Текст книги "Проклятая субмарина (СИ)"

Автор книги: Евгений Гудков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Автор – Гудков Евгений Юрьевич

Проклятая субмарина

Шел 1915 год, май близился к концу, а первая мировая война даже и не думала заканчиваться, а только разгоралась и втягивала в себя новые государства. Солнце в этот день слепило глаза и грело так сильно, что будь вы без головного убора или зонтика – непременно получили бы солнечный удар. Погода поднимала настроение и заставляла радоваться, но не рыбака Фрэнка Милса. Он пробыл в воде атлантического океана часов восемь, не меньше. Кожа его разбухла, спасательный жилет сильно перетянул шею, и мужчина был похож скорее на утопленника, чем на человека, подававшего признаки жизни, Фрэнк был без сознания. Тело его имело многочисленные ссадины и порезы, успевшие немного затянуться за то длительное время, что он пробыл в воде. Крепко зацепившись за какой–то морской мусор, напоминающий груду древесины, Милс дрейфовал. Спокойствие моря нарушил гул торпедного катера, на борту которого гордо красовалась, видавшая морские бои надпись – «CMB–71». Возле букв и цифр были четко видны рикошеты от вражеских пуль. Развивающийся флаг говорил нам о том, что 71–й принадлежал британскому флоту. В длину катер достигал около восьми метров, и в ширину имел около четырех, что вполне соответствовало комфортному размещению небольшого экипажа. Торпедоносец возвращался с боевого задания.

Неожиданно с палубы раздался громкий крик:

Человек за бортом, заглушить двигатель! Мотор еще раз грубо рявкнул, будто в обиду сказанному, и заглох. Слышен был только плеск волн и голоса команды. Катер, дрейфуя, приблизился к Милсу, но тот все еще не приходил в сознание. Двое матросов зацепили Фрэнка и вытащили из воды на борт судна. В растекшейся по древесине луже, можно было разглядеть мужчину лет тридцати, с густой русой шевелюрой и отросшей черной бородой, с забитыми в нее мелкими водорослями. Карие глаза были чуть приоткрыты, и казалось, молили о помощи! Милс предстал перед своими спасителями в порванной военной немецкой робе, обуви на нем не было. На его правом плече болтался набитый военный рюкзак, больше похожий на одну из уставных вещей немецкого флота.

На лицо вроде наш «поплавок» – буркнул Стэнли Роуф седой мужчина лет сорока двух с веснушками на лице. – А одет, как чертов немец! – сказал моряк и плюнул за борт, перекрестившись. Стэн был правой рукой капитана судна.

Погоди, попридержи коней, Роуф!– раздался голос капитана торпедоносца. – Человека только что достали из воды, а ты его уже во враги народа записал! Нужно для начала во всем разобраться и потом уже искать правых и виноватых – командир 71–го мичман Чарли Болс уже нашел артерию на шее Фрэнка и прощупывал пульс. Сердце утопленника плохо справлялось со своей работой и лениво отстукивало ритм.

Живой! – вскрикнул глава команды. – Срочно отнесите его в рубку, откачайте, переоденьте в сухую форму и накройте теплым одеялом! Что не понятно? – крикнул он грубым тоном юноше лет семнадцати, с ясными голубыми глазами и детским, перепачканным сажей лицом.

Джони Макваер находился в шоке от увиденного и, молча, приоткрыв рот, смотрел на распластавшегося Фрэнка. Мальчик не так давно стал сиротой. Его родной город одним из первых подвергся яростной атаке немцев. Отец погиб сразу же, успев положить из винтовки троих врагов, мать же попала под шальную пулю, оттаскивая раненного солдата за дом. Самому Джону повезло больше, его подхватил британский отряд ополченцев и вывел из пекла. Скитаясь несколько дней, бойцы добрались до пристани соседнего города, где были пришвартованы несколько сторожевых кораблей. Там Макваер и встретил своего нового друга, попросив у него сигарету. Разговор не сложился, так как большой моряк потерял на войне все свои голосовые связки, но мальчуган понравился немому и тот поманил его за собой на борт. Вскоре парень уже был в составе команды «CMB–71», именно тогда катер стал его вторым домом.

– Макваер! Мать твою! – окликнул парня командир катера.

Есть сэр! – опомнился мальчонка и сию же минуту, взвалив на плечи Милса, и кряхтя от тяжести, он понес его в рубку, где находилась самодельная кровать.

Молчун! что ты думаешь? – обратился командир к большому матросу.

Немой матрос, тот, что приютил Макваера был обеспокоен сложившейся ситуацией. Никому из команды не нравилось решение капитана. Молчуном мужчину прозвали за характерное нежелание говорить. Он либо молчал осознанно, временами вспоминая холодные ужасы войны, либо перенес настолько сильный шок, что шевелить языком попросту разучился. Болс придерживался второго варианта. Неразговорчивый моряк занимал место такого же матроса, как и Джони Макваер, и ничуть не стеснялся этого. Наоборот, он всегда охотно выполнял приказания капитана и помогал ему. Никто никогда не знал и, наверное, не узнает о прошлом Молчуна. Он появился из ниоткуда, нес службу на

катере и радовался, а, может, и грустил о своей нелегкой жизни. Роскошные черные усы были еще одной особенностью моряка, они словно щетка торчали во все стороны.

На вопрос Болса Молчун развел руками и нахмурился так, что морщины повыскакивали одна за другой на его мощном лбу.

Понятно… – протянул капитан и махнул рукой. – Значит так, слушай сюда, команда! – мы оставим «лжебританца» до тех пор, пока он не очухается, а затем допросим как положено. В любом случае мы ничего не теряем! Если немец – так передадим его на базу, таким гостям у нас будут рады. Если наш парень – значит, повезло ему. Жизнь… Она сейчас ничего не стоит, – произнес он задумчиво.

Команда завела мотор и «CMB–71» двинулся дальше. Джони Макваер выполнил приказ командира и вернулся на палубу, вид у парня был встревоженный.

Сэр! У меня плохое предчувствие насчет нашего полунемца.… Уж не знаю почему, но мне кажется, что он принесет нам немало бед!– промолвил юнга.

Старый мичман, прищурив глаза, посмотрел на матроса, и по его щетинистому лицу расплылась отцовская улыбка.

Пойду, проверю нашего незваного гостя, раз Макваер так волнуется. Бедняга, наверное, через многое прошел перед тем, как мы его подобрали – уходя, промолвил Чарли.

Фрэнк лежал без сознания на самодельной койке. Благодаря стараниям Джони он стал похож на британского военного моряка – сухая морская форма с шевронами катера и надписью на правом плече

«CMB–71» была ему к лицу. Он лежал, укутанный теплым одеялом и чуть слышно дышал. Капитан присел на край кровати и взял в руки немецкий рюкзак: – Посмотрим, что тут у нас интересного…

На палубу выпали нож, веревка, фонарик и промокшая записная книжка.

– Интересно, – протянул Чарли, поднимая ее. На главной странице красовалась надпись:

«Любимому папочке! Скорей возвращайся с моря, мы тебя любим и ждем! Сара и мама!». Ежедневник был подарен Милсу любимой дочкой. Она сильно тосковала по папе, когда тот выходил в море на лов рыбы. Учителю немецкого языка во время войны нужно было как–то кормить семью.

« 16 апреля 1915г

Я не знал, сколько времени прошло времени с начала войны… Школы были давным-давно закрыты, еще при первом предупреждении о наступлении немцев уроки были отменены и на школьные двери повесили замки. Так я понял, что лишился своей работы, я был простым школьным учителем. Сегодня вечером я встретил в пивнушке моего друга Барни, он уже раздавил бокала три пива, не меньше, закурил сигарету и тупо пялился на зад какой-то красотки. Мы пожали друг другу руки и заказали еще по бокалу.

Хреновые времена наступили, Фрэнк! – потягивая холодное пиво подметил мой друг.

Да уж, бывало и получше… Я остался без работы Барни! На фронт меня берут, ссылаясь на мое паршивое здоровье. А деньги, Барни, деньги надо как-то зарабатывать! – сгоряча выдал я.

Понимаю старина, прекрасно тебя понимаю… Есть один неплохой вариант. Денег на нем много не заработаешь, но зато дома всегда будут морепродукты и небольшая горстка монет.

Ты про-о?

Да, Фрэнк! Именно так! Старику Джозефу всегда нужны были хорошие люди для ловли рыбы, а рыбак ты или нет – это неважно, научишься со временем.

Спасибо, Барни! Ты действительно выручил меня советом! – я залпом допил пол бокала, крепко пожал приятелю руку и направился в сторону пристани к старику Джозефу.

Удачи, старина! – крикнул мне вслед Барни.

Я знал этого причудливого мужика, лучшая рыба в городе всегда была только благодаря Джозефу. Мы встретились и на удивление быстро обговорили все моменты моей новой работы. Уже завтра я должен буду выйти в море с командой Джозефа и его маленьким внуком Томми. Я был безумно рад тому, что снова смогу прокормить свою дочь и жену. Надо будет купить как-нибудь Барни бутылку хорошего бурбона, думаю, он будет в восторге!

На следующий день я впервые узнал, что такое морской поход! Но вот с уловом были проблемы, рыба то ли ушла далеко на дно, то ли в этих местах ее попросту не было. Наша рыбацкая шхуна бороздила просторы океана вторые сутки. Все прекрасно понимали, что рыбалка во время войны – это не самое безопасное занятие, но кушать хотелось всем, и рыба была для нас еще одним источником жизни. Сегодня мы поймали не так много, как бы хотелось – около ста килограмм морского окуня, трески и палтуса. Уже смеркалось, и нам надо было возвращаться к родным берегам Хилбрайда.

17 апреля, утро

Теперь удача точно отвернулась от нас. Повсюду одни водоросли и морской мусор. Больше наши сети ничего путного не поймали. Немного сбились с курса, идем домой… »

Дальше слов было не разобрать, шли какие–то помарки. Затем записи возобновлялись.

« Джозеф разрешил мне немного вздремнуть и спустя две минуты я уже спал, как убитый. Все эти рыболовные дни показались мне слишком долгими и тяжелыми.

Проснулся я от суеты нашей команды. «Нас ждут большие неприятности!» – услышал я голос где-то сверху на палубе. Я накинул кофту и, спотыкаясь на ходу, побежал наверх. То, что я увидел – заставило мое тело дрожать, а сердце стучать еще сильнее. Вдали дрейфовала немецкая субмарина, на нашу лодку направили огромный пулемет, офицер что–то кричал в рупор! Мне стало страшно! Наша команда из пяти человек заглушила мотор и подняла руки вверх! Время отложить свои записи, может быть и навсегда… Сара и Маргарет, знайте, папа любит вас больше всего на свете!»

Снова были видны большие помарки и растекшиеся чернила, несколько листов вырвано.

«Это ужасно!!! Я не могу остановить свои слезы, ком обиды стоит в горле! Они убили всех! Всех моих друзей и собратьев–рыбаков! Эти немецкие сволочи просто звери!!! О, бедный Томми! Зачем мы только взяли его с собой? Тебе ведь не было даже восемнадцати! Эти сволочи связали всех нас на борту шхуны. Потом прострелили со всех сторон деревянное днище и быстро вернулись по мостику к себе на лодку. Рыболовное судно стало медленно заполняться забортной водой. Меня они взяли к себе в плен лишь потому, что я в совершенстве владел немецким языком. Пока черные судьи устраивали жестокую расправу, мои волосы были грубо сжаты рукой офицера, холодное дуло пистолета упиралось в висок! Они хотели, чтобы я не пропустил ни одного момента казни моего экипажа. В живых остался только я один… Твари, ублюдки! Я ненавижу вас и эту проклятую войну!!! ЗА ЧТО–О–О–О? ЗА ЧТО МНЕ ЭТО?! Последнее, что я видел – силуэт нашей шхуны, торчащей из воды на пару метров. Деревянный ангел на носу нашего крохотного судна держал меч уже не так храбро как раньше, и крылья на его спине, казалось, совсем обмякли... »

Буквы сильно расплылись в тексте из–за океанской воды и слез писавшего. С трудом, но дальше читать было можно. И Чарли, нахмурившись, перелистнул страницу.

« Мне кажется уже 18 апреля.

Я не знаю, который сейчас час, может быть утро или уже вечер. Меня взяли на борт субмарины, хотел я того или нет. Бортовой номер я краем уха услышал у общающихся между собой матросов –

«UB–65». Какое–то дикое название для подводного судна, аж слух режет. Ранее об этой лодке я ничего не слыхал. После хорошей взбучки я оказался в какой–то каюте, которая предназначалась для пленников. При тусклом свете можно было разглядеть старую ржавую койку, кучу хлама в углу, столик и пару кухонных приборов с жестяной кружкой на нем. Пол был то ли в запекшейся крови прошлого пленника, то ли в краске. Мой правый глаз сильно заплыл и покраснел: когда меня завели в каюту – ни слова ни говоря ударили прикладом автомата по лицу и пинали еще какое-то время. Наверное, для профилактики, или чтобы я понял, какие у них здесь суровые порядки. Да, те сто килограмм нашего улова частично перекочевали к немцам на борт – я видел, как их матросы выносили из трюмов нашу рыбу, пока шхуна наполнялась водой.

Я немного поспал – пару часов от силы, наконец–то пришел в себя. Меня все еще гложет боль от случившегося, внутри теперь живет «лапа тигра», которая постоянно скребет мою душу, скребет так, что когти вылезают наружу… Бедный Томми и ребята! Черт, как же болит глаз! Приложились они как надо.

Ко мне заходил офицер лет сорока пяти с гладко выбритым лицом, зеркальной лысиной и впалыми голубыми глазами. Представился Рихардом – командиром подводной лодки «UB–65». В сопровождении с ним был матрос, который остался ждать за дверью. Капитан извинился за бестактность и грубость своих подчиненных и сказал, что ко мне будут относиться гораздо лучше, если я начну сотрудничать с ними. Фрэнк Милс – не предатель, и никогда им не был, плюс ко всему, я мало что знал о намерениях нашего флота. Я был простым рыбаком, оказавшимся не в том месте, не в то время. Мы беседовали с немцем где–то с полчаса, затем он сказал, что его ждут дела и удалился. Закрывая дверь, матрос мне пригрозил, что я здесь ненадолго и вскоре пойду на корм рыбам. Я прекрасно понимал всю сложность ситуации и также понимал, что семья Милсов не должна стать осиротевшей. Поэтому в конце нашего разговора с офицером я немножко приврал, назвав лжедаты и лжеданные о нескольких линкорах

Британии. Тем самым подарил надежду и себе, и командиру «UB–65». Надеюсь, я выберусь отсюда намного раньше, чем раскроется мой обман. Что же, придется вести двойную игру…

За мое согласие сотрудничать с немцами Рихард, как и обещал, отдал распоряжение сытно меня накормить. На ужин принесли вкусную говядину в консервах, кусок хлеба, сыр и наполнили мою жестяную кружку спиртом – хоть какая-то радость за все это время.

…Я проснулся ночью от шума голосов. Бывалый матрос эмоционально рассказывал о чем–то своим товарищам:

Я его снова видел Оливер! По ночам он опять бродит у машинного отделения! Скоро кто–то умрет! Мы все здесь подохнем под водой, – истерил он.

Успокойся Хуго! Ты ведь знаешь, что командир против таких разговоров! Возьми себя в руки! Нас могут расстрелять, если услышат о чем мы говорим! Кого?! Кого ты мог видеть ночью? Все спят! Вахтенные несут службу, пленник заперт у себя! Кроме него и команды на борту никого нет! – успокаивал матроса его сослуживец.

Хуго Педерсон немного унялся и сказал:

Это был тот самый лейтенант, который всегда появляется перед чьей–то смертью. Все как обычно: форма с иголочки, фуражка надвинута до бровей, голова поднята прямо, руки сложены на груди крест–накрест. От него всегда исходит зеленое свечение! И этот офицер спокойным шагом прогуливается по борту нашей подлодки – затем он исчезает и вскоре кто–нибудь умирает…

Но ведь все живы! Все на своих местах! – не унимался Оливер.

В последний раз я видел призрака на прошлой неделе, и через день мы потеряли Ганса, бедняга просто заперся в каюте и вышиб себе мозги из своего пистолета!

На то были свои причины! От Ганса ушла жена, у них вообще в последнее время были проблемы в семье. Вот парень и решил свести счеты с жизнью. А его кончина и твое богатое воображение никак не должны быть связаны вместе. Я не верю в призраков! Ну что за бред, их не существует! Тем более, на подводных лодках, здесь, в огромном океане!

Считай как знаешь, но поверь, придет время, и ты вспомнишь мои слова, – на этой фразе Педерсон оборвал разговор и ушел. Я еще долго слушал нервные шаги Оливера в коридоре, озадаченного поведением своего боевого товарища. Затем он тоже удалился.

Честно говоря, от услышанного пробежали мурашки по коже. К чему это он? Зеленый призрак лейтенанта на борту? Пффф, это же абсурд! Надо поспать и затем хорошенько подумать, как выбираться отсюда… »

«CMB–71» шел своим тихим ходом, капитан изучал книжку Милса. У руля стоял Молчун, плавно поворачивая штурвал то в право, то влево, и смотрел из рубки в даль морских просторов.

Знал бы ты какие страсти пишет этот рыбак у себя в книжке! Он находился в плену на подлодке у гадких немцев и, как видишь, выжил! Все это так странно… Моряки поговаривают, что немцы в море не берут никого в плен! – сказал Чарли. Рулевой только кивнул ему в знак понимания и взглянул на Милса, лежавшего на боку и мирно сопящего. Он до сих пор был без сознания. Молчун хоть и не мог говорить, но прекрасно слышал и понимал суть происходящего.

В рубке появился Стенли Роуф:

– На горизонте наш корабль, сэр! Скорей всего, сторожевой! Скоро родной Хилбрайд. Жду не дождусь берегов, – с надеждой выдохнул старый моряк.

Роуф оказался прав. Катер и корабль поравнялись, сбавили ход и заглушили моторы. С борта

«Клио» раздался приветствующий гул моряков.

Вечер добрый, господа! Куда держите курс? – спросил командир сторожевого судна Джеймс Ковальски, моряк с вечно сияющей улыбкой и добрыми глазами. Такой улыбке мог позавидовать любой актер.

Джеймс! Сукин ты сын! Ты еще жив? Морской дьявол еще не утащил тебя на дно океана? – усмехнулся Чарли Болс.

Капитаны обоих кораблей служили когда–то вместе, и между ними сохранились теплые приятельские отношения до сих пор. В мирное время мужчины были не прочь пропустить по паре бокалов хорошего английского пива в таверне «Джентльмен», куда часто заходила большая часть мужского населения города.

Мы патрулировали воды океана: у нас все тихо, идем домой. Правда, подобрали британца по пути, едва живого, – промолвил Чарли. Про подводную лодку, немецкую форму и плен Милса он решил не говорить.

Немцев здесь не водится, скоро будут наши берега. Думаю, доберетесь без приключений, – все также улыбаясь, сказал командир сторожевика.

И поторапливайтесь – надвигается шторм! Погода нынче пьяная и веселая как немецкая шлюха! – засмеялся капитан и, пожелав удачи морякам, удалился. Команда «CMB–71» проводила глазами «Клио» и его забавного командира.

Двигаемся дальше! – приказал Болс, и все разошлись по своим местам.

Роуф сменил Молчуна, и немой моряк отправился спать в трюм. На соседней койке при тусклом свете юнга Макваер читал книжку. Катер быстро завелся и, тявкая и чихая, начал разрезать гладь океана, оставляя за собой красивый пенный след. Стэнли, думая о родных берегах, крепко держал штурвал. Дымок из его скрученной папиросы заполнил всю рубку. Капитан тем временем тоже поджег сигарету и принялся читать дальше:

«19 апреля

Как-то раз мы разговорились с парнем, который приносил мне еду, звали его Оливер Штайн. Вроде это тот самый моряк, которого ночью запугивал байками своего товарища. Питерсон или Педерсон, черт его разберешь…

Оливер служил на «UB–65» не так давно, но при этом знал много чего интересного!

Он мне поведал кое-что о Рихарде, капитане судна. Поговаривают, что он – псих! С его слов командир просто животное! Несколько лет назад он был переведен с противолодочного корабля за то, что устраивал матросам и пленным наказания. За любую провинность он мог сбросить обвиняемого в воду, прицепить за канаты к корме корабля и на полном ходу тащить беднягу по воде до тех пор, пока жертва не отключится или не наглотается забортной воды.

Но самой любимым наказанием Рихарда было килевание. Человека привязывали за руки и за ноги крепким тросом или канатом и пропускали под водой через днище корабля на полном ходу. Провинившийся часто захлебывался или же умирал от сильных ранений, полученных от всякой ороговелой морской живности. Когда командование узнало о таких жутких самосудах командира, его отстранили и хотели судить. Но война всегда забирает много жизней, и хороших воинов остается мало. А Рихард как раз был таковым – моряком от Бога. Прирожденный тактик и стратег, правда псих. Его вернули на службу, но уже сюда, на «UB–65». Таких расправ он больше не творил, но замашки садиста и тирана в нем остались. Да, еще с тех времен он получил звучное прозвище – Палач. Оливер Штайн не переносил зверскую политику капитана «UB-65» и был из тех людей, кто ненавидел войну всем своим сердцем. Возможно, именно это и стало причиной нашего дальнейшего общения.

Планы моего побега пока сводились к нулям. Мы уже третье сутки бороздили просторы океана, изредка всплывая на поверхность. Я надеюсь, мне удастся уговорить Оливера помочь бежать с судна.

Еще я заметил одну странную вещь – когда мы говорили с Оли о подлодке и капитане, за нами пристально наблюдал худощавый матрос. Такое ощущение, что он вслушивался в каждое наше слово. Когда мы его увидели, Оливер нарочно резко оттолкнул меня так, что я потерял равновесие и упал:

Жри свою еду, английская свинья, и не смей со мной разговаривать больше!

Я прикинулся, что мне больно, кивнул головой в знак того, что понял Оливера и попятился назад. Штайн со всей силы закрыл дверь и повернул маховик до упора. Так здесь называют колесо, которое служит в роли замка и держит закрытыми стальные двери. Очень забавное словечко «гальюн», я его, пожалуй, даже подчеркну! Так здесь все называют туалет.

Чего уставился Райнер? Иди работай! – дерзко сказал Оли худощавому, проходя мимо него.

Так я впервые понял, что Оливер Штайн смекалистый малый, хоть и слегка агрессивный.

Ночь 19 апреля

Я вскочил от того, что какой–то странный звук раздался по ту сторону той закрытой «броняхи» – так называли здесь двери матросы. Через пару минут дверь со скрежетом отворилась, и в мою маленькую каморку для пленных ввалился толстый офицер. Он сказал, что прибыл по приказанию Рихарда чтобы меня допросить. Было далеко за полночь и моя голова сейчас мало что понимала, но отказать немцу в допросе было равносильно самоубийству. Я сочинял всякие байки и нес полную околесицу, но казалось, офицер меня совсем не слушал. Он сидел напротив и смотрел точно не на меня, а куда-то в дальний угол. От этого как-то стало не по себе. Но я все равно продолжал рассказывать дальше, надеясь, что странный собеседник меня все же слушает. Затем был звук взведенного курка. Я вздрогнул и посмотрел на офицера – тот загнал себе в рот дуло пистолета полностью. Затем перевел взгляд на меня – по его толстым щекам скатились две большие слезы. ВЫСТРЕЛ!!! Мое лицо и стену оросило капельками горячей крови. Толстяк упал на пол, прямо к моим ногам. Мой безумный крик

закончил эту картину…Я попятился назад и вжался в угол, казалось, от крика мои гланды сейчас вылезут наружу! Яркий зеленый свет ослепил меня, и вмиг все прекратилось. Тишина. Сердце стучало у меня прямо в горле, и пот стекал в широко открытые глаза. Часто дыша, с трудом проглотив слюну я попытался встать. Глянул на броняху – дверь закрыта, офицера нигде не было. Но я же не псих! Ведь я все видел своими глазами!

Дверь резко открылась и вбежала пара матросов, они долго били меня, постоянно ругаясь, и скуля, что я перебудил половину экипажа. Я сказал им, что видел страшный сон и попросил простить меня за такой беспорядок. Немцы удалились. На этой субмарине точно что–то не так, я начинаю верить в рассказы Педерсона.

20 апреля утро

Спал я плохо, точнее, после визита ко мне незваного гостя – не спал совсем. Не дождавшись рассвета, я стал стучать по переборкам и требовать, чтобы меня отвели к капитану Рихарду. Крики услышали быстро, еще быстрее чем ночью. Маховик открутили, и дверь отворилась. С ходу я чуть не получил в лоб, но Палач сказал: « Не надо, оставьте нас!» И сопровождающий его матрос удалился. Сегодня Рихард явился с тростью, только сейчас я заметил, что он хромает на правую ногу. Палочка была довольно роскошной вещью, скорее всего, редкий сорт индийского дерева. Такую диковинку я видел всего раз у одного обеспеченного джентльмена в Лондоне. Однако больше всего мое внимание привлек набалдашник трости – улыбающийся человеческий череп из чистого золота. Смотрелось очень элегантно, и трость очень подходила образу Палача.

Увидев мое восхищение, Рихард переспросил:

Нравится? Это подарок командования. В одном из морских сражений мне чудом удалось спасти ногу, я был сильно ранен и отправлен в госпиталь. Ходить нормально я уже никогда не смогу, поэтому мне и преподнесли такой вот нужный и хороший подарок на выписке, – закончил свои воспоминания Рихард. Затем он как будто переменился в настроении, присел на край койки и сказал:

Вы что–то хотели спросить?

По его суровому взгляду и тону голоса я сразу смекнул, что он настроен серьезно.

Да капитан, – молвил я угрюмо. – Ночью случилось нечто, о чем я должен вам непременно рассказать.

Ну что же, рассказывайте, Фрэнк. Надеюсь, это не детские бредни, о которых иногда болтает моя команда…

Как вам сказать, сэр, – начал я и вкратце изложил ему мои ночные приключения. Рихард не дал мне закончить рассказ, резко замахнулся тростью и я встретился лицом к лицу с улыбающейся черепушкой из золота. Мое сознание сотряхнулось, как китайский домик при землетрясении в девять баллов! Да что там говорить, я чуть челюсть не потерял от такого удара. Набалдашник был и вправду из самого драгоценного металла на земле.

ЗАТКНИСЬ АНГЛИЧАНИН! – вскричал командир и встал передо мной во весь свой рост. Лицо его покраснело, брови слились от гнева в одну единую галочку. – Ты несешь точно такой же бред как, и Педерсон! Какой к черту зеленый свет? Какие, мать его, приведения? Я лично расстреливаю за такие бредни на моем судне! Ты меня понял?! – проорал мне в ухо капитан.

Да, сэр, – прошептал я, выплевывая пару зубов и вытирая кровь, уже успевшую появиться из рассеченной губы.

И чтобы ни единой мысли не возникало у тебя об этом, Милс, иначе пойдешь на обед акулам! – пригрозил Палач и, опираясь на свою дурацкую трость, вышел из каюты. Череп как бы ехидно хихикал вслед мне, спрашивая:

Ну как, Фрэнки? Челюсть на месте?

Эти ужасные избиения начали мне надоедать, но больше всего настораживало то, что капитан не хотел воспринимать всерьез жалобы команды о призраках. Тем более, что мое мнение его никак не волновало.

В обед Оливер принес мне немного еды и спросил про то, что случилось со мной ночью. Когда я стал рассказывать ему про щекастого офицера, Оливер чуть не рухнул со стула: – Ты слово в слово описал беднягу Ганса, который не так давно застрелился у себя в каюте, когда мы патрулировали здешние воды. Это какой-то немыслимый бред. Я сам видел, как его выносили из каюты с отверстием в затылке! – с этими словами мой потерянный друг внезапно удалился, бормоча себе что-то по нос.

Жевать было невыносимо больно, мне все еще вспоминалась улыбающаяся черепушка, будто она говорила со мной: «Ну что, английский подонок, ты думал, что попал на морской круиз с дорогим бурбоном и немецкими шлюхами?» С горем пополам я пообедал, и насытившись, прилег отдохнуть на койку. Надеюсь, мне хоть немного удастся вздремнуть после бессонной ночи. Веки были тяжелыми, словно на каждом из них висело по якорю. Я добрался до койки и рухнул. Из сна меня вырвал матрос и приказал быстро одеться, сказав, что меня ждет некий сюрприз от капитана. «Подарки не всегда бывают хорошими», – с этой мыслью я откладываю ежедневник и иду одеваться…

…СУКИНЫ ДЕТИ! Вы хуже зверей!!! Я вас ненавижу, твари! Что я вам сделал? За что вы мне делаете так больно?! Я не могу сейчас писать…»

Здесь строки обрывались, и было видно, как буквы и слова смазались упавшими из глаз слезами автора. Еще пара листов было вырвано, но потом вшито грубыми нитками назад. Как-будто автор сомневался, стоит ли писать дальше…

«…Мы всплыли на поверхность. Дул сильный прохладный ветер, немного штормило. На борту всплывшей субмарины находился Рихард и часть команды, в том числе Штайн. На лице моего «друга» отражалась грусть с нотками безысходности. Меня это настораживало.

Мой милый английский друг, – лукаво вскрикнул капитан. – У меня для вас сюрприз! Я думаю, вам он непременно понравится! – не унимался гребаный Палач.

Сюрпризы бывают разными, – огрызнулся я. После дерзкого удара тростью я возненавидел Рихарда.

Мой сюрприз будет самым лучшим, можешь в этом не сомневаться! – не унимался капитан. – Он запомнится вам надолго!

Под тычками грозных автоматов я полностью выбрался из рубки субмарины. Ноги отнялись и подкосились от увиденного, я упал. Но сзади меня подхватил под руки немецкий матрос и приказал:

Двигай дальше!

Командир улыбался во весь свой рот и стучал тростью по поверхности лодки, череп, подражая Рихарду, также ехидно хихикал. Оливер опустил голову вниз. Перед всплывшей подлодкой дрейфовало французское судно: одна боевая пушка, пара пулеметов, – все без патронов. Трое моряков в форме и восемь женщин, некоторые из которых были с детьми, – все стояли с поднятыми вверх руками и испуганно смотрели на нас. Женщины прятали за спину детей, мужчины стояли молча. Скорей всего, небольшое судно французов направлялось к берегам Англии за помощью. Они отбились от конвоя, а теперь нашли самое страшное, что можно было встретить в водах океана – «UB–65». У меня возникло дежавю: сейчас они проделают с пленниками то же самое, что сделали с моей рыболовной командой!

Фрэнк! Кого ты убьешь первым? Или, может, мы заберем всех женщин на борт? Они нам сослужат отличную службу! – злорадствовал Рихард под похабный смех команды.

В этот момент один из французов выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил в нашу сторону. Пуля с диким свистом срикошетила от подлодки буквально в паре дюймов от здоровой ноги капитана и ушла в воду.

Ах ты, сучонок! – завопил капитан и, забрав у своего подчиненного автомат, изрешетил стрелка. Он выпустил всю обойму. С неприятным чавканьем, все двадцать восемь патронов, вошли храбрецу в грудь, проделывая норы в теле все дальше и дальше, пока не прошили матроса насквозь. – Руку он на меня он поднял, щенок! – не унимался Рихард. – За дело, Милс! Твой подарок и так слишком затянулся! – прокричал он.

Двое немцев подхватили меня под руки и потащили к крупнокалиберному пулемету, установленному у рубки. Я брыкался, как мог, но толку от этого было мало.

Милс! Не будь девчонкой, ты же храбрый англичанин! Покажи мне смелость и отвагу своего народа! Пристрели парочку лягушатников, – захлебываясь слюной, кричал чертов капитан.

Французы жалобно всхлипывали, их сердца, наверное, колотились, как у маленького воробья, застрявшего в когтистых лапах дворовой кошки.