Текст книги "Архангелы: Битва за Землю"

Автор книги: Евгений Истомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

14

Упругие колючие струи воды гуляли по телу, расслабляя и умиротворяя. Вера подставила под душ лицо, провела ладонью по мокрым волосам. Родная ванна, такая уютная, такая теплая, разгоняла тревожные мысли без остатка, словно ничего с девушкой и не происходило, словно жизнь шла своим чередом. И она была рада этой пустоте в голове. Во всяком случае, реветь она больше не могла да и не хотела.

Вера сладко потянулась, вдохнула горячий пар. Вокруг пахло чистотой, свежестью и жасминовым мылом.

– Послушай, я тут подумал… – вдруг услышала она голос от двери.

Не сразу сообразив, Вера сначала протерла глаза и только потом вспомнила, что не задернула штору и сейчас стоит перед Грассатором во всей красе.

– Ничего, что я тут слегка не одета? – буркнула она, юркнув за шторку.

– Ничего страшного.

– А, ну замечательно, а то я уж испугалась, мало ли…

– Я тут хотел…

– Выйди, черт побери!

Грасс криво усмехнулся:

– Как же вы любите носиться со всеми этими условностями.

– Знаешь что, я бы предпочла не показывать свои «условности» каждому встречному мужику, так что – будь любезен…

– Я подожду снаружи.

– Спасибо!

Закончив принимать душ, она накинула халат и вышла, при этом стараясь сохранять на лице злое выражение.

Грассатор лежал на диване в одних джинсах и листал какой-то журнальчик. Бинты, которыми она его обмотала, чтобы стянуть края ран, оставались по-прежнему белоснежными. Ни капли крови.

Вера отметила, насколько хорошо он сложен. Нет, не гора мышц а-ля «мужик с картинки», лишь здоровье и сила. Словно оживший Давид руки Микеланджело, разве что физиономия помужественнее.

– Ты как? – спросила она, присаживаясь на кресло с чашкой кофе в руках.

– Теперь уже лучше.

– И как вам такое удается? Вас чуть ли не потрошат, а через несколько часов – все в порядке.

Грассатор отложил журнал. Долго смотрел на Веру. Наконец заговорил. Быстро, словно хотел сбить ее с толку потоком информации:

– Человек может лишь незначительно управлять своим телом – в основном он полагается на рефлексы. Его тело – тело животного. У нас животного начала нет, потому нет и рефлексов. Тело находится под полным контролем разума, даже дыхание и биение сердца. А разум – наше естество, наше первоначальное состояние до воплощения. Если нужно двигаться очень быстро – мы поднимаем уровень адреналина, если получаем рану – направляем кровь в обход, если нужно восстановить ткани – ускоряем деление клеток, если не можем позволить себе сон – попеременно отключаем разные участки мозга, если приходится надолго отказаться от еды и воды – расщепляем любую полученную пищу без остатка.

Вера поставила кофе на журнальный столик, пальцами помассировала виски, глубоко вдохнула:

– Не удивлюсь, если ты сейчас скажешь, что вы еще можете молнии из пальцев метать и огонь из глаз.

Грассатор снисходительно улыбнулся. Заговорил медленнее, спокойнее:

– Человеческое тело не может метать молнии и пыхать огнем, что бы там вам ни болтали «желтые» газетенки. Это физически невозможно. А значит, и мы этого не можем. Все, что кажется тебе не обычным и сверхъестественным, – лишь побочный эффект отсутствия животного начала и полного контроля тела разумом. Ни больше ни меньше.

– А вот этот ваш дар убеждения или то, что ты мне рассказывал… ну, вроде как вы чувствуете, даже когда не видите и не слышите?

– Люди слишком мало знают о разуме…

– Да-да, я слышала, мы используем лишь десять процентов.

– Это чушь. Используете вы все сто. Но не в этом дело. Лишь немногие из вас умудряются случайно раскрыть потаенные возможности, да и то самые примитивные. К сожалению, пока большего вам не дано.

– Ясно… – Вера поднесла чашку к губам и только сейчас обнаружила, что она пуста. – Знаешь, я пойду и налью еще кофе. Тебе принести? Вы… пьете кофе? Или только водку?

Грасс чуть улыбнулся:

– Немного кофе было бы неплохо.

– Да, тогда пойду и налью два кофе… а лучше сразу четыре.

Она отправилась на кухню, остановилась, обернулась, словно хотела еще о чем-то спросить, но промолчала и исчезла за дверью. Через секунду появилась снова:

– Я… я сейчас немножко переварю, отдышусь и потом спрошу.

– Не торопись.

Вернувшись, Вера поставила перед Грассатором маленькую кофейную чашку, перед собой же – здоровенную кружку, из которой обычно пила чай. Сейчас от обеих посудин исходил крепкий запах кофе.

– Я не знала, как ты любишь. Если хочешь, я принесу сахар…

– Не нужно, мне все равно.

Они посидели молча. Вера уставилась в блестящую гладь напитка, чувствуя на себе внимательный взгляд Грасса. Она подняла глаза:

– Я готова. Я спрашиваю. Так… сейчас. И… кто же вы? Какое из моих предположений оказалось верным? Лично я все же склоняюсь к секретным лабораториям.

– Ни одно. Знаешь, я очень давно не рассказывал этого. Очень давно. И даже подзабыл, как это делается и с чего стоит начинать… Ну ладно. Итак. Земля – уникальная планета. Огромное количество факторов непостижимым образом сложилось так, что здесь зародилась жизнь. А ведь вероятность этого настолько мала, что приближается к понятию «невозможно». Именно тогда Земля привлекла внимание… как бы так выразиться… на твоем языке назовем это Великим Разумом или Архитектором Вселенной…

– Бог? – пробормотала Вера.

– Какого бога ты имеешь в виду? Египетского? Еврейского? Европейского? Азиатского? Может быть, русского? У вас их так много. Хотя вы все равно никак не можете их поделить. Архитектор Вселенной – это Разум в чистом виде, нечто абстрактное и в то же время конкретное… Он долгое время присматривал за Землей, выжидал момента, когда сможет одарить ее самым дорогим, что есть во Вселенной. Из огромного многообразия живых существ он выбрал единственное и наделил его искрой разума. Это – словно посадить семечко в плодородную почву. Избранный вид стал развиваться по особенному пути, не так, как другие животные на планете. Что-то вроде героев древней Эллады, полубогов, мать которых была земной женщиной, а отец – богом Олимпа, так и человек стал ребенком двух родителей: матери – Земли и отца – Великого Разума. С тех пор в нем сосуществуют и борются два начала – животное и разумное. В этом его сила, но в этом же и его слабость.

По задумке, человек должен взращивать в себе ростки разума, освобождаясь от животного наследия, пока не произойдет некий качественный скачок, и тогда он перейдет в новую стадию своего бытия, говоря простым и понятным языком – божественную стадию, и сможет воссоединиться с отцом, сделать его сильнее, распространять Разум по Вселенной. Но либо наследие матери оказалось столь уж сильным, либо люди способны так здорово приспосабливаться, однако, вместо того чтобы использовать разум для высших целей, человек заставил его работать на благо животного начала. Он использовал знания для создания комфортных условий телу, лишь изредка отвлекаясь на возвышенное.

Оставив урожай созревать, если уж продолжать метафору, Архитектор покинул Землю, а в качестве наблюдателей, учителей и помощников он создал вокруг живой планеты россыпь… как бы так сказать… сгустков разума, множество незримых бестелесных сущностей, посредников, старших братьев. Так же, как и человек, мы – двуедины, но у нас нет животного начала, одно из наших начал – человеческое в его «слитом» виде, второе же, так же, как и у вас, – от Великого Разума. Так же, как и вы, мы обладаем индивидуальностью, так же, как и вы, мы можем обладать телом.

– Ангелы, – еле слышно произнесла Вера.

Грассатор улыбнулся вновь:

– Ангелы, да, случалось, что нас так называли. Однако, как и сам Архитектор, в своем первоначальном состоянии мы не можем влиять на материальный мир. Мы не можем явиться в снах или наяву в образе лучезарного крылатого херувима, облаченного в белоснежную тогу, и загробным голосом раздавать указания, что бы вы там о нас ни думали. Чтобы встроиться в систему причинно-следственных связей, нам нужно воплотиться – стать телесными. Если схематично, то выглядит это примерно так: я принимаю осознанное решение, прохожу некие стадии, затем в определенном месте на поверхности планеты чистая энергия космоса, из которой мы состоим первоначально, создает материю. Что-то подобное происходило при рождении галактик, но я не смогу дать тебе научного объяснения этому, поскольку мы не участвуем в процессе, мы лишь провоцируем его начало. Теорий много – ответов нет. В любом случае я воплощаюсь – появляется сформировавшееся взрослое, на пике физического развития, человеческое тело с моей индивидуальностью.

– А внешность? Брюнет, блондин, европеоид, монголоид… может быть, негр?

– Негроидов среди нас нет, как и женщин. Внешность связана с местом, в котором воплощаешься и которое выбираешь заранее. Мы появлялись там, где миновал период познания окружающего мира людьми исключительно с помощью примитивных верований и зародились более-менее развитые цивилизации, и в те времена, когда такими местами не были места проживания чернокожих. Так уж сложилось исторически, и никаких расовых предрассудков у нас, разумеется, нет. Для нас человечество едино.

– А женщины чем вам не угодили?

– Это были патриархальные времена, а у нас была определенная задача, мы должны были добиться того, чтобы нас слушали, а тогда сделать это было проще в мужском образе. Здесь тоже не стоит искать никакой нарочитой дискриминации.

– Предположим. А все-таки зачем вы… как ты сказал… воплощались? Почему о вас ничего неизвестно? Чего вы добивались?

– Как я и говорил, человечество пошло не тем путем. Если в период античности у нас еще были какие-то надежды, то затем они начали таять. Мы решили действовать кардинально, воспользовавшись тем способом, которым одарил нас Архитектор. Первых эмиссаров было девять, они воплотились незадолго до новой эры, по вашему нынешнему летоисчислению, в различных уголках планеты, бывших в то время ключевыми. После нескольких лет или десятилетий наблюдения – кто-то раньше, кто-то позже – они начали действовать. Ты говоришь, что о них ничего неизвестно… тогда подумай, почему религии так похожи, почему повествуют об одном и том же, только разными словами. Вы знаете Первых эмиссаров. Кого-то вы называли пророками, кого-то – святыми, кого-то – чуть ли не самими богами. Они дали вам множество ответов, однако, исходя из своенравной природы человека, они не тыкали вас носом, а старались лишь подтолкнуть, направить, аккуратно упаковали эти ответы в близкие различным народам формы. А потом Первые эмиссары принесли себя в жертву ради людей. Дело в том, что, однажды воплотившись в теле, вернуться в наше естественное состояние мы больше не можем. Гибнет тело, а с ним гибнет и наша индивидуальность. Мы растворяемся в Великом Разуме так же, как и вы, тогда как в своем истинном обличии мы вечны. Первые сделали все так, как положено, решив, что миссия выполнена, они погубили тела во благо человечества, став мучениками, каждый по-своему.

Но ничего не вышло, вы перепутали форму с содержанием. То, что было лишь шелухой, призванной упростить понимание для определенной культуры, вы записали в постулаты. Вы все извратили, переврали, добавили отсебятины. Не видя очевидных ответов, вы придумали их сами. А затем, водрузив свои извращенные домыслы на стяги, вы погрязли в хаосе и междоусобице.

– Звучит не слишком лестно…

– Наблюдая все это, мы ужаснулись. Решили направить на Землю новых эмиссаров. Вторых.

Среди них оказался и я. Я думал, что не все еще потеряно, что мы сумеем исправить положение, я верил в вас. Мы пришли в начале четырнадцатого века по вашему летоисчислению. Теперь нас было шестеро.

Но мы опоздали. Здесь – среди людей – стало совершенно понятно, что увещевать человечество отныне бесполезно. Приняв это, остальные, те, что в истинном обличье, отвернулись от вас. Расписались в поражении и бросили.

А что оставалось нам? Найти свою мученическую смерть, как и положено? Но ради чего? Ради кого? Ради людей? Нужно ли им это? Изменит ли это что-нибудь? И мы решили – не дождетесь. Раз уж так сложилось, что мы оказались среди вас, раз уж сложилось, что контроль над телом позволял нам постоянно сохранять молодость и жить многие века, то отчего же не воспользоваться этим? Раз вам – младшим детям Архитектора – можно упиваться мирской жизнью, так и мы – старшие – имеем на это право. И мы разбрелись по миру. Каждый занялся тем, чем пожелал. Лишь изредка мы пересекались друг с другом, но никогда больше не упоминали о нашей миссии. Потому что ее больше нет.

Грассатор взял свою чашку, глотнул остывший кофе. Вера допивала вторую кружку. Оба молчали, оба смотрели куда-то в пол. Тишина висела долго, очень долго.

– Ты понимаешь, как трудно во все это поверить? – произнесла наконец Вера, не поднимая глаз.

– Догадываюсь.

– Я, может быть, и хотела бы. Я видела подтверждение твоим словам своими глазами. У всего этого должно было быть объяснение, и ты мне его дал. Наверное, так и есть. Но я просто не могу…

– Это нормально. Защитная реакция мозга. В конце концов, для тебя мало что меняет – знаешь ты все это или нет. Так зачем же мучиться? Я обещал рассказать и рассказал. Остальное – твое дело.

Вера кивнула, поднялась с кресла, собрала чашки.

– Знаешь, Грасс, думаю, что нужно поспать. На сегодня с меня хватит. К тому же до рассвета осталась всего пара часов, а у русских есть поговорка – «утро вечера мудренее». Вот только меня беспокоит… если восстановился ты, то…

– Вряд ли он решится напасть так скоро. Мы можем быстро срастить ткани, но на это тратится слишком много калорий. Организм измотан, чтобы восстановить тело полностью, нужно восстановить энергию, а на это требуется время. И все же ты права, я для него – как маячок, оставаться со мной опасно, и мне лучше уйти. Это не твоя война.

– Нет, – воскликнула Вера и тут же выругала себя за поспешность. Могла бы подержать паузу дольше. – Если не нападет, то и черт с ним, а мне будет спокойнее оттого, что… Тебе принести подушку или ты собираешься «отключать мозг частями»?

Грассатор улыбнулся:

– Еще не решил, но от подушки не откажусь.

15

Начальник безопасности Ярослав Баншеев, или, как его именовали в далекой молодости девяностых годов, Ярик, появился в комнате охраны, как всегда, неожиданно. Невысокий крепыш с бычьей шеей, в костюме он выглядел уже совершенно квадратным и неповоротливым, но оба охранника, заступившие на дежурство в эту ночь, знали – это лишь видимость.

– Здорово, шеф, – махнул рукой младший из двух охранников.

Ярик не ответил, прошел к столику, на котором, кроме недоеденных бутербродов, стояла кружка с чем-то пенистым.

– Это квас там у Борьки, – быстро пояснил второй охранник, постарше. – Чего мы, не знаем, что ли, что нельзя?

Ярик понюхал содержимое кружки, поставил ее на место.

– Увижу с пивом или травой… – пробасил он.

– Да ну ты что!

Схватив надкушенный бутерброд, Ярик подошел к четырем мониторам на просторном столе у окна с пуленепробиваемым стеклом. Один из них, как обычно, показывал здоровые кованые ворота в высоком кирпичном заборе, сверху защищенном красивыми фигурными, но оттого не менее острыми кольями. Второй демонстрировал пятачок перед воротами. Третий и четвертый выводили изображение роскошного особняка с разных углов.

– Все спокойно, – заметил молодой, тот, кого звали Борькой, – Семеныч только что просматривал.

Не обратив внимания на реплику подчиненного, Ярик откусил бутерброд и, роняя изо рта крошки, начал щелкать клавишами второго и третьего мониторов, переключая видеокамеры. Действительно все спокойно. Как всегда. Но Баншеев был из тех людей, бдительность которых не обманывают ни несколько тихих ночей, ни несколько сотен тихих ночей.

Ярик взглянул на часы. Половина третьего.

– Если что – сообщите, – велел он.

– Конечно, шеф, – отозвался Борька, пытаясь изобразить улыбку. Педантичность шефа его изрядно раздражала.

Баншеев доел бутерброд и уже повернулся к выходу, как вдруг его взгляд привлек второй монитор. Перед воротами стоял человек.

Ярик приблизился к экрану, пытаясь рассмотреть припозднившегося гостя. Внушительный рост, джинсы и матерчатая куртка с накинутым на голову капюшоном.

Начальник безопасности ощупью отыскал рычажок управления камерой, толкнул его вперед. Изображение приблизилось, но, несмотря на высокое разрешение и режим ночного видения, рассмотреть лицо не удавалось – мешал капюшон.

– Кто это? – пробормотал Семеныч из-за плеча шефа.

– Мужик какой-то, – ответил Борька.

– Да что ты?! А я думал – баба голая!

– Заткнитесь, – прошипел Ярик.

Камера была замаскирована под элемент декора на воротах так, что ее нельзя было обнаружить и днем, а на виду оставалась лишь пустышка в видеофоне. Это сделали для того, чтобы хорошенько рассмотреть любого посетителя, убедиться, один ли он, и при этом не раскрывать преимущества раньше времени.

Ярик увеличил изображение незнакомца еще немного, дождался, когда подстроится разрешение.

И тут мужчина посмотрел в камеру.

От неожиданности Ярик вздрогнул сам и услышал, как отшатнулись от монитора охранники.

Глаза мужчины страшно и неестественно горели в зеленоватом изображении ночного видения, что в принципе обычно, но сейчас отчего-то пробирало до костей. Губы скривились в усмешке и задвигались. Микрофона в камере не имелось, но все трое тут же поняли, что он произнес. «Откройте».

– Нужно открыть, – прошептал Борька.

Ярик посмотрел на него:

– Охренел? Идите и встаньте у ворот. Узнайте, чего ему надо.

Охранники подхватили автоматы с деревянной стойки и вышли. Ярик дождался, когда они появятся на первом мониторе, показывающем внутреннюю сторону ворот, и займут места у скрытых бойниц.

Незнакомец снова посмотрел в камеру, а затем… заговорил с охранниками за воротами, хотя не мог их видеть, ну никак не мог!

И тут неожиданно запищал сигнал, сообщающий, что ворота открываются.

Ярик бросил взгляд на первый монитор. Какого дьявола?! Оба охранника стояли с опущенным оружием, а Борька еще и жал кнопку открытия.

Ярик метнулся к пульту, но кнопка на воротах была приоритетной, так что ему оставалось лишь нестись на улицу.

– Эй вы! – Баншеев смачно выругался. – Отойдите от ворот! Закрывай, мать твою! Застрелю на хрен!

Но охранники не двигались. Борька продолжал жать на кнопку, а Семеныч тупо смотрел на приближающегося шефа отсутствующим взглядом.

Ярик оттолкнул его в сторону, встал на изготовку, направив пистолет на все увеличивающийся проем.

Наконец он увидел ночного посетителя. Тот стоял перед воротами как ни в чем не бывало, все с той же мерзкой ухмылкой на губах.

– Руки! Руки подними! – заревел Ярик. – И ложись на землю!

Незнакомец действительно поднял руки, но лишь для того, чтобы скинуть капюшон, под которым обнаружилась бритая черепушка. Он двинулся на Ярика, не сводя с него глаз.

Ярослав Баншеев повидал на своем веку многое, он участвовал в кровавых драках, пережил не одну перестрелку, выдержал суровый тюремный прессинг и допросы натасканных следаков. Он знал, как можно сбить спесь с человека парой фраз или заставить бояться до мокрых штанов парой движений. Он полагал, что давно уже не боится ни бога, ни черта. Но сейчас от этого взгляда, всего лишь от какого-то взгляда ему стало не по себе. Ярослав Баншеев струхнул. Да так, что вспотели ладони и затряслись колени, а кровь в висках долбила, словно набат.

– Опусти, – приказал незнакомец.

Ярик опустил пистолет, он не сумел отказать этому голосу, не рискнул отказать этому взгляду, ни за что не решился бы отказать этому человеку.

– Проводи к своему боссу, – приказал незнакомец.

Ярик кивнул и зашагал по брусчатке в сторону особняка…

…С тех пор прошло не меньше двух часов. Баншеев не видел, как ушел лысый мужчина. Ворота так и стояли открытыми, сам начальник безопасности вместе с Борькой и Семенычем сидел в комнате охраны спиной к мониторам. Все трое пили кофе, не разговаривали и не смотрели друг на друга. Когда у Ярика зазвонил телефон, на улице уже светало.

Очнувшись от раздумий, он поднес сотовый к уху, выслушал и поднялся на ноги.

– Я – к боссу, – пробормотал он. – Ворота прикройте.

Семеныч поднял на шефа смущенный взгляд и побрел к пульту управления. Судя по всему, он уже немного отошел от ночного происшествия. Борька продолжал смотреть в одну точку, лишь изредка прихлебывая из кружки.

Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж особняка, Баншеев только сейчас подумал: чудо, что босс жив. А ведь ночной посетитель с огромной долей вероятности мог быть киллером. И он – начальник безопасности – пропустил его, да что там, сам проводил его прямо к спальне, а потом развернулся и ушел только потому, что лысый так ему сказал… приказал ему. Что это было? Как такое могло произойти? Ему повезет, если его не закопают живьем в лесу сегодняшним же днем!

Босс сидел за своим рабочим столом и нервно постукивал золотым пером по дубовой столешнице. Морщинистое лицо пока не выражало ничего, но Ярик знал, насколько это обманчиво, – серьезный бизнесмен Дмитрий Федорович Басов всегда напоминал ему суровых таежных мужиков, которые с одинаковым выражением лица способны ошкурить и кролика, и человека.

– Дмитрий Федорович, я… – начал Баншеев, но босс остановил его поднятой рукой:

– Все это – ерунда…

– Что? – аккуратно переспросил Ярик.

– Все! Вся моя прежняя жизнь – чертово копание в песочнице. А ведь казалось, что… А я даже не знал! Ведь не знал даже, что он есть!

Ярик подождал, но босс не торопился с объяснениями.

– Дмитрий Федорович, сегодня ночью приходил фраер какой-то…

– Ты…

Басов выругался, а делать это он умел не хуже тех же суровых таежных мужиков. Затем вскочил из-за стола, метнулся к Баншееву и, ухватив его за загривок, с силой приложил головой об стол. Бычья шея Ярика с легкостью могла бы выдержать, даже если бы босс прыгнул на нее всем телом, однако в таком возбужденном состоянии начальник безопасности его не видел никогда, так что благоразумно предпочел пожертвовать лицом.

Басов вернулся за стол, снова схватил перо, принялся крутить его в пальцах.

Ярик стоял неподвижно, стараясь не обращать внимания на струйку крови, сочившуюся из левой ноздри.

– Ты, мразь, – процедил Басов сквозь зубы, – даже не смеешь упоминать о нем. Что ты знаешь вообще? Червь! Теперь все будет по-другому. Настали другие времена. Теперь я знаю, ради чего всё.

Ярик молчал.

– Значит так, собери людей. Человек семь-восемь. Надежных. Пушки возьмите. Вот адрес. – Он двинул на столе бумажку. – По адресу всех… Будет кто-то соваться – валить любого. Всех там на хрен… понял?

– Дмитрий Федорович, по беспределу как-то получается… меня знают… знают, что я на вас работаю. Может…

Басов поднял на подчиненного глаза. Бешеные глаза. И Ярик сразу все понял. Он пойдет и убьет там всех, пусть даже весь подъезд или дом. Он подох нет там от рук неизвестных врагов или от пуль ментов. И это наверняка будет лучше, чем то, что обещал этот взгляд…