Текст книги "Воровская корона"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ЗА ЧАС ДО ТОГО...

В окно Костя Фомич увидел, как к дому подошли двое. Недолго переговорили с бродягами, вышедшими из тени, и уверенно направились к крыльцу. Одного из них жиган узнал сразу – Васька Кот, узкоплечий и вертлявый, способный просочиться в любой оконный проем. Другой был чуть пониже ростом, но заметно пошире в плечах. Каждый его шаг был основательным, будто бы он пробовал землю на крепость, ожидая, что в следующую секунду она способна завертеться волчком. Даже издали было видно, что его фигура источает нешуточную силу. В его движениях ощущалась неторопливая солидность, какая присутствует у людей, привыкших к уважению.

– Кажется, пришли, – отстранился от окна Фомич. – Ты вот что, Лизавета, прощупай их пока, а я за ними из другой комнаты понаблюдаю.

– Хорошо, – отозвалась мадам Трегубова и пошла открывать дверь.

С первого взгляда в облике Хряща не было ничего подозрительного – с виду крепкий жиган, каких на Хитровке наберется целый десяток. Такие люди в деле надежны и в ментовку не сдадут. И все же уверенность, с которой вел себя гость, заставляла насторожиться.

Рядом с гостиной имелась небольшая темнушка, очень напоминающая остальные. Единственное отличие заключалось в том, что в одной из стен – сразу напротив диванчика, куда обычно усаживали гостей, – было просверлено крохотное отверстие, искусно спрятанное между букетами высохших цветов.

Эту комнату мадам приспособила для людей, нуждавшихся в проверке, и частенько их отправляли отсюда прямиком на кладбище. Костя Фомич не однажды убеждался в том, что Елизавета Михайловна предусмотрительная особа. Она нередко отлучалась из гостиной, чтобы через потайную щель понаблюдать за малознакомыми и подозрительными людьми. Да, мадам Трегубова была непростой штучкой. О безграничных возможностях Елизаветы Михайловны слагали легенды. Практически на всех рынках Москвы она имела своих людей, которые были преданы ей, как цепные псы строгому хозяину. Елизавета Михайловна была необыкновенно богата, но никто не знал, где она прячет свои сокровища. Однажды Фомич, оставшись в одиночестве, попытался пошарить в ее комнатах и скоро убедился, что золота в них нет. Скорее всего, ее богатство находилось далеко от Хитровки, в какой-нибудь квартирке, предусмотрительно купленной рачительной хозяюшкой. Костя Фомич слышал о том, что у Елизаветы Михайловны был налажен канал за границу, и не исключено, что большая часть золотишка уже успела осесть в зарубежных сейфах.

Фомич осторожно пробрался к стене и через отверстие заглянул в комнату. Мадам Трегубова разместила гостей на диване, под яркой лампой с оранжевым абажуром. Макар Хрящ сидел развалясь, закинув правую руку на потертую спинку. Чувствовал он себя раскованно, если не сказать больше – по-хозяйски! А блудливые зрачки его то и дело зыркали по ногам Елизаветы Михайловны да по ее склоненной талии, когда она вынимала соления. Но самое неприятное заключалось в том, что Лиза благосклонно реагировала на заигрывание морячка.

Под ложечкой у Кости отвратительно заскребла ревность. Еще один повод, чтобы невзлюбить питерского гостя. У Фомича имелись на Елизавету определенные планы. Нельзя сказать, что мадам Трегубова была Василисой Прекрасной, но тело у нее вполне аппетитное и пребывает в большом достатке. С ней можно было встретить старость без особых хлопот, ведь не до трухлявой же древности выходить на большую дорогу с кистенем в руках! А Лизка бабенка понимающая, и шкалик поднесет, когда захочешь, и ублажит, как полагается.

Только после морячка лакомиться ею будет не в радость!

– Баба ты, конечно, справная, и смотреть на тебя одно удовольствие, а только мне, Лизонька, хотелось бы о делах поговорить, – рука Хряща легла на ее колено.

И вновь Фомич ощутил неприязнь к пришлому, да и Лизка хороша – не отдернулась, паскуда, а даже как будто бы всем телом потянулась к бедовому жигану.

– Ну-у, ручонки-то убери, – незло сказала она, будто бы опомнившись. – И с кем бы ты хотел переговорить?

– Для моего дела люди нужны серьезные.

– А я, стало быть, несерьезная? – обиделась Елизавета Михайловна.

– Ты баба что надо во всех отношениях, – похвалил Хрящ, выставив вверх большой палец, – только ведь дальше койки с тобой не ускачешь.

– И с кем же ты хочешь поговорить?

Губы Макара на секунду поджались, он словно размышлял, а стоит ли открываться, а потом заговорил, четко выделяя каждое слово:

– Мне бы хотелось перемолвиться с Кирьяном и Степаном.

– Ишь, куда взлетел! А ты думаешь, они просто так объявятся, лишь только потому, что приехал питерский жиган и намекает на крупное дело? Они не сидят сложа руки, не тот народ! – едва ли не с гордостью произнесла Елизавета Михайловна.

Макар призадумался.

– Может быть, тогда ты мне подскажешь, как на них выйти побыстрее?

– Короче этого пути, чем моя хаза, не существует, – с достоинством произнесла мадам Трегубова.

– Вот как!

– А вот так!.. Только через меня. Ты мне растолкуй, а я ему передам. А если Кирьян не захочет встречаться с тобой, так сам ты его никогда не найдешь. Надумал?..

– Озадачила ты меня, баба.

– Так что же у тебя к нему за дельце такое, если даже не хочешь обмолвиться о нем?

– Дело большое, сразу говорю. – Хрящ посмотрел на притихшего Кота и продолжил: – Нам двоим его не вытянуть, подмога нужна.

– А что же ты питерских не взял? До нас слухи дошли, что жиганов у тебя было немало.

Макар едва заметно улыбнулся:

– Гонят по-черному, Лизонька, мало сейчас на кого положиться можно. Чекисты нас в последний месяц пощипали изрядно. Многие малины пришлось погасить. А перед самым отъездом из Питера я сам чуть на одной блатхате не спалился. Ангел-хранитель уберег.

– Как так? – делано подивилась мадам Трегубова.

Макар Хрящ взял бутыль, налил в стопарик самогон и, ни на кого не глядя, выпил одним глотком. От ядреного самогона мгновенно свело лицо, и, чтобы вернуть ему первоначальный вид, требовался большой кусок сала, это Фомич знал по собственному опыту.

Макар так и поступил – короткими толстыми пальцами взял с тарелки значительный шматок сала и бережно отправил его в рот.

Аппетитно жрал, стервец, Фомич почувствовал, как его рот неудержимо наполняется слюной, в желудке заскребло от острого приступа голода.

– А вот так, – продолжил моряк после того, как проглотил сало. – Мы тут накануне налет неплохой совершили на одну фабрику. Два мешка ассигнаций надыбали, залегли на надежную хату. Только я вздремнул, как шкет прибегает и говорит, что во двор люди какие-то идут, на легавых похожи. И едва я на чердак поднялся, как они в дверь стали ломиться. Чем закончится эта катавасия, я дожидаться не стал – залез на крышу да спустился по лестнице в проходной двор. Больше на ту хату я не наведывался. А потом через своих жиганов узнал, что хозяин спалился, вот он меня, сучонок, и выдал, – заскрежетал зубами Хрящ. – Если его чекисты не прибьют, так я собственными руками придушу.

Ярость его была неподдельной. Фомич увидел, как сильные пальцы ухватили краешек стола, и если бы вместо скатерти в них оказалась чья-то шея, то позвонки бы хрустнули наверняка.

– А как же ты в Москве-то оказался? – продолжала допытываться Елизавета Михайловна.

– Как да как? – несколько раздраженно произнес Макар. – Тебе бы, бабонька, в уголовке служить, они любят всякие такие вопросики задавать. Что тебе ответить... Да не стал я более дожидаться, взял чемодан, уложил в него кое-какие вещички да с первым же поездом сюда приехал. А потом, тесновато мне в Питере стало, – положил он ладонь на грудь. – Душа размаха требует, вот потому я здесь.

Хрящ держался естественно. В голосе ни намека на фальшь. Так и должен был вести себя весовой жиган, оказавшийся в незнакомой обстановке. Речь достойная и понятная. Все-таки не милостыню пришел выпрашивать, а искать компаньонов на крупное дело.

Константин подумал, что он сам вел бы себя точно таким же образом.

– Значит, не хочешь говорить? – спросила Трегубова.

– Я бы сказал тебе, Лизонька, – вновь забасил Хрящ, – только к чему такой очаровательной дамочке перегружать головку подобными пустяками? Да и предназначены женщины совсем для иного, – взгляд жигана загорелся.

Елизавета Михайловна, взяв со стола пустые тарелки, встала. Прыткий Макар ловко подался вперед и потянул ее за руку, мадам, задорно пискнув, невольно опустилась на его колени.

Васька Кот заливисто прыснул.

– Да иди ты к дьяволу! – выругалась Трегубова. Поднявшись, поправила платье. – Фактуру попортишь. Прежде чем лапать, заплатить сначала нужно.

– А ты думаешь, мы нищими сюда пришли? – обиделся жиган и, сунув руку в карман, сыпанул на стол золотых червонцев. – Так сколько же ты стоишь, барышня?

Глаза хозяйки алчно вспыхнули.

– И много у тебя такого добра?

Жиган громко расхохотался, задрав подбородок к потолку. Отсмеявшись, спросил:

– И это ты называешь добром? Это девочкам на кренделя. А о добре я бы хотел поговорить с людьми серьезными. Так долго ты будешь меня мучить ожиданием? Я ведь парень фартовый и терять понапрасну время не привык, – неожиданно насупился он, собрал со стола монеты, небрежно бросил золотую россыпь в карман. Подумав, извлек один кругляш. Сунув монету в ладошку хозяйке, обронил коротко: – Это тебе за угощение, огурчики у тебя отменные, давно не едал таковых. Ну так что, Кот, – повернулся Макар Хрящ к приятелю, – пойдем, что ли, не находим мы здесь понимания.

– Постой, постой, – ухватила за рукав морячка мадам Трегубова. – Ты такой шустрый, а ведь так быстро дела-то не решаются. Покумекать надо обстоятельно, взвесить все. – Женщина взглянула на часы и неожиданно громко сказала: – Минут через десять человечек один должен подойти, вот он тебя с Кирьяном и свяжет.

Фомич отошел от стены. Это был знак ему. У мадам Трегубовой был отличный нюх на чужаков. Месяц назад она расколола одного домушника из банды Степана, завербованного легавыми. Елизавете Михайловне достаточно было переброситься с ним всего лишь несколькими фразами, чтобы определить его истинное нутро. Опьяневший домушник даже и не подозревал, что идет очень тонкий допрос и как на его шее туго затягивается петля.

Костя Фомич достал папироску и сладко затянулся. Морячок мадам Трегубовой понравился. Это точно! Не будь свидетелей, так она непременно задрала бы юбку. Константина охватила ярость. Он ощущал позорное бессилие. Ему никогда не удавалось подчинить себе Елизавету Михайловну. Она всегда поступала так, как считала нужным, и отдавалась тому, кого возжелала. Фомич с тоской думал о том, что если их отношения будут разворачиваться и дальше в том же направлении, то он, не дай бог, научится держать свечу во время ее совокупления с очередным фаворитом.

Нет, с этой стервой надо рвать!

Костя Фомич яростно втоптал папиросу в пол. А вот незнакомца не мешало бы прощупать как следует. Первачком его залить до самого горла, а там он спьяну сам все выложит как на духу. А первачок у Елизаветы Михайловны отменный, еще и не таким прытким языки развязывал. Да и картишки могут в этом посодействовать. Для жигана карты – первое дело. А если не умеет стирки держать – значит, чужой!

Константин вышел на улицу. Расторопный шкет тут же волчком подкатил к его ногам.

– Ничего не заметил? – спросил Фомич.

– Тишина, как на кладбище, Фомич, – уверил постреленок.

– Типун тебе, – невольно выругался Константин, – ты, Сявка, за пришлыми следи, мало ли чего.

– Чужаков нынче немного, – пояснил Сявка. – Шестеро в ночлежке, а четверо в борделе у мадам Зуевой остановились.

– И что они там? – насторожился Фомич.

– Те, что в борделе? Знамо чего, – важно отвечал постреленок, – до барышень большой интерес. Мадам Зубова свеженьких девок привезла из-под Ярославля. Кому девичьего мясца попробовать не охота! – веско высказался шкет.

– А ты что, уже пробовал? – с интересом посмотрел Фомич на пацаненка.

– А то! Разве я хуже других? – обиделся подросток. – Уже год как с бабой живу.

– Сколько же тебе лет, Сявка?

Пацаненок утер пальцем влагу, выступившую под носом.

– Тринадцать. А моей бабе тридцать будет. Вот такая здоровущая, – развел он руками, – и не обхватишь. А баба она с пониманием, и накормит, и спать уложит...

– Кто же она такая?

Разговор неожиданно увлек Фомича. У него пропало ощущение, что разговаривает он с мальчишкой. Просто сошлись два мужика и накоротке решили потолковать о бабьих прелестях.

– А она здешняя, с Хитровки, – лениво отозвался пострелец, – пирожками на базаре торгует... с капустой, – сладко проглотил он слюну. – Варькой зовут.

Константин Фомич невольно улыбнулся. Варька Капустница на Хитровке личностью была известной и специализировалась на подростках. Многие из жиганов вспоминали ее со щемящей тоской и по сей день обращались к ней не иначе, как мамка. А после удачных налетов одаривали платками и золотыми безделушками. Имея такое покровительство из бывших и вошедших в силу любовников, она чувствовала на Хитровке себя уверенно: никто не осмеливался обидеть ее даже худым словом. А если бы подобное произошло, то злыдень накликал бы на себя немилость многих жиганов и в подворотнях на улицах Хитровки еще на один неопознанный труп сделалось бы больше.

Косте Фомичу и самому удалось попробовать прелести Капустницы, и он убедился, что в искусах любви во всей Хитровке ей нет равных! Но продолжать связь он не желал, опасаясь получить финку в бок вот от такого же сопливого ревнивца.

В последние месяцы Варька Капустница быстро стала набирать вес, и если так пойдет и дальше, то через год-два она сумеет потеснить с пьедестала непотопляемую мадам Трегубову.

– Молодец, хорошая у тебя баба, – одобрил выбор пацана Константин.

– А то! – воскликнул Сявка, оставшийся доволен похвалой авторитетного жигана. – Прежде чем Варьку разложить, мне пришлось месяца два ее охмурять. То крендель ей поднесу, то монету какую-нибудь подарю. А когда однажды срезал золотые котлы у одного захарчеванного фраера, так сразу ей в подарок принес, – не без гордости продолжал пацан. – Ну, здесь она не устояла. Пирожки свои тут же сложила, и мы с ней на хату пошли.

Костя Фомич вновь улыбнулся, представив, какой нелепой выглядела возлюбленная пара: огромная, раздобревшая на пирожках Варька и худенький подросток, едва дотягивающийся макушкой до ее увесистых грудей.

Впрочем, Хитровка – страна контрастов, здесь еще и не такие чудеса случаются.

– Ладно, что там еще заметил? – потерял интерес к похождениям мальца Фомич.

– На малину к Федоре трое жиганов зашли. Раньше я их здесь не видел. Уркачи к ним подвалили, спросили, откель гости, а они говорят, что из Мурома.

– Точно жиганы, не легавые? – скрывая тревогу, спросил Фомич.

– Не похоже... По фене толково ботают и держаться умеют. У двоих наколки блатные. Третий постарше, говорит, на каторге чалился.

– Из уркачей к ним кто подходил?

– Степка Кривой и Гришуня Вяземский.

– Это хорошо. Они легавую породу за версту чуют. Значит, свои. А ты молодец, вот возьми за труды, – сунул Костя Фомич мальцу рубль. – Накажи своим чиграшам в оба глядеть.

– О чем речь, Фомич, – заныкал в карман рубль довольный шкет. – Будут смотреть как надо, а если что, сам глаз вырву, – кровожадно пообещал хлопчик.

Фомич довольно хмыкнул – достойная смена растет.

– Ты с бабами-то не очень, – на прощание серьезно сказал Костя Фомич.

– А что так? – удивился шалопай, чуть подвинув сползшую на глаза кепку.

– Воровать разучишься, если всю силу на бабах оставишь. – И, весело расхохотавшись, распахнул дверь, оставив Сявку в полном недоумении.

Он уверенно прошел по коридору. В комнату переговоров хотелось войти неожиданно. У самого порога лежала скрипучая доска, и он предусмотрительно перешагнул ее. Прислушался к голосам в комнате. Ничего настораживающего. Макар Хрящ травил какую-то воровскую байку и, похоже, был очень доволен собой.

Константин шумно отворил дверь и, едва поздоровавшись, прошел в комнату, по-хозяйски развалившись в свободном кресле сбоку от Макара. Хрящ встретил его появление полнейшим равнодушием, он даже не повернулся в его сторону, и это демонстративное пренебрежение неприятно покоробило Костю Фомича.

Константин порылся в карманах, стараясь не сводить с жигана взгляда, выудил зажигалку и, шумно чиркнув, закурил папироску.

– Ты бы, Лизонька, познакомила меня, что ли, со своим гостем, – произнес Фомич.

– А ведь правда! – всполошилась Трегубова и, задержав взгляд на Макаре, заговорила на полтона ниже: – Макар Хрящ, гость наш питерский... А вот это и есть тот человек, что на Кирьяна тебя выведет. С ним можешь говорить о деле. Его зовут Костя Фомич. Может, слыхал о таком?

Макар Хрящ медленно повернулся. Фомич сразу отметил, что гость обладал повадками вожака стаи, привыкшего, что всякий самец при его появлении обязан был спрятать свой взгляд. Константину стоило немалого труда, чтобы выдержать обжигающую смоль нацеленных глаз.

– Слыхал, – лениво процедил сквозь зубы Хрящ. – Меховой магазин на Большой Дмитровке – твоя работа.

– Точно, – удивился жиган, невольно исполнившись уважением к залетному гостю. – Откуда знаешь?

– Я, брат, много чего знаю, а только хочу предупредить тебя, что твои людишки после двух литров пива становятся очень болтливыми. Я бы на твоем месте языки им поукоротил... И чем скорее, тем лучше. – Усмехнувшись, Хрящ добавил: – Если сам без языка не хочешь остаться.

– Описать можешь, кто трезвонил? – нахмурился Константин, задетый за живое.

– Давно это было, подзабыл уже, – уклончиво ответил Хрящ, – а только припоминаю, что он на братское чувырло очень походил. Такими экземплярами у вас на Хитровке все пансионаты забиты. Присмотрись, – дружески посоветовал Хрящ.

– Ладно, разберемся. Лиза, ты вот что, подсуетись как следует, все-таки не каждый день к нам из Питера такие знатные гости захаживают. Давай своего заветного!

– Это которого? – захлопала глазами мадам Трегубова.

– А того самого, что ты в шкафчике держишь.

– Ах, этот, – Елизавета вытерла руки о передник и распахнула шкафчик. Порывшись и погремев посудой, она извлекла небольшой штоф: – Чистейший! Сама гнала. Весь первач по штофам рассадила, для особых гостей. А остальное уже так, – махнула она рукой, – без повода. Наши-то все сожрут, им лишь бы горело, – не то пожаловалась, не то похвалила Елизавета Михайловна. – Да и пить не умеют, как нажрутся, так все облюют вокруг, а у меня ковры, – повела она рукой, – красота разная.

– Не боишься, что и я напьюсь? – усмехнулся Хрящ, взяв у мадам Трегубовой стеклянный штоф. – Возьму да испорчу тебе всякую красоту.

Фомич нахмурился. Вороватый взгляд гостя откровенно остановился на прелестях Елизаветы Михайловны. Похоже, что он имел серьезные виды на хозяйку.

– Ты-то? – весело захохотала мадам Трегубова. – Ты не из таких. Во-он даже вилку правильно держишь, а ножом так работаешь, как будто из «Эрмитажа» не вылезаешь. Культура, одним словом. Где только научился?

– У меня свои университеты, – нахмурился Макар. – Сразу всего и не расскажешь.

– Ты часом не из бывших? – неожиданно спросил Фомич.

Хрящ не торопился отвечать, разливал самогонку в низенькие стопки. Разлил аккуратно, не уронив ни капли. Поставив штоф на место, он посмотрел на Фомича:

– А если бы из бывших, тогда что? За порог, что ли, меня выставишь?

Казалось, что Макар Хрящ не смотрел, а высверливал в его переносице дыру. Неприятное чувство, Костя Фомич почувствовал, как у него разболелась голова.

– Не выставлю, конечно, – честно признался Фомич. – В нынешние времена как-то все перемешалось и не разобрать. Раньше как было? Если человек по музыке ходил, так он до самой смерти идет на тихую и из гардеробов шали тырит. А сейчас что? Был форточник, а через год заделался громилой. Был царский офицерик, а нынче шайкой жиганов верховодит.

– Это ты верно подметил, – охотно согласился Макар. – Только я не из офицериков и не из бывших... Признаюсь, сам не люблю голубую кровь. В свое время я их немало потопил в Балтийском море. Революционная вошь меня, понимаешь ли, цапнула. Не уберегся. Но ничего... прошло, – едва ли не с облегчением проговорил Хрящ. – Вовремя понял, что это все не мое. Не люблю ходить под кем-то, я сам себе голова!

– А если бы не прошло? – задал вопрос Фомич, взяв стопку с самогонкой.

Рука Макара застыла на полпути, он задумался всерьез.

– Если бы не прошло, говоришь... Тогда бы я к тебе на Хитровку не жиганом пришел, а начальником уголовки. Ха-ха-ха! – Макар Хрящ громко расхохотался, он совершенно не стеснялся своей раскованности и всем видом призывал и других присоединиться к веселью.

Но праздника не получилось – по лицу мадам Трегубовой пробежала нервная судорога, а побледневшее лицо Константина лишь болезненно скривилось.

Наконец Хрящ отсмеялся. Поставил на стол стаканчик и аккуратно вытер салфеткой руки. После чего долил самогона, как прежде, до самых краев.

– Ну и шутки у тебя, однако, питерский.

– Не хуже других, – отрезал Макар. – А ты побледнел, Фомич. Давай выпьем за хорошую шутку.

Выпили молчком, лишь крякнув.

– Ты тут не шелести, – прикрикнул Костя Фомич на Елизавету. – Принеси капусточки соленой к самогонке да свали куда-нибудь в сторонку, а нам тут о деле перетереть нужно... Ты Николу Хромого знал? – спросил Фомич Хряща.

– Нашего, что ли, питерского?..

– Да.

– Знал. Он из уркачей. Крепкий был детина, еще с царской каторги пару раз бежал, а вот от большевиков уйти не удалось. Сцапали его пару месяцев назад на одном деле. А недели две назад в газете прочитал, что его к стенке поставили.

– Верно. Видный был уркач. Мой крестный. В Подмосковье когда-то вместе шорох наводили. О тебе я слыхал, что ты под началом Володьки Соленого ходил. Это верно?

– Что было, то было, – неохотно согласился морячок, – только и его давно нет. После него я свое дело организовал, и жиганы мои за меня в огонь и в воду пойдут.

– Откуда ты жиганов понабрал? – подцепил кусочек сала Фомич.

От крепкого самогона голова слегка пошла кругом, но Хрящ держался молодцом, будто бы лимонад цедил.

– Мишутку Рябого и Егорку Вяленого знавать приходилось? – неожиданно спросил он.

– Конечно. К стенке их поставили.

– А жиганов-то переловить не удалось, вот они ко мне и влились.

– Люди Рябого и Вяленого многого стоят, – невольно позавидовал Костя. – А ты скажи мне, как тебе из ЧК удалось уйти, стены там понадежнее, чем в Бутырском замке.

– А разве тебе Васька Кот не рассказывал? – перевел Хрящ взгляд на приятеля, сосредоточенно жевавшего ветчину.

– В общих словах, – пожал плечами Фомич.

– Вот и я тебе могу сказать в общих словах, а только я бабочку крутанул. И моя воля немалых денег стоила.

– Понятно, – протянул Фомич. Кто знает, может, действительно у этого морячка в ЧК свои люди. А денежки все любят, и от смены власти это никак не зависит. – Так с каким же делом ты к нам пожаловал? – доброжелательно спросил Константин.

– Я с Кирьяном буду говорить или с одним из его людей, – вновь показал гонор приезжий.

– Я от Кирьяна, – спокойно проговорил Фомич, – не боись, крутить поганку не стану, передам слово в слово.

Было заметно, что Хрящ колебался, уж слишком сосредоточенно пережевывал колбасу, собираясь с ответом. А через минуту выпалил единым духом:

– Хорошо. Но если что не так, весь спрос с тебя. Всюду найду, – его глаза налились свинцовым блеском, какой бывает на море перед грядущим штормом. И Константин натянуто улыбнулся, понимая, что скорее всего так оно и будет. – На Ильинке есть коммерческий банк. Одних только золотых червонцев там до нескольких центнеров наберется, – убежденно заверил Хрящ.

Он выразительно посмотрел на примолкшего Фомича, и Константину не удалось сдержать счастливой улыбки. В глубине души он остался доволен собой, в приезжем он не ошибся, такие фигуры не размениваются на гривенники, а сразу метят на крупный куш.

– И что с того?

– У меня в банке имеется свой человек, так вот он мне нашептал, что через неделю еще золотишка должны подвезти. А кроме того, большевички собираются свезти туда немало антикварных ценностей: иконы в золотых окладах, кресты с камушками, часы разные. У меня есть один надежный канал за границу, имеются солидные люди, что возьмут всю эту безделицу за очень хорошие бабки. Но мне одному с этим не совладать. Вызывать питерских тоже времени нет. А потом, сейчас в Питере времена стремные, не до того. Жиганы все на хазах затаились. Кто мне может помочь, так это Кирьян со Степаном.

Фомич старался выглядеть безразличным, но масштаб предстоящего дела впечатлил его. Елизавета Михайловна тоже засуетилась – принесла блюдо с отменной бужениной и торжественно водрузила на стол очередной штоф самогонки. Константин знал, что баба не пропускала ни слова из их разговора.

– Как же ты собираешься такую прорву денег из банка вынести? Ведь это же тебе не какая-нибудь продуктовая лавчонка.

– Верно, – охотно согласился Макар. – А только я продумал все до мелочей. Десять человек войдут в банк и положат всех на пол. Ключи от хранилища я беру на себя... Они будут у меня через три дня... Как? Не важно! Пятеро пойдут со мной в хранилище, вместе все золотишко уложим в пролетки...

– Откуда пролетки?

– А вот в этом мне должен помочь Кирьян. Москва – его город. И где раздобыть надежных извозчиков, он должен знать. За полчаса до налета мы поставим пролетки перед банком. Это подозрения не вызовет. Экипажей там бывает много, все так делают!

– Что-то больно рискованно, – засомневался Фомич. – Кирьян в последнее время осторожничать стал, чекисты в затылок начали дышать. Даже на Хитровке кроты прорылись.

Макар отрицательно покачал головой.

– Риска никакого. Здесь у меня под Москвой склад один на примете есть, а в нем кожанки чекистские имеются. Как раз на всех хватит. Мы эти курточки с фуражками реквизируем, а потом со всем этим маскарадом в банк и заявимся.

– А вдруг нас кто по пути остановит? Мало ли случайностей?

– Не боись, все будет в ажуре, этот вариант я тоже просчитал, – весело отозвался морячок. – Ксив я тебе достану целый вагон. Хоть задницей жуй! Я тут с одним Кулибиным переговорил, он в типографии работает. Так для него выправить десяток корочек – плевое дело.

– Человек-то свой? – не сумел скрыть заинтересованности Фомич.

Предстоящее ограбление ему нравилось все больше. В груди зародился приятный холодок, словно он, вооружившись наганом, уже врывался в помещение банка. А может, и вправду никакого риска?

– Верю, как себе, – убежденно проговорил Макар, рассеяв последние сомнения. – Он и раньше меня выручал. А потом, терять ему такого богатого клиента, как я, не с руки. Где же он еще столько башлей насшибает?

– Хорошо, а дальше что?

– У входа встанут два «чекиста» с повязками на руках, в банк никого пускать не будут. А мы между тем спокойно, безо всякой суеты золотишко в пролетки перетаскаем. – Неожиданно Хрящ призадумался: – Есть еще один неплохой вариант, но по нему ответ может быть только завтра.

Фомич насторожился:

– Что за вариант?

– В одном воинском гараже у меня шофер знакомый работает... Из наших... Когда-то мы с ним по очень приличным делам работали. Он пообещал помочь с машинами.

– Машины было бы неплохо, – охотно согласился Фомич.

– Думаю, что не подведет! Да и отказываться ему нет смысла, какой же фраер от хороших денег отбиваться станет, тем более если они к нему сами плывут.

– Тоже верно, – сдержанно кивнул Фомич, позабыв про выпивку.

– А куда ты предлагаешь золотишко свезти? Может, к мадам Трегубовой, – кивнул он в сторону хозяйки, застывшей с ножом в руках над куском окорока.

Фомич слегка улыбнулся, заметив, как напряглось лицо Елизаветы Михайловны. Она слышала каждое их слово и, наверное, в эту минуту даже перестала дышать. В питерском она угадывала очень крепкого жигана и связывала с его появлением пополнение собственной кубышки. Как бы там ни было, но питерскому придется отстегнуть Елизавете Михайловне за гостеприимство немалую сумму. А потом, кто знает, не будь ее, может быть, и дело бы не выгорело.

Гость отвечать не торопился. Фомич уже обратил внимание на его привычку вдумчиво отвечать на серьезные вопросы. Вот прожует сейчас сальцо, запьет его самогонкой и выдаст, слегка растягивая слова.

Так и произошло. Макар занюхал коркой хлеба сивушный дух и степенно заговорил:

– Думал я об этом... Место должно быть надежным, чтобы ни одна посторонняя душа об этом не знала. А Хитровка что такое? Проходной двор! Сегодня здесь одни людишки, завтра другие заявятся. Попробуй узнай, кто такие! – Фомич не мог не согласиться с его аргументами. Правда в них была. – А бродяги народ неблагодарный, добро редко помнят, а продать ближнего за копейку – для них святое дело. – Костя Фомич слегка качнул головой, опять Хрящ прав, и ничего тут не попишешь. – А потом, ты сам говоришь, что чекисты уже здесь стали шнырять. А если банк возьмем, так в первую очередь они сюда нагрянут.

– Это точно! – жизнерадостно поддакнул Васька Кот. Он старался не отставать от Макара и с завидной регулярностью выуживал из тарелки крупные куски.

– Значит, место нужно подобрать безопасное и одновременно такое, чтобы к нему всегда можно было подойти без проблем.

Костя Фомич заметил, как разочарованно поморщилось личико Трегубовой. Помедлив минуту, она принялась яростно нарезать сало.

– У тебя есть на примете такое место?

– Есть, – азартно вспыхнули глаза Макара. – Домишко один есть у Прохоровской фабрики, небольшой и совсем неприметный. В него и сложим. Что важно, дом этот от дороги далеко и стоит около самой воды. В случае чего золото можно на лодки сгрузить и на другую сторону переправиться.

Фомич задумался. План был хорош. Значит, не зря так нахваливают Хряща. Умеет парень рассчитать все до мелочей. А к тому же еще дерзок необычайно, умен, знает, чего хочет, и говорить умеет красиво, как на митинге. Что тоже немаловажно. Блатные таких типов любят. Им верят и за ними идут. Хотя кто его знает, как там дальше получится. Константин мог привести немало примеров, когда даже самые авторитетные паханы падали ниже шпанки.

– Предложение дельное, – согласился Фомич.

– Признаюсь, что над этим делом мы вместе с Яшкой Вальтом кумекали. Да, видно, не судьба ему...

Фомич насторожился.

– Яшка Валет, говоришь? А что там с ним за беда такая приключилась? Может, кто подставу сделал?

– Просто не повезло, – вздохнул Макар, – можешь у Васьки Кота спросить. Он с нами на дело ходил. Наколку нам дали стоящую. Зубной врач один. У него своя клиентура, и сплошь бывшие буржуи да нэпманы. Неделю его пасли. А как вещички стали выносить, на патруль напоролись. Яшка даже ничего сообразить не успел, его прикладом в висок, а мы с Васькой проходными дворами ушли.