Текст книги "Путешествие начинается"

Автор книги: Евгений Кириленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

В окно приятно дул прохладный ветер. Жара медленно начала спадать, уступая место предвечернему времени, когда солнце еще яркое, но уже не припекает так сильно, как за пару часов до этого. Дорога была практически идеальной – ни одной кочки и неровности. Машина скользила по ней гладко и мягко, точно по воде. Изабель посмотрела на сложенный флаг и коробочку с наградой, сиротливо лежащие на пассажирском сиденье. Это было так скупо и как-то слишком мизерно. Все, что она должна показать матери вместо живого человека, который всего сутки назад был абсолютно реален.

Частный сектор медленно выплыл из дрожащего марева, постепенно материализуясь и превращаясь в маленькие, словно бы игрушечные домишки. По обеим сторонам дороги начали вырастать огромные рекламные щиты, заслоняющие солнечный свет и отбрасывающие на шоссе большущие черные тени.

Этот район выглядел здорово. Он был ухоженным и приятным, везде было очень чисто и аккуратно. Изабель никогда здесь не бывала. Улицы четко разграничивались – проезды между ними были широкими, а напротив каждой дороги стояли указатели с названиями. Родригес сверилась с адресом и вздохнула. Ей оставалось всего пару улиц. Что, интересно, сейчас делает мисс Хэйс? Наверное, занимается обычными повседневными делами. Может быть, слушает радио и тихонько подпевает. Может быть, у нее прекрасное настроение, и весь день складывается просто замечательно. Она и не подозревает о темно-синем «Таурусе», который становится ближе с каждой секундой. Не знает о том, что ждет ее через несколько минут.

Изабель чувствовала себя палачом. Будто в ее руках было гигантское лезвие, которым она должна была разрубить жизнь человека напополам – на «до» и «после». Это долгое время было ее работой, и каждый раз она словно выносила приговор, ломала жизнь и наносила кому-то тяжкую рану.

Родригес проехала несколько улочек и остановилась напротив дома, на почтовом ящике которого было написано «Хэйс». Она некоторое время не глушила двигатель, словно бы надеясь, что можно развернуться и уехать. Что из машины не придется выходить. Но ключ пришлось повернуть, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками проезжающих мимо автомобилей, да чьих-то шагов, отдающихся от мощеной дорожки.

Изабель посмотрела на окна дома, в которой ей предстояло зайти. На свежевыкрашенные ступеньки крыльца, на ровные ряды черепицы, на аккуратно подстриженный газон. Она набрала побольше воздуха в легкие, словно готовилась нырнуть на глубину, взяла с сиденья флаг и коробочку и открыла дверцу.

Всего лишь неделю

Стивен приоткрыл глаза и сбросил простыню, жаркую, словно ватное одеяло. Сквозь жалюзи на окне проникало розоватое рассветное зарево и медленно расползалось по стенам, окрашивая их в нежные пастельные тона. «Днем будет совсем пекло,» – проскользнуло в голове. Стив вытер пот со лба и заворочался. Как же невыносимо душно в этой комнате, неужели кондиционер перестал работать?

Кто-то лежал с ним совсем рядом. Чьи-то длинные шелковистые волосы накрывали плечо и излучали мерное, ласковое тепло. Стив улыбнулся. Просыпаясь по утрам, он зачастую не мог поверить своему счастью. Его девушка Молли – воплощение мечты. От взгляда такой красавицы можно позабыть самого себя, не говоря уже об остальном. «Неужели она моя?» – подумал Стив, осторожно проводя пальцем по ее нежной, как бархат, щеке. Молли глубоко дышала во сне, ее обнаженная грудь упиралась в его руку. Ее лицо было совершенным – аккуратное, словно искусственно созданное путем анализа самых привлекательных женских черт. Идеально ровный нос, изящные губы, красивый, точно вырезанный мастером подбородок. И потрясающие локоны – темно-каштановые, похожие на горячий шоколад.

Стиву не хотелось шевелиться, чтобы не упустить этот сладостный момент блаженства. Все было настолько хорошо, что даже не верилось. Постепенно, все больше отходя ото сна, он вспоминал, что за окном восхитительный пляж. И что они больше не в тесном городе, а где-то далеко на островах, в ореоле теплоты и нежных песчаных пляжей. Стивен глубоко и удовлетворенно вздохнул, проведя рукой по обнаженной груди своей безумно красивой подруги. От такой жизни недолго и с ума сойти.

Молли открыла глаза и с улыбкой посмотрела на него. Стив на несколько мгновений потерялся во времени – ее взгляд делал из него послушного болванчика, забывающего обо всем.

– Доброе утро, – она приподняла голову и поцеловала его. Он обхватил девушку за плечи и прижал к себе.

– Ты меня задушишь, – хихикнула Молли и игриво прикусила его за ухо. – Когда-нибудь я тебя съем.

– До сих пор не могу поверить, что мы, наконец, выбрались из этой невыносимой цивилизации и можем греть животы на пляже, – Стив чмокнул ее в щеку и разжал руки.

– Мы здесь уже неделю, а ты все никак не можешь привыкнуть.

– Неделю? Вот дела. Быстро время летит, – он озадаченно поскреб щеку.

– Если бы кое-кто меньше баловался коктейлями, то память была бы намного лучше, – Молли легонько щелкнула его по кончику носа и спрыгнула с постели.

Да, коктейли. Здесь просто восхитительная выпивка – Стив и не знал, что с ромом можно приготовить такое количество миксов. А главное – никто не против его маленьких слабостей – Молли не закатывала истерик из-за выпивки. До нее он не встречал девиц, с пониманием относящихся к легкой увлеченности спиртным. Хотя, если бы он сам был женщиной, то вряд ли позволял бы своему бойфренду часто выпивать. «Наверное, я был бы стервой,» – мысленно ухмыльнулся Стив и сел на кровати.

Он подумал о том, что впереди прекрасный длинный день. Они могут гулять по пляжу, наслаждаться пальмами и солнцем и делать все, что душе будет угодно. С чего начать? Стивен потянулся и почувствовал, как затрещали позвонки. Разумеется, с завтрака. А там не грех и выпить пару коктейльчиков.

– Дорогая, что у нас осталось из еды?

Молли заглянула в комнату и ухмыльнулась.

– Ничего, Стиви. Здесь завтрак нужно заказывать по телефону, а затем его доставят в номер. Ты, что, забыл об этом?

– Серьезно? – Стивен ощущал свою голову пустой, как барабан. – Что-то я не припомню такого.

Что ж, приятель, кажется, ты и правда увлекся выпивкой. Когда-то давно он читал про стадии алкоголизма, и амнезия как раз упоминалась в качестве одного из основных признаков чрезмерной увлеченности спиртным.

– Вчера у нас был отличный ужин, – Молли вновь высунула голову из-за косяка. – Ты заказал карпаччо из телятины со стейком и какое-то потрясное мороженое. Безумно сладкое. Кажется, ванильное.

Стив улыбнулся и ощутил острый укол тревоги. Неужели у него начал развиваться склероз? Он не помнил ничего из того, о чем говорила Молли. Может, дело вовсе не выпивке? Вдруг у него какое-то необратимое расстройство наподобие болезни Альцгеймера?

– Эй, все в порядке? – Молли приблизилась и погладила его по щеке. Но он даже не ощутил прикосновения ее руки.

– Д-да. Все в норме. Просто вспомнил кое о чем. Так что у нас на завтрак?

Стив как можно более беспечно поглядел на нее и вновь улыбнулся. Нужно выкинуть из головы всю эту чушь. Не хватало только накручивать самого себя. «Эй, чувак, да ты в раю! Рядом с тобой шикарная девушка, вокруг – море и пальмы. Неужели тебя еще что-то волнует?» – спросил его внутренний голос, и Стивен мысленно согласился с его доводами. Все отлично. Хватит паниковать.

Молли задумчиво закусила губу.

– Я думаю, нужно что-нибудь стандартное. Какое-нибудь английское меню. Бекон, тосты, яйца… И хороший кофе.

– Да, было бы здорово, – Стив потянулся к радиотелефону на стеклянном столике. Сейчас они хорошенько позавтракают, а потом можно будет сходить на пляж и поваляться в шезлонге.

Его рука стиснула трубку так сильно, что побелели пальцы. Он не помнил ни одного номера службы отеля. Даже самого простейшего, для вызова швейцара. Это попросту невозможно. Как он прожил здесь целую неделю?

– Стиви… Тебе нехорошо? Ты очень бледный, – Молли снова погладила его по лицу. Но он ощутил лишь капли пота, сползающие по вискам.

К счастью, рядом с телефоном на столике обнаружилась табличка со списком важных номеров. Стив сглотнул слюну, вглядываясь в цифры и понимая, что видит все это впервые.

– Что-то у меня голова слегка кружится… – услышал он свой голос, пробивающийся словно через слой ваты.

– Я, пожалуй, открою окно. Тебе нужен свежий воздух, – Молли казалась обеспокоенной, но его что-то настораживало в ее тоне. Он был каким-то… Странным. Словно она отыгрывала роль или говорила через силу. Так, приятель, у тебя совсем плохо с головой. Пора подумать о визите к врачу.

Стивен машинально набрал номер управляющего и перевел взгляд на свою девушку, сидящую на кровати рядом с ним и встревоженно перебирающую в пальцах прядь своих шоколадных волос. Ее глаза мерцали янтарными камешками. Теперь ее красота казалась неестественной, словно рядом с ним находился не живой человек, а безупречно сделанная кукла.

– Доброе утро. Желаете что-нибудь?

– Э-э… Я хотел бы заказать завтрак. Английское меню. У вас имеется такое?

– Да, конечно. Тосты, яичница по-английски, бекон и латте, – голос управляющего был слащаво-услужливым и каким-то механическим.

– Отлично. Как раз то, что надо. Тогда две порции, пожалуйста, – Стивен вытер со лба пот. Может быть, кофе приведет-таки его в чувство?

– Назовите номер, в котором Вы проживаете и свою фамилию.

– Меня зовут… Э-э-э… – Стивен неожиданно впал в ступор, за которым последовал дикий ужас. – Меня… з-зовут…

Он помнил только свое имя. А вот фамилия – черный провал. Неделя на курорте, в отеле? Что за курорт? Какой это город? Какой сейчас день? Какой год? Кем он работает? Откуда взялась Молли? Как он ее нашел? Как сюда попал?

Эти вопросы пронзали его мозг, точно раскаленные гвозди. Он вдруг ясно осознал, что не помнит о себе абсолютно ничего. Ни единого денька, ни минуты, ни мгновения. Он начал свою жизнь этим утром, и все вокруг – дорогой номер с видом на плещущиеся волны, красивая девушка, сидящая рядом – вышли из небытия. Стив не знал никакой Молли, не приезжал ни на какой курорт, не жил здесь целую неделю и уж тем более не заказывал завтраков в номер.

– Ошибка! Требуется анализ кода, – прозвучал откуда-то металлический голос. Все вокруг вдруг превратилось в неподвижную проекцию, похожую на декорацию из фильма.

– Ты… ненастоящая? – Стив протянул руку к Молли, застывшей, как восковая фигура, и его рука прошла сквозь нее.

– Ошибка! Требуется анализ кода!

Вновь этот странный голос. Предметы вокруг дернулись и зарябили, словно изображение в неисправном телевизоре.

– Ошибка! Требуется анализ кода!

Теперь эти слова прозвучали куда реалистичнее, Молли и солнечные апартаменты отеля исчезли, и Стивен обнаружил себя в каком-то странном помещении, заполненном мигающими лампочками, мониторами и странными жужжащими приборами, похожими на камеры видеонаблюдения.

– Симуляция остановлена. Код ошибки – CN92. Режим бодрствования активизирован.

– Эй… Что это? – Стивен попытался привстать и с ужасом обнаружил, что весь утыкан проводами. Он был опутан ими, словно разноцветной паутиной – часть проводки шла из пальцев, из рук, огибала шею, уходила назад, за спину, торчала из живота…

– Что там, Марк?

Ледяной низкий голос, отражающийся от стен каким-то странным металлическим эхом.

– Он снова проснулся. Симуляция ни разу не продлилась более двадцати минут. Он начинает выходить из нано-реальности, – второй голос, более приятный, но тоже дробящийся железными отзвуками, точно его обладатель говорил в жестяное ведро.

– Дело в памяти?

– Возможно. Надо проверить весь сектор мозга в этой области. Он цепляется за воспоминания и начинает искать логические цепочки. В этот раз в симуляции с первых минут пошла ошибка. И потом уже не получилось взять его сознание под контроль.

– Настырный парень.

– А-а-а-а-а! – Стивен закричал, в ужасе осознавая, что провода идут и наверх, к макушке, где не чувствовалось ничего и было как-то слишком свободно, будто ему попросту срезали верхнюю часть черепа.

– Он очнулся. Давай, погружай его в сон. Будем работать дальше, – Стивен заметил какое-то движение, и через несколько секунд увидел перед собой два странных силуэта, внешне напоминающих людей в водолазных костюмах. Вот только вместо тесной резины их тела облегало какое-то странное волокно, похожее на туго скрученные слои проводов и металлических прутьев.

– Я проверю программный код симуляции. Компьютер сказал, что ошибка именно в нем.

– Не надо… Не трогайте меня… – пропищал Стивен, но странные фигуры словно бы не слышали его.

– Что попробуем симулировать после ремонта?

– Перезапустим последний сценарий еще раз. Отель с красоткой – самый лучший из вариантов. Чувствительность кожного покрова у него хорошая – тактильные ощущения передавались прекрасно, хотя под конец случились проколы, когда мозг стал отключаться и искать логику в происходящем. Ничего, это поправимо, – непонятное существо протянуло длинную узловатую руку и что-то потрогало в голове Стива. – Нужно сделать более обширную трепанацию.

Он хотел заорать, но вдруг понял, что не может двигать даже глазными яблоками. Сознание медленно угасало, а вместе с ним и странные фигуры, замершие прямо перед ним и копошащиеся в его черепе.

Стив открыл глаза и сел на кровати. Рядом лежала Молли, его красавица, разметавшая во сне свои прекрасные каштановые волосы. За окном лениво плескало море, утреннее солнце заполняло комнату золотистым светом. Райский отдых, лучше и придумать нельзя. Сколько он уже длится?

Стивен нахмурился, но спустя секунду его лицо блаженно разгладилось. Всего лишь неделю.

Человек в палате

За окном, словно маленькие блестящие жуки, проплывали машины, крошечными фигурками сновали люди, отблескивали стеклами этажных пролетов дома. Андрей задумчиво разглядывал это кажущееся неторопливым движение, городскую циркуляцию жизни, и с ужасом вспоминал место, в котором ему довелось побывать несколько месяцев назад.

Здесь, в больничной палате, все ощущалось каким-то застывшим и закостенелым. Вокруг двигалась жизнь, ускользала, текла, словно быстрая речка, а в серых госпитальных стенах время останавливалось, и день зачастую тянулся очень долго. Иногда Андрею казалось, что час здесь идет за два. Все, что он мог делать, это размышлять, смотреть в окно и читать газеты, которые приносили медсестры.

Лечение было мучительным. То, с чем он сюда попал, зачастую заканчивалось тяжелыми болезнями и инвалидностью на всю жизнь. Андрею переливали кровь, вкалывали антибиотики, промывали кишечник, следили за работой щитовидной железы – целый комплекс процедур, от которых все внутри ныло. Тем не менее, он был благодарен врачам – они хорошо делали свою работу и, безусловно, помогали ему. Во всяком случае, несмотря на все эти живодерские штуки вроде постоянных уколов и капельниц, он чувствовал себя лучше, чем раньше.

Андрей частенько думал о том, что стало с теми, кто работал вместе с ним в том кошмарном месте. Их было тысячи, и каждый, скорее всего, получил огромную дозу облучения. Им ведь толком и не говорили о реальной опасности, о том, какие будут последствия. Они знали только время, которое отведено на работу – не больше минуты. Андрею не казалось, что их обманывали. Скорее, наверху тоже не вполне осознавали весь масштаб случившегося и действовали наощупь, пытаясь хоть как-то решить проблему. Наверное, и сейчас никто до конца не понимает весь ужас того, что случилось. Или, быть может, все действительно не так страшно, как он себе рисует в воображении? Ведь работы закончены, дело доделано, опасность ликвидирована. Да, пострадали люди. Но как же иначе? Разве когда-то бывает другая цена?

Он ворочался на кровати и все думал, думал, думал. Ведь ему было уже за тридцать, и он понимал всю серьёзность ситуации, в которую угодил. Андрей пытался осмыслить то, что видел. Трезвым взглядом посмотреть на вещи с позиции взрослого человека. Он ведь не был атомщиком, ученым или человеком, разбирающимся в науке. Можно было только догадываться о том, что творилось на дне дыры, огромной черной пасти, которая изрыгнула тысячи радиоактивных обломков и в один момент сделала необитаемым целый город.

Андрею нравилась молодая медсестра, Надя, очень симпатичная и веселая девушка, относившаяся к пациентам с особенной теплотой. Ей было, наверное, чуть за двадцать. Здесь, в стационаре, он не видел почти ничего хорошего, только страдания и боль других людей. И Надежда – наверное, ей не случайно когда-то дали именно такое имя – была самой настоящей надеждой на хорошее. На выздоровление, на то, что все скоро вернется на круги своя и жизнь станет такой как раньше. Андрей всегда ждал, когда она придет поставить капельницу, весело улыбнется и спросит, как дела.

– Ну, Андрей Палыч, как вы сегодня?

– Хорошо. Тело, правда, ноет немного. Но уже получше, чем на той неделе.

Наденька скромно улыбается и начинает возиться с длинной капельницей. Андрей разглядывает ее – веселые конопушки, большие серые глаза, каштановые волосы до плеч, иногда собранные сзади в небольшой пучок. У Нади внимательные осторожные руки – она делает все быстро, но мягко, чтобы не причинить боль. Например, ставит иглу в вену на раз-два, не оставляя уродливых синяков на весь локоть. То же самое с уколами – быстро, но осторожно, совсем не больно. Андрей ловил себя на мысли, что почти влюбился в эту девчушку, настолько она была простой и свойской, доброй и очень ласковой. Разница в возрасте у них была не меньше десяти лет, но это почему-то его не особенно смущало. Кольца на безымянном пальце у нее не было, и это всегда вселяло ему некую надежду. Однако потом, оставаясь один на один с собой, в серой палате с вечерними сумерками, он стыдил себя за свою мальчишескую глупость и дурацкие мечты. Куда ему, уже больному, облученному, возрастному лезть к молодой девушке, которая только начинает жить?

Наденька вытягивает шнур от капельницы и с виноватой улыбкой говорит:

– Давайте ручку.

Андрей вытягивает свою исколотую худую «ручку» и с благоговением ощущает нежные пальцы медсестры на своей сухой коже.

– Ох, досталось Вам, – привычно вздыхает Наденька, заканчивая с иглой. – Вы ведь там всего пару минут пробыли?

Андрей очень не любит рассказывать об этом. Но для нее всегда делает исключение – ей действительно интересно и важно об этом знать. Наверное, если бы Надя оказалась там, то работала бы до последнего вздоха. Без сомнения, отдала бы все свое здоровье. Андрей искренне радовался, что ей не довелось туда попасть. Такие, как Наденька, должны жить долго и счастливо.

– Да, скидывал лопатой обломки с крыши.

– И как? Страшно? – глаза Нади становились большими и испуганными, как у маленькой девочки.

– Да нет, не особо. Там ведь ничего не чувствуется, – Андрей улыбнулся и вспомнил заваленную мусором крышу атомной станции и громадную красно-белую трубу, уходящую в небо как гигантский жезл. – Ни радиации, ни страха. Нужно быстро делать свое дело и уходить. Чем быстрее продвигается работа, тем меньше народу пострадает.

– Андрей Палыч… А сам Чернобыль… Точнее станция… Какая она? Большая?

– Огромная. Там вокруг целый комплекс – всякие здания, лаборатории и так далее. Но вообще, я толком не успел ничего рассмотреть. Только на въезде, да с крыши немного. А рядом – город атомщиков, Припять. Очень красивый, белоснежный. Там я тоже не побывал, нельзя. У каждого свой фронт работы – кто-то мусор с крыши скидывал, кто-то занимался стройкой саркофага, кто-то возился с техникой. Особой лирики нет, посмотреть что-то толком не успеваешь.

Надя качала головой и поглядывала на деления капельницы.

– А я слышала в этом городе теперь никто не живет… Там что, правда всех эвакуировали?

– Правда, – с горечью кивал головой Андрей. – Так до сих пор никто и не живет. И никогда больше, наверное, не сможет жить. Все облучилось, везде радиация. Там очень опасно находиться. Нам комбат говорил, что целые квартиры остались нетронутые. Как будто человек вышел куда-то и пропал – посуда стоит, мебель, вещи лежат… Страшно все это… – он мрачнел и вновь начинал погружаться в воспоминания.

Наденька пыталась что-то рассказывать, шутить, даже иногда читала вслух. Андрею очень нравился ее голос – уже не совсем девичий, немного хрипловатый. Так и они и болтали, пока ему в вену капало лекарство, затем она снимала иглу, гладила его по голове и улыбалась.

– Ну все, мне пора, Андрей Палыч. Бежать надо. Не скучайте тут! Я еще зайду попозже.

После этого Наденька уходила, торопливо цокая по кафельному полу. Она его называла даже как-то по-стариковски – Андрей Палыч, как будто он какой-то то дед. Хотя для нее он, наверное, и правда был почти стариком – она только разменяла свой третий десяток, а он уже почти на середине четвертого.

Андрей долго обессиленно лежал, смотрел в потолок, покрытый потрескавшейся штукатуркой, и в блестящее окно, за которым синело высокое небо. После полудня Наденька приносила обед – в столовую из стационара он не спускался, опять же из-за отсутствия сил, и она всегда носила ему покушать, нянчась, словно с ребенком. Пока он ел, она вновь начинала болтать, и Андрею становилось легче, словно он переносился в какую-то другую реальность.

– Эх, так хочется в Анапу… На солнышке полежать. В городе так серо, скучно. А там море, красота… Покупаться, на пляже позагорать… Вы когда-нибудь были на пляже?

– Был один раз. В Сочи. Наверное, году в семьдесят девятом.

– И как Вам?

– Красиво. Все зеленое… А море… Огромное. Как будто ему нет конца. Смотришь на горизонт – а там одна вода, на сотни километров.

– А я не была никогда. Но хочется. Ну ничего, когда-нибудь съезжу. У меня старшая сестра в Анапу ездила по распределению, вожатой в лагерь. Загорела там, как мулатка. Говорит, круглый год тепло, солнечно. Аж не верится…

После обеда появлялись силы подойти к окну. Он некоторое время наблюдает за городом, за пешеходами, торопливо снующими по улицам туда-сюда. Иногда он думал про Припять – как она там сейчас? Ведь он никогда такого не слышал – молодой, цветущий город эвакуируют, и улицы остаются пустыми, безжизненными. Вокруг все по-старому – магазины, автомобили, газоны, кустарники, дома, дворики – но все пусто. Пока еще свежа краска, трава не разрослась и не поглотила асфальтовые дорожки, в парке все так же треплются на ветру красные флаги, солнце привычно облизывает все еще яркую штукатурку на стенах домов… Андрей представил, как весь этот огромный город, на который он сейчас смотрит из окна, все эти дома и улицы тоже внезапно опустели как в Припяти. Каково это, бродить по такому громадному городу в одиночку?

Эти люди из Припяти спокойно жили, каждый день ходили на работу, проживали день за днем. Радовались, собирались в гости на выходные, ездили на рыбалку. И никто не мог предположить, что в один момент все обрушится. Такого никогда не происходило, и никто не знал, как быть и что предпринять. Пожалуй, это было сравнимо с какой-то войной, только на этот раз враг был невидимым и бороться с ним было невозможно.

Вечер. Палата темнела, сумерки медленно расползались из углов чернильными пятнами. Наденька беспокойно заглядывала в палату и спрашивала, не хочется ли ему пить. Он просил сока и медленно тянул его, лежа в кровати и задумчиво глядя на пятна фонарей в окне. К концу дня его опять накрывала слабость, точно он отпахал смену на заводе. Сон не приходил, и Андрей лежал и пялился в темноту, думая обо всем и ни о чем – перед глазами плясали обрывки воспоминаний о работе, о молодости, о друзьях, о станции, о том, как он впервые увидел ее полуразрушенную громаду. За дверьми палаты кто-то гулко шагает по выложенному плиткой полу, он вслушивался в эти шаги и медленно проваливался в никуда.

Ему часто снилось одно и то же. Этот ужасный сон, после которого он просыпался от боли во всем теле и долго не мог прийти в себя. Словно он вновь оказался там. Тяжесть свинцовых пластин, тянущих к полу, респиратор и очки, сковывающие лицо и ограничивающие обзор. Он и еще четверо поднимаются наверх через небольшой лаз, проделанный в кровле, и взору открывается жуткая картина – крыша атомной станции, засыпанная графитовыми обломками. Множество мелких частей – каменных, металлических, из какого-то непонятного материала – все разбросано и тут, и там, кучами лежит, преграждая путь. Почему-то Андрею сразу вспомнились военные фотографии с мест, подвергшихся бомбардировке – там тоже все усеяно обломками, перемолото и превращено в кашу. Где-то глубоко внутри растет страх. Они знают, что здесь очень опасно, и тело начинает дрожать от ужаса – дорога каждая секунда, малейшее промедление может стоить жизни. Сверху – пасмурное стальное небо, громадная тень от титанической трубы, возвышающейся над их головами, словно занесенный гигантский меч. Чуть дальше – черный провал четвертого энергоблока, взлетевшего на воздух несколько месяцев назад и источающий тысячи смертоносных радионуклидов. Сжимая лопаты, они мчатся к рабочему месту, небольшому участку, где им предстоит провести самую ужасную минуту в своей жизни. Обливаясь потом, чувствуя, как дрожат от напряжения руки, Андрей поддевает лопатой несколько кусочков графита и торопливо несет их к краю крыши, чтобы сбросить вниз. Сердце гулко стучит где-то в горле, ноги начинают слабеть под тяжестью свинцовой защиты. Еще одна лопата радиоактивного мусора, и перед тем, как скинуть обломки через металлические поручни у среза кровли, он бросает взгляд вперед, на великолепную панораму города, виднеющегося совсем недалеко впереди. Чуть в стороне – огромный лесной массив, наполовину бурый, точно из листвы вытянули все соки. Он снова бежит назад, загребает еще радиоактивных камней и, тяжело перелезая через груды мусора, поскальзываясь и с трудом балансируя, очередной раз тащит их к краю крыши. Уже чувствуется странный привкус во рту, похожий на свинцовый, начинает ломить руки, глаза жжет, точно в них насыпали песка. Словно сквозь толстое одеяло слышится команда «Уходим!», и Андрей на ослабевших ногах волочется за товарищами к выходу, с каждым шагом ощущая, как тело покидают силы. Чуть позже он сидит вместе с ними в одном из коридоров станции, словно побитый, чувствуя, как шумит в голове и подкатывает к горлу тошнота. Он оглядывается вокруг – десятки его обессиленных сослуживцев скорчились, привалившись к стенам, свесив голову к сложенным на коленях рукам. Андрей чувствует, как ему становится все хуже, рвоту сдержать уже не получается, и он в ужасе просыпается, содрогаясь под взмокшей простыней. Утренние тени вползают в палату, снаружи за окном шумит город, гудят машины и мелькают силуэты прохожих, спешащих по своим делам. Все болит, а особенно – шрам у основания горла. Надрез, под которым покоится его изувеченная щитовидна железа.