Текст книги "Завещание Имама"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кукаркин Евгений
Завещание Имама

Евгений Кукаркин

Завещание Имама

Написана в 1998 г. Приключения.

Нос доктора был фиолетового цвета. Он рассматривал меня, как неандертальца, с удивлением щупал грудь, руки, ноги.

– Мне сказали, что вы упали с большой высоты? – недоверчиво переспросил он.

– Не знаю, доктор. Может быть..., раз говорят, значит кто то видел, но я не помню.

– Я в это сам не верю, но мне так передали, несколько человек видели, как вас сбросили с вертолета.

– С вертолета? Не..., не помню... такого.

– Так, так. А ну-ка посмотрите сюда, вот сюда. Поднимите ногу, согните, другую... Ничего не понимаю. Костная система в норме. Вроде рефлексы у вас нормальны..., – теперь он рассматривает мои рентгеновские снимки... Так..., так, кажется и здесь все в порядке. Значит вы даже не помните куда вы упали?

– Не помню. Но если падал, то на землю... Все что помню, это когда очнулся, весь в грязи, глине... Руки у меня связаны, а ноги свободны. Встал и пошел, даже не зная куда, и вдруг вышел на дорогу. Потом ко мне прибежали какие то люди, развязали, отвели в близ лежащую деревню или село, а там отправили в милицию...

– Но у вас все в порядке...

– Нет, доктор... Я не помню, кто я...

Следователь тоже бьется уже вторые сутки.

– Хорошо. Хоть знакомые здания, город, какие-нибудь приметы местности, где вы жили, вспоминаете?

– Нет.

– Фамилии друзей, жена, дети...

Я с тоской гляжу на него. Этот вопрос уже задается сотый раз.

– Не помню.

– Мы были на месте вашего падения. Действительно вам повезло. Упали на склон обрыва с мягкой землей. Кости не переломали, отделались только ушибами. Как вы грохнулись на землю, видело почти все село, а некоторые утверждают, что в вас с вертолета даже стреляли... Кто эти люди?

Я мотаю головой.

– Не знаю.

– Хорошо. Вот это видите?

Он выбрасывает на стол шнур.

– Вижу, это шнур.

– Не узнаете?

– Нет.

– Вам же руки им связали.

– Правда?

Я с интересом рассматриваю эту веревку. Следователь со злостью вырывает ее из рук.

– Этот шнур от военной палатки.

– Военной палатки?

Нет, я ничем не могу ему помочь

– Кто вас выбрасывал?

– Не знаю.

– Куда же вы упали?

– Не помню.

– Ваша фамилия, имя, отчество?

Я пожимаю плечами.

– Ладно. Посидите пока у нас в камере, мы хоть по фотографии попытаемся установить вашу личность.

Сокамерники с пониманием отнеслись к моему происшествию.

– Странно, – говорит громила по кличке Шмель, – русский язык знаешь отменно, считать не разучился, ложку держать можешь, а остальное ни хрена не помнишь.

– У моего тестя, – говорит мошенник Бывалый, – один раз был такой же случай. Его обушком топора по кумполу стукнули, тоже память вылетела, так идиотом лет пять и ходил, пока не свалилось на него сосулька в городе. Пришел в себя на два часа, память вернулась вчистую, но зато умер...

– Может тебя того... стукнуть по голове, – предлагает торговец наркотиками Горкия. – Вдруг все вернется.

– Не надо. Мало ли что случится, – возражает Бывалый. – Тесть то, умер. Нам потом вообще воли не видать.

– Конечно все это странно, – развивает свою мысль Горкия, – В моей практике раз было, в нашу компашку попал такой странный тип, все молчит и молчит, сам по роже грузин, а ни хрена по-грузински не лопочет. Мы заподозрили, что это переодетый мент, подловили и треснули по башке...

Тут мошенник замолчал и, вытащив из кармана хибарок, сунул его в рот.

– Ей, Бывалый, дай огонька, – промычал он.

– На, дальше то, что было?

– Да ничего, идиотом оказался...

Все разочарованы.

– Судя по твоей комплекции, – рассуждает Шмель, – ты не плохо развит. Я бы на твоем месте, пока сидишь здесь, каждый день тренировался... Мало ли, в нашем положении всякая шушера приставать сможет, а ты их... в сосиску...

– Давайте его назовем Иваном, – предлагает Горкия. – Должен же каждый иметь имя. Я вот Гоги, Шмель – Федор... А этот бедолага же даже не помнит как его звать...

– Заметано. И фамилию дадим – Непомнящий, – говорит Бывалый. – Оставь на затяжку, – просит он Горкию.

Они смотрят на меня.

– Так как, согласен? – требовательно на меня глядит Шмель.

– Я как то...

– Вот и хорошо, – подводит мои рассуждения Шмель, – Значит, Иван Непомнящий...

Через неделю меня вызывают к тому же следователю. Он уже потерял ко мне интерес и неторопливо разбирает на столе папки.

– Что-нибудь известно обо мне? – спрашиваю я.

– Нет.

– Что же теперь со мной будет?

– Мы не имеем право вас держать в КПЗ. Руководством МВД республики было решено вас отправить в диспансер. Вас там освидетельствуют и может вылечат...

– И это все?

– Все.

Меня повезли, как преступника, в наручниках, в закрытой машине куда то в центр Союза, похоже в Казахстан. Высадили перед большим белым зданием, окруженным высоким бетонным забором.

Это был псих диспансер. Как я потом понял, не то, чтобы для психов, а для вполне нормальных людей, только под усиленной охраной. Когда я появился в большом зале, заставленном койками, первый увидевший меня худенький маленький человек, в больших очках и сером больничном халате, сразу же спросил.

– За что тебя сюда?

– Не знаю.

– Ага. Значит нашего полку прибыло. Товарищи, – кричит он, сидящим на кроватях фигурам, – еще один...

Меня окружает с десяток человек.

– Какие новости на воле...?

– Как там чувствует себя Горбачев?

– Вы не слышали о деятельности правозащитников в Швеции?

– Когда будет объявлена амнистия политзаключенным?

Со всех сторон посыпались на меня вопросы.

– Я ничего не знаю...

Они недоверчиво глядят на меня.

– Так за что вас сюда посадили? – спрашивает толстый мужик.

– Не имею понятия.

– Вы действительно псих?

– Я затрудняюсь ответить.

– Так кто же вы?

Пожимаю плечами.

– Может это подсадной? – слышится чей то голос.

Люди сразу теряют ко мне интерес и растекаются в разные стороны по койкам, кроме толстого мужика.

– Я здесь староста. Вон там свободная койка, – показывает он рукой к стенке. – Иди занимай ее, а я пойду поставлю тебя на довольствие.

Рядом со мной лежит на койке мужчина в халате, он читает книгу.

– Как вас звать? – спрашивает он, не отрываясь от чтива.

– Не... В общем... Наверно, Иваном...

Теперь сосед с интересом отрывает голову от подушки.

– А чего так неуверенно?

– Я не уверен, что это мое имя.

– Так... Так кто же вы?

– Понятия не имею, после провала памяти, ничего не помню.

– Хорошенькое дело. Однако речь вы не забыли...

– Я так же не забыл математику и как правильно держать ложку...

– Это уже замечательно. Пожалуй в нашу среду действительно попал настоящий больной. Ну что же, давай познакомимся, зови меня Георгием Ивановичем. Раз ты утверждаешь, что у тебя провалы в памяти, я подумал, покажем-ка тебя нашему профессору Степанычу. У нас здесь почти все специальности сидят от академика, до слесаря.

Один из заключенных, профессор Степаныч в окружении "психов" исследует меня на моей кровати. Он меня царапает, бьет молоточком, проверяет белки глаз и всего простукивает.

– На что жалуетесь? – забыв где он находится, машинально спрашивает профессор.

– Я ни на что не жалуюсь.

– Что у вас болит?

– Ничего.

– Так что же тогда с вами?

– Я потерял память. Не помню, кто я.

– Так. Так. А теперь расскажите подробно...

Я рассказываю, что услышал от следователя.., вспоминаю обрыв и как весь в глине со связанными руками, вышел на дорогу, рассказываю о людях из села, развязавших меня, а потом как попал сюда.

– Немного.

Теперь он проверяет меня более тщательно.

– А ведь они вас сунули сюда, потому что вы без физических и умственных отклонений. Вполне нормальный человек. Да, бывают такие случаи провала памяти. Я думаю, она когда-нибудь к вам вернется.

– Когда?

– Это нужен большой стресс – такая встряска. Когда это будет, знает только господь бог.

Успокоил называется.

– Так он наш, профессор или не наш? – задал вопрос Георгий Иванович, мой сосед.

– Видишь ли, это трудно рассудить. Вот писатель Ладынин, мужик хлипкий, но зато духом сильный, всегда при сознании, а этот здоров, правда что то с мозгами, вроде не помнит прошлого, но зато умственных отклонений не наблюдаю. К сожалению, что произошло с его нервной системой ..., понять может только институт мозга. – Зато мне непонятно, – говорит лысый физик, как сковырнуться с большой высоты и не разбиться? Кости то от удара не развалились, у него даже внутренности не отбиты.

– Это тоже загадка природы.

– Ладно, парень, – сказал толстый мужик, старший по этой палате, – мы тебя примем в свою среду и промоем заодно твои мозги. Как вы считаете, товарищи, правильно я говорю?

– Правильно, – поддержали окружающие.

Утром обход. В зал входит большая группа людей в белых халатах. Впереди старший, крупный человек с бородкой.

– Внимание, – орет худая женщина из его свиты. – Всем разойтись по своим местам. Лодынин, а ты куда? Марш на место. Кто не будет слушаться, того оденем в рубашку и будем охлаждать в морозилке или отправим в карцер.

Все спешно разбредаются про своим койкам. Гул в зале стихает. Группа начинает с крайних коек и, почти не задерживаясь, движется по рядам. Наконец, доходят до Георгия Ивановича...

– Как дела, больной... э...э..., – басит старший, заглядывая на табличку на спинке кровати, – Петляков.

– Все в порядке, доктор.

– Что у нас там ничего на него? – обращается старший к горластой женщине.

Та разбирает папки.

– Состояние нормальное, температура, давление в норме.

– Я рад за вас, больной Петляков.

– Когда же меня выпустят?

– Как поправитесь окончательно. Пойдемте дальше.

Они столпились около меня.

– Это... это... новый больной, поступил вчера днем, – сообщает обо мне горластая женщина.

– И что с ним?

– Полное отсутствие памяти.

– Да что вы говорите. Это что то новенькое в четвертом ведомстве. С каких это пор нам идиотов стали подсовывать. Скажите больной, – он как на недоразвитого смотрит на меня. – Вы хоть меня понимаете?

– Понимаю. Я не идиот.

– Ну надо же, а... Он еще разбирается, кто он есть. Сказано, идиот, значит идиот. Запишите, – Виктор Владимирович задумался, – Катюша, что там у нас против идиотизма?

– Виктор Владимирович, у нас специальное отделение, не для такого типа больных. Мы не занимаемся лечением агрессивных болезней.

– Так, так. Напомните мне, чтобы просмотрел его дело в кабинете, а пока пропишите ему слабительное. Пойдемте дальше.

Группа идет к следующей койке.

– По моему больной, этот врач, – говорю я Георгию Ивановичу, кивая на удаляющуюся группу.

– Тише ты, – шипит мой сосед. – Этот, мерзавец, злопамятен.

Мною всерьез занимаются товарищи по палате. Профессор истории Караваев с удовольствием читает мне историю и политическую обстановку в стране. Писатель Ладынин обучает русской словесности, заодно проводя общий обзор иностранной литературы. Староста, тот самый, что меня определял на койку, занимается со мной спортом, тренирует кик-боксингу и разным приемам кон фу и джиу-джиц. Я стал для них куклой, с которой можно скоротать ежедневную скуку и внести какое то оживление в свою среду.

Арсен Кабаев, так зовут нашего старосту, в перерывах между тренировками рассказывает о своей жизни.

– Меня судьба везде мотала. Был в Китае, Японии, Индонезии, тренировался там..., изучал все премудрости борьбы. Еще в России не внедрялись кон фу, кик боксингу, у шу, а я уже мог на равных бороться с представителями этого вида спорта.

– За что же вас тогда посадили сюда?

– За спорт. Вернее за попытку внедрить в массы буржуазные и не нужные советскому народу виды спорта. Я ведь подготовил несколько спортсменов, а мне приписали антисоветчину.

– Арсен Давыдович, но ведь вас пускали тренироваться за границу, они же знали зачем вы едете туда?

– Знали. Был в КГБ такой товарищ Мишин, поезжай говорит, выучись там, потом наших сотрудников учить будешь. Ничего был мужик. Когда возвратился в Россию, Мишина уже не было, а на его месте сидел бывший райкомовский работник Хохряков. Этот сразу заявил: "А на хрена нам всякие там виды борьбы, у нас и так есть отличные товарищи дзюдоисты и каратисты. Зря тебя посылали." Так и остался без работы. Решил сам научить этим видам борьбы молодежь. Устроился в спортклуб и начал потихоньку отбирать способных ребят, а там... покатилось. Кто то донес, меня первый раз предупредили, потом партийные и комсомольские работники активно бросились "душить". Я не сдавался и, как видишь, оказался здесь. Ладно, Иван, кончай травить, давай дальше заниматься.

– Может завтра, у меня ноги болят.

– Что еще нам принесет завтра, неизвестно. Поэтому, будем продолжать сегодня. Становись напротив висящего мата и работай ногами. Я тебе на нем нарисую мелом круг.

Он рисует круг выше своего роста.

– Но мне же его не достать...

– Работай, в прыжке и с отдачей, я тебе покажу в чем здесь фокус...

Сначала тренировки вызывали интерес у "психов", но потом интерес пропал. Мы отделили в зале небольшой уголок, упросили Виктора Владимировича достать нам штангу, гири, маты, сами сделали деревянные щиты, турник и даже "козла", правда без кожи. Кабаев меня мучил над каждым приемам сотни раз.

– Учись, сынок, когда-нибудь это пригодиться, поверь мне.

Я поверил ему.

Прошел год и три месяца и вдруг что то изменилось. Спешно стали отпускать на волю осужденных. Волна освобождения политических заключенных, докатилась и до нашего заведения. Как сказал мой тренер Кабаев: "... Нас достали последними... Уже долго прятать нельзя..."

Он прощался со мной долго. Как отец читал нравоучения.

– Самое важное, сынок, умей за себя бороться. Если тебя дальше будут гонять по психушкам, держи марку нормального человека. Руки с врачами и персоналом не распускай, много не говори. Если будет приставать всякая шушера, дай сдачи, эти силу уважают. И еще, если выберешься на волю, приезжай ко мне в Осетию, будешь у меня за место сына.

– Спасибо.

Арсен долго и крепко тряс мою руку.

– Силен мужик, моя работа...

Засобирался Георгий Иванович, его и несколько других заключенных тоже отправляли домой.

– Иван, в мире все изменилось. В Россию пришло новое веяние. Я уезжаю домой, в Москву.

– Я рад за вас, Георгий Иванович. Это хорошо, когда справедливость восторжествовала.

– Ты прав, но я боюсь за тебя. Ты сейчас никто в этом мире. Понимаешь, тень. Не политический, не больной, без паспортный и безымянный. В этом заведении я несколько лет и по своему опыту тебе скажу, те кто тебя сюда посадили, знали кто ты. Они тебя обманывали, твое настоящее имя и фамилия у них есть. Если тебя от сюда выпустят, поезжай в Москву, в архивах КГБ должна быть о тебе строчка.

– Почему вы так уверены?

– Это отделение, для изоляции политических от общества, тебя тоже изолировали. Значит не хотели, чтобы тебя кто то узнал, а может быть ты знал раньше что то такое..., ради чего власти готовы загнать еще и подальше... Твоя память, вот тот самый опасный аргумент из-за чего ты здесь сидишь.

– Думаете меня в КГБ примут с распростертыми объятьями и сразу все выложат?

– Не думаю, но мы поможем. Время стремительно меняется, меняются люди. Ты сейчас заучишь мой адрес. Мало ли со мной что может случится за время освобождения, поэтому запомни адреса людей, с которыми встретишься в Москве. Вот они. – Он протягивает мне листок. – Я приеду предупрежу их.

– Хорошо.

Вскоре в отделении стало пусто. На двести коек остался я один.

– Так что мне с вами делать? – говорил мне Виктор Владимирович, при очередном утреннем обходе.

– Не знаю.

– Я тоже не знаю. Нас закрывают, закрывают четвертое отделение комитета, здание переходит в ведение минздрава.

– Что же все таки решили со мной?

– Выгнать тебя к чертовой матери.

– Куда же мне идти?

– Куда угодно. Собирай шмотки и с завтрашнего дня, свободен. Катерина, – орет он горластой женщине, – приготовь ему справку и деньги.

Вот она свобода. Я за воротами своей тюрьмы и не знаю куда идти, влево, вправо или прямо. Ко мне подъезжает черная "волга" из ее окна высовывается седая голова смуглого человека.

– Ей, ты не Джафаров?

– Нет.

– Когда же он выйдет?

– Не знаю.

Машина отъехала и недалеко от ворот остановилась. Я пошел по улице вправо. У автобусной остановки спросил, как доехать до вокзала. Оказалось, надо перейти улицу напротив и ехать в обратную сторону.

У центрального входа вокзала, перед парадными стеклянными дверями, стоят три парня, смуглые черноволосые южане. Я выхожу из автобуса и вижу как ребята напряглись и начали о чем то совещаться. Я поднимаюсь по ступенькам и подхожу к двери. Тут один из парней идет ко мне на встречу.

– Приятель, – говорит он мне с явным акцентом, – отойдем в сторону.

– Зачем?

– Нам надо выяснить кое что. Не задерживай людей.

Сзади меня действительно скопились пассажиры автобуса. Я отошел в сторону. Парни окружили меня.

– Слушайте, – обращается ко мне старший, вы очень похожи на одного человека. – Вы не Джафаров?

Джафаров? Странно, я второй раз слышу эту фамилию. Может я действительно Джафаров.

– Нет.

Парень достает из кармана карточку и смотрит на нее, потом на меня.

– Вроде похож. Наиль, похож?

Он передает карточку другому.

– Черт его знает, у этого волосы белые и скулы выпирают, но чем то похож, – отвечает Наиль.

– Придется проехаться с нами...

– Простите, но мне надо на вокзал?

– Никуда не пойдешь, тебя ждут в другом месте.

– И где же?

– В Самарканде.

– Кто?

– Муфтий Фархас...

Мне это ничего не говорит. Георгий Иванович просил лучше поехать в Москву. Эти ребята совсем не нравятся.

– Нет, ребята, мне в другую сторону...

– Возьмите его, – командует старший, – и в машину.

Чувство опасности сразу пришло ко мне. Как там показывал приемы староста в моей тюрьме. Резко вскидываю руки назад. Кажется достал, один парень держится за нос, другой свалился на камни. Я отскакиваю и ребром ладони бью по шее того, из носа которого капает кровь. Теперь оба парня лежат на камнях, один еще пытаются подняться, старший немного растерян. Он два раза махнул в мою сторону кулаками. Я уклонился и стал наступать, обманываю его левой рукой и хорошим приемом заезжаю ему в скулу, правой. Парня подбрасывает. Стекла дверей разлетаются вдребезги, он просто улетел в зал ожиданий. Вокруг закричали любопытные пассажиры.

– Парень, – симпатичная девчонка дергает меня за рукав, – беги, мильтоны идут.

Я оглядываюсь. Два милиционера спешили, с площади перед вокзалом, к нам. В мои планы встреча со служителями правопорядка не входила. Девчонка тянет за руку.

– Беги за мной.

Она первая влетает в разбитые двери вокзала и мы, проскочив мимо стонущего на полу южанина, петляем по коридорам с людьми. Опять дверь и мы на перроне. Рядом стоит пассажирский состав. Девушка добегает до девятого вагона.. В дверях стоит с флажками заспанная проводница.

– Варя, – орет моя спутница, – Варя.

– Галька, ты чего?

– Возьми парня.

– Да ты что? Меня начальник поезда вздрючит.

– А его сейчас сцапают мильтоны. Он там черным рожу набил.

– Вечно ты Галка вляпаешься в историю. Полезай быстрей, – командует она мне.

Я залезаю в вагон. Девчонка, которую назвали Галей, быстро смоталась. Через пять минут мимо вагонов бегут два милиционера с чуть прихрамывающим парнем, одним из тех, которые пытались меня остановить перед входом вокзала.

– Ты здесь мужчину не видела, – кричит проводнице милиционер. – Он без вещей, в сером пиджаке, такой... с белыми волосами.

– Не видела.

Группа бежит дальше. Вагон дергается и медленно набирает ход. Когда состав разогнался, проводница закрывает дверь.

– Ну пошли, бедолага, посидишь у меня в купе.

В купе она закуривает.

– А куда мы едем? – спрашиваю я.

– В Алма-Ату.

– Вот черт, мне ведь надо в другую сторону.

– Куда?

– В Москву.

– Это просто. Завтра мы приедем в Алма-Ату, там пересядешь на поезд до Москвы и поедешь обратно, – она затягивается. – А за что ты избил черномазых?

– Приставать стали...

– Правильно сделал, что набил им рожу. Нашему брату от них здорово достается. Терпеть не могу эту сволочь. У тебя деньги есть?

– Есть, но мало.

– Ты зэк? Только что освободили?

– Вроде так.

– За что сидел?

– Не знаю.

– Все вы так говорите, а сколько отсидел?

– Больше года.

Она кивает головой.

– Небольшой срок. Видно не очень то набедокурил...

– Я бы сидел больше, но нашу тюрьму закрыли, всех заключенных отправили по домам.

– Постой, постой, чушь какая то. Ты не врешь?

– Нет. Мы политические. Нас всех выпустил и отправил по домам.

– Бедненькие.

При слове "политические", она поверила.

– Ты сиди здесь как мышка. Я сейчас пойду проверю пассажиров, а потом мы с тобой попьем чаю,

Наступает вечер. Мимо окон проносятся скучные поселки и заросшие или голые степи. Галя раздает спальные принадлежности, я ей помогаю, вытаскиваю комплекты простыней, наволочек и полотенец из мешков. Уже после того, как все в вагоне успокоились, Галя легла подремать. Я сижу напротив и читаю газеты, которые достались от какого то пассажира, сошедшего минут пятнадцать назад. В дверь постучались. Я открываю и тут же ствол пистолета уперся мне в живот. Два человека, с характерными чертами южан, вталкивают меня внутрь. Галя просыпается и отрывает голову от подушки.

– Граждане, вы чего?

– Заткнись, – произнес первый с заметным акцентом.

Толчком ствола в живот, он отталкивает меня на лежанку.

– Сидеть.

Галя с испугом приподнимается и садиться ближе к окну.

– Какая сейчас ближайшая остановка? – спрашивает ее тот, что с пистолетом.

– Не... не... помню... Там расписание... на двери...

– Сабир, посмотри.

Второй спутник открывает дверь и заглядывает за дверь. Между тем, дырочка пистолета смотрит мне в живот. Сабир возвращается и захлопывает дверь.

– Через двадцать минут, Аягуз.

– Отлично. Куда собрались, гражданин Джафаров? – это уже обращение ко мне.

– Я не Джафаров.

– Не надо только пачкать нам мозги. Нам точно сообщили, что вас сегодня выпустят из лечебницы, мы вынуждены десятки ребят пустить по вашим следам. Хорошо догадались проверить и этот поезд...

– Я вам повторяю, я не Джафаров.

– Потом разберемся. Протяните вашу руку. Не эту, левую.

Блеснули наручники и щелкнула стальная клешня на запястье, другую клешню захлопнули на кронштейне столика. Пистолет уперся в висок.

– Сабир, обыщи.

Второй склоняется и ловко обшаривает карманы. Он вытаскивает справку и деньги.

– Больше ничего нет.

Старший удовлетворенно вздохнул и спрятал пистолет под ремень.

– Что там в бумажке. Дай.

Сабир передает ему бумажку.

– Непомнящий Иван Иванович... Ишь как законспирировался.

– Вы кто, милиция?

Они засмеялись.

– Джафаров, мы такая же милиция, как и ты Непомнящий. Неужели ты растерял свое чутье. Раньше бегал от нас, как баран, поймать не могли... На, утрись своей бумажкой и спрячь свои ненужные деньги, а то еще обвинишь нас перед муфтием, что мы тебя ограбили.

Я свободной рукой все рассовываю по карманам.

– Нам скоро выходить, – замечает Сабир.

– Выйдем. – подтверждает старший.

Они присели и слышно, как стучат колеса на стыках.

Мои охранники поднялись.

– Пора.

Этот тип говорит, что я раньше бегал от них. Значит надо бежать и сейчас. Кем же я все таки был?

– Сабир, дай ключ, – старший протягивает руку.

Он берет маленький ключик и сгибается, чтобы открыть наручник, замкнутый на кронштейне столика. Только слышу щелчок и чувствую свободу руки, как тут ребром ладони другой руки ударяю по шее. Хорошо меня потренировал староста, слышен хруст позвонков и тело падает на мои колени. Поднимаю голову и вижу, как Сабир тянет руку за пазуху, я хватаю расслабленное тело, подтаскиваю его на уровне плеч. Грохочет два выстрела и тело в моих руках дергается, как будь то приложили тысячу вольт. Я набрасываю труп на Сабира, они оба падают на лежанку, к вжавшейся в стенку Гале, и пока живой борется с мертвым, делаю рывок к двери и выскакиваю наружу. Теперь в тамбур и там открываю наружную дверь. Поезд замедляет ход. На меня наплывает город, вернее грязный, неряшливый, одноэтажный пригород. Прыгаю в какое то подобие канавы.

Я здорово ударился о столб. Перед глазами запрыгали разноцветные огни. И вдруг картина стала мелко трястись и проясняться...

.......................................................................

– Саша, ты слышишь меня, Саша, – симпатичная черноволосая девушка склонилась надо мной и пыталась травинкой пощекотать нос.

– Ага, попалась, – я схватил ее и притянул к себе.

– Сашка, пусти.

– Ну уж нет.

Я поцеловал ее. Потом перехватил голову и прижал к губам. Она сначала дернулась, чтобы вырваться, потом затихла. Мы не можем оторваться друг от друга. Наконец я освобождаю хватку. Девушка сразу поднимает голову.

– Ну и напугал же ты меня.

– Чего это вдруг?

– Ты же сейчас грохнулся головой с яблони.

– Правда?

Я поднимаю глаза и вижу над собой раскидистые ветки с огромными яблоками.

– А зачем я туда полез?

– Ты что, шутишь? Ты же хотел достать мне яблоко.

– Сейчас достану.

– Неужели тебе хочется встать?

– Нет. Я согласен так лежать все время. До чего приятно чувствовать твое горячее тело.

– Дурак... Все испортил... Неужели нельзя без этого...

– Без этого, нельзя...

И тут я прочел на арабском языке один отрывок из поэмы.

Нет, скажем: эти губы – леденец,

А родинка у рта – индус-купец:

И в леденец, чтоб сделать лучше вкус,

Индийский сахар подмешал индус.

И о ресницах нам сказать пора:

Что ни ресничка – острее пера,

Подписывающего приговор

Всем, кто хоть раз на пери бросил взор...

Она смотрит на меня своими огромными глазами.

– А можно еще?

– Хочешь по-персидски?

– Нет, я плохо понимаю.

Опять читаю ей отрывок...

Нет роз, подобных розам нежных щек;

На подбородке – золотой пушок

Так тонок был, так нежен был, что с ним

Лишь полумесяц узенький сравним...

Девушка заворожена.

– Сашка, откуда ты все знаешь?

– Я же учусь.

– Учишься... Завтра уходишь в армию.

– Я же не по своей воле. Пришла в институт разнарядка, всех парней знающих арабский язык призвать в армию. Вот меня и забрили.

– Неужели на войну? Я слышала в Афганистан наши ввели войска, там теперь такое... Муса вернулся без руки, такие страсти рассказывал.

– Не знаю, куда пошлют. А ты меня будешь ждать?

– Дурачок. Конечно буду.

Она руками обхватывает голову и целует меня. Я проваливаюсь в ее огромные глаза. Вдруг тело девушки на мне вздрогнуло. Она оторвала голову и засмеялась.

– Ты чего?

– Не надо доставать яблоко, оно мне само на спину упало.

– Зейнаб...

И тут...

.......................................................................

– Эй парень, что с тобой?

Я открываю глаза. Полусогнутый старик в рваной поддевке стоит передо мной и толкает меня палкой. Очень здорово саднит лоб. Я трогаю и нащупываю здоровенную шишку.

– Это у тебя что? – опять скрипит старик.

Он палкой тыкает в вывалившийся из под рукава браслет.

– Это? Это меня наградили бандиты, от них бежал.

– Ага, – криво улыбается старик, – поэтому ты и вздремнул у железнодорожного полотна. Здесь ночи бывают холодные, мог бы и простудится. Убирался бы ты быстрей от сюда.

– Уговорил, дедушка. Как мне добраться до шоссе?

– А чего до него добираться. Оно рядом, пройди эти дома и как раз туда попадешь...

– Спасибо.

Дед медленно поворачивается и уходит к домам.

Я привел себя в порядок, выбил от пыли пиджак, кое как почистил брюки, а под колонкой в начале улицы промыл лицо. Чертов браслет наручников болтается на руке и чтобы он был мало заметен, запихиваю его под рукав рубашки. Уже вечереет, из грязной улочки выбираюсь на дорогу. Хорошее асфальтовое шоссе ведет вдоль железной дороги на север. Здесь я простоял около сорока минут, пытаясь подцепить попутный транспорт. Наконец, повезло. Два огонька приближались ко мне из города, я поднял руку. Противно заскрипели тормоза, старенький автобус открыл двери. Я залезаю в него.

– Вы куда? – спрашиваю шофера.

– Маршрутный, на Семипалатинск.

– Сколько до города?

– Восемьдесят рублей.

Я отсчитываю деньги и иду в салон. Пассажиров мало, почти половина мест свободны. Сажусь рядом с девушкой, по чертам лица казашка. Она с любопытством оглядывает меня.

– Вы турист?

– Вроде этого.

– А почему без багажа?

– Зачем он, Бог прокормит и оденет.

Она улыбается.

– Сами то от куда?

– Еду в Москву.

– Это на автобусе то?

– Там, в Семипалатинске на чем нибудь еще, если повезет.

– Далеко ехать. А я в гостях была у дедушки, теперь домой возвращаюсь.

– А чего не на поезде?

– Мне нужно не в Семипалатинск. Не доезжая его, километров пятьдесят. Понимаешь, если по железной дороге, надо сначала до города доехать, а потом обратно. Не выгодно.

– У вас там дом, работа?

– Отец с матерью живут, братья, сестры. А я только что школу окончила, теперь в техникум поступила. А вы кто по специальности?

– Учитель.

Врать, так врать.

– А по какому предмету?

– По истории.

– Вот здорово...

С ней не остановиться, она говорит, заговаривает. За окнами совсем темно и вдруг я чувствую, что начинаю засыпать...

– Эй, да вы спите, – кто то трясет меня в бок. – Ладно уж, спите.

Я пытаюсь вернуть удивительный сон, но ничего не удается, все крутится и черные горы стремительно растут перед глазами. Кто же такая, Зейнаб...?

– Проснитесь. Мне нужно выходить.

Я чуть приоткрываю глаза. Уже светло, солнышко забросило первый луч в окна автобуса. Моя соседка, толкает меня в бок.

– Слушайте, я знаю, кто вы, – шепчет она мне на ухо.

– Кто?

– Вы... вы... заключенный..., бежали из тюрьмы...

– С чего вы взяли?

– У вас на руке наручник... и потом... без багажа...

Я гляжу на руку, чертов браслет блестит из под рукава.

– Да нет. Это... мои друзья пошутили. Защелкнули, а ключ выкину в Сырь-Дарью.

– У вас дурные друзья.

– Какие есть.

– Пропустите.

Я помогаю ей выбраться. Автобус доезжает до крупного поселка, где моя попутчица выходит.

Прошло минут десять и вдруг наш автобус обгоняет милицейская машина. Рука с палочкой просовывается в окно и делает отмашку на обочину. Мы останавливаемся. В машину заскакивают два милиционера и тут же направляются ко мне.

– Выходите, гражданин.

– Но у меня билет...

– Выходите.

Ничего не поделаешь, выхожу. Тут же у автобуса меня бегло ощупывают. Один милиционер заголяет руку.

– Точно наручники. Поехали-ка с нами.

Меня запихивают в милицейскую машину и везут обратно в поселок.

В небольшом милицейском участке, проверяют мою справку. Долго звонят куда то и, не добившись ответа, звонят в больницу из которой выперли. На мое счастье, кто то там нашелся, похоже пресловутая Катерина, и долго объясняла, кто я. Наконец, начальник милиции возвращает мне эту ненадежную бумажку.

– Держите, гражданин Непомнящий. У вас очень сомнительный документ. А теперь расскажите мне, как на вашей руке появился браслет?

– Какие то южане пытались силком меня переправить в Самарканд.

– В Самарканд?

– В Самарканд. Двое парней приковали меня в Алма-атинском поезде к кронштейну столика, а потом когда отцепили, я бежал.