Текст книги "Объемный взрыв"
Автор книги: Евгений Филенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
14. Спецканал ЭМ-связи, протокол XDT (eXometral Depeche Transfer), сугубо конфиденциально
20.06.152–13.10.37 (Федеральное нормализованное время).
МАРСИАНКА – ВОРОНУ
Цель – Троктарк. Подтвердите прием. Кто такой Злой Дракон?
20.06.152–13.13.11 (Федеральное нормализованное время).
ВОРОН – МАРСИАНКЕ
Подтверждаю: цель – Троктарк. Уносите ноги. О драконах и прочих тварях поговорим отдельно.
15. Капитан Ктелларн идет на уступки
Оберт старательно, рукавом, утер испарину со лба. Похоже, не он один перестал дышать в эту минуту. Многое бы он отдал за то, чтобы увидеть сейчас лицо капитана Ктелларна. Мешала чья-то широкая спина. Зато он прекрасно видел не слишком-то выразительный затылок де Врисса.
– У меня приказ, – сообщил капрал Даринуэрн тусклым голосом. Он говорил на интерлинге. – И мне, как вы понимаете, ничего не известно о намерении моего руководства его отменить.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился капитан Ктелларн, рассеянно барабаня пальцами по чудом уцелевшему после внезапного взрыва эмоций столу. – Приказ? Пускай будет приказ. Но давайте тогда играть до конца, господа люди. Капрал, я хочу, чтобы вы проводили всех желающих на пункт связи.
– Куда?! – нахмурился тот.
– На пункт связи, – раздельно повторил капитан. – Это главное условие, выполнения которого добиваются господа, взявшие меня в заложники. У нас ведь есть пункт связи, не так ли?
Капрал Даринуэрн неопределенно крякнул.
– И это мое распоряжение не входит в конфликт с тем приказом, которому вы так неукоснительно подчиняетесь?
– Нет, янрирр капитан.
– Ну так выполняйте.
– А что же вы, янрирр капитан?
– А я останусь здесь. Подожду результатов вашей экскурсии. Вот с этим агрессивным господином, – капитан кивнул на де Врисса. – Не забывайте, что я у него в плену.
– Винс, – сказал командор Хендрикс. – Позвольте мне сменить вас. Полагаю, я справлюсь с этой штуковиной не хуже вашего.
– Нет, командор, – возразил де Врисс. – Может возникнуть необходимость открыть огонь. Я смогу это сделать. Вы сможете?
– Не думаю, что такая необходимость вообще возникнет, – с сомнением сказал командор Хендрикс.
– Ступайте с капралом, – сказал де Врисс. – И постарайтесь управиться до обеда. А то я что-то не очень хорошо себя чувствую.
– Винс… – начал было командор, но тот поднял ладонь, пресекая дальнейшие протесты.
Первым вышел капрал Даринуэрн, привычно сгибаясь в три погибели и придерживая берет, за ним потянулись люди. Спустя пять минут комната совершенно опустела. Уже с порога Оберт вдруг обернулся и сказал по-лимбургски:
– Все будет хорошо.
– Я знаю, – ответил де Врисс и с облегчением сел на освободившийся табурет напротив капитана Ктелларна.
«Не знаю, что тут может быть хорошего, – подумал он, привалившись одеревяневшей спиной к стене. – Кому вообще пришла в голову эта идея? С чего все началось? Такое чувство, будто бы все сразу и одновременно вдруг спятили. Да нет, конечно же, не сразу. Накапливалось понемногу, и у каждого свое. У меня – все эти болячки и страх смерти в придачу. У командора – непосильный гнет каждодневных забот о благополучии вверенных его попечению пассажиров трансгала, от которого и обломков-то уже, наверное, не осталось. У ван Ронкела – уязвленное самолюбие. Даже у юного Тони Дюваля что-то накопилось… дефицит впечатлений. Марсианский Олимп, видите ли, его поманил. У того же Оберта… Черт знает, что там у Оберта на уме, одно лукавство, но и ему, кажется, до чертиков обрыдли эхайны с их чугунными рожами, распухшим самомнением и ежечасным орднунгом. Вот и случилось то, что случилось. Мы все разом сорвались с цепи, и поэтому никто не удивился, когда события покатились лавиной. А что есть главное свойство хорошей лавины? Сползать по склону горы… того же марсианского Олимпа… ширясь и ускоряясь. Все на своем пути сносить к свиньям собачьим, накрывать случайных зевак и сулить массу неприятностей тем, кто не успел унести ноги. Может, и был какой-то камушек, да кто же его заметил? Мы не удивились, мы словно ждали… а вот эхайны, похоже, растерялись. Кому-нибудь удавалось остановить лавину? Не говоря уж о том, чтобы вернуть ее в прежние границы… Ну да, все эти грозные игрушки, цкунги, скерны и хоксаги… и приказы, которые никто не отменял. Ничего не нужно делать специально: при удачном стечении обстоятельств эхайны сами перегрызутся, потому что у всех свои приказы, свои планы на будущее, и никто не хочет принимать ответственность за чужие грехи. А лавина на то и лавина, что черта с два ей прикажешь, и план у нее один-единственный: под горку вниз и со страшной силой…»
В глазах все плыло, двоилось. Он старательно проморгался, но лучше не стало. Голова ныла в висках и слегка кружилась, сознание словно бы подернулось пыльной паутиной. А под самым сердцем понемногу накалялся гвоздь – десятидюймовый, четырехгранный, из тех, что называют «костылями». Ничего хорошего ждать от него не приходилось.
– Можете опустить оружие, – сказал капитан Ктелларн. – Я не собираюсь ничего предпринимать, пока не завершится этот нелепый вояж.
– Вы же знаете, я вам не верю, – ответил де Врисс, стараясь сообщить своему голосу подобающую уверенность.
– И напрасно. Хотите партию в шахматы?
– Я неважный игрок.
– Это заметно. Вы внезапно обнаружили наклонности к простым решениям. Для людей это необычно. Ну что ж… Тогда просто посидим и помолчим, каждый о своем. У вас это называется – медитировать.
– А у вас?
– Очень по-разному. Специального термина не существует. Дело в том, что мы, эхайны, занимаемся медитацией каждую свободную минуту. Это помогает нам сохранять хотя бы какую-то душевную гармонию и уравновесить безумие внутренних демонов смыслами внешнего мира и благоволением Стихий.
– Звучит расплывчато.
– Я не лучший специалист по человеческой фразеологии. Хотя в сравнении с доктором Сатнунком наверняка выгляжу Цицероном. «Если хотим пользоваться миром, приходится сражаться». Или вот еще: «Человек – твой злейший враг». Что Цицерон имел в виду этими словами? Может быть, он был эхайн?
– Вы можете помолчать? – осведомился де Врисс, не имея сил разомкнуть зубы.
«Если я и впрямь хочу покончить со всеми долгами, то сейчас самое время стрелять. Прямо в его наглую ухмыляющуюся эхайнскую рожу. Воображаю, как удивится этот долбаный Цицерон… Я должен уложить его. Хотя бы затем, чтобы они знали… И если я этого не сделаю, все окажется впустую…»
Гвоздь под сердцем обратился в раскаленный визжащий бурав. Вращаясь, он наматывал на себя все, во что вонзался: сердце, внутренности, душу… Де Врисс стиснул рукоять скерна, приводя в действие системы генерации импульса – оружие дрогнуло, зашипело, как растревоженная змея… «Молитесь за меня все, кто умеет, я отправляю свою бессмертную душу прямиком в ад…» Плоская, размытая фигура по ту сторону прицельной линии бесшумно завалилась на бок… словно в тире… Он разжал пальцы, выпуская скерн, вдруг ставший безумно тяжелым, как все грехи мира…
И стремительно погрузился в топкую пустоту, где боль наконец-то оставила его.
16. Контр-адмирал Каннорк демонстрирует лояльность
Ворвавшись в потаенный уголок Рощи Благонравия в сопровождении двух дюжих гвардейцев, контр-адмирал Каннорк застал своего шефа безвольно сидящим в нелепой скрюченной позе прямо на песке, словно тот не добрел нескольких шагов до ближайшей скамьи, как вдруг отказали ноги. Субдиректор Оперативного дивизиона бессмысленно таращился в пустоту перед собой, в то время как указательный палец его чертил на песчаной глади замысловатые письмена.
– Янрирр… – пробормотал Каннорк и осторожно коснулся гранд-адмиралова плеча, чего при иных обстоятельствах не позволил бы себе никогда в жизни.
Сейчас тот менее всего соответствовал витавшему над ним образу инквизитора и палача в одном флаконе, монстра, в котором хладнокровие диковинным образом сочеталось с безумием, а надо всем довлела беспощадная жестокость, который не мог иметь ни семьи, ни дома, поскольку подобные ему монстры способны обитать – не жить, а именно обитать! – в мрачных логовах или, на худой конец, капищах, но никогда стаями, всегда в одиночку. Куда более он напоминал неопрятного и слегка тронувшегося умом старика-ветерана в напяленной по случаю парадной форме, который сей секунд маханет рюмочку бодрящего и понесет какую-нибудь бессвязную пургу о подвигах минувшего века. Зрелище было столь же пугающее, сколь и комическое, но в самом Каннорке необъяснимым образом оно не вызывало никакого иного чувства, кроме тоскливой и безотчетной тревоги.
В мутных, подернутых слезой глазах гранд-адмирала наконец забрезжила какая-то мысль.
– Он… ушел? – просипел Вьюргахихх ущемленным горлом.
– Кто, янрирр? – тактично осведомился Каннорк и на всякий случай сообщил: – Мы здесь одни, если не считать этих болванов. Но они будут молчать…
– Неважно, – пробормотал гранд-адмирал и обеими ладонями вытер серое лицо. – Будут молчать… еще бы! Попробовали бы не молчать… Помогите мне.
Опираясь на руку Каннорка, он с громадным трудом разогнул затекшие конечности (колени отчетливо и постыдно дрожали; более всего Каннорк опасался увидеть мокрые штаны, но все, кажется, обошлось…) и переместил свой зад на скамью. Помолчал, продолжая возить ладонями по щекам. Все это время контр-адмирал и гвардейцы в полном отупении нависали над ним и не знали, что предпринять: ждать приказаний или под страхом безвестной смерти, как такое уже случалось, вызывать медицинскую бригаду.
– Данные со сканеров мне, живо, – вдруг проговорил гранд-адмирал ясным голосом.
Безобразно суетясь, Каннорк развернул перед ним мобильный монитор.
– Что это значит? – спросил Вьюргахихх сварливо.
Каннорк пригляделся. Ему тоже не понравилось увиденное.
Серое зернистое полотно.
Холодея от неприятных предчувствий, он отступил на пару шагов и вызвал по коммуникатору дежурного службы контроля периметра. Услышанное понравилось ему намного меньше. Особенно безрадостно выглядела перспектива довести полученную информацию до сведения гранд-адмирала.
– Сбой системы слежения… – говорил Каннорк отвратительно срывающимся голосом. – Потеря контроля над сканерами в течение десяти минут… Неполадки оперативно устраняются…
Он с мертвящей ясностью понимал: любая из этих фраз эквивалентна если не приговору («Приложение три точка четыре, как вы, верно, уже заподозрили, действительно существует… пункт четыре означенного приложения… расстрельная команда еще не отозвана…»), то бесславному разжалованию уж наверняка.
Вопреки ожиданиям, гранд-адмирал, с каждым мигом все более мрачнея, однако же не выглядел запредельно разъяренным, как того следовало бы ожидать.
– Так вот зачем с ними был этот волонтер! – задумчиво произнес Вьюргахихх. – Одной загадкой меньше… обожаю, когда в полной темноте вдруг начинается просветление.
– Какой волонтер, янрирр? – спросил Каннорк, затылком ощущая, как расступаются над ним грозовые облака.
– Кырханг… помните дело главного системного аудитора Кырханга с Эхайнуолы? Хотя откуда вам… девятый уровень секретности… Полагаю, сканеры внутри Рощи на протяжении всей беседы с этими самозванцами писали один белый шум?
– Так и есть, янрирр.
– Хорошая работа, янрирр Кырханг… мои респекты… надеюсь, вам больше не удастся затаиться в своем личном раю…
– Но есть информация более ранних периодов.
– И что там?
– Ничего экстраординарного. Дипломатический транспорт, шестеро визитеров.
– Шестеро… ну разумеется. Их и было шестеро. Но отчего я получил сведения только о пятерых? – Вьюргахихх нахмурился и принялся загибать пальцы. – Лгоумаа… Нарданд… да, да, те самые… вы поражены, Каннорк? Я тоже, и не меньше вашего… Затем эти несуразные сержанты – Сэтьятунд и Омнунгор… и наш волонтер. Был же шестой! Кто он? Что показали сканеры?
– Ничего, янрирр.
– Как это «ничего»?!
Вместо слов Каннорк, почтительно согнувшись (инстинкт самосохранения неустанно диктовал ему: чем более униженно он будет выглядеть и чем более при этом уверенно отвечать, тем предпочтительнее станут выглядеть его карьерные перспективы), отстранил руку гранд-адмирала, стеснявшую доступ к сенсорной панели, и вывел на монитор изображение группы злоумышленников, двигавшейся по направлению к транспорту, параллельно с картой психоэмоциональных спектров.
– Прошу взглянуть…
– Я не слепой и не безмозглый, Каннорк, что бы вы сейчас обо мне ни думали. Шесть персон и пять спектров. Что это значит? Как это понимать и, самое важное, что с этим делать в дальнейшем? Кто этот шестой… на самом деле? Я что, по-вашему, обязан принять на веру тот факт, что преступная шайка светло-красных эхайнов приняла в свои ряды призрак?!
– Это не призрак, янрирр. А если и призрак, то весьма вещественный. Благоволите обратить внимание на телеметрический виджет… При сравнительно ощутимом дефиците массы, объект обладает нормальным эхайнским ростом… и не вполне эхайнской внешностью.
– Сравнительно ощутимый… что означает эта тарабарщина?!
Каннорк как смог увеличил фрагмент картинки, сделанной с большого расстояния.
– Судя по всему, это женщина.
– Это вы только что придумали?!
– Янрирр, я вижу это изображение вместе с вами впервые… Существо, которое вы с присущим вам остроумием обозначили как «призрак», не имеет регистрируемого психоэмоционального спектра, обладает физическими статями, морфологически сходными с эхайнскими, но движется и выглядит несколько иначе. Приглядитесь: оно тщательно скрывает лицо под капюшоном и беретом, но на отдельных кадрах кое-что можно различить. Светлые волосы, рисунок скул, расположение ушных раковин… Это женщина-этелекх. Но, смею предположить, не просто женщина и не просто этелекх, а новое секретное и в настоящий момент неодолимое оружие Федерации.
– У нашего противника образовался недобор мужчин для разведывательных акций? – привычно усмехнулся гранд-адмирал.
И снова окаменел лицом.
– Женщина… этелекх… расколола меня, как гнилую тыкву… я изливал душу женщине-этелекху… – Вдруг налившись дурной кровью, он заорал на гвардейцев: – Пошли отсюда прочь!
Затем обратил безумный взор к окончательно потерявшемуся Каннорку, сгреб его за лацкан и, подтянувши поближе, для чего-то зашептал:
– Я хочу, чтобы их летающую калошу не выпускали с территории Плонгорна. А если уже упустили, то чтобы принудили к посадке любым способом. Сбили бы наконец. Дипломатические осложнения – ерунда… Светлые нас еще благодарить станут. Чтобы задержали отбытие их корабля с «Гелелларка». Изолирующее поле… демоны ада… что угодно. Проклятье, я хочу, чтобы это секретное оружие этелекхов было уничтожено! Стерто в прах! Чтобы они поняли – есть места, куда им с их фокусами дорога заказана! Они нашли способ обходить наши сканеры? Прекрасно! Кто бы сомневался… Но мы найдем способ ловить их невидимок, призраков, демонов… и будем убивать их жестоко и беспощадно!.. – Он перевел дух. – А перед тем, как эти шуты запищат в наших братских объятиях и примутся жаловаться своим покровителям, кто бы то ни был, я кое-что вам покажу. Только вам, Каннорк… вы должны понимать: проболтаетесь, и я повешу вас на вашем собственном языке. Я вас приблизил, но мне не составит труда вас отдалить и вообще смахнуть, как пыль… (Каннорк энергично закивал.) Это запись с моего личного регистратора… Посмотрите и скажите, насколько далеко я зашел в своем умоисступлении.
…Спустя двенадцать минут, из которых десять ушло собственно на просмотр записи личного регистратора, а еще две на напряженное обдумывание выводов, Каннорк наконец промолвил со вздохом:
– Янрирр гранд-адмирал, вы проболтались.
– Ну проболтался, – досадливо отмахнулся тот. – Скажите то, чего я не знаю. Что это было?!
– Я видел только то, что вы сидели напротив весьма привлекательной даже по эхайнским представлениям женщины и по собственной воле, без принуждения, весьма эмоционально жестикулируя и, при всем уважении, гримасничая, фонтанировали откровениями совершенно личного свойства. Она просто сидела без движения, в свободной позе, разглядывала вас с одним и тем же застывшим выражением лица, которое я, увы, не в состоянии верно интерпретировать, поскольку не являюсь специалистом по мимике этелекхов, и молчала. А вы, янрирр, стало быть, фонтанировали. И между делом слили ей государственный секрет высшей степени важности.
– Я не мог противостоять, Каннорк! – снова зашептал гранд-адмирал, суетясь и обильно потея. – Вы же знаете, у меня несокрушимая воля и закаленная психика… во всяком случае, так надлежит полагать всем, кто входит в мой ближний круг. Но я ничего не мог поделать! Я видел не мерзкую этелекхскую самку, а призрак… настоящий призрак из прошлого… призрак своего несбывшегося, призрак своей совести… кто же отважится лгать в глаза собственной совести?!
– Охотно верю, янрирр, – произнес Каннорк, хотя самый негодный физиономист уловил бы явный диссонанс между его словами и постной миной.
– Полагаете, я сошел с ума?
– Полагаю, вы оказались застигнуты врасплох и не готовы.
– Даже не знаю, что звучит беспощаднее для моей репутации… Каннорк, старина, у вас ведь нет желания предать гласности мой маленький промах?
– Нет, янрирр, – ответил тот как можно более убедительно. – Все мы совершаем промахи. А я слишком дорожу своей… карьерой. Ведь если вы заподозрите меня хотя бы в мельчайшей нелояльности, дальше этих ворот я не уйду, не так ли?
– Вы нужны мне как никогда, Каннорк. С вашим здравым смыслом и вашей преданностью… Куда я без вас? Вот разберемся с этой сводной когортой авантюристов и призраков, и я уточню в геральдическом отделе, как обстоят дела с вашим титулом… Что там предполагалось? Т’шегр или т’гард?
– Ничего не предполагалось, янрирр, – сказал Каннорк и залился довольным румянцем.
– Стало быть, т’гард… Только не говорите, что мы уже упустили шанс все исправить. – Взор гранд-адмирала на какое-то мгновение снова помутнел. – Вы не поверите… а я даже рад, что это всего лишь происки этелекхов, а не реальность. Даже не знаю, что было бы хуже…
«Кого же вы увидели, янрирр?» – хотел было со всей осторожностью спросить Каннорк, но, сознавая, что теперь-то ему уж вовсе нельзя допускать опрометчивых шагов, рассудительно воздержался. Он и сам бы мог догадаться. В конце концов, эхайнов, в присутствии которых гранд-адмирал Вьюргахихх готов был обделаться от страха, в мире существовало не так уж и много.
17. Хороший денек, чтобы умереть
Вначале шли большой компактной группой, но по мере движения процессия сама собой растянулась в цепочку.
Впереди, с видом мрачной решимости, размеренно шагал капрал Даринуэрн, держа ладони на парализаторе, перекинутом через шею на длинном эластичном ремне. Рядом с ним, не отставая, топали Тони Дюваль и кто-то еще из особо длинноногой молодежи.
Командор Хендрикс тоже изо всех сил старался не отставать. Ничего ему так не хотелось, как предложить немного сбавить темп, но он старательно боролся с неуместным проявлением слабости. А еще он прислушивался к разговору, в который Тони с самого начала, и не без успеха, пытался втянуть капрала.
Капрал был озадачен творящимся бесчинством и не скрывал этого, а Тони упорно пытался втолковать ему, что сравнение высокоорганизованного существа с животным или даже растением кого угодно выведет из равновесия и сподвигнет на необдуманные поступки. Что склонность к поступкам, продиктованным эмоциями, а не холодным разумом, сама по себе есть признак высшей нервной деятельности, такой вот парадокс. Ибо ни животные, ни наипаче растения, не говоря уж о грибах или каких-нибудь протистах или хромистах, не совершают ничего вступающего в противоречие со здравым смыслом, за очевидным неимением такового.
– Я не знаю, что такое гриб, – досадливо отвечал капрал, – думаю, вы гораздо меньше, чем этот ваш гриб, и уже одно это не дает вам права отбирать оружие у кого бы то ни было. Начнем с того, что это опасно…
– Я крупнее самого крупного гриба, – возражал Тони. – По крайней мере, мне так рассказывали…
Диалог развивался во все более абсурдистском ключе, но оба выглядели чрезвычайно серьезно.
Франц Ниденталь и Антуан Руссо, спорщики-неразлучники, бурно и с великолепным сарказмом препирались о каких-то возвышенных и совершенно к делу не относящихся материях.
– Ценю вашу эрудицию, Франц, но признайте, что она несколько механистична. Даты, цифры, привязка к местности… все это замечательно. Дискутировать с вами по поводу того, что «Пражский рестрикт» был подписан сторонами, как заинтересованными, так и не слишком, в Рыцарском зале Валленштейнского дворца десятого марта двенадцатого года в два часа пятнадцать минут пополудни…
– Восемнадцать минут!
– … совершенно бессмысленно. Но что это нам дает в оценке самого акта и его воздействия на дальнейшее развитие политической ситуации?!
– Ничего. Кроме того обстоятельства, что все, кто пожелает, могут знать точно, где и когда это историческое событие состоялось. Это попытка внести элемент упорядоченности в хаос. История, как вы могли бы заметить из собственного опыта, Антуан, есть наука не просто неточная, а суппозициональная, вдобавок ко всему выстроенная на простирающихся из глубины веков соглашениях, которые менее всего продиктованы были жаждой истины или научной логикой, а по большей части – соображениями сиюминутной политической целесообразности, а то и либерализма, доведенного до абсурда. Трагическая особенность исторической науки – в ее пластичности. Ее всегда можно переписать. Что это за наука, которую всякий проходимец способен прогнуть под свои мелкие нужды!..
– Машину времени вам подавай?
– Не помешала бы. Вся надежда на доктора Доминика и его проект «Moto Retro»… А пока придется обойтись примитивным математическим аппаратом в смысле Гаусса.
– Ваши попытки формализовать историю обречены, друг мой. Не вы первый, и не вы лучший…
– И не претендую…
– Если вы еще не поняли, человеческое существо с его несколько даже избыточным набором способов восприятия и утилизации информации обречено выстраивать свои отношения с реальным миром, существование которого, впрочем, тоже есть, как вы справедливо заметили, лишь одно из архаичных соглашений, по субъективному сценарию. Ваше субъективное мироощущение отличается от моего, и оба находятся в весьма условном соответствии с фактическим состоянием вещества и энергии в данной точке пространственно-временного континуума…
– Даже не пытайтесь, Антуан. Вам не удастся этой псевдонаучной белибердой сбить меня с толку хотя бы потому, что я помню всякое ваше слово с самого начала нашего знакомства…
– Au commencement était la Parole…[5]5
«В начале было Слово». Иоанн, 3:1 (франц.)
[Закрыть] И что же я вам такого сказал, что вы до сих пор забыть не можете?
Никто уже давно не обращал на них специального внимания, как на досаждающие, но неизбежные шумовые эффекты.
Оберт, не имея желания с кем-либо общаться, пристроился позади семейства Верпланков (супружеская пара и сын трех лет, родившийся уже здесь – что стоило доктору Сатнунку изрядной доли нервных клеток). Верпланки были вполне самодостаточны, чтобы не задавать лишних вопросов, на которые ни у кого сейчас не было вразумительных ответов. («И дети пойдут?!» – помнится, нахмурился командор. «Да, и женщины», – жестко ответил Оберт. «Может быть, все же не стоило бы их впутывать в наши мужские игры?» – «Вы должны понять, командор. Это не игры по гендерному типу. Это попытка поставить эхайнов в безвыходное положение, а заодно и наш последний шанс. Если мы его не используем, другого не будет. И вряд ли эхайнов остановит то, что остановило бы любого из нас, – женщины и дети…» – «Вы безумец, Дирк. Вам этого раньше не говорили?» – «А я и не пытаюсь, как вы, оставаться нормальным в ненормальной ситуации…»)
И так – все двести с лишним обитателей поселка. Замыкал шествие Геррит ван Ронкел, и не потому, что утомился сильнее других, а чтобы убедиться, что никто не отстал и не потерялся.
Патрульные держали оцепление, молча двигаясь параллельным курсом, пятеро с каждой стороны. Все при оружии, одинаково устроив ладони на своих парализаторах, и с одинаковыми безразличными масками на чугунных физиономиях.
Поравнявшись со сторожевой башней, капрал вскинул руку, не то салютуя, не то предупреждая возможные эксцессы. Эхайн на башне истолковал это простое движение по-своему и пропал из виду, должно быть – направившись к внутреннему лифту. Спустя небольшое время он появился внизу и все так же молча присоединился к оцеплению. Проникнуть в смысл этих странных маневров было положительно невозможно.
Башня стояла на границе поселка, за ней начиналось поле, где сплошной сине-зеленой массой вызревал церфесс – местный пищевой злак, растение жесткое, упрямое и под ветром не гнущееся, как и подобает всему, что имеет хоть какое-то отношение к эхайнам. Впрочем, лепешки из него получались вполне сносные, а если в них добавить тертых орехов, то даже и вкусные. Узкая, слабо утоптанная тропинка делила поле на две неравные части, и стебли церфесса, когда их раздвигали на ходу, издавали неживой, почти механический шорох, будто терлись друг о дружку детали некой несусветной машины. Над полем стоял особенный, ни с чем из прежнего земного опыта не сравнимый запах чужеродной растительности, к которому нельзя было до конца привыкнуть.
Дикий лес на краю поля тоже имел свои запахи. Хотя лесом назвать его можно было с изрядным допущением – скорее, лесополоса маскировочного свойства. Лес окружал обитаемое пространство поселка по всему периметру, скрывая малоэстетичное зрелище металлической ограды. Плотная, непроницаемая для света живая стена. Первое время, помнится, по поводу ее натуральности даже возникали сомнения. Деревья назывались льергаэ, их стволы напоминали торчащие прямо из грунта лоснящиеся багровые хваталища затаившегося монстра, и только пышные кроны в мясистой хвое отчасти нарушали это зловещее сходство.
Там, где заканчивалось поле и начинался лес, стояла вторая башня, и в ней тоже безвылазно торчал вооруженный эхайн. Наверное, было бы проще установить какую-нибудь интеллектуальную систему слежения, которая могла адекватно реагировать на все нарушения – завывать сиреной, слепить прожекторами, ругаться, угрожать… распылять ядовитые газы и палить из скерна на поражение. Но, видимо, по каким-то недоступным человеческому пониманию причинам эхайны не доверяли технике, оставляя принятие окончательных решений за собой. Возможно, у каждого из них были свои приказы, приводившие к конфликту интересов, как в случае с капитаном Ктелларном и капралом Даринуэрном. Возможно также, что в замкнутых системах вроде поселка эта директивная многовекторность служила источником некого недоступного человеческому пониманию административного равновесия.
Все повторилось с точностью до мелочей: капрал поднял руку, охранник проворно ссыпался вниз и влился в оцепление.
От глаз Оберта не укрылось, что охранники с башен держались от патрульных особняком. «Разные приказы», – подумал он злорадно. Все происходило, как он и предполагал.
Спустя минуту, к своему изумлению, он обнаружил рядом с собой Клэр Монфор.
– Привет, – сказала она просто и взяла его за руку. – Хороший денек, чтобы умереть, разве нет?
Чем она всегда славилась, так это черным юмором.
Оберт чувствовал себя польщенным. Удостоиться внимания этой знойной и своенравной красотки было нелегко. Гораздо проще было бы представить на ее месте педантичную умненькую Ольгу Шнайдер или безмятежную, как океанская гладь, Ирен Зюлстра. Да кого угодно… Хотя Ольга на его вкус была слишком юна, а Ирен слишком сдержанна. Клэр, с ее острым языком и легким характером, была предпочтительнее во всех отношениях. В этом вопросе с Обертом были бы солидарны практически все мужчины и некоторая часть женщин… Неужели даже она вдруг испытала ностальгию по крепкому мужскому плечу? Это можно было понять и как-то объяснить. Одно оставалось непонятным: почему из всех возможных вариантов она выбрала самый неудачный? «А я так надеялся, что в случае безотрадного развития событий смогу первым забиться в ближайшую нору!..» – подумал Оберт с горькой иронией. Вслух же сказал, вынужденно приосанившись и выпятив грудь:
– Кто говорит о смерти? Мы просто отправились на экскурсию. Должны же эти парни нас как-то развлекать, хотя бы по законам гостеприимства!
– Ты думаешь о том же, что и я? – спросила Клэр.
От ее волос пахло пылью, по щеке медленно сползала капелька пота, а ладонь была горячая и влажная. С ума можно было сойти.
– Я вообще ни о чем обычно не думаю, – неуклюже отшутился он. – И уж особенно в твоем присутствии.
– Если все обойдется… если мы сможем вернуться… нам стоило бы чаще встречаться.
«Если все обойдется, – мысленно отозвался Оберт, – ты и не вспомнишь обо мне».
– Кто я такой, чтобы спорить с женщиной? – Он натянуто улыбнулся. – Жаль, что эта потрясающая мысль не пришла в твою прелестную головку раньше.
– Раньше я думала, что не стоит баловать Большого Брата сценами, не предназначенными для его глаз.
– Что же изменилось?
– Сейчас я вдруг подумала, что это не моя проблема и не твоя. Это проблема Большого Брата и его этических норм. – Клэр помолчала. – Это в том случае, если мы вернемся в поселок. А если мы вернемся домой…
«Синдром «последней минуты», – грустно подумал Оберт. – Спонтанные, а потому необдуманные решения и авансы, которые ты и сам бессознательно полагаешь несбыточными. И потому они как правило ничего не стоят. Но все равно – спасибо, Клэр Монфор…» Он нагнулся и на ходу неловко поцеловал ее.
– Мы непременно вернемся домой, – сказал он, стараясь выглядеть уверенно.
Малыш Верпланк смотрел на них круглыми от любопытства глазами. Клэр показала ему язык, а он ей. Все было слишком хорошо, чтобы закончиться плохо.
– Входим в лес льергаэ! – прозвучал откуда-то сзади зычный голос ван Ронкела. – Будьте начеку! Вы знаете, о чем речь. Старшие, не выпускайте из виду членов своей группы. Помогайте друг дружке. Возьмите за руки женщин и детей…
«Мы не умрем, – вдруг подумал Оберт и плотно зажал скользкую женскую ладошку. Не то во исполнение наказа ван Ронкела, не то от собственного страха. – Господь всемогущий, я в тебя не верю, я точно знаю, что тебя не существует, и могу это доказать… но ты ведь не допустишь, чтобы пострадали эта женщина, этот ребенок и все эти люди, правда?»
