Текст книги "Фартовый чекист"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вот и я о том же, – внушительно сказал Сидорчук. – Он-то точно за бедой приходил. Пальнул бы чуть в сторону и снес бы мне башку к чертовой матери!

– Непростительную оплошность мы допустили, Егор Тимофеевич! – озабоченно сказал Ганичкин. – Необходимо теперь часового ставить. Неспокойно тут.

– То-то, что неспокойно! – нахмурился Сидорчук. – Не припомню, чтобы Зайцев о чем-то таком хоть словом обмолвился, а у нас за пару дней уже две перестрелки. Не нравится мне это. Что за шантрапа вокруг нас крутится, хотел бы я знать! Чуднов, ты-то про это что думаешь?

Василий со смущенным видом почесал в затылке и признался:

– Ничего в голову не приходит, товарищ Сидорчук! Классовые враги.

– В этом я с тобой полностью согласен, – кивнул Сидорчук. – Вот что их к нам тянет, скажи! Медом, что ли, у нас намазано?

– Следовало бы еще допросить хозяина нашего, учителя, – деловито сказал Ганичкин. – Для чистоты эксперимента. Вероятность, что стреляли в него, невелика, но все-таки она есть…

Сидорчук не дослушал, отвернулся и зашагал к дому. На крыльце с фонарем в руке стоял хозяин, трясущийся от страха. Его воодушевляло только присутствие Егорова, который прислонил к стене карабин и невозмутимо сворачивал самокрутку.

Ганичкин опередил всех, отобрал у Талалаева фонарь и принялся обследовать крыльцо и сени.

Он долго шарахался в тесном коридорчике, но наконец радостно воскликнул:

– Есть! По крайней мере, пулю мы имеем, Егор Тимофеевич! Из парабеллума пущена! Иван Петрович, сознайтесь, это вас собирались застрелить из парабеллума?

Учитель ошеломленно взглянул на него и ничего не ответил. Подбородок у него ходил ходуном. Ганичкин тихо засмеялся и повернулся к Сидорчуку, высвечивая на собственной ладони какой-то темный комочек.

– Извольте убедиться, калибр семь-шестьдесят пять! Возможно, я чего-то не знаю, но сдается мне, это и есть парабеллум. Патроны Борхардта – вещь на любителя. Утром можно будет поискать гильзу. Наш стрелок – человек с тонким вкусом. Хотя всякое может быть. По нашим временам любой голоштанник без проблем раздобудет какое угодно оружие…

– Что вы тут плетете? – грубо оборвал его Сидорчук. – Трещите как сорока! Какая мне разница, из чего эта контра стреляла? Пускай лучше вот этот припадочный ответит, кто тут у него палит по ночам! – Он надвинулся на учителя и схватил его за грудки. – Что трясешься, гад? Чует кошка, чье мясо съела? Втюхивал тут нам – того не знаю, этого не видел. Агнец невинный! Отвечай, кто стрелял? Кому ты сказал, что мы здесь?! Контрреволюцию разводишь, гад!

Если бы не мощная хватка Сидорчука, учитель непременно рухнул бы сейчас ему в ноги. Он был раздавлен и страшно напуган.

– Что вы? Какая контрреволюция? – забормотал Талалаев. – Для меня это такая же неожиданность, как и для вас. Что вы! Я честный человек. Всегда разделял передовые взгляды… Пожалейте старушку-мать, гражданин чекист!

Сидорчук опомнился, оттолкнул от себя учителя и с презрением сказал:

– Все вы тут честные! А пуля мне была приготовлена! Думаешь, я верю тому, что талдычит этот сыщик? В меня стреляли! В нас, в бойцов революции! Но тот, кто это сделал, горько о том пожалеет! Пощады не будет!

– Да что вы в самом деле, Егор Тимофеевич! – негромко произнес Ганичкин, приближаясь к нему. – Да посмотрите на бедного учителя. Какой из него контрреволюционер? Да и насчет того, кто в кого стрелял, следует разбираться. Ночью, знаете ли, все кошки серы, как говорится. Поспешные выводы могут повести нас по ложному следу.

Сидорчук гневно посмотрел на него, оттер плечом и прошел в дом.

Глава 5

Председатель Веснянского горисполкома оказался коренастым крепким мужиком с желтоватым круглым лицом и абсолютно лысым черепом. Возле темечка красовался угловатый шрам, вероятно, от сабельного удара. У председателя были сильные мозолистые руки, а на гимнастерке был пришпилен орден Красного Знамени. Имя у него оказалось заковыристое – Аполлинарий Матвеев, но он сразу же велел Сидорчуку звать его Андреем.

– Я, знаешь, своего имени не люблю с детства, – признался председатель. – Родителей грех осуждать, но что это такое – Аполлинарий! Крестный ход какой-то, а не имя! Его святейшество Аполлинарий! Мне Андрей больше по душе – меня все так и зовут. Значит, из самой Москвы к нам прибыли. По какому, если не секрет, делу?

– Товарищ здесь один проживал, – объяснил Сидорчук. – В одна тысяча девятьсот восемнадцатом году. Был направлен сюда партией долечиваться – ранение у него было. А вот теперь пропал он. Ни слуху ни духу. Сведений о том, что погиб, не имеется. Вот мне и поручено его найти. Поможешь?

Предисполкома внимательно посмотрел на него и задумчиво сказал:

– А ведь тут уже приезжали от вас люди. Они тоже товарища искали. Не того же самого? Как бишь его фамилия, сразу не припомню – Портнов? Портков?

– Постнов, – подсказал Сидорчук.

– Точно! Постнов! – обрадовался председатель. – Чего это он вдруг вам так понадобился, а? С восемнадцатого года никто не вспоминал, а тут просто нарасхват!.. Что за товарищ, чем знаменит?

– Хороший товарищ, – жестко сказал Сидорчук. – Революционер отважный. А не вспоминали, так ведь на то причина была. Я всего тебе, Андрей, рассказать не могу, не имею права, хотя ты и геройский человек, как я вижу. Революционная дисциплина, сам понимаешь.

– Это верно, – кивнул председатель. – Только я почему спросил? Для прояснения ситуации. Ведь не знаю я, где вашего Постнова искать! Не знаю! Я и в прошлый раз то же самое сказал. Да ты сам посуди – я человек тут новый, можно сказать, посторонний, из Тулы сам. Воевал под Царицыном, под Астраханью, в одиннадцатой армии, вместе с самим товарищем Кировым, это да. Ранение получил, лихорадку подцепил, по госпиталям долго валялся, а потом партия меня сюда направила. Вот и кручусь. Должен тебе сказать, место тут бойкое. Уши востро держать приходится. С новой экономической политикой всякая сволочь повылазила. Какие-то темные типы торчат на каждом углу, спекулянты, бандиты, диверсанты из Польши пробираются. Даже ходят слухи о тайной монархической организации, во как! Почувствовали слабину, значит! Надеются старое вернуть.

– Ну это им вот! – убежденно сказал Сидорчук, складывая из пальцев огромную дулю. – Хотя, по правде, мы тоже заметили, что у вас тут неспокойно. Мало того что по дороге нас какие-то недобитки обстреляли, так сегодня ночью на Вишневой тоже кто-то в меня шмальнул.

– Да ты что? – забеспокоился председатель. – И что, этот гад конкретно в тебя метил? Кто стрелял – видел?

– Ясно, что нет, – проворчал Сидорчук. – Говорю же, ночью дело было. Не выспался. Но мне интересно, кто мог вчера знать, что мы приедем?

– Уверен, что именно тебя караулили?

– Да как сказать, – с досадой протянул Сидорчук. – Вроде бы не могли они знать. С другой стороны, стреляли же. Тут мне мысль подкинули – мол, по хозяину это пальнули. Может, оно и так, только меня и его спутать даже в темноте трудно. Видишь, я-то из себя каков, а он… Заморыш, одно слово!

– Это ты у кого же заночевал?

Сидорчук назвал имя учителя.

Председатель оживился и сказал:

– А вот Ивана Петровича я знаю! Большой энтузиаст по части ликвидации неграмотности. Живется ему трудно, но от работы не отлынивает, понимает, что республике нужные грамотные люди. В субботниках принимает участие, несмотря на слабое здоровье. Молодец! Врагов у него нет, хотя… Знаешь, вот ты сейчас сказал, а я и подумал – многим тут наша власть точно кость в горле. Может, и решил кто-то ударить по самому больному, по приметам новой жизни, так сказать. Сегодня в учителя стреляли, завтра в комсомольца…

– Постой! – перебил его Сидорчук. – Говорю же, не спутаешь нас.

Председатель задумался, потом посоветовал:

– Тогда иди к своему брату-чекисту. У нас ГПУ возглавляет Черницкий, преданный делу революции человек. Вся беда в том, что он тоже не местный. Знаешь, тут в девятнадцатом была неприятность. Белые прорвали фронт. Какой-то летучий отряд ворвался в город. Гарнизон малочисленный, плохо обучен. Сам понимаешь, лучшие люди на фронте были. Одним словом, навели здесь белые свой порядок. Ненадолго, но покуражились вовсю. Предшественника моего повесили, расстреляли весь актив. Уничтожили документацию, все, что касалось новой власти. Время вспять повернуть хотели. Ничего у них, конечно, не вышло, но крови пролилось немало. Так что очевидцев тех событий почти не осталось, искать их надо. Если какие документы и сохранились, то только старые записи в архиве. Честно говоря, не до того мне пока. Насущных проблем хватает. В общем, обратись пока к Черницкому, может, он чего подскажет. Если нужда будет, заходи в любое время. Ты к нам надолго?

– Это как дело пойдет, – уклончиво сказал Сидорчук. – Сейчас нам с товарищами квартиру какую-нибудь подыскать бы. Чтобы мотор можно было поставить, ну и вообще… Не поможешь?

– Та-ак. – Председатель задумчиво потер загорелую лысину. – С жильем у нас туго, по правде сказать. Есть в городе дом бедноты, что-то вроде клуба для трудящихся, но там пока полная разруха. Сам я комнату у старухи снимаю. Гостиницу нэпман в центре открыл, но дерет три шкуры. Думаю, вам лучше всего подыскать что-нибудь на окраине.

– Да уже подыскали! – хмыкнул Сидорчук. – Боюсь, на той окраине нам уже не рады. А в ГПУ не получится?

Матвеев пожал плечами и ответил:

– Да у них тоже тесно. Правда, гараж имеется. Поговори, все-таки свой брат-чекист, не откажет. Их адрес – улица Свободы, пятнадцать.

– Посмотрим, – сказал Сидорчук, встал и протянул председателю руку. – Если что, я еще зайду.

– Заходи, – разрешил Матвеев.

Сидорчук вышел на улицу. Егоров задумчиво курил, присев на подножку автомобиля. Чуднов весело поглядывал по сторонам и безошибочно вычислял среди прохожих симпатичных молодок. Он многозначительно перемигивался с ними, однако не предпринимал никаких решительных действий. Боец знал, что это не понравится командиру.

Ганичкина ни в машине, ни поблизости не было, и этот факт вверг Сидорчука в полную мрачность. Он вспомнил, что с утра господин из бывших нарядился полным франтом, нацепил галстук, вставил в петлицу какой-то дрянной цветок и даже побрызгался туалетной водой, от которой за версту несло борделем. На вопрос, что это за маскарад, он с любезной улыбкой пояснил, что собирается покрутиться в людных местах, разузнать новости, одним словом, заняться сыскным делом.

– Где этот?.. – спросил он Чуднова.

Василий понял его с полуслова и охотно сообщил:

– Говорил, что прогуляется немного. Выпьет стаканчик-другой. Сказал, чтобы не ждали.

– Сукин сын! Ну, я тебе устрою! – процедил сквозь зубы Сидорчук и скомандовал: – Заводи! Едем по адресу улица Свободы, пятнадцать.

Местный отдел ГПУ занимал двухэтажное старинное здание из красного кирпича. У входа стоял часовой, угрюмый чубатый парень в кожаной куртке с винтовкой на плече. На представление Сидорчука он отреагировал довольно равнодушно и сообщил, что в данный момент никого в отделе нет. Все отправились на операцию, а он поставлен здесь для того, чтобы ни одна душа не проникла в здание и не учинила там диверсию. Ссылки на близкое знакомство с председателем исполкома не произвели на чубатого парня никакого впечатления. Знакомиться с мандатом Сидорчука он категорически отказался, пояснив, что в его полномочия это не входит.

Егор Тимофеевич был даже доволен таким упорством часового. Он приказал товарищам дожидаться возвращения отряда ГПУ с операции.

Ждать пришлось долго. Только часа через три появился старенький битый грузовичок, в кузове которого сидели люди с винтовками. Машина остановилась у входа в здание, и бойцы ГПУ попрыгали на землю. Вид у всех был усталый. Лица и форменная одежда – все было покрыто слоем дорожной пыли.

Из кабины выбрался командир. Это был худой, черный от загара человек в кожанке, в фуражке с красной звездочкой и с револьвером на поясе. В морщины на его лице тоже набилась пыль, и от этого оно казалось особенно темным. Такая же пудра лежала на стеклах пенсне и на тоненьких усиках, украшавших его верхнюю губу. Ступив на землю, он первым делом протер пальцами стекла и подслеповато огляделся кругом. Несмотря на невольную беспомощность взгляда, какая обычна для людей со слабым зрением, его лицо демонстрировало холодную решимость и беспощадность. Похоже, это выражение не сходило с лица Черницкого, даже когда он спал.

Он заметил поблизости машину Сидорчука и нахмурился. Черницкий нацепил на нос пенсне, жестом подозвал одного из бойцов, указал пальцем на подозрительный объект и отдал какое-то распоряжение. Но Егор Тимофеевич, предупреждая события, уже сам шел навстречу, на ходу доставая из кармана мандат, подписанный коллегией.

На Черницкого документ произвел должное впечатление. Он даже позволил себе скупое мужское объятие с товарищем из центра и радушно пригласил его в свой кабинет. Сидорчук приказал своим оставаться при машине и отправился вслед за Черницким.

– А мы в деревню выезжали, – сообщил тот, когда они вдвоем уселись в его рабочем кабинете. – В Малую Хватовку. Тут неподалеку. Была информация, что туда должны гонцы прийти. У нас ведь тут обстановка сложная, товарищ Сидорчук. Ты не смотри, что с виду такая тишь да благодать. Копнешь только – и такой гадюшник открывается! С этой новой экономической политикой контрреволюционный элемент совсем осмелел. Волю почувствовали! Представляешь, есть у нас сведения, что в Веснянске действует контрреволюционное подполье, связанное с центром в Польше. Пока они себя не проявляют, но сведения точные. Мы сейчас пытаемся на них выйти. Верный человек сказал, что в Хватовке вроде бы должна состояться встреча их руководства с курьером из центра. Сорвалось у нас! Того человека два дня назад убитым в овраге нашли. А курьер не явился. Все коту под хвост.

– Постой, сам говоришь, руководство, встреча… Значит, есть какие-то зацепки? – сказал Сидорчук. – Взяли бы да разворошили напрочь осиное гнездо!

– Да нет по существу никаких зацепок, – поморщился Черницкий. – Был тут один тип, которого мы подозревали. Мутный такой. Когда мы его взяли, он кое-что выложил. До сих пор не знаю, врал или на самом деле… Но раз он теперь труп, значит, не брехал все-таки. Но толком ничего он не сказал – одни намеки. Будем дальше искать. Людей у меня мало! А тебя к нам что привело?

Сидорчук кое-что рассказал, но опустил важнейшую часть задания, которая касалась бриллиантов.

Черницкий почесал в затылке и проговорил:

– А ведь припоминаю, с месяц назад приходили ко мне ваши и по тому же вопросу. Но я и им и тебе скажу, что про этого человека ни разу не слышал даже. Тут такие метаморфозы творились – уму непостижимо. Да и сейчас тоже… Я тебе еще не все рассказал. Белое подполье, кулацкие происки, бандитизм в городе из ряда вон. Есть тут такой красавчик по кличке Зуб. Злодей особенный, первостатейный! Милиция наша с ног сбилась, никак поймать его не может. Он со своей шайкой уже дважды на зарплату рабочих с кирпичного завода покушался. Первый раз удачно, второй – не вышло. Все-таки ученые мы стали. Ну а шпану всякую, одиночек я уж и не считаю. Нет, не самая спокойная здесь жизнь, товарищ Сидорчук!

– Я это уже и сам хорошо заметил.

Сидорчук рассказал о том, что с ними произошло за последние два дня.

Выслушав его, Черницкий энергично замотал головой и категорично заявил:

– Это не наши! Ну, ты сам подумай – говоришь, приехал вечером, никто не знал. С учителем, у которого вы остановились, я знаком – тишайший человек, ни в чем категорически не замешан. В том районе один мой сотрудник живет. По его словам, там на удивление спокойно. Так что тут что-то совсем другое. Среди своих измены не может быть?

Он впился взглядом в Сидорчука. Стекла пенсне тревожно блеснули.

– Да вот берут меня сомнения, – озабоченно сказал Егор Тимофеевич. – К нам, понимаешь, один бывший сыщик причислен. В качестве спеца. В главном управлении ему, видишь ли, доверяют. А я все думаю, не ошибка ли? Ну не верю я ему, понимаешь? Враг он!

– А это очень даже вероятно, – серьезно отозвался Черницкий. – Может, он планы вынашивает вас уничтожить. Вдруг у него пособники имеются? Где он у тебя сейчас?

– Да в том-то и дело, что не знаю! – воскликнул Сидорчук.

– Ну вот! – Черницкий многозначительно поднял вверх указательный палец.

– Он сам себе голова, – с горечью сказал Егор. – Рассуждает много и действует по своему разумению, без приказа. Ты вот что, брат, соедини-ка меня с Москвой. Мне с товарищем, который нас сюда направил, поговорить надо. Как хочет, а пусть забирает себе этого золотопогонника.

– Да я бы с радостью, – развел руками Черницкий. – Только связи со вчерашнего дня нету. Ни с кем. Провод, видать, где-то оборвался. Знаешь, что мы теперь сделаем? Давай-ка я твоего жандарма нейтрализую! Посидит у меня в кутузке, пока телефонную связь наладят.

– Каким же макаром мы это сделаем? – удивился Сидорчук. – Мне без приказа его арестовывать не с руки.

– А тебе ничего делать и не надо. Ты нам его имя скажи, личность опиши, а уж мы сами о нем позаботимся, милицию подключим.

– Ну что же, – задумался Сидорчук. – Может, ты и дело говоришь. Пускай этот Ганичкин и правда у тебя в холодной погостит, пока я с командованием разберусь. А то как бы не спроворил он мне пулю в спину. Один раз не вышло, так второго ждать не будем. Он сейчас где-то по вашим кабакам шляется. Это у него называется сыском.

– Так в кабаке мы его мигом схватим, – заявил Черницкий. – Самое милое дело. Можешь не беспокоиться. У нас регулярно там облавы. Все уже привыкли. Да толку пока мало.

Глава 6

Ганичкин вошел в ресторан небрежной походкой прожигателя жизни. На нем был вполне столичный костюмчик, в нагрудном кармане красовалась бутоньерка в виде красной гвоздики, на указательном пальце – перстень, который в интимной полутьме вполне мог сойти за золотой. На губах блуждала снисходительная улыбка, а правая рука поигрывала щегольской тростью, не виданной в этом городке аж с тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Ганичкин быстрым цепким взглядом охватил невеликий зал сего злачного места. На помосте сиротливо стояло обшарпанное пианино. Десяток столиков накрывали не слишком накрахмаленные, но вполне чистые скатерти. На буфетных полках заманчиво поблескивали ряды пузатых бутылок с разноцветными жидкостями.

Единственный посетитель – губастый широкоплечий молодец в серой тройке – с аппетитом поедал жаркое из кролика. Данный субъект казался полностью сосредоточившимся на еде, но фигура Ганичкина привлекла его внимание. Он так плотоядно ее осмотрел, будто намеревался присоединить к своему завтраку в качестве очередного блюда. Ганичкин отметил этот взгляд, который его заинтересовал.

Не подавая виду, бывший сыщик тут же подозвал официанта, попросил принести большую рюмку водки и томно добавил:

– Ну и селедочки с лучком, любезный! А там посмотрим, как организм покажет. Я сегодня аппетита еще не нагулял, знаете ли.

На самом деле он был стеснен суммой, выделенной ему еще в Москве бухгалтером спецотдела. Она никак не позволяла пускаться в купеческий разгул. Приходилось выезжать на манерах и смекалке.

Официант оценил манеры и бутоньерку в петлице. Заказ незнакомого барина он готов был выполнить в один момент, но тот задержал его.

Ганичкин заранее заткнул за воротник салфетку и спросил:

– Вы человек общественный, имеете кругозор. Как полагаете, возможно в вашем городе снять квартирку или хотя бы комнатку, но так, чтобы покой и приватность были гарантированы? Я здесь впервые и хотел бы положиться на мнение опытного, знающего человека.

– Снять, отчего же, можно-с! – вежливо сказал официант. – Хоть нумер в гостинице, хоть частное жилье. Весь вопрос в том, какие у вашего благородия имеются возможности. Господин Кормилицын, правду сказать, большие деньги дерет. Предполагаете заняться коммерцией или просто мечтаете отдохнуть на лоне, так сказать, природы?

– Думаю, что одно другому не помешает. – Ганичкин самодовольно улыбнулся. – Виды у вас тут знатные. Березки, сирень цветет. Обожаю сирень!

– Сирень, это да, – кивнул официант. – Сады еще. Цветут знатно. Как в старое, извиняюсь, время. Даже не верится.

– Ничего, всегда нужно надеяться на лучшее, – сказал Ганичкин. – И старые времена вполне могут вернуться, я вам обещаю. Вы только не забудьте – большую рюмку.

Воодушевленный официант убежал выполнять заказ, а Ганичкин продолжил разглядывать зал. Одна стена этого помещения была расписана местным художником под африканские джунгли. Из-за неизвестных науке приземистых пальм сквозь широкие листья на Ганичкина смотрели дикари в бусах и с копьями в руках. Плохие краски давно потемнели, поэтому картина не сразу бросалась в глаза.

Мужик, доедавший кролика, тоже все посматривал на Ганичкина. Когда мимо пробегал официант с заказом, перехватил его и о чем-то принялся расспрашивать, то и дело кося на чужака глазом. Официант держался с ним почтительно, терпеливо и не сразу добрался до бывшего сыщика.

Принимая от него свой заказ, тот небрежно поинтересовался:

– Негусто у вас народу, почтенный, а? Как говорится, ты да я, да мы с тобой. Плохо идут дела, да?

– Отчего же? – слегка обиделся официант. – Вы вечерком приходите. У нас оркестр. Бывают дамы. Общество. Дела, слава богу!..

– А этот, в жилетке, – Ганичкин кивнул в нужную сторону, – он кто такой?

Официант слегка оглянулся на молодца в серой тройке и, стараясь не шевелить губами, произнес:

– Весьма серьезный человек. Семен Чайка.

– Коммерсант?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил официант и, явно желая закончить разговор, добавил: – Что-нибудь еще заказывать будете?

– Пожалуй, нет, – с сожалением глядя на сервированный стол Семена Чайки, сказал Ганичкин. – Может быть, вечерком загляну.

– Милости просим, – вежливо сказал официант и тут же задал вопрос: – А вы сами по какой же части? Может быть, продовольствие или мануфактура?

– Нет, не мануфактура, – ответил Ганичкин. – Я, любезный, с вашего позволения, камушками интересуюсь, бриллиантами. Только это между нами, договорились? Не хотелось бы иметь дело с рыцарями без страха и упрека. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать? – Ганичкин подозрительно оглянулся, словно ожидал тут же увидеть у себя за спиной помянутого рыцаря, подсматривающего за ним.

– Будьте на этот счет спокойны-с! – почтительным шепотом ответил официант. – Я – могила. В одна тысяча девятьсот девятнадцатом сам имел большие неприятности. Вырвался буквально чудом! В этом смысле осторожность соблюдаю всемерно-с… Так на ужин прикажете ждать?

– Вполне возможно. – Господин из бывших важно кивнул, соображая в уме, как бы ему уговорить Сидорчука оплатить роскошный ужин в лучшей забегаловке Веснянска.

Он резонно полагал, что вряд ли это получится, а тех денег, что лежали в его собственном бумажнике, было в обрез. Но шестое чувство подсказывало Ганичкину, что короткое знакомство со словоохотливым официантом может принести немалую пользу. В любом случае стоило рисковать.

– Обязательно приду, – подумав, добавил он. – Нигде не узнаешь истинную душу города лучше, чем в общественном месте, не правда ли? Вы уж постарайтесь к моему приходу… Запамятовал, как ваше имя, любезный.

– Павел Петрович Ряжский, – с полупоклоном сообщил официант. – Меня тут всякая собака знает. А насчет души города – это истинная правда. Если кто имеет коммерческие поползновения, то лучшего места не найти. Очень может быть, что и вы полезное знакомство завяжете.

– Это было бы прекрасно, – сказал Ганичкин и потянулся за рюмкой.

Официант опять склонился в полупоклоне, перекинул через локоть салфетку и сказал:

– Так я пойду-с. Приятного аппетита-с!

Он ретировался, ловко огибая столики, а Ганичкин с самым серьезным видом осушил рюмку водки и закусил селедочкой. На душе у него потеплело, даже потемневшие краски на картине местного художника как будто стали чуть ярче. Он подумал, не заказать ли сейчас и в самом деле завтрак, но тут же задушил в себе эти легкомысленные мечты. Их отправили возвращать республике миллионы, но расходы при этом предусматривались копеечные.

«В старые времена к делам относились серьезнее, – подумал Ганичкин. – Представительские расходы, накладные… По мелочам не разменивались. Увидели бы меня нынче старые сослуживцы – обхохотались бы. Ротмистр Ганичкин в роли арапа! Хотя где они – коллеги? Кормят, небось, червей в разных частях русской землицы. А я, Ганичкин, жив и здоров покуда. Даст бог, еще поживу, хотя и в стесненных, правду сказать, обстоятельствах. А все-таки денег у Сидорчука надо попросить. Он солдафон, конечно, но зачатки разума у него имеются. Если мой непосредственный начальник уяснит, что поиски пропавших бриллиантов – это не фунт изюма, то мы с ним столкуемся».

Тут Ганичкин увидел, что к его столику опять спешит официант Павел Петрович. До этого он на бегу перекинулся несколькими фразами с Чайкой, покидающим ресторан, и вот счел теперь нужным вернуться.

Бывший сыщик с удовлетворением подумал, что от наживки, заброшенной им в это болото, пошли довольно приличные круги, и этот очевидный факт позволяет надеяться на скорую поклевку. В глубине души он очень надеялся на то, что ни сундучок с бриллиантами, ни его хранитель Постнов не исчезли бесследно. Какие-то намеки на их существование непременно должны обнаружиться в Веснянске. Конечно, в пожаре Гражданской войны и не такое исчезало. Целая империя ушла безвозвратно в небытие. Судьба – дама капризная. Она всегда была способна выкидывать такие номера, которым позавидовал бы величайший мастер сюрпризов Гарри Гудини.

А тот умел поражать. Ганичкин хорошо помнил, в какую панику вверг этот заезжий маг начальство Петропавловской крепости, когда развлек публику номером, названным «Побег из камеры смертников». Ему действительно удалось тогда просочиться сквозь холодные каменные стены и стальные решетки, и никто не мог понять, как это у него получилось. Охрана хваталась за головы, хотя Ганичкин считал, что поводов беспокоиться нет совершенно. Вот если бы пример этого чудодея подхватили настоящие преступники…

Впрочем, многие из них вышли потом на свободу совершенно естественным путем и натворили в стране такого, что все до сих пор чесались. Господин из бывших подозревал, что этот зуд не пройдет еще очень долго.

Но поскольку с некоторых пор Ганичкин абсолютно перестал интересоваться политикой, он не стал вдаваться в размышления на эту тему. Мозг его снова переключился на конкретную проблему, ради которой он сюда и приехал. Что-то здесь непременно должно было остаться. Опытный человек чувствовал это, как говорят мастеровые, нутром. Нужно было только немного терпения и хитрости, чтобы обнаружить следы, пока скрытые, присыпанные пылью времени.

Будучи прежде профессионалом политического сыска, Ганичкин теперь не вдавался в классовую подоплеку случившегося. Это Сидорчук мог клеймить бывшего соратника безобразным словечком «контра» и искать в его поступках происки мировой буржуазии. Ганичкин не предполагал вмешивать в это дело врагов социалистической революции. Люди устроены примерно одинаково, значит, в схожих обстоятельствах совершают одни и те же поступки. К такому выводу его подталкивал жизненный опыт. На этом основывался метод сыска, шлифовавшийся десятилетиями.

Ясное дело, среди революционеров встречались необыкновенные экземпляры, которые, конечно, не спали на гвоздях, но все-таки были способны на почти библейский аскетизм. Ганичкин был уверен, что таких людей мало и пуля находит их первыми. Нет, господин из бывших вовсе не собирался иметь дело со святыми. Все должно быть обыкновенно, как и всегда – бриллианты, искушение, продавец, покупатель… Следы должны остаться.

Время было нелегкое. Чтобы смыться, Постнову требовались средства. Он должен был расстаться с частью сокровищ, найти покупателя. Может, кто-то сам разыскал его и перерезал ему горло. Или женщина. Должны найтись следы и свидетели, именно здесь, в Веснянске. Только бы ему не мешали, не подталкивали бы каждую минуту под локоть.

Мысли эти промелькнули в голове у Ганичкина быстро. Павлу Петровичу только и хватило времени, чтобы добраться до своего клиента. Официант встал в почтительной позе возле столика и устремил на Ганичкина преданный взгляд.

Потом он сказал, многозначительно понизив голос:

– Пардон-с за то, что отвлекаю ваше драгоценное внимание, но имею кое-что сообщить вашему благородию. Есть одна квартирка, просто мечта. Хозяйка – милая старушка. В палисаднике сирень. Чистота, тишина, абсолютная приватность. Не квартирка, а бланманже. Если пожелаете, могу прямо сейчас дать адрес.

– Гм, приятная неожиданность! – поднял брови Ганичкин. – И что, в самом деле хорошая квартирка?

– Великолепная! – оживился официант. – Всего в двух шагах от культурных центров. Тут вам ресторан под боком, исполком, базар и парикмахерская. Вот еще изба-читальня открылась на прошлой неделе.

– Ну, она-то нам пока без надобности, – заметил Ганичкин. – Но вообще хотелось бы посмотреть. Много дерет старушка-то?

– Да столкуетесь, – туманно пообещал официант. – Бескорыстная женщина. Набожная. Сирень во дворе знатная.

– Говорите же адрес! – решился Ганичкин.

– Улица Девятьсот пятого года, по-старому Кожевенная, – сказал Павел Петрович. – Шестнадцатый номер дома. Спросить Клавдию Феофановну. Скажете, что Павел Петрович рекомендацию дал. Она благородных людей обожает, будьте уверены.

– Что же, это приятно, – кивнул Ганичкин. – Пожалуй, прямо сейчас и отправлюсь.

– Адресок прикажете записать?

– Не нужно, – отмахнулся Ганичкин. – Память у меня исключительная. Хоть в шапито выступай. – Он подмигнул и зазывным тоном изобразил: – Уникальный номер! Отшельник из Тибета! Множит в уме шестизначные числа, запоминает любые сочетания слов, число «пи» до двухтысячного знака. Ха-ха-ха! Нет, серьезно, предпочитаю все держать в уме. То, что у тебя здесь, никогда не потеряешь. – Он постучал себя по темечку. – Оно всегда под рукой. Никто у тебя этого не отнимет. Рекомендую.

– Совершенно верно изволили заметить, – улыбнулся официант. – Но это кому какие таланты свыше дадены. Я вот только по ресторанной части горазд – блюда там, счет…

– Кстати, вот вам. – Ганичкин с важным видом протянул деньги. – Тут за все и на чай, как полагается. Я ценю приятное обхождение. Обещаю, что если мне придется по вкусу ваша квартирка, то мы продолжим наше сотрудничество. – Он опять подмигнул. – С обоюдной выгодой, несомненно.

Официант посторонился, пропуская обходительного клиента к выходу. Тот двинулся уверенной солидной походкой, помахивая тросточкой, но тут двери зашумели, и в ресторан, грохоча сапогами, ввалились трое. Все в кожаных кепках со звездой, синих гимнастерках и ремнях крест-накрест. Двое держали в руках винтовки с примкнутыми штыками. У главного из кобуры выглядывала вороненая рукоятка нагана. Выражение лиц эти люди имели мрачное, ничего хорошего не предвещавшее. Официант Павел Петрович на всякий случай попятился и как будто слился с разрисованной стеной, но грозная троица не обратила на него никакого внимания.