Текст книги "Кучер"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кукаркин Евгений
Кучер

Евгений Кукаркин

Кучер

Написано в 1997 г. Политический триллер о ген. секретаре К. У. Черненко.

1930 год.

Жара не спадает. Лошади, спущенные на поводке, плетутся еле-еле. Мы не спешим, хотя надо еще объехать пол участка границы. В это время редкий контрабандист или нарушитель посмеет рискнуть проникнуть к нам, а вот с наступлением вечера, когда прохлада окутывает землю, только тогда и может начаться для них активная жизнь. Старший, Лешка Коновалов, ведет нас вдоль, наполовину высохшей речушки, Хоргос, отделяющей территорию Казахстана от Китая.

– Лешка, смотри, – говорю я и протягиваю руку в глубину нашей территории.

Вдали поднимался и расширялся огромный столб пыли.

– Откочевка идет. Никак Каламбеков со своими в Китай собрался. По времени года, он уже туда должен отвалить. Поехали, нанесем ему визит вежливости.

Мы взнуздываем лошадей и мчимся к невидимому от пыли скоплению людей и скота.

Откочевки – это казахские, уйгурские или дунганские племена, которые веками перегоняли скот с места на место, выискивая новые пастбища для их кормежки. Обычно весной они возвращались из Китая, а осенью уходили туда. Ни басмаческие банды, уже разгромленные в 1924 году, ни смена бесконечных властей и правителей в Казахстане, не смогли изменить их образа жизни.

Старик с редкой седой бородой, встретил нас в только что поставленном шатре. Он сидел прямо на подушках и приветливо кивнул, как будь то увидел старых друзей.

– Здравствуй, Коновал, приветствую других молодых воинов, – медленно произнес он.

– Здравствуй, аксакал.

– Здравствуйте, – недружно сказали мы: я и украинец Шайдуренко, составлявшие весь пограничный наряд.

Вокруг нас забегали женщины, подтаскивая валики и подушки на ковер. Старик сделал жест рукой и мы поняли, что нас приглашают сесть. Я развалился на мягких сидениях и почувствовал себя весьма неуютно, грязь и вонь штанов и гимнастерки явно не вписывались в такую роскошь.

– Как здоровье уважаемого Коновала и его друзей? – все также медленно тянет старик.

– Благодарю. Все нормально. Все ли в порядке в вашем доме?

Старик пожевал губами и опять махнул рукой и тут словно из под земли появились две женщины, они принесли и поставили на центр шатра, между нами и стариком, большой грязный, веками не чищенный котел. Крышки не было и горячий пар устремился полупрозрачным столбиком к верху. Приятный запах варенного мяса пронесся по шатру. Одна из женщин покрутила в котле острой палкой и ловко поддев большое бедро барана, подала старику. Тот откусил, пожевал и кивнул головой. Теперь куски горячего мяса стали подавать нам. Было такое ощущение, что в мои руки положили раскаленные угли. Я, злополучный кусок стал перебрасывать с руки на руки и стал дуть, чтобы остудить его и пальцы. Мои товарищи были в таком же положении. Старик с усмешкой смотрел на наши манипуляции.

– Горячо, неправда ли? Так и в нашем доме стало горячо, – наконец ответил он на вопрос Коновалова.

– Что случилось, аксакал?

– Уходим мы из Казахстана. Навсегда уходим. Новый начальник всего края хочет привязать нас к земле, а это голод и смерть для всего рода.

Новым начальником, Каламбеков называл фанатика и психопата Голощекина, который был прислан партией для руководства краем еще в 1928 году и проводил здесь в жизнь сталинскую программу коллективизации и оседлости кочевых племен. Это был самый жестокий самодур в Казахстане, по вине которого от голода и в концлагерях погибли сотни и тысячи безвинных людей.

– Сейчас нельзя уходить в Китай, там еще пастбища не готовы, – все еще перебрасывает на руках свой кусок баранины Коновалов.

– А здесь что? Если мы навечно поселимся в степи, то скот все вокруг сожрет и потом сдохнет от голода. Спасти его можно перегоняя с пастбища на пастбище.

– Так и живите в одном месте постоянно, а пастухи пусть гоняют скот по всему краю.

– Ничего ты не понял, русский, – явно обиделся старик. – Наши предки веками были вольными людьми, а оставшись здесь, мы потеряем все...

Мы грызем мясо и молчим. Жир и сок течет по пальцам и подбородку.

– А как остальные откочевки, Садура, бая Салтана, Саламбекова и другие? Остаются? – спрашивает Коновалов.

– Тоже уходят. Вслед за нами и потянутся. Несладко им приходится. Они дальше нас, ближе к центру, поэтому и достается им больше.

Я догрыз кусок мяса до кости и тут же услужливые руки женщин ловко выдернули ее из моих рук и принесли что то на подобие полотенца. В центре шатра заменили котел на черный от копоти бак с зеленым чаем. Большой поварешкой изможденная старуха разлила чай по пиалам.Я пью эту чуть горькую горячую жидкость и мечтаю о кусочке сахара или чего-нибудь сладкого. Наконец чаепитие закончено и Коновалов встал. Мы вскочили тоже.

– Большое спасибо, аксакал. Когда тронетесь в путь?

– Сегодня вечером.

– Счастливого пути.

Мы, вежливо простившись, пошли к выходу из шатра.

Вся наша троица опять скачет вдоль берега реки.

– Леша, – обращаюсь я к Коновалову, – как же так, мы поставлены охранять границу, а тут безпрепятственно отпустим в Китай почти пятьсот человек со скотом и имуществом?

– Ты здесь служишь давно?

– Нет. Только год.

– А я уже здесь шесть лет. Как прогнали последних басмачей, так и застрял. Всех в округе, кто связан с границей за это время узнал. Откочевки за это время беспрепятственно ходили туда и обратно, никто их не останавливал и не проверял.

– Но сейчас революция, новая жизнь...

– Это для нас революция, а для них... ничего не изменилось. Поест скот траву в одном месте, двигаются к новым пастбищам и так далее. Народ к тому же гордый, дикий и свободолюбивый, не смогут они так сразу закрепиться на одном месте и жить как все.

– Но он сказал, что они больше не придут к нам...

– Раз сказал так, значит не придут. Там в горных районах Китая, прожить можно, если правда и туда скоро революция не явиться.

– А может она туда явиться, – заметил Шайдуренко.

– Должна.

Мы возвращаемся к своей заставе. Объезд границы закончен.

На заставе большие новости. К нам прислали двоих новичков. Один худой с большой квадратной головой, вдавленными в нее глазами, жестким ершом волос и явственно кривыми ногами, обкрученными солдатскими обмотками и с нелепо громадными ботинками. Он при кожанке и с большим маузером, болтающемся на животе. Второй, с крестьянским живым лицом и волосами спелых колосьев, в обычной помятой просоленной гимнастерке и фуражке с жестяной красной звездой. На его ногах еще не изношенные офицерские сапоги. Их окружили пограничники и бурно закидывали вопросами.

– Откуда, ребята?

– Из центру..., – реагирует парень с крестьянским лицом.

– Звать то вас как?

– Меня то? Ваней, а енто Костя...

Костя плотно сжав узкие губы сверлит нас взглядом. К новичкам подходит начальник заставы бывший учитель гимназии из Питера, Максимов.

– Кто такие?

– Иван Рябов, – вытягивается парень в гимнастерке.

– Константин Черненко, – выравнивает кривые ноги и выпячивает живот кожанка.

– Откуда прибыли?

– Направлены к вам местным управлением ОГПУ из Джаркента. Вот пакет.

Рябов протягивает начальнику конверт. Тот небрежно засовывает его в карман.

– Откуда у вас оружие? Разрешение есть? – обращается он к Черненко.

– ... Это... Вообщем... не дали документ, – разжимаются узкие губы. Как работнику... положено...

– Положено, когда есть документ на право ношения оружия, а сейчас сдать маузер завхозу.

– Это...

– Я сказал, сдать. Коновалов, – обращается начальник к Лешке, – идите за мной.

Максимов поворачивается и идет в канцелярию. Мы с Шайдуренко пошли в конюшню, приводить в порядок своих лошадей.

– Слышь, Серега, – Лешка Коновалов потягивается на койке рядом и обращается ко мне, – этот, кривоногий, как его... Черненко что ли, в ОГПУ приводил в исполнение...

– Преступников расстреливал?

– Ну да. Исполнитель одним словом. Из своего маузера мужиков и женщин в затылок...

– Откуда узнал?

– А этот, Ванька, говорливый очень, тоже в охране служил. Провинились они, вот и послали сюда.

– Как провинились? Сколько же лет, этому Косте?

– Восемнадцать. Год назад сам напросился служить в ОГПУ, сначала его назначили надзирателем, а потом за усердие перевели... в палачи...

– Тише, ты... Надо же какой молодой...

– Ванька говорит, что Костя малость перепил после трудового дня и выполнить очередное срочное поручение не мог. Его и послали сюда.

– Что за поручение?

– Ты что, не понимаешь?

Мне не верится, но если это правда, какую все же пакость к нам прислали.

– Ну и черт с ним.

– Правильно говоришь.

Утром очередное полит занятие. Выступает Максимов и рассказывает о международном капитале, который пытается всеми путями напакостить нашей стране.

– Кто хочет выступить? – заканчивает традиционно он свою речь.

– Разрешите.

Это поднялся Черненко. Мы сразу проснулись и с любопытством уставились на него.

– Я хочу сказать. Значит... это... гидра империализма не пройдет. Мы вообщем, здесь... это..., не позволим им... пройти. Всех.... трах, трах и все...

– У тебя все?

– Все, – недоумевает Черненко, не понимая, почему на его призыв никто не откликается и кругом немая тишина.

– Тогда, всем приготовиться, пойдем на стрельбище. Сегодня тренировка.

Мы поднимаемся и идем к пирамидам, брать оружие.

– Как ты думаешь, какую нам кличку дать этому..., – спрашивает меня Лешка.

– Варан.

– Ну нет, это уж слишком..., хотя что то похожее есть. Надо что-нибудь попроще.

Константин в своих обмотках нелепо крутится перед пирамидой, ему еще не выделили оружие. Это замечает Максимов.

– Черненко, с пулеметом Максим умеете обращаться?

– Я то? Умею.

– Тогда идите к завхозу и примите у него пулемет. Возьмите с собой Рябова, пусть будет у вас вторым номером.

Неуклюжая фигура потопала искать Рябова и завхоза.

Максимов вызывает по три человека. Они идут на лежанки, выдавленные в песке и стреляют по трем мишеням, в виде соломенных чучел, метрах в триста от них. Остальные кучкой сидят сзади и зубоскалят над каждым мазилой.

– Шайдуренко, ты бы сначала на бабах потренировался что ли, – замечает Сенька по кличке Кривой, за рубец оставленный шашкой белоказака под правым глазом.

Все ребята гогочут

– Это почему же? – осторожно спрашивает украинец, лежа на рубеже.

– Сам понимать должон. Когда у тебя любовь будет, а ты все будешь попадать не туды...

Опять смех.

– Каждый боец... это... попадать в цель обязан, – вдруг раздался голос Кости Черненко. – Мы должны гниду... всю под корень... Кто... это... не умеет стрелять... тот помогает жить капиталу.

Смех мгновенно прекратился.

– Ну-ка ты, умник, – обращается к нему Максимов, – давай на рубеж. Шайдуренко, освободи место.

Костя и Ваня выкатывают перед лежанками пулемет Максим. Черненко спокойно ложиться на песок, устраивается поудобней и... длинная очередь буквально разносит головы трех кукол. Мы ошеломлены.

– Во дает, – восхищается Максимов, – теперь неделю надо новые цели стряпать. Вот так надо стрелять товарищи.

В это время грохнул сигнальный выстрел с вышки перед погранзаставой.

– Что там еще? – насторожился Максимов. – Всем быстро на заставу. Занять места по сигналу тревоги.

Мы бежим к нашим домикам и лезем в заранее приготовленные окопы вокруг заставы.

С нашей стороны пыльное облако, которое быстро ветром относится в сторону. Невооруженным взглядом видно, что к заставе спокойно перемещается колонна всадников. Впереди две брички.

– Не стрелять, – кричит Максимов. – Кривой, проверь, кто такие.

Сенька бежит к конюшне и вскоре вылетает из нее на неоседланном коне. Он скачет к колонне всадников, те останавливаются и видно как Сенька почтительно разговаривает с кем то сидящих из брички, вскоре наш посланец несется обратно.

– Это свои, – орет он Максимову. – Джаркенский эскадрон прислан к нам в помощь.

– Это зачем? – недоумевает наш начальник. – А кто в бричках?

– Уполномоченный ОГПУ и еще какое то начальство.

– Тьфу ты, черт. Застава, отбой.

В домике, где расположена канцелярия шум и крик. Там прибывшее начальство, прорабатывает Максимова. Вызывают Коновалова и вскоре он весь взмокший вылетает от туда.

– Ну что там, Леша? – подхожу я к нему.

– Максимова снимают.

– За что?

– За Каламбекова. Помнишь мы у него в гостях были. Весь его род ушел в Китай через нашу полосу границы. Вот и достается начальнику за него.

– Тебе ничего не будет?

– Откуда я знаю. Там уполномоченный ОГПУ меня допрашивал. Все пытался выяснить как мы вели себя у Каламбекова, что сказал, как сказал, кто говорил, доложил ли я все Максимову?

Через четыре часа из домика выходит Максимов в сопровождении уполномоченного ОГПУ. Они садятся в тачку и та легко унесла бывшего начальника заставы в неизвестность казахских степей. Раздается сигнал трубы "общий сбор". Пограничники спешно выстроилась на крошечном плацу. Эскадронцы окружили нас. Перед строем появился командир эскадрона и два человека в кожанке. Один из них с крупным массивным лицом уголовника выступил перед нами.

– Я обращаюсь к бойцам и командирам погранзаставы Хоргос. Вы повели себя как предатели, пропустив через границу крупную банду бая Каламбекова. Матерый бандит вывез за границу угнанный из наших селений скот, имущество, много невинных людей, чтобы продать их за границей в рабство. И все это допустили вы. Позор. Я приказал арестовать вашего начальника Максимова и вообще, отдал бы под трибунал всех вас. Но..., учитывая заслуги некоторых бойцов, бивших басмачей и всю байскую сволочь, учитывая то, что вы до этого исполняли свой долг, вылавливая нарушителей и то, что во всем виноват ваш начальник, которому подчинялись, я не буду вас наказывать. Но теперь, если еще хоть одна банда безнаказанно прорвется на нашу сторону или от нас, расстреляю всех. Представляю вам нового начальника заставы, вот он. Комаров Георгий Васильевич, крестьянский сын, преданный сын партии, бил немца в мировой войне, участвовал в гражданской.

Вышел худой и высокий мужик в кожанке и маузером... на животе. Я подтолкнул в локоть Коновалова. Тот не шелохнулся.

– Я думаю, – продолжал выступавший, – что новый начальник заставы сам ознакомится с вами и сделает правильные выводы. Принимайте заставу, товарищ Комаров.

Выступавший махнул рукой и тут же подъехала бричка, он вскочил на нее и под охраной эскадрона, она покатила обратно в степь.

– Кто это был? – шепотом спросил я у Сереги.

– Голощекин. Молчи, дура, – так же шепотом ответил тот.

Если в Освенциме гитлеровцы уничтожили около четырех миллионов человек, то в Казахстане во время правления Голощекина уничтожено примерно столько же. ОГПУ трудились день и ночь истребляя ни в чем неповинных людей. Десятки концлагерей было раскидано по всей территории, где без пищи, одежды, крыши над головой, в зимнюю стужу почти вымирали все. От голода погибали целые районы и все это некоторые историки преподнесут как победу колхозного строя в одной из социалистических республик Советского Союза.

Новый командир обходил строй, внимательно всматриваясь в лица бойцов, иногда он спрашивал кого-нибудь фамилию и сведения, где служил и является ли тот членом партии. Недалеко от нас он остановился.

– Никак Черненко? – услышали мы.

– Я.

– Вот ты куда исчез. А я думал, куда это наш малыш пропал.

– Прислан сюда..., это... по приказу... товарища Сомова.

– Понятно, – хмыкнул Комаров. – После... зайди ко мне.

– Хорошо.

Мимо нас новый начальник прошел ничего не спросив.

– Теперь то Черненко будет здесь, как кот в масле кататься, – говорит мне Лешка, когда мы ложились спать. – Слышал, новый начальник приказал вернуть ему маузер.

– Ого. Кого же он теперь здесь будет расстреливать в затылок?

Лешка рванул меня к себе.

– Тише и забудь, что я тебе говорил. При Максимове еще можно было трепаться о том и сем, а при новом... лучше заткнуться в тряпочку.

– Ты чего?

– Нечего. Понял. И запомни, сейчас время такое, что лишнее слово может обернуться пулей для тебя, для меня, для всех.

Он отпустил меня и обмяк. Посидел на койке, потом поднялся.

– Извини, Серега, сорвался. Мы здесь с тобой как белые вороны в черном стаде остались. У тебя окончена гимназия, у меня год Казанского университета, а остальные что... Большинство бойцов еле-еле грамоту разумеют, а некоторые совсем не знают. Они... это чувствуют и барьер отчуждения давно зреет между нами.

– Я это знаю.

Между койками мечется завхоз. Он подходит к нам.

– Вы Кучера не видали?

– Кого?

– Кучера... Черненко.

– ??? Почему Кучер?

– Он в моих документа, когда принимал и сдавал оружие подписывался К.У.ЧЕР.

– Вот оно что. Так он сейчас наверно в канцелярии у нового начальника.

– Вот ты какая неприятность. Что же делать? Мне очень не хочется попадаться на глаза новому...

– А что произошло?

– Да не расписался он в одной графе, а меня за это могут и того... Пришел Черненко ко мне в кладовую и говорит, верни маузер, начальник приказал. Я говорю, мне не приказал, не дам. Смотри, говорит, тебе хуже будет. Действительно через минут десять прибежал разъяренный начальник и сразу в рожу. Во, какой синяк...

Теперь и мы, при слабом свете, разглядели распухшее лицо завхоза.

...– Ты что, кричит начальник, моих приказов не слушает. Тебе сказали вернуть оружие красному бойцу Черненко, так и не перечь... Еще отматерил минут на пять и ушел... Тут и появляется этот... Так что, говорит, где маузер. Я отдал ему оружие, а вот с перепугу забыл тогда, что надо расписаться.

– Завтра его поймаешь и он тебе распишется.

– А если не распишется.

Леша пожимает плечами. Расстроенный завхоз уходит.

– Так значит... Кучер, – задумчиво тянет Коновалов, – а ты говорил клички к нему не липнут. А ведь это как раз для него.

Утром меня вызывает в канцелярию, новый начальник. Нехорошие мысли сверлят голову. Никак кто то на меня чего-нибудь донес.

В комнате, помимо начальника, который сидит за канцелярским столом, на подоконнике окна устроился Кучер.

– Заходи, заходи, – улыбается Комаров, будь то я его родственник, чего так неуверенно...

– Вызвали меня?

– Вызывал.

– У меня там сейчас построение, мне нужно выступать в наряд на охрану границы.

– Знаю. Сегодня не пойдешь. Я уже замену тебе выслал.

– ??? Чего так?

– Да вот, мысль появилась. Я тут узнал, что грамоте ты хорошо обучен. А Ленин знаешь, какое пожелание молодежи наказал... Учиться, учиться и учиться.

Начальник поднял указательный палец вверх и потряс им в такт.

– Ты комсомолец? – спросил Комаров, хлопнув руками по столу.

– Да.

– Тогда порядок. Партия в моем лице, хочет, чтобы ты занялся обучением грамоте наших бойцов. Вон, Константин, – кивнул на Черненко, – четыре класса приходской школы, косноязычен как... бревно, – подобрал слово начальник. – А ведь преданный делу человек. Надобно, из таких бойцов сделать грамотных людей, а то совсем позор на всю республику. Присылают политическую литературу, газеты, а ее все на подтирку... в туалет. Читать ведь никто не умеет.

– Мы по утрам читаем всем на собрании, газеты и прочую литературу, что присылают, – пытаюсь возразить я. – Так что все в курсе, что творится в стране и за рубежом.

– А надобно, чтобы каждый читал сам. Ты не спорь, собери свободных от нарядов бойцов и начинай... А тебе Константин, – обращает к Черненко свое худущее лицо Комаров, – в приказном порядке... учиться.

– Я что?... Ленин сказал... Ведь это... значит надо.

– Молодец. Тогда давай, иначе в партию не примем.

Я не хожу в наряд уже неделю. У меня всегда свободных от службы, пять человек. Они сидят на кроватях в спальне и на кусках желтых обоев карандашом старательно выводят предложения.

– Костя, у тебя уже получше, – хвалю я своего ученика. – Раньше в каждом слове ты делал по две, три ошибки, сейчас лучше... почти по одной.

– Мне это... Завтра выступить надо... о положении, значит, в мире. Как это... лучше...?

– А ты подготовься. Возьми несколько книг, газет и выпиши из них предложения, которые ты бы хотел сказать.

– Как это?

– Вот так.

Я беру несколько брошюр Ленина, Сталина, две последних газеты и расстилаю перед ним.

– Смотри. Кругом идет коллективизация страны, громят классовые негодные элементы кулаков и прочей нечисти. Так и начинай. Бери заголовок. Записывай, да так, чтобы тебе прочитать можно было.

Черненко высунув язык старательно выводит каракули.

– Хорошо. Теперь, бери книжку товарища Сталина и ищи по этому поводу цитату...

– А это... что?

– Выдержка, которая очень подходит по смыслу к заголовку газеты. Ищи, ищи... Отлично... Выписывай ее. Вот так. Давай следующую книгу, Ленина...

У Черненко природный дар и превосходная память, он схватывает все налету и через четыре часа кропотливой работы под моим руководством составил неплохой текст. – Теперь прочти текст, – прошу я его.

– Значит так...

– Стоп. Запомни, никаких слов: значит, это, как его, то есть, э..., вообщем – недолжно быть в твоей речи.

– Понял. Зн... Великий вождь Сталин... правильно оценил проводимую в стране коллективизацию...

И тут я заметил, что на текст он смотрит как на стену. Костя шпарил все наизусть.

На следующий день Черненко потряс присутствующих, на собрании. Без заикания, он четко прочитал по бумажке текст.

– Вот, – обратился к бойцам Комаров, – товарищ Черненко, политически растет не по дням, а по часам. Я хочу, чтобы вы брали пример с таких товарищей.

Кучер распрямился и победоносно смотрел на бойцов.

– Ну как ученик? – спросил меня Коновалов.

– Ты же слышал, что сказал начальник, политически растет.

– Ага. А по грамоте как?

– Тут сложнее. Если по русскому языку его можно чему-нибудь обучить, то по математике и другим предметам – ноль. У него хорошая память, он может наизусть цитировать брошюры и выдержки вождей, но как доходит до деления, умножения и логике в математике при решении задач, то здесь все глухо. Мы неделю сидим на дробях и никак осилить их не можем.

– Тяжелый ученик.

– А как дела на границе?

– Сложная обстановка... Сегодня в Китай проскочила малая откочевка Салтана.

– Комаров знает?

– А как же. Волосы на одном месте рвет. Запросил центр о помощи. На соседней заставе Нарынкол тоже такая же обстановка, бегут из Казахстана. Так что жди событий.

Всю свою последующую жизнь Черненко прежде чем выступить или провести собрание, заседание, тщательно готовился, потрясая свой трудоспособностью коллег. Это он привил и Брежневу, который с его помощью читал тексты прямо по бумажке. Брежнев в последствии даже запретил своим товарищам по партии выступать без подсказки-бумажки.

– Почему ты подписываешься так странно, К.У.Чер.? – спросил я однажды на занятии Константина.

– Это значит,... Мои и... ини... Иници... алы. Константин Устинович. Ведь... в деревне... по отчеству... уважают значит. Пусть меня... это... уважать будут.

– Уважают за дела.

– Я не хуже... Стреляю, во...

– Ты в ОГПУ, там..., тоже людей стрелял?

Кучер морщится.

– Рука должна быть тверда, когда надо бить врагов революции, – эту фразу он произнес без заикания и без задержек.

И он доказал всему отряду, что стреляет... ВО...

К нам опять прискакал Джаркентский эскадрон.

– Что происходит, Леша? – спросил я Коновалова.

– Похоже завтра откочевка Сандырбаева собирается уйти в Китай. Она в день пути от сюда.

– Много народа?

– Много. Человек шестьсот. Только скота, около двух тысяч баранов, две или три сотни лошадей...

– Леша, честно, это все награблено?

– Нет. Самая крупная откочевка в Казахстане. Сандырбаев крепкий казах, еще молодым объединил два рода и никогда ни бандитизмом ни грабежом не занимался, теперь его здесь прижали, вот он и хочет уйти.

– Мы будем в них стрелять?

– Не знаю. Может будем стрелять в воздух, надо же отогнать от границы.

Ночью подняли всю пограничную заставу, Джаркентский эскадрон и послали на задержку откочевки. Мы сделали засаду на берегу высохшего ручья Сандыргос, бывшего притока реки Хоргос. За барханами недалеко от нас спрятался Джаркенский эскадрон.

Утром на восходе солнца мы увидели большие стада баранов, лошадей, другого скота, двигавшегося в нашу сторону.

– Леша, – отрываюсь я от приклада винтовки, – а где же люди?

– Хитрый Сандырбаев, наверно послал кибитки правее, ближе к дельте ручья. Это как отвлекающий маневр, на всякий случай, если его здесь ждут, то пограничники вынуждены бросить все силы на задержку его многочисленных стад, а он тем временем проскочит в другом месте.

– Комаров то это понимает?

– Откуда я знаю. Он здесь недавно и жизни степей не знает.

Первые бараньи волны приблизились до трехсот метров. И тут Комаров выскочил перед нашей редкой цепью с наганом в руке.

– Ребята, бейте по скоту, надо его как то распугать. Огонь.

Мы стали палить по этому живому валу. Даже целиться не надо было, почти все пули находили цели. Бедные бараны подскакивали, валились на песок и тут же по их трупам шли новые отряды. Пастухов и собак из-за пыли, поднявшейся к небу, не было видно.

– Серега, встань, – орет мне Коновалов, – иначе они тебя затопчут.

Я оглянулся. Весь отряд стоя расстреливал несчастных баранов.

– Где же чертовы вожаки? – почти вопит Коновалов. – Их надо перебить и все...

К нам на помощь пришел Джаркентский эскадрон. Он вынырнул сбоку и врезался в стада, сразу потеснив их вправо. Конники саблями, как заправские мясники, крушили тупые бараньи головы. И тут не дойдя до нас каких то двадцати метров, бараны остановились, сунув морды друг другу в шерсть.

– Слава богу, вожака убили, – кричит Леха, закидывая винтовку на плечо.

И тут мы услыхали в правой стороне треск пулемета.

– Ну что я тебе говорил, – поворачивает ко мне мокрое от пота лицо Коновалов, – Садырбаев повел людей с той стороны.

– Коноводы, коней, – орет Комаров. – Всем по коням.

Мы несемся в правую сторону к дельте ручья, где надрывается пулемет.

На вершине холма отряд остановился. Жуткая картина предстала перед нами. Караван кибиток, набитых детьми, стариками, женщинами, под охраной всадников – мужчин, спустился с песчаных холмов к пересохшему ручью и тут был встречен огнем пулемета, установленного на вершине большого бархана. Это был отличный пулеметчик. Перестрелянные лошади, люди, ползающие и визжащие женщины, орущие дети, вой и проклятья мужчин. Некоторые из них, человек пять с оружием, пытаются отстреливаться, чтобы спасти своих родных и падают от меткого огня стрелка. Пулеметчик не жалеет никого. Вот свалилась маленькая девочка, спасающего своего маленького братца, вот попало старухе, прятавшейся за кибиткой, вот... впрочем...

Из-за наших спин выскакивает, прорвавшийся через стада Джаркентский эскадрон и несется на остановившиеся кибитки. Тут начинается настоящая резня, бойцы рубят все, что осталось живым.

– Петров, – кричит почему то мне начальник отряда, – скачи к Черненко, пусть прекратит стрелять, своих покалечит.

Я несусь к большому бархану. На самой вершине за пулеметом лежит Кучер и Ванька. Ствол пулемета перегрелся так, что пар вырвал пробку из кожуха и свистит, как из чайника, две коробки уже расстреляны, кругом масса гильз. За спинами пулеметчиков , соскакиваю с лошади и подскочив к Ваньке, за шиворот гимнастерки оттаскиваю его от подачи ленты и бросаю на песок. Он, открыв рот, бурно дышит и безумно глядит на меня. Теперь очередь за Черненко. Этот вцепился в ручки Максима и его можно отодрать только отрубив кисти. Я ногой ударил его в лицо. Пулемет замолчал. Кучер откинулся, встал на коленки и зло смотрит на меня, на лице под глазом расплывается большой кровоподтек от сапога.

– Ты, гидру..., – шипит он, рука тянется к маузеру.

И тут я влепил ему ногой еще раз по морде, да так, что тело оторвалось в воздух, покатилось по песку и Костя затих. Я оглядываюсь назад. Эскадрон и наши ребята заканчивают резню.

Коновалов растеряно сидит на кровати.

– Понимаешь, Серега, он при мне девочку пополам.

– Кто?

– Эскадронец.

– А ты сам... убил кого-нибудь?

– Нет. Рука не поднялась. Мимо кибиток проскакал, потом назад, но перед глазами вот это... Девочка и... пополам.

– Леша, успокойся. То что мы видели, это жутко... Помнишь, ты мне говорил, молчи. Теперь нам надо молчать.

Кто то стучит сапогами и к нам подходит посыльный.

– Эй, друзья, вас обоих начальник вызывает.

– Начинается, – глухо ворчит Лешка, – Пошли, Серега.

В канцелярии, как и тогда, на окне примостился Черненко. Его лицо распухло, вся правая сторона багровая и глаза совсем не видно. Начальник с суровым лицом сидит за столом и читает бумажки.

– На тебя, Петров, поступил рапорт, на то, что ты избил своего товарища, бойца пограничной заставы Хоргос К.У.Черненко. В рапорте сказано, что ты потакаешь врагам капитализма и сводишь на нет всю работу Советской Власти по ликвидации классовых врагов.

Вот черт, научил на свою голову. Ведь какие слова то нашел, "потакаешь", "сводишь на нет".

– Я ему дал по морде в соответствии с вашим приказом.

В канцелярии наступила тишина. Несколько мух звенят по потолку и их слышно так громко, как-будьто мы едем на паровозе.

– Я, – лицо начальника побагровело. – Я?

– Вы же мне приказали, чтобы я остановил Черненко, чтобы он не перестрелял своих. Я пытался это сделать, но... оторвать его от пулемета не мог. Пришлось дать пару раз...

За спиной слышен стук ботинок и хлопок двери. Начальник свирепо глядит на меня.

– Вон, негодяй.

Через пол часа пришел Лешка.

– Ну что? – бросился я к нему.

– Теперь старшим наряда я уже не буду. Сняли. Мало того, скоро демобилизуют. Через две недели уезжаю в Казань.

– Это тебе сказал, Комаров?

– После твоего ухода взбесился. Рапорт составил, что плохо отношусь к своим обязанностям. Все заметил, сволочь, даже то, что в последней резне ни одного казаха не тронул. Каких слов наслушался, ужас. А ты молодец, как ты этому..., при Кучере. Теперь между ними наверно черная кошка пробежала.

– Навряд ли. Они оба повязаны кровью. Один раз, во время занятий, Кучер мне проговорился, что с Комаровым они вместе в ОГПУ были и делали там столько дел..., что ойе-ей.

Черненко подал заявление в партию. У нас на заставе по этому поводу открытое партсобрание. Всего на заставе коммунистов пять, за Кучера поручился начальник отряда и завхоз. Мы сидим на улице и слушаем выступление Комарова.

...– Товарищ Черненко отлично показал себя в бою. Десятки и сотни бандитов были уничтожены под его меткими пулями.. Благодаря ему мы задержали и разгромили знаменитую банду Сандырбаева. Командование выносит благодарность бойцу Черненко и рекомендует принять его в ряды ВКП(б)...

– Сандырбаев, не бандит...

Сразу стало тихо.

– Кто сказал?

– Я.

Бледный Лешка встал с земли.

– Я здесь давно и знаю всех кочевников, еще с тех пор, когда около шести лет назад разбили последнюю басмаческую банду бая Акбая. Сандырбаев мирный казах и по законам своих предков не раз пересекал границу туда и обратно в поисках хороших пастбищ. Ни одно правительство, никто не может подтвердить, что Сандырбаев нападал на аулы, селения, поселки, никто не может подтвердить, что он занимался разбоями или грабежами... То что произошло на границе можно назвать резней мирного населения.