Текст книги "Обыкновенные неприятности"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Так это ты, блатной?

– Как это?

– Ну по знакомству принятый в консерваторию, без экзаменов.

– Если это так, то наверно я.

– Здорово. Представляю, как тебя встретит Ашотыч.

– А кто такой Ашотыч?

– Это преподаватель, армянин, жутко не любит блатных. Обычно он сам формирует класс, а тут подсовывают ему тебя, да еще силком. Ох и достанется тебе на орехи.

– Может быть.

– Да ты не дрейфь. Располагайся. Меня звать Виктор, а тебя как?

– Николай.

– Вот и хорошо, Николай. Завтра вместе потопаем в консерваторию, ты пойдешь на ковер к Ашотычу, а я должен отнести ему справку от врачей.

– Какую справку?

– От медицинской комиссии. Тебе тоже надо это пройти.

– А ты мне не покажешь, заодно, где я должен пройти эту комиссию?

– Постой, у нас утром есть время, мы успеем прошвырнуться до поликлиники, а потом, в консерваторию.

– Трудно было поступать в консерваторию?

– Конечно. Драли по первое число. Сюда был конкурс, семь человек на одно место. Пришлось выложиться, я как им выдал арию генерала Гремина, они сразу отпали.

– Сам то от куда?

– Из Белоруссии, а ты?

– Я из глубинки, вообще от сюда недалеко, всего 120 километров.

– Значит заживем, а то я боялся, пришлют какого-нибудь... негра, майся тут с ним потом. Слушай, может мы сегодня отгрохаем вечеринку? Здесь такие девчонки, пальчики обсосешь.

– Нет. У меня сегодня вечером визит к даме.

– Святое дело. Баб люблю и уважаю.

Дверь мне открыла старая, седая грымза.

– Вам кого?

Но сзади нее мелькнуло лицо Светки.

– Это ко мне, Дарья Александровна. Коля, проходи.

Светка в ярком халате, она тащит меня по длинному коридору, заваленному вещами, к обшарпанной темно-коричневой двери. Я прохожу в уютную комнатку, слева стол с буфетом, справа кровать с холодильником.

– Ну как? – спрашивает она.

– Нормально.

– Я тоже так считаю.

И тут она обнимает меня и мы целуемся.

– Как я соскучилась по тебе.

– Я тоже.

– Хочешь поесть?

– Не против бы.

– Тогда я сейчас. Теперь работаю, поздно прихожу, еще сама не ела.

Светка отрывается от меня и бежит к буфету.

– Ты садись куда-нибудь. Я буду бегать и рассказывать, как устроилась на работу, в университет...

Моя подруга выдергивает с полки кастрюлю и мчится к двери.

– Я сейчас, на кухню...

После ужина, я остался у нее.

В поликлинике больше всего мне досталось от невропатолога. Эта дотошная, рыжая женщина мяла мне все косточки позвоночника, простукивала тело и царапала иглой.

– Так говоришь, год назад лежал в больнице?

Она листает страницы, привезенной мной мед карты.

– Да.

– Как тебя угораздило так ударится?

– Там все записано.

– А это что? Ты еще и в этом году был в больнице?

– Пришлось.

– И тоже с позвоночником?

– Да.

Женщина внимательно изучает все записи.

– Значит так. Сейчас пойдешь в рентгеновский кабинет, сделаешь несколько снимков. Пока учись, но я тебя запишу на прием к профессору Круглову. Это примерно через несколько дней. Тебе на вахте передадут когда... Твоей спиной следует заняться всерьез.

Сегодня я предстал перед Ашотычем. Горбоносый, седой старик со злобным взглядом, оглядывал меня с ненавистью. В классе по мимо нас еще трое человек, две пожилых женщины и один мужчина. Одна из худющих женщин сидит за пианино и тупо смотрит на название фирмы, изготовившей музыкальный инструмент.

– Начнем, – шипит Ашотыч. – Что вы можете, молодой человек?

Я сам немного нервничаю, но стараюсь сдержаться.

– Я могу петь.

– Это я догадываюсь. Все могут петь. Конкретно, хоть что-нибудь начните.

Старик задирает голову и уже полушепотом добавляет.

– Зиночка, пусть поет без музыки.

Женщина за роялем кивает головой. И тут мне стало как то спокойно и прикрыв глаза я затянул про то самое горе горькое, что шлялось по белу свету. Я уже исполнял его перед Светиной мамой и та порекомендовала мне выступить с ним, если что... Чудо не покинуло меня. С первыми звуками дрожащего голоса, опять время перенесло к ободранным мужикам и полусгнившей деревеньке. Человеческая горечь потерь и неудач плывет во мне и выплескивается наружу. Этот звенящий звук тоски доводит до горла, от этого голос вибрирует и что то сдавливает грудь. Я заканчиваю без надрыва, на тихой интонации.

Ашотыч стоит ко мне спиной и смотрит через портьеру в окно, руки за спиной нервно подрагивают. Зиночка как сидела тупо уставившись в рояль, так и сидит, только губы еще больше сжаты. Вторая женщина откровенно плакала, размазывая слезы по щекам. Мужик, сидевший рядом с ней, качал головой.

– Что вы еще можете? – вдруг закаркал Ащотыч.

– Можно Сольвейга?

– Пой. Зинаида, теперь подыграй.

И я запел. Сразу как то стало прохладно, замела метель и вдруг возникла прекрасная королева Севера, она разъезжает в санках по городу, разыскивая горячие человеческие сердца, чтобы превратить их в лед. Я не знаю перевода того, что пою, эта сцена в мозгах и передается мне вместе со звуками.

В комнате молчание. Женщина уже не плачет, а смотрит на меня с испугом, мужик вытянул губы и о чем то думает. Зинаида держит руки на клавишах, чуть подрагивая пальцами. Один Ашотыч по-прежнему смотрит в окно, раскачиваясь с пяток на носок. Вдруг он резко повернулся и подошел к мужику.

– Ну что? Зачем ты ко мне его привел? Зачем? Он же больной, псих, сумасшедший. Неужели ты не пронял, что это гипноз? С первыми звуками ты попал под обаяние гипноза. Его учить нельзя. Он не может быть оперным певцом, не может быть актером. Если учить правильно его петь или актерскому мастерству, то в дальнейшем это будет серенький никому не нужный статист в самом худшем хоре. Таким как он, гипнотизерам, надо сосредотачиваться, направлять мысли людей на то, что он воображает, а актером этого делать нельзя, здесь надо думать, куда шагнуть, как изогнуться, как войти в общий актерский ансамбль.

– Но, Ашотыч, даже гипнотизерам надо правильно петь.

– Этим ни к чему учится. Этот тип людей обладает необыкновенной памятью, музыкальным слухом. Если перед ними раскрутить пластинку с правильным классическим произведением и они тут же повторят тоже самое. Их даже не надо учить правильному дыханию при пении, организм все учел, величину звука, тембра... Я тебе могу привести пример. Доктор Вагнер в 18 веке имел в пациентах такого музыканта. Он описал этот случай. Да, это дар божий, но на сколько. Эти люди кончают жизнь либо в клинике для сумасшедших, либо гибнут.

Мужчина разводит руками.

– Ашотыч, но люди которые его слушают, не знают, что он обладает этим даром. Им это нравится, они потрясены. Если это правда, что ты говоришь, я сам не знаю, что с ним делать.

– Ашотыч, – это вступила в разговор женщина. – Чтобы убедится в правильности твоей теории, нужно отправить его к медикам, пусть выяснят правда это или нет. Если это правда, мы его отчислим, если нет, то будем учить.

– А что, верно говорит Марина, отправим к медикам, – облегченно вздыхает мужчина.

Ашотыч махнул рукой.

– Отправляйте. Все свободны.

Валяюсь на койке в своей комнате в общежитии и перевариваю то, что услышал на прослушивании. Значит я совсем урод, тяжести таскать нельзя, учиться нельзя. Что же делать? В комнату врывается Светка.

– Коля, собирайся быстрей.

– Что ты задумала?

– Коля, давай быстрей, некогда, потом скажу.

Неохотно одеваюсь, Света помогает мне застегнуть рубаху.

– Вот так. Ничего. – Она прижимается ко мне и целует. – Теперь пошли. Веди только себя паинькой.

На улице нас ждет такси. Мы забираемся в машину и Светка командует шоферу.

– В Вороний переулок, пожалуйста.

– Куда мы едем? – шепотом спрашиваю я.

– Сюрприз.

Дверь открывает девушка с огромной копной каштановых волос. Что-то знакомое в ее лице.

– Варя?

– Колька.

И тут она повисла на мне.

– Варька, боже ты мой.

Девушка прижалась ко мне и ласково лупит по спине.

– Колька, черт, ни одного письма, ни одной весточки. Убить тебя мало.

Она отрывается и отпихивает рукой, мешающие ей, волосы за спину.

– Варя, мы тебя поздравляем, – за моей спиной голос подала Света.

– Светочка, здравствуй, радость моя.

Она также обнимает ее.

– Ребята, заходите. Вы не представляете, как я рада.

– Мы тебя поздравляем с днем рождения, – все же заканчивает Света.

– Спасибо, дорогие. – Она толкает нас в спину. – Да идите же. У меня там гости.

За столом сидят гости человек десять, в большинстве молодые. При виде Светы, большинство закричали приветствия. Видно ее неплохо знали. Варька представляет меня.

– Это мой самый лучший друг. Звать его Николай, прошу любить и жаловать.

Пожилая женщина встала из-за стола, подошла ко мне и прижала к своей груди.

– Здравствуй, Коля. Очень соболезную в связи со смертью мамы.

Это тетя Маша, мать Варьки. Мы ее в поселке хорошо знали.

– Здравствуйте, тетя Маша. Я поздравляю вас с днем рождения дочки.

– Спасибо, Коля. Идите садитесь.

Нас рассаживают за праздничным столом и веселье продолжается. После второй рюмки, Варя поднялась со своего места.

– Внимание, – шум стих. – Большое вам спасибо, что пришли поздравить меня, но вот Светочка мне сказала, что Коля приготовила мне особый подарок. Он подарит мне песню. Так, Коля?

Я растеряно гляжу на Свету, та кивает головой.

– Хорошо. – Я встал, – Я спою. Но только одну, больше не просите.

Последнее замечание вызвало улыбку гостей. И я начал.

–В лунном сиянье...

И пошло, пошло, опять мои грезы ворвались в комнату. Страдание любви застывает в нашей крови, остается плачущее звучание колокольчика, разрывающее тишину надежд.

В комнате тихо. Гости застыли в своих позах. На лице Варьки смесь восхищения и удивления. Ее мама ошалело смотрит на меня. Светка сжала пальцы до белизны. Гости тоже онемели, тишина необыкновенная, но вот кто то из них тяжело вздохнул и тут все взорвались аплодисментами.

– Браво, – орал пьяный парень.

Варька подошла и поцеловала в губы.

– Коля, это самый дорогой для меня подарок. Я не ожидала. Мне Света говорила..., но такого... в первый раз слышу.

Ближайшие гости потянулись ко мне с рюмками и поздравлениями, а мне стало вдруг грустно. Неужели я их тоже загипнотизировал?

У Варьки продолжается веселье. Под магнитофон, часть гостей танцует, кто курит на лестнице, а я вышел на балкон и застыл, глядя на яркие звезды, в пугающей черноте небесного свода.

– Так вот ты где? – на балкон вышла Варя. – А где Света?

– На кухне, помогает тете Маше мыть посуду.

– Как у тебя дела, Коля?

– Плохо, Варя. Тот взрыв принес мне много несчастья. Мало того, что я, по– видимому, получил в подарок неизвестное будущее со своим здоровьем, но я еще скоро буду безработным.

– Поподробней не можешь?

– После той трагедии, я уже успел проваляться в больнице второй раз и доктор не обещает мне радужных надежд. А по поводу пения, то похоже меня скоро вышибут из консерватории.

– Почему?

– Преподаватели говорят, что меня учить нельзя, я от этого буду петь хуже.

– Первый раз такое слышу.

– Вот, бывает.

– Света знает об этом?

– Нет.

– Я так и знала. Дурачок ты, Колька. Тебе надо ей все рассказать.

– Не могу.

– Зря.

В балконные дверь просунулась лохматая голова.

– Варя, с трудом тебя разыскал. Пошли танцевать.

– Шурик, отвали, дай поговорить с другом.

Шурик разглядывает меня, как неандертальца.

– Ишь, какой друг. Чуть запел соловьем, так сразу лучшим стал, не то, что мы... быдло.

– Шура, прекрати. За что ты оскорбляешь человека?

– Я оскорбляю? Да таких... таких выскочек давить надо.

– Пошел вон, я тебя видеть не хочу.

Варька подходит к Шурику упирается рукой в его голову и отталкивает в, потом с грохотом захлопывает дверь.

– Ну вот, все хорошее настроение испортил, – расстроилась она.

– Он тебя ревнует.

– Но нельзя же ревновать по свински.

– Смотри, какая ночь.

Мы уставились на звездный купол и тут небосвод прорезала светящаяся полоса и тут же погасла.

– Звездочка, Колька, загадай желание, быстрее.

В моем мозгу брешь, ничего хорошего в голову не пришло, но я соврал.

– Загадал...

– Я тоже.

– Вот вы где? С трудом вас нашла.

На балконе появилась Света.

– Вот вспоминаем наш поселок, – отозвалась Варька.

– Я ведь Шмелева и Петрова видел. Они вам большой привет передают, говорю я.

– Как они там? – спрашивает Варька.

– Петров уехал в Ленинград, поступает в военно-морское училище, а Шмелев в другую часть страны, будет офицером– танкистом.

– Надо же, как мальчики выросли.

– Коля, как ты считаешь, нам не пора? – спрашивает Света. – Мне завтра рано вставать на работу.

– Сейчас идем.

– Варя, извини, что так рано срываемся, но сама понимаешь..., обращается к ней Света.

– Понимаю. Ребята, звоните и приезжайте ко мне почаще.

– Обязательно.

Врачиха сдержала свое слово, меня вызвали к профессору Круглову. Полный, седой мужчина сидел передо мной и рассматривал рентгеновские снимки на свет.

– Да, батенька, в паршивую историю вы попали. Как вам угораздило так повредить позвоночник?

– По глупости.

– Ну понятно же, от ума такое не сделаешь. Наверно вам все же придется идти на операцию.

– Так все плохо, профессор?

– Плохо. Дальше может быть хуже, полная недвижимость...

– Я догадывался.

– Вот-вот, поэтому надо торопится, сделать все как можно быстрее. Не гарантирую, что вылечу окончательно, однако задержать процесс – задержу.

– И когда?

– На операцию то? Через неделю ляжете в мою клинику.

– Я согласен.

– Чем сейчас занимаетесь? Наверно учитесь, молодой человек?

– Учусь в консерватории.

– Э... кем?

– Хочу петь.

– А вот этого, батенька, нельзя. Петь – это, в моем понимании, работа, в которую затрачивается много внутренней энергии, а вот вам ее как раз доводить до полного истощения нельзя.

– Но это же моя жизнь...

– Бросьте, вы еще молоды и поэтому смело можете поменять профессию, где нет эмоций. Таких профессий полно. Постойте, постойте, я же вспомнил, так это по вашему поводу собирается комиссия, кое что там выяснить...? Мне вчера звонили об этом... Кажется всех собирают по требованию дирекции и преподавателей консерватории.

– Да, это так.

– Я вам не завидую, в эту комиссию пригласили меня, а я вынужден все рассказать честно.

– Делайте как хотите профессор.

– Ладно. Сначала на комиссию, а потом жду через неделю, за это время подумайте, кем вы хотите быть.

– Хорошо, профессор, до свидания.

Ну вот, все решилось пожалуй окончательно. Теперь мне куда? Везде вступительные экзамены закончились, учиться можно начинать только в следующем году. А тут еще предлагают на операцию.

Виктор валяется на койке с мокрой тряпкой на голове.

– Ох, ну башка болит... Надо же так надраться.

– Узнает Ашотыч, что напился, голову оторвет.

– Не узнает. Кстати, чего у тебя с Ашотычем? Говорят, он тебя не хочет брать к себе.

– Правильно говорят.

– Ну и что?

– Похоже меня вышибают.

Виктор срывает повязку с головы и садится на койку.

– Не может быть? Я не слышал, как ты поешь, но ведь не зря же тебя сюда проталкивали, значит что-то есть.

– Вот и Ашотыч говорит, что есть, но он же утверждает, что эти звуки может издавать сумасшедший.

– Сколько у тебя времени?

– Не понял.

– Я спрашиваю, сколько тебя будут здесь, в общежитии, держать?

– Не знаю. Я завтра иду на медицинскую комиссию, которая точно установит, петь мне или нет.

– Во, до чего дошло. Колька, у меня к тебе предложение. Вот сейчас в больную башку, как кольнет и, представляешь, мысль. Скажи, ты сколько песен знаешь, какой у тебя репертуар?

– В основном, песни из опер, есть еще итальянские, классические. Ну много песен знаю...

– Колоссально. Если тебя от сюда все же будут выгонять, давай сделаем прощальное выступление. Понимаешь, консерватория организовывает музыкальный вечер для студентов последних курсов. Они выступают со своими сольными номерами, а мы вклинимся в программу вечера и пропустим тебя. Я со своими друзьями уговорю, кого надо и тебе выделят на сцене минут десять.

– Не знаю, как то все неожиданно. Но ты же не слышал меня, почему же так уверенно проталкиваешь на сцену?

– Коля, успокойся, ты можешь мне сейчас чего-нибудь спеть?

– Чего-нибудь? Хорошо, спою.

Я не стал ломаться и запел арию из "Продавца птиц" – "мой любимый старый дед". Опять провал памяти и яркое лето перед глазами, поют птицы и прекрасное настроение царит кругом... Окончил арию и открыл глаза. Ошеломленный Витька сидит на кровати с открытым ртом.

– Колоссально, – только и мог хлопнуть губами он.

В дверь застучали.

– Только не открывай, – прошу его.

– А вдруг...

Витька меня не слушает, он приоткрывает дверь и шум восторга врывается в комнату.

– Куда, – орет мой товарищ. – Назад, это была пластинка. Понимаете, такой маленький черный диск...

Он заталкивает упрямые головы, руки и выступающие части тела за дверь, потом захлопывает ее.

– Уф..., здорово. Мы раскрутим тебя.

– Надо еще пройти комиссию.

– Это уже детали.

Про комиссию я Светке ничего не сказал. Но перед самым уходом туда, неожиданно в общежитии появилась Варька.

– Колька, ты ведь сегодня идешь на комиссию?

– Да.

– Я с тобой.

– С ума сошла. У тебя же занятия. Зачем это?

– Я отпросилась. Подруги напишут за меня лекцию.

– Варька, не стоит.

– Стоит.

Я стою перед семью членами комиссии толи докторами, толи преподавателями. Среди них только одно два знакомых лица, сам Ашотыч и профессор Круглов. За моей спиной притаилась Варька, прижавшись к стенке шкафа. Ее хотели вытурить из комнаты, но моя энергичная подружка настояла на своем.

–Начнем, – говорит полный, седой, человек, по-видимому председатель комиссии. – И так, преподаватели консерватории, где учится студент предлагают нам определить, не проявляется ли он гипнотическое действие на окружающих при пении. Так я говорю? – он смотрит на Ашотыча,

– Так. Я утверждаю, что это очень редкое свойство человека, при пении, подчеркиваю, при пении, затуманивать мозги людям при помощи музыкального гипноза. В мире был описан только один такой случай, и то не в нашей стране и очень давно, в 19 веке. Певец пел, а люди попадали в другой мир, он зачаровывал их своими иллюзиями, заставлял их верить, что издает самые прекрасные в мире звуки. Эти люди обладают самым мощным гипнозом, заставляя огромные толпы людей верить в свою гениальность. Я думаю, мы собрались здесь, чтобы разрушить эту иллюзию и подвести окончательную черту, учить этого студента дальше или нет.

– У меня уже есть по этому поводу мнение, – бурчит профессор Круглов, я думаю, что сообщу вам его в конце нашего заседания.

– Почему не сейчас? – сразу же стал наступать Ашотыч.

– Это чисто медицинское заключение. Почему я хочу выступить в конце, да просто узнал от вас любопытнейшую вещь о гипнозе и решил ощутить это необычное явление.

– Уважаемые, – председатель взял бразды управления в свои руки. Давайте приступим к делу. Среди нас два специалиста из института магнетизма, они привезли с собой аппаратуру и соответственно будут проверять, гипноз это или нет. Программа будет небольшая. Попросим нашего вундеркинда спеть две песни, дабы не мучить его дальше физически и приступим к дискуссии и заключению. Вас кажется звать, Николай? – я киваю головой. – Прекрасно, Николай, спойте нам что-нибудь, а товарищи физики приготовились. Давайте.

Я запел старинную песню про солдата, царской армии, вернувшегося домой, а встретившего вместо жены похожую дочь. И конечно забыл, где я, представил, вот он несчастный, израненный солдат, стоит на пыльной дороге перед гниющей хатой и плачет горькими слезами. Последний дрожащий звук затих и осторожно разлепил веки. Все стоят неподвижно, председатель комиссии, сжал губы и хмуро смотрит на меня, профессор Круглов поднял голову к потолку и уставился в него, будь-то, выискивал изъяны, физики застыли над приборами, забыв их выключить, Ашотыч зажал уши руками и кривил губы, словно хотел расплакаться, сзади всхлипывала Варька. Только один человек, худощавый мужчина, задумчиво перебирал пальцами и, выбравшись со стула, неторопливо прошелся по паркету туда и обратно.

– Ну как? – очнулся председатель. Все молчат. – Коллеги смелее, прошу высказывайтесь.

– Можно я, – худощавый мужчина кончил очередную пробежку по паркету. Преподаватели студента правы, это гипноз. Я уверенно говорю об этом, только потому, что я сам гипнотизер. Мне пришлось заставить себя отсеять иллюзию представлений, навязываемую нам певцом и постараться прослушать всю песню до конца. Хорошее исполнение.

– И это все?

– А что вы хотели еще. Надо ему петь или не надо, я затрудняюсь сказать. Может быть при учебе у него пропадет этот дар, а может и нет. Если не пропадет, да цены нет такому парню, в концертной деятельности равных ему не будет. Иллюзия искусства, тоже величайшее искусство.

– А что нам скажут физики?

– Мы записали всю песню, теперь отсекли кое что, вернее, чуть поправили звук и теперь вы можете прослушать.

– Давайте, послушаем.

То, что я услышал, потрясло. Это не мои песни. Тонкий голос пел эмоционально грустную повесть о солдате. Голос, кажется мой, и не мой и чего-то нет... не хватает... Кончилась песня, все зашевелились.

– День и ночь, – подвел итог председатель. – Николай, спой еще что-нибудь.

Я не стал ломаться и запел арию из "Волшебной флейты". И тут началось невероятное. Только провалился в волшебный мир иллюзий, как он стал расплываться и тихий голос зашептал в ухо: "Будь собой... Будь собой..." Я невольно пришел в себя, пропел несколько фраз и остановился. Мои слушатели вопросительно смотрят на меня. И только огненные глаза, иллюзиониста, буравят мне кожу, прожигая ее насквозь. "Будь собой..." – твердит его голос, хотя он не разжимает рта. И тут я понял – они правы.

– Надеюсь, вы все поняли, что произошло? – спросил председатель. Теперь вы убедились в правильности предположения преподавателей. Единственное, что мы пока не решили, учить его дальше или нет.

– Нет, – это опять выступил профессор Круглов. – Его учить петь не будем. Ваш подопечный, мой пациент и в понедельник я положу его в свою больницу на сложную операцию. Думаю, ему после этого больше петь нельзя. Раскрывать историю болезни Николая перед всеми, я считаю не стоит.

– Ну вот, все и решилось, – подвел итог председатель. – Благодарю, вас, коллеги. Мы решили очень сложную проблему. – Все зашевелились, кое кто удалился, председатель тоже отправился к двери, но вдруг остановился и тихо проговорил мне. – А все же я получил от ваших песен колоссальное удовольствие.

Кто-то прикоснулся к моему плечу.

– Пойдем, Коля.

Это была Варька.

Мы сидим с Варькой на скамейке в садике и едим пирожки с сосиской.

– Поехали, сейчас, ко мне домой, – предлагает девушка.

– Знаешь, Варька, я думаю, как все рассказать Светке.

– Вот видишь, как получается нехорошо, надо было все-таки подготовить ее раньше, а теперь расхлебывай всю эту кашу. Придется тебе сегодня вечером объясниться с ней.

– Я чего то не очень жажду.

– Боишься? Хочешь, мы встретимся все вместе и ты при мне все расскажешь ей.

– Может быть... это самый подходящий вариант.

– Вот и договорились, а сейчас все же поехали к нам домой. Мама нас покормит, а вечером отправимся к Свете.

Вечером мы собрались в коммунальной квартирке Светы и теперь нехотя ковыряемся в холодном, рыбьем салате.

– Устала, как собака, – говорит Светка, – сегодня целый день таскала баллоны с хладонами.

– Коля сегодня ходил на мед комиссию, – как бы невзначай сообщает Варька.

– Ну и хорошо, надеюсь все в порядке. Так вот, еще надо было сидеть на лекции, а я там ничего не могла сообразить, все спать хотела.

– У Кольки неважно со здоровьем, его кладут в больницу, – опять вклинивается Варька.

– Что? – Света роняет вилку в салат.

– Его кладут в больницу.

– Господи, боже мой, что произошло?

– Света, я больше никогда не буду петь, – наконец подал голос я.

– Не может быть? – шепотом говорит девушка.

За столом наступила тишина.

– Да может мне кто-нибудь сказать, что происходит? – вдруг взрывается Светка.

Мы с Варькой переглядываемся и та берет на себя инициативу.

– В общем, сегодня на мед комиссии, профессор предложил Коле лечь на операцию позвоночника. Он же сделал заключение, что теперь ему нельзя петь. Похоже, что Колю из консерватории отчислят.

Светка тупо смотрит в стену и молчит. Наконец она зашевелила губами.

– И когда кладут?

– В понедельник.

– Надолго?

– Наверно надолго. Коле делают операцию на позвоночнике и похоже не одну.

– Это все тот... взрыв в саду...?

– Да.

И тут Светка заплакала. Варя подошла к ней и прижала голову к своему животу.

– Все будет хорошо, Светочка.

В этот день я не остался у Светы, она захотела пережить все в одиночестве. Проводил Варю домой и уехал в свое общежитие.

Витька действительно договорился с организаторами концерта о постановке моей программы. На этот мой прощальный вечер, я пригласил всех друзей. Варька прикатила в окружении десятка девушек и парней. Почему то не пришла только Света. В консерватории, благодаря болтливости Витьки , все узнали об моем несчастье и, собравшиеся студенты и преподаватели, дружески приветствовали меня на сцене. И вот я запел: "Вернись, одно твое лишь слово – вернись..." Нет, волшебство моего искусства не пропало, зареванное лицо Светки склонилось над моей головой, нежный поцелуй прощания ощутили губы.

Зрители бешено аплодировали. Я начинаю вторую песню, а Светки в зале все нет...

После концерта Варя уговорила меня позвонить Свете. Я набрал номер телефона.

– Але, – ответил хриплый голос женщины.

– Свету позвать можно?

– А Светы дома нет. Она уехала к маме на несколько дней.

– Постойте -постойте, но она же работает, учится.

– Я не знаю, уехала и все.

Трубка брошена

– Ну, что? – теребит меня, стоящая рядом Варька.

– Она уехала в поселок.

– Вот как... Может, что-то дома там произошло?

– А вдруг, ничего...

Она помолчала.

– Ты пел потрясающе, дольше всех и лучше всех. Даже все выпускники признали это.

Я качаю головой и не могу сказать в ответ ничего, комок горечи застрял в горле.

Три дня прошли, как во сне, по моему я отсыпался и не реагировал на телефонные звонки или стук в дверь. Витька умышленно удрал из комнаты и меня все эти дни не тревожил. В понедельник собрался и отправился в больницу на лечение.

После операции, отлеживаюсь в палате. В помещении две койки. На одной лежу я, на другой такого же возраста парень, только он здесь после автомобильной аварии. Мы лежим голова к голове, что позволяет, при нашем немощном положении, негромко перебрасываться фразами.

– Валя, а как ты ее встретил? – спрашиваю я.

– Случайно, поступал в этом году в институт и вот после первой сдачи экзамена, решил немного подкрепиться. ... Пошел в студенческую столовую, а она там. Подсел за ее столик, а девчонка в это время пила кофе с пирожком. Волосы у нее длинные светлые, глаза, как фары, выглядит, словно королева. Слово за слово, поговорили немного, я узнал, что она приезжая, живет у подруги. Так и начался наш роман.

– А как вы расстались?

– Мы, малость запустили подготовку к экзаменам. Сам понимаешь, все некогда было. Представь, приходит она ко мне домой, математику готовить, да при виде нее у меня все мысли в потолок уходят. Какая математика? Так три дня в постели и провалялись, но мне то повезло. Пришел на экзамен, билет... первый. Первый-то я знал, до десятого билеты знал и ответил, а ей не повезло. Завалила математику и от расстройства уехала к родителям.

– Так больше ее и не увидел?

– Почему не увидел? Недавно встретились. Позвонила ко мне домой, я опять пригласил к себе.

В палате появляется сестра.

– Ну как, красавцы, готовы к приему посетителей?

– Готовы, -за меня отвечает Валька.

В палату входит Варя и толстая женщина. Рядом со мной на стул опускается Варька. Толстая женщина садится на кровать у ног Вали.

– Привет, Коля? – Валя прикладывается своими губами к щеке.

– Привет.

– Как дела?

– Сделали первую операцию. Теперь надо ждать, чтобы все зажило и организм окреп, тогда сделают вторую.

– Врач-то, что говорит?

– Как всегда, что я молодец. У тебя какие новости?

– Света вернулась.

– Ну и что?

– Ты крепись... Она предала тебя.

В груди что -то защипало. Одно несчастье цепляет другое.

– Я... выдержу...

Ее ладонь опустилась мне на голову.

– Я знаю, ты сильный.

Мы замолчали, а этот момент толстая женщина, сидящая рядом с моим соседом торопливо говорила.

– Ты, Валечка, не переживай, сломанную машину, к сожалению отремонтировать нельзя. Папа обещал купить тебе новую. С милицией все улажено, прав отнимать не будут.

– Ко мне кто-нибудь звонил?

– Звонила какая-то девушка, я ей сказала, что ты здесь.

– Больше она ничего не передала?

– Нет.

– Я хочу тебя обрадовать, – говорит мне Варя. – Помнишь, ты последний раз выступал на концерте... Там была запись. Все четыре песни записали. Эта кассета досталась и мне...

– А там... Ну, в общем... сохранилось все...?

– Ты хочешь сказать... иллюзия или... гипноз. По моему, да. Я не могла отличить от того, что ты пел на сцене. Здесь кассету все равно проиграть нельзя, аппаратуры нет, но когда ты вылечишься, мы ее проиграем.

– Это здорово.

– Может тебе чего-нибудь принести, там фрукты..., почитать?

– Варя, если сможешь, достань где-нибудь маленький приемник, ну такой, чтобы другим не мешал. Я тебе деньги дам...

– О чем ты? Такой приемничек я тебе достану, ни каких денег не надо.

– Спасибо тебе, Варя.

– Ничего, с каждым может случится такое. Я ведь тоже в твоих страданиях каким-то боком задета.

Когда Варька уходит и палата освобождается от посетителей, Валька мне говорит.

– Я немного разглядел твою подругу. Классная девица, но у меня такое ощущение, что я ее где-то видел..., а может быть и слышал.

– Этого не может быть. Всех своих друзей она мне показала и тебя здесь не признала.

– Это точно. Все равно, что-то знакомое.

– А почему тебя не пришла навестить подруга?

– Не знаю, видно еще не знает, что со мной произошло.

– Ты ее телефон – то знаешь?

– Знаю.

– Так попросил бы кого-нибудь, чтобы позвонили.

– Не хочу мать ввязывать в это дело, еще глупость какую-нибудь скажет, а сестер и других лежачих, не хочу просить, зачем посторонних вмешивать в свою жизнь. Вот буду вставать, сам позвоню.

– Чего тянуть, в следующий раз придет Варя попроси ее позвонить. Поверь, эта девушка никому ничего не скажет.

– Ты ей доверяешь?

– А как же.

– Тогда может быть попрошу.

Варя принесла маленький приемник с микрофоном в ухо. Я включил его и в палату ворвались звуки современного шлягера Пугачевой.

– Потише, – просит Варя.

– Спасибо, Варя. Ты не могла бы помочь моему товарищу по несчастью. Это Валя, он мой сосед. Тоже, бедняга, не шевелится. Ему надо позвонить по телефону к любимой девушке, сказать, что он здесь.

– Конечно, конечно. Валя, – она отодвигается к моему соседу, – так что там у вас? Давайте номер, я позвоню.

– Там в столике – говорит Валя, – в записной книжке вложена бумажка с номером. Возьмите ее перепишите.

Варя копается в тумбочке соседа, находит красную записную книжку и выдергивает из не торчащую записку. Вытаскивает из сумочки свою ручку и обрывок бумаги.