Текст книги "Самолет не вернулся"

Автор книги: Евгений Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

«Что же ты стоишь? Иди за мной», – говорили ее глаза.

Алексей подошел к мусорной яме.

Девушка стояла у дерева и нервно обрывала лепестки белой рюмашки.

– Любит, любит! – улыбаясь, сказал Алексей, – такую девушку, как вы, нельзя не любить.

Наташа отбросила цветок и насторюженно посмотрела на Алексея большими серыми глазами.

– Кто вы? – тихо спросила она. – Я чувствую, что вы не тот, за кого вас все считают...

Алексей улыбнулся.

– Я не спрашиваю, кто вы и кто послал вас, – так же тихо ответил он. – Давайте и впредь так.. Не будем терять времени... Поручения есть?

Наташа молча выплеснула грязную воду, с трудом вытащила из ведра диск, расцепила его надвое и протянула Алексею.

– Спрячьте!

Алексей торопливо открыл планшет, спрятал диск. Затем достал из кармана черный конверт и, приблизившись вплотную к Наташе, сказал:

– Помните то же: если будет неминуемая опасность – вскройте.

Наташа вздохнула и, опустив отяжелевшие от бессонных ночей веки, спрятала конверт на груди под блузку.

– Я передала вам две магнитные мины с часовыми механизмами. Помеченная белой краской поставлена на взрыв в 23.00. Вторая – на завтра в 11.00. Подложите куда представится возможность. Желательно взорвать бомбосклад или бензохранилище...

Только теперь Алексей заметил, как устала Наташа. Лицо ее было бледно, под глазами синеватые полудужья. Алексея охватила жалость.

– Спасибо, милая девушка. Родина вас не забудет, – с жаром сказал он. Затем, вытащив из кармана белый конверт, Алексей с поклоном передал ей.

– Это лично вам!

И не успела Наташа ответить, как он поцеловал ее в щеку.

Гневный румянец залил ее лицо. И Босс, наблюдавший из-за дерева, увидел, как девушка дала пощечину капитану Шверингу.

– Натка! В помойке что ли утонула?—послышался грубый голос Фроськи:—Иди быстрее сюда! Вот дрянь, девка! Так и отлынивает от работы. Ужо я тебя проучу...

Наташа убежала, а Алексей, потирая щеку, зашагал к землянке.

И снова Босс попался ему навстречу.

«Неужели он за мной следит? – думал Алексей. – Мало проучил. Ну погоди, придет время – рассчитаюсь».

...В окно хлестал дождь. Летчики по предложению Курта ушли играть в карты в землянку погибшего подполковника Шома. Противник картежной игры Фридрих Ганн ушел к приятелю, и только Алексей, сославшись на головную боль, лежал в кровати.

К нему подошел Фок, заскулил. Алексей, порывшись в чемодане, достал сахар. Фок благодарно лизнул его в щеку и лег у порога. Алексей бросил ему еще кусок сахара и выглянул из землянки.

В темноте под дождем шумели листья деревьев.

«Надо идти! Время не ждет», – подумал он.

Набросив клеенчатый плащ, Алексей вышел. Минут через десять он с трудом добрался до склада боеприпасов. Большую полянку окружали многолетние сосны, вплотную подступали к штабелям ящиков кусты орешника.

Алексей подождал, высматривая часового. Вот уже слышны его приближающиеся шаги. Часовой остановился совсем рядом. «Прислушивается», – Алексей затаил дыхание. Наконец, часовой снова пошел в обход, что-то мурлыча себе под нос. Когда чавканье его сапог совсем стихло, Алексей подошел к накрытым брезентом ящикам.

Откинув край брезента, он быстро вскарабкался на штабель и увидел за ним стоявшие рядами тяжелые фугасные бомбы. Алексей подобрался к ближайшей из них, сквозь щель в таре нащупал взрыватель и приложил к нему магнитную мину. Цепляясь за выступы ящиков, он осторожно, почти бесшумно стал спускаться вниз. И вдруг услышал испуганный окрик:

– Хальт!

Оглядевшись, Алексей увидел внизу, правее себя, часового с автоматом. Раздумывать было некогда. Алексей камнем упал на часового, сшиб его с ног и со всей силы вонзил кортик по рукоятку в шею часового. Затем, затащив труп в кусты, вернулся к штабелю и опустил край брезента. Прислушался. Вокруг было тихо. Только по-прежнему шумел дождь и тревожно стучало сердце. «Взорвется или не взорвется?» – успел подумать Алексей, но тут же другая мысль поторопила его покинуть это место.

Запыхавшись от бега, Алексей остановился недалеко от входа в землянку. Он взглянул на светящийся циферблат часов. «Если взрыва не произойдет, через двадцать минут смена караульных обнаружит убитого часового, вызовут ищейку...»

До слуха донеслась какая-то возня, выкрики. Алексей стремительно вбежал в землянку. Мюллер, тяжело дыша, размазывал по лицу пот, смешанный с кровью, струившейся из носа. На полу, у его ног, лежал связанный ремнем Эргард Босс и отчаянно ругался. Привязанный к койке Фок, злобно рыча, тянулся в сторону Босса. Посреди землянки стоял раскрытый чемодан Шверинга, вещи в беспорядке были разложены на полу.

– Что здесь происходит? – начальственным тоном спросил Алексей.

Мюллер торопливо рассказал, что, проигравшись в карты, он вернулся в землянку, чтобы занять у Шверинга денег и увидел разбросанные вещи и визжавшего под собакой Босса.

– Хорошо, что в землянке оставался Фок, а то бы этот проходимец ограбил всех нас. Если бы я не привязал Фока к койке, он загрыз бы этого негодяя, – закончил Мюллер.

Алексей подошел к Боссу и, схватив за воротник, поднял на ноги. Ему-то было ясно, что искал в его чемодане Босс. Обер-лейтенант, весь в пыли, с разорванной штаниной, съежился и испуганно глядел на разъяренного Шверинга.

– Вы что ж, забыли о нашем разговоре, милейший? – строго спросил Алексей.

Босс молчал.

В землянку вошел Ганн. Мюллер рассказал ему о происшедшем, щедро сопровождая свой рассказ увесистыми затрещинами Боссу.

Ганн и Мюллер повели его в штаб, чтобы доложить о случившемся полковнику Штальбе.

Оставшись один, Алексей снял плащ и только теперь заметил, что рука его в крови.

«Не заметил ли этого Босс?» – с тревогой подумал он.

Полковник Штальбе, задумавшись, сидел в своем кабинете. Сегодня звонил генерал Китцингер и предупредил о возможной перебазировке в новый район. Штальбе знал, что в армии со дня на день ждут приказ фюрера о всеобщем наступлении на участке Орел – Курск, но перебазирование его части было неприятной новостью. Нужно срочно укрепить авиагруппы хорошими командирами, а до сих пор еще никого не прислали на место погибшего подполковника Шома. Пора бы заменить и Вебера.

«Завтра же дадим Шверингу провозные или выпустим в самостоятельный полет!» – решил Штальбе. Он взглянул на ручные часы. Стрелка приближалась к одиннадцати. «Пора спать», – подумал полковник и устало поднялся из кресла. В это время зазвонил телефон. Штальбе лениво снял трубку, и, услышав начальствующий голос генерала Китцингера, выпрямился.

Китцингер сообщил, что направляет пополнение в полк Штальбе летчиками и машинами, одобрил замену Вебера Шверингом и поинтересовался здоровьем капитана. Штальбе не успел ответить: раздался оглушительный взрыв, со звоном вылетели из окон стекла. «Бомбят», – мелькнуло в его сознании. Он бросил телефонную трубку и, выскочив из штаба, заметался в поисках щели.

Зарево пожара, частые взрывы и шелестящие с завыванием звуки осколков бомб доводили его до отчаяния. Наконец, Штальбе оступился в какую-то грязь. Это несколько отвлекло его от ужасной бомбежки.

Штальбе так и не понял, что взрыв произошел на складе боеприпасов... Обер-лейтенант Босс, воспользовавшись суматохой, вызванной взрывом, сбежал от Мюллера и Ганна. Им тоже было не до него.

...Сопровождаемые взрывом вспышки пламени озаряли низко плывущие тучи.

                                                                                        *            *

                                                                                               *

Командир партизанского отряда Тихон Спиридонович Воронков и комиссар отряда Рогов молча курили в землянке штаба.

Первым нарушил молчание Тихон Спиридонович.

– Как по-твоему, что за птица этот странный немецкий летчик?

Рогов, сдвинув на затылок кепку, сказал:

– Надо бы запросить центр. Может, их человек там орудует, особое задание выполняет...

– Да, пожалуй, надо запросить, – согласился Тихон Спиридонович. – Займись этим, а я пройду к передовым дозорам... Что-то долго нет Василия.

Тихон Спиридонович и Рогов вышли из землянки. Было темно. Дождь, видно, зарядил на всю ночь.

Рогов тронул за рукав командира.

– Что еще, Владимир Карпович? – спросил Воронков.

– Понимаю, что тяжело тебе, Тихон Спиридонович,– заговорил Рогов. – Родная дочь жизнью своей на каждом шагу рискует. Не хотелось мне огорчать тебя, но кажется мне все это провокацией. Не верю я в добродетельность фашистского летчика. И так прикину, и этак... Взять хотя бы эту фотопленку... Слов нет, документ большой важности, но в точности его я сомневаюсь.

– Не говори, Карпович. Сам я себе места не нахожу... Если это подстроено – Наташа погибла...

Тихон Спиридонович медленно пошел на просеку, но через несколько шагов остановился.

– Смотри, Карпович, зарево какое, – окликнул он Рогова.

Но голос его заглушил необычной силы взрыв.

                                                                                          *             *

                                                                                                 *

К утру дождь перестал. Вебер увел Фока на прогулку. В землянке было тихо, лишь изредка всхрапывал Курт да назойливо жужжала в окне муха.

Алексей лежал с открытыми глазами. Сознание, что он честно выполнил задание борющегося народа, подымало дух. Но что стало с Наташей? Где она сейчас? Тревожно ли спит или пробирается тайными тропами к партизанам с очередным пакетом? Только бы не попалась...

Скрипнула дверь. Кто-то потряс Шверинга за плечо. Алексей оглянулся и увидел двух эсэсовцев в черных мундирах с белыми черепами на рукавах.

– Капитан Шверинг, следуйте за нами, – сказал один из них и кивнул на выход.

Алексей медленно встал, оделся. Затем вытащил из-под подушки планшет. «Вот и конец, – подумал он. – Куда ж девать вторую мину?.. – Мозг тревожно работал. – Спокойствие, Алексей, спокойствие. Держись до конца». Придав своему лицу выражение крайнего удивления, он направился к выходу. «Может, удастся планшет выбросить в кусты... Где же я промахнулся?».

Освободиться от планшета Алексею не удалось.

В кабинете полковника Штальбе сидели генерал Китцингер, Вебер и обер-лейтенант Босс. Гауптштурмфюрер Гетц беседовал с полковником Штальбе.

Увидев вошедшего Алексея, Гетц смерил его с ног до Головы острым проницательным взглядом и, отложив в сторону папку, туго набитую какими-то бумагами, предложил сесть. Затем приказал эсэсовцам привести арестованную.

– Господин капитан,—обратился Гетц к Алексею,– вы обязаны говорить только правду. Учтите, что нам многое уже известно.

Дверь распахнулась, и в комнату втащили девушку в изорванном и окровавленном платье. Голова ее безжизненно свисала на грудь, лицо в ссадинах и синяках. У Алексея больно сжалось сердце.

В девушке он узнал Наташу – узнал больше по этому полосатенькому платьицу и по ленточкам в косе, чем по изуродованному лицу.

– Капитан Шверинг, вам знакома эта девчонка? – спросил Гетц.

Алексей смотрел на Наташу, словно впервые видел ее, затем утвердительно кивнул головой.

– А ви не знаком с этот офицер? – крикнул Гетц, коверкая русские слова. Эсэсовец схватил Наташу за волосы, рывком вскинул голову.

Глаза девушки горели ненавистью. Но вот в них вспыхнул живой огонек, и Алексею показалось, что он прочитал в этих больших серых глазах: «Держись! Я ничего не сказала».

Алексей внешне спокойно посмотрел на Гетца, выдержал его колючий взгляд. Наташа устало закрыла набухшие веки. Голова ее чуть дрогнула. Она молчала.

– Отказываешься отвешать?– зло крикнул Гетц.– Нишего, у меня запоешь, не только заговоришь. Привести другую.

Ввели Фроську. Она, испуганно озираясь по сторонам, попятилась к стене.

– Вы ее знаете, этот Наташка? – обратился к ней Гетц.

– Как не знать, господин офицер. Комсомолка! Отец ее колхозным бригадиром до войны работал, партийный, бежал с красными. А я ее, дуру, пожалела... Ведь с голоду подыхала...

Гетц вскочил из-за стола, медленно подошел к Фроське и неожиданно ударил ее по лицу.

– Сволош! Что же ты раньше молчал?

Фроська, взвизгнув, закрыла лицо руками; Китцингер недовольно скривил рот.

Гетц сел на место, сказал:

– Расскажите, капитан Шверинг, о ваших связях с этой Наташкой. И что передала она вам при встрече у мусорной ямы?

Алексей мельком взглянул на торжествующего Босса.

– У меня с ней не было связей, господин гауптштурмфюрер. А у мусорной ямы я получил от нее... пощечину.

Китцингер, подтолкнув Штальбе, засмеялся. Тот недоумевающе передернул плечами.

– Это нам известно, – язвительно улыбнулся Гетц. – А кроме этого?

– Ничего.

– А вы что передали ей, помимо этой открытки?

Гетц протянул цветную открытку. На ней был изображен амур, стреляющий из лука в обнявшуюся пару.

Алексей сказал твердо:

– Я передал ей только открытку, господин гауптштурмфюрер. Но ведь в этом нет ничего плохого.

Китцингер недовольно заерзал в кресле, все переглянулись. Босс с яростью вскочил с места, но генерал сурово взглянул на него и тот сразу же сел.

– Увезите этих в гестапо, – приказал Гетц дежурному офицеру. – Протокол допроса представить мне к 12 часам.

Наташа, превозмогая боль, в последний раз взглянула на Алексея: «Спасибо, родной!» – говорил ее взгляд.

Ее увели.

Гетц, побарабанив по столу пальцами, строго сказал Алексею:

– Эта девчонка, с которой вы, капитан Шверинг, знакомы, – партизанка. Ее арестовали сегодня ночью. Она в своем доме прятала партизан после взрыва склада. – И, обращаясь к Китцингеру, добавил: – Господин генерал, разрешите продолжить следствие? Мне офицеры пока не нужны.

Гетц вышел в сопровождении эсэсовцев.

Генерал Китцингер прошелся по комнате, строго посмотрел на Босса и обратился к Алексею:

– Мне необходимо выяснить некоторые вопросы, касающиеся лично вас... После происшествия в госпитале господин обер-лейтенант доложил мне о своих подозрениях относительно вас, Шверинг.

Алексей удивленно посмотрел на генерала, потом – на Босса.

– Но... эти данные не подтвердились, – продолжал генерал. – Теперь господин Босс пытается провести взаимосвязь случая в госпитале со взрывом склада. Я решил выяснить, в чем дело.

Алексей презрительно взглянул на Босса.

– Ну, любезный, значит, вы все же не послушались моего совета. Теперь пеняйте на себя. Я больше не намерен вас выгораживать!

Генерал удовлетворенно улыбнулся:

– Я так и знал, что здесь личное.

Алексей вынул из планшета рапорт, написанный нм совместно с Ганном, и подал генералу.

– Все перечисленные в рапорте факты прошу вас, господин генерал, проверить лично. Это убедит вас во всех проделках этого мерзавца. – Алексей кивнул на Босса, тот сидел бледный.

Китцингер взял рапорт и, встав из-за стола, подошел к Алексею.

– Успокойтесь, господин капитан, я приму все меры к расследованию, а пока можете быть свободны.

Когда офицеры вышли, Китцингер обратился к Штальбе:

– К 11 часам соберите офицеров в клубе. Я буду с ними беседовать.

В кабинет без стука вошел Гетц и протянул Китцингеру бумагу.

– Эту радиограмму перехватила и расшифровала наша центральная станция, – пояснил он.

Генерал быстро прочитал текст: «Сообщаем, что в указанном вами районе базирования немецкого аэродрома нашего человека нет».

– Черт знает что! – выругался генерал. – Что же это получается? Никого у них здесь нет, а склад с боеприпасами взлетел на воздух! Выходит, это мы с вами взорвали склад? Не знаю, как вы, Гетц, а я уже начинаю подозревать самого себя.

                                                                                     *             *

                                                                                            *

Выйдя от полковника Штальбе, Босс поспешил к себе в отряд. Вебер и Алексей шли молча. Каждый думал о своем. Алексей о том, что у него в планшете лежит мина, которая через сорок минут должна взорваться, а Вебер все не мог решить, кто же из офицеров хитрит – Босс или Шверинг.

У самого входа в землянку офицеров догнал связной и передал Веберу пакет из штаба части.

Мюллер, Ганн, Курт и другие офицеры, уже оповещенные о предстоящем совещании у генерала Китцингера, шли в клуб. Они обступили Алексея, интересовались, что произошло в штабе. Мюллер больше всех возмущался поступком Босса.

– Вот подлая гиена! Вот омерзительный шакал! Ничего, генерал скрутит его в бараний рог.

Алексей шел молча, в руке у него был планшет. Он посмотрел на часы, без двадцати минут одиннадцать.

Мюллер улыбнулся.

– Да не бойся, Генрих, не опоздаем.

Внезапно Алексей передал Мюллеру планшет и шепнул ему на ухо:

– На, Эрих, пусть у тебя побудет... Идите, а я догоню вас.

Мюллер, поняв его по-своему, засмеялся. Фридрих Ганн тоже изъявил желание «проветриться».

Не успели они с Алексеем отойти к кустам, как их окликнул Вебер.

– Ганн, получено срочное задание, сейчас летим вместе. – Фридрих окинул Вебера презрительным взглядом.

– С тобой?..

– Что? – вскипел Вебер. – Что вы сказали? Немедленно в карцер, капитан! Я вас отстраняю от полетов на трое суток за грубость.

Ганн, козырнув, отправился в расположение части. Вебер постоял немного и, как-то иронически улыбнувшись, сказал Алексею:

– Мне доложили, что тренировочные полеты у вас прошли успешно... Летим вместе?

Алексей кивнул.

                                                                                    *              *

                                                                                            *

Вебер и Шверинг то снижались до бреющего полета, то набирали высоту. Погода была солнечной, видимость хорошая. Когда самолеты оставили взлетную полосу, Алексей неуверенно вел машину. Вебер это заметил. «Давно не летал, отвык». Но, минут через двадцать Вебер вынужден был признать в Шверииге опытного летчика: на сложных виражах капитан шел за ним, словно привязанный.

Алексей вначале с большим напряжением отыскивал на пульте управления нужные переключатели и ручки. С каждой минутой машина становилась послушней. Вот когда Алексей благодарил свое командование за то, что их заставили в совершенстве изучить технику врага!

Капитан сличил карту с местностью и быстро сориентировался. Вот лесная дорога, над которой они сейчас летели. Вот перелесок, вот поле, заросшее бурьяном.

– Одер! – услышал Алексей в микрофоне голос Вебера. – Как слышите меня?

Он неохотно ответил. Как летчик Алексей наслаждался полетом. Он ощутил, как прибывает сила, точно тугим соком наливая все тело.

Впереди показался небольшой лесок, за ним поле, а дальше – сплошной лесной массив. По дороге, ведущей к лесу, мелкими облачками поднималась пыль.

– Одер, – опять раздалось в микрофоне. – Следуй за мной!

Вебер, сбавляя скорость, снижал машину, направляя ее вдоль дороги. Алексей вгляделся напряженно и увидел на дороге длинный крестьянский обоз. Это были свои, советские люди. Они уходили от оккупантов в освобожденные партизанами районы. Алексей разглядел, как беженцы бросали телеги со скарбом и, подхватывая детей на руки, рассыпались по полю.

Снизившись над колонной, Вебер развернулся и пошел в атаку.

– Одер, держись на расстоянии! – послышалось в микрофоне.

«Изверг, – скрежетал зубами Алексей, – атакует беззащитных женщин и детей!» В висках его застучала кровь. А Вебер, уже сбросив мелкие подвесные бомбы, обстреливал обоз. Алексей, пролетая вслед за ним, видел, как разбросанные взрывом повозки нагромоздились одна на другую, как ползли раненые и неподвижно лежали убитые.

– Одер!—опять раздалось в микрофоне. – Иду на второй заход. Почему не атакуешь? Почему не атакуешь?

Алексей до боли закусил губы. Он отвернул машину правее дороги и сбросил бомбы в поле, а Вебер снова безжалостно расстреливал беззащитных людей со второго захода. Заметив, что Шверинг сбросил бомбы в стороне и не стреляет, Вебер, забыв отключить ларингофон, выругался:

– Ну, подожди же, вернемся, посчитаемся! – И пошел на третий заход. Алексей прибавил скорость и, поймав машину Вебера в прицел, нажал на гашетки. Самолет Вебера врезался в придорожную канаву. Высоко взметнулся взрыв.

...Пока Китцингер беседовал с офицерами, а Алексей находился в воздухе, Гетц проверял вещи Шверинга. Он тщательно осмотрел содержимое чемодана, но ничего подозрительного не нашел. Гетц не забыл сообщения Босса о том, что незадолго до взрыва Шверинг зашел в землянку с вымазанной кровью рукой. Гетц взял плащ капитана и, вывернув обшлага рукавов, стал рассматривать их через лупу. Самодовольная улыбка появилась на его лице. «Пятна крови! Теперь, господин капитан, не выпутаетесь».

Гетц снял телефонную трубку и приказал своему офицеру:

– Немедленно арестуйте капитана Шверинга из авиагруппы майора Вебера и вызовите ко мне обер-лейтенанта Босса.

Не прошло и пяти минут, как в дверь робко постучали. Явился Босс. Вид у него был жалкий и растерянный. Гетц любезно пригласил его сесть.

– Ну, господин обер-лейтенант, поздравляю вас с успехом, – и протянул изумленному Боссу руку. – Мною дана команда арестовать капитана Шверинга. Надеюсь, что на этот раз с ним будет покончено.

Босс растерянно ответил:

– Но ведь, господин гауптштурмфюрер, майор Вебер и капитан Шверинг вылетели на задание.

– Что?—заорал Гетц.– Немедленно вернуть!

Гетц, вбежав в оперативный отдел, схватил начальника отдела за плечо:

– Куда вылетели Вебер со Шверингом? Кто разрешил этот вылет?

Получив ответ, Гетц приказал Боссу взять в пару любого летчика и немедленно вернуть Шверинга. Так как  большинство офицеров находилось в клубе, Боссу пришлось вылететь с Ганном.

Не успел Гетц оправиться от негодования, как где-то рядом раздался оглушительный взрыв, штукатурка комьями посыпалась с потолка. Стекла со звоном влетели в кабинет, рассыпаясь на мелкие куски...

Сегодня Гетцу не везло! Удивительно, как он выдержал этот адский день!? Едва только сообщили ему о взрыве в офицерском клубе и гибели генерала Китцингера и многих летчиков, как прибыл мотоциклист и доложил, что по дороге в Смоличи, где находилось гестапо, на эскорт, сопровождающий арестованных, напали партизаны. Одну из арестованных удалось пристрелить, другая ушла с партизанами.

Гетц опустился в кресло, глубоко потрясенный всеми событиями. Неизвестно, сколько просидел бы он в таком состоянии, если бы в кабинет не вошел офицер.

– Разрешите доложить, господин гауптштурмфюрер. Капитан Ганн ваше приказание выполнил.

Лицо Гетца исказилось злорадной усмешкой.

– Где же Шверинг? – пытаясь быть равнодушным, спросил он.

– Шверинг, Вебер и Босс пали в бою, – коротко доложил Ганн. Ни один мускул не дрогнул на его внешне спокойном лице.

– Что-о?! – крикнул Гетц.

Ганн спокойно смотрел на него.

– Шверинг отказался возвратиться на аэродром. Он сбил Вебера и Босса. Но машина капитана Шверинга тоже сбита... Я отличный стрелок.

Гетц вцепился руками в край стола.

– Это еще ни о чем не говорит. Шверинг может остаться живым и после гибели машины. – Гетц рывком открыл ящик письменного стола и швырнул Ганну фотокарточку.

– Вот портрет настоящего капитана Шверинга, а нам морочил голову русский. Да, русский! Я только что узнал об этом. Можете быть свободны, капитан.

Ганн вышел.

Схватив телефонную трубку, Гетц вызвал к себе связного мотоциклиста, быстро написал что-то на фирменном бланке и, вложив его в конверт, поставил сургучную печать.

– Срочно доставить группенфюреру Кляусу. Это кратчайший путь. Выполняйте!

Оставшись один, Гетц обхватил костлявыми руками голову и напряженно думал, думал до боли в висках: «Дорога блокирована партизанами, связной обязательно попадет в их лапы. Если лже-Шверинг остался жив, то, прочитав содержимое пакета, партизаны...» – Гетц был доволен своей выдумкой.

                                                                                        *              *

                                                                                                *

Поезд, постукивая на стыках рельс, извиваясь, мелькал между лесными массивами. Он то исчезал за поворотом железнодорожного полотна, то вновь появлялся, оставляя позади села и деревеньки, разбросанные по косогорам и долинам. Приятно было вдыхать свежий воздух, пропитанный запахом полевых трав и цветов, видеть парящих, словно застывших на месте, жаворонков.

...Майор Гордиенко ехал в отпуск. И чем ближе он подъезжал к родным местам, тем больше волновался. Он был счастлив. Но, уезжая на два месяца, тяжело было расставаться с боевыми товарищами, с теми, с кем сдружила его война. Вместе прошли они от границ до Ельца и от Ельца до Берлина. Сколько тяжелых неудач, сколько разочарований пришлось вынести на своих плечах, пока дожили до счастливого Дня Победы!

Гордиенко дотронулся до перебитой осколком ноги и С горечью подумал: «Восьмое ранение... Могут отстранить от летной службы». Вспомнив пробивающиеся сквозь непослушные мягкие волосы сединки, майор вздохнул: «И это в двадцать четыре года. Эх, Валя, Валя! Таким ли ты думаешь увидеть меня?» Ему представилось, как перед отъездом на фронт он забежал к ней проститься. Удивленные, чуть испуганные, еще по-детски наивные глаза! Как много они сказали тогда! Сколько печали было в них! Валя плакала, не вытирая слез платком, уткнувшись в плечо Виктора, и горячо, страстно шептала:

– Ты обязательно вернешься! Я буду ждать тебя, когда бы и какой бы ты ни приехал!

И вот он приедет.

Гордиенко не заметил, как поезд остановился на маленькой станции и в вагоне появились новые пассажиры. В купе вошел крепко сложенный бородатый старик в лихо заломленной, выгоревшей под солнцем папахе и наброшенной на плечи черной бурке.

– Здоровеньки булы! – весело приветствовал он пассажиров.

Потом, поставив чемодан и зажимая трубку большими, прокуренными до желтизны пальцами, молодцевато осмотрел присутствующих. Сурово насупив седые лохматые брови, резко спросил:

– Разрешите занять место согласно купленному билету? – и весело рассмеялся громовым раскатистым басом.

Все поняли, что это большой шутник, и улыбнулись, дескать, с таким будет нескучно ехать. Гордиенко, отодвинув свои вещи, помог разместиться новому пассажиру.

Старик привычным жестом сбросил с плеч бурку, обнажая широченную грудь, увешанную в два ряда боевыми наградами. Смеясь, он начал рассказывать, как старуха собирала его в дорогу: несколько раз вынимая потихоньку флягу с самогоном, она укладывала вместо нее марлю с творогом. Но старик разгадал маневр супруги, и все же фляга прочно закрепила позицию в его чемодане.

– Ну, шо воны, жинки, разумиють в мужицких потребах? – весело говорил он, размахивая руками и мешая русскую речь с украинской. – Шо воны в цьому смыслять? Як це йисты без чарки? И вот гудуть, гудуть, як ти шмели: мало выпил – почему мало? Много выпил – почему много? А яки ж булы гарни девчата!.. И откель ци ведьмы-жинки беруться?..

В купе дружно захохотали. Гордиенко, отвлекшись от воспоминаний, тоже смеялся от души.

Время было обеденное, и старик пригласил майора откушать вместе с ним.

– В дальней дороге тильки и делов, шо спишь, да йишь, да сказки гудишь, – подшучивал он, доставая из чемодана еду.

На столике появились заботливо приготовленные харчи: зажаренный цыпленок, каравай житного хлеба, домашние пирожки и ватрушки. Даже спичечную коробочку, наполненную солью, – и ее старуха не забыла положить. Два крупных красных помидора старик по-хозяйски вытер ладонью. А, достав со дна чемодана флягу с самогоном, он взболтнул ее несколько раз у самого уха, будто профессор, заканчивающий какой-то замечательный опыт, а потом бережно положил на столик, словно это была не алюминиевая фляга, а сосуд из тончайшего хрусталя.

По первой выпили за знакомство. Старика звали Тихон Спиридонович. В гражданскую войну он партизанил в Белоруссии. Потом работал бригадиром в колхозе. В Великую Отечественную войну был командиром партизанского отряда. А когда отгремела боевая гроза, его избрали председателем колхоза «Большевик», где с великим трудом пришлось восстанавливать разрушенное фашистами хозяйство. Обо всем этом он рассказал Виктору Гордиенко и даже сообщил, что сейчас едет к дочери Наташе, вышедшей замуж за учителя.

Захмелевший старик не скрыл своего недовольства:

– Ты только подумай, майор, какая гордая девка – ни слова не написала о муже. Даже фамилии и то не сообщила. Приезжайте, мол, сами увидите, кто да что он. И в кого у нее такая натура? Я как будто другой характером, да и старуха моя тоже... Скажу тебе откровенно, хошь верь, хошь не верь, не видел зятя и не знаю, кто он и что, а вот не лежит к нему душа – и все тут! Учитель... А я, майор, в душе военный человек и ежели бы не был стар годами, ей-ей в армию пошел бы...

Он немного призадумался, потом залпом выпил чарочку, вытер рукою свисавшие сизые усы, а закусывать не стал.

– Оно, конечно, и учитель – хорошая специальность, ребятишек уму-разуму учит, но... как хошь, а девка у меня бедовая, ловкая, ей только за военным быть... Ничего не поделаешь, – огорченно махнул рукою, – любовь, говорят, не картошка...

Старик потянулся к закуске.

– Ну, а ты, сынок, в каких краях воевал? – спросил он.

Узнав, что майор воевал на Втором Белорусском фронте, старик оживился. На лице его разлилась морщинками добрая улыбка.

– Так мы с тобою вроде земляки по фронту, – сказал он, степенно поглаживая бороду.

Закурив трубку и выпуская струю табачного дыма, Тихон Спиридонович заговорил с задорным огоньком:

– Раз ты летчиком воевал, расскажу я тебе, какой у нас случай був, когда партизанили мы под Смоличем, в лесах белорусских... Тяжелые были для нас дни. Народу много, каждый партизанил с семьей, да и беженцев мы сколько приютили: невыносимо им стало с немцем жить, вот они и пришли к нам в отряд. Давит их за глотку проклятый фашист, кровь из люда пьет – и тогда решил народ: лучше в бою помереть, чем под ярмом вражеским горб гнуть. Ну и приняли мы их...

Старик помолчал, выбил большим пальцем пепел из трубки, прищурил глаза. Гордиенко заметил, что он только для большего юмора применял украинские словечки. А как заговорил о серьезных вещах, речь его оказалась чисто русской.

– Так вот, значит... Разместился где-то в лесу неподалеку от нас аэродром немецкий. Мы с «большой земли» приказ получили: найти его и уничтожить. Да и нам тот аэродром куда как несподручен был: летают, окаянные, целой тучей безнаказанно, наших бомбят, сердце кровью обливается. Ищем их, ищем, а обнаружить не можем. Потерял я несколько своих разведчиков, разыскивая это осиное гнездо, а толку – никакого! Продолжаем поиски, сам я спокою себе не нахожу... Как-то пришли мы с задания, крепко намаялись, – леса наши, сам знаешь, болотистые. Сплю как убитый. Вдруг комиссар меня будит: «Вставай, Тихон, наши им шею мылят». – «Кто,– говорю, – кому?» Ничего не понимаю спросонок. И слышу: рев стоит неимоверный. Вылетаю пулей из землянки, вижу: в воздухе бой разгорелся жестокий. Мелькают этакие точки в высоте, и слышно т-р-р-р... т-р-р-р...