Текст книги "Художник. Изображая иллюзию"
Автор книги: Евгений Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
На что Чарльз Одри мудро ответил.
– Я не верю в конец света. Я верю в конец тьмы. Наступят благодатные времена, когда мы преобразимся, воссияем в первозданном добре. Как тогда в Раю, когда Адам еще не вкусил от древа познания, посему в Эдеме и по всей Земле царствовало добро, но оно не имело сей именования, а было естественностью, нормой, живительной силой всего живого. Однако познав зло, Адам, сопоставив соделанный грех и глас совести, обнаружил добро, и мир разделился в его очах. Некогда он и его жена беззаботно жили в Раю, но познали они изгнание, раньше не было наготы, а теперь явился стыд, некогда они вкушали плоды Древа Жизни и не имели нужды, но отныне им необходима одежда и труд. Адам познал, и то знание не сталось во благо. Смерть это зло, зло это смерть, и всякий кто праведно ненавидит зло, не познает смерти добра. И конец существует только в книгах, вернее в малом символе точки.
Эрнест был весьма поражен.
– И, следуя вашему мнению, наш отъявленный Художник каким образом поступает? Я лично, вижу в нем лишь наклонности взбешенного маньяка, но в то же время, мне понятны его душевные предпочтения, терзания, и сердечные чувства, если они у него имеются в наличии. Эмма действительно неоценимо неописуемо красива, увлеченье ею уже принуждает на всяческие невообразимые безумства.
– Например, можно назвать безумством ваше трехдневное бодрствование, ради бесполезного поиска, к тому же без должных знаний для раскрытия этого преступления. Это чревато полной потерей телесных сил и умственных способностей. – детектив грозно ответил. – Вы оба, насколько я полагаю, влюблены в одну прекрасную особу. Вы, Эрнест, в меру сдержанны, он, Художник, весьма вспыльчив. Или скорее всё наоборот. – вслух задумался детектив. – Любовь творит с людьми непостижимые реверансы. Порою безумие питается от любви, а любовь живет из-за безумия. Но, об этом еще рано рассуждать, покуда нет полной картины случившегося. Я сейчас лишь сотрясаю воздух согласными звуками, не имеющими явственного смысла и твердой основы. И вы воистину правы, красота властвует над всеми примирительными душами, ибо восхищаться синим небом могут как запыленный нищий, так и озолоченный король. Но кто окажется там, на Небесах? Лишь тот, кто искренно мечтал, у кого меньше багаж на челе и на плечах, тому лететь гораздо легче. Потому довольно трудно различить величие в простом, важность в несерьезном, гениальность в наивном, значимость в неприглядном. Запаситесь терпением, и может быть тогда, Эрнест, мы с вами увидим куда больше, чем предлагает зримое окружение.
– Звучит заманчиво, но голословно. – выпалил пылкий но сонный юноша. – Жаль, но я теперь каждый день, словно лицезрю миражи, нескончаемые подтексты, намеки, и странные подсказки, кои сводят меня с ума.
– Посему вам стоит покойно отдохнуть. А я как человек, повидавший многие заграничные виды, не буду скупиться на свободное время и на уходящие силы. Вот говорят что у стариков мало времени, но мне кажется, что вовсе наоборот, его слишком много, такого песочного, ускользающего. – детектив улыбнулся. – И об оплате не беспокойтесь. Разве помощь человеку нуждается в вознаграждении. Тут скорее вы пробудили меня своею горячностью, и это пробуждение дорогого стоит.
Чарльз Одри быстротечно процедил важную последнюю реплику, поправив на голове шляпу с короткими загнутыми полями. Ему явно не шел сей головной убор, этот декоративный аксессуар, ибо торчащие кудри постоянно выталкивали шляпу вверх, отчего казалось, будто детектив столь неудобным предметом одежды прячет свою пышную прическу от людских пересудов. Белесая щетина коснулась его округлых щек и массивной челюсти, а в его руки словно въелась черная канцелярская тушь. Ведя служебные записи произошедших за его долгую карьеру изрядно нашумевших преступлений, в которых ему заблагорассудилось участвовать, нередко в порыве недоуменного высвобождения воспоминаний, он ранил свои ладони пером, и потому неминуемо чернеющие разводы расходились по огрубевшей коже детектива, словно проникая в вены и капилляры. Те нештатские узоры по причине лености писца хранились отпечатками многие дни на его руках, а бывало даже и на его лице.
Юноша теме временем перестал слушать детектива, почувствовав нарастающее облегчение, завидев остроконечную с пологими отворотами крышу своего дома. Вот скоро его воздающие потуги сохранения бодрости потеряют всякую актуальность, вот скоро он кинется на кровать подобно мешку с картофелем и в мягкости подушки объемлет чертог прозорливой снеди, перину потусторонней крипты. Внимая симфоническому завыванию Зефира, убаюканный седелкой осенью, юноша позабудет все прошлые свои треволнения, если конечно, его не посетят кошмарные зимние сны. И двояко думая о том мнимом блаженстве, Эрнест поднял руку и указал негнущимися перстами на соседний дом. Теперь трехэтажное монохромное здание вычурно и блекло возвысилось над деревьями, заслоняя потерянные лучи ускользающего в долину тени солнца.
– Три окна слева и есть квартира Эммы. Вы, кажется, не только вызвались проводить меня, но и пожелали проверить всё ли там на месте. – Эрнест понуро отстранился. – Я скажу честно, не решаюсь более заходить туда, тамошняя атмосфера опустошенности навивает на меня недобрые тоскливые мысли. Словно при переезде, когда бесстыжие комнаты наги, все вещи вывезены, прежние хозяева безвозвратно уехали, и словно вместе с ними улетучилось нечто уютное неосязаемое. Словно пустой дом это символ смерти, потому-то страшно находиться там. Становится нестерпимо грустно. Взираешь на голые, кое-где пораненные стены, и удрученные воззвания давят со всех сторон удушливым вакуумным пространством одиночества.
Выслушав плетеную речь юноши, и бросив внимательный взгляд на наскоро продемонстрированный им вид каменного жилища, Чарльз Одри остановился и без смущения произнес командным голосом, с властной, но дружелюбной интонацией прощальную речь.
– Предполагаю, что здесь нам необходимо разойтись. Вы последуете к временному покою, а я в свою очередь окунусь в темные воды детективной повести, и видимо не на один месяц. Помимо главной задачи по обнаружению места заключения вашей возлюбленной, мне в дальнейшем следует выяснить место непосредственного похищения леди Эммы. Уясните, это очень важно, это точка отсчета всех злоключений. Однако на данный момент подробностей очень мало, поэтому попытаюсь найти общие недостающие связи среди всех участников дела. – детектив небрезгливо пожал кисть руки юноши и сказал. – Помните, вы скоро мне понадобитесь, ибо лишь вместе, сложив совместные усилия двух заинтересованных джентльменом, мы разгадаем эту живописную тайну.
Развернувшись вполоборота, Чарльз Одри мерно двинулся навстречу розоватому дому, а позади неслышно послышались шаги удаляющегося Эрнеста, тот передвигался неспешно, будто заведомо предвидя будущие вовлеченные потрясения. Ощущение подавленности окончательно не покинуло детектива, его уныние заглушалось работой, но находясь на вторых ролях, оно как бы по-прежнему колыхалось пульсирующими корнями, готовое пуститься в душу страдальца, дабы создать новые пагубные самоубийственные желания. Но отгоняя зловещее недоброжелательство, Чарльз Одри одной весомой добродетелью готов был излечиться от всех душевных напастей раз и навсегда.
Чарльз Одри желал уподобиться радостному покою, посему неукоснительно мысленным планом он заключил, что сей дело о похищенной девушке, будет заключительным в его карьере, в его полной мистических передряг жизни.
Перед его искушенными глазами мелькали входные двери, бетонные лестницы, детские коляски, оставленные на сохранность дому. Словно по знакомой проложенной колее он двигался к заветной квартире. Механически не возлагая лишних усилий, он пересек несколько однотипных этажей и вот, необходимо только отыскать припрятанный ключик, повернуть его несколько раз в замке и войти в пустынное помещение. Что детектив и проделывает с искренней точностью. Действительно, то нехитрое действо вышло куда удачней, чем он изначально планировал, оказывается, полицейские вовсе не опечатали квартиру, не поставили охрану на случай явления обвиняемого, или загулявшей хозяйки. Полицейские вовсе решили не участвовать в этой истории.
Уже внутри помещения, в общем обхвате изучающего взора, детективу оказался виден весь здешний приют одиночества, источающий смертное молчание. Прикрыв безразличные веки, невостребованные вещи гнездятся на своих законных местах, изредка самочинно отряхиваясь от залежавшейся пыльной руды. В комнату Эммы проникает голубоватый свет различимый сквозь блистательную повисшую в воздухе разрозненным облаком пыльцу. Дивный аромат женских духов не выветрился вместе с исчезновением госпожи, либо это стоящий на туалетном столике рельефный флакон с благовониями, горюя, источает капли изведшего духа, чтобы создать иллюзию романтического неуловимого девического образа.
Детектив не снял заштопанное пальто, но деликатно разувшись, дабы не оставить грязных намеков на свое несанкционированное присутствие, оглядываясь по сторонам, временами морща лоб неглубокими бороздками, покручивал нетерпеливые кисти рук затевая нечто противоправное с точки зрения этики. С чего бы начать – возбужденно решался он, покорно любуясь всевозможными женскими “штучками”, вроде зеркальца из алебастра или косметички со стразами в виде бабочки. Видимо именно здесь девушка некогда прихорашивалась, определенно причесывалась – это пленительное зрелище, оно завораживает подобно трепыханию пламени костра. Несколько смутившись, детектив, однако, не торопился начинать замышленный обыск, ведь рыться в девичьих вещах, значит поступать неподобающе дерзко, неуважительно экспрессивно. Только вандализма ему не хватало для полной уголовной статьи, хотя и до него другие сторонники светского закона не хвалились безупречной нравственностью. Кстати и Эрнест не отличился, это было явственно видно по неаккуратному сдвигу некоторых ящичков стола, чуть опасливо выдвинутых вперед. Если хорошенько приглядеться, то в них может показаться кружевными бретельками зардевшееся стыдливостью женское нижнее белье, амбразурные фотоальбомы, и неужели они самые, вскрытые любовные письма. “Нет и еще раз нет!” – мысленно твердо заявил себе Чарльз Одри. – “Я не позволю своему деловитому интересу и своей непосредственной любознательности нисходить до потери морали (он вскоре успокоился, поняв, что это должно быть проделки отчаявшегося Эрнеста, а не кого-то другого). Да и к чему мне девичьи безделицы, ведь настоящий преступник по обыкновению прячет орудие своих злых деяний в самом обыденном видном месте. Например, отравленная бутылка вина стоящая в центре стола, она находится там, где, ее скорей всего не удосужатся заметить, ожидая более изощренных сокрытых тайников. Надо будет как-нибудь в дальнейшем составить некоторую хронологию возможных событий”.
Далее детектив уверенно встал посреди комнаты и улыбнулся одними обветренными краешками губ в знак разъяснения своих внезапно всплывших догадок.
“Похищение могло произойти именно здесь, в этой квартире, но каким изощренным образом? Художник, мог бы с помощью медицинских тонкостей усыпить доверчивую бедняжку, затем вынести обмякшее тело на улицу, что весьма проблематично, ведь снаружи сторожат общественное спокойствие чуткие старушки, плюс соседи несвоевременно решившие вынести мусор, могут всерьез проявить наблюдательную мнительность…. Нет, эта версия не подходит”. – Чарльз Одри махнул рукой, как бы машинально отметая всё лишнее и начал новое пристойное рассуждение, строя в рассудочной душе своей водовороты других мест и лиц. Далее воображаемо пред ним предстал цветочный магазин, который со всей определенностью не соответствует месту преступления, ибо там еще больше нечаянных или отчаянных зрителей. – “Думай старик, думай! Значит эти пустяшные намеки на убийство подкинуты для того чтобы малодушный Эрнест лихорадочно отчаялся и более не мешал злоумышленнику, или для того, чтобы запутать слаженное следствие или…. Боже, как же мы глупы!” – Чарльз Одри от последних своих мыслей содрогнулся всем своим полувековым телом, ободрившись от внезапного прозрения. – “Может быть, здесь имеют место лишь само собой разумеющиеся неслучайные случайности. Ведь мнимая лужа крови это акриловая краска, а тот цветок оказался испачканным той же янтарно-алой краской, потому что девушка не слишком тщательно умыла руки, либо она решила изменить изначальный цвет розы на более привлекательный оттенок, но вышло неудачно. Итак, торопясь на работу, и опаздывая из-за щепетильного ухаживания за своей внешней красотой (судя по обширному набору косметики), она не успела вытереть пролитую краску, и, не подозревая о том, сотворила многочисленное число заблуждений на свой счет. А мой нездоровый рассудок впоследствии воссоздал необузданную череду пародий на логику. Придумал этого апатичного злодея и броско назвал его – Художником. Как же глупо! На самом деле, Эмма просто молода, потому непостоянна. Она просто искала счастье, и вот, наконец, нашла его вдали от нашей заботливой суеты, а мы норовим разрушить ее новую жизнь. Старый, обезумевший в конец сыщик – тебе бы уйти на заслуженную пенсию, но ты, не расследуя настоящие преступления, начинаешь придумывать несуразные всяческие небылицы” – заключил детектив, уверяясь в правоте своих по-взрослому черствых доводов.
Однако нечто фантомное, нечто заведомо потаенное мешало детективу сосредоточиться, сконцентрироваться в разложении проблемы на основополагающие составные части. Прав ли он, облегчая себе участь, заведомо ища в сложных поступках и вещах нечто простое и незатейливое, столь охотно подменяя таинственное мироощущение прагматичной обыденностью? Томасу Свиту это явно бы не понравилось. Видимо испугавшись поперечных сложностей, им овладел костный страх под личиной циничного последовательно рационального анализа. Но поборов свою неуравновешенную тревогу, Чарльз Одри вновь с нуля начал свои раздумья, взвешивая исследовательские теории, столь нелегко полученные мыслительным трудом.
Бесчувственные предубеждения, замкнутые круги, не сходящиеся параллели бытия лишь дурманили его разум, поэтому их необходимо было немедленно отбросить в сторону. В данный момент ему нужно было предопределенно действовать, а не попросту перегружаться скоромными вымыслами. Таким заключением определил для себя детектив первостатейную эманацию, проявив принцип принятия мудрого решения, основанного на плодотворных действиях. По сей незамысловатой причине в скором времени им было обнаружено немалое количество бумаг, кои мирно покоились в письменном столе девушки (это единственное, что он соизволил отворить). То были бесчисленные счета и чеки, видимо Эмма любила возвращать купленные платья и туфли обратно в магазин, неловко найдя на шитье бракованный шов, или неработающую застежку. Личные письма хозяйки квартиры, трогать, тем более читать содержание оных, сыщик не стал, ведь переписка исключительно дело интимное, тщательно скрываемое. Однако частенько творения чернильного пера после нашумевшей кончины их автора, зазорно выставляются на всеобщее обозрение, якобы ради познания черных пятен на белой репутации писателя, либо ради заполнения пустых мест его биографии. Увы, легкомысленный читатель или фанатичный почитатель не может понять, что вся душа творца уже достоверно достаточно красноречиво изложена в сохранных его сочинениях. Что же более того надобно? Напрашивается вопрос – любопытство то или нечто иное притягивает людей к нелюдимой литературной тайне? Доподлинно неизвестно, но одно явно благотворно успокаивает разгоряченные сердца, оно есть робкий стыд, свойственный живым натурам, являющийся неотъемлемой чертой характера гения. Только ушедшие в горний мир пращуры, заняты куда более важными делами, чем суетные розыски неизвестных авторских строф. Подобно сему и Чарльз Одри не отыскал в шкафу что-либо занимательное. Покуситься на телеграммы он не решился, посему опустился на корточки, дабы осмотреть нижнее отделение шкафчика. Подолом пальто, изрядно подметая пол, невзирая на неудобства, ведь сидеть в таком положении нецелесообразно, ему стало невыносимо жалко то время, израсходованное им на полицейский многотомный архив. Сегодня он буквально позабыл, насколько ущербна и безынтересна была его жизнь в последние месяцы. Все же детектив, воодушевившись, не отступился от намеченной им розыскной цели. Сделав продольное движение рукой, он помог шкафчику выехать вперед и явить разноцветное содержимое.
Внутри оказались гуашевые краски, аккуратные пластмассовые баночки выстроенные рядком по цветовому спектру от светлых тонов до темных. Вот по нескольким запекшимся каплям по краям, можно сделать немаловажный вывод, что их открывали лишь один раз в году, судя по чистоте ободков и податливости крышечек. Он взял одну из малых торб и сфокусированным взором присмотрелся к ней. Кажется что это обычная краска, ничего необычного в ней нет, однако сей предмет творчества, несомненно, таит в себе первый ключ к разгадке этой тайны. Поверх крышки микро шрифтом выпукло выведено – “Красочные составы мистера Флориса. Торговые ряды, седьмой отдел. Всегда низкие цены и бесценное настроение во всех цветах радуги”. Реклама, грубо говоря, не из числа достойных бурных аплодисментов. Но следом, отметав всё лишнее, детективу отворились логическими вратами некоторые нюансы судьбы: Художник предположительно пришел за художественными принадлежностями в канцелярскую лавку, увидел леди Эмму покупающую гуашь и …, тут кажется, всё предельно ясно. Чарльз Одри мечтательно улыбнулся и вернул баночку обратно на запыленное место.
Заметно за окном озорной весенней капелью прыснул залихватский дождь, либо осенние осадки никогда не прекращаются, ставши настолько привычными, что уже не вызывают неодобрительные чувства. Скоро начнет холодать изморозью, скоро выпадет белым пухом первый снег. Крохотные снежинки польются с неба ватным звездопадом, дабы опуститься на влажную землю, чтобы за мгновение краткой жизни растаять, но им хватит отведенного им времени на один влажный последний и единственный поцелуй. И осень, обронив последнюю позолоченную сухую монету, подаст ее нищей оголенной земле, и вскоре уйдет с миром в далекие заграничные края противоположного полушария.
О насколько мечтательно одиноко в эту печальную осень.
Рисунок третий. Душа от души моей
Творчество – велико,
когда являемо оно не ради почета или благ земных,
но оно есть безвыгодный души порыв.
Почему ты жалобно плачешь, когда другие вокруг тебя жизнелюбиво веселятся, всюду льется непрестанный смех, а ты грустишь? Ну же, оживись, встрепенись! – повелела ему девочка, обдувая нежной прохладой своей пышной копны белокурых волос. И мальчик, роняя на ее колени звонкие слезы, ответил. – Потому что вы все умрете, тогда как я, вечно буду жить.
Солнце, отворяя недосягаемые предельные слои атмосферы, плавно пробивалось сквозь серый непроницаемый щит крепостных туч, ища уязвимые места в грозовой несокрушимой эгиде. Оно просачивалось сквозь плотную дымку дождливого тумана, оно задыхалось, словно находясь в курильне, где в табачном дыму вспыхивают угольками наконечники отравляющих сигар.
Проблески солнечной надежды смущенно бередят чувства безнадежных горожан. Полюбившие лето, они нынче не торопятся с ним прощаться, потому, закрывая мокрые зонты, смотрят вверх, поглощая побледневшей в мурашках кожей последние крохи ультрафиолета. Отчего кислород чуть нагревается и уста людей более не воспроизводят пар.
Иной незнакомец вдыхает чуждое ему отогретое тепло, высвобождая из легких промерзлый холод, ибо жалкое сердце господина настолько измучено безответностью, что в непродолжительных сокращениях хранит оно еле треплющуюся не убиваемую любовь. Неужели из этой хладной тюремной решетки, некогда создавая, Творец позаимствовал ребро и сотворил самое прекрасное, заключительное, самое слабое Свое творение? Ведь дева настолько трепетно хрупка, насколько жизнь царского цветка слишком коротка. Так размышлял джентльмен, опираясь плечом на чернеющий фонарный столб, когда как взор его был устремлен внутрь витрины цветочного магазина, внутреннее помещение которого интриговало его приглядное воображение, а если быть дословно точным, то одна молодая девушка привлекла его пытливый взор столь сокрушительно и бесповоротно. Одетый в классический костюм черного покроя он походит на отутюженного лакея или занудного дворецкого. Имея невысокий средний рост, он имеет в облике своем стройную худощавость, которая зрительно вытягивает весь ровный абрис его телосложения, зрительно удлиненного в пропорциях. Лицо его не отличается располагающей миловидностью, скорее отталкивает небрежностью. Серые его глаза наивно велики, но прищурены по причине ослабленного усталостью зрения, поэтому у слезников его очей постоянно появляются белые комочки. Нос его вовсе не аристократический орлиный, а в меру обычен. Широкий лоб кичится признаком мудрости, а кисти его рук сегодня особенно выделяются длинными пальцами изначально кривыми и недавно обветренными. Долго и мучительно и не раз сей джентльмен взирал на завораживающую не запечатленную картину, нарисованную пред его раболепными очами, однако, навечно сохраненную в памятном его сердце. Много раз он являлся на это самое уличное место, дабы понаблюдать за восхитительным образом, запоминая каждую деталь ускользающего фрагмента временной жизни. Он мыслит безмолвной уединенностью, чтобы продумать следующий шаг своенравной изменчивой судьбы, зависящей от одного его верного выбора.
Он видит, как в цветочном магазинчике мягко светлеет тепло. Там везде: на плиточном мраморном полу, на увесистых пластиковых полках, подвешены гирляндами на стенах, целостные искусно составленные букеты или керамические расписные горшочки, либо кашпо. Здесь всюду разбросаны охапками цветы всех видов и подвидов, сотни национальностей уживаются тесно на этом космополитическом островке, равные по красоте, они лишь отдаленно блекнут в несравненной красоте продающей их юной леди. Изящная блондинка сходная с фарфоровой куклой, о чем-то незатейливо беседует с продавцом из соседней сувенирной лавки. Она добросердечно улыбается, питаемая, насыщаемая своею радужной жизнью, она не ведает что такое боль неразделенности, ее чистое сердце без незаживающих шрамов радуется новому утру, ее добродетельный темперамент направляет всякие отношения в добросовестное дружеское русло. Девушка по-взрослому взирает на интригующее будущее, оценивая и планируя, и по-детски провожает незабываемое полное радостей прошлое, вспоминая и прощая.
Джентльмен с разбитым сердцем в палой своей груди, стоящий одиноко на траурной улице, даже немного позавидовал своему объекту приятной слежки, восхитился ее живительному взгляду на само существование. Но он, давным-давно окрестившись от суетливой реальности, душевно и телесно погряз в титанических потугах достучаться до третьего неба, ибо атмосфера и космос летательными аппаратами изведаны людьми, осталось только вернуться в божественный ампир, где воистину обретут свободу все его замыслы. Однако если его головокружительные грезы столь далеки от мирской суеты, почему же тогда он обременительно скован плененным взором? Почему хладная его десница ныне покоится вблизи гаснущего уголька сердца, будто бы то неласковое касание поможет успокоить любовную боль? Почему его седеющие волосы прилизанные назад, тонкими прядками ниспадают на лицо, игриво мешают ему созерцать невысказанный никем ранее неповторимый шедевр Творца? Столько вечных вопросов без смертных ответов.
Подобно всякому секрету, ответ на вопрос кроется в недалеком детстве. Будучи маленьким ребенком, представленный незнакомец, всегда трудоемко приобретал ту вещь, которую тайно от всех желал, но то были простые игрушки. А сейчас, может ли он посягнуть на чужое творение? Однако вопреки здравому смыслу, диковинным ликованием джентльмен тянется своей мятежной душой к святой девушке, которая неукоснительно привлекла его с первого взгляда. Всем своим чистым естеством она притягивает и будоражит его неспокойный созидательный ум. Наслаждаясь прекрасным видением, он не пресыщается наслаждением. Ибо время для него течет быстротечно. Скоропостижно приходят часы обеда, и вот уже на дверь магазинчика вешается табличка “закрыто”, и белокурая белая роза удаляется. Джентльмен просыпается опьяненный духовной эйфорией, и покров летаргического сна разрывается, будто кто-то хлопнул в ладоши, оканчивая сладостный гипноз. И ему вновь нужно продумывать планы предстоящих безумных свершений. Однако корнем всех его замыслов всегда будет невоздержанная спонтанность.
В этот день, он, изнемогая плачевно скорбел, славно благоговел, и учтиво сдерживаясь в аскезе непогрешимости, невинно вдохновлялся той нимфой музой, которая тем временем не ведает о своем возвышенном воздействии на сего странного человека. Содрогаясь от порыва хладного ветра и греясь редкой лаской солнца, он, по-прежнему застывши в позе усталого путника в скованных путах размышлений, выбирает – а двинутся ли ему дальше или жить воспоминанием о былом величии, ступать ли по той проторенной дороге воображения?
Временами он посматривает на костлявую кисть своей руки, кожа которой химически огрубела, нынче напоминает неаккуратно загрунтованный холст, покрасневший и потрескавшийся. Оказывается, такие же кривые пальцы и у его отца. Эти цирковые фаланги явственно не предназначались для каллиграфического письма или художественного рисования. А эти три зерновые вмятины на лбу, что они означают, каким роком он отмечен, какое недосягаемое созвездие запечатлелось на его немудром челе. Он видимо нечто нечеловеческое, нечто тайно божественное. Порою то, что мы жизненно творим, мы в силах объяснить, доказать либо оправдать, но вот данное с рождения нашего дарование Творца, не под силу нам осмыслить. Почему, будучи фальшиво тусклыми, люди стремятся к софитному свету, не имея миловидной красоты, видят ее изобилие в каждом встречном человеке. Человеческая жизнь, словно постоянно трепетно соприкасается с тем, чего столь повседневно не хватает, чего порою недостает, о чем дыхательным сердцебиением только мечтают. И почему джентльмен видит девушку как нечто безвозвратно оторванное, насильно несправедливо позаимствованное от себя самого?
Сглотнув поступившую окисленную слюну, прочистив тем самым сухую гортань, некоторое время он приготавливался к будущему важному разговору. Если конечно на то у него окажется достаточно решительных сил, то успех в реализации его желания не заставит себя долго ждать. Не брезгуя врожденным волнением, охваченный почти паническим страхом, джентльмен протяжно вдохнул задымленный запах улицы после насыщенного испарениями дождя и неуверенной поступью направился к неприглядному цветочному магазинчику
Несколько сконфуженных неудачных секунд миновали незаметно.
И вот, он, одетый в презентабельный фрак, смирно стоит прямо перед миловидным личиком юной продавщицы цветов. Поначалу та мирная бунтарка занималась более насущными поливными делами, можно сказать обыденными для флористики, однако вскоре мягко на цыпочках девушка обернулась, приметив боковым всевидящим зрением нового покупателя, этого очередного расторопного посетителя.
Внутри помещения витает мягкосердечное летнее настроение. Но немного угрюмый джентльмен, словно впитавший самой бледной своей кожей крики затухания красок природы, заключив в свои очи тождественный сумрак осени. С каждым очередным вдохом, он жадно поглощает плеяды ароматов цветов, постепенно смягчаясь душой и открываясь сердцем. Или столь близкое причастие к ранее неведомому ему созданию парализовало его незлобивые коренные отчуждения.
Незаметно озираясь по четырем сторонам света, заведомо глухо кашлянув, он вкрадчиво вопросил.
– Подскажите, милостиво будьте добры; какие цветы самые прелестные на ваш ценный взгляд? Простите мою бесцеремонность и мою неосведомленность в подобных эфемерных вещах.
И девушка, нисколько не смущаясь, скоро ответила.
– Те выбирайте цветы, которые вам нравятся. Те, которые ближе к вашей душе. Те цветы, которые точно обрадуют вашу возлюбленную избранницу или просто дорогого вам человека.
– Безусловно, это так. – удовлетворенно согласился он. – Но скажите мне по секрету, лично вам приятны цветы? Предположу, что их некогда пряный аромат, вдыхаемый вами ежедневно, категорически приелся вам, и розы более не счастливят вас своим райским духом. Должно быть, ваш венценосный избранник лишился весомого предмета, способствующего ухаживанию за столь прелестной девушкой.
– Что вы такое говорите, это определенно неверное наблюдение, даже всеобщее заблуждение. – нежно открещивалась девушка. – Разве нам надоедает видеть, слушать или осязать, то, что столь любимо нами; нисколько; но вы, кажется, пришли не для беспредметного восхищения, а ради вполне естественного приобретения.
– Приобретения… – конфузясь, пробормотал джентльмен, вспомнив угасшую в ослепительном обаянии леди цель нынешнего своего визита, отчего у него на душе стало вдруг нестерпимо горестно и несколько угрюмо меланхолично. Леди тем временем вопросительно смотрела на застывшего человека, столь нерешительного и непревзойденно скрытного.
Подняв величественный взор бесславного гения, он огласил.
– Я явился сюда, для того, чтобы заполучить вас. – сказал он, и за мимолетную долю секунды округлые глаза его приобрели трогательную отзывчивость бездомного животного.
– Меня? – то ли испуганно спросила, то ли ответила девушка.
– Я искал вас: как падший грешник ищет очищения покаяния, как преступник взывает к совести в страшные минуты выбора, как безответный страдалец, ожидающий избавления от страданий смертью, как страдающий мотылек жаждущий сгореть в огне любви раз и навсегда. И вот, наконец-то я отыскал, среди благоуханных цветов, более прекрасное творение, нежели чем само мироздание.
Джентльмен внезапно вздрогнул трепещущим сердцем, излив пылкость поэтики непогрешимости словес безответной лирикой.
– Вы говорите приятными загадками, пугая меня всё сильнее и беспощаднее. – Эмма вела себя кротко, но осторожничала своею речью, дабы вернее выведать истинные мотивы странного посетителя.
– Простите. Сравнения – моя невольная слабость, потому пространны порою бывают мои изречения. Однако цель моего визита к вам проста и легковесна. Я страстно желаю приобрести ваше драгоценное внимание на несколько недолгих часов. Но не вздумайте помышлять о дурном, потому что поручение, завещанное мне, обстоит необычным образом. Мне необходимо любыми угодными совести путями уговорить вас последовать вслед за мною к одному не слишком известному и не особо талантливому художнику. Понимаю. У вас сразу возник логический вопрос – для чего? – тут джентльмен приметил любопытствующее недоумение в светлых радужках глаз девушки, продолжая изъяснять пространную суть. – Художник, он же мой поручитель, сердечно настаивает на платоническом созерцании вашей красоты. Мечтая о вашем понимающем обхождении, мечтая о прекрасной молодой особе, он сносно изобразит вас на полотне в средневековом прерафаэлитском антураже. Вам нужно будет лишь застыть в определенной изящной позе, вспоминая в процессе написания что-нибудь хорошее ради неизменной благовидности вашего лика. Обещаю, после написания картины вы получите щедрое вознаграждение, полностью зависящее от вашего нескромного желания. – затем незнакомец смекнул. – Вижу, что вы намереваетесь спросить – почему именно вы подходите на роль натурщицы? Позвольте кратко вам ответить – однажды, я увидел вас, и с того блаженного мгновения я не в силах более оторваться душой и телом от вашей неземной красоты.
