Текст книги "Море без надежды"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Давайте, ребята. Многим надо освежиться и покурить.

Началась подвижка тел, сидящих на скамейках, часть гостей поползла на улицу и по углам...

На улице прохладно.

– Скоро наступит зима, – ежится Таня.

Я снимаю китель и набрасываю на нее.

– Спасибо.

– Зима рано начнется?

– Рано, сразу за октябрем. В ноябре здесь все покроется льдом. Правда есть места, где вода не замерзает...

– Там, где отрава изменила ее структуру.

– Ага. Ты знаешь, я очень болею за свое море. Хочу чтобы оно было чистым, красивым, хочу купаться, загорать на песке, хочу чтобы пили эту воду. Я пишу тысячи писем во все инстанции, за границу, зеленым... Пытаюсь привлечь их к проблемам моря. Кто то отвечает, кто то отмахивается, а кое-кто и угрожает. Ты думаешь, от чего у папы болит печень? От того, что на него из-за меня давят, без конца угрожают и даже действуют. Он два года назад был по делам в Архангельске и его там подловили и избили хулиганы. После этого пролежал месяц в больнице и теперь часто побаливает печень и все из-за меня.

– Почему так думаешь?

– Потом сообщили. Записочку прислали, что еще буду капать, то и прибьют всех родителей и меня.

– А ты по прежнему капаешь?

– Пока не отступаю.. Мне офицеры говорят, хорошо, что ты живешь в поселке, где все друг друга знают, жила бы в городе, давно голову бы оторвали. Слава богу, что они все понимают и не дадут меня в обиду здесь.

– Как же им не понять, когда мы служим на таких морях.

– Я добилась кое что. В Октябре в Архангельск прибывает международная комиссия ООН и зеленых... Москва в ярости. Сюда хотели прибыть какие то подонки, но их моряки выгнали.

– Неудачное время выбрали, пойдут штормы..., будет холодно.

– Знаю. Это все подстроено нашим правительством. Они думают, посидит комиссия по кабакам, не дождется спокойного моря и уедет. Дудки. Я поеду в город и покажу им все. Повезу образцы с рыбами, водорослями, мелким животным миром, водой. Привезу коллекцию Натальи Сергеевны...

– Как? Разве они не отвезли образцы с собой?

– Нет. Полковник, сказал, что экспедиция сорвана и теперь на следующий год собирается делать новую, но только уже не с нами. Все образцы он бросил здесь. Они у меня в биологическом центре. В Архангельске мы все таки, наймем судно и я повезу комиссию по всем грязным местам моря...

Я качаю головой.

– Тебе этого не дадут сделать, а потом обломают ребра как отцу.

– Пусть попробуют. Друзья обещали охранять. Но скажи, бороться за море все равно надо.

– Ты права. Чем могу, я тебе помогу.

– Ты умница, я как увидела тебя, сразу определила, что ты выделяешься среди всей массы военных...

– Спасибо. Неужели я так плохо выгляжу?

– Ты выглядишь лучше всех.

Она приблизилась ко мне и поцеловала.

– Мы уже у дома, – шепотом говорит она. – Возьми китель. До завтра.

Она упорхнула к крыльцу. Тихо щелкнула дверь.

Командир базы принял рано утром не только меня, но и моего командира дивизиона Курицына. В кабинете командира, рядом с ним, чуть опухший, но уже трезвый, сидел новый начальник штаба.

– Товарищи офицеры, – говорит Валентин Александрович, – здесь мой новый помощник, Георгий Давыдович изучил все ваши предложения, обстановку на море и учитывая свой боевой опыт в Сомали, предложил собрать, так сказать, небольшой совет... Я пошел на это, учитывая все наши провалы и хочу чтобы разговор получился деловой и по нему, вынесем решение. Начинайте, Георгий Давыдович.

– Значит так, – после этой фразы, муж Марии Ивановны прокашлялся. Ваши предложения товарищи офицеры мне понравились и первое что не подлежит сомнению, это необходимость договориться с заводом о совместной операции по испытанию новых подводных лодок, а так же с таможней и пограничниками о задержке судов. Любое испытание нужно сделать приманкой и постараться захватить лодку. Методы, которые вы предлагаете при этом, к сожалению не приемлемы.

– Но мы же..., – пытался защитится Курицын.

– Постойте, давайте разберемся. Какие преимущества у американца. Скорость в любую погоду, наличие льда в Баренцевом море и... пока его инициатива. У нас, только знание местности. При любом шторме, мы теряем свое преимущество – быстроходность. Значит, сколько бы мы не ставили наличных сил на выходе в Баренцево море, у американца есть шанс выскользнуть. Вот вы, Иван Дмитриевич, в первом походе в шторм, какую имели скорость?

– 13-17 узлов.

– Вот. А он имел под водой 32 узла. В хорошую погоду вы бы легко, еще до льда вышли на него и возможно утопили. Посмотрите по карте. Я беру три катера и ставлю их здесь, рисую зону охвата акустики, видите сколько дыр. А теперь, подводная лодка в Белом море, вот здесь в районе испытаний, она пошла на выход. Вот, так. Ваши действия. Сюда? Но ваша скорость 15-17 узлов, если не меньше. Просчитайте в уме...

– Уйдет, черт, если это действительно так, – расстраивается Курицын.

– Так, так. Как стоят наши катера ему, через спутниковую связь сразу известно. Капитан Гордон все заложит в компьютер и найдет щель...

– Значит надо выставить еще с десяток катеров и сторожевых кораблей, предлагаю я.

– Пригласить весь Северный флот. Вы думаете Гордон идиот, да при виде такого скопления кораблей, он даже близко к Белому морю не подойдет, не говоря о Баренцевом и в петлю не полезет. А нам надо его поймать не числом, а уменьем. Одна мысль только хороша, использовать знание местности. И здесь мы его поймаем...

– Сами же говорите, что со спутника нам ничего не укрыть...

– Почему же? Еще как укроем. Что у нас здесь ребята?

– Кладбище кораблей...

– А здесь?

– Корабли – артиллерийские мишени.

– Вот здесь то мы их и обхитрим...

Мы уходим в дежурство. На мостике я, вахтенный офицер, старпом и рулевой. Берег все больше и больше отдаляется от нас.

– Сейчас куда? – интересуется Наумов.

– К Мурманску и обратно.

– Чего мы все близко к берегу...?

– Просмотрим все заливчики, бухточки... Мы же пограничники и должны навещать наши земли. А если будет шторм, уйдем под берег...

– А как же подлодка? Она же может подобраться...

– Ее не будет. Теперь завод информирует нас, когда у него испытания. Эту неделю точно ничего не будет, так что дежурство будет спокойным.

Кончился сентябрь, задули ветры с Севера и лед Баренцева моря начал расти. Таня стала собираться в Архангельск.

– Ваня, мне нужна грузовая машина или катер... Надо взять много образцов, документов.

– Пообещай мне, что ты будешь осторожна. Как приедешь в город, сразу сгрузи где-нибудь груз в неприметном месте и никому об этом не рассказывай. Только когда приведешь комиссию, репортеров, тогда распакуй ящики...

– Не учи ученого. Я это знаю.

– У тебя есть место, где спрятать ящики?

– Есть. Там же в Архангельске, мои друзья по институту... А как ты меня доставишь туда?

– Синцов, ты его помнишь? – она кивает головой, – Его из нашего госпиталя переводят в кожную больницу Архангельска, там будут наращивать кожу на лицо, руки.... Вот на его машине и поедешь

– Ой, как хорошо. Ты меня проводишь?

– Нет. Не могу. Завтра утром весь дивизион выходит в море. Я попрошу Георгия Давыдовича, пусть он тебе поможет...

– Хорошо. А сегодня вечером, мы пойдем в клуб?

– Обязательно. Только я все время путаю. Что там по расписанию, танцы или кино?

– Кино.

– Отлично, какой фильм не спрашиваю, но все же отвлечемся...

– Сегодня следующий фильм с Лундстремом.

Мысленно я послал его подальше...

В этот вечер мы целовались, как безумные. Будь то расстаемся на всю жизнь.

– Может ты пойдешь ко мне? – предложил я.

– Нет. Ну что ты? У меня же дома будет революция. А папа, не дай бог, с его здоровьем...

– Когда же я теперь тебя увижу?

– Как провожу комиссию, так буду здесь... Ваня, пусти, мне уже пора. Вот мама свет зажгла ждет, наверное. До свидания.

Она целует меня и я не могу оторваться от этого давно ждущего ласки тела. Дверь скрипит.

– Таня, это ты? – слышен голос матери.

– Я. Пока, Ваня.

Я ночью припрятал свой катер среди изуродованных временем и людьми плавучих гробов, бывших судов кладбища кораблей. Матросы спешно камуфлировали катер под старую рухлядь. Утром нас не узнать, обрывки веревок, бумаг, разбросаны по палубе, завалены деревянными щитами орудия и кормовые мины, номер закрашен, а мостик и надстройки подкрашены черным цветом, будь то мы горели. На палубе ни души, работает в дежурном режиме одна радиостанция. Мы замерли и ведем себя, как все качающиеся и скрипящие вокруг нас никому не нужные посудины.

Стоим третьи сутки. Завод, по моим данным, со вчерашнего дня, начал ходовые испытания новой модели. На море немного штормит. Мы ждем...

В два часа дня, заторопилось радио. Шифровкой нас известили, что неизвестная подводная лодка вышла из-подо льда Баренцева моря и появилась в Белом, ее засекли гидрофоны. Я засекаю время по часам и медленно считаю время. Все в напряжении. Проходит минут пятьдесят.

– Пора, товарищ капитан, пора, – нетерпелив Нечаев.

– Нет, еще немного. Нам включать акустику еще нельзя, он, гад сразу же уловит.

Время течет очень медленно, я прикидываю, где же лодка теперь должна быть. Либо она попадет в зону охвата акустики Курицына, он спрятан под корабль – цель для артиллеристов, либо в мою. Пожалуй, пора.

– Акустики, включайтесь, ищите цель.

И тут же раздался голос акустика.

– Цель вижу. Левее семь градусов, от нас пять кабельтовых.

Ах ты хитрая, скотина...

– Проверьте, по каталогу, чья лодка?

– Типа "Морской волк".

– Отлично. Боевая тревога. Минеры, приготовить учебные торпеды. Двигатели включить, отсоединить кормовые и носовые, очистить палубу от всякой рухляди. Радисты сообщите пятому, что я атакую подводную лодку, прошу идти ко мне на помощь.

Катер ожил, полетели в воду щиты, веревки, заработали двигатели и мы стали выводить катер из тесного строя покойников и разворачивать на цель.

– Торпеды готовы, – слышен голос минера.

– Держите курс. Так. Внимание. Первая, приготовились, пли. Вторая, приготовились, пли.

Две длинных сигары выпрыгнули с палубы и плюхнулись в воду.

– Лодка нас поймала, пытается от нас уйти, она разворачивается на выход из Белого моря, – сообщает акустик. – Торпеды приближаются к ней.

– Не уйдет. Гордон сделал ошибку, он повернулся к торпедам кормой.

– А если бы носом? – удивляется Наумов. – Торпеды то все равно самонаводящиеся.

– Вот если бы он повернулся носом, то еще потягался бы с нами, мог бы их и сбить своими торпедами или поквитаться с нами, но повернувшись к нам носом, он бы упустил время – возможность удрать. Молчок, тихо.

Мы ждем. Я вцепился в ларингофон и чуть не раздавил его пальцами.

– Слышен хлопок и скрип, – говорит динамик.

– Только один.

– Один. Звуков второй торпеды не слышно.

– Где же вторая?

– Скорость лодки упала, – сообщает акустик и достигла 11-12 узлов.

– Ага, все таки подбили, скотину. Наверно наша торпеда повредила один из винтов, а вторая была отброшена струями воды и ушла в ил.

Винты же нашего катера работают на полную мощь. Шторм около четырех баллов и мы жмем под двадцать узлов.

– Акустики направляйте нас.

– До лодки четыре кабельтовых...

Проходит десять минут.

– Три кабельтовых...

– Там губа..., Мезенская губа, – тревожно смотрит на карту Наумов. Они идут к ней.

– Пусть идут. Перед ней Курицын. Он сейчас буде утюжить перед ней море., поэтому они и свернули туда. До Баренцева моря подбитым уже не дойти.

– Два кабельтовых, – слышен голос... – Лодка делает разворот на 50 градусов.

– Они входят в губу, – нервничает Наумов. – На что надеются?

– Только бы успеть, чтобы они к нам мордой не развернулись. Иначе с отчаяния, устроят ответную атаку.

Мы сворачиваем уже в знакомую губу. Здесь чуть потише и наша скорость сразу возросла. Мы уже даем 25 узлов.

– Один кабельтовый...

– Приготовить носовые бомбометы. Кормовые сбрасыватели приготовить тоже.

– Лодка пытается развернуться, – сообщает акустик. – Пол кабельтова...

– Все, это ее конец. Носовые, огонь.

Вихрем взметнулись ракеты и стали падать в воду. Глухие разрывы понеслись по морю, над поверхностью вздулись горбы воды и тут... я почувствовал что то не то. Черно-коричневая муть, с бесконечно лопающимися пузырями, поплыла над поверхностью моря.

– Химическая атака, всем одеть противогазы.

Завыл сигнал химической тревоги. Матросы спешно переодеваются. Мы тоже накидываем прорезиненные плащи и натягиваем противогазы.

– До цели сто метров... – занудливо сообщает динамик.

– Приготовить кормовые. Внимание, пошли...

С кормы в воду валятся бочки мин. Сзади нас поднимаются огромные бугры воды и опять всплывает какая то коричневая гадость и бешено пузырится.

– Поворачиваем, – командую рулевому, – на 180 градусов, назад.

– Цель остановилась, по моему они поднимаются, – сообщает акустик.

Огромная длинная сигара диаметром метров 12 и длинной около 130 выступает над водой в трехстах метрах. На мостике появляются люди и начинают нам махать белыми тряпками. Из лодки как тараканы ползут и ползут люди и вскоре палуба начинает наполнятся ими.

– Чего это? Сдаются или нет, непонятно что то. Мы же их даже поразить не могли, попугали только. Может это провокация, для страховки, пальнуть из орудий..., – неуверенно мычит через противогаз Наумов.

– Нет. Видно, что то с лодкой в этих водах произошло.

Вокруг субмарины зловеще пузырится в ода и вдруг она вздрагивает, еще раз... и начинает медленно кормой погружаться в воду.

– Лодка погружается..., – удивляется Наумов. – Смотрите они прыгают с нее... Неужели мы ее здорово ковырнули. Это же скандал...

– Быстрее к ним, может кого-нибудь и спасем.

Люди прыгающие с лодки, в воде ведут себя странно, они хватаются за глаза, или начинают бешено молотить по воде руками, дико кричат и тут же вяло расслабляются, им на дно не позволяет опустится надувные жилеты. Вода дошла до верхней палубы субмарины, и все матросы и офицеры с нее стали бросаться в море. Катер старается приблизится. Мы бросили несколько концов в воду, а "кошку" удачно закинули на мостик. По этому тонкому тросу к нам перебралось несколько человек. Те, кто зацепился за канаты и которых удалось поднять из воды, корчились от боли на палубе нашего катера. Лодка стала быстрее погружаться.

– Рубить "кошку", рулевой, катер дальше от лодки.

Мы спешно отходим от тонущей субмарины. За нами по воде тянутся и затихают тела моряков... Лодку начало переворачивать, корма ушла под воду и нос задрался. Опять, что то ухнуло и, неожиданно качнувшись, она стремительно ушла под воду. Вокруг плавали оранжевые жилеты, поддерживающие мертвых матросов. Они все погибли в этих ядовитых водах и извергающихся газов.

– Двадцать градусов правее, полный ход.

Мы стараемся уйти от этого жуткого коричневого пятна. На палубе по прежнему, орут и корчатся поднятые из этой помойки люди.

Наконец мы вырвались на чистую воду.

– Конец, газовой атаки. Всем провести дезактивацию костюмов. Промыть катер забортной водой и... заодно пленных. Раненых, трогать только в перчатках. Наумов, – уже тише говорю своему помощнику, – не пострадавших пленных, вниз, приставь караул. Этих несчастных, что на палубе, как следует промыть и оказать помощь. Я запрошу базу, чтобы дали добро их доставить в Архангельск.

– Есть.

Через час я уже точно знал, кто из пленных в каком состоянии, их у меня: семь человек здоровых и 26 пострадавших. База дала разрешение на их доставку в Архангельск.

Передо мной чуть потухший седой человек. Лейтенант Самоваров за его спиной.

– Спроси, не он ли капитан Гордон?

Самоваров переводит.

– Он говорит, да.

– Что произошло с лодкой?

– Торпедой поврежден правый вал, а потом... уже здесь, произошло что то непонятное... не выдержали носовые торпедные аппараты. На глазах изумленного экипажа их латунные люки развалились и шипели от забортной воды как от кислоты...

– Сумел ли экипаж заглушить ядерный реактор?

– Он не знает, но предполагает, что не успели.

Значит еще одна ядерная помойка. Белое море уже не спасти и на тысячу лет.

– А как ядерные торпеды?

– Так и лежат на месте... Но он не знает, не разложатся они, как латунные люки...

– Ясно. Тащи его опять к пленным.

Мы идем полным ходом к городу. Под вечер я получил неожиданную шифровку от начальника штаба.

"Иван, Таню взяли в Архангельске. Будешь там, помоги. Она в КПЗ-3. Георгий".

Черт возьми, все таки попалась.

– Лейтенант, – обращаюсь к Наумову, – Таню арестовали.

– Не может быть?

– Она в Архангельске, должна была ознакомить комиссию ООН о состоянии Белого и Баренцево моря. Ей наверно этого не дали...

– Мерзавцы, сволочи, вот она родная...

– Тихо, стоп...

– Что будешь делать, капитан?

– Там увидим.

Мы прибыли в город где то около трех часов ночи. Пристань освещена прожекторами и оцеплена военными, рядом стоят несколько санитарных машин. Ко мне на катер сразу забирается адмирал и какой то гражданский. Я рапортую адмиралу об уничтожении подводной лодки и взятых пленных.

– Молодец, – восторженно говорит он. – Уже знаю, все знаю. Готовь дырочку в кителе. Здесь представители ФСБ, они просят о том, что утопили лодку – помолчать. Никто не должен знать, что произошло в губе.

Стоящий рядом гражданский кивает головой.

– Предупредите об этом матросов и офицеров, – добавляет он.

– Есть. Но там, в губе, много плавает трупов, их разнесет по морю и все могут узнать...

– Мы уже направили туда два тральщика и спасатель. Они очистят губу. До свидания.

Я отдаю честь. Адмирал и гражданский покидают нас. На палубу выводят пленных, их тут же забирает "воронок" и под эскортом черных машин отъезжает. Потом на носилках уносят страдающих от отравы матросов и офицеров подводной лодки. У катера стоит подполковник, он кричит мне.

– Капитан.

– Я.

– Мы снимаем оцепление. У вас есть другие дела в городе?

– Нет. Мы просто сейчас проверим механизмы и уходим.

– До утра вас не должно здесь быть.

– Сделаем.

Военные отъезжают и мы остаемся одни. Я прошу Наумова.

– Лейтенант, сходи на берег, вон к той будке сторожа, узнай у него, где КПЗ-3.

– Хорошо, капитан.

Через двадцать минут он возвращается.

– КПЗ-3 туда дальше, вверх по реке. Слева начинаются жилые кварталы и недалеко от берега стоит одноэтажное здание, окруженное бетонным забором.

– Поплыли туда.

– Капитан, не делай этого.

– Я всю ответственность беру на себя.

Мы отходим от берега и ползем вверх по реке. Сторож не обманул. Окруженное бетонным забором, торчит крыша длинного здания. Большие ворота глядят на шоссе, которое идет вдоль берега реки. Мы еще проходим чуть вверх и я разворачиваю катер на 180 градусов. Напротив тюрьмы, мы сбрасываем якоря.

– Лейтенант, я иду штурмовать КПЗ.

– Иван Дмитриевич, подумайте чем это может кончится? Вас посадят.

– А она? За что ее посадили? За то чтобы ты и твоя семья жили в нормальных условиях, чтобы могли купаться, пить воду нашего моря. Ее взяли за то, что она любит свою родину. Кто хочет, чтобы она, эта родина, была прекрасной, должны за нее бороться. Да, меня накажут, но я Таню не отдам, вот так просто на расправу этим... бандитам из МВД. Сиди здесь и если хочешь помочь, помоги. Не хочешь, не мешай.

Наумов колеблется.

– Хорошо, Иван Дмитриевич. Я с вами.

– Боевая тревога. Вызвать караул, спустить правый легкий катер. Носовое орудие, приготовиться, цель справа, ворота...

Все забегали. Спустили катер и десять вооруженных матросов попрыгали в него. Я достал из сейфа свой пистолет и запасную обойму.

– Лейтенант, – наставляю я Наумова, – как только я махну рукой, стреляйте по воротам.

– Понял, капитан.

Мы доплываем до берега и, развернувшись, бежим к шоссе. У самой бровки залегаем и тут я, приподнявшись, махнул рукой. Ахнуло носовое орудие, ворота сорвало и унесло внутрь ограждения, мы вскочили и ринулись вперед. Дверь здания закрыта и я расстреливаю замок из пистолета. Гигант старшина из минеров рванул дверь и мы выскочили к стеклянной кабинке с дрожащим охранником.

– Открывай решетку, скотина, – ревет матрос.

Он прикладом расшибает стекло и нагнувшись, вырывает из кобуры перепуганного человека, наган.

Тот послушно жмет на кнопки пульта. Щелкает замок решетки Сообразительный минер уже заметил ящичек на стене, с кнопкой сигнала тревоги и прикладом автомата выбил его со стены, потом, кинжалом отсек провода. Матросы бегут по коридору. Из первой двери выскакивает вооруженная смена заспанных охранников, ее тут же тумаками и прикладами укладывают на пол. Я врываюсь, во вторую дверь. За стойкой сидит полусонный майор милиции и недоуменно смотрит на меня. Я выбрасываю его из-за барьера к двери и, заломив руку за спину, веду по коридору дальше. Опять решетки, рядом с ними стоит сержант милиционер.

– Открывай. Иначе этого пристрелю.

Майор с загнутой головой от упершегося в скулу ствола пистолета, умоляюще смотрит на охранника и тот, как загипнотизированный, открывает решетку.

– Ключи у тебя?

Тот кивает головой.

– Веди.

Мы выходим в коридор с дверями влево и вправо. Я заглядываю в окошечки. Здесь полусонные мужики, опять мужики, еще, но вот пошли женщины. Внимательно разглядываю через узкие отверстия их испуганные лица. Не та камера, опять не та и вдруг... Вот она. Таня с надеждой смотрит на дверь.

– Открывай.

Вякнул майор.

– Вы за самоуправство...

Я двинул ему пистолетом в бок Он охнул и обмяк. Охранник торопливо подбирает ключи и наконец открывает двери.

– Таня, выходи.

– Иван?

– Выходи, говорю.

Она выходит и теперь я замечаю, что лицо ее в кровоподтеках.

– Закрывай, – командую охраннику.

– А мы, – запищали женщины, ее сокамерницы.

– Вас потом освободят...

Мы отступаем по коридору и оставив охранника у двери, вываливаемся в другой коридор где лежит на полу смена тюрьмы.

– Таня, тебя били?

– Вот эти, – она кивает на майора и на здоровенного охранника, лежащего ничком.

– Ребята, врежьте им.

Матросы озверело бьют лежащего и офицера.

– Хватит, бежим на катер.

Мы дружно отступаем к реке. Только погрузились на катер, как к тюрьме подъехало несколько грузовых машин с вооруженными людьми. Катер уже пошел по течению вниз.

Когда вырвались в море, ко мне поступила шифровка от коменданта порта, с требованием, чтобы катер вернулся в Архангельск. Я ответил, что поступил приказ с базы, срочно прибыть туда, я подчиняюсь своему командиру.

Таню осматривает и залепляет раны лейтенант медик.

– Здорово они вас отделали, но до свадьбы заживет.

– Если эта свадьба состоится, – хмуро замечает Наумов.

– Ты встречалась с делегацией? – спросил я Таню.

Она кивает головой.

– И свезла их по морю?

– Нет. К делегации подключили особиста, оказывается все помойные районы, являются секретными объектами...

– За что же тебя взяли?

– Сначала, якобы за хулиганство, а потом уже этим вечером, пришили разглашение государственной тайны. Утром хотели отвезти в тюрьму ФСБ.

– Ты хоть свою коллекцию этим... из комиссии отдала?

– Отдала, это и решило мою судьбу. Особист взбеленился..., он орал на меня при всех и пригрозил всевозможными карами. Только вышла из здания, где сидела комиссия, ко мне придрались на улице милиционеры и сразу отвезли в КПЗ.

– Что теперь с вами будет, ребята? – сочувствует Наумов.

– Не каркай. Живы будем, не помрем. Пойдем Таня, я отведу тебя в мою каюту, отдохни.

На мостках, собрались все: командир базы, начальник штаба, командир дивизиона и воспитатель. У всех хмурые лица. Я докладываю о ликвидации подводной лодки и вскользь, о взятии штурмом тюрьмы. Из-за моей спины показывается заклеенная пластырями Таня и отец осторожно обнимает ее. Я стою на вытяжку и жду своей участи.

– Вольно, а теперь, марш под домашний арест, – говорит начальник базы. – Твою судьбу сейчас решают там... наверху, пока мне приказано посадить тебя под арест. Одно могу сказать, скандал получился слишком огромный, шутка ли военный катер взял штурмом тюрьму, но здесь есть и еще одна для всех неприятность – экология. По этому поводу сюда прибывает через три дня комиссия.

Теперь все остальные пожимают мне руки, а начальник штаба говорит,

– Иван, только в России может быть такое, когда победителей судят. Чтобы там не болтали, но я бы сделал тоже самое. Мы тебя не отдадим...

– Мы за тебя поборемся, Ваня, – говорит мне Курицын.

– Лучше поборитесь за Таню.

– Я ее спрячу, когда нагрянут сыщики, – задвигал своими громадными губами главный воспитатель базы. – Конечно, ты виноват и должен отвечать, но Таня права и мы должны отстаивать ее и наши интересы. Мы же живем на этих морях, питаемся рыбой и что оставим детям. Я считаю, флот заинтересован в лечении морей, пора кончить с этой жуткой помойкой. По своим каналам уже послал десяток телеграмм, от Москвы, до Мурманска...

– Спасибо...

– Потом спасибо скажешь, когда выкрутимся, а сейчас дуй домой и не высовывай носа.

Два приличных гражданина прибыли на вертолете в поселок и, побывав в штабе, пришли ко мне.

– Полковник Крушинин, – представился мне один. – Я из управления службы безопасности.

– Полковник Семилетко, – здоровается другой. – Военная прокуратура.

– Товарищ старший лейтенант, – они удобно разместились за небольшим столом. Говорить со мной начал Крушинин. – расскажите, что было в Мензенской губе?

Странно. Почему же они не начинают с нападения на тюрьму?

– То, что мы там увидели было ужасно. Я не могу сказать с уверенностью, что сумел попасть по лодке, но наши бомбы попали толи в какой то склад, толи в потонувшее судно и в результате ядовитые жидкие вещества всплыли наверх, все это пузырилось и газы растеклись над поверхностью. Поврежденная подводная лодка всплыла в эпицентре этого пятна. А дальше, была просто трагедия. Кода лодка стала тонуть, люди с нее бросились в воду и... умирали в жутких мучениях. Мы сумели подобрать некоторых из них, но не думаю, что это теперь будут здоровые люди, если выживут.

– Вы то сами сумели предохранится?

– Да, мы уже были здесь раз с экспедицией. Два человека тогда попали в больницу, из моих матросов кое кто получил чесотку. Поэтому увидев как появляются пузыри и меняется цвет воды, я сразу объявил химическую тревогу.

– Вы бы сумели показать это место?

– Конечно. Все сведения занесены в вахтенном журнале.

Они переглянулись.

– Кто еще помимо вас и команды знает о гибели подводной лодки?

– Наверно весь поселок...

– Так... Вы с капитаном Гордоном говорили?

– Да.

– И о чем?

– Я его спрашивал какие повреждения получила лодка.

– Вас что-нибудь удивило?

– Конечно. Этот проект многоцелевой атомной лодки типа "волк", с весьма невероятной живучестью. Ее корпус должен выдержать большие нагрузки, но когда рядом раздался взрыв и непонятные ядовитые вещества попали на резиновые прокладки и латунные части, она буквально потекла...

– Что за ядовитые вещества?

– Затрудняюсь ответить, но могу сказать одно, их проекты не рассчитаны на ядовитые воды.

– Эту лодку можно поднять?

– Можно, если у людей будут глухие скафандры или через лет пятьдесят, когда вся пакость рассосется.

Они помолчали.

– Скажите мне, – это уже военный прокурор. – Вы были три дня в море, откуда вы узнали, что Татьяну Барсукову арестовали?

– Я получил с базы шифровку об этом.

– Вам приказывали освободить ее?

– Нет. Это уже мое решение.

– Значит вы умышленно пошли на этот шаг.

– Нет. Я проанализировал все. Арест Татьяны это величайшая глупость властей. Во первых, международный скандал, во вторых, серьезный конфликт между военными моряками и власть держащими. Неужели вы думаете, меня так просто отдадут?

– Прикажут и отдадут.

– А как же американец погибший в вонючей луже.

– Вам бы лучше об этом молчать.

– Разве об этом нельзя рассказывать на суде... Потом я боюсь, что найдутся люди которые раздуют это и без меня.

Они изучают меня и прекрасно понимают, что я торгуюсь.

– Хорошо. Мы еще поговорим об этом.

Офицеры поднялись и, кивнув головами, попрощались.

– До встречи, старший лейтенант.

Эти улетели на следующий день, так и не поговорив больше со мной.

Два дня у меня в комнатке бедлам. Ко мне приходили бесконечные гости, чтобы подбодрить меня. Кроме Тани, здесь была Мария Ивановна, жены офицеров и даже жеманная жена мичмана Белякова, которая тайком пыталась меня ущипнуть или поцеловать. Приходили офицеры, кто с бутылкой, кто с любопытством. Моя история, стала историей поселка.

Вечером Таня сидит на кровати и расчесывает волосы.

– Я ведь тоже решила не отставать от нашего воспитателя....

– Опять что то натворила?

– Нет, я послала письма и телеграммы в европейское отделение "Гринписа", в комитеты ООН, в партии демократического толка всех европейских государств, с описанием, что твориться на Белом и Баренцевом море и из-за чего разгорелся весь сыр-бор.

– Мда, теперь власти будут искать повод, чтобы нас вытурить от сюда и как можно дальше... или уничтожить.

– Не будут. Папа сказал, что нас поддержало командование северным флотом. Уж больно этот случай всколыхнул общественность.

– Плевали они на нее...

– Не плюнут, много людей и здесь и за границей втянуты в это дело. Ты заметил, тебя даже не допрашивали как следует ... Они испугались.

– Это еще ничего не значит...

– Зато ты утопил американца и тебя просили об этом молчать, верно?

– Верно.

– Вот поэтому нас и простят. Наверху не хотят, чтобы об этом тоже узнала общественность, особенно сами американцы. Папа говорит, что они уже ищут свою лодку в районе Северного Ледовитого океана. Бросают на лед датчики, чтобы уловить хотя бы наличие металла на дне. А в нашем районе Баренцева моря утюжат воды спасатели, якобы тоже ищут подлодку.

Наконец приехала комиссия. Председателем был генерал-лейтенант из министерства обороны, его заместителем – адмирал из Североморска, было несколько капитанов первого ранга, гражданские из Москвы и Архангельска и даже полковник медицинской службы, тот самый, который со мной проводил экспедицию в Мезенской губе. Начались нудные совещаниям. Я к ним не допускаюсь, хотя официально комиссия приехала разбираться с нападением на тюрьму.

Таня возмущенная прибежала ко мне.

– Эта, сволочь, полковник от медицины..., ну я ему устроила.

– Что ты еще натворила?

– Он стал утверждать, что отравленная вода в Белом и Баренцевом море, это временное явление. По его данным, источники выделяющий яды в море угасают и вскоре течение уберет его совсем. Я спросила его – когда же море здесь вылечится? Он ответил, что года через два. Тогда не вытерпела и принесла к нему кувшин воды из колодца, так ... для понта. Возьмите и напейтесь этой воды, говорю ему. Она из колодца. Он заорал, что я специально, принесла ему отравленную, чтобы убить его. Тогда я предложила ему, выбрать любой колодец и напиться из него. Тут то он и... понес на меня.

– Обо мне то они что-нибудь говорят?

– Говорят, много говорят. Но судя по всему, комиссия разделилась на две части.

– Почему?

– Понимаешь, как получилось, все считают, что разменной картой за твое освобождение будет молчание моряков, о том как погибла субмарина. Все понимают, что такой скандал не нужен никому. Не дай бог, если все газеты мира поднимут вой по поводу лодки и погибшего экипажа. Такой мученической смерти не пожелаешь никому. И потом, эта помойка в губе вызовет такие международные осложнения, что по сравнению с ними расстрел тюрьмы в Архангельске просто покажется плевком в море. Моряки понимают это и не хотят тебя отдавать под суд,. У них аргумент один, ты и я боролись за море, за боеспособность флота. Поэтому сейчас все тихо скатилось на вопросы вокруг помоек?