые племена удирать за границу и как мы встретили их огнем. Рассказал какую роль сыграл в этом диком убийстве тысяч невинных людей бойцы заставы, Джаркентский эскадрон. Рассказал о Черненко..., о том как учил, как избил его, о наших встречах в Алма Ате, в лагере под Иркутском и в Кишиневе.

– Значит самую активную роль в этих убийствах сыграл сам Кучер?

– Как вы сказали – Кучер?

– Да, Кучер. На верху, то есть там в Кремле, все его так зовут.

– Я думал мы первые. Да самую активную роль играл он. Метко стрелял, подлец.

– А вот в автобиографии у него этого нет.

– Да что вы говорите? Неужто все скрыл?

– Похоже. У меня есть, выпущенная официально, брошюра о членах ЦК, где расписаны все автобиографии.

– Что же там про него написано?

– Вот читаю: "В 1929 году поступил в ряды Красной Армии. После окончания службы в Армии – зав отделом пропаганды и агитации Новоселовского и Уярского райкомов партии..."

– Быть не может. Он не был в Армии, Черненко служил в ОГПУ. Мало того, он не кончал службы, а был переведен на новую "работу". Потом, как же так... срок службы тогда был не два года, а здесь даже неуказанно сколько...

– А вот выдержка другая: " В 1941-43 годах секретарь Красноярского крайкома партии. С 1945-48 секретарь Пензенского обкома партии..." Заметили одну деталь?

– Да. Здесь нет сведений о 1944 и 45 годах.

– Точно. Наверно ему было неприятно писать, что был в эти годы послан на укрепление воспитательной работы в ГУЛАГах.

– Вот, мерзавец.

– Не ругайтесь, мне после разговора с вами стало очень много понятного. Историей с вами очень заинтересовался товарищ Андропов...

– Это почему?

– Причина здесь одна. Товарищ Черненко второе лицо в государстве после Леонида Ильича Брежнева и товарищу Черненко сейчас вот так нужна чистая автобиография. Только с чистой биографией можно пройти наверх...

– Что вы сказали? Не намекаете ли вы на кресло генсека?

– Намекаю. Все может быть. Но чтобы добраться до вершины нужно убрать тех, кто его пачкает. Не так ли?

– Это ужасно.

– Это еще не все. По нашим данным, он запросил генерала К., свояка генсека, чтобы он помог, как вам деликатней сказать..., чтобы вы исчезли.

– А генерал К. где служит?

– У нас в КГБ, заместителем Андропова.

У меня от таких разъяснений голова пошла кругами.

– Ни черта не понимаю.

Мой собеседник смеется.

– У нас своя кухня, свои интриганы и разные исполнители. Товарищ Андропов, как раз не хочет, чтобы исчезли свидетели нехороших дел члена ЦК Черненко. Поэтому я с вами и встретился.

– Вы что, меня прятать будете?

– Нет. Мало этого, предлагаем вам командировку, навестите ваше прошлое, поезжайте на современную заставу Хорос. Посмотрите как живет теперь там новое поколение пограничников, вспомните молодость.

– Конкретно, зачем это нужно?

– В ЦК возникло предложение наградить заставу Хорос орденом Трудового Красного Знамени. Черненко собирается сделать это лично.

– Но это же одна тихая застава из тысячи других, ничем не выделялась, только и было дел до 1924 года, а потом один срам.

– Наверху своих подхалимов полно, вот и решили сделать приятное влиятельному человеку.

– И я должен там подпортить ему настроение...

– Хорошо бы.

– По моему кто то сошел с ума. Либо Черненко, либо все ЦК. Ведь додуматься до такого надо, наградить малоизвестную, обыкновенную заставу.

Генерал хохочет.

– Похоже все сошли с ума. Вот цитирую обоснование этого решения. Значит так... это упустим... вот: " Надо уяснить главное: не будь Хоргосской заставы, страна не получила бы крупнейшего партийно-государственного деятеля. Здесь его приняли в партию, здесь избрали секретарем партийной организации..." Здорово написано.

– Да, ради этого стоит съездить на заставу. В то время партийная ячейка состояла из пяти коммунистов и никакой организации не было.

– Значит поедете?

– Поеду.

– Деньги мы вам дадим...

– Потом меня ваш К., не того...

– Потом все может изменится. Не беспокойтесь, поезжайте.

Я приехал на заставу в разгар марафета. Заново отделывали домики. Красили везде: крыши, стены, асфальт, поребрики, деревья, заборы, все что приезжие могли увидеть. Начальник заставы майор Игнатьев сразу отмахнулся от меня.

– Вон замполит, идите к нему.

Молодой капитан смущенно жал мне руку.

– Это надо же нашли старого бойца заставы. А мы запросы во все организации, во все архивы посылали, нам сообщали, что живых нет, кто вымер, кто погиб. Оказывается все же один боевой товарищ члена ЦК Черненко остался из всего состава тех годов. Как ваша фамилия?

– Ларин.

Замполит спешно ворошит газеты, смотрит на списки.

– Простите, но такого по спискам нет.

– Я сменил фамилию. Раньше был Петров.

– Петров, Петров, но Петров у нас вписан на доску золотыми бук...вами. Вы же здесь... на заставе... сложили свою голову.

– Ранен я был, выжил. Покажите ка мне эту доску.

Замполит ведет меня к краю забора. Там большая гранитная плита, где вырезаны щипающие сердце слова: "Здесь на Хоросской заставе в 1929-30 годах в борьбе с басмаческими бандами погибли бойцы отряда..."– дальше перечень из пяти фамилий, среди них моя и Коновалова. В конце: "... Вечная слава героям." Хорошо хоть Лешку Коновалова вписали здесь. Кто потом вспомнит, что его замучили в застенках ОГП, пусть будет лучше здесь.

– Как же быть? – стонет замполит, – Мы не успеем к приезду Черненко заменить доску или стереть вашу фамилию.

– Ничего не делайте, оставьте все как есть. Я все равно когда-нибудь умру и пусть меня люди чтут здесь.

– Пойдемте, я ваш домик покажу.

Черненко приехал с огромной свитой. Играл оркестр, бегали военные. Гость подошел доске с именами погибших в 30 году, постоял и для прессы чуть выдавил слезу.

– Сейчас, товарищ Черненко, мы вам сделаем сюрприз, – радостно улыбается майор, начальник заставы.

Он выталкивает меня.

– Петров?

В глазах у Константина Устиновича гамма чувств от растерянности до ярости. Потом глаза принимают жалостливое выражение, он бросается ко мне и обнимает.

– Петров, жив значит.

– Здорово, Кучер, – шепчу я ему на ухо.

Тело его вздрагивает и он так же мне шепчет.

– Не порти праздник, прошу.

Черненко выпрямляется.

– Как приятно встретить старых друзей. По дороге к светлому будущему мы теряли сотни и тысячи людей. И все таки мы победили. Я рад, что я не один, что нас уже двое и это мы здесь делали историю, того нелегкого времени.

Опять его понесло. Кучер еще раз пожал мне руку и пошел к трибуне, сколоченной к его приезду.

Вечером он уезжал. Меня попросили зайти в канцелярию заставы. Внутри домика все изменилось, красиво под орех отделанные стены, занавески на окнах, кресла, стулья, сейф, а стол то какой. За ним кстати сидит он, Черненко. В комнате кроме нас никого.

– Садись сюда, – начал Кучер, указывая рукой на кресло у стола. – Я хочу поговорить с тобой. Как товарищу служившему здесь со мной, я предлагаю почетную старость.

– Что это значит?

– Повышенная пенсия, квартира в Москве, медицинское обслуживание по высшему классу, спец дача.

– За что же мне такие почести?

– За то, что я был здесь с тобой. За то, что мы пережили много неприятного в то время.

Он прямо не говорит, но я то понимаю, что он хочет. Кучер хочет, чтобы я молчал.

– Значит сделка, за мою немоту.

Черненко молчит и буравит меня глазками.

– Кстати, ты в сегодняшней речи умолчал, что начал служить добровольно в Джаркентском ОГПУ и тебя выслали сюда, за нарушение дисциплины. Почему то рассказал присутствующим о том, что твоя служба началась здесь.

– Моя настоящая служба началась здесь.

– А как те десятки убитых из твоего маузера в затылок...?

– Врешь. Не было это. Нет доказательств.

– Ну еще бы. Степка убит как дезертир. Комарова в 1954 году расстреляли, за активное участие в тройках. Все остальные повымирали, погибли или были по твоим доносам, замучены в лагерях и тюрьмах. Джаркентские архивы сгорели...

– Не было этого.

– Не было расстрелов откочевок, нищих дунган...

Кучер молчит.

– Так это было или нет? – настаиваю я.

– По всем документам, мы били банды басмачей, – выдавливает он.

– Ну и, сволочь же ты.

Его губы сжаты до белизны, глаза темнеют яростью в глубоких глазницах.

– Ты еще пожалеешь...

– Иди ты...

Я встал и пошел к двери.

В поезде, в котором я возвращался в Кишинев, в дверь купе вдруг просунулась голова генерала, который предложил мне поездку на заставу в Хорос. Одет он как бродяга, обгоревший под солнцем пустынь.

– Сергей Михайлович, можно вас на минутку.

Я выхожу с ним в тамбур.

– Здорово вы Черненко отделали...

– Вы подслушали все, что мы говорили в домике?

– Конечно. Испортили вы ему настроение основательно.

– Что же меня ждет?

– Вот за этим то я и здесь. Сейчас я вам представлю человека, он вас незаметно будет охранять. Так что не вздрагивайте, если увидите его рядом.

– Значит вариант с покушением не отпадает?

– Нет.

– На мох родных это не отразиться?

– Думаю нет. Они не свидетели.

К нам приближается молодой крепкий парень с русой челкой на бок.

– Вот, познакомьтесь, это Коля. Он будет вас охранять. Коля, это Сергей Михайлович.

Мы жмем друг другу руки.

– Надеюсь вы подружитесь. Вы меня простите, но мне надо исчезнуть. Скоро Алма Ата я выхожу. До свидания.

Генерал пошел в следующий вагон. Я остался с Колей.

– Сергей Михайлович, мы с вами договоримся, что никогда, ни при каких обстоятельствах не признавайтесь, что знакомы со мной. Если нужно поговорить, сообщить что то важное, увидите меня и чуть приподнимите шляпу. Остальное за мной.

– Хорошо.

– Даже сейчас надо, чтобы нас не видели вместе. Поэтому идите в купе, помните я всегда рядом.

– Хорошо.

Мы опять пожали друг другу руки.

Прошло два месяца. Иду своим обычным маршрутом, разминаю кости по кишиневским бульварам. При переходе улицы застываю перед красным огоньком светофора. Мимо проносятся тяжелые грузовики и вдруг сзади крик и тяжелые удары. Я оборачиваюсь, Два парня дерутся не на жизнь, а насмерть. У одного в руке нож. Он делает выпад и тут же отлетает в ствол дерева, медленно сползает по нему на землю. Второй парень подходит к нему и уже лежачему добавляет удар в переносицу. Когда он обернулся, я чуть не закричал. Это был Коля, мой невидимый охранник.

1985 год.

Мне уже около 76 лет. Голова работает четко, ясно, что нельзя сказать о моем теле. Ужасно болят ноги, ломит при непогоде поясницу. Неля держится молодцом, да и что говорить, она на десять лет почти младше меня. Сегодня, 10 марта умер генеральный секретарь КПСС Константин Устинович Черненко. Ровно 12 месяцев и 25 дней, был он на этом посту. Я собираю чемодан и обращаюсь к Неле.

– Подкинь мне рубликов 200.

– Куда ты собрался?

– К нему. Удостовериться, что он мертв.

– Старый дурень. Все газеты и телевидение уже давно все показали.

– Нет. Пойми, это свое...

– Ладно, поезжай. Зайди к сыну, проведай его заодно.

В колонном зале дома союзов стою перед открытым гробом и гляжу на его белое от грима лицо. Тонкие губы провалились, руки на груди отливают синевой.

– Ну вот и я, слышишь меня. Это тот самый Петров. Я еще жив.

И тут мне показалось, что у Черненко дрогнули ресницы и палец сполз с кисти другой руки.

– Товарищ, не стойте так долго... Сергей Михайлович, это вы?

Я оборачиваюсь. В парадной форме полковника, передо мной Коля.

– Здравствуй, Коля.

После того покушения на меня, он пропал. Теперь мы молча обмениваемся рукопожатием.

– Стоите, если хотите. Я объясню членам политбюро и родственникам, что вы вместе служили на границе.

– Не надо. Я удостоверился, что Кучер мертв.