Текст книги "Техас-сити 47 года"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А вы на родине преподавали? – спросил я.

– Да, немного успела, работала в школе во Владивостоке, где-то года два, потом перед самой войной, Джек вывез меня сюда.

– Джек это ее муж, – поясняет мне Глаша.

– Джек американец?

– Да.

– Вы вышли за муж за иностранца? – удивился я.

– Так получилось.

– Николай задает эти вопросы потому, – вмешался Самохин, пытаясь объяснить Кате почему я так удивлен, – что нас там воспитывали так. В каждом иностранце мы видели потенциального шпиона. Хорошо еще Джек оказался таким энергичным и пробивным, сумел все таки вытащить Катю из России.

– А где Джек?

В комнате наступила тишина, потом Катя сказала.

– Он погиб в начале войны. Японцы торпедировали его пароход, никто не спасся.

– Извините.

– Ничего. Я уже привыкла...

– Николай, что там у вас произошло сегодня в порту? – переводит разговор на новую тему Петр.

– Вроде ничего.

– Говорят была драка.

– А... про это. Немного повздорили, но потом все вроде уладили.

– Неплохо уладил, трое придурков оказались в больнице.

– Самохин, откуда ты все знаешь? Ведь прошло то всего несколько часов.

– А для чего в этом городе телефоны, мне все сообщают.

– Ну хорошо. Я не понравился кое кому, вот и сцепились.

– Кому же ты не понравился? Всего то второй день работаешь и уже приобрел врагов.

– Не знаю.

– Господи, что творится, – говорит Глаша.

– Странно, – тянет Самохин. – И почему именно тебя? Я ведь знаю здешние порядки, даже рэкетиры дают срок своим жертвам, а тебя прихватили сразу.

– Понятия не имею в чем дело.

– Ладно, я постараюсь выяснить, кто там против тебя копает.

– Мальчики, хватит вам про драки, – восклицает Катя. – Сегодня у меня праздник. Давайте выпьем, чтобы больше не было войны.

– Правильно, – поддерживает ее Глаша.

Вечер проходит незаметно, только мы выпили чай, выдули всю бутылку виски и остатки вина, наступило около двенадцати вечера. Глаша встрепенулась и засобиралась домой.

– Петя, нам пора.

– Да, поехали, а то там охранник уже наверно заснул в машине. Николай, ты с нами?

– Николай, а может ты останешься? – вдруг говорит мне Катя. – Чего тебе таскаться так далеко и тревожить Самохиных. В нашем, так сказать, общежитии, есть свободная комнатка, там одна ткачиха укатила на западное побережье, оставила мне ключ. Выспишься здесь, а утром прямо на работу. Порт то от нас недалеко.

– Пожалуй, это неплохой вариант. Петр, Глаша, вы уж поезжайте, я останусь здесь.

– Давай, оставайся, – ухмыляется Самохин. – Пошли Глаша. Катенька, все было прекрасно. До свидания, лапочка.

Самохины уходят. Катя поспешно собирает все со стола и моет посуду в крохотной кухоньке. Пока она делает свои дела, я примостился на диване и...

Кто то меня толкает в бок.

– Коля, подвинься, я замерзла.

Щупаю рукой и попадаю на голое тело..., но оно теплое... Тогда раскрываю глаза. В комнате полумрак, но рядом со мной разглядел голову Кати.

– Снимай одежду, я тебе помогу, – шепчет она.

Сегодня в порту обычная работа. Я перевожу с пирса в ангары тюки с хлопком. Докеры. чтобы не дышать пылью, намотали на лица тряпки и платки. Мне, для предохранения, пришлось поднять стекла в кабине машины и переносить несносную жару. Рубаха сразу прилипла к телу и мне ничего не осталось, как ее снял. Наступил долгожданный обед. Пуэрториканцы сразу побрели к спуску в воду, чтобы там смыть свою грязь и поесть, а я поставил свой погрузчик к краю пирса, как раз с наветренной стороны и распахнул дверцы. Морской ветерок приятно охладил тело.

– Эй, – слышу окрик.

По моему это меня. У дверцы стоит аккуратненький парень в светло зеленом костюме в крупную клеточку из белых полос, на голове соломенная шляпа, а на ногах светлые гетры. На груди фотоаппарат, подвешенный за шею тонким ремешком.

– Вы меня?

– Да вас. Мне сказали, что вы тот самый единственный русский, который работает здесь в порту...

– Кто говорит?

Парень с любопытством разглядывает мое тело.

– Классная у вас фигура, такие бицепсы. Все совпадает. Позвольте представиться. Фоторепортер газеты "Техас – Сити дейли" Джон Клинтон.

– Меня звать, Николай. Так кто же все-таки обо мне что то треплется?

Джон растягивает рот в улыбке.

– Неизвестное лицо позвонило к нам в редакцию и сообщило, что в наш город прибыл известный боксер из Африки, а так же, что вы русский и сторонник кук-лук-склана...

– Нет, нет...

Я протестующе поднял руку, но репортер продолжал.

– Я не поленился поднять подшивки "Нью-Йорк таимс" за 45 год и 46. Представляешь, нашел маленькую заметку, где говорится о том, что в Мае 1946 года в Париже состоялся первый послевоенный чемпионат Европы по боксу и в среднем весе победу одержал представитель колониальной Франции, русский по национальности, проживающий в Алжире, это вы Николай... Ведь я не ошибся, правда?

– Ошибся, это не я.

Джон с усмешкой смотрит на меня.

– Я не поленился и запросил иммиграционный отдел в Филадельфии, там в вашей анкете есть запись о том, что вы занимались любительским боксом и были чемпионом Европы 1946 года.

Вот, зараза. Это мне посоветовал Пьер Дюмарье, мой приятель и друг, с которым я работал на нефтяных промыслах в Алжире. "Когда приедешь в Америку, – поучал он, – то обязательно сообщи, что ты чемпион. Там американцы любят, когда к ним приезжают известные личности и обычно дают таким поблажки..." Он оказался прав, эта запись в моем личном деле произвела на чиновников иммиграционной службы значительный эффект, меня не посадили на карантин, как остальных бедолаг, а быстрее отпустили на свободу и даже дали право выбора местожительства. Так я оказался здесь, в Техас-Сити.

– Послушайте, Джон, это ошибка, – упорствовал я.

– Мне кажется, вы зря скрываете свое прошлое.

И тут этот пронырливый тип быстро поднимает фотоаппарат и... щелкнул меня.

– Джон, не надо...

– Мы с вами еще встретимся, Николай.

Клинтона сдуло, как ветром. Я устало опустился на спинку сидения. Неужели опять все начнется сначала.

Хозяин дома встретил меня с испугом.

– Николай, вы сегодня вечером никуда не идете?

– Нет, а что?

– Как что? Сегодня же куклуксклановцы устраивают... выступления.

– А я то здесь причем?

– Ну да... вы, наверно, не причем. Говорят, они сегодня идут в район Стейнли, где недавно поселились иммигранты с Юга и будут жечь их дома. Глава куклуксклана поклялся отомстить пуэрториканцам за нападение на белых. Господи, что там теперь будет.

У меня неприятно захолодило в груди. Черт, неужели это из-за меня.

В порту дождь. Я еще в закрытой кабинке погрузчика чувствую себя сухим, а вот докерам приходится тяжелее. В своих грубых робах, они выглядят мокрыми курицами. Мне показалось, что сегодня нет пуэрториканцев и порт обслуживают в основном ирландцы и выходцы из Европы. Идет разгрузка парохода из Европы, он привез ткацкие станки. Длиннющие ящики заталкивают мне на вилы и машина с трудом тащит их в дальние ангары. Когда загружался на пирсе, в правую дверцу погрузчика постучали. Я перегнулся и открыл ручку. Рядом на сиденье плюхнулась мокрая фигура, она скинула капюшон.

– Эрио. Сволочь.

Я хотел, схватить его за горло.

– Николай, постой, не надо. Я пришел объяснится.

– Гнида...

– Я не организовывал драку, – торопливо говорит сосед. – Но я узнал, кто это сделал.

Любопытство пересилило неприязнь.

– И кто же?

– Это дельцы спортклуба "Молодые львы".

– Что им от меня надо?

– Они хотели бы иметь вас у себя...

– Странный способ, значит для этого нужно меня изуродовать. Это они наняли всякую шваль, чтобы меня избить?.

– Во первых, они вас проверяли, действительно вы боксер или нет...

– Откуда они узнали, что я боксер?

– Им кто то позвонил из Филадельфии...

– Еще что?

– Потом, клуб давно в неприятных отношениях с господином Самохой с его белыми друзьями, у которых свой клуб, обширные связи со спортом и свои спортсмены. Эти два общества давно спорят друг с другом и это иногда переходит все границы.

– Но я не в клубе господина Самохи и тем более не хочу участвовать на ринге...

– Поэтому вам все время и будут подсылать всяких мальчиков, которые каждый раз будут представлять массу неприятностей. "Молодым львам" очень нужны опытные боксеры, они так просто вас из своих лап не выпустят.

– А если я уйду к их конкуренту, господину Самохе?

– Это другой вопрос, тогда борьба за приз восточного побережья будет решаться только на ринге. Не думаю, чтобы вы, после поступления в клуб, работали здесь, в порту.

– Ты только это хотел мне сообщить?

– Нет. Еще кое что. "Молодые львы" предлагают вам большую сумму денег, если вы перейдете к ним и хотели по этому поводу, переговорить с вами.

– Значит ты посредник от этого клуба?

– Да. Можно так сказать, даже не посредник, а парламентер.

– Нет, я не пойду в ваш клуб и к господину Самохе не пойду. Я хочу жить спокойно.

– Опомнись, Николя, тебе уже покоя не видать. Дельцы хороший товар из своих лап уже не выпустят. Тебе так и так придется решить какую сторону принять.

– Знаешь что, Эрио, катись-ка ты от сюда, пока цел.

Мой собеседник удрученно шмыгнул носом и открыл дверцу.

– Пока, Николя, зря ты так со мной... Ты же наверно слышал, что вчера в нашем квартале был погром?

– Мне об этом говорили.

– Мне кажется, это господин Самоха из-за тебя устроил резню.

– Может быть, но я господину Самохе ничего не говорил и не жаловался на вас. Поэтому меня винить не в чем.

– Я тоже так своим говорю, но вчера сожгли несколько домов и убили мирных жителей. Если это сделали из-за тебя, не слишком ли дорогая плата...

– Повторяю еще раз, не старайся меня в чем то обвинить. Я очень сожалею о случившемся.

– Но многие думают по другому...

– Слушай, ты мне надоел, – рассердился я, – убирайся-ка по добру, по здорову...

Дверь захлопнулась, по прежнему с наружи хлещет дождь.

Я как чувствовал, что Петр будет ждать меня в моей квартирке. На столе лежат свежие газеты и Самохин, при моем появлении, тычет пальцем в газетное фото.

– Это правда о чем здесь говориться?

– Я еще не читал. Не знаю, что там.

– Что ты чемпион Европы по боксу.

– Это было давно...

– В прошлом году, не так уж давно. Значит ты стал боксером и не мог мне об этом рассказать сразу же.

– Зачем, я бы хотел забыть о своем прошлом.

– Ну нет, о таком забывать не следует. Значит так, пока конкуренты не поломали тебе все ребра, пора заняться делом. Я беру тебя в наш клуб со средней зарплатой две тысячи долларов в месяц, не считая командировочных, призовых, массажистов, тренеров и прочих прилипал от спорта, которые бывают нужны...

– Но я не хочу...

– Кроме этого, – не замечает моего протеста Петр, – ты переедешь жить в хороший дом, оплату которого я беру на себя. Сейчас собирай шмотки и поедем туда.

– Я никуда не поеду.

– Не обижай меня.

– Петр, я тебе все объясню, почему не могу и не хочу. У меня психологический синдром. Понимаешь, на соревнованиях в Европе, я убил человека...

– Эка невидаль, да в Испании ты убил десятки, но чего то там не страдал и никакого синдрома не было.

– Да, тогда убивал, но я убивал врагов и к ним к меня сострадания не было, а в этот раз был не враг, а обычный неплохой парень, причем из нашего же клуба. Я не рассчитал малость и...

– Понятно. В общем отказываешься?

– Да, отказываюсь.

– Ну что же, – Самохин почесал оставшиеся волосы пальцем, – может ты и прав. Я еще посоветуюсь со спецами, как сломать этот... твой синдром. Ну а теперь, поговорим о другом. Как сегодня работалось? – вдруг перешел неожиданно он на другую тему.

– Нормально.

– Так и должно быть, мы этим желторотым вчера вправили мозги.

– Ты не перегнул палку, говорят, были жертвы.

– Николай, без жертв войны не бывает. Просто эти пуэрториканцы и мексиканцы обнаглели, теперь будут потише, поверь мне.

– Мне трудно поверить, они просто пока слабее тебя, но потом когда будут посильнее, припомнят все что ты с ними сделал.

– Чушь. Америка уважает силу и белые должны быть самой ведущей и сильной расой...

– Ты же русский и в России об этом даже не мыслил.

– Я отверженный русский, но я давно за границей и давно понял, как надо здесь бороться за свою судьбу...

– Хорошо... Борись, черт с тобой.

– А ты по-прежнему ни как не можешь оторваться от идеологии Маркса. Жаль, но я думаю, что время тебя все же исправит. Ну ладно, чего то засиделся у тебя, а у меня еще много дел.. Пока, Николай.

Он уже на пороге повернулся ко мне.

– Нам домой звонила Катя, просила, чтобы ты связался с ней.

– Хорошо.

Катя встретила меня ласково. Она обняла, нежно целовала и мы так долго стояли перед раскрытыми дверями.

– Сегодня останешься у меня? – спросила она.

– Останусь.

– Ты извини, знаешь, как неприятно быть все время одной. Наверно бог создал мужчину, чтобы сократить одиночество женщины.

– А я то думал, что бог нас создал для другого.

Она придавила пальцем мои губы.

– И для другого тоже.

Сегодня Эди как-то смотрит на меня совсем по другому.

– Русский, помнишь я у тебя брал деньги, возьми свои тридцать долларов, – говорит он, протягивая мне зелененькие.

– Что произошло, Эди?

– У тебя слишком сильные покровители, а я хочу жить.

– Причем здесь покровители?

– Бери, бери. Сегодня загружаем сухогруз "Кэри", ящики будем брать прямо из вагонов, состав стоит на седьмой ветке.

После этого обиженный начальник отваливает от меня. Кажется, в этом порту я совсем потерял друзей.

В мой погрузчик, не спрашивая моего разрешения, залезает знакомая фигура репортера, Джона Клинтона.

– Привет, Николай.

– Привет. Зачем пришел, не видишь, я работаю.

– Работай, я тебе мешать не буду, посижу только рядом и все.

Ковш погрузчика уже загрузили ящиками под завязку и машина натружено воя, тащит груз на пирс.

– Джон, зачем ты меня ославил в газете?

– Ты очень обиделся?

– Конечно.

– Ладно, я скажу. Это заказ. В городе все время идет открытая и закрытая борьба между кланами, группировками, дельцами. В ход идет все, от подлогов, убийств до компроматов. Мне приказали найти на тебя материал, я нашел.

– Но почему я?

– Господин Самохин слишком видная фигура в нашем городе и все то, что он делает, с кем водит дружбу, сразу попадает в поле зрения друзей и недругов. Вот ты и попался.

– Сейчас то ты зачем ко мне пришел?

Погрузчик встал перед группой докеров и они проворно стали стаскивать ящики с ковша.

– Видишь ли какое дело. В пуэрториканском квартале куклуксклановцы сожгли несколько домов, убили жителей. В нашей газете, как и в других, отделались небольшими заметками о несчастьях и жертвах возникших в результате пожаров. Заметь, о куклуксклановцах ни слова. Ходят слухи, что причиной нападения, явился ты...

– Это слухи.

– Но ты здесь дрался с пуэрториканцами?

– Дрался.

– И кто кого?

– Я пока отделался порезом.

– А они, несколькими перекалеченными, которые очутились в больнице. Неплохо, для человека схватившимся с двадцатью отпетыми бандитами. Но почему ты дрался с ними, можешь сказать?

– Ты берешь интервью для новой статьи или хочешь просто узнать?

– Просто узнать, напечатать это в газете нельзя, во первых, хозяин не разрешит, а потом быть распятым на горящем кресте совсем не хочу.

– Не уж то господин Самохин такой страшный?

– Страшный. Я так, например, боюсь.

– Теперь послушай, Джон, я тоже не хочу раскрываться. Так что больше не задавай мне идиотских вопросов и не тяни из меня жилы...

– Ладно. Не буду.

В это время мне освободили погрузчик и я развернувшись, поехал за новой порцией ящиков.

– Останови здесь, – просит Джон.

Я торможу и он выпрыгивает из машины наружу. Так ничего и не сказав на прощание, Клинтон исчез за углом склада.

Смена кончилась. Работяги волнами выходили из ворот порта. Я иду один и мне чудится, что вокруг меня вакуум, ни одного прощально слова, ни одного приветствия. Перешел улицу и тут услышал клаксон автомобиля. Рядом остановился Форд, в раскрытое окно махал рукой Самохин.

– Николай, – крикнул он, – иди сюда.

Залезаю в его машину и она медленно пробивается через толпы рабочих подальше от порта. На заднем сиденье сидит здоровенный парень, который настороженно следит в окна. Через несколько перекрестков толпа рассосалась и Форд быстрей понесся по улицам.

– Знаешь куда едем? – спрашивает Петр.

– Нет.

– Сегодня соревнования в клубе "Молодых львов", серьезное соревнование, на звание чемпиона юго-восточного побережья. Я хочу показать тебе какие здесь спортсмены и какие бешенные деньги гуляют на этих сборах.

– Ты даже меня не спрашиваешь, хочу ли я этого или нет...

– Я тебя просто пригласил. Кстати там будет Катя и тебе наверняка будет неудобно бросать девушку одну.

– Ну ты даешь... Я даже не переоделся и не пообедал.

– Это ерунда. Мы сейчас с тобой заедем в забегаловку, поедим, а по поводу одежды не стесняйся, в клубе шикарно не одеваются, есть оборванцы и похуже тебя.

– Успокоил называется. Пригласил девушку, а вот как одет неважно...

– Хорошо. Поедим, потом заедем к Самуэлю, там подберем тебе что-нибудь из одежды, полегче.

В большом зале клуба яркий свет прожекторов с трудом пробивает облако из табачного дыма. Все места и проходы забиты публикой. На ринге, симпатичная полураздетая девушка, бродит с рекламным плакатом о покупке самых лучших котлет на побережье. Наши места в пятом ряду. Катя уже здесь и дружески машет нам рукой.

– Мальчики, сюда.

Только мы сели, как вспышка чуть не ослепила глаза, это настырные фоторепортеры успели сфотографировать нас.

– Проклятье, – ворчит Петр.

Я сижу рядом с Катей и она мне шепчет на ухо.

– После выступления пойдем ко мне.

– Хорошо.

На ринге крупный белый, с распухшим лицом и прилизанными редкими волосами, напротив – тощий, длинный, негр, совсем лысый, но с живыми черными глазами.

– Черная пантера, против быка, – комментирует Петр.

– Они из каких клубов?

– Моих здесь нет. Белый из "Молодых львов", а негр завоевал кубок Больших озер.

– И за что дерутся?

– Ты имеешь в виду деньги? Приз пятьдесят тысяч долларов и право выступать на чемпионате Америки.

– Почему же ты не выставил своего бойца?

– В таком весе у меня никого нет. Вот если бы ты...

– Ладно, ладно... мы же договорились.

Бой начался осторожно, худощавый негр, легко двигаясь, длинными руками щупал кожу противника, белый старался отбиться и шел глыбой на сближение. Катя сидела рядом и переживала за бойцов, она иногда вскрикивала, кричала, оглушая меня резкими звуками.

– Бей... еще... еще..., дай ему, аа...

Петр был сосредоточен, он внимательно изучал бойцов на ринге.

– Как ты думаешь, кто победит? – вдруг спросил он, резко повернувшись ко мне.

– Негр.

– Почему ты так думаешь?

– Он подвижен и гибок... и потом у него хорошая дыхалка.

Наконец то белый загнал своего противника в угол и только хотел его обработать, как тот ловко изогнулся, нырнул под его локоть и просто протек в узкое пространство между канатом и корпусом бойца на свободу. Катя взвизгнула, Самохин хмыкнул.

– И все же, я бы не положился на негра, впереди много раундов...

В воздухе с клубами табачного дыма пахло расизмом. Белые болельщики, не стесняясь в выражениях, поносили черного бойца и угрожали ему.

На седьмом раунде наступила развязка, белый парень пропустил удар в глаз, потом жуткий удар в нос, да такой..., мне показалось, что хрустнули все хрящи и нос перекосился на правую сторону. Кровь хлынула на мокрое от пота лицо и он замотал головой, пытаясь стряхнуть красные капли ползущие в глаз. Рефери сделал вид, что ничего не видит. И пока несчастный боролся сам с собой, черный сумел достать его вторично перчаткой. Это был конец. Парень стоял на одном колене и пока судья отсчитывал секунды, заливал ковер кровью, пытался прийти в себя, но так и не пришел.

Самохин, Катя и я едем в машине. Петр не может успокоится.

– А ты бы положил негра? – спрашивает он.

– Не знаю, но наверно положил бы.

– Почему ты так уверен?

– Я считаю, что европейский класс бокса выше американского, там думающий бокс. Это просто не слепая возня с ударами, а применение хитрости, ловкости и неоднократного изменения тактики, сбивающего противника с толку. Вот тебе пример, в этом бое, в первом раунде, сколько сильнейших ударов белого парня, пришлось в воздух?

– Ну... много. Не считал.

– А я машинально просчитал, двадцать один. И почему? Негр сумел разгадать движение руки.

– Значит черный борется по европейски?

– Нет, по-американски. Он выиграл так быстро, потому что содрал кожу на лице у своего противника, потому, что его рука на ладонь длиннее и еще потому, что подготовлен физически лучше.

– Николай, я ставлю призом сто тысяч долларов, если ты выступишь против этого типа, Техасу нужна победа..

– Не надейся, Петр.

– Ну и дурак. Это же слава, твое вхождение в элиту американского спорта.

– Все, Самохин, кончай. Сказал не буду, значит не буду.

В машине стало тихо. Проехали еще два квартала и остановились.

– Катя, твой дом, – говорит Самохин.

– Катя, пойдем я тебя провожу, – предлагаю я.

Мы выбираемся из машины и Петр, не попрощавшись, укатил в темноту города. Катя прижалась ко мне.

– Ты знаешь, я так счастлива, что встретила тебя. Такой сильный, мощный, уверенный, за тобой как за каменной стеной.

Мы целуемся и потом отправляемся в ее гнездышко.

Только один раз Катя задала мне вопрос.

– Может быть ты все таки вернешься в бокс?

Я прижал пальцем ее губы.

– Тсс... Никогда.

В порту мне достался пирс №0, где загружали огромный пароход. На борту белой краской четко вырисовывалась надпись "Гранкан". Я вез к нему со склада кипу бумажных мешков с аммиачной селитрой. Подкатил к крану и с удивлением обнаружил, что ни одного докера для разгрузки нет. Куда все делись? И тут заметил, что возле судна столпилась большая толпа. Заглушил погрузчик и поспешил туда. Среди обступивших судно людей, мелькнула знакомая каска Эди. Я пробился к нему.

– Эди, меня некому разгружать...

– Погоди, ты не видишь, судно дымит.

Я поднял голову, из четвертого трюма валил густой белый дым. Несколько пожарных расчетов лихо подкатили к борту "Гранкана".

– Во, видно дело то серьезно, уже пожарников вызвали, – замечает Эди.

– Но это же наш трюм, мы в него селитру загружаем.

– Вот поэтому то докеры и не работают. Все здесь.

Действительно, в толпе любопытных, помимо служащих порта, моряков и пожарных, мелькают брезентовые робы докеров. Пожарные стали соединять шланги к колонкам.

– Интересно, чем они будут тушить пожар, ведь в пожарных колонках воды нет, – говорю я.

– Откуда знаешь?

– Сам меня посылал вымыть машину, я пытался, а там ни капли.

– Тогда сейчас будет потеха.

Действительно сколько ребята не пытались крутить вентиль на колонках, воды шланги не поступало. Старший пожарник что то заорал, ребята стали отсоединятся и бросились по трапу вверх, таща за собой на судно шланги.

– Чего это они?

– Будут подсоединятся к судовой пожарной магистрали, – поясняет Эди.

В этот момент, когда первый пожарник добрался по трапу до верхней палубы, перед ним, как монумент возник моряк в форме офицера.

– Назад. Куда несетесь. Без вас справимся, – стал орать он.

– Но ведь у вас...

– Вы испортите водой груз. Я приказал закрыть люковые крышки. Сейчас пустим туда пар и все кончится.

С визгом накатывалась люковая крышка трюма и вскоре дым прекратился.

– Спектакль окончился, – комментирует Эди. – Всем докерам на работу, заорал он в толпу.

– Куда мне селитру? – спрашиваю я его.

– Сейчас тебя разгрузят прямо под краном и отправляйся за следующей партией.

Между тем раздасованые пожарные спустились с трапа на пирс и стали заправлять шланги в машины. Докеры пошли работать и толпа любопытных несколько разрядилась. Я отправился к своему погрузчику и сел в кабину. Подошло несколько парней, они стали сдергивать с ковша мешки с селитрой и складывать их штабелем в поддон крана. Только освободили ковш и вдруг как... ухнет. Все сразу повернули головы к "Гранкану". Искореженные люковые крышки четвертого трюма, были сброшены на палубу судна. Из самого трюма в небо вырвались ядовито оранжевые языки пламени. Желтый дым столбом устремился вверх, постепенно разбухая и дугой отклоняясь к северо-востоку. Не уехавшие пожарники опять схватились за шланги и бросились по трапу вверх. На этот раз никто им путь не преграждал. Вскоре было видно, как вырвавшиеся из брандспойтов тугие струи воды ушли в огонь... Кто то постучал по кабине моего погрузчика. Я оглянулся. У распахнутой дверцы стоял репортер Джон Клинтон.

– Николай, ты свободен? Подвези меня к воротам порта. Нужно срочно сдать материал в газету.

Я подумал, что наверно сегодня нам "Гранкан" не загрузить и пока нас перераспределят на новую работу, уйдет уйма лишнего времени, поэтому кивнул головой.

– Садись.

Мы несемся по территории порта. Ковш от толчков гремит и раскачивает машину.

– Как ты так рано сумел очутится здесь? – спрашиваю Джона.

– Надо иметь подход к девушкам. У меня везде есть свои паиньки. Вот и одна, которая работает здесь в порту, позвонила в редакцию и сообщила мне, что дымит пароход.

– Когда это было?

– Час назад. Но я успел не только заснять дым, я успел сфотографировать взрыв, это будет сенсационный материал.

– Я бы на твоем месте подождал, надо узнать чем дело кончится.

– Не могу, к девяти, сделаю гранки для свежего номера, мне просто надо попасть туда.

– Смотри, дым то становится гуще, – я киваю в сторону горящего судна.

– Успею, сдам материал и опять сюда.

Я подвез его к воротам и Клинтон, он как пуля вылетел из машины и помчался к проходной. Неторопливо разворачиваюсь и опять направляюсь к пирсу №0.

Доехать мне до места работы не удалось. Там где стоял "Гранкин" в небо взметнулся гигантский язык оранжево коричневого пламени, в сотни раз больше, чем тогда, когда вырвало от взрыва крышки люков четвертого трюма. Ужасный грохот последовал за ним и перед моим изумленным взглядом, склады, постройки, видневшиеся портовые краны, стали рассыпаться и подниматься в воздух. Погрузчик получил сильный удар от взрывной волны, стекла лопнули, запорошив меня всего, тело вжалось в сиденье, а голову придавило к стенке, за которой визжал двигатель и тут же я провалился в темноту...

Очнулся от того, что кто то тряс мою руку. Надо мной склонилась грязная взлохмаченная голова.

– Где я?

Парень видно отвечает мне, так как шевелятся его губы. Я ничего не слышу. Приподнимаю гудящую голову и не верю своим глазам. Лежу на каких то искореженных бетонных перекрытиях с вывернутой арматурой, усыпанным камнями, лепешками черного ила, морской травой, мертвыми чайками и дохлой рыбой. Рядом с нами полу изуродованный погрузчик, колес у него нет, дверц тоже. Двигатель и противовесные блины вырваны из клюзов рамы машины и валяются рядом, воняя бензином.

– Что же такое?

Незнакомый парень продолжает что то говорить и вдруг его слова медленно стали проникать в мой мозг.

... Смотрю и глазам не верю. Нефтеналивной баржи нет. Ну думаю, проберусь все таки к пирсу, посмотрю что с пароходами, а тут на пути в развалинах твоя развороченная машина. Ты лежишь, вся рожа в крови, рядом с чушкой металла и не двигаешься. Думал тебе конец. Однако, пригляделся, а у тебя пальцы шевелятся...

То что у меня с рожей что то невпорядке, я понял сейчас, ее ужасно щиплет и над лобной частью появилась дикая ноющая боль

– Где я, куда попал?

– Я на грузовике загружался хлопком у шестого склада. А тут как грохнет... Меня вместе с машиной и складом выбросило прямо сюда к четвертому пирсу...

– Как к четвертому?

Я мотаю головой пытаюсь сообразить. Страшно гудит голова и ноет лицо. Значит я почти от нулевого пирса летел к четвертому, чушь какая-то.

– Помоги мне подняться.

Незнакомец за руку подтягивает к себе. Я встаю и пытаюсь побороть головокружение. Огляделся вокруг и понял что не чушь. Стою на груде развалин и через клочья дыма вижу бывший порт. Ни "Гранкана", ни нулевого пирса не было, вместо них, только горящее от нефти озеро. Вокруг этого места в радиусе, примерно, метров пятьсот, ни одного уцелевшего строения, только груды строительного мусора, дальше вперемешку с бетонными глыбами, помятые и искореженные машины, станки, краны и то, что хранилось на складах и везде дым..., огонь..., дым... Еще дальше, у седьмого пирса горят два парохода, с трудом, но видно, как там суетятся крошечные люди, пытаясь сбить пламя водой. А вот поперек пятого пирса боком стоит нефтеналивная баржа. По всей видимости, ее емкости пробиты, нефть уже залила пирс и льется в воду. Почему она не горит? – с удивлением подумал я. Потом понял, что возможно скоро она и вспыхнет, если горящая вода от бывшего нулевого пирса, медленно заполняющая реку достигнет этого места.

– Как же это...?

Мой незнакомец понял вопрос по своему.

– После взрыва была большая волна, баржу подняло и выкинуло, а сюда вынесло рыбу и всякую мразь...

Мы стояли на развалинах бывшего бетонного пакгауза, единственный пятачок, где нет пожара, зато кругом все горело и дымилось. Горела вода, пылали строения на том берегу реки, горел вдали город Техас Сити.

– Что же теперь делать то? – задаю сам себе вопрос.

– Я попытаюсь пробраться к барже, – отвечает мне парень. – Может там кто и живой остался, нужна помощь. А потом пароходы, судя по всему, тушат, значит там есть люди...

– У баржи опасно, она скоро может загореться.

– Вижу, огонь вверх по реке идет медленно, его течение относит в океан, пока нефтяное пятно с баржи доберется до него, я успею все осмотреть.

– Я помогу тебе.

– Не надо. Ты выглядишь ужасно и еле-еле стоишь. Тебе нужно в город, к врачу. У тебя лицо...

– Что с ним?

– Оно все в крови и кое где снята кожа.

Провожу пальцами по щекам и чуть не вскрикиваю от боли. Успел прощупать свисающие остатки кожи и мокроту лица.

– Не трогай, кое где подсыхает.

– Хорошо, я пойду в город звать на помощь.

– Попытайся пройти. Возьми мой платок, держи у рта, может не задохнешься от дыма.

Прежде чем отдать мне свой голубой платок, парень окунул его в лужу с дохлой рыбой, долго отжимал и наконец протянул.

– На. Только не прижимай к ранам...

– Спасибо. Как тебя звать?

– Тэд.

– Возвращайся живым, Тэд.

Шагнул от него, как пьяный, панели сначала поплыли перед глазами, потом прояснились и я потихонечку стал шевелить ногами. Вроде могу ходить, только еще почему то болит бок. Здесь надо спускаться, здесь гора кирпичей. А это что? Это труп мужчины, раздавленного блоком кирпичной стенки. Когда спускался с развалин блокгауза нашел еще двоих мертвых. Среди гор мусора появился хоть какой то на вид проход и тут я увидел как горят камни. Жуткое зрелище, когда даже через мокрый платок, еще пахнет при этом, жаренным мясом и каким то противным химическим веществом.

Иду почти час, обходя пожарища и огромные завалы из строительного мусора и металла. Проклятый дым все же пропитал легкие и приходится кашлять и сплевывать всю эту гадость. Мало того, что голова болит от ран, так еще теперь раскалывается от отравления дымом. И вдруг, на пути встретил живого человека. Он сидел на камнях, уныло уставившись в землю. Что то знакомое было в его фигуре. Это был мастер Эди.