Текст книги "Жемчужина моей коллекции"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Откуда вы знаете об этом?

– Отец ваш не скрывал, что имеет этот орден. На этом ордене несколько драгоценных камней и ее стоимость может быть оценена 100 тысяч долларов, но это только по моим предположениям. Может она стоит и больше.

– Отец же отказал ему?

– Да.

– И тогда, этот гад, приказал своим подручным вытащить эту вещь силой?

– Все правильно.

– Кто этот человек? Я согласен на сделку...

– Второй секретарь обкома партии Мельников Сергей Павлович, а выполнял его задание собственный шофер, он же охранник, по кличке Сорняк.

Орден подвязки мы покупали вместе. Полковник милиции, Сергей Иванович, был старым другом отца. Однажды он пригласил его в свое управление. Отец решил взять меня с собой, чтобы, как он говорил, не терять прежних связей. Полковник принял нас в своем кабинете.

– Ну ты, Василий, и вырос. Смотри, какой уже громила. Чем ты его кормишь, Денис?

– Манкой.

– А моих манкой или чем другим, корми не корми, все тощая порода. Любка вышла замуж, даже не знаю как. Когда на свадьбе муж ее обнимал, кости трещали, до чего худая грымза.

– Этот в мать.

– Понятно. Тоже обучаешь коллекционированию?

– Он должен принять все наследство.

– Правильно делаешь. Денис, я пригласил тебя как эксперта. У нас такая история. Поездом Берлин – Чита, с пересадкой в Шанхай, ехал господин Китава, подданный Гонконга. В Москве кто то подсел к нему в купе и через километров пятьдесят, проводник обнаружил господина Китаву мертвым. Чемоданы вывернуты, а неизвестный исчез.

– Убили?

– Кинжалом. Мы также все перебрали, багаж, одежду и вот в поясном карманчике у мертвеца обнаружили вот эту вещь.

Тут то полковник и выложил на стол орден подвязки. Мой отец как увидел, так и онемел.

– Знаешь, что это?

– Пусть скажет он, – сипит от волнения отец, кивая на меня.

– Это английский орден подвязки, – говорю я.

– Какова его ценность? – спрашивает полковник у меня.

– Трудно сказать. Сейчас много подделок. Похоже это тоже.

– Почему так думаешь?

– В обычных орденах нет таких больших камней.

– Ишь ты как. Мой эксперт тоже так предполагал, – говорит полковник, одно его смущало, подлинность камней. Но все же мы думаем, что цель убийства не этот орден. При господине были кой-какие документы, так некоторые из них исчезли.

– Продай мне орден, – говорит отец, – все равно в архив положишь, а в моей коллекции польза будет, я все собираю.

Полковник колеблется.

– Надо бы приобщить его к делу...

– А ты не приобщай.

– Ладно, что ради старой дружбы не сделаешь. Сколько дашь?

– Тысяч пять.

– Бери.

Отец передает деньги и, быстро схватив орден, запихивает его в карман.

Дома отец сразу достает каталоги.

– Смотри, Василий.

Я смотрю на картинку и отец, чуть не заикаясь от волнения, зачитывает под ней текст, переводя с английского на русский.

– Первый орден подвязки, врученный королем Генрихом Четвертым своему фавориту графу Глостеру. На нем три больших брильянта и золотая наколка. Находился в музее в Бирменгенсткого дворца и похищен неизвестными в 1978 году. Ты понимаешь, что мы достали. Потом короли стали жадными и уже награждали своих подданных не алмазными камнями. Этому ордену цены нет.

– Я тоже обратил внимание на странные камни. На наших орденах подвязки в коллекции этого нет.

– Где же теперь гражданин Мельников и этот... типчик Сорняк?

– Мельников умер, а Сорняк, сейчас является крупнейшим владельцем коллекции оружия и орденов и теперь звать его уважительно, Сергей Филиппович...

– Объясните мне еще, Константин Ильич, зачем вы мне продали Сорняка? Здесь ведь не только орден Победы, а что то еще...

– Последнее время он мне много мешает.

– Вы хотите убрать его моими руками?

– Если вы это сделаете, я вам буду благодарен и даже, за орден Победы предложу Неаполитанский орден Орла. Это очень уникальный орден, в России он только у меня и это весьма равноценная сделка. Если вы в курсе дела, всего в мире 11 орденов Орла. Два года назад его хозяином стал я.

– И не жаль расставаться?

– Жаль. Но слишком много тянется за ним...

Я понимаю о чем он говорит. За всеми уникальными орденами тянется кровавый след. Теперь я знаю, что моего отца тоже убили из-за ордена подвязки.

– Значит Сорняк за орден Орла...

– Все правильно. А мои сведения за орден Победы.

Наверно Сорняк пристает к Константину Ильичу очень серьезно, раз тот решил пожертвовать самой дорогой для него вещью.

– Я проверю, что вы мне сказали и если все так, через неделю мы делаем сделку.

– Пойдет. Я заодно позабочусь, что бы вас в течении недели не выперли с работы.

– Неужели к этому идет?

– Перед дирекцией стоит вопрос, с формулировкой: "спаивание коллектива". Вы уже приехали. До свидания, Василий Денисович.

Толя сидит передо мной и канючит.

– Ну пойдем Вася, сегодня. Вещь то необычная. Кладбище в восемь закрывается, мы после закрытия, за два часа успеем.

– Там же не ордена, мне не интересно.

– Да ты понимаешь, какая там ценность. В руки девушки, 20 лет, положили старинную библию в металлическом переплете с драгоценными камнями.

– Подделка все это. Не могут нормальные люди положить уникальные вещи с покойниками.

– Богом клянусь, не подделка. Вспомни, генералу Орлову накололи все ордена.

– От куда у тебя такие сведения?

– Сегодня у нас хоронили. Два часа тому назад. Я участвовал.

– До чего не хочется.

– Вася, все будет в порядке. Я даже согласен меньше взять, а если подделка, то рубля с тебя не возьму.

– Хорошо. Пошли.

– Ну тогда я побег готовиться.

Мы на моей машине подъезжаем к кладбищу. Толя ведет меня не через главные ворота, а через дыру. Еще не совсем темно и я озадаченно оглядываюсь в шумящую от птиц листву деревьев.

– Сюда.

Между двух могил насыпан холмик песка с цветами. Чудный деревянный крест чуть скошен на бок. Блестящая табличка содержит витиеватую надпись: "Сонечка Воробьева. 18 лет". Толя одним рывком его откидывает в сторону.

– Вася, скинь цветы.

Я собираю цветы и оттаскиваю в проход. Мы начинаем копать и очень скоро достигаем крышки гроба. Толя крутится на крышке, щупает на нем защелки и, вдруг, одним рывком, отдирает крышку. Тело покрыто саваном и усыпано живыми цветами, но к моему удивлению, лицо свободно. Оно красиво, прямо потрясает удивительной женской красотой и густые каштановые волосы рассыпаны по бокам. Действительно, под саваном в руках девушки большая библия, корочки сделаны из темного металла, с выбитыми рисунками святых, по всей обложке раскиданы камни разного окраса.

– Уходим, – командует Толя.

– Стой.

Я не могу оторваться от красивого лица. Мне кажется, что в правой глазнице светится капелька слезы. Я не верю своим глазам и спрыгиваю на борта гроба. Обычной вони мертвечины нет. Провожу по щеке пальцем и белый след от ногтя затягивается чуть матовой краской кожи. Что за черт, да она жива.

– Толя, она жива.

– Хрен с ней, давай быстрей засыплем и все.

Странно, в морге ее должны были изрезать и охладить. Поднимаю ее руку, она вялая, холодная, но совсем не одеревеневшая. Вот, сволочи. Я вытягиваю ее тело из ящика гроба.

– Что ты делаешь? Брось ее, – шипит Толя.

– Она живая.

– Не может этого быть. Вася, не сходи с ума...

Но я выбрасываю легкое тело из могилы и вылезаю сам. Толя смотрит на меня как на зачумленного.

– Засыпай могилу, я понесу ее в машину.

– Мать твою, – рычит Толя и остервенело начинает закидывает землей могилу, даже не прикрыв гроб как следует крышкой.

Я протискиваюсь со своей ношей в ограду, добегаю до машины и запихиваю тело девушки на переднее сидение. Длинная шея вытянулась и голова откинулась назад, рассыпав везде чудные волосы. Щупаю у нее пульс и не могу его найти. Включаю двигатель и открываю печку. Тепло медленно набирается в кабину. Я растираю ей руки и ноги.

Приходит Толя. Он закидывает на пол машины лопаты, сумку и садиться сзади.

– Что мы теперь с ней будем делать? – кивает он на девушку.

– Ее надо привести в себя. Как она там не задохлась. Столько времени без свежего воздуха.

– Немного, почти пять часов. Цветов было много..., если действительно жива, то они ее спасли. Ох и намаемся мы с ней. Поехали.

Толя помогает мне занести девушку в квартиру. Он зашвыривает библию на стол и расстроенный уходит в свою квартиру. Дома я сразу же наливаю ванну почти горячей воды и, раздев девушку, запихиваю ее в воду. Два часа вымачиваю и потом, перенеся на кровать, растираю полотенцем. Красивое тело приобрело розовую окраску. Закидываю ее одеялами и иду на кухню. Где-то у меня там завалялся куриный кубик.

Бульон получился не очень удачный, я бухнул много воды. Эту бурду я принес в стакане к кровати и, присев рядом с девушкой, пальцами раскрыл ей рот, потом начал по капельке вливать бульон. Мне показалась, что она сделала глоток, еще несколько капель – опять глоток. Значит жива. Щупаю руку. Она теплая и теперь еле-еле прощупывается пульс.

ПЯТНИЦА, 16 АВГУСТА

Утром я встаю рано. Подтащил к кровати табуретку. Поставил на нее стакан воды, пол стакана бульона и, одевшись, пошел к Толе. Сонная Ира открыла дверь.

– Ирочка, ты не посмотришь за моей сестрой.

– Сестрой?

У Иры от изумления глаза чуть не вылезли на лоб. Сзади нее в трусах стоит Толя и ухмыляется.

– Почти ночью приехала и тут же свалилась без памяти. Заболела простудой видно. Ты присмотри за ней. Вот ключи.

– Хорошо, Вася. Может врача вызвать?

– Не надо. Она сейчас спит, потом решим, что надо делать.

На работе меня сразу же вызывают к начальнику цеха.

– Василий Денисович, вот приказ. Вас за организацию пьянки в нашем цехе лишили премии за квартал.

– Вы хотите, что бы я его подписал?

– Дело твое. Можешь подписывать, а можешь сунуть в одно место.

– Тогда зачем эта филькина грамота?

– Ты кому то на хвост наступил. Комсомол к тому же против тебя прет.

– А...

Я собирался уходить.

– Постой. Разбери свою установку, что ты соорудил в сварочной. Что бы через час ее не было.

– Хорошо.

Иду к Дубку. Он на своем рабочем месте у станка и тупо смотрит на чертеж, от моего удара по плечу подскакивает.

– Денисыч...

– Слушай, сволочь, зачем ты меня так разрекламировал, теперь мне грозит увольнение.

– Денисыч, я ничего...

– Если ты сейчас не разберешь установку, я ее разнесу на мелкие части.

– Сделаем, сейчас сделаем.

Дубок поспешно бросил чертеж и заковылял вдоль токарного участка. Через пол часа в цех въехала электрокара, куда рабочие бережно уложили установку и увезли...

К концу рабочего дня Дубок и часть рабочих были опять пьяны. Дубок шатаясь пришел ко мне.

– Денисыч, выпить хочешь?

– Откуда набрались?

– Так мы...это... установку в вальцовочный цех... А там какую то синюю гадость попробовали гнать... У меня на стакан есть...

В его руке бутылка мутноватой жидкости.

– Ну нет. Спасибо за угощение.

В квартире хозяйничает Ирка.

– Ну и грязи у тебя...

– Как она?

– А никак, спит все. Я ее пыталась растолкать, так без толку.

– Я здесь пожрать купил...

– Ты не беспокойся. Я вам тут суп сделала, гречу сварила, даже молока достала.

– Спасибо, Ирочка. Ты иди домой, Толька придет голодный и злой...

– Да уж это точно и еще пьяный.

Ирка ушла. Я подогрел бульоны и как в тот раз, разжал девушке рот, по каплям начал заливать жидкость в глотку. Слава богу, глотает. Ресницы начали необычный танец. Длинные волосики затрепетали и стали подергиваться. Верхнее веко поплыло наверх, раскрывая глубину черных татарских глаз. Они уставились на меня. Я вытащил изо рта пальцы.

– Ты меня видишь?

Веки дернулись.

– А слышишь?

И тут губы раздвинулись и слабый голос выдохнул: "Да".

– Тебя звать, Соня?

Она не ответила. Ее глаза оторвались от меня и начали изучать углы комнаты.

– Где я?

– У меня в квартире.

– А где мама?

– У себя дома.

– А Сережа?

– Наверно у себя тоже.

Эти вопросы совсем ее обессилели и по ее подергиванию глаз, я понял, что она опять заснет.

– Э... Нет. Сначала выпей. Поешь хоть немного.

Я бесцеремонно хватаю ее за плечи, чуть приподнимаю и облокотив на себя, подношу стакан с бульоном к губам. Она пьет машинально, почти засыпая. Потом сменяю стакан на баночку виноградного сока, только что купленного в магазине, и почти вливаю в нее все содержимое. Последний вялый глоток и она опять спит. Теперь пульс прощупывается. Укладываю ее на подушки и иду на кухню, надо подкрепиться самому.

СУББОТА, 17 АВГУСТА

Сегодня суббота. На работу идти не надо. Я встаю с дивана и иду в спальную комнату, подхожу к кровати. Большие черные глаза Сони смотрят на меня.

– Давно проснулась?

– Мне хочется в туалет.

– Это мы запросто.

Я беру ее в охапку и вместе с одеялом несу в туалет. Там прислонив к бачку, спрашиваю.

– Усидишь?

– Усижу.

Тогда выхожу и жду у двери. Через три минуты голос.

– Унеси меня от сюда.

Я подхватываю ее и несу опять на кровать. Там, приподняв подушки, помещаю в полу сидячее положение. На куне разогреваю завтрак и несу поднос в комнату.

– Тебя как звать? – спрашивает она.

– Василий. Сейчас немного поешь, тебе надо восстанавливать силы.

– А что со мной было? Почему я здесь?

Что же ей сказать?

– Ты заболела... Твоя мама и родственники подумали...

Я споткнулся и мучительно искал умную фразу, что бы сразу не ошарашить Соню.

– Со мной произошло что то ужасное?

– И да, и нет. Ты заболела..., во общем заснула и все посчитали, что ты умерла...

– Умерла???

– Да, умерла.

– Что же было потом?

– Ничего. Что может быть хорошего в этом случае. Тебя похоронили.

Ужас искривил ее милое личико. Я испугался. Только бы не тронулась умом.

– Ты меня откопал?

У нее что, стальные нервы. Я считал, что идеальные нервы только у Толи, а тут еще у этой женщины... есть.

– Да. Давай поедим. Я тебе здесь сделал кашку.

Теперь надо заткнуть ей рот. Беру ложечку и подношу к ее губам.

– Я сама.

Ее рука медленно поднимается и перехватывает ложку. Я смотрю, как она делает первый глоток и успокаиваюсь. Будет есть. Подношу тарелку поближе. Соня машинально съедает все. Теперь стакан чая. Все в порядке. Бесцеремонно вытираю ей рот уголком простыни. Она с изумлением глядит на меня.

Я занимаюсь своим делом, разбираю каталоги, ища Неаполитанский орден Орла.

– Включи телевизор, – раздается голос с кровати.

Иду к бельевому шкафу. Достаю свою футболку, рубашку и трусы, потом подхожу к Соне. Сажаю ее, скидываю одеяла и простыни, оголив полностью, одеваю одежду. Она не произнесла ни слова, только расширив глаза, сверлила меня ошеломленным взглядом. Закутываю ее одеялом и переношу на диван, там поудобней разместив на подушки, подключаю первую программу телевиденья. И опять у каталогов, где же здесь орден Орла?

Я его нашел и ахнул. На картинке, на золотом фоне восьмигранной лучевой звезды, эмалевый орел сидел под короной. Мелкие алмазные камешки создавали правильный круг, в центре которого сидел орел, самый большой камень блистал в короне. Игра стоит свеч, этого подонка надо убрать. А орден Победы... В стране еще много таких орденов и когда-нибудь я его обязательно приобрету.

Классическую операцию, как украсть орден Победы, разработал мой отец. По нашим дурацким законам, алмазные ордена после смерти владельца сдаются в Гохран. Буквально на следующий день, после похорон известного маршала, мы с отцом явились к вдове. Я был одет милиционером и держал для фасона кожаный портфель со специальным устройством для опечатывания. Отец наклеил усы, натянул парик и в блюдечках очках, предъявил жене маршала документ, что он работник Гохрана.

– Что вам надо? – спросила безутешная вдова.

– Я принес постановление правительства, о передаче ордена Победы вашего мужа в Гохран.

Тут отец вытащил где то перепечатанное постановление.

– Леша, Леша, – завыла вдова, – здесь пришли за орденом.

Из соседней комнаты в пижаме вышел холеный молодой человек. Он небрежно взглянул на постановление.

– Ну если надо, так и отдай.

– Господи, за что же нам такие несчастья, – завыла женщина.

– Вы извините, я сейчас.

Молодой человек ушел в комнаты и вскоре явился с коробочкой ордена и лентой. Отец не торопясь взял, открыл коробочку, посмотрел номер.

– Да, он. Вот распишитесь на квитанциях, что сдали орден под таким номером.

– Мама, распишись ты, – просит молодой человек.

Вдова расписывается.

– Один экземпляр квитанции вам, другой в дело. Сержант, – обращается отец ко мне, – примите ценности.

Он передает мне коробочку с лентой. Я запихиваю все в портфель. Потом вдавливаю две нитки в пластилин и, вытащив из кармана печать, выдавливаю на пластилиновой поверхности герб Советского Союза.

– Вы уж извините нас, – говорит отец. – Сами понимаете...

– Ничего, ничего, – говорит Леша, провожая нас до двери.

– Мне хочется есть, – раздается с дивана.

– Сейчас поедим.

Складываю каталоги и иду на кухню. Хорошо хоть Инка все приготовила и не надо ничего делать. Я подогреваю кастрюли, раскидываю на столе тарелки.

– Ты сидеть можешь? – кричу через коридор.

– Наверно могу.

Возвращаюсь в комнату, подбираю с дивана еще вялое тело и тащу на кухню. Там усаживаю на стул и подвигаю к столу. Она ест аккуратно, не торопясь.

– Ты всегда такой?

– Какой?

– Молчаливый.

– Тебе скучно?

– Мне хочется услышать человеческий голос.

– Ты только что слышала его по телевизору.

Она опять миниатюрно пережевывает пищу.

– Значит я спала неделю?

– Не знаю, может и неделю. В институте Бехтерева есть человек, который спит несколько лет.

– Я хочу видеть маму.

Наверно у ее матери будет шок, когда она увидит дочь, а потом, как дочь объяснит матери, почему она жива и кто ее вытащил из могилы? Милиция копать начнет и нам с Толей будет крышка.

– Через день ты на нее можешь взглянуть.

– Разве ты не отвезешь меня к ней совсем?

– Нет.

– Почему?

– Здесь две причины. Первая, как твоя мать вторично переживет шок и неизвестно, что из этого получится. Вторая, как я объясню милиции, почему выкопал тебя из земли.

Она пьет молоко и руки ее чуть дрожат.

– Ты сказал, что я могу взглянуть на нее. Объясни мне, как ты это представляешь?

– Через два дня, девять дней после твоей...., во общем, мы приедем на кладбище и ты увидишь маму и всех родственников у своей могилы.

Молоко расплескалось у нее в руках.

– Отнеси меня на диван.

Я опять отношу ее в комнату.

Соня спит на диване. Теперь надо продумать, как расправиться с Сорняком.

Когда она проснулась, я только что вернулся из магазина.

– Ты куда ходил?

– На улицу. Хлеб купил.

Я занялся уборкой квартиры и только приблизился к дивану, как Соня спросила.

– Можно мне тебе задать вопрос?

– Пожалуйста.

– Я все думаю, почему ты выкопал меня? Ты знал, что я живая?

– Нет, не знал. Я даже сначала не хотел ехать на кладбище, но мой друг уговорил. Сказал, что видел как хоронят молодую девушку, а в руках у нее необыкновенная старая библия. Эта библия тебя и спасла.

– Где она?

Я достаю из полки железное чудо с камнями, кладу ей на колени. Она даже не раскрывает ее, а гладит руками. Слезы пробегают по щеке. Мне надо ее отвлечь.

– А кто такой Сережа?

– Сережа? Это мой парень. Мама все хотела, что бы я вышла замуж за него.

– Ты его любила?

– Не знаю. Так нравился, что то в нем хорошее есть. Может быть и люблю.

– Отец есть?

– Да, но папа с нами не живет. У него другая семья.

– Ты училась?

– В университете, окончила второй курс, – она сделала паузу. – Скажи, а почему ты один живешь?

– Отец с матерью умерли, а женщина, которую я любил, ушла к другому.

– Вася, а ты кем работаешь?

– Токарем.

– Токарем? Не вериться.

– Почему?

– У тебя столько книг и потом я видела, как ты с ними работаешь.

– Значит есть токаря с отклонением. Сейчас пойдем мыться.

– Не хочу.

– Что значит, не хочу?

Я стягиваю с нее одеяло и начинаю ее раздевать. Сил сопротивляться у Сони нет, но она визжит и ругается.

– Насильник..., бандит..., гробокопатель...

Взваливаю ее голое тело на руки и несу в ванну. Там сполоснув как следует, приношу обратно в комнату на кровать. Она уже не кричит, даже когда растираю полотенцем, закрыла глаза и сжала губы. Натягиваю на нее свою рубашку.

– Когда поднаберусь сил, – вдруг сказала она, – я тебе глаза выцарапаю.

– Замечательно. А если ты еще будешь ругаться, отшлепаю по одному месту.

ВОСКРЕСЕНИЕ, 18 АВГУСТА

В воскресение Соня пыталась встать. Слабые ноги подкашивались.

– Чего смотришь? Помоги мне дойти до туалета.

Я опять беру в охапку и несу туда. После завтрака она долго дулась, потом не выдержала.

– Дай что-нибудь почитать.

– Что ты хочешь?

– Все равно.

Я даю ей книгу Томаса Манна о Генрихе Четвертом.

Меня увлекает история некоторых великих исторических личностей. Не с точки зрения знаний, а с точки зрения наживы. Я интересуюсь, где они захоронены, разорены ли могилы, хоронили при параде или нет, что за награды они заработали в своей жизни? Вот и сейчас изучаю знаменитого палача времен Анны Иоановны, его превосходительство генерала Ушакова, "великого инквизитора", начальника тайной канцелярии. С ним еще начинал заниматься мой отец, но трагические обстоятельства не позволили ему закончить это дело. Похоронен генерал в Александро-Невской Лавре. Из воспоминаний статс секретаря Леонтьева, служившего у графа Кайзерлинга, сохранилась интересная запись.

"... С приходом к власти Елизаветы, ненависть дворян и их челяди обратилась против прислужников Бирона. Даже их могилы топтали, а каменные плиты разбивали и разбрасывали во все стороны. Особенно пострадали: генерал Ушаков, генерал Собинов, дворяне -прислужники Зубовы, а также много немцев. Только через год разрешили родственникам восстановить памятники, но могильными плитами прикрыли предполагаемые места, так как уже трудно было установить места настоящих захоронений. Да и кладбище уже разрослось, а старых планов не сохранилось..."

Ушаков, весьма интересная личность. Много наград, много подлости и зверств против своих соплеменников. Прошлым летом я облазил всю Лавру, нашел плиту генерала, поднял кладбищенские архивы и... только мог предположить, что тело его лежит где то рядом, может быть в полутора метрах от плиты, почти вплотную с могилой графа Свиридова. Ушаков, по свидетельству его современников, похоронен при полном параде, имеет много наград – немецких и российских орденов. Его гроб помещен в узком каменном подземном склепе на двоих, но второго гроба нет, так как ни один из родственников не захотел быть похоронен с ненавистным в России генералом, да и могилу тогда уже не могли найти.

В этом году я хотел все таки добраться до Ушакова.

– Ты что изучаешь? – спрашивает Соня.

– Читаю про дворян времен Анны Иоановны.

– Ого. Расскажи мне чего-нибудь.

– Хорошо. Слушай... У фаворита императрицы, Бирона, был верный слуга из русских дворян, генерал Ушаков... Это не тот знаменитый флотоводец адмирал Федор Федорович, а начальник пыточных камер и страшных застенков...

Я рассказываю ей три часа о том времени, о пытках, убийствах и заслугах начальника тайной канцелярии. Когда кончил говорить, она спросила.

– Это все ты нашел сам?

– Сам.

– Зачем мне врешь, что ты токарь?

– Действительно, я работаю в цехе токарем.

Соня не верит, но стала относиться ко мне более уважительно. Вечером уже не ругалась, а дала себя спокойно вымыть и легла спать.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 19 АВГУСТА

Я ухожу на работу. Соня проснулась и следит за мной.

– К тебе придет соседка Ира, – говорю я ей, – покормит тебя, поможет во всем. Я тебя перетащу на диван. Чтобы не скучала, подвину телевизор и дам книги.

– Принеси книги про Ушакова, того, о ком говорил вчера.

– Хорошо. Я Ире сказал, что ты моя сестра, пожалуйста, не рассказывай ей, как ты мне досталась. Просто, приехала к брату и почувствовала себя плохо.

Она кивает головой.

Начало недели. Рабочие как не доспаны. Пришел трясущийся Кардан.

– Денисыч, душа горит...

– Я то причем здесь.

– Мы там нашли какую то банку с жидкостью. Посмотри, можно к ней приложиться.

– Где твоя банка?

– Я сейчас.

Через пять минут он приносит полиэтиленовую канистрочку, я выплескиваю часть пойла в стакан и рассматриваю эту жидкость на свет. Пахнет как спирт, чуть отдает сивухой.

– Вода есть?

– Сейчас принесу. У тебя есть еще стакан?

Кардан услужливо бежит в туалет за водой. Смешиваю жидкости и вижу, что мутной взвеси нет. Это наверняка метиловый. Этиловый с сивушными маслами сразу белеет как молоко.

– Кардан, это метиловый спирт. Яд. Его пить нельзя.

– Да что ты говоришь? Ребята пробовали, говорят нормальный спирт.

– Кто пробовал?

– Да, Дубок, но он немного, только на язык.

– Пусть твой Дубок, сейчас выпьет два литра воды, иначе ему будет плохо.

– Иду.

Кардан подхватил канистрочку и побежал в темные закоулки цеха, где собирались пьянчужки.

– Да вылей всю эту гадость, пока какой-нибудь идиот все таки не выпил, – кричу ему вслед.

В конце дня захожу к начальнику цеха.

– Мне нужно взять завтра день за свой счет...

– Что так?

– Девять дней надо справить, одной родственницы.

– Чего то я не помню, чтобы ты на похороны не ходил?

– Тогда забыли пригласить, а сейчас спохватились.

– Хорошо, иди. Скажи табельщице, что я разрешил.

В кабинет врывается дядя Федя.

– Начальник, беда, там четверо помирают.

Мы бежим на сварочный участок, там уже полно народа. Четверо мужиков нелепо скорчились на полу, пятый, схватившись за глаза, сидит и стонет в углу.

– Скорую вызвали? – орет начальник.

– Уже едут.

Я обращаю внимание на знакомую полиэтиленовую канистрочку. Эх, Кардан, Кардан, что ты наделал? Кстати, а где он сам? В одной из скорчившихся жалких фигурок, вижу его. Значит мне не поверил.

Соня уже выглядит веселее.

– Знаешь, я уже могу переставлять ноги.

– Давно пора.

– Ты бесчувственный...

– Наоборот. Я понимаю, как тебе неприятно, когда тебя таскают в туалет, теперь это будешь делать сама.

Она сжимает губы от негодования.

– Я прочла кое что про Ушакова. Почему ты им заинтересовался?

– Не могу тебе сказать...

– А я с удовольствием проглотила книгу о дворе Анны Иоановны.

– Я тоже. Ты не забыла, завтра мы едем на кладбище.

Соня сжалась на диване.

– Не забыла.

Она затихает.

ВТОРНИК, 20 АВГУСТА

С раннего утра, я помогаю Соне одеться. Нашел старые узкие брюки, одел ей свою рубашку. На пару носков натянул кеды.

– Ну как? – тревожно спрашивает она.

– Плохо. Брюки короткие.

Достаю расческу, причесываю ей волосы, потом стягиваю их в кичку назад и заматываю резинкой.

– Извини, помады нет, пудры тоже. Придется ехать так. Впрочем, тебе это не к чему.

– Только не неси меня до машины. Лучше поддержи.

– Конечно...

Я еду на своем "москвичишке" прямо по аллее кладбища. Развернуться невозможно, еду впритирку, слева и справа оградки или могилы. Недалеко от памятника какому то герою социалистического труда останавливаюсь.

– Посмотри направо, – говорю Соне, сидящей на заднем сиденье.

Она прильнула к окну. В узком проходе оградок видно несколько человек. На их лицах не видно скорби. Они пьют по очереди водку и о чем то оживленно беседуют. Молодой парень держит под руку девушку и вместе с ней хохочет. Пожилая женщина в черной шляпке укоризненно выговаривает мужчине, размахивая руками. Еще несколько мужчин и женщин, а так же девчат и парней организовали несколько групп и собираются уже уходить. Как только первая пара вошла в проход, я медленно отъезжаю и двигаюсь до конца аллеи. У забора крошечная площадка, где с трудом, подмяв мусорные бачки, мне все же удается машину развернуть. Мы едем обратно.

Опять останавливаемся у памятника. Уже никого нет.

– Я хочу посмотреть это место, – заявляет Соня.

– Может не надо?

– Надо.

Помогаю ей вылезти из машины и довожу до ее могилы. К крестику привинтили фотографию, с нее цветная Соня смотрела на Соню живую.

– Они бросили меня, – вдруг взрывается она. – Я им совсем не нужна...

Ее лицо утыкается мне в грудь и тело вздрагивает от плача.

– Пошли от сюда, мне страшно.

– Молодой парень, это был Сережа?

– Да. Он стоял с моей верной подругой. Мама с папой были. Дедушка только не приехал. Остальные родственники и с института

– Немножко окрепнешь, я тебя отвезу к матери.

– Нет. Не надо, она уже отрезала меня из жизни.

– Ты же так хотела к ней вернуться.

– Теперь не хочу. Я хочу начать новую жизнь.

– Хорошо. На какую фамилию тебе доставать паспорт?

– Если ты не против, у тебя будет новая сестра. По моему, ты так сказал Ире.

– Учиться будешь дальше?

– Хотела бы, да не знаю как?

– У меня есть знакомый ректор, только в институте механики и оптики, хочешь я устрою тебя туда.

– А как же документы?

– Надо взять переводку и выписку из университета, с указанием, какие предметы ты сдала, а в ВУЗе покажем твой новый паспорт и заявим, что вышла замуж и поменяла фамилию.

– Я согласна сейчас на все.

СРЕДА, 21 АВГУСТА

В цехе напряженка. Завтра похороны отравившихся рабочих. Меня вызывают к начальнику цеха. В его кабинете майор милиции.

– Василий Денисович, – говорит начальник цеха, – вчера всех в цеху допрашивала милиция, но тебя вчера не было, поэтому они пришли поговорить с тобой сейчас.

Я киваю головой.

– Василий Денисович, – начинает майор, – позавчера утром, к вам на рабочее место пришел Борис Григорьевич...

– Это кто?

И тут я вспомнил, что Кардан это кличка, а у него было еще имя и фамилия.

– Извините, продолжайте, – опомнился я.

– ... Он с вами о чем говорил?

– Он просил провести анализ жидкости, которую он где то нашел.

– Так прямо и анализ?

– Я во общем то химик и по некоторым признакам еще могу как то охарактеризовать пробу.

– Что же дальше?

– Я определил, что это метиловый спирт и спросил его, кто его принял. Он ответил, что Дубок... то есть Дубков, лизнул его на пробу. Тогда погнал его к нему с просьбой откачать водой...

– И все?

– Все.

– Почему вы не убрали канистру к себе? Почему вернули ее Дубкову? спросил меня начальник цеха.

– Я потом, когда увидел его мертвым, понял, что он мне не поверил. Кто то другой убедил его в обратном.

Они оба молчат. Потом начальник спрашивает майора.

– Вы моего зама будете привлекать?

– Буду.

– Идите, Василий Денисович, на свое рабочее место.

Мы с Толей сидим на кухне. Соня смотрит телевизор в комнате и чтобы она нам не мешала, я прикрыл двери.

– Толян, я хочу копнуть могилу генерала Ушакова в Лавре. Ты не хочешь мне помочь?

– Василий, я всегда с тобой и всегда тебе помогу.

– Нужно еще двое надежных рабочих. Там грунт жесткий, может еще придется сдвигать большие каменные плиты, наших сил не хватит.

– Я найду. Заплати им и все будет в порядке. Когда идем?

– Куда идем? – в дверях стояла, держась за косяки Соня. – Ребята я хожу...

– Ну вот, к нам явилась, самая лучшая жемчужина из Васькиной коллекции, – хмыкнул Толя.

Я подбежал и подхватил ее.

– Почему ты меня не позвала, я бы тебе помог.

– Я хотела сама... Так о чем вы говорили?

– О генерале Ушакове.

Усаживаю ее на стул.

– Почему вы свихнулись на одном только этом генерале?

– Не только на нем. У нас периодами, появляются известные имена, мы их изучаем и потом переключаемся на другие...