Текст книги "Тюрьмой Варяга не сломить"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14 Отлет на родину

Аэропорт Сан-Франциско гудел как потревоженный улей. Возбужденные туристы, нагруженные яркими баулами и чемоданами, и похожие друг на друга как две капли воды деловитые командированные с портпледами через плечо толпились у стоек регистрации, баров, журнальных киосков. Под высоким потолком международного терминала то и дело гулко раздавались объявления о прибытии очередного рейса. В этой шумной толчее никто не обращал внимания на компанию четырех мужчин, решительно разрезавших толпу пассажиров. На первый взгляд могло показаться, что эти четверо – небольшая официальная делегация. Подчеркнуто строго держались трое двухметровых молодцев, аккуратно, с трех сторон оберегавшие от неосторожных авиапассажиров четвертого – крепкого мужчину с колючим настороженным взглядом. Четверка, искусно лавируя между стайками туристов, миновала мужской туалет и комнату службы безопасности аэропорта, подошла к узкой стальной двери без вывески и, мягко толкнув ее внутрь, исчезла в черном зеве коридора. Дверь бесшумно затворилась…

Егор Сергеевич не спеша извлек из сумки бинокль и поднес его к глазам. Мощные окуляры многократно приблизили к себе стоящие в ряд самолеты. Нестеренко перевел бинокль на группу пассажиров у трапа российского «Ил-96». Рассекая взлетное поле, к самолету подъехал черный джип, из которого вышли четыре человека. Нестеренко разглядел Варяга в окружении троих мужчин. Коротко постриженные затылки, уверенные взгляды, подтянутость и независимость, с которой они держались среди пассажиров, указывали на то, что это люди из ФБР.

Нестеренко посмотрел на руки Варяга. Конечно, этого следовало ожидать: на правом запястье он рассмотрел наручники, которые крепко сцепили его с левой рукой одного из сопровождающих. Они остановились у трапа, пропуская вперед всех пассажиров, о чем-то недолго посовещались и потом стали подниматься по ступенькам. Варяг ничем не отличался от троих охранников и был одет так же строго: неброская дубленка поверх серого костюма в полоску. Вот только выглядел он несколько устало, даже гладко выбритое лицо не сумело скрыть отпечаток пережитого. Наконец они поднялись на площадку, где их встречала молоденькая стюардесса. В ее лице было столько ласки, как будто к ней одновременно пожаловали четверо любовников. Варяг повернулся лицом в сторону стеклянного купола аэровокзала и поднял вверх свободную руку, а потом, увлекаемый фэбээровцем, шагнул в салон.

Самолет заглотил четверку последних пассажиров.

Когда люк закрылся, Нестеренко упаковал бинокль в футляр и достал из кармана маленький ключик.

– Возьмите, это вам.

– Где они лежат?

– Здесь, в аэропорту. Камера хранения. Ячейка 1794.

Фрэнки Галлахер задержал на старике строгий взгляд и спросил:

– Негативы тоже?

– Разумеется, – вяло отреагировал Нестеренко.

Он уже потерял интерес к Фрэнки – через два часа из этого же аэропорта вылетал самолет, который должен будет доставить его в Париж. Академик Нестеренко летел на конгресс по международному праву. Его доклад – о борьбе с международным терроризмом – был в числе первых.

– Я не привык обманывать людей. – И, едва улыбнувшись, добавил: – Даже если где-то и затерялся один-единственный кадр, то он уже не сможет повредить вашей репутации. Я вам обещаю.

Фрэнки сунул ключ в карман и облегченно вздохнул:

– Я на это очень надеюсь.

– Знаете, Фрэнки, у меня останутся самые приятные воспоминания о нашем сотрудничестве.

Егор Сергеевич снова посмотрел на «Ил-96». Трап уже отъехал в сторону. Через несколько минут Варяг станет недосягаем.

– Я не могу ответить вам тем же и рассчитываю на то, что это последняя наша встреча.

– В этом вы можете не сомневаться.

– Боюсь, как бы пресса не разнюхала раньше времени об отъезде вашего друга и не подняла вой.

– Вам не стоит об этом беспокоиться, мистер Галлахер. Вы читали сегодняшние газеты?

– Нет, а что, собственно, произошло?

Нестеренко достал из сумки сложенную «Лoc-Анджелес таймс», аккуратно расправил ее широкой ладонью и протянул Фрэнки.

– Вот, взгляните сюда… Сейчас об этом деле будет писать вся пресса Америки. Так что у нас с вами не будет повода для беспокойства.

Фрэнки взял в руки газету. Заголовок на первой полосе вопил огромными буквами: «Двойное убийство, или Почему застрелился окружной прокурор». На крупной фотографии, которая занимала чуть ли не половину газетной страницы, он увидел распластанное на полу тело Джуди Ханта. Его голова была неестественно запрокинута назад, правый висок измазан запекшейся кровью, а в шаге от него валялся крошечный пистолет. На мертвом лице застыло задумчивое выражение, и лишь в широко открытых остекленевших глазах пряталась невысказанная тоска. Оказывается, Джуди мог быть и таким. Ниже Фрэнки прочитал: «Сегодня в Сан-Франциско, в своем доме на бульваре Гири, застрелился окружной прокурор Джуди Хант. Но прежде чем сделать роковой выстрел, он застрелил жену. Мотивы этого ужасного инцидента неизвестны, так как самоубийца не оставил предсмертной записки. Джуди Хант был одним из самых влиятельных юристов Америки, и в Белом доме серьезно рассматривали его кандидатуру на пост генерального прокурора Соединенных Штатов. Эта трагедия никак не увязывается с тем, что известно о нем. Джуди Хант блестяще закончил два колледжа – экономический и юридический. Одно время он занимался адвокатской практикой, и в число его клиентов входили самые влиятельные люди не только штата, но и всей Америки – среди его клиентов числились мэр Сан-Франциско и сам губернатор. Представители Белого дома также частенько обращались к нему за помощью. Тем более странным было его желание прервать адвокатскую деятельность и перейти на государственную службу. В подробностях этой загадочной трагедии предстоит разобраться полиции, нам же остается только недоумевать, какие обстоятельства заставили Джуди Ханта прервать свою стремительную карьеру. У окружного прокурора осталось двое детей – старший сын Роберт учится на первом курсе юридического колледжа в Гарварде, младшая дочь Ребекка в этом году заканчивает школу».

– Да… Теперь журналистам будет действительно не до господина Игнатова, – в задумчивости пробормотал Фрэнки, возвращая газету.

– Вы его знали?

Фрэнки Галлахер внимательно посмотрел на русского старика. Он уже успел убедиться в том, что его простоватый вид очень обманчив, и даже сейчас он наверняка знает больше, чем хочет показать.

– Так, немного… не больше, чем другие.

– Ну что ж, мне пора, – старик взялся за свою сумку, – желаю вам успехов в борьбе с преступностью. – Глаза у старика оставались серьезными: создавалось впечатление, что он улыбался только тогда, когда хотел ткнуть в лицо кукиш. – Если будете опять в Москве, позвоните, буду рад встрече, – и он неторопливо направился к эскалатору.

Фрэнки Галлахер проводил взглядом старика, чью загадку ему так и не суждено было разгадать, и быстрым шагом направился к камерам хранения.

* * *

А Егор Сергеевич, взглянув на часы, вошел в кабинку таксофона. Набрав номер, он долго слушал протяжные гудки. Потом вздохнул, повесил трубку и направился к очереди на регистрацию.

– Мистер Нестеренко?

Негромкий женский голос заставил Егора Сергеевича вздрогнуть. Он обернулся. Перед ним стояла симпатичная темноволосая девушка в потертых голубых джинсах. Мягко улыбаясь, она протягивала ему конверт.

– Ваш друг Майкл просил передать вам это, – сообщила она, глядя ему прямо в глаза.

– Благодарю. – Нестеренко взял конверт, с интересом разглядывая неожиданную собеседницу.

Он что-то почувствовал в ней, интуиция подсказывала ему, что девушка – не простой посыльный. Его не могли обмануть ни мягкая улыбка, ни приветливый простодушный взгляд, ни точеная фигурка. Опытный глаз Нестеренко сразу уловил какую-то неестественность в ее поведении.

Егор Сергеевич мельком взглянул на голубой конверт, который держал в руках, а когда поднял глаза, девица уже удалялась, направляясь к выходу из аэровокзала. Нестеренко хмыкнул и распечатал письмо. Пробежав его глазами, он замер, задумчиво глядя перед собой. Его лицо как будто окаменело. Он спрятал письмо в карман и решительно зашагал к стойке регистрации рейса «Эр Франс» на Париж.

Глава 15 Все идет по плану

Неприметный мужчина в сером шерстяном пальто сидел за стойкой открытого бара аэровокзала и неторопливо листал журнал «Ньюсуик». Перед ним стоял недопитый бокал пива. На полу у его ног лежал пухлый темно-синий портплед. Время от времени мужчина клал журнал на стойку и, чуть обернувшись на толпу пассажиров, обводил людей скучающим взглядом. Он явно никого не ждал и никого не высматривал в толпе. И никому не могло прийти в голову, что объектом его самого пристального интереса был благообразный высокий старик, чинно стоящий в очереди к стойке регистрации рейса «Эр Франс» в Париж.

Мужчина в сером пальто снова вспомнил о своем недопитом пиве, взял бокал и неторопливо осушил его до дна. Поставил бокал на стойку и опять, как бы невзначай, бросил взгляд на старика. Тот уже поставил свой чемодан на багажный транспортер и о чем-то разговаривал с девушкой, оформлявшей ему билет. Мужчина в сером пальто усмехнулся: старик наверняка, как всегда, просил себе место в салоне для некурящих. Когда старик прошел мимо ограждения в зону паспортного и таможенного контроля, наблюдавший за ним мужчина резво соскочил с высокого табурета, подхватил пухлый портплед и стремительно зашагал к информационному бюро. Наклонившись к окошку, он широко улыбнулся девушке-информатору:

– Мисс, окажите мне услугу, пожалуйста. Я должен встретиться тут с женой. Мы улетаем в Европу. Что-то она опаздывает, и я боюсь, как бы она что-нибудь не перепутала. Не могли бы вы сейчас объявить, что мистер Локхид ожидает миссис Локхид у открытого бара рядом со стойкой регистрации рейса «Эр Франс» на Париж?

– Конечно, сэр, – улыбнулась девушка в ответ и, придвинув к губам микрофон, заученно-томным голосом попросила миссис Локхид подойти к стойке регистрации парижского рейса «Эр Франс», где ее ожидает муж.

Мужчина в сером пальто поблагодарил девушку и отошел от информационного бюро. Подойдя к заметно укоротившейся очереди на рейс «Эр Франс», он встал в нескольких шагах от бара, где недавно сидел и пил пиво.

Через несколько минут его легко ткнули в спину:

– Привет, муженек!

Он обернулся. Перед ним стоял улыбающийся толстяк в красной пуховой куртке. В руках у него был точно такой же темно-синий портплед, что и у мужчины в сером пальто. Мистер Локхид кивнул ему в знак приветствия, но не улыбнулся. Он поставил портплед на пол, рядом с колонной. Толстяк в красном пуховике сделал то же самое.

– Билет, паспорт не забыл? – тихо спросил мистер Локхид. – В Париже встретишься с Патриком, передашь товар, потом можешь пару дней пошляться в городе и – назад. Как вернешься, сразу дай мне знать. – Мистер Локхид запустил правую руку во внутренний карман пальто и вытащил толстый конверт. – Здесь пять штук. Приедешь – получишь еще столько же. Как всегда.

Он смотрел, как улыбающийся толстяк засовывает конверт с деньгами в карман пуховика.

– Не потеряешь? – спросил насмешливо.

– Я-то? За кого ты меня принимаешь, Бэзил? – Толстяк посерьезнел. – В этом месяце еще будет?

Мистер Локхид печально посмотрел на наркокурьера. Он работал с ним недавно, месяца три. Толстяк Вилли был жадный болван, но обладал каким-то удивительным даром отводить от себя опасности. Хотя постоянно ходил по лезвию бритвы, доставляя героин в Европу в портпледе, который он сдавал в багаж. Правда, Вилли был гениальным химиком. Он пробил этот дерзкий вариант транспортировки наркотиков, потому что предложил заворачивать пакеты с героином в ткань с особой пропиткой. Такую «куклу» не могли распознать ни рентгеновские просветки таможенников, ни «наркоохотничьи» собаки.

Да, Вилли был гением, и терять его было жалко. Но игра шла по-крупному, и надо было делать то, что велено. Мистер Локхид небрежно подхватил синий портплед Вилли, а Вилли взял его портплед.

– В махровом халате, как всегда? – весело осведомился Вилли.

Мистер Локхид кивнул.

– Как всегда. Среди рубашек, носков и журналов…

– Ну, ладно.

Вилли махнул рукой и двинулся к стойке регистрации парижского рейса.

Мужчина в сером пальто внимательно смотрел, как он предъявил паспорт и билет, поставил портплед на ленту транспортера. Портплед медленно двинулся вниз, в черные недра багажного отделения аэропорта. Там его с тысячами чемоданов пропустят через короткий тоннель рентгеноскопа, и на белом экране высветятся невинные носки, рубашки и свернутый махровый халат…

Вилли прошел за турникет и бодро направился к окнам паспортного контроля. «Итак, этот тоже на месте», – подумал мужчина в сером пальто. Он пошел в дальний конец аэровокзала, вошел в телефон-автомат и набрал номер.

Соединение произошло не сразу – он звонил далеко. Наконец на другом конце провода сняли трубку и посльшалось отрывистое:

– Слушаю.

Мужчина в сером пальто приложил ладонь к микрофону и тихо заговорил по-русски:

– Валентин Семенович! Это Василий из Сан-Франциско. Передайте, что старик благополучно прошел регистрацию. Мой человек с подарком – тоже. Рейс «Эр Франс» 2345, Сан-Франциско – Париж. Это должно случиться над северной Канадой. Слушайте радио. Смотрите телевизор. Передайте немедленно.

Не прощаясь, он повесил трубку и глубоко вздохнул. Вилли жалко. Толковый был курьер. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь.

* * *

У Валентина Семеновича дрожали руки. Этот звонок из Сан-Франциско совершенно выбил его из колеи. Он встал из-за стола и нервно прошелся по кабинету. Подошел к окну и встал за тюлевой занавеской, точно опасался, что кто-нибудь снизу, с улицы, его заметит. Валентин Семенович смотрел на знакомую площадь с дурацкой клумбой посередине, где когда-то темнел гранитный памятник. Потом перевел взгляд на магазин детской игрушки. Огромная новогодняя елка сияла разноцветными огнями. От нее к окнам тянулись гигантские гирлянды картонного лапника.

В глубине души он надеялся, что этого звонка не будет, что там, в Америке, все сорвется. И от него отстанут. Хотя бы сейчас, когда вообще ничего не понятно, не известно, «не прощупывается», как любил говорить его покойный босс. Сейчас, когда в Кремле все переполошились из-за болезни «Деда», все было настолько хрупко, неустойчиво, что не было смысла на что-то надеяться, а уж на что-то рассчитывать мог только полный кретин. Или человек, который стоял вплотную к невидимым нитям, контролировавшим все телодвижения московских марионеток.

Валентин Семенович вспомнил, как мудро он поступил тогда, в 1991-м. Как он тихо отошел в сторонку, дав возможность другим кричать и принимать решения. Он остался в стороне и в октябре 1993-го. И, как некоторые из дальновидных генералов, тоже сказал: «Мы вне политики». Потом ему это припомнили, но, во всяком случае, он не подрубил сук, на котором сидел, и остался не только жив, но еще и на свободе. А теперь его, против собственной воли, втянули в водоворот с непредсказуемыми последствиями. Но Валентин Семенович был бессилен что-либо предпринять. Невозможно было переждать и в стороне, ситуация тупиковая.

Если «Дед» оклемается – на что надежда ничтожно мала, – ему припомнят все, и этот звонок из Сан-Франциско тоже. Валентин Семенович ни секунды не сомневался в том, что у него на линии сидит «слухач». Он и сам был большой дока по этой части и в свое время кому только не понаставил «жучков» – да половине членов политбюро!

А если «Дед» загнется и придут новые, то ему не простят того, что он, почитай, десять лет верой и правдой прислуживал Нестеренко и его команде. Многие ему, конечно, прислуживали, но в этом доме, на этом этаже он, Валентин Семенович, был единственной опорой старого академика в законе.

И его не простят даже при том, что если бы не его инициатива, то Нестеренко не летел бы сейчас рейсом «Эр Франс» из Сан-Франциско…

Валентин Семенович снял трубку и приложил указательный палец к кнопкам с цифрами. Палец заметно дрожал.

– Алло, я только что получил сигнал… Оттуда… наш старый знакомый сел в самолет. Все идет по плану. Подарок тоже находится на борту.

– Когда это должно произойти? – поинтересовался хмурый голос.

– Где-то через час.

– Получается, что над северной Канадой? – в этот раз голос звучал задумчиво.

– Выходит, что так. Вероятно, будут сообщения… и в прессе тоже.

– Благодарю за информацию.

– Не за что.

Он положил трубку и задумался.

Глава 16 Крушение

Не задерживаясь в шумном зале ожидания, Егор Сергеевич Нестеренко отправился на поиски мужского туалета и почти сразу натолкнулся на дверь с искомым символом.

Войдя в кабинку и закрыв дверь на щеколду, он достал конверт, вытащил записку и снова прочитал короткий текст:

«Приговор вашему протеже вынесен в Москве».

Егор Сергеевич словно окаменел, глядя на листок бумаги. Четверть часа назад он торжествовал победу над одураченным противником, а сейчас чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода.

«Спокойно! Без паники! – одернул он себя. – Безвыходных положений не бывает. Если неведомая структура в Москве объявила ему войну и заварится каша, то он не опустит руки. У него и в столице, и по всей России есть верные солдаты, они незаметно и почти бескровно выполнят нужную работу. Но только к чему все это приведет?»

Егор Сергеевич разорвал записку и конверт на мелкие кусочки, бросил в унитаз и спустил воду.

«Ни хрена у них не выйдет, – подумал он в несвойственной ему манере. – Прорвемся! На каждую гайку найдется свой болт с резьбой. Надо будет прямо из парижского аэропорта позвонить генералу Артамонову. Пускай примет первые самые экстренные меры».

Пассажиры заняли места в самолете. Егор Сергеевич отыскал свое место в двенадцатом ряду, сел, пристегнул ремни и только теперь почувствовал, как устал. Слева от него через ряд бойкая француженка достала из сумки компьютер – ноутбук и, включив, застучала по клавишам. Журналистка, решил он и закрыл глаза, попробовав погрузиться в свои мысли, но не получилось – за иллюминатором взревели двигатели.

Ну что ж, гуд бай, Америка! Счастливо оставаться!

Нестеренко покосился на своих соседей справа: двое русских раскованных парней, особо не выбирающих выражения, громко беседовали между собой и, налегая на жевательные резинки, яростно двигали челюстями. Весь мир ходит в американских джинсах и кроссовках, поет по-английски, смотрит американское кино, жует попкорн, а Россия из самой читающей страны превратилась в самую жующую. Нет, нельзя сейчас раздражаться, наоборот, нужно все спокойно и трезво взвесить. На раздумья осталось слишком мало времени. Уже из Парижа следует по телефону дать необходимые распоряжения.

Нестеренко достал из специальной коробочки две таблетки швейцарского невросала и положил под язык. Самолет вырулил на взлетную полосу. Журналистка вставила в уши поролоновые пробки. По проходу, покачивая бедрами и стреляя глазами направо-налево, шла стюардесса. Чем-то она напоминала Егору Сергеевичу дочь, и его сердце сжалось и заныло. Удивительная вещь – женская душа! У Виктории растет дочка, его внучка, от кого – она никому не говорит.

«Па-а-а, никогда не заводи разговор об этом. Я так хочу. Так нужно. Отец Лизоньки ни в чем не виноват, и он не знает о существовании дочери. Я это скрыла от него», – вспомнил Егор Сергеевич разговор с Викой перед самым отлетом в Америку.

Может, она и права: к чему все усложнять, жизнь и так непроста. Но до чего же приятно иметь внуков. Чувство, не сравнимое ни с чем. Собственные дети не радуют так родителей, как внуки. Егор Сергеевич очень ясно представил себе свою замечательную, единственную внучку Лизу. Надо будет ей подарок привезти из Парижа.

Самолет мягко оторвался от бетонной дорожки. Нестеренко прильнул к иллюминатору. Внизу проносились пригороды Сан-Франциско, множество частных кварталов и особняков, притулившихся у залива. Вдали виднелся знаменитый мост Золотые Ворота, ползли букашки-автомобили. Он представил себе сумрачно-холодную Москву и сразу же потерял всякий интерес к красивейшему городу солнечной Калифорнии.

Ровно гудели турбины. Внизу, в разрывах белопенной облачности, проглядывала американская земля. Стюардесса сообщила, что за бортом минус сорок пять.

Странное это выражение – «за бортом». Вот у него за бортом восьмой десяток! Столько всего пережито за это время. И выстрадано. Поначалу какие-то иллюзии были… Кто-то сказал, что человек рождается и умирает без зубов и без иллюзий. Похоже, так и есть.

Егор Сергеевич закрыл глаза и попробовал задремать, но не удалось. Теснили грудь тревожные мысли, всплывали воспоминания.

Вспомнилась восторженная комсомольская молодость, друзья по университету, грандиозные планы по освоению необъятных научных просторов, вера в непобедимую Родину. Арест. Соловки. Суровые тюремные будни. Знакомство с авторитетами уголовного мира, знакомство с крупным вором в законе – Медведем, необычайно умным и сильным по духу человеком, с потрясающе развитым чувством справедливости. Их великая надежда выжить, пройдя сквозь все жернова заключения. Война и страстное желание из тюремных застенков попасть на фронт. Долгая жизнь, прожитая в дружбе с Медведем. Грандиозные финансовые операции, которые они осуществляли вместе: он, Нестеренко, – мозг, Медведь – потрясающий организаторский талант. Сильные мира сего, которые прошли через руки Егора Сергеевича: кого-то он поддержал, кого-то убрал. Руководители всех калибров побывали в зависимости от Нестеренко и Медведя. Разнузданные и талантливые молодые люди…

Вспомнилась смерть Медведя, чувство страшной невосполнимой утраты. Вспомнилось знакомство с Варягом, самым молодым вором в законе, необычайно талантливым и умным парнем. И это ничего, что он вор, – все перемелется. Здесь важно другое – в нем жив человек, живо стремление понять другого, осмыслить страну, в которой живешь. Важен дух, который заставляет всю эту шантрапу жить по понятиям, важна энергия, нацеленная на дело, на стремление вырваться из того дерьма, в котором мы живем, и наладить жизнь так, чтобы всем в ней было заслуженное место!

…Вспомнился разговор с Варягом в Александровском саду. Когда это было? В начале сентября. Совсем недавно. А столько всего произошло. И что дальше будет, никому не известно. Что будет с Варягом, что будет с Россией?.. Отделились от Запада в семнадцатом году, и что вышло? Объявленной коммунистической цивилизации не получилось, а создали нечто схожее с пирамидой Хеопса, только не с мертвым фараоном внутри, а с живым народом, который высыхает, как мумия, который чахнет, не желая осознать, что вce зависит только от него самого, что нужно браться за дело, не ждать «доброго дядю», а делать все своими руками, думать собственными мозгами; двигаться, искать, пробовать, рисковать и вкалывать, вкалывать! Вот главная идеология сегодня. А чтобы не мешали людям работать, нужна сильная власть.

Егор Сергеевич уже давно пришел к выводу: только мощная, разумная сила спасет Россию.

Жизнь жестока. Тут не поспоришь. Она производит отбор сильнейших. А Россия нарушила эту гармонию – пытаясь жить в соответствии с принципом всеобщего равенства, семьдесят лет выкашивала лучших и сильнейших. В результате нация деградировала. А потом в одночасье режим рухнул. И что? Народ предоставили самому себе. Его собственность вырвали самые наглые, больше всех украли самые дерзкие, а самые беспомощные потеряли последнее и опустились в нищету. Демократы, черт бы их побрал! Да и какие они демократы?! Идеалы свободы оказались для народа приманкой, а вместо прочного союза демократов и правящей верхушки образовалась свора, рвущая последние куски. И началась борьба за власть.

Нестеренко вздохнул. Теперь им слабые и вовсе не нужны.

Егор Сергеевич вынул записную книжку, полистал ее. Вот мысль, которая подтверждает его раздумья. Он прочитал: «…тысячелетия назад пророк Моисей сорок лет водил евреев по пустыне. Многие остались в земле, но нация возродилась».

Именно! Отпущенные России «сорок лет» заканчиваются. Россия тоже жертвовала многим, но подобная жертвенность вознаграждается богом только тогда, когда и пастырь, и весь народ вместе несут свое бремя до конца.

А нынешние пастыри куда ведут Россию? А что, если это путь в бездну? Что, если эта дорога приведет нацию к упадку, а Россию к распаду? Ведь если раньше все, что принадлежало коммунистам, хотя бы оставалось внутри страны, то теперь прорва чиновников, прежде охранявшая эту собственность, ринулась разворовывать то, что опекала по должности, – нефть, оружие, металл, научные открытия – все! И немедленно отправляет на Запад. Такая интеграция никому не нужна. Почему все это происходит? Потому что в России никакая собственность ничем не защищена, а у правоохранительных структур психология – волчья: им бы самим поживиться с голодухи. Такой вот получился «прoгpecc»: от безнаказанности убийства, которая началась не в тридцать седьмом, а в семнадцатом, спокойно перешли к безнаказанности воровства. В России нет ни закона, ни порядка. Кто сегодня в России не вор? Только тот, кто не может украсть! Россия – это машина, которая раскрутилась, и остановить ее непросто. Но он знает, как это сделать. И сделает! Уже столько проведено работы: осталось лишь все состыковать и дать команду действовать.

Но кто-то пытается опередить его. В записке Майкл четко указывает источник. Но почему никаких подробностей?

Видимо, Майкл не мог рассказать ему всего, что знал. Когда они разговаривали по телефону, он предложил встретиться, обещал сам прилететь в Сан-Франциско. Потом перезвонил в гостиницу, извинился, что приехать не сможет, и даже вкратце отказался изложить суть дела. А суть была настолько же удивительна, насколько и тревожна: мистера Игнатова, Варяга, должны были убить в тюрьме. Собственно, для этого его и арестовали. Обвинение в убийстве – обычная подстава, всего лишь повод, чтобы посадить за решетку, а там втихаря с ним покончить. Устранить не в России, где весь воровской мир поднимет страшную бузу, а именно в США, и все списать на америкашек.

Скорее всего, Майкл этого не знал. Поначалу и самому Егору Сергеевичу казалось, что это просто мафиозная разборка, месть американских итальяшек. Но нет, «коза ностра» не так уж и сильна, как это принято думать, и не настолько изобретательна, чтобы отправлять неугодных в федеральную тюрьму, а потом с таким трудом убивать их среди тюремных решеток.

Значит, не мафия.

Но просто так ничего не происходит. Следовательно, все же был отдан приказ из очень высокой инстанции. Остается лишь догадываться, кем именно. Но раз сигнал поступил от Майкла из ФБР, стало быть, здесь не обошлось без политики.

Теперь все стало ясно!

Из коротенькой записочки, переданной ему в аэропорту перед самым вылетом, следовало, что приказ был отдан в Москве. А значит, в Москве кто-то готовился к смене власти? И задействовал для этого даже свои неофициальные каналы с ФБР. Значит, они готовы идти ва-банк, если решили убрать смотрящего России. И косвенным образом этот удар наносился по нему, Егору Нестеренко. Значит, после возвращения из Парижа надо будет немедленно делать большую «зачистку местности».

Стюардессы начали развозить аперитивы. Нестеренко выбрал красное бордо. Он любил красные вина, хотя знатоком себя назвать не мог. Оказываясь за границей, академик не отказывал себе в удовольствии отведать редкие сорта вин, которые никогда не появлялись в московских магазинах. К тому же, как говорили ему знакомые французы, все равно даже лучшие бордоские марки, доезжая до России, утрачивали свой тонкий букет и вкус. Выдержанное в холодных подвалах вино везли через всю Европу в фурах, не соблюдая строгих правил температурного режима и транспортировки бутылок (только на боку!), вот оно и прибывало в Москву каким-то вареным…

Нестеренко поставил бокал на откидной столик и повернулся к иллюминатору. В его овале взору открывался потрясающей красоты пейзаж с простирающимися до горизонта кучевыми облаками, окрашенными в самые невероятные краски лучами заходящего солнца. Внезапно где-то внизу раздался глухой звук удара, точно в самом брюхе самолета упало что-то тяжелое. Тотчас самолет резко тряхнуло. Потом раздался оглушительный хлопок, и могучий авиалайнер, снова содрогнувшись всем телом, вдруг начал быстро заваливаться набок. В конце салона раздался истошный женский вопль. И послышался звон битого стекла – видимо, стюардесса опрокинула тележку с винными бутылками. Пассажиры повскакали с мест, хватаясь руками за спинки кресел и обшивку. По проходу побежали французы-стюарды. Нестеренко вгляделся в одного из них – молоденького паренька лет двадцати: лицо у него было белым как полотно. Он что-то шептал про себя.

Впереди сидящий толстый англичанин в тяжелых очках на золотой цепочке грузно поднялся со своего места и крикнул в салон:

– Что происходит?

И словно в ответ ему из разных концов самолета прокатилась волна криков на разных языках:

– Мы падаем! Смотрите, мы же падаем!

Нестеренко посмотрел в иллюминатор. Самолет потерял управление и не летел, а беспомощно кружился в клочьях облаков. Он попытался заглянуть назад, в сторону хвостовой части. На мгновение он заметил черный шлейф дыма. Самолет взорвался! Топливные баки? Нет, тогда горели бы крылья. Взрыв в багажном отделении? Нестеренко решительным жестом остановил пробегавшую мимо стюардессу и спросил по-французски:

– Мадемуазель, у нас на борту взрыв?

Она дико посмотрела на пассажира и явно хотела сказать что-то успокаивающее, но не смогла. У нее из глаз брызнули слезы.

Командир корабля обратился по радио к пассажирам с просьбой сохранять спокойствие. Но после этого обращения началась форменная паника. Плакали дети. Кричали женщины. Кто-то стал вынимать верхнюю одежду из багажников сверху. Многие уже надевали спасательные жилеты. Толстый англичанин кое-как напялил на себя желтый жилет, но тот оказался ему слишком мал. Нестеренко мрачно посмотрел на двух своих соседей справа, «новых русских», которые тоже лихорадочно пытались найти под сиденьями спасательные жилеты.

– Нет смысла, – обратился он к ним на родном языке. – Все равно мы сейчас летим над сушей. Это еще Канада. До океана далеко.

– Вы так считаете? – изумился один из парней. Он рухнул в кресло и содрогнулся от беззвучных рыданий. Второй, сцепив зубы и ухватившись за подлокотники кресла, с ужасом повторял одну и ту же фразу:

– Вот и приплыли, Робби! Вот и приплыли!

Нестеренко спокойно смотрел через иллюминатор на рваные куски облаков, проносившихся мимо. Скоро они выйдут из зоны облачности, и все увидят стремительно приближающуюся землю.