Текст книги "Убийца нужен всем"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кукаркин Евгений
Убийца нужен всем

Евгений Кукаркин

Убийца нужен всем

Написано в 1997 г. Приключения.

ПРОЛОГ

Я не помню своих родителей, по моему их у меня не было. Все мое детство это больница, детский дом и странные взгляды взрослых, которые шепотом говорили, показывая на меня, то ли "сканированный", то ли "клонированный", очень не понятные для меня слова до сих пор. Каждый раз при медицинском осмотре, меня проверяют тщательно, жестче чем других. Однажды, при очередном осмотре, я прочел на моей медицинской карте, штамп: "Для служебного пользования" и очень удивился, почему мои документы прячут отдельно от всех в сейф. Я рос как все ненормальные дети в закрытых заведениях. Вернее, подвергался унижению, издевательству и битью от старших, вечному недоеданию в столовой и презрению со стороны мальчиков и девочек, имеющих родителей. Но вот кончился срок пребывания в детском доме и со мной последнюю беседу провела директор, Валентина Матвеевна.

– Ну вот, Юра. Ты окончил школу и пора тебе задуматься, чем заняться в этой новой для тебя жизни. Куда ты предполагаешь, пойти?

– Не знаю. Может быть в армию.

– Это хорошее дело. Хочешь, мы отправим тебя в училище. Я помогу через военкомат...

– Помогите, – я пожал плечами.

Мне было все равно. Лишь бы уйти из этого гнусного детского мира.

– Вот и умница...

– Валентина Матвеевна, мне уже 18 лет. Можно считать, я взрослый и наверно уже имею право узнать кто мои отец и мать?

Она мнется, потом все же кивает головой.

– Видишь ли, конечно имеешь. Твой отец... очень красивый человек. Я тебе покажу его фотографию.

Она достает из папки фотографию и протягивает мне.

– Но это же... я, только чуть постарше.

– Вы очень похожи.

– Так кто же он?

– Я не могу тебе этого сказать. В твоей анкете ничего об этом не написано. Знаю только фамилию, имя и отчество, Максимов Иван Данилович.

– А кто же мать?

– Матери? Матери нет...

– Как нет?

– Понимаешь, Юра. По твоим документам, я пока сама не знаю кто твоя мать.

Из своего маленького опыта понимаю, что дальше лучше не поднимать этот скользкий вопрос.

– Отец мой жив?

– Не знаю.

– Интересно меня примут в училище с такой автобиографией.

– Примут. Завтра, Юра, я иду в военкомат, поговорю о тебе.

Шел 1987 год. Страна вела войну в Афганистане.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Прошло десять лет.

Война, – мой хлеб. Где я только не был, чтобы почувствовать реальное покалывание по коже опасности и щемящее чувство азарта. Карабах, Абхазия, Сербия, Чечня, – самые лучшие дни в моей жизни. Меня несколько раз царапали, был серьезно ранен, два раза глох, но прошел все, и считаю, что готов к следующей бойне.

Где ты, война?

Город, это клоака. Здесь полно всякого дерьма живого и неживого. Среди дергающихся, неуемных людишек, плавают вонючие облака национализма, другой дымящей дряни – нищеты коммунистической идиллии и демократического бандитизма. А у народа, испорченного 70 летней каторгой несбывшихся иллюзий, в извилинах по-прежнему ползают мысли о хорошей жизни, которую им в будущем кто то преподнесет на блюдечке. Душно и противно в городе.

Я здесь только три дня, а уже устал. Устал от визитеров, от настойчивых гостей и навязывающихся друзей. Убийца нужен всем.

– Максимов?

У иномарки стоят трое. Одетые, как фраера, они не вызвали у меня восторга.

– Я.

– Мы бы хотели поговорить с тобой, – говорит лысоватый мужик.

Я раздумываю, отказать или согласиться. Один уже услужливо открыл дверь машины, приглашая жестом занять место.

– А без машины, поговорить нельзя? Зайдем в кафе, еще куда-нибудь..., в какое нибудь укромное место

– Почему же, можно, – усмехаясь, говорит лысоватый, – но сначала надо доехать до укромного места.

– Куда вы меня повезете?

– Управление федеральной службы безопасности.

Он раскрывает передо мной служебное удостоверение. А этим то что от меня надо? Я сажусь на заднее сиденье и тут же тела спортсменов зажимают меня с двух сторон. Мы катим по городу, мои молчаливые спутники сидят как восковые фигуры, даже не раскачиваясь при поворотах машины влево или в право. У внушительного шикарного дома, мы останавливаемся.

– Выходи.

В кабинете, под портретом, уже выброшенного на свалку истории Дзержинского, сидит, по-видимому, последний из его когорты, старый морщинистый пень. По бокам стола, молодые львята, ищущие поживу и жаждущие свежей крови.

– Максимов, – скрипит старик, – рад вас видеть. Здравствуйте. Я генерал Парфенов, это полковник Зарайский и майор Обручев.

– Здравствуйте, – киваю головой я.

– Садитесь, Максимов.

Здесь только один стул, напротив них. Я сажусь. Они изучают мое лицо и поочередно читают какой то лист бумаги, вынутые из папки.

– Как вы себя чувствуете, Юрий Иванович?

С чего бы это так справляются о здоровье.

– Нормально.

– А как ваша рука?

– У меня протез. Протез не болит.

– Это хорошо, – улыбается генерал, – а то мы все удивляемся как так можно воевать несколько лет с искусственной рукой.

– Хорошо сделан, поэтому и воюю.

– У вас хороший послужной список, Юрий Иванович.

Интересно, наверно хорошим послужным списком теперь называют присутствие на всех малых войнах нашего времени, независимо от того на чей ты стороне. Чем больше времени ты участвуешь в бойне, тем лучше выглядит на тебя характеристика.

– Может быть.

– Сколько вы постреляли наших? – вдруг неожиданно спрашивает полковник Зарайский.

Оказывается и это считается подвигом в стенах настоящего учреждения.

– Это когда?

– В Чечне.

– Не считал, но много.

– Если бы не амнистия, мерзавец, – взрывается тот, – я бы тебя здесь по стене размазал.

Я гляжу на него. Слабак, больше блефует, если бы не это учреждение, в котором он чувствует себя уверенно, я бы действительно перешиб эту соплю одним ударом.

– Спокойно, – успокаивает его генерал. – Вам не надоело воевать, Юрий Иванович?

– Нет.

– Может быть, ваши способности было бы уместно применить в другом месте, с пользой для дела.

– Вы мне что то хотите предложить?

– Хотим.

Наступает пауза. Полковник смотрит на меня с ненавистью, майор и генерал – невозмутимо.

– Вы мне предлагаете служить у вас или уже вспыхнул новый кризис, где необходимы волонтеры?

– Хотелось бы вас видеть на нашей стороне.

– И все же, кем?

– Специальным агентом, с большими правами.

– Не пойдет. Ваша служба самая ненадежная в России. Где бы я не был, всегда встречался с людьми из вашего управления и кроме трусости, продажности, систематической глупости не видел ничего хорошего. Ваши агенты проваливаются мгновенно, а после того как вы их засылаете в какую– нибудь область, их списки с приметами можно найти у каждого водителя автобуса.

– Ах ты, говно, – подпрыгивает полковник. – Товарищ генерал, разрешите мы здесь с ним... поговорим в укромном месте.

Мне немножко грустно. Идиоты были везде, особенно среди начальников, но самые опасные идиоты – жаждущие крови.

– Отставить. Он частично прав, наша разведка в Абхазии, Чечне, да и в других районах работала хуже чем когда либо. Мы еще не объяснили Юрий Ивановичу, кто мы и почему добиваемся его помощи. Я кратко постараюсь прояснить. При ФСБ давно создан отдел по борьбе с бандитизмом и всевозможными там мафиозными группировками, но неэффективность его действий вынудило руководство организовать побочный отдел. Специально для таких людей как вы.

– Значит работать нужно по принципу, клин клином вышибают. Моими руками хотите расправиться с уголовщиной, но никто из вас не подумал, что я выйду от сюда и через час меня прикончат, потому что кто то из вас... поспешит донести моим новым недругам, для чего меня здесь завербовали.

– Не доверяете нам? – спрашивает майор.

– Нет.

– Правильно делаете. Отдел по борьбе с бандитизмом провалился только потому, что предательство сидело внутри его. Среди тех людей там, которые делают общее дело, нашлись подонки, которых до сих пор не раскрыты. Это касается их, мы же стремимся создать новые формы борьбы с преступностью. Если вы с нами будете работать, об этом будет знать три человека, только те, которые присутствуют здесь.

– Нет, совсем с вами не хочу работать. Мне нужна сто процентная надежность, а с вами ее нет.

– Я очень сожалею, что вы отказываетесь работать с нами, – говорит генерал, – но... у вас есть еще время передумать. Вот вам наш телефон, если вы раздумаете, позвоните нам.

Его рука протягивает мне бумажку. Я ее забираю. Майор поднимается и подходит ко мне.

– Пойдемте, я вас провожу.

Мы идем по коридорам управления.

– Вы предполагаете, что будет с вами потом, когда вы выйдете из этих стен? – говорит мне майор.

– Мстить будете, делать подлости или ухлопаете сразу.

– Полковник Зарайский очень изобретательный человек, он постарается напакостить вам основательно.

– А вы?

– Я? Я нет. Вы знаете Люсю Комарову?

Я спотыкаюсь и резко останавливаюсь.

– Знаю, она разве здесь?

– Мы бы могли ее сейчас навестить. Поедем со мной, это недалеко.

– Поехали.

Самое противное в Карабахе это утро. Холодные туманы окутывают низины и слишком медленно растворяются под лучами восходящего солнца. В окопе, с развалившимися стенками, через белые волны тумана проступает фигура Левона. Когда я со сменой, вплотную подхожу к нему, то вижу как он трясется от холода под короткой курткой.

– Юрка, ты принес мне покурить?

– Нет.

– Вот черт.

– Что-нибудь слышно?

– Слышал недавно, камешки гремели впереди. То ли заяц, то ли их разведка, но в таком тумане друг друга не найдешь. Ладно, я побежал отогреваться.

Только он растворяется в белизне тумана, как впереди раздается взрыв и осколки камней дождем посыпались во все стороны. Сменившийся часовой, хватается за пулемет и очередь веером пошла в невидимую муть. Слева и справа дружно ударили автоматы, взведенных до предела часовых.

– Не стреля..., – раздаются впереди, перед окопами, крики. – Свои...

Отрываю часового от пулемета, потом бегу по окопу, натыкаюсь на выплывавшие из белого молока, фигуры солдат и заставляю их не стрелять. Наступает тишина и тут же доносятся голоса.

– Помогите, у нас раненый.

– Левон, Марат, вы здесь, – кричу я. – Идите со мной.

– Юрка, там мины.

– Вперед.

Они нехотя идут за мной, стараясь не потерять в тумане.

– Эй, где вы тут?

– Мы здесь, – раздаются голоса.

У небольшой воронки еле-еле видны две темные фигуры, нагнувшиеся над чем то. Я сгибаюсь, чтобы посмотреть. Это неподвижное тело без ног. Одна фигура разгибается, на ее спине, то ли рюкзак, толи ящик.

– Помогите, он еще жив.

– Ребята, берите его, – приказываю моим спутникам.

Марат и Левон хватают раненого под руки и бегом отправляются в свои окопы. Я и те двое спешим за ними.

В окопе появляется санитар и наш командир взвода.

– Что произошло? – сразу спрашивает он.

– Да вот, какие то придурки на мину нарвались, – отвечает Левон.

– Кто такие?

– Мы, репортеры, – раздается женский голос. – Сбились с дороги в тумане и вот..., наш проводник, попался...

– Хорош проводник, поперся на минное поле.

– Лейтенант, – обратился санитар, поднимаясь с земли, – этот готов.

– Возьмите у него документы.

– Вы не можете Сережу осмотреть, – обращается тот же женский голос, он за проводником шел. Сережа, покажи что у тебя.

– Посмотри, что с ним, – просит лейтенант санитара. – У вас есть документы, барышня?

– Вот, пожалуйста.

Рука пробивается сквозь белые облака, протягивая офицеру документами. Тот подносит их почти к глазам.

– Комарова Людмила, репортер первого канала телевидения.

– Это я, а это Сережа, мой оператор.

– Зачем вы сюда прибыли?

– Полковник Мовсесян направил нас сюда. Вы же лейтенант Наболдян, правда?

– Да, я.

– Полковник сказал мне, что на вашем участке всегда жарко и мне есть что поснимать.

– Не хватало нам еще гостей. Прапорщик?

– Я.

– Займитесь ими.

Лейтенант передает размытому пятну документы и исчезает. Пятно надвигается на меня и возникает молодое девичье лицо в берете. У скулы небольшой порез и полу высохшая кровь смазана до шеи.

– Что это у вас со щекой?

– Когда грохнуло, меня отбросило назад, а потом посыпался песок и камни. Вот и поцарапало

– Вам повезло, вы еще легко отделались.

Рядом с нами санитар.

– Прапор, у этого парня все в порядке. Малость посечен осколками, я обработал ранки, пластыри наложил, ничего опасного.

– Ты взял документы у убитого?

– Да, вот они.

– Отнеси в штаб.

В моем блиндаже Люся и Сережа скидывают рюкзаки, куртки и садятся на нары.

– Прапорщик, можно мы здесь немного отдохнем? – спрашивает Люся и, не дожидаясь ответа, вытягивается на нарах. – До чего же я устала. Жалко писаря, вызвался бедняга нас проводить и вот надо же, сначала сбился в тумане с пути, а потом глупо погиб на своей же мине.

– Вы бы тоже могли погибнуть.

– Не могли. Нам нужен репортаж...

Она зевнула и... отключилась.

Туман рассеялся и вся долина выплыла перед нами. Ко мне подошел лейтенант.

– Ну как гости?

– Спят.

– Убитого захоронили?

– Свалили в общую яму и присыпали камнями. Смотрите, лейтенант, зашевелились.

Мы в бинокль рассматриваем долину. Наша высота, господствующая в данной местности, и постоянно подвергается нападению азербайджанцев. Вот и сейчас, темные коробочки двенадцати танков и шести бронетранспортеров разворачиваются в низине, чтобы атаковать нас. В воздухе завизжал первый снаряд и пред нами вздыбилась земля.

– Юра, – уже неофициально обращается ко мне лейтенант, – возьми на себя ребят справа, я буду с этой стороны.

Правый участок идет по склону возвышенности, левый по ее загривку.

– Хорошо.

– Можно я с вами? – раздается сзади голос.

Люся и Сережа стоят за нами. Надо же, я думал, что они спят. Снаряд воет рядом и лейтенант орет.

– Ложись.

Мы падаем на дно окопа и тут же земля вздрогнула и на наши спины посыпались камни.

– Черт, чего наши не отвечают, – встряхивается лейтенант. Он делает вид, что не замечает наших гостей, а обращается ко мне. – Пока, Юра. Я пошел.

Офицер бежит, по крутящейся змейке окопов, на вершину холма. Захлопали наши пушки и холмики взрывов замелькали среди надвигающейся цепи танков и людей. Я пошел на свой участок. Не получив ответа, репортеры идут за мной.

Чего мы не ожидали, так это самолета. И от куда они их достали? Только потом я узнал, что азербайджанцы наняли в свою авиацию русских добровольцев. Первые разрывы ракет накрыли часть окопов, смешав живую человеческую плоть с камнями. Стрельба сразу прекратилась. Солдаты вжались в землю. Азербайджанцы, почувствовал безнаказанность, сместили ударную силу на нас. А в воздухе по прежнему хозяйничал самолет. Он расстреливал наши пушки и окопы. Я бегал по окопам, поднимал солдат, кого пинком, кого приводил в чувство ударом протеза по морде.

– Стреляйте, сволочи. Да поднимайтесь же...

Самолет, расстреляв боезапас, ушел. Возобновился огонь с нашей стороны, но время было утеряно, танки двигались уже в 200 метрах от нас..

– Где гранатометчики? – вопил я, – не упустите танки. Приготовить гранаты... Да кидайте же...

Первый танк вспыхнул метрах в 100, меня кто то хлопнул по плечу. Передо мной стоял старлей Манукян.

– Меня прислали на помощь, – орал он мне в ухо.

По окопам растекался резервный взвод. Усилился огонь, еще три танка запылали, почти перед бруствером. Один из армян не выдержал и пытался удрать, я его пристрелил... уже почти на самом гребне высоты. Азербайджанская пехота легла перед окопами и никакими силами ее уже было не поднять. Вдруг, я почувствовал наступил перелом..., танки без поддержки пехоты стали отползать, азербайджанцы, прячась за железные коробки бронетранспортеров, скатились в долину.

Они стояли недалеко от меня. Сережа, спрятавшись за камнем, поместил свою камеру на плечо и снимал всю картину боя. Люся, придерживая микрофон, давала комментарий. Я подошел к ним.

– Все. Отбой. Пошли в блиндаж.

– А..., – очнулась она, – Сережа, все снял?

– 48 минут пленки.

– Ну материал, вот это силища, – восторгается Люся.

– Не радуйся. Цензура нас все равно не пропустит, – отрезвляет ее Сережа.

– Но нам же надо что то передать...

– Вот и передашь. В таком то местечке шел бой, азербайджанцы отбиты с большими потерями. Покажешь четыре горящих танка, и вся прелесть на 2-3 минуты, – скептически рассуждает Сережа.

– Вас кажется Юра звать? – спрашивает она меня.

– Да.

– Можно мне у вас взять интервью?

– Нет.

– Это почему же? – она даже подпрыгивает от неожиданности.

– Я наемник, меня тем более нельзя показывать.

– А вы от куда родом?

– Наверно из Москвы.

– Что значит, наверно?

– Я не знаю где я родился, говорили, что там.

– Ну хорошо, тогда будем считать, что мы с вами земляки.

К нам подходит старлей Манукян. Он кивает Люсе и обращается ко мне.

– Юра, принимай взвод.

– Лейтенант...?

– Он ранен, его уже унесли. Я тоже, забираю своих и ухожу.

– Передай начальнику штаба, чтобы подбросил что-нибудь от воздушного пирата. Вон сколько пакости натворил.

– Вижу. Не пуха тебе, через три дня сменяемся.

– Иди к черту.

В блиндаже, Люся все сокрушается по поводу пленки.

– Сережа, нельзя как-нибудь самим отделить первую часть пленки и показать только последние минуты боя. Жалко, такой материалище уничтожат.

– У меня нет подходящей аппаратуры.

– Вот незадача. Всегда так, – жалуется она, – только что-нибудь стоящее снимем, как в управлении нам все вырежут.

– Вы сегодня идете в тыл? – спрашиваю я.

– Да. Надо сегодня успеть передать материал в эфир. В Лачу необходимо срочно ехать, только там передающая станция. Юра, вы нам не поможете с транспортом.

– Сейчас поедут в Лачу машины с ранеными. Вы быстренько собирайтесь, я вам сейчас организую проводника до медицинского пункта.

В окопах нахожу Левона и прошу его прогуляться с репортерами.

– Это я с удовольствием.

Они быстро собираются. Люся подходит ко мне.

– Мы еще увидимся Юра. В наших кадрах есть момент, когда вы лупите своих солдат, пытаясь их заставить обороняться. А потом... это убийство обезумевшего труса... Пожалуй, это самая сильная часть пленки. Пока.

Они уходят.

Мы на отдыхе. Теперь в окопах взвод Манукяна, а наши ребята отсыпаются в деревушке без местных жителей. Фронт все равно в двух километрах и дыхание перестрелок достигает нас. Нет-нет, да жиганет у ног шальная пуля или разорвется недалеко, заблудившийся снаряд.

– К вам можно, – звенит у двери знакомый голос.

– Люся?

– Я. Здравствуйте. Вот приехала опять. Не погоните.

– Чего же не на передовую, а к нам?

– Начальство обиделось и все из-за вас. Как увидело по видаку, что вы морды корежите своим солдатам, так и взбеленилось. Мне запретили ездить на передовую. Еле-еле уговорила их, что поеду в тыловые части. А тут узнала, что вы отдыхаете и напросилась к вам.

– А где Сережа?

– Здесь, где же ему еще быть. Сидит на ступеньках дома, бедняга, ногу натер.

– Размещайся, мы сейчас пообедаем, Левон с кухни принесет чего-нибудь пожрать, только вот опять задержался, мерзавец.

Словно услышав мои проклятья, стукнула дверь и появился мерзавец с котелками.

– Прапор... А..., Люсенька, вот так встреча.

Левон ставит котелки на стол и начинает с ней обниматься.

– Люсенька так хорошо, что ты к нам пришла. У командира без войны кафар...

– Это что еще такое?

– Кафар... Это черная тоска. Под снарядами и пулями он молодеет, а как попадает в тыл, так звереет как дьявол.

– Левон, хватит лизаться. Гостей кормить надо, а ты пол котелка приволок.

– Во, видишь. Опять не так. Люсенька, я сейчас. Ты не куда не уйдешь?

– Нет.

– Тогда побежал.

– Сережу сюда позови, он где то там...

– Хорошо.

Ливон умчался. Входит прихрамывая Сережа, он приволок аппаратуру и сапоги. Одна нога в драном синем носке, другая– без носка с огромным волдырем на пятке.

– Здравствуйте, прапорщик. Здесь такие дурные дороги, что без машины ходить невозможно. Люська как ненормальная, пошли быстрей, да пошли. Ей то легко, она без аппаратуры, а мне и пришлось хромать...

– Сейчас отдохнешь, садись за стол, а потом я вызову санитара, он тебе чем-нибудь поможет.

Уже вечер. Левон и Сережа храпят на полу. Мы с Люсей сидим за столом.

– Правда, говорят, что у тебя нет руки?

– Этот вопрос интересует всех, кто со мной встречается. Действительно руки нет, есть оригинальный протез.

– И ты можешь стрелять?

– Нормально.

– Ты знаешь, тебя кличут "культяпым".

– Я знаю, но не обижаюсь. Меня даже так азербайджанцы за линией фронта зовут.

– Когда ты потерял руку?

– В Афгане.

– И с такой рукой воюешь?

– А что тут такого? Война это мое призвание. Мне кажется я в другом мире просто сдохну от тоски.

Этот вечер был воспоминаний, она все рассказывала о своих похождениях по фронтам Карабаха, а я, как меня угораздило попасть под огонь моджахедов и как врачи в институте ортопедии нашли оригинальный протез, для руки.

– И не страшно тебе шататься по окопам среди смерти и мужиков? – под конец разговора спрашиваю я.

– Среди мужиков, нет. Правда всякие есть и приставучие, и насильники, и обаятельные, но с ними еще можно ладить, а вот когда пули свистят, страшно только сначала, а потом появляется азарт, успеть снять это, снять то, здесь уже не думаешь о смерти. Мне еще везет, а моим операторам нет, уже меняю второго.

– Ты похожа чем то на меня. Знаешь, Люся, на сегодня хватит, уже поздно, давай спать. Мне еще надо обойти посты, а ты пока ложись в ту комнату.

– Ты там спишь?

– Там шикарная командирская кровать на двоих.

Я брожу по околицам деревни, проверяя посты и наконец, возвращаюсь в дом. Свет погашен и приходиться ощупью пробираться в спальню. Только сел на кровать, как голые руки опустились мне на плечи и Люсины губы прикоснулись к моему уху.

– Иди сюда... Я хочу почувствовать, как ты можешь обнимать женщину своей стальной рукой...

Я схватил ее двумя руками и подтащил к себе.

– Ты чувствуешь?

– Да, медведь, мне больно.

– Сейчас почувствуешь другое...

Люся пробыла с нами два дня. На третий день взвод подняли по тревоге. Азербайджанцы усилили нажим на высоты. Два километра мы пробежали за 25 минут и ворвались в полупустые и разрушенные окопы, еще не занятые противником. Раненый лейтенант Манукян, орал мне в ухо.

– Не могли раньше придти? Что твориться здесь, ужас.

Я понял все. Эти, сволочи, подтащили несколько установок "град" и, удачным попаданием, смешали окопы с землей.

– Нам поздно сообщили, – оправдываюсь я.

Два часа мы отстаивали высоту и все же сумели выдержать. Мне пришлось применить драконовы меры, чтобы сдержать невыдержанных солдат. Опять кого то я пристрелил, а еще нескольких избил. После боя, более половины взвода осталось в живых. Люсю я нашел здесь же на передовой в воронке. Она сидела и плакала перед, неестественно вытянувшимся на земле, Сережей.

– Все насмарку, – всхлипывала она, – и Сережи нет и репортажа. Телекамеру разнесло. Зачем он только понесся в эту сторону. Ты там восстанавливал порядки и ему очень нужно было это заснять, тут и... снаряд.

– Зачем ты пришла сюда. Тебе же сказали, чтобы ты сидела в деревне. Теперь попадет и мне и тебе. Уходи от сюда.

– Посмотри камеру, может можно спасти пленку.

Я матерюсь, но подбираю камеру. Несколько осколков разнесли внутренности, один даже застрял и вызывающе торчит из корпуса. С одного боку все обрызгано кровью.

– Не знаю, что там осталось, но надо отнести камеру в мастерскую, пусть ее там расковыряют, может что-нибудь и сохранилось.

Она берет у меня камеру и, сжав губы, тащится по тропинке на сборный пункт для раненых.

Манукян отправляется в госпиталь и мне приходится брать командование над живыми, остатками двух взводов. Вместе с лейтенантом ушла Люся, взвалив испорченную камеру на плечо. Она даже не попрощалась со мной.

Это была первая встреча с Люсей.

Майор Обручев везет меня в своей машине по Кутузовскому проспекту.

– У тебя деньги есть? – спрашивает он.

– Есть.

– Я сейчас остановлюсь у магазина, купи шампанского или хорошего вина и чего-нибудь из фруктов.

– Хорошо.

Он останавливает машину у магазина и я покупаю там шампанского, яблок и винограда. Проехали еще один большой дом, напротив обшарпанной парадной машина останавливается.

– Пошли.

Майор ведет меня по узкой лестнице без лифта на четвертый этаж. Мы долго звоним в дверь пока за ней не раздается старческое покашливание.

– Кто там?

– Мы к Люсе Комаровой.

Гремят запоры и патлатая, грязненькая старушка предстала перед нами.

– Проходите. Вторая дверь по коридору.

Майор первый стучится в дверь и, не дожидаясь ответа, толкает ее. На кровати лежит бледное существо с распущенными светлыми волосами. Я смотрю и не могу поверить, что это Люська Комарова, абсолютно ничего похожего.

– Здравствуй, Люсенька, – бодро приветствует ее майор.

– Здравствуйте, – слабо доноситься голос.

– Я тебе гостя привел.

Мы смотрим друг на друга и вдруг я вижу, как в уголках ее глаз набухает светлая бусинка влаги, она разрастается и, сорвавшись, катится комом по щеке, оставляя на коже неровную мокрую дорожку.

– Юра...

Я подхожу и целую ее в губы.

– Юра... Я думала, что никогда...

– Все в порядке, я вернулся.

– А я вот...

– Что с ней, майор?

– Она сама тебе расскажет. Ты ему потом расскажи все, Люся. А сейчас давай наведем тебе румянец. Где тут у тебя стаканы или рюмки?

Обручев сам идет по комнате, всматриваясь в светлые стекла буфета. Он достает от туда три фужера, ловко откупоривает бутылку шампанского и наливает в них шипящую жидкость.

– Юрий Иванович, приподними Люсю, подложи ей подушку под спину.

Я поднимаю худое тельце и усаживаю ее, облокотив на спинку кровати. Майор подает ей фужер.

– Сможешь удержать? Держи двумя руками. – Люся неуверенно хватает бокал двумя руками. – Выпьем за твое здоровье, за встречу.

Мы выпиваем все, Люся– до половины.

– Ну вот, Юрий Иванович, я тебя привел, теперь ты посиди здесь, а мне надо на работу в управление. Пока, ребята.

Мы не успели попрощаться, как он исчез. Я подвигаю к кровати стул, отбираю из рук Люси фужер.

– Так расскажи, что с тобой произошло?

– В меня здесь, в Москве, стреляли.

– За что?

– Помнишь Зураба, по кличке Дракон?

Ну как же мне не помнить Зураба. Это был такой же наемник как я. Только уж больно сволочной.

Он появился у меня в отряде в самый разгар войны между Абхазией и Грузией. Бородатый, черноволосый кавказец вошел в дом, где я и двое ребят доедали консервы.

– Кто командир? – пророкотал его голос на русском с весьма естественным кавказским акцентом.

– Я.

– Ты русский? Вот чудеса. Мне говорили, я не верил...

– А ты кто?

– Зураб, друзья меня еще зовут Дракон.

– Это не тот ли Дракон, – выступил один из моих ребят, – который расстрелял половину беззащитных жителей деревни Ортеле?

Глаза Зураба сузились до щелочек и в них появился блеск.

– Ты что, меня осуждаешь, да? Да я всю эту грузинскую мразь готов разорвать. Бил, этих свиней и буду бить. А тебе советую заткнуться и не лезть не в свое дело.

– Уж больно ты грозен, как я погляжу...,– насмешливо говорит парень.

Зураб срывает автомат с плеча, парень вскакивает и хватает оружие, прислоненное к стенке. Теперь они стоят, готовые нажать на курок. Я выгребаю ложкой последнюю фасоль из банки и спокойно командую.

– Отставить. Убрать оружие.

Они неуверенно поворачивают головы и смотрят на меня.

– Вам не понятно? – вдруг взрываюсь я и выдергиваю левой рукой пистолет.

Грохот выстрела наполняет комнату, с потолка над Зурабом сыпется облако известковой пыли. Слышен топот шагов и в двери комнаты врывается еще двое бойцов отряда. Ошеломленные вояки медленно закидывают автоматы за плечо.

– Вот так лучше. Зачем к нам пришел, Зураб?

– Меня прислали в твой отряд, командир.

– Что же, беру, но с условием, еще раз поднимешь оружие на своихпристрелю. А сейчас убирайся из комнаты.

Зло стрельнув глазами, Зураб ушел.

Война в Абхазии это развлечение голодных мужчин. Бои идут только в трех точках страны, на основных транспортных магистралях, остальные... развлекаются. Развлекаются и мои ребята, занимаясь грабежом или насилием, вылавливая на той и на этой стороне молодых грузинок или женщин другой национальности. Грузинские бойцы тоже не остаются в накладе и занимаются тем же. В целом, мы не нарушаем паритет невидимой границы и даже постреливаем друг в друга, когда кто то по неосторожности нарывается на посты и дозоры.

Но однажды наступил настоящий бой.

– Лейтенант, – ко мне в землянку врывается сержант, – там этот..., Зураб, подговорил некоторых ребят и ушел с ними в тыл к грузинам.

– Бежал?

– Нет. Говорит, что идет этим грузинским говнюкам промыть мозги.

– Почему наши посты ничего не сообщили?

– Они ему... симпатизируют...

Мне остается только выругаться матом.

– Много ушло с ним ребят?

– Только пять человек.

– Сейчас наверняка начнется веселая жизнь. Усиль посты.

События не заставили себя ждать. Днем на той стороне разразилась стрельба, слышны взрывы гранат и вскоре к небу поднялись огромные столбы дыма. Мы залезли в окопы. Стрельба приближалась к нам и вскоре на наши окопы навалились сводные отряды Хедриони. Похоже ребята озверели и настойчиво шли в атаку на наши пулеметы и автоматы. Среди лесистых склонов вспыхнула кровавая свалка. На наш окоп двигалось несколько фигур, при этом они ловко использовали неровности поверхности, пни и поваленные деревья.

– Спецназ, мать их, – орет сержант.

Он вырывает две лимонки и запускает их в гущу пней. Я стараюсь поймать гибкие фигуры в прицел и стреляю. Из-за дерева вылетает граната и стукнувшись в бруствер застывает, не успев перекатиться в окоп.

– Ложись.

Взрыв не заставил себя ждать. Сыпется песок и камни. Высовываю из окопа автомат и не глядя нажимаю на курок. Очередь откидывает, подбегающего человека в камуфляже и он катится по склону до первого пенька.

– Лейтенант. Где лейтенант?

По окопам бежит солдат.

– Я здесь.

– Там, – он запыхался и делает глотательное движение, – там... Зураб пришел с ребятами, привел с собой еще человек 15.

– Оставайся здесь. Помоги ребятам.

Я срываюсь и бегу по окопам в сторону интенсивной перестрелки.

Стрельба почти окончилась. Зураб и пять молодых ребят скалят зубы среди бойцов отряда, которые окружили полянку. 15 несчастных молодых женщин сидят на траве и, сжавшись в комочки, угрюмо смотрят в землю.

– Зураб, подойди сюда, – командую я.

На поляне наступила тишина.

– А чего. Что– нибудь не так, командир?

– Не так.

Он подходит, зло прищурив глазки.

– Почему ты ушел без разрешения?

– Я ушел бить эту сволочь, а не отсиживаться здесь, в окопах. Ты русский, тебе не понять нас абхазов, когда месть требует крови ненавистных врагов, ее надо добывать.

– Я русский, но я пришел бороться за свободу Абхазии, чтобы ее не подавляли более сильные соседи. А насчет крови, ты врешь. Посмотри кого привел? Женщин? Это твои враги?

– Мои враги там... мертвые, а это трофей.

– Ты ничего не понял, Зураб. Ты нарушил первую заповедь бойца, не подчинился своему командиру. Придется тебя за непослушание арестовать...